Там, где горит свет

Глава 12

Если верить афишам, выставка альерских находок уже два дня как открылась, но Тьен не хотел идти один. Боялся. Если случайного взгляда на изображение загадочной плиты хватило, чтобы разбудить пугающие воспоминания (а он уже не сомневался, что дело именно в плите), кто знает, что случится, когда он окажется в музее? Что еще увидит? Что узнает?

Нет уж, пригласил Софи, значит, и пойдет с ней. Самому спокойнее, и девчонке радость — снова из дома вырваться.

Правда, она почему-то счастья своего не оценила.

— Я прибраться хотела. И вещей на стирку скопилось. Утром начала бы, к вечеру, глядишь, и просохли бы — солнечно сегодня, ветерок хороший. Да и тебе лучше бы еще отлежаться, а то ходишь где-то полдня, а после снова тебе плохо.

Плохо стало лишь раз. Ни с того, ни с сего накатило что-то… Но прошло.

— Смотри, мелкая, ты меня знаешь, второй раз не позову, — пригрозил он. — А съеду, некому будет тебя по музеям водить.

— Съедешь? — переспросила она. Спокойно, но в глазах на миг промелькнула тревога.

— Не век же мне у тебя жить? — резонно заметил парень. — А пока я тут, пользуйся моментом.

Переломал кое-как.

С утра подмазался, воды на стирку наносил, малого развлекал, пока она там управится. У себя в комнате порядок навел, чтобы девчонка и не совалась. А к обеду она Люка опять к соседке пристроила вместе с куском буженины, и вышли.

В Музее естествознания Тьен при всем своем любопытстве еще ни разу не был. Знал, что тот находится где-то неподалеку от Технического университета, а университет — рядом с пожарной управой, которая в двух кварталах от мэрии. Далеко, в общем. От центра можно было доехать на трамвае, но вор расщедрился на извозчика: и быстрее, и дорогу не надо спрашивать.

Коляска с откидным верхом подкатила прямиком к ступеням двухэтажного здания с округлыми светло-желтыми стенами. Куполообразную крышу музея поддерживали стройные белые колонны, а высокие окна и выпирающие с двух сторон от входа эркеры украшала алебастровая лепнина.

Тьен первым соскочил с подножки и подал руку замешкавшейся девочке. Колени дрожали от боязливого нетерпения поскорее оказаться внутри.

За большой двустворчатой дверью открывался просторный холл. Слева — стойки с проспектами и сувенирный киоск, справа — гардеробная. Пожилой фотограф в отделенном ширмой углу предлагал сделать снимок, как тут, так и на фоне понравившихся экспонатов, но заработки, по всему, ему сегодня не светили. Посетителей было немного. В основном, как понял вор, студенты, получившие какое-то задание. Разоблачившись, они расходились по нужным им залам, а желающих поглазеть на древности, кроме них с Софи, нашлось лишь четверо: дряхлый старичок в концертном фраке, едва переставлявший ноги, опираясь на трость, и трое молодых оболтусов, которым, очевидно, все равно куда ходить, лишь бы не на университетские лекции. Один из них, по виду, южанин, смуглый, черноволосый и черноглазый, в своем кругу слывший, должно быть, знатным сердцеедом, в ожидании начала экскурсии оценивающе приглядывался к Софи, пока та, оставив спутника сдавать в гардероб верхнюю одежду, любовалась расписанным сводчатым потолком. Волосы она убрала так же, как тогда, когда ходили в Гуляй-город, и платье надела то же, зеленое с черным, верно, другого на выход не было… А кому-то, видать, в жизни проблем недостает.

Тьен получил номерки, спрятал в карман пиджака к привычно лежащему там портсигару и успел заступить дорогу решившемуся подойти к девчонке красавчику. В несколько шагов оказался прямо перед ним, подступил вплотную и выпрямленными в струну пальцами резко ударил под ребра, в печень. Чернявый — вор не понаслышке знал, каково ему сейчас, — широко открыв рот, с сипением хапнул воздуха и согнулся бы пополам от боли, не придержи Тьен его за плечо.

— Шшшш… Не ной, ты ж мужик. — Ласковая улыбка открыла прореху в ровном ряде белых зубов. — А тут есть, на что еще поглазеть. Музей все-таки.

Софи обернулась на шум, и он напоказ вынул из кармана часы:

— Без пяти два, — громко сообщил кривящемуся от боли франту, будто тот спрашивал у него, который час.

— Да-да, — отозвались от окошка смотрителя. — Сейчас начинаем.

Степенный мужчина лет пятидесяти, пышными баками и подкрученными вверх седыми усами напоминавший военачальника прошлого века, коих Тьен немало повидал на портретах в книгах, приблизился к собравшейся в холле компании. Вздохнул, увидев малочисленность любителей старины, но скорбь в его лице тут же сменилась хорошо отработанной улыбкой.

— Прошу вас, — он указал на одну из четырех выходивших из холла дверей. — Начнем, пожалуй.

Тьен отер о штаны вспотевшую ладонь и взял Софи за руку. Понадобилось усилие над собой, чтобы не сжать до хруста тонкие девичьи пальчики.

— Большинство экспонатов, представленных в этом зале, были привезены известным вентанским археологом Генрихом Лэйдом с раскопок в департаменте Альер, которыми он руководил, начиная с двадцать восьмого года прошлого века. Нужно заметить, что при жизни Лэйд не пользовался особым авторитетом среди коллег, как говорили многие, из-за несерьезного подхода к науке. В своих работах он часто ссылался на выдержки из легенд, увязывал реальные исторические находки с мифологией, и сам, по утверждению современников, верил в существование сказочных существ, которые якобы не только населяли наш мир раньше, но и до сих пор живут среди людей… Впрочем, для человека его профессии такое чудачество простительно. К тому же в последние годы Лэйд заметно посерьезнел, а из его трудов исчезли упоминания об альвах и ундинах. Но представленное здесь тем и интересно…

Мужчина продолжал говорить, но Тьен вдруг перестал разбирать слова. Перебегавший от стенда к стенду взгляд прилип к большому портрету на дальней стене длинного, уставленного экспонатами зала. Не видя больше ничего и никого вокруг, почти оттолкнув с дороги экскурсовода, юноша быстрым шагом двинулся к картине, и Софи, руку которой он так и не отпустил, едва поспевала за ним.

— Погодите! — выкрикнул сбитый с толку музейный работник. — Нельзя же так!

Но никто его не послушал. И юнцы (красавчик-брюнет еще злобно сопел, косясь на вора), и трясущийся старичок уже устремились вслед за юношей и выстроились перед портретом, изображавшим немолодого лысоватого мужчину в круглых очках, стоявшего за спинкой кресла, в котором устроилась с ребенком на руках светловолосая красавица. Мальчик лет пяти улыбался матери, и в прищуренных глазенках блестели лукавые зеленые искорки…

— Что ж, — вздохнул усач. — Давайте так. Это, господа… и дама, и есть Генрих Лэйд, его жена Александра и их сын… э-э… в записях не осталось его имени. В скором времени после того, как был написан этот портрет, вся семья погибла при трагических обстоятельствах. Портрет сохранился лишь потому, что художник не успел отдать его заказчику.

— Когда случился пожар? — спросил Тьен и сам не узнал свой голос.

— Я еще не говорил о пожаре, — оживился экскурсовод. — Вы, должно быть, читали о жизни Лэйда? А пожар, как верно сказал молодой человек, произошел в имении археолога, к слову, всего в пяти милях от нашего прекрасного города, в тридцать девятом году.

— Прошлого века? — зачем-то уточнил вор, не в силах оторваться от лица женщины на портрете. Светлые, почти белые волосы, нежная кожа, огромные голубые глаза. А в жизни она была еще красивее…

— Семьдесят два года назад, — шепотом подсчитала Софи.

По спине ручьями потек холодный пот, и Тьен еще крепче сжал руку девочки.

— Часть альерских находок была передана музею Генрихом Лэйдом лично, но большинство экспонатов попали к нам уже после смерти археолога. Их любезно и совершенно безвозмездно предоставил родственник жены Лэйда, господин Фернан Андер…

— Где его можно найти? — вновь перебил рассказчика вор.

— Очевидно, на кладбище, — резко заявил обиженный такой вопиющей наглостью экскурсовод. — Сверьте даты: вряд ли господин Фернан дожил до наших дней.

Жив, еще как жив. Что бы там Ланс не плел, на мертвяка Фер совсем не походил. Родственник, значит…

— По условиям договора дарения музей обязан выставлять данную экспозицию на широкое обозрение раз в три года, — продолжил тем временем усач. — В остальное время коллекция сберегается в хранилище. Но в этот раз решено было организовать выставку раньше установленного срока, потому что… — Он замялся. — Решено было открыть выставку раньше, — закончил безо всяких «потому что». — И если больше вопросов нет, предлагаю перейти к осмотру…

…Игрушки россыпью на ковре, глаза разбегаются: солдатики, пушки, повозки, отполированные деревянные брусочки, из которых можно построить огромный замок, за который будут сражаться оловянные вояки.

— Ты его разбалуешь, Фер! — смеется мать.

— Чушь! Мальчишку нельзя разбаловать подарками, только неуемной материнской заботой.

Из этих дощечек, верно, составляется мост. А вот лошади!

Игра увлекает, и разговор взрослых слышится будто издалека.

— Ты не все мне говоришь, Аллей. Для тревоги есть причины?

— Нет. Конечно же, нет.

— Значит, все по-прежнему? И он не обнаруживает никаких ненужных способностей?

— Если кровь и проявилась в нем, то только моя кровь. Мне кажется, воздух благоволит к нему.

— Воздух, это хорошо, — успокоенно вздыхает мужчина. — Не огонь, не земля, не вода. Хотя…

— Договаривай!

— Порой мне кажется, что у него глаза водяного змея.

— У него глаза его деда, — в голосе матери слышится горечь. — А Верден — змей еще тот.

— Потому я и беспокоюсь, Аллей. Я не могу быть с вами все время.

— Генрих о нас заботится. Он хороший человек.

— Вот именно, человек.

— Оставим эти разговоры, Фер. Здесь нас не найдут, да и вряд ли будут искать. Лучше пойдем, я покажу тебе, как мы устроили библиотеку. Поиграешь тут один, милый?

Конечно! Как можно оторваться от всего этого великолепия?

Когда шаги в коридоре стихают, он тихонько подбирается к камину и отодвигает мешающую дотянуться до огня решетку.

— Смотрите, что у меня есть! — гордо хвастает он, показывая жителям очага солдатика с длинной винтовкой.

Они глупые, конечно, и целыми днями только и делают, что грызут дрова, но такую красоту невозможно не оценить.

Юркие огненные ящерки вытягивают шеи и согласно кивают: красота…

— Тьен! — Софи с силой дернула его за руку. — Ты… Как ты?

— Голова закружилась, — соврал он, отворачиваясь от портрета.

— Этот мальчик, ты заметил…

— Что?

— Вы похожи, — пролепетала она смущенно.

— Немного, — признал Тьен.

— Просто ты говорил, что не помнишь своих родителей…

— И если бы не пожар, он мог бы быть моим дедом, — грубо закончил вор. — Пойдем, посмотрим, что там еще.

Он не хотел обижать ее, но и не имел никакого желания рассказывать то, во что невозможно поверить. Потому что как раз она поверила бы.

Словно проснувшись от затяжного сна, юноша бродил по залу. Руку Софи он уже выпустил, но девочка тенью брела следом, ни словом не отвлекая от рассказов музейщика и собственной заговорившей памяти. Какие-то вещи он узнавал, какие-то видел впервые. Ему редко дозволялось входить в кабинет отца и никогда — в комнату, где хранились привезенные им с раскопок находки. Только раз мать подвела к большой каменной плите, к той самой…

— А это… — начал экскурсовод, подведя маленькую группу к огражденному канатами экспонату.

— Ментор, — одними губами прошептал Тьен.

— …памятная табличка, заключающая в себе основы так называемой магии стихий. Для вас, наверное, не секрет, что наши предки верили в четыре начала всего сущего.

— Все, что мы имеем, приходит к нам из земли, воды или воздуха и живет огнем, — повторил заученное когда-то вор.

— Я гляжу, вы большой поклонник Лэйда, — недовольно покосился на него музейный служащий, вновь перехватывая вырванную у него нить повествования. — Именно так он расшифровал надпись вверху плиты. А по углам, соответственно, знаки всех четырех стихий и подчиненные этим стихиям свойства… э-э… умения. К примеру, вода наделяла человека способностью к целительству. Порождением данной стихии считались ундины и тритоны. Воздуху соответствовали сильфиды… Примечательно, что о сильфах — это мужская производная — Лэйд никогда не пишет, а вот девы воздуха его, кажется, особо занимали…

— Кого же не занимают девы? — гоготнул один из юнцов.

— Меня, — проскрипел старик во фраке. — И уже давно. Не мешайте слушать, пожалуйста.

— Какими свойствами обладал огонь? — найдя в себе силы на вежливость, поинтересовался Тьен.

— О, у него много свойств. Но самым примечательным я назвал бы то, что огонь, по верованиям наших предков, был хранителем жизни… Впрочем, вы сами сказали почти то же самое. Мифические фениксы умирали и возрождались в огне, и люди верили, что тоже смогут так. Отсюда, очевидно, и пошел обычай сжигать усопших, на отдельных территориях просуществовавший до конца позапрошлого столетия. А где-то, думаю, это практикуют и поныне. Элементалями огня считаются саламандры.

— А что это за знак в центре? — спросил, привлекая к себе внимание, брюнетистый щеголь.

— Это, как писал Лэйд, символ памяти.

— Вспомни, — сквозь зубы выцедил Тьен.

Можно же просто поговорить, а не развешивать по всему городу афишки.

— Верно, — кивнул музейщик. — «Помни» или «вспомни». Именно на основании значения этого символа и был сделан вывод, что данная плита являлась кратким списком основных правил, составленных, предположительно, в помощь ученикам.

— Так это шпаргалка! — заржал любитель дев. — Так и представляю, как ученик ее под полой на экзамен тащит!

Последовавший за этим смех вызвал волну раздражения. Но Тьен сдержался, смолчал. Не только в этот раз — вообще. До конца экскурсии он не задавал больше вопросов и ни к одной вещи тут не выказывал излишнего интереса. Дождался, пока музейщик распрощается, оставив посетителей, будь на то их воля, самих побродить по залу, и вышел в холл.

— Хотите заказать снимок? — со слабой надеждой поинтересовался при его приближении фотограф.

— Да.

— Рядом с каким-нибудь экспонатом?

— Сам экспонат.

Юные дурносмехи уже ушли восвояси, а старик во фраке, остановившись у двери, наблюдал, как мастер устанавливает в центре зала свой аппарат и меняет линзы, чтобы запечатлеть для «большого поклонника археолога Лэйда» семейный портрет.

— Еще один кадр? — предложил фотограф Тьену. — На память: вы рядом с портретом своего кумира? А барышня с вами?

— Барышня со мной, — кивнул вор. Подозвал к себе мнущуюся в сторонке Софи. — Ну что, мелкая, сохранимся для истории?

— Хотя бы улыбнитесь, — попросил фотограф, перед тем долго примериваясь. — И немного влево, молодой человек, иначе вы головой закрываете мальчика на картине.

— Ничего, — усмехнулся юноша. — Не страшно.

Вспышка ослепила на миг, девчонка вздрогнула и вцепилась в рукав.

— Сможете забрать фотографии в начале будущей недели. Сейчас выпишу вам квитанцию.

Больше в музее делать было нечего.

— Приятно видеть, что они не забыты, — вздохнул старик у двери, когда Тьен, в последний раз взглянув на портрет, повел Софи к выходу. — Удивительно светлые были люди.

Вор споткнулся.

— Вы их знали? — с удивлением спросила девочка — сам Тьен и слова не смог вымолвить.

— Да. В детстве я жил в имении Лэйдов, мать была горничной у госпожи Александры. В тот день нам повезло: у нее был выходной, и мы поехали в город. А не то бы… — пожилой человек удрученно опустил белую от седин голову. — Знаете, — продолжил он, видя, что слушатели никуда не спешат, — время тогда куда суровее нынешнего было, как и нравы, а матушка прижила меня без мужа. С родней рассорилась, без жилья осталась. Если бы не госпожа Александра и ее муж, трудно бы нам пришлось. А у Лэйдов жили и горя не знали, и после, как выяснилось, хозяева нас в завещании не забыли. Светлые, светлые были люди… Сударь Генрих, до чего сказки рассказывать мастер был! Сынишку, помню, усадит, а тут же и ребятня вся, что в имении найдется: я, кухаркины двое, садовника помощник. Обо всем на свете забудешь, пока слушаешь. А у жены его пианино было. Я сунулся как-то, открыл крышку и пальчиком так тихонько по клавишам. Глядь, а она в дверях стоит. Думал, заругает. Ан, нет, учить взялась. Сказала, есть во мне это…

— И вы стали музыкантом? — предположила девочка, оглядев наряд старика.

— Стал, — не без гордости кивнул он. — Раньше с оркестром выступал и сам, бывало, концерты давал. Да годы уже… Но играю до сих пор. Я тапер в кинотеатре при студенческом клубе, здесь недалеко. Приходите. На этой неделе дают чудесную комедию. Не поверите, но когда гаснет свет, звучит музыка, и люди смеются, мне иногда кажется, что я слышу смех госпожи Александры. Такой смех раз услышишь, никогда уже не забудешь: чистый, искренний, словно хрустальные колокольчики звенят. А сынок ее… Э-хе-хе… Вот уж кого больше всех жалко. Малыш ведь совсем. Мне почти восемь было, а ему только-только пять исполнилось. Праздник, помню, был волшебный просто. Артистов наняли, дом весь в цветах. Сударь Генрих ему пони подарил — мы, ребятня, все по очереди перекатались… А люди, что завалы после пожара разбирали, сказали, что и не осталось от него ничего, до того маленький был…

Софи жалостливо шмыгнула носом, глаза у нее вмиг сделались влажными, и старик, увидев это, с улыбкой покачал головой:

— Полно, милая барышня. Жизнь-то продолжается. Даже моя, а вам так и вовсе горевать не положено. Простите, что растрогал, поговорить вдруг захотелось. Находит порой, годы, видать.

Он поклонился, прощаясь, и медленно, опираясь на трость, поковылял через холл к гардеробной. Подождав немного, Тьен нагнал его, оставив Софи в стороне.

— Скажите, — заговорил он тихо, чтобы девочка случайно не услышала. — Тот ребенок, о котором вы рассказывали… Музейщик говорил, что в записях не осталось его имени. Быть может, вы помните?

— Конечно, помню. Этьен. Этьен Лэйд. Но сам он, как начал говорить, звал себя «Тьен», и все в доме привыкли называть его так.

Если в глубине души еще и оставалась надежда на то, что он все-таки сошел с ума, последние слова старика развеяли ее в прах.