Танцы с Подсознанием. Книга 1. До Тьмы дотронувшись рукой

Глава 4.

– Ну – с, вы сегодня побалуете меня своими стихами?! – доктор нажал на кнопку пульта, и тяжёлая плотная жалюзи закрыла окна. – Инна Львовна, голубушка, что вы молчите?!

Женщина лежала на кушетке с закрытыми глазами.

– Я немного нервничаю… – прошептала она и поправила коротенькую юбочку, плотно обтянувшую её стройную фигурку.

«Да, у Нефёдова губа не дура!» – Леонид Борисович окинул мужским взглядом стройные ножки в ажурных колготках. – «Точёная, как статуэточка!»

– Я положу руки на голову и начну обратный отсчёт, от десяти до одного. Вы уснёте, вам приснится сон…

– А если я не запомню этот сон? – занервничала жена чиновника.

– Поверьте мне, запомните! – психотерапевт зажигал свечи. – Расскажите лучше какой – нибудь стих, а я пока музыку расслабляющую включу, и всё у нас готово будет…

– А вы не будете смеяться?! – дамочка приподнялась на кушетке. – Вчера вечером, когда муж уснул, я взяла листок, ручку и вот что вышло:

«Моя Душа, то погреб тёмный и сырой

Без фонаря, зато родной и свой.

Мне всё равно, что жизнь,

что смерть что ласки мужа…

Мне всё равно, что вкусная еда,

что голод.

Рукой дотронувшись до Тьмы

Я больше не дышу, я больше не живу…»

– Стоп, стоп! Какие красивые слова – «рукой дотронувшись до Тьмы»! Вы, Инна Львовна – поэтесса, не хуже Цветаевой! Вот, сейчас этим процессом, мы с вами и займёмся…

– Каким процессом?! – побледнела клиентка.

– Постараемся до вашей Тьмы дотронуться рукой. Десять, девять, восемь, семь, шесть…

*****

Купец вернулся ровно через три месяца. К своему удивлению, Любка поняла, что ждала его и даже скучала. Ох, как хотелось убить себя за это чувство! «По кому ты скучаешь, ааа?» – разговаривала девушка со своим отражением, сидя пред зеркалом. «Он немчура проклятый! Увёз насильно тебя из дома родного!» Но другая Любка, которая смотрела из зеркала своими огромными, голубыми глазами, нагло отвечала: «Ага, он к тебе относится лучше, чем тятька твой покойный! Кормит, поит, обувает, одевает, не ломанная ходишь! Сдохла бы давно от голода в своём доме – то родном, неблагодарная!»

Руссиш Шклафен возражала отражению: «На родимой земелюшке и смерть мила!» Но наглая девка по ту сторону зеркала, не сдавалась: «Нет уж, я лучше на чужбине, да на белых простынях полежу! Бестолковая, посмотри на свои ботильоны из натуральной кожи, на платье из поплина, на ручки свои холёные, на спину не гнутую. Давно по полю босиком не ходила?! Или забыла, как лепёшки навозные пахнут?! Благодари Бога, Господа нашего, что жизнь барскую послал тебе…»

Но переубедить Любку, было не так – то легко. Слишком привыкла она жить в Темноте. С виду весёлая, смеётся и в руках всё спорится. А вот внутри, в тёмном и сыром погребе, жила Душа её. И никому до этого дела не было. А Мартин всё понял! Быть может, и вправду он любит её?!

Не было в Любкином погребе даже лучика света. Сыро, глухо, но зато тепло. Дверь в погреб она открыла и ногой одной ступила, когда мамка умерла. Затем тятька умер и Любка, второй ногой зашла. А уж когда, барин сообщил, что немцу её продаёт, вот тогда дверь полностью захлопнулась. Закрылась девушка от Обиды на мир весь, спрятала Душу свою в Темноту, поклялась сама себе – не верить больше никому! И поселилась в глазах девчонки боль…

Та Боль была, что очень глубока

Та Боль звенела и играла

Та Боль рыдала и кричала

Та Боль рычала и дралась

Но девочка сама молчала…

Не верила девчонка больше Богу!

Нет не роптала на него

Он просто умер для неё…

Бережно хранила Люба эту Боль внутри себя, да на засов ещё и дверь закрывала. Каждую ночь упивалась она Болью Одиночества. И понимала, что ни за какие коврижки или пироги сладкие, не расстанется она с этим чувством. Ведь окружающим её людям, верить нельзя! НИ – КО – МУ! Все они предатели! Даже мамка с тятькой предали – померли. А барин, Иван Савельевич, смешно сказать – на фасоль обменял! А Боль – она всегда с тобой. Боль не предаст…

Из России Мартин привёз Любке в подарок сундук. Красивый, кованный, разрисованный петухами красными, курами разнопёрыми, да яйцами пасхальными.

– Открывать, Льюба, Юберрашунг – сюрприз! – заискивающе произнёс купец. – Открывать, страх найн…бояться найн!

Девушка застыла на месте. Руки, ноги онемели, а голова кричала: «Не прикасайся, неспроста подарочки такие! Жди беды…»

На помощь пришла Эльза:

– Фатер, Киндермедхен растеряться! – подскочив к сундуку и приоткрыв крышку, она так и ахнула, – Вас фюр айн шёнес Кляйд! Любааа, Любааа, это тебе, Шёнес Кляйд – красивое платье…

Платье было из натурального шёлка, белоснежного цвета, отороченное дорогим кружевом.

Любка покраснела, опустила глаза, но с места не сдвинулась.

– Надо одеть, примерка, Битте зер! – попросил господин Кёллер.

Мужчина чувствовал себя очень растерянно, он не ожидал такой реакции на свой подарок.

– Любааа…анпробирен Кляйд…платье, примерка! – девочка тащила няню в соседнюю комнату.

Мартин налил себе бокал вина и устроился поудобнее в кресле у камина. Все три месяца его не покидали мысли о Любке. Он жаждал её, как глоток свежего воздуха. Он скучал! Девушка снилась каждую ночь и это было сумасшествие! Чтобы, отвлечься, убрать тоску по русской Шклафен, мужчина накупил сундук подарков, представляя, как она обрадуется.

Господин Кёллер никогда не испытывал такого чувства, как Любовь. «Если это и есть Любовь, ну её к Дьяволу!» – думал он, возвращаясь домой. – «Уж больно, сердце болит…»

И вот, он дома, долгожданная встреча состоялась! А она…она холодная, даже не улыбнулась не разу. Стоит посреди комнаты, как ледяной столб и глаза…эти огромные, полные боли глаза! Что он делает не так?! Почему эта боль никуда не уходит?! Что творится в Душе у этой русской девушки?! Неужели, она и вправду не видит, что он бережёт её и любит?! Почему, почему она так холодна с ним…

– Фатер, фатер! – тоненький голосок дочери, прервал ход мыслей. – Зи ист Вундершён – она прекрасна! Зи ист ди Браут – она невеста, Вундершён невеста! – Эльза подталкивала няню вперёд. Та, смущаясь и путаясь в подоле платья, постоянно спотыкалась.

– Льюба… – у немца пересохло во рту от возбуждения, – …ты похож, много похож Шёнер – Ангел!

Перед ним стояло Божье Созданье! Белое, шёлковое платье мягкими складками струилось по крутым бёдрам и подчёркивало осиную талию. В районе плеч и груди, было искусно вшито тонкое кружево, сквозь которое просвечивала упругая, девичья грудь.

– Ах, барин, – Любка покраснела под пристальным мужским взглядом, – негоже молодым девкам такое непотребное платье носить!

– Волосы…распустить волосы! – приказал купец.

Не успела девушка понять, чего от неё хотят, как опять вмешалась Эльза. Не дожидаясь согласия няни, девчонка быстро и ловко, начала расплетать её косы. Тяжелая, пепельно – серая копна волос, упала на плечи…

– Сегодня ночь встречать меня такой вид… – прохрипел Мартин и хлопнув дверью, быстро вышел из комнаты.

Любка в белом платье всю ночь просидела на стуле. Тело трясло от страха в ожидании насилия. Но купец, так и не пришёл…

Утром она готовила омлет для Эльзы. Мужчина неслышно подошёл сзади, осторожно взял её за плечи и развернул к себе:

– Ферцейн Мир – прости меня! – дыхнул он перегаром в лицо девушки. – Захотеть сама…решать сама…Дихь Либэ ихь – я льюбить тебя…много льюбить!

Любка молчала. Ей было жалко немца. Она не могла ответить ему взаимностью. Полюбить для неё – значило открыть дверь погреба и выпустить на свободу свою Боль! А этого, она не могла себе позволить…

Прошло полгода.

Шёл месяц июнь. На Руси в это время праздновали Ивана Купалу. За три дня до Ивана Купалы и родилась Любка. Она рассказала об этом своей подопечной.

– Гебургстаг! Гебургстаг! – захлопала в ладоши девчушка, – День Рождения! Готовить Шуссер Кухэн – пирог, сладко пирог, дарить Гешенк – подарок! Фатер, сказать Фатер… – Эльза собиралась уже упорхнуть из детской комнаты, где и происходил разговор, как русская Шклафен взмолилась:

– Пожалуйста, детка – Битте зер Киндер…найн, найн шпрехен Фатер!

– Поччьему найн сказать папааа?!

– Найн подарки, – уговаривала Любка, – я не люблю подарки…найн Гешенк!

На крики и спор, в детскую заглянул сам господин Кёллер:

– Что здесь происходить?!

– Фатер, Фатер, – не унималась Эльза, – Любааа хат Гебургстаг – День Рождения! Ум Гешенк цу Гебен – дарить подарки! – она топнула ногой. – Киндермедхен найн Гешенк – няня не хотеть подарок!

– Наш Льюба – русский Душа…Ретцел -загадка! Мы Льюба – льюбить, она – не льюбить… – произнёс он укоризненно.

– Барин, – девушка покраснела, – я люблю вас и Эльзу! Мне…мне просто никто и никогда не дарил подарков.

– Я и мой дочь – будет первый! – подобрел купец. – Ви альт бист ду – сколько тебе лет?

– Лет?! Не знаю… – растерялась Люба. – Меня тятька учил по зимам считать. Я прожила вот столько… – на этих словах, она растопырила пальцы на правой руке и три раза ей помахала.

– Понятно, будет шестнадцать – Зексцейн яре альт! Ужин, праздник…я заказать пирог! – тоном, не терпящим возражений, сообщил господин Кёллер.

Именинница нервничала целый день – ради неё праздничный ужин. Ох, задумал немец опять нехорошее! Беду сердце чует…

Сердце не обмануло – в эту ночь всё и случилось! Пьяный Мартин ползал на коленях, говорил о своей любви, умолял сжалиться. И Любка сжалилась…а чего было терять?! В их деревне, в этом возрасте, почти у каждой девки только если не косая и не рябая, был муж и ребёнок. Любка не косая и не рябая, а красавица, да с ладным телом…

Было больно и стыдно. Немец извинялся до самого утра, называл майне Либлингскетце – моя любимая кошечка, майне Либлингсмедхен – моя любимая девочка, и целовал колени.

Потом, он стал наведываться к девушке в спальню почти, что каждую ночь. Нет, Мартин не был совсем противен, и со временем, она даже вошла во вкус ночных забав, но полностью расслабленной, никогда себя не чувствовала.

Ближе к зиме, русская Шклафен поняла, что беременна.

– Что делать?! – озадаченный купец нервно ходил по комнате. – Мой дом и Фрау – женщина…живот…Шанде – позор мой имя!

– Барин, не выгоняй меня на улицу! – испугалась Любка.

– Майн Либэ – моя любовь…найн выгонять! Майн Тохтер – моя дочь лишать няня! Это есть плохо, очень плохо…

– Зачем лишать?! Мартин, милый, я и с животом со своими обязанностями справлюсь! Мы, русские девки крепкие, ты не думай…

– Льюба, надо дом…отдельный Хаус…там жить ты и сын! Мой дочь найн няня… – горевал немец и дальше, – Эльза лить слеза, много Вайнен – плакать…она льюбить тьебя!

На том и порешали. Пока живот ещё маленький и беременность можно скрыть, Киндермедхен останется в доме. А дальше…дальше он подыщет ей отдельное жильё.

Девушке было жалко расставаться с Эльзой, она всем сердцем привязалась к ребёнку.

– Ньельзя, Льюба, ньельзя! – обьяснял господин Кёллер. – Мой дочь найн знать няня полюбовка…позор…отьец позор.

– Да, что ж за жизнь – то такая?! Куда Бог смотрит?! – разозлилась Любка. – Стоит кого – то искренне полюбить, как я теряю этого человека. Когда умру, попаду на небо, обязательно Бога к ответу призову…

На окраине Бремена, в старом квартале Шафвиртэл, Мартин прикупил небольшой одноэтажный домик, состоящий всего из трёх комнат. Туда он и поселил беременную любовницу.

Любка очень скучала по Эльзе: «Как она там, без меня?! Кто ей теперь рассказывает сказки, стирает платьица, готовит её любимую яичницу?»

Как – то в один из вечеров, купец появился с люлькой в руках и очень расстроенный.

– Барин, что с тобой?! Что случилось?! – участливо заглядывая в глаза мужчине, забеспокоилась Люба.

– Эльза, майн Тохтер Эльза… – он смахнул, неожиданно накатившуюся слезу.

– Она заболела? – перепугалась девушка.

– Найн, Майне Эльза ист Гезунд – здорова! Дочь уехать далеко…пансион… -немец разрыдался, как ребёнок.

В эту ночь он остался у Любки. И, как оказалось, Слава Богу! От новости, что Эльзу отправили в закрытый пансион, у женщины на рассвете отошли воды. А к обеду, она родила толстого и красивого мальчишку Андрейку.

Мартин сам принимал роды. Ох, и вспотел же он! Ох, как трясло тело, когда он взял на руки новорождённого.

– Майн Зонн – мой сын, майн Либлингсзонн – мой любимый сын!

В хлопотах с маленьким сынишкой, Любка стала немного забывать об Эльзе. Она просто запретила себе думать о девочке, запретила чувствовать. И в её потайной, тёмной и сырой подвальной комнате, где томилась Душа, появилась ещё одна Тень.

– Льюба, ты не любить Андрэ?! – расстраивался господин Кёллер.

– Почему ты так решил?! – удивлялась она.

– Твой глаза – дайн Блик, твой взгляд Боль…много Боль! Материнство Фройде – радость! Льюба найн Фройде…

Молодая женщина молчала, ей нечего было сказать в своё оправдание. Конечно, она любила Андрейку! Но Боль, спрятанную в подвале своей Души, Любка любила сильнее.