Танцующая с лошадьми

Глава 3

Когда получалось рассуждать об этом здраво, Наташа могла бы сказать, с долей черного юмора, что ее замужество началось за здравие, а кончилось за упокой. Как ни странно, она сама помогла ускорить такое развитие событий, но как вышло, так вышло.

Ирония заключалась в том, что на момент ухода Мака Наташа с Конором даже не целовалась. Хотя нельзя сказать, что у них не было возможности. Когда ее брак стал трещать по швам, ланчи с Конором, его шутки, его внимание приносили облегчение. Он не скрывал, как к ней относится.

– Ты выглядишь опустошенной, старушка. Это ужасно, – говорил он с присущим ему обаянием. Он накрывал ее руку своей ладонью, она всякий раз освобождала руку. – Тебе необходимо привести свою жизнь в порядок.

– И закончить тем же, чем ты?

Его тяжелый развод стал легендой в офисе.

– Да ладно. Всего лишь острая, изнуряющая боль. С ней быстро свыкаешься.

Но тяжелый опыт давал ему возможность понять, через что вынуждена проходить она. Уже одно это отличало его от других.

В мире ее родителей браки распадались из-за смерти супруга, домашнего насилия или многочисленных и нескрываемых измен. Они распадались, когда терпеть побои было больше невмоготу и сопутствующий ущерб был слишком велик. В том мире браки не умирали, как у Наташи, медленно, от отсутствия внимания. В последние месяцы она часто себя спрашивала, а была ли вообще замужем. Он все чаще уезжал в зарубежные командировки и отсутствовал физически, а не только эмоционально. Когда он был дома, их не предвещающие ничего опасного разговоры заканчивались жесткими, мстительными обвинениями. Оба так боялись быть оскорбленными или, еще больше, отвергнутыми, что было проще не общаться вовсе.

– Счет за газ надо оплатить, – говорил он.

– Намекаешь, что я должна его оплатить, или сообщаешь, что собираешься это сделать сам?

– Просто подумал, тебе это интересно.

– С какой стати? Потому что практически здесь не живешь? Хочешь получить скидку?

– Не будь посмешищем.

– Тогда просто оплати его сам и не вешай это на меня. Да, кстати, снова звонила Катрина. Та самая, которой двадцать один год и у которой силиконовые сиськи. Она еще называет тебя Маки. – Наташа передразнила низкий, с придыханием голос модели.

После этого он обычно хлопал дверью и удалялся в дальнюю часть дома.

Они встретились семь лет назад, в самолете по пути в Барселону. Наташа была в компании друзей по юридическому факультету: праздновали чье-то вступление в коллегию адвокатов. Мак возвращался из короткого отпуска и забыл свой фотоаппарат в квартире подруги. Это должно было послужить Наташе предостережением, поняла она много позже, поскольку было символом его неупорядоченной жизни и отсутствия здравого смысла. (Похоже, он не подозревал о существовании почтовой службы DHL.) Но тогда она думала, ей несказанно повезло, что досталось место рядом с обаятельным мужчиной с короткой стрижкой и в куртке цвета хаки, который не только смеялся, когда она шутила, но и проявлял неподдельный интерес к ее профессии.

– И чем вы, собственно, занимаетесь?

– Я солиситор-адвокат. Это нечто среднее между солиситором и барристером. Представляю в суде людей, чьи дела веду. Специализируюсь на детях.

– Малолетних преступниках?

– В основном находящихся под опекой. Немного на разводах, защищаю интересы детей. После того как приняли «Акт о детях», эта сфера начала расширяться.

Она по-прежнему старалась добиться лучших условий для детей, пострадавших в результате развода родителей, заставить местные власти и иммиграционную службу найти им временный дом. Но, сталкиваясь с судьбой каждого доведенного до отчаяния ребенка, она встречалась с циничной попыткой получить убежище, а помещение в новую временную семью приводило к жестокому обращению и возврату ребенка. Она старалась поменьше об этом думать. И ей это удавалось. Считала, что, если хоть кому-то помогла, уже хорошо.

Мак ценил это. Говорил, что в ней есть стержень, в отличие от других людей, которых он знал по работе. Недовольная подружка, встретившая его в аэропорту Барселоны, бросала ревнивые взгляды, когда Наташа вежливо с ним прощалась. Через шесть часов он позвонил ей, сказал, что порвал с подружкой, и спросил, можно ли пригласить ее куда-нибудь в Лондоне. Весело добавил, чтобы не винила себя за этот разрыв: отношения были несерьезными. Как все в жизни Мака.

Свадьба была на ней: ему было все равно. К своему удивлению, Наташа поняла, что хочет свадьбы. Хочет определенности в отношениях. Предложения как такового Мак не делал.

– Если для тебя это так важно, я не возражаю, – сказал он, когда они лежали в постели однажды днем, сплетясь ногами. – Но организовывать все будешь ты.

В их браке он был не более чем участником.

Поначалу это ее не беспокоило. Она понимала, что была помешана на контроле, как в шутку называл это Мак. Так ей было спокойнее. Так она упорядочивала жизнь, которая иначе была бы хаотичной. Она выросла в тесном беспорядочном доме. Они с Маком знали свои слабости и подшучивали над ними. А потом будущий ребенок, о котором они и не помышляли, отдалил их друг от друга, а позднее создал между ними пропасть.

Когда случился выкидыш, Наташа всего неделю как узнала о беременности. Она объясняла себе задержку стрессом (работала над двумя трудными делами), а когда опомнилась, подсчеты были уже бесполезны. Мака новость шокировала, как и ее, поэтому она не рассердилась.

– Что будем делать? – спросила она, готовая к худшему.

– Таш, – он почесал затылок, – как ты решишь, так и будет.

И пока они думали, крохотный сгусток клеток, гипотетический ребенок, принял свое решение и исчез.

Она не ожидала, что будет так горевать. Надеялась, что почувствует облегчение.

– В будущем году, – решили они, когда она призналась, что хотела этого ребенка, – съездим в отпуск, отдохнем. Попробуем еще.

Им вскружили голову маячившие перспективы. У Мака намечалось несколько крупных проектов. Она устроится на работу в фирму, которая сможет обеспечить солидный социальный пакет по декретному отпуску.

Потом ей предложили место в «Дэвисон и Бриско», и они решили подождать еще год. А потом еще год, после того как купили дом в Ислингтоне и Мак начал в нем ремонт. Тот год ознаменовался двумя событиями: карьера Мака сошла на нет, а ее взлетела. Несколько месяцев они виделись лишь иногда. Наташа в ту пору вела себя осмотрительно, дабы не показывать, что она успешнее его. А потом Наташа снова забеременела. Скорее случайно, чем намеренно.

Потом, намного позже, он будет обвинять ее в том, что она отгородилась задолго до того, как начала отношения с Конором Бриско. Что она могла сказать? Она знала, что это правда, но считала своим правом не говорить об этом. А что еще ей оставалось? Три выкидыша за четыре года, ни один ребенок не дожил до стадии созревания. Врач сказал, ей нужно обследоваться. Как будто речь шла о каком-то достижении. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь к ней прикасался, не хотелось снова пережить те мрачные времена. Она не хотела подтверждения того, о чем сама догадывалась.

А Мак, вместо того чтобы ее пожалеть, поддержать, как она надеялась, преодолев ее слезы и гнев, просто отдалился. Похоже, не смог справиться с ее болью, с сопливой неряшливой Наташей, которая целую неделю отказывалась подняться с постели и плакала, когда видела младенца на экране телевизора.

Когда она все же собралась с силами, то почувствовала, что ее предали. Его не было рядом, когда она в нем нуждалась. Только много лет спустя она догадалась, что он тоже мог страдать. Но было уже поздно. Тогда она только видела, что он рвется в командировки, кричит на нее, если она жалуется. Он говорил, что иначе ничего не добьется, что она его подавляет. Секс практически исчез из их жизни. Наташа достигла совершенства в решении всех вопросов, проявляя ледяную выдержку, и злилась, когда он был на это не способен.

А девушки тем временем звонили постоянно. Кокетки со славянским акцентом, нахальные подростки, негодующие, когда не заставали его дома.

– Это просто работа, – уверял он. – Эти портфолио – мой хлеб с маслом. Ты же знаешь, мне это даже удовольствия не доставляет.

Учитывая отсутствие близости между ними, она не могла принимать его слова на веру. И все это время рядом был Конор, юрист с блестящим интеллектом, который понимал, что значит несчастливый брак, поскольку его собственный был именно таким.

– Мелкие интрижки с моей стороны, – говорил он. – Поражаюсь, до чего же некоторые женщины могут быть неблагоразумны.

За маской весельчака она видела боль, и это не могло не вызывать сочувствия, поскольку в ее жизни происходило то же самое.

Они стали обедать вместе так часто, что это заметили в офисе. Потом он начал приглашать ее в бар после работы. Что в этом предосудительного, если Мака все равно никогда не бывает дома? Иногда ей казалось, что ее флирт с Конором оправдан. Скорее всего, Мак тоже с кем-нибудь флиртовал в это время в каком-нибудь гламурном месте. Но когда однажды Конор перегнулся через столик и поцеловал ее в губы, она отодвинулась:

– Я все еще замужем. – Она сама удивилась, что прибавила это «все еще».

На самом деле ей очень хотелось ответить на поцелуй.

– Не суди строго одинокую душу за попытку, – ответил он и пригласил пообедать завтра.

Вскоре она привыкла на него полагаться. Вины своей она не чувствовала. Ей казалось, Мака это не касается. Они теперь даже не ссорились: совместная жизнь свелась к череде вежливых вопросов и препирательств с едва сдерживаемым раздражением, которое время от времени прорывалось наружу, после чего он либо отворачивался, либо выходил из комнаты, хлопнув дверью.

Они давно задумали вечеринку, чтобы отпраздновать окончание ремонта дома, проститься с чехлами от пыли и гипсокартоном и продемонстрировать результат трудов Мака – нечто не только красивое, но и незаурядное. К тому времени ей расхотелось устраивать приемы: казалось, и праздновать им по большому счету нечего. Но отменить ее было бы равносильно недвусмысленному заявлению, а она не была готова это сделать.

В саду играл квартет, сновали нанятые официанты. Со стороны хозяева дома, вероятно, казались идеальной парой. Гостями Мака были фотографы и модели с глазами газели, с ее стороны – друзья-юристы. Над высокими кирпичными стенами звенел веселый смех. Она подумала, что неплохо было бы использовать вечеринку для укрепления деловых связей. Сама удивлялась, что живет в таком большом и стильном доме, и знала, что присутствие главы адвокатского бюро или королевского адвоката ей не повредит. Шампанское лилось рекой, звучала музыка, лондонское солнце просвечивало сквозь большой шатер, который они поставили в конце сада. Воплощение мечты.

Но она чувствовала себя совершенно несчастной.

Мак весь день ее избегал. Он стоял к ней спиной в компании людей, которых она не знала, и громко смеялся. С горечью она отметила, что все приглашенные им женщины были ростом не ниже ста восьмидесяти сантиметров и интересно одеты: казалось, они набросили на себя первое, что попалось под руку, отчего выглядели модными и сексуальными. У нее не хватило времени погладить платье, которое она собиралась надеть, и кофта с юбкой, которые были на ней теперь, казались безвкусными и устаревшими. Мак не сказал, что она хорошо выглядит. Он теперь редко делал ей комплименты.

Наташа стояла на высоком йоркском крыльце и наблюдала за ним. Неужели их брак уже не спасти? А есть ли что спасать? Она видела, как он шепнул что-то на ухо высокой женщине: та прищурилась и озорно улыбнулась. Что он ей сказал? Что он ей сказал?

– Эй, – произнес кто-то у нее за спиной. – У тебя же все на лице написано. Пойдем выпьем.

Конор. Они спустились в сад и смешались с толпой гостей. Теперь на лице у нее висела приклеенная улыбка.

– Ты в порядке? – спросил он, когда они нашли тихий уголок в шатре.

Она только покачала головой.

Конор посмотрел на нее внимательно. Не стал шутить.

– «Маргарита», – заявил он, – лекарство от всех известных болезней.

Потом попросил бармена сделать четыре коктейля и заставил ее выпить два подряд.

– Ну и ну! – Через несколько минут она повисла у него на руке. – Что ты со мной сделал?

– Помог слегка расслабиться. Ты ведь не хочешь, чтобы люди перешептывались: «Что это с ней такое?» Сама знаешь, какие они все сплетники.

– Конор, что ты со мной сделал? – Она рассмеялась. – Чувствую себя на семьдесят градусов крепости.

– Наташа Маргарита, – проговорил он. – Красивое сочетание. Пойдем общаться с гостями.

Каблуки туфель увязли в траве, и она сомневалась, что удержит равновесие, если попытается их вытащить. Увидев заминку, Конор протянул ей руку, за которую она с благодарностью ухватилась. Они направились к юристам из адвокатского бюро, в которое часто обращались.

– Поболтаем с ними. – Конор понизил голос. – Ты знала, что Дэниела Хьюитсона месяц назад застукали в борделе? Ни в коем случае не говори: «Я слышала, вас застукали в борделе». – Он выждал немного. – Теперь ты не о чем другом не сможешь думать, так?

– Конор! – сказала она громким шепотом, снова повиснув на его руке.

– Лучше?

– Не отходи от меня. Возможно, мне потребуется на тебя опереться.

– Можешь на меня рассчитывать, дорогая, в любое время.

Радостно приветствуя окружающих, Конор пропихнул Наташу в центр компании.

Наташа смутно понимала, о чем говорят вокруг. Она чувствовала, что пьянеет все больше по мере того, как алкоголь всасывался в кровь. Теперь ей было на это наплевать, главное, Конор был рядом. Она думала только об этом, стараясь вовремя смеяться над шутками, кивать и улыбаться. У нее снова увязли каблуки, и, почувствовав, что шатается, она оперлась на него. В саду было столько народу, что этого, похоже, никто не заметил. Гости стояли группами, плечом к плечу. Когда Конор незаметно за спиной взял ее за руку, она в знак благодарности сжала его мизинец. Он спас ее, не дал выставить себя дурой. Как было легко, как естественно сделать следующий шаг. Прошло несколько минут, прежде чем она поняла, что жар, который она почувствовала на затылке, объяснялся не только припекающим солнцем.

Она повернула голову и увидела Мака в десяти шагах от себя. Он смотрел на ее руку. Она пошатнулась, покраснела и отпустила мизинец Конора. Позднее поняла, что это было самое неправильное, что она могла сделать. Это было признанием вины. Но исправить что-либо было уже поздно.

По выражению его лица она поняла, что все кончено. Возможно, уже давно.

– Тебе нужна хорошая стрижка, – сказала Линда у нее за спиной.

На компьютерном экране она увидела отражение осуждающего лица секретарши, орудовавшей ножницами. На плечи Наташи было накинуто офисное кухонное полотенце, усыпанное прядками русых волос.

– Времени нет. – Наташа вернулась к папке, лежащей перед ней. Очки на кончике носа, ноги в чулках на столе. – Нужно успеть все это прочитать. В два снова надо быть в суде, чтобы получить заявление по итогам слушанья.

– Высветленные пряди совсем отросли. Нужно сделать мелирование.

– Можешь сделать?

– Я сто лет никому не делала мелирования, тем более в обеденный перерыв. Ты хорошо зарабатываешь, должна сходить к настоящему парикмахеру, к какой-нибудь знаменитости. – Она отрезала еще одну прядку.

– Вот был бы ужас, – хмыкнула Наташа.

– Если бы захотела, могла бы сделать из себя красотку.

– Ты говоришь, как мои родители. Чая у нас не осталось?

Она пробежала глазами последнюю страницу, закрыла папку и потянулась за следующей. Телефон просигналил, что пришло сообщение. Мак за утро прислал ей два сообщения с вопросом, когда он может зайти. Почти десять дней прошло, как она дала ему от ворот поворот.

Извини. Завтра не получится. Может быть, в четверг. Дам знать, набрала она. Не успела положить телефон, как он снова запищал.

Полчаса. Среда вечер.

Она не хотела с ним встречаться. Слишком много дел. Он отсутствовал год. Может подождать день или два.

Не получится. Судебный пересмотр. Извини, написала она в ответ.

Но сегодня, похоже, у него лопнуло терпение.

Нужно забрать вещи. Пятница крайний срок. Могу это сделать без тебя. Скажи, если сменила замки.

Она захлопнула крышку телефона и попыталась собраться с мыслями.

– Лин, зачем мне идти в парикмахерскую? Мне нравится, как ты стрижешь.

– Не перехвали, миссис Макколи.

– Мисс.

– Кстати, хотела спросить, будешь менять «миссис» на «мс» на бланках? А то мне нужно новые заказать.

– С чего ты взяла, что я захочу быть «мс»?

Линда пожала плечами:

– Ты такая.

– Какая «такая»? – Наташа подалась вперед, уворачиваясь от ножниц, и резко повернулась в кресле.

Линду не смутил вопрос.

– Независимая, хочешь, чтобы все это знали, и рада этому. – Она задумалась. – Обращение «миссис» означает, что его обладательница прошла через огонь, воду и медные трубы. В отличие от «мисс», предполагающего, что женщина не потеряла надежду нарядиться в белое подвенечное платье и фату.

Она положила обе руки на голову Наташи и повернула ее так, чтобы та смотрела прямо перед собой.

– Прошла огонь, воду и медные трубы, – повторила Наташа. – Не поняла, ты меня оскорбила или сделала комплимент.

Вошел Бен и положил на стол еще одну папку. Она потянулась за ней, и Линда чертыхнулась.

– Линда, социальный работник не звонил насчет Ахмади?

Наташа еще не знала, что собирается спросить, но ей нужны были какие-нибудь подсказки. Как она могла так ошибиться в этом парне? Неужели никто не проверил достоверность его рассказа?

– Ахмади? Это парень, про которого писали в газете? Которого ты представляла? Я узнала его имя. – Ничто не проходило мимо Линды. – Он напал на кого-то, да? Странно. По нему не скажешь.

Наташа не хотела обсуждать эту тему в присутствии стажера.

– В тихом омуте… Линда, заканчивай. Через двадцать минут я должна быть в суде, а я еще бутерброд не съела.

– Как все прошло?

Конор ждал ее перед залом суда. Она потянулась к нему и поцеловала, не обращая внимания на взгляды других юристов. Они теперь были парой. Двое разведенных, немолодых, умудренных опытом людей. Все в рамках приличий.

– Я их прижучила. Знала, у меня получится. Пеннигтону явно недоплатили.

– Умница, девочка моя. – Конор погладил ее по голове. – Хорошая стрижка. Как насчет ужина?

– С удовольствием бы, но у меня куча бумажной работы, которую нужно сделать до завтра. – Она увидела, как погрустнело у него лицо, и взяла его за руку. – А вот от бокала вина не откажусь. Я тебя почти не видела всю неделю.

Они прошли по относительно спокойному Линкольнс-Инн и вышли на оживленную, запруженную людьми улицу. Лучи солнечного света отражались от асфальта, когда они переходили на другую сторону, направляясь в паб. Наташа сняла жакет.

– Эти выходные не получится провести вместе, – сообщил Конор, когда они стояли у барной стойки. – У меня мальчики. Решил сказать тебе заранее.

Сыновья Конора, пяти и семи лет, даже год спустя тяжело переживали развод родителей и не были готовы узнать, что у папы есть подруга. Наташа попыталась скрыть свое разочарование.

– Жаль, – сказала она мягко. – А я заказала столик в «Уолсли».

– Шутишь.

– Не-а. – Она грустно улыбнулась. – У нас полугодовой юбилей, если помнишь.

– А я-то думал, ты сухарь, лишенный романтизма.

– Знаешь, никто не давал тебе монополии на красивые жесты, – кокетливо напомнила она. – Полагаю, придется найти тебе замену.

Похоже, подобная перспектива его не испугала. Он заказал напитки и повернулся к ней.

– Она едет в Дублин на выходные. – Он всегда говорил о своей бывшей «она». – Поэтому мое дежурство начинается в пятницу и заканчивается в понедельник утром. Понятия не имею, чем занять эту парочку. Они хотят покататься на коньках. Кататься на коньках, как тебе это? На улице двадцать семь градусов.

Наташа отпила из бокала, раздумывая, стоит ли предложить свою помощь. Если ему придется отказаться во второй раз, в этом будет нечто безнадежное. Для всех было бы безопаснее и проще, если бы она сделала вид, что не собирается вмешиваться.

– Не сомневаюсь, ты что-нибудь придумаешь, – осторожно заверила она.

– Как в понедельник вечером? Мог бы приехать к тебе, если хочешь. Весь на взводе.

– Боюсь, у меня нет выбора.

Она постаралась скрыть нотки горечи. Почему он не хочет свести ее с сыновьями? Рассматривает их отношения как временные и не считает нужным их знакомить? Или еще того хуже: она производит впечатление человека, который не любит детей, и он боится подобной встречи?

Весь прошедший год Наташа каждый день имела дело с конфликтами в суде, и ей хотелось их избежать в личной жизни.

– Тогда в понедельник, – улыбнулась она.

Они допили вино, обсудили рабочие дела. Конор посоветовал, как себя вести с судьей, с которым ей предстояло встретиться на следующей неделе. Они попрощались на пороге паба, и она вернулась в офис еще на час. Позвонила матери, выслушала скучный перечень недомоганий отца и рассказала кое-что из своей так называемой светской жизни. В девять заперла дверь, вышла на темную улицу, пропитанную запахами позднего лета, и на такси поехала домой.

Мимо проплывали лондонские улицы, парочки, не спеша выходящие из пабов и ресторанов. Когда ты один, кажется, у всех других есть спутник. Надо было принять приглашение Конора, но работа была единственным постоянным фактором ее существования. Если бы она поддалась искушению, вся жизнь стала бы напрасной.

Вдруг стало нестерпимо грустно, и она принялась шарить в сумочке в поисках бумажного платка. Потом заставила себя открыть папку, которую предстояло изучить до завтра. Держись, Наташа, не раскисай, велела она сама себе, не понимая, отчего так расстроилась. Хотя ответ был очевиден.

Она закрыла папку и прочитала новые эсэмэски. Сделала глубокий вдох и начала набирать текст.

Замки не поменялись. Приходи когда хочешь. Если придешь поздно, не гаси, пожалуйста, свет и задерни шторы, когда будешь уходить.