Талант и поклонники, или История Марианны Коварской, родившейся под знаком Козерога

ХОББИ

— Ну и что ты дальше думаешь делать?

— А что дальше? В каком смысле дальше?

— Ну нельзя же так сидеть сиднем!

Светка — та самая моя подруга, которая притащила мне когда-то первые гороскопы — всегда была двигателем прогресса. Она вечно в движении — городская олимпиада, медаль, первый роман, второй роман, поступление, работа, еще пять новых романов, защита диплома, еще пять новых работ, диссертация, замужество, развод, еще работа, еще замужество, квартира, машина, новый проект, новая должность… Она и меня все время пытается поставить на дыбы — надо бежать, действовать, что-то делать, что-то менять.

В ее представлении я должна делать карьеру, ловить мужиков, рожать детей, зарабатывать деньги, писать романы, ходить на модные выставки — и так далее и тому подобное. Ее бескорыстные усилия по вытаскиванию меня из спячки могли бы сдвинуть с места слона, Магомета и его гору — но не меня. Я сопротивлялась всю жизнь — тихо, но стойко. Тем не менее она моя самая близкая подруга — и единственная, по большому счету. Старых подруг я растеряла, новых — не обрела, негде было. А Светка хоть раз в месяц да приедет обязательно пожаловаться на жизнь, мужиков и работу — и закончит тем, что будет «строить» меня. Я ей очень благодарна за это, хоть и понимаю, что приезжает она ради себя самой — но мне достается часть этой ее энергии, я заряжаюсь от нее, хотя бы за счет сопротивления.

— Ты понимаешь, что жизнь уйдет? Тебе скоро тридцать будет! У тебя же ничего нет своего! Все Сережа и Сережа! А вдруг не будет этого прекрасного твоего Сережи?

— Ну что ты говоришь?! Почему не будет?

— Мало ли. Я же не говорю, что ты во всем должна полагаться на себя, в конце-то концов. Но иметь что-то про запас, на всякий случай — не торчать дома, не окукливаться, найти что-то интересное.

— Светка, кончай загонять меня в рай насильно. Мне хорошо.

— Ну ладно, ладно — как знаешь. Сейчас тебе хорошо — а завтра что? Ни профессии, ни квартиры своей, ни интересов! Ты бы хоть на квартиру заработала, если уж деньги не нужны. Все-таки независимость. Мало ли — захочешь выгнать его взашей…

— Да не хочу я его выгонять!

— Ну, не хочешь — как хочешь. Было бы предложено.

— Светка, я его люблю — и он меня любит. И не надо нам ничего — так живем. А что я с тобой летом в Испанию не поехала — так ведь не потому, что не было денег, просто Сережа не смог тогда, из-за работы.

— Все, все — бесполезно с тобой разговаривать. Давай сменим тему.

— Давай. Ты куда сейчас едешь?

— В Берлин. На кинофестиваль. А потом, может, еще там задержусь…

— А что, у тебя там что-то новое?

— Да не хочу пока говорить.

— В личном плане — или работа?

— В личном, в личном. Погоди, я сама еще не разобралась.

— Ну все, Светка, давай, колись!

— Да нечего мне рассказывать. Ты же вот не поехала со мной в Испанию!

— Ах эта Испания!.. И что было в Испании? Ты же мне тогда говорила — скучно все, пляж, море, аниматоры дурные, и вообще как в пионерском лагере — то же, что в Турции.

— Кроме Кордовы.

— Кроме Кордовы, да. Так это ты в Кордове?

— В Кордове, будь она неладна.

— И?

— И ничего. Нас же там много было. Туристы. Американцы — жлобы, ненавижу, идиоты, нет, ты не представляешь, какие они идиоты!

— Да почему, представляю.

— Недостаточно представляешь. Ты их мало видела. На их фоне любой европеец покажется прекрасным принцем.

— Так уж и любой?

— Ну, не любой, конечно. Но многие.

— И откуда он?

— Из Германии.

— Берлин?

— Кёльн. Там, где собор. Европа…

— Ты же когда-то хотела в Китай — Восток, Восток…

— Ну, когда это было… Где тот Китай… Зачем он мне нужен? Нет в этом современном Китае ничего интересного. А за экзотикой можно и на Таиланд съездить — дешево и сердито.

— А сколько ему лет?

— Сорок. Лучший мужской возраст. По-английски говорит лучше меня, разумеется.

— А ты?

— А я теперь немецкий учу.

— То есть настолько все серьезно?

— Не знаю. Просто хочу говорить на одном языке. Понимать. Когда человек говорит на родном языке — он раскрывается. А на чужом — пойди пойми, что у него внутри.

— И как его зовут?

— Фриц. Это как из фильмов про войну — «фрицы».

— Или Фриц Ланг.

— Вот именно. Я тоже про Фрица Ланга вспомнила — потому что вспомнить больше нечего. Только я его даже не видела, этого Фрица Ланга.

— Я тоже не видела. «Мы все учились понемногу» называется. Ничего страшного же — или он тебя стыдил, что ты не видела Фрица Ланга?

— Да нет, он его, наверное, тоже не видел. Он вообще бизнесмен.

— Крупный?

— Средний. Но у них там хорошие средние бизнесмены. Не бензоколонка все-таки.

— И что у вас было?

— Ой, я даже этого не могу сказать — что у нас было. Непонятно. Там и было-то немного — но мы вот уже полгода с ним переписываемся, по интернету.

— По-немецки?

— Нет, что ты — по-английски пока. Вот поеду, погляжу — может, пойму.

— То есть ты все-таки к нему в Берлин едешь?

— Ну как тебе сказать? Я изнасиловала свое начальство — и они меня посылают. Это вроде как ни к чему не обязывает — я на работе, он заедет в Берлин на пару дней, сходим в кино… Там посмотрим.

— Ну и? Он тебе нравится?

— Нравится.

— Очень?

— Очень. Очень, очень, очень. Сказать стыдно.

— А как же?..

— Не знаю. Ничего я не знаю. Я хочу туда к нему. Мне постыло здесь уже все. И Вадим опостылел. Нельзя так говорить, я понимаю — но что я тебе… Врать, что ли… На него смотрю — и о том думаю. Хорошо еще,

что он на работе, я на работе — и не видимся почти. И не надо ведь нам друг от друга уже ничего. Я бы, может, если бы не эта Испания — вернулась бы и сама бы от Вадима ушла. Закрутила бы роман какой-нибудь. Послала всех к чертовой матери. А теперь вот сижу — и жду письма из Кёльна, как дура. А это мне не свойственно — ждать. Мне надо действовать. Вот я и поеду — и подействую. А потом, может, вернусь и брошусь на грудь родному мужу, кто знает.

— Ты только скоропалительных решений не принимай.

— Да какие скоропалительные. Я же практик. Я трезво смотрю на вещи и твердо стою на ногах. Не то, что ты.

— У меня все хорошо, не переживай.

— Вот погоди — я приеду и за тебя возьмусь!

Я выпроводила Светку — она заказала такси и уехала в свое Свиблово, где ждал ее нелюбимый муж. Специально приехала сегодня без машины — пьянствовать. Но пили мы по-дамски — «Мартини», потому что пива не хотелось, вина тоже, а про водку я не подумала — и зря, вероятно, история про Кёльн требовала водки. Но водку я не люблю, если честно.

Я пошла мыть посуду, убирать со стола, включать компьютер — Сережа должен был приехать сегодня очень поздно, совсем поздно — у них был корпоративный праздник, за городом.

Светку мне было жалко — но я ей отчасти завидовала, конечно. Потому что это была та самая бурная жизнь — настоящая, о которой пишут в книгах. У меня была тихая гавань, никакой бурной жизни. И никогда не было. В школе не было, в институте не было — а на последнем курсе появился Сережа, и все вопросы отпали. Мне с ним очень хорошо — спокойно, надежно. Никаких других экстремальных вариантов представить я не могу — поэтому и писать у меня, конечно, никогда не получится. Ну что такое роман? Роман — это бурная жизнь. Я делала зарисовки, пыталась писать рассказы — но не выходило ничего. Не из газет же мне, правда, было брать истории. И не Светку же описывать — это нечестно. Надо пережить что-то самой, чтобы писать.

Писать вообще-то меня именно Светка и заставила — и вот тут я поддалась, согласилась — потому что сама хотела. Я как горная коза — и как кошка, которая гуляет сама по себе. Если я не хочу — меня не заставишь. Если хочу… Впрочем, писать-то я пишу, но роман так и не написала еще, рано радоваться. Я не думала никогда, что буду заниматься литературой — ну в школе преподавать, ну редактором быть — хотя в школе я отработала только практику и осталась не в восторге, а редактором так и не попробовала. Начала искать работу после диплома, но тут вдруг Сережа приступил к решительным действиям — выслушивал мои рассказы о поисках, разбирал предложения, находил в них какие-то изъяны, проще говоря, объяснял мне, неопытной дуре, что ничего хорошего в той или иной конторе нет, завалят работой, а денег не заплатят, а когда наконец нашелся вариант вроде бы достойный, сказал: «Знаешь что — не ходи-ка ты туда». «А что на этот раз?» «На этот раз ничего. Выходи за меня замуж».

Мы и знакомы тогда были меньше полугода. Замуж я за него хотела, это правда — но не думала, что все будет так скоро, и события не подстегивала. Я просто радовалась — вот, теперь у меня есть «бой-френд». Замечательный «бой-френд». Отличный «бой-френд». Честно говоря, Сережа был мой первый бой-френд — и пока последний. Мы пять лет женаты. Я когда от института на фольклорную практику ездила в Архангельскую область — видела там одну старуху. Старуха была злая. И противная, хоть там это редкость. Так вот она кричала про свою семейную жизнь: «Я пятьдесят лет с мужем жила! Я чужого тела не знала!» Это я запомнила, про тело. И вот сейчас я тоже могу сказать про себя: «Я чужого тела не знала». Не знала и не переживаю — мне хорошо с Сережей.

И романы не пишу. Я же не Эмма Бовари.

Работать я так и не пошла. Когда Сережа сделал предложение, ломаться я не стала. Случилась небольшая пауза, потом он меня поцеловал, и я сразу согласилась. На следующий день Сережа сказал: «Я хочу дом, семью. Не хочу, чтобы ты работала. Хочу, чтобы ждала с ужином. Будешь ждать с ужином?» Конечно, буду. И я стала ждать его с ужином, в собственной квартире, сразу — у него тогда как раз бабушка умерла, оставила ему квартиру, которую он сдавал до поры, еще у кого-то занял, кажется, — и к свадьбе купил новую, в очень неплохом районе, двухкомнатную.

На свадьбу я позвала несколько однокурсниц — они обзавидовались. Мне повезло дважды, нет, трижды — любимый муж, хороший муж, надежный муж. Молодой, но уже самостоятельный — юрист, адвокат, член коллегии, деньги зарабатывает. Не богач, дачи на Рублевском шоссе нет — но и не бедняк. Отказывать себе ни в чем необходимости не было. Отдыхать ездили за границу, в основном в Египет — раз в год, чаще не получалось, потому что работы у него много — лишнего часа нет. Выходной — воскресенье, с утра — в суд, офис — до позднего вечера, плюс командировки. Машину только вот не купили — Сережа ездит на такси, говорит, что так проще — голова свободна, можно заниматься делами. А мне машина и не нужна. Но если понадобится — будет, не сомневаюсь. Только вряд ли понадобится.

Вся беда в том, что детей нет. Не получается. Ну не получается у меня пока — хотя я хожу к врачам, лечусь — и все они говорят мне, что переживать не из-за чего, образуется. И я даже не переживаю. Почти. Но дома, того самого дома с детьми, который «полная чаша» и есть зачем жить — такого дома нет, и, следовательно, дома мне сидеть незачем. А Сережа ни о какой работе по-прежнему слышать не хочет. Да и, честно говоря, я сама не рвусь. Страшно, непривычно, не знаю я, на что это будет похоже и хочу ли я этого на самом деле. «Я не работал ни разу в жизни», — говорит Тузенбах (что-что, а русскую классику нам в головы вбили на нашем русслите). Вот и я как Тузенбах. Домохозяйка.

Классическая. Образцовая. «Киндер, кюхе, кирхе». Только без «киндер». И без «кирхе» — с «кирхе» у меня как-то не сложились отношения, мне она не нужна — Сереже, к счастью, тоже. Остается «кюхен» — но на одной «кюхен» долго не протянешь. Первый год я обустраивала квартиру, вила гнездо, училась готовить. Кое-чему научилась — но проводить у плиты всю жизнь не хотелось, и кулинарные способности мои не безграничны. Я научилась вкусно кормить любимого мужа, я хорошая хозяйка, у меня даже «Молоховец» есть — репринт начала девяностых, в букинисте купила — пару раз поэкспериментировала с рецептами оттуда и бросила. Я могу готовить, мне нравится — но это не смысл жизни и даже не важная часть ее.

В общем, на третий год супружества я начала «загнивать». Я уже все умела и все успевала — ездила к маме регулярно, ходила в гости к Сережиным друзьям раз в месяц, на корпоративные пикники — несколько раз в год, иногда в кино — без Сережи, потому что ему некогда. И буквально не знала, куда себя деть. Ссорилась с Сережей. Плакала. Уходила гулять на целый день — не помогало. Смотрела телевизор — противно и скучно. Пыталась найти себе «хобби» — чуть ли не кружок макраме — не мое. Наконец в очереди к врачу в женском центре какая-то словоохотливая дама развела меня на откровенность и, выслушав, посоветовала завести любовника. Я даже некоторое время думала над этим вопросом. Приглядывалась, приценивалась, я бы сказала, и все больше в общедоступных местах — в магазинах. Смотришь на мужчину как на товар, только что не продается — ну, понятно, выставочный образец. Мне даже пофлиртовать было толком не с кем — не с Сережиными же друзьями! И пришла в конце концов к выводу, что это я сделать не могу — и этого мне не надо.

Спасать меня, как всегда, бросилась Светка. Она размахивала у меня под носом какой-то газетой, где было написано, что неработающая женщина — это бомба, убеждала учить язык, заняться переводами, предлагала потихоньку от Сережи делать редактуру, обещала помочь что-нибудь найти, убеждала поставить Сережу перед фактом и устроиться в какую-нибудь контору на полный рабочий день — а еду ему оставлять на плите и в холодильнике. Я была ей благодарна, но все это как-то ко мне не шло, если так можно выразиться. Бороться за жизнь мне не хотелось — я уже была избалована, да и повода не было никакого.

Мы просто болтали, рассказывали друг другу какие-то истории про ситуации и про людей, которых встречали на улице, смеялись. И тут ее осенило. «Пиши, — сказала Светка. — Пиши, ты же можешь! Ну ты хоть попробуй!» И тогда я сказала Сереже, что хочу компьютер. Это было наименьшее из всех возможных зол — он согласился.

Так в доме появился ноутбук, а у меня появилось занятие. Пока ничего более — всего лишь занятие. И я из какого-то спортивного интереса принялась писать и шлифовать тексты. Сережа еще время от времени ворчит — но и он уже признал мои права — сидеть и страдать всякой фигней «в компьютерном варианте». Ну да, я не Толстой и не Некрасов — но, может быть, из меня получится хотя бы Панаева?