Танцуя на радуге

Глава 1

1889 год

Леди Лоретта Кэрт похлопала коня по шее и спешилась.

— Сегодня он был очень хорош, Бен, — сказала она груму, который приготовился увести коня в конюшню.

— Так ему ж нравится, когда на нем ездите вы, миледи, — ухмыльнулся Бен. Она ответила ему улыбкой, а потом поднялась на крыльцо и вошла в большой холл.

Она уже поднялась по лестнице, когда навстречу ей из коридора выбежал лакей.

— Его светлость желает поговорить с вами, миледи, и распорядился, чтобы вы пошли к нему в кабинет сразу как вернетесь.

Лоретта вздохнула. После двухчасовой прогулки верхом она мечтала, как снимет амазонку и примет ванну.

Но раз отец пожелал, чтобы она явилась к нему немедленно, ей оставалось только подчиниться.

Она спустилась с лестницы, отдала лакею перчатки и хлыст, которым никогда не пользовалась, а затем с каким-то вызовом сняла шляпу и тоже вручила ему.

Приглаживая волосы, она торопливо прошла через холл и по широкому коридору к кабинету отца.

Что ему от нее нужно? Если причина в том, что она опять отправилась на прогулку без грума, что ему очень не нравилось, он начнет читать ей длиннейшую нотацию, и ускользнуть будет очень трудно.

Лоретта любила отца, но после смерти ее матери он превратился в настоящего тирана.

Как большинство пожилых людей, он редко слушал других.

Как лорд-лейтенант графства, он был постоянно занят делами, но для своей единственной дочери всегда находил свободное время.

Хотя в молодости он был одним из красивейших камергеров королевы Виктории, его понятия о приличиях отличались строгостью, что не только стесняло Лоретту, но и вызывало у нее нестерпимую скуку.

Она открыла дверь кабинета и вошла с неприятным предчувствием.

И в то же время, как всегда, поразилась красоте этой комнаты.

Она даже больше отца ценила картины на стенах, изображавшие лошадей.

Сейчас герцог был в превосходном расположении духа, как поняла Лоретта, когда он поднял голову от бумаг на письменном столе и взглянул на нее.

А бумаги громоздились кипами, ибо девизом герцога было:

«Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам!»

В результате, хотя у него имелся секретарь, он тратил время на ненужную писанину.

Он улыбнулся Лоретте и в который раз подумал, как он счастлив, что у него такая прелестная дочь.

Хотя так и следовало, ведь ее мать несравненно превосходила красотой всех женщин, каких он когда-либо видел.

— Вы меня звали, папа?

— Да, Лоретта. Мне нужно сказать тебе кое-что важное. Вчера вечером я решил промолчать, потому что устал после скачек, да и предпочел, чтобы ты хорошо выспалась.

В глазах Лоретты мелькнула тревога, и она спросила:

— Так чего же, папа, вы не могли сказать мне вчера вечером?

Герцог встал из-за стола, прошелся по комнате и остановился возле украшенного великолепной резьбой камина, над которым висела превосходная картина кисти Сарториуса.

— Вчера в Эпсоме, — начал он, — я встретил моего старого друга, дюка де Соэрдена.

Ее отец говорит неторопливо, округлыми фразами — верный признак, что говорить он будет долго, и Лоретта опустилась в кресло.

Она часто слышала от отца про дюка (он предпочитал французское обозначение его титула) и знала, что оба герцога, несмотря на разные национальности, были близки из-за общей страсти к скаковым лошадям, и на скачках, как во Франции, так и в Англии, их лошади часто оказывались соперницами.

— И вчера твой жеребец обошел лошадь дюка? — спросила Лоретта.

— Да, Минотавр обошел лошадку Соэрдена на полкорпуса! — с удовольствием сообщил герцог.

— Я рада, папа. Представляю, как вам было приятно.

— После скачек, — продолжал ее отец, словно не услышав, — мы с Соэрденом посидели за рюмочкой, и он высказал мысль, которая мне прежде в голову не приходила, хотя я могу ее только одобрить.

— Какая же, папа?

Она подумала, что ее отец никак не перейдет к делу и ей еще не скоро удастся сбежать наверх.

— Я уже некоторое время раздумывал, Лоретта, — ответил герцог, — за кого тебе выйти замуж, и предложение дюка, чтобы ты стала женой его сына, кажется мне отличнейшим решением этого вопроса.

Лоретта резко выпрямилась, все ее тело напряглось.

— Что… что вы сказали… папа? — спросила она. — Не понимаю, о чем вы… говорите!

— Я говорю, моя дорогая, о твоем замужестве, и мне доставит величайшую радость выдать тебя за маркиза де Соэрдена, который после смерти отца унаследует прекраснейший замок в долине Луары, не говоря уж об огромных поместьях в Нормандии, родины Соэрденов.

— Но… папа! — вскричала Лоретта. — Вы, конечно, шутите! Как вы можете думать, что я выйду за человека, которого никогда даже… не видела? И вы… обещали, что я… проведу этот сезон в Лондоне… буду выезжать.

— Знаю, знаю, — с некоторым раздражением сказал герцог, — но, говоря откровенно, моя дорогая, такую партию было бы грешно упустить.

Лоретта вскочила.

Она была тоненькой, не очень высокой, но смело встала перед отцом, хотя он казался рядом с ней великаном.

— Я не намерена, папа, что бы вы ни говорили, выходить замуж за человека, которого не люблю!

— Не любишь? — проворчал герцог. — Любовь придет после брака. А ты, как моя дочь, обязана сделать блестящую партию, выйти за человека, занимающего достойное положение в обществе, которого выберу для тебя я.

— Но, папа, ведь замуж за него выйду я, а не вы!

— Я знаю, — сказал герцог сердито, — но если ты думаешь, что я позволю тебе выскочить за какого-нибудь прохвоста, которого соблазнит твой титул, или же он вообразит, что, раз у меня нет сына, ты унаследуешь большое состояние, если ты так думаешь, то очень ошибаешься.

— Но, папа, — возразила Лоретта, — я ведь не знакома ни с одним молодым человеком, кроме тех, кто живет по соседству и кого я знаю с детства.

Она продолжала довольно глухо:

— Из-за маминой смерти я ни разу не была на званом вечере, или на балу, или еще где-то, где могла бы познакомиться с человеком, который мог бы стать моим мужем.

— Да танцуй ты хоть на всех балах, — ответил герцог, — ты не нашла бы более достойного жениха, чем маркиз де Соэрден.

— Возможно, со светской точки зрения, он прекрасная партия, — сказала Лоретта, — но как я могу быть уверена, что буду счастлива с ним, если я с ним даже не знакома?

— Но познакомишься! Непременно познакомишься! — пообещал герцог. — Я так и сказал Соэрдену: «Привезите своего сына погостить в Мэрдескэрте перед скачками в Аскоте». Он счел это превосходным планом, и, таким образом, о твоей помолвке можно будет объявить до конца сезона!

— Но, папа, вы уже все решили! И не даете мне возможности самой решить, хочу ли я выйти за маркиза. Ведь он может так мне не понравиться, что я откажусь думать о браке с ним.

— Откажешься? Как это — откажешься? — спросил герцог. — В жизни не слышал подобного вздора! Во Франции, как тебе прекрасно известно, Лоретта, браки устраиваются родителями. Дюк абсолютно прав и не даст сыну во второй раз повторить ту же ошибку.

— Во второй раз? — воскликнула Лоретта. — О чем вы говорите?

— Маркиз женился совсем мальчишкой, — ответил герцог. — По словам Соэрдена, он влюбился в молоденькую девицу, с которой познакомился в Париже.

Он помолчал, прежде чем продолжать:

— Она происходила из хорошей семьи, и у дюка не было причин возражать. Брак состоялся и был самым несчастным. Молодожены не ладили между собой, о наследнике и речи не было, но затем маркиза выручил случай: ее карету разбили понесшие лошади, и она скончалась от ушибов.

Герцог снова замолчал, но тут же заговорил, опередив дочь:

— На этот раз Соэрден рисковать не намерен. И жену он выбрал сыну с тем же тщанием, с каким выбирает своих лошадей.

— Лошадей! — ахнула Лоретта, но герцог продолжал невозмутимо:

— Услышав, как ты очаровательна, зная, что ты моя дочь, он решил, что свадьбу следует назначить незамедлительно, сразу же, как вы познакомитесь и объявите о своей помолвке.

— Я этого не сделаю, папа. Я прекрасно поняла все, что вы подразумеваете: у меня нет никакого выбора, хочу я или не хочу стать женой маркиза. Он приедет сюда, а вы уже объясните всем нашим знакомым, для чего его пригласили.

В ее голосе появилось отчаяние:

— А после того, как вы скажете, что он мой жених, я уже не смогу не принять его предложения, если он сделает его мне сам!

Герцог пришел в бешенство.

Как хорошо все в доме знали эти припадки неистового гнева!

Он выглядел таким грозным, так подавлял ее массивностью фигуры, что Лоретта все больше и больше бледнела, пока он обрушивал на нее упрек за упреком.

Называл ее неблагодарной, бесчувственной, эгоистичной, бездушной.

Он сказал, что она нарочно его расстраивает, хотя отлично знает, как он одинок и каким горем была для него смерть ее матери.

Он обвинял ее в бессердечии.

Как ни старалась Лоретта принимать его нападки спокойно, на глаза у нее навернулись слезы.

Она пыталась что-то сказать, но он не желал ничего слушать.

— Ты выйдешь за Соэрдена, даже если мне придется насильно тащить тебя к алтарю! И забудь этот вздор о любви!

Он смерил ее суровым взглядом и продолжал:

— Ты сделаешь, «как я сказал, Лоретта, слышишь? Ты сделаешь, как я сказал, и это мое последнее слово!

Он кричал, кричал, кричал на нее. И Лоретта не выдержала.

С подавленным рыданием она выбежала из кабинета.

Пока она поднималась по лестнице, по ее щекам заструились слезы.

Она захлопнула за собой дверь спальни, сбросила жакет, села на кровать и спрятала лицо в ладонях.

— Что мне делать? Боже мой! Что мне делать? — воскликнула она.

С тех пор как она начала читать истории о любви, начав с «Ромео и Джульетты», и обнаружила, что они заставляют ее сердце биться чаще, в ней жили мечты о том дне, когда она сама познает любовь.

Уже тогда она не сомневалась, что встретит человека своей мечты.

С годами он обретал все большую реальность.

Хотя он оставался безликим, ей казалось, что он всегда рядом.

Уже их мысли сливались воедино, а затем она встретит его живого, и они будут жить счастливо до конца своих дней.

Это была детская сказка, но мало-помалу она стала частью жизни Лоретты.

Не проходило дня или ночи, чтобы она не вспомнила о своей любви, вернее, любовь жила в ней.

Герой ее грез всегда был с ней — поднимался на гималайские вершины, плавал к истокам Амазонки, жил после кораблекрушения на необитаемом острове, спасался от разбойников, а за ним гнались бедуины.

Он всегда спасал ее, и она знала, что ей не надо ничего бояться, ведь он с ней!

Втайне она думала, что вот кончится траур, и она поедет в Лондон, где ее уже ждет герой ее грез.

Быть может, они встретятся на балу, который даст та или иная из светских львиц, ведь все они знакомы с ее отцом.

Или же на балу в ее честь в их доме на Парк-Лейн.

Но романтичнее всего было бы, если бы они встретились в Букингемском дворце в тронном зале, где она склонится в церемониальном реверансе, а ее прическа будет украшена тремя белыми перьями принца Уэльского.

Реверанс она сделает либо ее величеству королеве Виктории, либо изумительно красивой принцессе Уэльской.

Уже были отданы распоряжения, чтобы Мэрдескэрт-Хаус на Парк-Лейн был приготовлен к приезду Лоретты и ее отца.

Ее тетушка, графиня Бредон, обещала ввести ее в высший свет и уже прислала Лоретте на выбор прелестные платья для визитов и балов.

Все они были сшиты у самых модных и дорогих портных на Бонд-стрит.

Но Лоретта, признавая, что они вполне отвечают требованиям света, все-таки подумала, что в них нет ничего, что особенно шло бы именно ей.

Однако ее отец был с ней очень щедр, и она собиралась заказать в Лондоне еще несколько платьев.

И они воплотят ее вкус, а не вкус тетушки, избегавшей всякой оригинальности.

Теперь же, хотя ее отец об этом даже не упомянул, ей нет смысла ехать в Лондон.

Разве что ради приема в Букингемском дворце, когда ее представят королеве вместе с другими юными девицами, которым настало время выезжать в свет.

Нет, теперь все сосредоточится на дне приезда дюка де Соэрдена и маркиза, его сына, то есть в конце мая или начале июня, решила Лоретта.

«И я лишусь возможности познакомиться с кем-нибудь еще, — думала Лоретта. — Особенно после того, что я сказала папе».

Благодаря близости с отцом она хорошо представляла себе ход его мыслей и не сомневалась, что он найдет десятки предлогов не брать ее в Лондон.

Он будет занят приготовлениями к тому, чтобы принять своего будущего зятя истинно по-королевски.

— Несправедливо… так… несправедливо! — шептала Лоретта, чувствуя, что попала в капкан, из которого не вырваться.

Однако она твердо решила не вступать в брак без любви, не сомневаясь, что это обернется трагедией не только для нее, но и для того, кто станет ее мужем.

Необходимо придумать способ, как избежать этого.

Но как? Задача была неимоверно трудной. Ведь стоило ее отцу принять решение, и переубедить его уже не мог никто.

К тому же она понимала, что с родительской точки зрения ее брак с сыном дюка де Соэрдена представлялся очень желательным.

Бесспорно, маркиз был, что называется, завидным женихом, и в Англии вряд ли нашелся бы молодой человек, способный потягаться с ним знатностью и огромным родовым состоянием.

Лоретта в прошлом не раз слышала, как велико богатство Соэрденов, да о нем знал чуть ли не весь мир.

Хотя она пропускала мимо ушей рассказы отца о картинах, принадлежавших Соэрденам, но тем не менее у нее сложилось впечатление, что их коллекция мало чем уступает Лувру или Национальной галерее.

Зато лошади дюка ее поражали. Его конюшня, несомненно, превосходила конюшню ее отца, да, пожалуй, во всей Англии не нашлось бы равной ей.

Вот почему победа Минотавра, гордости ее отца, над лошадью дюка привела герцога в такое хорошее расположение духа, что он согласился бы на что угодно.

Но вот у дюка де Соэрдена, подумала она, наверное, есть особая причина торопиться с женитьбой сына, иначе он сначала бы пригласил ее с отцом к себе во Францию.

«Так похоже на папу! — думала Лоретта, — скоропалительно принять решение и потребовать, чтобы я вышла за француза, которого никогда не видела, — и все потому, что ему нравится его отец и они разделяют страсть к скачкам».

Но, с другой стороны, ее отец не уклонился от истины, когда сказал, что во Франции браки устраиваются родителями.

А в аристократических семьях и в Англии происходило почти то же самое.

— Пусть все думают, что хотят, а я буду исключением! — сказала Лоретта с вызовом.

Правда, она отдавала себе отчет, как трудно ей придется и какую находчивость она должна будет проявить.

Но ведь она способна быть упрямой, как ее отец.

Переодевшись, она спустилась ко второму завтраку очень бледная и притихшая.

Она надеялась, что ее отец почувствует себя виноватым, когда по ее молчанию и опущенным глазам поймет, как она расстроена.

Однако мысль о ее браке так ему нравилась, что, подумала она, он попросту ничего не заметил.

Завтракали они вдвоем, так как гостившая у них родственница, которая составляла общество Лоретте, особенно когда герцог уезжал на скачки, слегла с простудой.

Герцог принялся рассказывать Лоретте о скачках и подробно описал, каких еще знаменитых лошадей обошел Минотавр, кроме лошади дюка де Соэрдена.

— Послезавтра, — объявил он, — я отправляюсь в Ньюмаркет и надеюсь там на успех не меньше вчерашнего.

Лоретта промолчала, и герцог сказал с досадой:

— Бога ради, девочка, не дуйся так, словно потеряла полкроны, а нашла пенни! Любая девушка на твоем месте прыгала бы до потолка от радости, что сделала такую великолепную партию в свой первый же сезон.

— Но у меня же не было сезона, папа, — жалобно заметила Лоретта.

Герцог задумался, а потом объявил:

— Ну, если тебя огорчает это, я подумаю, что тут можно сделать. Конечно, нет смысла открывать лондонский дом и давать бал, как мы собирались.

Он опять задумался и продолжал:

— Мы дадим бал здесь, когда Соэрдены будут гостить у нас, так что посоветуйся с кузиной Эмили — я хочу, чтобы этот бал превзошел все, какие мы давали раньше.

Лоретта без труда догадалась, что на этом балу он решил объявить о ее помолвке с маркизом. Однако она сказала только:

— Это… это очень хорошая мысль, папа.

— Так ты довольна? — воскликнул герцог. — Умница! И я отвезу тебя в Лондон, чтобы ты была представлена королеве. Этот прием назначен на середину мая, верно?

— Да, папа.

— Отлично! Тогда мы сможем побывать на одном-двух балах и побываем на поло в Ранела, но открывать дом, как мы намеревались, смысла не имеет. Вот так и проведем время до скачек в Аскоте.

— Да, папа, — согласилась Лоретта.

Однако когда после завтрака граф отправился на заседание совета графства, она вновь переоделась в костюм для верховой езды.

И вновь вопреки строжайшим наставлениям герцога она ускакала без грума.

Она знала, что на опушке леса примерно в трех милях от дома ее будет ждать Кристофер Уиллоби.

С этим молодым человеком ее связывала детская дружба. Его поместье граничило с их поместьем, но было много меньше и в глазах ее отца не заслуживало внимания.

И с отцом Кристофера он обходился с надменной снисходительностью.

Да, тот был пятым баронетом, но небогатым, и не мог много жертвовать на благотворительные начинания, которым покровительствовал герцог.

Знай герцог, как часто Кристофер и его дочь встречались во время ее верховых прогулок, он пришел бы в бешенство.

Но Кристофер был единственным молодым человеком, с которым Лоретта была знакома близко.

Хотя Кристофер уже три года был влюблен в нее, она относилась к нему как к брату, которого у нее не было.

В любом случае ближе друга она не имела, а кататься верхом с ним ей нравилось куда больше, чем с грумом, и она всегда сообщала ему, где им встретиться.

А тогда они скакали наперегонки по лугам или пускали лошадей шагом в лесу, беседуя о вещах, которые интересовали Лоретту, а потому и Кристофера. Из любви к ней.

Когда она подъехала к нему на этот раз, он сразу понял, что ее что-то гнетет.

— Что случилось? — спросил он. Ее не удивило, что он инстинктивно догадался, как она расстроена, и ответила просто:

— Кристофер, я не знаю, как сказать тебе, что решил папа.

— Но что же?

— Выдать… меня… замуж.

Лоретта произнесла это трагичным тоном, и наступило молчание. Потом Кристофер сказал хрипло:

— Господи! Я знал, что рано или поздно так и будет.

Он был красивым двадцатипятилетним юношей, широкоплечим. Хотя лошадь под ним оставляла желать лучшего, так как по карману его отцу были только такие, но искусством верховой езды он владел в совершенстве.

Некоторое время он служил в привилегированном полку, но расходы оказались слишком большими, и, выйдя в отставку, он вернулся домой, чтобы заняться управлением поместья в надежде сделать его доходным.

Безумно любя Лоретту, он последнее время запустил дела, стараясь проводить с ней как можно больше времени.

Он знал, что его любовь безнадежна, он знал, что ничего не может предложить дочери герцога, но был занят только ею одной.

И теперь он думал, как она красива, хотя глаза у нее были тревожными, а лицо покрывала необычная бледность.

Нет, никого и ничего красивее он в своей жизни не видел!

Лоретта рассказала ему, что говорил ее отец и что он задумал, а Кристоферу почудилось, будто мир окутала тьма.

Все, что составляло смысл его жизни, рассыпалось в прах.

— Но как ты можешь быть помолвлена с человеком, которого никогда даже не видела! — воскликнул он, когда Лоретта умолкла, задохнувшись.

— Именно это я и сказала папе, но он ничего не желает слушать, — ответила она. — Кристофер, что мне делать? Я не могу стать женой француза, с которым у меня нет ничего общего, не могу жить во Франции, вдали от всего, что я знаю и люблю с детства!

Она подумала о лесах, о саде, о раскинувшихся вокруг лугах — обо всем, что до этой минуты составляло ее мир.

— Это бесчеловечно и совсем не то, что тебе нужно, — твердо заявил Кристофер.

— Я знала, что ты поймешь меня, — вздохнула Лоретта, — но как мне объяснить папе, что он жесток со мной?

Ответить на это было нечего. Кристофер, как и все в округе, знал, что стоило герцогу принять решение, и все возражения, все доводы были бессильны переубедить его.

— Будь жива мама, — продолжала Лоретта, — она, конечно же, сумела бы отговорить его. В конце-то концов, почему бы маркизу не приехать в Англию, чтобы мы могли познакомиться на каком-нибудь званом вечере или балу, а не объявлять сразу о помолвке?

— А если он будет тебе противен? — спросил Кристофер.

— Тогда бы у меня была возможность ответить «нет», когда он сделал бы мне предложение, — ответила Лоретта. — Ну а теперь предложение сделал его отец, и папа принял его от моего имени. Остается только, чтобы маркиз надел мне на палец кольцо — и вот я уже его жена!

— Ты не можешь допустить подобного! — вскричал Кристофер.

— Но произойдет именно это, — сказала она. — Ты же знаешь, каким бывает папа, когда на него находит упрямство, а дюк де Соэрден — один из тех, к кому он относится с большим уважением.

Лоретта продолжала после недолгого молчания:

— Я столько успела наслышаться о нем и о его лошадях, что чувствую себя чуть ли не их владелицей.

— Вот ты и станешь ею, — сказал Кристофер с горечью.

— Они мне не нужны! — вскричала Лоретта. — И его сын тоже!

Кристофер собрался с духом и спросил:

— Лоретта, ты не согласишься бежать со мной? Лоретта, думавшая только о своей участи, взглянула на него с удивлением.

Но тут же ее взгляд из сердитого стал ласковым.

— Милый Кристофер! — сказала она. — Как это на тебя похоже. И будь я в тебя влюблена, то не колебалась ей ни секунды.

— Ну так позволь, чтобы я увез тебя, — умоляюще сказал Кристофер.

Лоретта покачала головой.

— Ты мне так дорог, — ответила она, — я никогда не соглашусь на то, что испортит жизнь тебе, а затем и мне.

— Но почему, почему? — спросил Кристофер. — Я люблю тебя, Лоретта, и клянусь, сумею добиться твоей любви, если ты станешь моей женой.

Лоретте было трудно сказать ему, что он совсем не похож на героя ее грез.

Он был добрым, чутким, участливым, и она очень дорожила его дружбой.

Но он предложил ей совсем не то, чего она хотела от жизни, и ее любовь к нему не походила на ту, которая рисовалась ей в мечтах — ту, которую она, конечно, сразу узнает, едва почувствует ее.

Лоретта протянула руку, а когда он ее сжал, сказала:

— Спасибо, Кристофер, за участие, но бежать с тобой для меня не выход. Я должна найти другой способ избежать брака с человеком, которого никогда не видела.

Помолчав, она добавила:

— Ведь что бы ни говорил папа, он может быть мерзким во всех отношениях.

— Твой отец не имеет права принимать за тебя такие решения, — сказал Кристофер не слишком твердо.

Он ведь знал, что у аристократов вроде герцога принято выбирать мужа для дочери, не считаясь с ее склонностями и желаниями.

Пусть его отец был относительно беден, все равно он вырос в обществе, верившем, что для «голубой крови» подходит только «голубая кровь».

И что человек с титулом по возможности должен позаботиться, чтобы его брак пополнил состояние семьи деньгами или землями.

Его отец никогда не думал, что у него есть хоть какой-то шанс стать мужем Лоретты, и постоянно внушал сыну, что ему следует искать руки девушки с большим приданым.

«Когда ты станешь шестым баронетом, мой мальчик, — часто повторял он, — ни ты, ни твой сын не должны быть стеснены в средствах, как мы сейчас».

Кристофер сделал еще одну отчаянную попытку уговорить Лоретту.

— Обещай, — сказал он, — что если ты познакомишься с этим человеком и поймешь, что не в силах выйти за него — Господи, как я его ненавижу! — ты откроешься мне и примешь мою помощь!

— То есть убегу с тобой?

— Мы могли бы пожениться по специальному разрешению, — сказал Кристофер. — Пусть ты меня не любишь, но тебе все-таки будет легче и спокойнее быть моей женой, чем женой незнакомого человека.

— Да, конечно, — сказала Лоретта медленно. — И все же, Кристофер, я намерена воспротивиться папе и не допустить, чтобы он объявил о моей помолвке на балу, который он намерен дать на неделе Аскотских скачек, когда герцог Соэрден и его сын будут гостить у нас.

— Но почему он не может приехать раньше? — осведомился Кристофер. — Мне кажется, он ведет себя крайне странно. Если ты хочешь хотя бы знать, как он выглядит, казалось бы, и у него должно быть такое желание.

— Я и сама так считаю, — ответила Лоретта. — Но, вероятно, отец держит его в ежовых рукавицах, и он привык во всем ему подчиняться.

— Значит, он тряпка, — категорично заявил Кристофер. — Какая же нелепость! Ты и он сидите на разных берегах Ла-Манша, и у обоих не хватает духа познакомиться, черт побери!

Он сказал это с яростью, употребив выражение, которого Лоретта никогда от него не слышала, но ее оно как будто не шокировало.

— Ты подал мне мысль, Кристофер, — сказала она только.

— Какую?

— Ты же сам сказал: если маркиз не едет ко мне, так почему бы мне не поехать к нему?

— Но как? — осведомился Кристофер с достаточным на то основанием. — Герцог тебя не приглашал, и, как сказал твой отец, у него для этого могут быть веские причины.

Он знал, что говорит зло, но полагал, что в любви, как и на войне, все способы хороши.

Огромные глаза Лоретты, казалось, стали еще больше, когда она сказала:

— Как ты умен, Кристофер! Даже умнее, чем я считала.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Мне еще надо подумать, — негромко ответила Лоретта.

Кристофер встревожился:

— Послушай, Лоретта, ты не должна допускать никаких отступлений от приличий! Что бы я там ни сказал, ехать во Францию тебе никак нельзя. Разразится страшнейший скандал, если ты поедешь туда без приглашения дюка Соэрдена. Более того, тем самым ты обречешь себя на брак с его гнусным сыном!

— Я не так глупа, чтобы допустить подобное, — медленно ответила Лоретта.

— Но тогда, что ты придумала? Скажи же! — умоляюще произнес Кристофер.

Она засмеялась, прежде чем ответить:

— Просто мысль, на которую меня навел ты, Кристофер. Мне стало гораздо легче после разговора с тобой, но теперь я должна вернуться домой.

— Нет! — возразил Кристофер. — Прокатимся по лесу. Ты обязана сделать это для меня, Лоретта, рассказав о том, что теперь не даст мне спать по ночам, — известие, что я тебя потеряю скорее рано, чем поздно.

Лоретта порывисто протянула ему руку.

— Совсем ты меня не потеряешь, Кристофер. Никогда! Что бы я ни сделала или ни стала бы делать, для тебя в моем сердце всегда останется место.

В глазах Кристофера появилось молящее выражение, а Лоретта опустила руку и повернула коня к лесу. Кристоферу оставалось только последовать за ней.

Тропа, такая узкая, что по ней рядом могли идти только две лошади, вывела их на вырубку. Тут они прежде часто спешивались, располагались на пнях и разговаривали.

Однако Лоретта догадывалась, что Кристофер расстроен, а потому, возможно, попытается ее поцеловать, и не придержала лошадь на вырубке, а углубилась в лес по ту ее сторону.

Они почти все время молчали. Кристоферу было довольно видеть ее рядом, как он ни страдал.

А Лоретта знала, какой удар ему нанесла, сообщив, что отец устраивает ее брак.

Впрочем, так или иначе, а это было неизбежным, но только онаполагала, что у нее еще есть много времени.

Кристофер играл в ее жизни очень большую роль. Ведь он был ее единственным наперсником, единственным другом, кому она могла доверять и говорить все, что ей приходило в голову.

Но влюблена в него она не была и знала, что ее чувство к нему никогда не преобразится в любовь.

Когда они наконец попрощались на опушке, она понимала, как он несчастен, и подумала, что поступила жестоко, рассказав ему о своей беде.

Но больше ей не к кому было обратиться, некому довериться.

— Я буду ждать тебя, Лоретта, завтра днем, — сказал Кристофер. — Но если почему-либо я понадоблюсь тебе раньше, пришли Бена с запиской. На него можно положиться. Он не разболтает.

— Думаю, и Бен, и все знают, что мы видимся, — ответила Лоретта. — Кроме, конечно, папы, а ему никто не смеет сказать!

— Надеюсь.

Кристофер предложил встретиться днем, потому что утром у него было много дел в поместье, и теперь он повторил:

— Так если я тебе понадоблюсь, пошли Бена, и я приеду сразу же, как смогу.

— Спасибо, Кристофер. И спасибо, что помог мне. Я уже не в таком отчаянии.

— Береги себя, Лоретта.

Любовь в его взгляде тронула ее, но, сказала она себе, каким бы отчаянным ни стало ее положение, представить себя женой Кристофера она все равно не может.

По дороге домой она вспоминала их разговор и вновь пришла к выводу: «Если маркиз не приедет познакомиться со мной, поехать придется мне».

Но, конечно, не под своим именем. Это было бы ошибкой.

Если бы ей только удалось увидеть его, понять, какой он человек, как ведет себя, тогда, если ее опасения оправдаются и он действительно дерзок, она пригрозит отцу, что убежит, если он попробует ее принудить.

Куда — этого она не знала, но, во всяком случае, если она исчезнет и они не смогут ее найти, то положение у них будет безвыходное.

И, конечно, если ей удастся спрятаться на несколько месяцев или хотя бы недель, ее отец уступит.

Пусть с ним было нелегко, и он кричал на нее, когда ему не удавалось сделать все по-своему, она знала, что после смерти матери стала самым главным в его жизни, что он любит ее по-настоящему.

«Я должна увидеть маркиза, — думала она. — Но как? Как?»

И тут, словно ее мольба была услышана, она вспомнила свою кузину Ингрид.

Лоретта всегда любила Ингрид, которая была на шесть лет старше нее и в семнадцать лет сделала, как все говорили, «блестящую партию».

Граф Уикский был на тридцать лет старше своей юной жены, но имел огромный вес в обществе и обладал несметным состоянием.

Теперь Лоретта подумала, что Ингрид даже не спросили, согласна ли она.

Ее толкнули к алтарю честолюбивые родители, пребывавшие в полном восторге, что их дочь, едва-едва расставшись с детской, заняла такое положение в высшем свете.

Ингрид, ничего не знавшая ни о мужчинах, ни о любви, оказалась замужем за очень скучным человеком с давно сложившимися привычками.

От нее ему нужен был только наследник его титула и еще — умение принимать его друзей, естественно, тоже много старше нее.

Год от года Ингрид, взрослея, становилась все красивее.

И ясно было, что рано или поздно она должна будет влюбиться.

И тогда она познакомилась на охоте с маркизом Голстонским.

А граф Уикский все чаще оставлял ее подолгу одну в своем большом загородном доме.

Он неделями гостил у друзей-охотников и уезжал в Лондон на юбилейные обеды полка, в котором когда-то служил.

Осенью он предпочитал охотиться на оленей в Шотландии, где ему не докучало женское общество.

Ингрид чувствовала себя одинокой, маркиз Голстонский был столь же несчастен в браке, как она, и это не могло их не сблизить.

Маркиз совсем юношей женился на красавице, в которую вообразил себя влюбленным, и лишь потом узнал, каким неуравновешенным и истеричным был ее характер.

Через два года у нее появились несомненные признаки помешательства.

В конце концов вопреки всем его возражениям врачи настояли на ее помещении в лечебницу под надзор опытных сиделок.

Маркиз и Ингрид изливали друг другу душу и влюбились.

Маркиз никогда не испытывал такого чувства, а Ингрид даже не подозревала, что подобное возможно.

Убедившись, что жить друг без друга у них нет сил, они бежали вместе, что вызвало страшный скандал, затронувший и семью маркиза, и семью герцога.

Ингрид с маркизом уехали во Францию, где и остались жить.

Граф Уикский развелся с ней после крайне долгой процедуры, потребовавшей особого постановления парламента.

К несчастью, Ингрид, и став свободной, выйти за маркиза не смогла, так как его жена была жива, хотя и страдала неизлечимым безумием.

Лоретта вспомнила, как в их семье было запрещено упоминать имя Ингрид. Конечно, они иногда говорили о ней, но понижали голос до шепота.

Если кто-нибудь возвращался из Парижа, где она жила с маркизом, рано или поздно Кэрты будто бы из чистого любопытства осведомлялись:

«Вы случайно ничего не слышали про Ингрид или про маркиза?»

Лоретта слышала такие вопросы десятки раз, и — потому что любила старшую кузину, которая всегда была с ней очень ласкова, потому что восхищалась ею, — она всегда страшилась ответа.

Что, если любовь между Ингрид и маркизом угасла, и они расстались?

Однако отвечали только, что Ингрид выглядит поразительно красивой, что ее видели в Опере или еще в каких-нибудь местах общественных развлечений.

Разумеется, порядочные люди вроде дюка де Соэрдена не поддерживают знакомства с ними, в этом Лоретта не сомневалась.

Они «жили во грехе», и это закрывало для них двери всех, кто слышал об их безнравственном поведении.

И теперь Лоретте показалось, что мысль об Ингрид словно луч света пронизала тьму, в которую ее ввергнул отец.

Ингрид поймет! Ингрид ли не знать, что Лоретта не может и не должна выйти за человека, совершенно ей неизвестного!

Человека, которого она, возможно, возненавидит или будет презирать. За человека, который, возможно, станет пренебрегать ею, как граф Уикский пренебрегал своей женой.

Когда впереди за деревьями замаячил большой и некрасивый дом ее отца, Лоретте почудилась в здании суровость, почти жестокость, которой она раньше не замечала.

И тогда она с торжеством сказала себе:

— Я увижусь с Ингрид и поговорю с ней! Если папа не понимает моих чувств, то Ингрид поймет.

Глава 2

Вечером за ужином герцог предупредил Лоретту, что уедет на неделю.

— Первые четыре дня я проведу в Ньюмаркете, — сказал он, — а потом погощу у твоего кузена Марка в Саффолке.

— Я слышала, он держит чудесных лошадей, папа, — заметила Лоретта.

— Потому-то я к нему и еду, — объяснил герцог.

Они поговорили еще на разные темы, причем Лоретта остерегалась всяких упоминаний о дюке де Соэрдене, а затем, недолго посидев в гостиной, она рано легла спать.

Весь вечер, разговаривая с отцом, она мысленно составляла план такого дерзкого приключения, что ей становилось страшно.

Однако либо она что-то предпримет, либо, несмотря ни на какие ее возражения, ей придется выйти замуж, а тогда будет уже поздно.

И вот утром Лоретта отправилась верхом не в лес, как обычно, а в деревню.

Там в одном из коттеджей, принадлежавших герцогу, жила на покое старая швея, служившая в замке, когда была жива мать Лоретты.

Но после ее смерти она перебралась в коттедж, так как плохо уживалась с остальной прислугой.

Хотя Лоретта любила Мари, но знала, что характер у нее трудный, а будучи француженкой, она чувствовала себя в Англии как «рыба, вытащенная из воды».

В Англию она когда-то приехала как горничная супруги французского посла, а когда та вернулась с мужем во Францию, Мари осталась.

Лоретта полагала, что, во-первых, она отвыкла от родной страны, и, во-вторых, во Франции у нее не было родных, а для французов семья значит очень много.

Вот тогда она и поступила в замок швеей, так как шила действительно очень искусно.

Но ее вздорность вызывала к ней неприязнь, и она согласилась поселиться в коттедже.

Лоретта часто пользовалась ее услугами — ведь английские швеи не могли соперничать с Мари, которая обучалась рукоделию во французском монастыре.

Лоретта, спешившись у хорошенького домика в конце деревни и привязывая коня к столбу, не могла решить, ответит ли Мари на вопрос, который она намеревалась ей задать, или промолчит.

Она постучала, и Мари тотчас открыла дверь. Лоретта подумала, что она выглядит много моложе своих пятидесяти пяти лет.

Хотя она никого не ждала, но была одета с чисто французской элегантностью.

— Миледи! — воскликнула она при виде Лоретты. — Quelle suprise![2]

— Я приехала к тебе по очень важному делу, — сказала Лоретта, входя в маленький коттедж, где, как она и ожидала, все блистало чистотой.

Мари, как все хорошие французские хозяйки, каждый день вывешивала проветривать свое постельное белье и считала англичан неряхами, потому что они этого не делали.

— Сварить вам кофейку, миледи? — спросила Мари.

— Да, пожалуйста! — ответила Лоретта, зная, что скорее не встретит отказа, если она выскажет свою просьбу за чашкой превосходного кофе, на который Мари тратила заметную часть своей пенсии.

Пока Мари варила кофе и разливала его в чашки, блестевшие точно хрустальные, Лоретта прикидывала, что ей следует придумать.

Но затем решила, что лучше будет сказать Мари всю правду.

А потому, прихлебывая кофе, она рассказала Мари о намерении герцога выдать ее замуж за маркиза де Соэрдена и заметила, как заблестели глаза бывшей горничной.

— Ле дюк де Соэрден очень знатен! — заметила она.

— Я знаю, — ответила Лоретта. — Но, Мари, хотя, как француженка, ты, возможно, меня не поймешь, я не соглашусь на брак с человеком, которого никогда не видела, которого могу возненавидеть, и который, может, возненавидит меня!

Мари молчала, и Лоретта добавила:

— Поэтому я решила поехать во Францию навестить мою кузину Ингрид, которая живет в Париже. Я уверена, она сумеет устроить так, чтобы я познакомилась с маркизом, но он не знал бы, кто я такая.

Мари удивленно уставилась на нее, но тотчас ее быстрый ум подсказал ей, что задумала Лоретта.

— C'est impossible, миледи, — сказала она твердо. — Votre Реrе[3] не поддерживает знакомства с графиней Уикской.

— Я знаю, Мари, — согласилась Лоретта, — но, кроме нее, у меня в Париже знакомых нет, и мне придется просить о помощи ее. Поэтому, если ты не хочешь, чтобы я уехала во Францию одна, а меня это, честно говоря, немножко пугает, то мы отправимся завтра утром, ты и я.

Мари посмотрела на нее, как на помешанную. Потом повторила:

— Завтра? Non, non! Ma petite[4]. Этого вы делать не должны!

— Но сделаю, — ответила Лоретта. — Я очень огорчусь, Мари, если ты не поедешь со мной, но тогда буду вынуждена уехать одна. Ты знаешь, в доме мне довериться некому. Они обязательно расскажут папе.

— Да-да, — согласилась Мари. — Эти глупые слуги сразу побегут к милорду, и он очень-очень разгневается.

— Да, очень, — подхватила Лоретта. — И ведь ты знаешь, Мари, говорить с ним, объяснять мою точку зрения было бы бесполезно. Он принял решение, и конец!

Мари сделала типичный французский жест, означавший, что это бесспорно так.

После стольких лет в замке она знала, каким тираном становился герцог, когда настаивал на чем-либо.

Припадков его бешенства боялись все — от дворецкого до последней судомойки.

— Мы, — сказала Лоретта, — должны отправиться в путь, как только папа уедет в Ньюмаркет. А он уедет рано, чтобы успеть позавтракать в Лондоне в своем клубе, прежде чем поехать дальше.

Мари кивнула, и Лоретта продолжала:

— А мы поспешим на другую станцию, чтобы сесть на поезд в Дувр и не опоздать на дневной пароход в Кале.

Мари всплеснула руками.

— Вы все обдумали, миледи! Но подумали вы о том, какой поднимется переполох, когда они сообразят, что вы уехали?

— Знать, куда я еду, им незачем, — ответила Лоретта. — Но я предупрежу всех в доме, что хочу погостить у подруги, так как кузина Эмили все еще больна.

Помолчав, она добавила:

— А Эмили только обрадуется, что избавилась от меня и может ничего не делать до папиного возвращения.

Вид у Мари был испуганный, и Лоретта погладила ее по руке.

— Пожалуйста, помоги мне, — сказала она умоляюще. — Ты же знаешь, как трудно мне будет без тебя во Франции. Ты поможешь мне добраться до Парижа и отыскать там кузину Ингрид.

Мари молча встала и отошла к комоду.

Она выдвинула ящик и достала пачку листов — газетных вырезок, как увидела Лоретта. Те, что лежали сверху, были о скачках во Франции, на которых побеждали лошади ее отца.

Но под ними она обнаружила несколько газетных вырезок, касавшихся маркиза Голстонского и графини Уикской.

— Откуда они у тебя, Мари? — спросила Лоретта.

— У меня во Франции есть старый друг, которого я не видела двадцать лет, но он пишет мне. А так как он интересуется лошадьми, я посылаю ему заметки о лошадях его светлости, когда они выигрывают скачки, а он присылает мне вырезки из французских газет.

Лоретта быстро их просмотрела.

В четырех-пяти говорилось об английской красавице графине Уикской.

А в последней сообщалось, что маркиз Голстонский купил особняк на Елисейских полях.

Дальше следовало описание комнат, картин, всяких редкостей, а в заключение следовало: «Хозяйкой на званых вечерах маркиза будет красавица, английская графиня Уикская».

Прочитав это, Лоретта подумала, как шокировало бы ее родственников подобное бесцеремонное упоминание в газете об отношениях маркиза с Ингрид.

Но ее это не заботило.

Важно было, что теперь она знает, куда ей поехать в Париже.

Вырезки охватывали несколько лет, и, просмотрев также заметки о лошадях своего отца, она сказала:

— Спасибо, Мари. Я знала, что ты мне поможешь. Ты будешь готова завтра к половине девятого утра, когда я за тобой заеду?

Мари без колебаний сказала просто:

— Я поеду с вами, миледи. И буду счастлива снова увидеть la belle France[5].

— Ну конечно, — согласилась Лоретта. — И если нам повезет, мы вернемся раньше папы, и он ничего не узнает о том, где я была во время его отсутствия.

Но, говоря это, она мысленно держалась за дерево.

А также подумала, как ей повезло, что она могла обратиться за помощью к Мари.

Никто из горничных в замке не согласился бы ее сопровождать из страха, что герцог может узнать и тогда выгонит их вон.

— Так в половине девятого, Мари, — напомнила Лоретта. — И большое спасибо за кофе!

Выходя из коттеджа, она не сомневалась, что Мари немедленно начнет упаковывать вещи, необходимые для такой поездки.

Как та и сказала, возможность после стольких лет вновь увидеть родную страну переполняла ее радостным волнением.

Вернувшись домой, Лоретта распорядилась, чтобы ее горничная уложила чемоданы.

— Вы уезжаете, миледи?

— Да, погощу у подруги. Но я еще не предупредила его светлость, так что, пожалуйста, пока никому об этом не говорите. Вы знаете, это только отвлечет его внимание, а ему надо отдать распоряжения на время его отсутствия. О своей поездке я сказала только вам, Сара, так что никому из слуг об этом не говорите.

Лоретта не сомневалась, что Сара, очень ей преданная, выполнит ее просьбу.

Но она надеялась, что отец не начнет расспрашивать ее о том, чем она думает заняться в его отсутствие.

К счастью, герцог был слишком занят собственными делами.

Лоретта больше не упоминала про маркиза, а потому он не сомневался, что она смирилась с мыслью о замужестве, и был в превосходном расположении духа.

— Побереги себя, пока меня не будет, — сказал он. — Надеюсь, кузина Эмили поправится, иначе тебе придется очень поскучать.

— Мне вас будет ужасно не хватать, папа, как всегда, — ответила Лоретта. — Но скучать я не буду: займусь лошадьми, а когда простуда кузины Эмили пройдет, мы, наверное, отправимся за покупками.

Герцог хотел было спросить дочь, за какими покупками, но тут же понял, на что она намекает, и улыбнулся про себя.

Нет женщины, подумал он, которая могла бы противостоять соблазну заняться своим приданым.

Он не сомневался, что Лоретта скоро забудет о всех возражениях, покупая новые туалеты и заказывая праздничный наряд.

А утром герцог укатил па станцию, торопя кучера, чтобы не опоздать на поезд.

В последний момент он хватился каких-то документов, и слуги забегали по всему дому, выполняя его распоряжения.

Но уехал он все-таки до восьми часов, и в распоряжении Лоретты оказалось вполне достаточно времени.

Она распорядилась заложить в карету самых быстрых лошадей, какие остались в конюшне, и отправилась на поиски отцовского паспорта.

Он лежал в ящике, где хранился всегда, и представлял собой большой лист с многочисленными гербами, подписанный министром иностранных дел.

Герцог пользовался этим паспортом уже много лет и любил похвастать, сколько раз ему доводилось переплывать Ла-Манш.

В паспорте все еще значилось имя ее матери, а так как заполнен он был каллиграфическим почерком, Лоретте оказалось нетрудно вписать и свое имя так искусно, что лишь очень наблюдательный чиновник сумел бы обнаружить подделку.

Тут она вспомнила, что не спросила Мари о ее паспорте.

Однако у нее не было сомнений, что та все свои годы в Англии, конечно, бережно хранила такой важный документ, как паспорт.

Ведь он давал ей право вернуться на родину, когда она захочет.

И Лоретта не ошиблась.

Когда карета остановилась перед коттеджем Мари, та уже ждала на крыльце с небольшим чемоданом у ног.

Тихо, чтобы не расслышали кучер и лакей, Лоретта спросила:

— Ты взяла паспорт, Мари?

— Да, миледи. О такой важной бумаге я не забыла бы.

Мари тщательно заперла дверь коттеджа, положила ключи в ридикюль и села в карету.

Лоретта подумала, что оделась она именно так, как положено горничной знатной дамы: черная мантилья, теплая и практичная на вид, и черная шляпка, завязанная лентами под подбородком.

Единственным красочным штрихом был краешек голубого шарфа, выглядывавший из-под воротника мантильи.

Седые волосы были аккуратно причесаны, глаза блестели от возбуждения.

И вновь Лоретта подумала о том, как удачно, что с ней едет Мари.

Они успели на местный поезд и прибыли на пересадочную станцию за двадцать пять минут до экспресса Лондон—Дувр.

Так что Лоретта не ошиблась, и они спокойно сели на дневной пароход в Кале.

Лоретта, разумеется, знала, что денег ей понадобится много, и без церемоний похитила часть наличности, которую герцог хранил в запертом ящике своего письменного стола на случай непредвиденных расходов.

Слугам платил секретарь, но ее отец никому н доверял, кроме себя, так что сумма была значительной, и Лоретта смогла взять даже больше, чем собиралась.

В то же время она благоразумно оставила столько, чтобы секретарь ничего не заподозрил.

Он был нервным пожилым человеком и выглядел всегда так, словно нес на своих плечах бремя забот всего мира.

Чтобы предвосхитить его сомнения, она перед отъездом предупредила дворецкого:

— Передайте мистеру Миллеру, когда он приедет, что его светлость дал мне денег из особого ящика, я их возмещу, когда вернусь.

— Слушаюсь, миледи, — ответил дворецкий. «Надеюсь, я все предусмотрела», — подумала Лоретта, когда карета покатила к воротам.

Наконец пароход отчалил, и она сказала себе неизъяснимым волнением, что победа осталась за ней.

Она уехала без помех, а теперь увидит маркиза, составит о нем мнение, вернется домой, и никто не узнает, что она побывала во Франции.

Располагая деньгами, Лоретта взяла каюту и для спокойствия Мари тут же распорядилась, чтобы стюард принес им кофе и сухарики.

— Думаю, что с едой нам лучше подождать до поезда, — сказала Лоретта. — Боюсь, если на море будет волнение, у меня может случиться морская болезнь.

— Я не боюсь mal de mer[6], миледи. Когда я плыла из Франции много лет назад, пароход был маленький, пассажирам было очень плохо. Но не мне. Я хорошо переношу море. Так все говорят.

— Надеюсь, так будет и со мной, — ответила Лоретта. — Я ведь плыву по морю в первый раз в жизни.

И подумала, что, если она выйдет за маркиза, ей придется пересекать Ла-Манш всякий раз, когда у нее будет желание побывать в Англии. Вот как поступает его отец.

Странно, что маркиз всегда оставался во Франции, хотя дюк, его отец, редко пропускал важнейшие английские скачки.

Как и ее отец — французские.

В Кале они пришли через два часа, так как дул попутный ветер. У пристани стоял поезд на Париж.

Лоретта предоставила Мари устроить их как можно удобнее, и той удалось взять целое купе. Поскольку вагон был с коридором — такие появились всего за девять лет до этого, кондукторы только и думали, как бы им угодить, и выполняли все их заказы.

После того как они поели (собственно говоря, это был легкий ранний обед), Лоретта, которая в прошлую ночь почти не сомкнула глаз, перебирая в уме подробности своего плана, мучаясь тревогой, что в последнюю минуту возникнет какая-нибудь помеха и она не сумеет уехать, теперь уснула крепким сном.

Когда она проснулась, за окном царила темнота, и до Парижа оставалось полчаса.

— Вы мне не сказали, миледи, — заметила Мари, — поедем ли мы с вокзала прямо в дом маркиза Голстонского или сначала в отель?

Об этом Лоретта на подумала, но немного поразмыслив, ответила:

— Пожалуй, поедем к маркизу. Если окажется, что все уже легли, мы поедем в отель, а туда вернемся утром.

Но Мари засмеялась:

— В Париже никто рано не ложится! Лоретта спрятала улыбку. Конечно, Мари так считает, но она не была во Франции много лет, и все могло измениться.

А может быть, маркиза и Ингрид в обществе не принимают, и они ведут тихую жизнь в уединении.

К перрону парижского вокзала поезд подошел почти в полночь.

Носильщик нашел им фиакр, и они направились на Елисейские поля.

— Если в доме окна окажутся темными, — сказала Лоретта больше себе, чем Мари, — мы поедем в отель «Морис». Когда папа приезжает в Париж, он, я знаю, всегда останавливается там.

Мари промолчала, но Лоретта не сомневалась, что думает она о том, как неприлично девушке, пусть и в сопровождении горничной, останавливаться в отеле.

Фиакр выехал на Елисейские поля и остановился перед особняком, огороженным красивой чугунной решеткой с позолоченными остриями.

Лоретта увидела вереницу карет с кучерами и лакеями в ливреях. Факельщики светили тем, кого требовали их господа.

Лоретта не сомневалась, что извозчик привез их не туда.

— Вы уверены, что это нужный нам дом? — спросила она по-французски с великолепным парижским выговором. — Особняк маркиза Голстонского?

— Oui, oui, madame, c'est vrai[7], — заявил извозчик.

— Подождите, миледи, — вмешалась Мари. — Я сейчас узнаю.

Она вышла из фиакра, подошла к парадной двери и заговорила с лакеем в великолепной ливрее с золотыми галунами.

Он и Мари оживленно жестикулировали, и Лоретта вспомнила, что французы словно не способны разговаривать без жестов.

Потом Мари вернулась, сияя улыбками.

— Все правильно, миледи. Это дом monsieur le Marquess[8], и у него гости.

Лоретта вдруг смутилась.

— Может быть… — начала она, но тут лакей, который последовал за Мари, открыл дверцу, и она волей-неволей покинула фиакр.

— Может быть, Мари, — начала она снова по-французски, — попросить извозчика подождать? На случай, если мы не вовремя.

Но было уже поздно. Мари распорядилась, чтобы лакей взял чемоданы, и теперь расплачивалась с извозчиком франками, на которые они разменяли английские фунты на пароходе, как подозревала Лоретта, по очень невыгодному курсу.

Затем ей пришлось последовать за лакеем в дом, в огромный вестибюль, украшенный многочисленными вазами с экзотическими цветами.

По лестнице как раз спускались несколько человек гостей, видимо, только что покинувших парадную гостиную на втором этаже.

Лоретта поднялась туда, и наверху лакей спросил ее:

— Как прикажете доложить о вас?

И тут через его плечо Лоретта увидела Ингрид, стоявшую неподалеку от двери и удивительно красивую. В ее прическе, на шее и в ушах сверкали драгоценные камни.

Лоретта смотрела на нее как завороженная, а лакей все ждал, чтобы она назвалась.

Тут Ингрид обернулась, увидела ее, и, как заметила Лоретта, бросившись к ней, в ее глазах выразилось глубочайшее удивление.

— Ингрид, ты меня помнишь? — спросила она чуть прервавшимся голосом.

— Лоретта! Что ты тут делаешь?

— Я приехала повидаться с тобой. Мне это необходимо!

Перехватив недоумевающий взгляд Ингрид, Лоретта поспешила добавить:

— Папа не знает, что я уехала из Англии, но я не могла иначе, потому что только ты можешь мне помочь!

Ингрид, утратившая от удивления способность мыслить ясно, поцеловала Лоретту со словами:

— Ну, конечно, любовь моя! Я сделаю все, что в моих силах. Где ты остановилась?

— У тебя, если ты меня примешь.

Вновь Ингрид посмотрела на Лоретту, словно не веря своим ушам. Потом сказала быстро:

— Мы поговорим об этом. Но мои гости собралась уходить, так разреши, я прежде попрощаюсь с ними.

— Ну, конечно, — ответила Лоретта. — И прости, что я так к тебе ворвалась.

Но Ингрид уже отошла к мужчине, который явно ждал, когда она обратит на него внимание.

— Au revoir[9], мсье, — сказала она.

— Au revoir, прекрасная дама, — ответил господин по-французски. — Незачем говорить, какой чудесный вечер я провел и какой увлекательной была беседа. Тешу себя надеждой, что вы вновь пригласите меня. И скоро.

— Ну разумеется! — ответила Ингрид. — Без вас наш вечер не удастся!

Француз поцеловал ей руку и отошел, а его тут же сменил другой господин, и разговор повторился почти слово в слово.

И только когда последний гость покинул гостиную и маркиз проводил его до лестницы, Лоретта вдруг осознала, что среди гостей не было дам.

Одни мужчины, некоторые в годах, но всех отличала аристократичность.

Ингрид обернулась к ней и сказала:

— А теперь, Лоретта, любовь моя, объясни, что случилось. Я не могу понять, что ты здесь делаешь. А уж тем более одна, как ты говоришь.

— Нет, со мной Мари. Ты помнишь Мари, мамину швею?

— Да, конечно, я помню Мари. И никто больше не знает, что ты поехала ко мне?

— Никто, — ответила Лоретта с улыбкой. — Папа уехал на неделю в Ньюмаркет на скачки, даже не догадываясь, что я отправилась во Францию.

Тут к ним подошел маркиз, и Ингрид сказала:

— Хью, милый, что мне делать? Это моя кузина, Лоретта Кэрт. Она только что приехала в Париж навестить меня, потому что, по ее словам, ей нужна моя помощь.

— В таком случае ты должна ей помочь, — ответил маркиз.

Он показался Лоретте удивительно привлекательным, и ей стало ясно, почему Ингрид влюбилась в него.

Он протянул ей руку и сказал:

— Здравствуйте, леди Лоретта, и добро пожаловать, хотя вы и приехали без предупреждения!

Лоретта подняла на него глаза и произнесла умоляюще:

— Пожалуйста, позвольте мне остаться у вас на несколько дней. Мне грозит страшное, страшное несчастье, и я поняла, что выручить меня может только Ингрид.

— Но в таком случае вы, конечно, должны быть нашей гостьей, — сказал маркиз.

При этих словах он посмотрел на Ингрид, и она сказала негромко:

— Разумно ли будет оставить ее? Ведь…

— Но никому не нужно знать, что я здесь, — быстро сказала Лоретта. — И так будет лучше по причине, которую я объясню тебе, Ингрид. Я предупредила Мари, чтобы она не говорила, кто я, пока я не объясню тебе, почему я приехала.

— Да, конечно, это облегчит положение, — сказала Ингрид все так же негромко. — И все-таки мне кажется…

— Перестань тревожиться, — перебил ее маркиз. — Я знаю, что ты думаешь, моя милая, но важно то, что час очень поздний, а твоя кузина весь день провела в дороге, и, полагаю, нам следует сначала предложить ей поужинать, а уж потом беспокоиться об остальном.

— Конечно, Хью, ты всегда так практичен! — с благодарностью сказала Ингрид. — Я последую твоему совету.

Произнесла она это очень нежно, и выражение ее глаз сказало Лоретте, что ее кузина все так же влюблена в того, с кем покинула родину.

Тут Ингрид взяла ее под руку и предложила:

— Пойдем сядем поуютнее, и Хью принесет тебе бокал шампанского.

— Но сначала я распоряжусь, чтобы ее багаж отнесли к ней в комнату, — ответил маркиз. — И позабочусь, чтобы ее горничную устроили получше.

— Я уверена, Мари уже чувствует себя как дома, — сказала Лоретта, обращаясь к Ингрид. — Она так взволновалась при мысли, что едет во Францию, а я знала, что могу положиться только на нее, что она не побежит сразу же к папе все ему рассказать.

— Я все еще не могу поверить, что ты и правда здесь, — заметила Ингрид. — Но, моя дорогая, как я ни люблю тебя, тебе следует держаться от меня подальше.

— Вздор! — объявила Лоретта. — Раз ты счастлива, то, полагаю, ты поступила правильно. И я приехала посоветоваться с тобой именно потому, что у тебя достало смелости убежать.

— Ты же не хочешь сказать… — начала Ингрид, — ты же еще слишком молода, чтобы… — Она растерянно умолкла, и Лоретта сказала быстро:

— Нет, я ни с кем не уехала! Я просто убегаю от человека, которого папа выбрал мне в мужья.

Ингрид как раз открыла дверь небольшой гостиной, очаровательной и очень уютной, где они с маркизом проводили вечера, когда не было гостей.

Едва они вошли, Ингрид, ничего больше не говоря, помогла Лоретте снять дорожную накидку и шляпку, прятавшую ее золотистые волосы.

— Садись же, любовь моя, — сказала она затем. — Мне все еще не верится, что это действительно ты. А также, что ты уже в том возрасте, когда можешь выйти замуж.

— Но так оно и есть! — воскликнула Лоретта. — Мне уже восемнадцать, и в прошлом году я не была представлена королеве только из-за смерти мамы.

— Но тебя представят в этом году?

— Нет, я лишусь всех удовольствий лондонского сезона, которые мне были обещаны, только потому, что папа хочет объявить о моей помолвке на неделе Аскотских скачек и уже решил, что свадьба будет почти сразу же после этого.

— Но почему? Из-за чего такая спешка? — спросила Ингрид.

— Вот это я и хочу выяснить! — сказала Лоретта. — Ради этого я и приехала к тебе.

— Мне очень льстит твое доверие, но, боюсь, ты можешь себе повредить. И я не совсем понимаю, как я могу тебе помочь.

Лоретта немного помолчала и ответила:

— Муж, которого выбрал для меня папа, сын человека, с которым он разделяет интерес к скачкам и которого очень уважает.

Она посмотрела на кузину и произнесла медленно:

— Он француз, дюк де Соэрден! Наступило молчание, показавшееся Лоретте очень многозначительным, а потом Ингрид сказала растерянно:

— Ты говоришь, что твой отец хочет, чтобы твоим мужем стал Фабиан, маркиз де Соэрден?

— Да, — ответила Лоретта. — И его решение бесповоротно.

— Нет! Это невозможна! — вскричала Ингрид. — Абсолютно и совершенно невозможно! Кто угодно, просто кто угодно, но только не Фабиан!

Ее голос зазвенел, но затем, встретив взгляд Лоретты, она продолжала другим тоном:

— Я знаю, мне не следовало бы говорить с тобой подобным образом, но ты так юна и так красива! Я всегда любила тебя, Лоретта, и поэтому не хочу, чтобы тебя обрекли на несчастный брак, как меня.

— Вот почему я и приехала к тебе, — сказала Лоретта просто. — Я знала, ты поймешь. Папа и слушать не пожелал, когда я сказала, что должна прежде хотя бы познакомиться с ним. До того как он приедет в Англию. Иначе, что бы я к нему ни почувствовала, я знаю, что наша помолвка будет объявлена официально.

— Возмутительно! — воскликнула Ингрид. — Невероятно, что твой отец, человек, которым я всегда восхищалась, обходится с тобой таким образом!

— Но ты же знаешь, каким бывает папа, приняв решение, — сказала Лоретта. — А дюка де Соэрдена он всегда чрезвычайно ценил, потому что тот держит таких чудесных лошадей!

— Лошади одно, а брак — совсем другое!

— Попробуй сказать это папе! Меня он слушать не стал.

— А меня тем более слушать не будет, — сказала Ингрид с гримаской.

Горечь в голосе Ингрид напомнила Лоретте о положении ее кузины.

— Мне так хотелось узнать, счастлива ли ты, — сказала она, — стоило ли это того, что ты сделала.

— Это был самый разумный поступок в моей жизни, — ответила Ингрид. — Я каждый день благодарю Бога за мое счастье с Хью. Но, моя прелестная кузиночка, для тебя в твоем возрасте такая жизнь не годится.

Заметив недоумение Лоретты, Ингрид пояснила:

— Ведь ты была бы женой Фабиана де Соэрдена, а это совсем другое. Тем не менее как муж он невозможен, просто невозможен!

Лоретта ахнула, но промолчала, и ее кузина продолжала:

— А потому я бы не сомневалась, что рано или поздно ты поступишь, как я — убежишь с кем-то, кто тебя понимает и будет таким же добрым, нежным, чудесным, как Хью для меня.

Лоретта вздохнула:

— Вот такая… любовь мне… и нужна!

— Разумеется. Такая любовь нужна всякой женщине.

— И ты полагаешь, что у маркиза я ее не найду?

— Я считаю, что ни одна женщина с ним счастлива долго не будет, — ответила Ингрид.

— Но почему?

— Словами это объяснить трудно, но ты поймешь, когда увидишь его.

— Ради этого я и приехала!

Ингрид с удивлением посмотрела на нее, и Лоретта объяснила:

— Я хочу, чтобы ты устроила мое знакомство с маркизом так, чтобы он не знал, кто я такая. Я хочу познакомиться с ним просто как с человеком, а не как с моим будущим мужем.

Она глубоко вздохнула:

— Я хочу получить возможность привести папе доказательства, почему я не выйду за маркиза, а тогда пусть он сердится, пусть даже меня накажет, я все равно откажусь!

— Теперь я поняла, почему ты здесь, — сказала Ингрид. — Но будет трудно, очень трудно сделать так, чтобы ты познакомилась с маркизом и он проявил бы к тебе такое внимание, что тебе удалось бы узнать его по-настоящему.

— Я не понимаю, — сказала Лоретта. Ингрид улыбнулась и стала еще очаровательнее.

— Фабиан де Соэрден — некоронованный король Парижа. Его засыпают приглашениями, рвут нарасхват, окружают поклонением. Все женщины бегают за ним! Падают в его объятия, прежде чем он успевает спросить, как их зовут!

Лоретта бросила на нее ошеломленный взгляд, а Ингрид продолжала:

— Когда он их бросает, что неизбежно, так как они ему быстро прискучивают, они невыносимо страдают, угрожают самоубийством.

— Самоубийством! — воскликнула Лоретта.

— В Париже, — сказала Ингрид, — его прозвали современным Казановой, покорителем сердец, не хранящим верности ни одной женщине дольше нескольких месяцев.

Договорив, Ингрид вздохнула, почти всхлипнула:

— Бедная моя малютка Лоретта! Сможешь ли ты ужиться с таким человеком!

— Разумеется, не смогу, — ответила Лоретта. — и я приехала как раз для того, чтобы выяснить это. К несчастью, убедить мне надо папу, а он вряд ли будет меня слушать.

Значит, подумала она, ей остается лишь один выход: бежать с Кристофером.

Ингрид и маркиза она видела лишь несколько минут, но успела понять, что никогда не испытает к Кристоферу Уиллоби того чувства, которое связывает их.

— Просто не знаю, что мне с тобой делать, — тихо произнесла Ингрид.

— Мне необходимо увидеть маркиза самой… это главное! — сказала Лоретта. — И прошу тебя, Ингрид, об одном: одень меня и дай мне новое имя!

После маленькой паузы она продолжала:

— Познакомь меня с ним как со своей подругой, но только не дочерью герцога Мэрдескэрта.

Ингрид внимательно на нее посмотрела, прежде чем сказать:

— Полагаю, за всем этим стоят твой отец и отец Фабиана.

— Ну конечно, — ответила Лоретта. — Я убеждена, что брак со мной столь же мало привлекает маркиза, как меня — брак с ним, и наши отцы приняли это решение в ложе на ипподроме.

Наморщив лоб, она добавила:

— Я не понимаю только одного: почему дюк так торопится.

— Пожалуй, я знаю ответ, — сказала Ингрид. — Дюк встревожился, потому что Фабиан сейчас близок с чрезвычайно привлекательной экстравагантной женщиной, на которой может даже жениться.

— Что значит «даже»? — спросила Лоретта.

— Будь она demi-mondaine[10], вопроса о браке встать не могло б, однако эта женщина, хотя заведомо неровня де Соэрденам по родовитости или крови, тем не менее принадлежит к светскому обществу.

Ингрид усмехнулась и добавила:

— К тому же она недолго была замужем за человеком безусловно благородного происхождения.

— А что такое demi-mondaine? — спросила Лоретта.

Ингрид посмотрела на нее с изумлением и после паузы объяснила:

— Так называют женщин, в высшем свете не принятых.

— Так вот почему дюк хочет, чтобы его сын вступил в брак, который ни у кого не вызвал бы нареканий!

— Разумеется, — ответила Ингрид, — а кто для этого подходит лучше, чем ты?

Лоретта вскочила:

— Ни за что! Я должна убедить папу, что это невозможно! Но сначала мне надо убедиться самой. Прошу тебя, Ингрид, дай мне познакомиться с ним!

Самой увидеть, какой он. Тогда, быть может, я найду доводы убедить папу, что в мире, кроме сына дюка де Соэрдена, есть и другие мужчины.

Ингрид глубоко вздохнула:

— Это будет трудно, очень трудно, Лоретта! Но я готова на все, на все, лишь бы помешать тебе погубить свою жизнь, как произошло со мной! Я попытаюсь сделать все, о чем ты просишь.