Тайные страсти

Глава 3

Очнувшись от тревожного сна, Марселла прищурилась от яркого света и вдруг с ужасом обнаружила, что находится совсем рядом с кровожадным зверем. Лишь спустя мгновение она поняла, что волчья морда у нее перед глазами — всего лишь изображение, вытатуированное на руке одного из представителей преступного мира, известного под кличкой Вольф, то есть Волк. Это могло означать только одно: Марселла нечаянно уснула в постели самого знаменитого лондонского преступника… чуть ли не в его объятиях!

«Вот досада», — в безмолвном отчаянии подумала девушка, слишком ясно представляя себе, в каком компрометирующем положении оказалась. Слава Богу, этот человек, кажется, еще спал. Впрочем, в таком случае вся ситуация становилась еще более интимной.

Лежа рядом с Вольфом, Марселла вдыхала исходивший от него слабый запах мускуса, чувствовала сквозь ткань своей рубашки тепло его обнаженного тела и слушала слегка шевелившее ее волосы ровное дыхание мужчины.

Теперь она понимала, какая неодолимая сила чувственного влечения исходит от одного обнаженного тела к другому, и неожиданно для себя осознала, что не в силах противиться этой порочной притягательности.

Решительно отбросив столь неприятные мысли, Марселла огляделась вокруг. Судя по всему, рассвело совсем недавно, потому что смутный свет серого утра едва пробивался сквозь предрассветную мглу. Это уже давало некоторую надежду. Возможно, ей еще удастся вовремя попасть домой и таким образом избежать докучливых расспросов со стороны родителей и Кларри.

Марселла принялась осторожно высвобождаться из сонных объятий Вольфа, стараясь не обращать внимания на то обстоятельство, что укрытый покрывалом молодой человек был совершенно голым. Однако, когда спящий неожиданно пошевелился во сне, эта волнующая подробность предстала перед ней со всей своей шокирующей ясностью.

Рука Марселлы, до этого невинно покоившаяся на бедре Вольфа, вдруг соскользнула вниз и оказалась прижата к мужской плоти.

Девушка едва не вскрикнула от испуга. Боже милостивый, она касается самой интимной части тела этого человека! Похолодев, Марселла подняла взор в полной уверенности, что теперь-то уж Вольф, наверняка, проснулся и смотрит на нее в ярости от столь неожиданной вольности. К великому облегчению, он продолжал спать, но под пальцами Марселлы вдруг что-то шевельнулось. Странное ощущение пробудило в душе девушки волну ужаса, к которому примешивалось и жгучее любопытство, Очевидно, это то самое, что произошло вчера вечером, когда Вольф возбудился прямо у нее на глазах, и она оказалась взволнованной свидетельницей этого захватывающего зрелища.

Снова взглянув на Вольфа, Марселла с облегчением удостоверилась, что глаза его по-прежнему закрыты, а лицо безмятежно. Однако тело мужчины продолжало пробуждаться, подавая весьма пугающие признаки активности. Теперь его детородный орган стал совсем твердым и слегка вздрагивал под ее ладонью.

Пальцы Марселлы непроизвольно сомкнулись на нем, и она с удивлением обнаружила, что охватывает твердый стержень… словно в ее руке оказалась сабля в шелковых ножнах. Марселле вдруг нестерпимо захотелось, чтобы этот горячий клинок вонзился в нее. В душе Марселла была потрясена этим открытием, ибо, разумеется, такие мысли не могли прийти в голову ни одной приличной женщине. Однако тело Марселлы раздирали неведомые ей прежде ощущения: груди ее напряглись и туго натянули шелк рубашки, в то время как внизу живота медленно разливалась томительная теплота.

Эта теплая волна заставила затрепетать нежные лепестки женской плоти между бедер Марселлы. Казалось, в ответ на пылкое чувство там распускается невиданный цветок. Это обещало невиданное наслаждение, о котором можно было только подозревать, имея смутное представление о манящих радостях любви.

Желая узнать еще больше, Марселла начала отважно ласкать великолепный символ мужского достоинства, помня, как это делал ночью сам владелец столь превосходного орудия любви.

Отклик на эти робкие попытки оказался быстрым и напористым. Мужчина плотнее прижался к девичьему телу и принялся ритмично двигаться, заставляя свой напряженный орган тереться о сжимавшие его пальцы. Несколько капель жидкости увлажнили руку Марселлы. Вслед за этим она почувствовала влагу у себя между ног, в то время как теплые волны буквально пронизывали все ее тело.

Господи, неужели она умирает… или с нею происходит нечто гораздо более интересное?..

— Кто вы такая, разрази меня гром? — неожиданно раздался голос Вольфа.

Этот резкий окрик вырвал девушку из оцепенения. Подавив готовый сорваться с губ крик ужаса, Марселла высвободилась из объятий мужчины и теперь сидела, сжавшись в комок, прижав к груди угол золотистого покрывала. Разумеется, Вольф должен понять, что это всего лишь недоразумение, и она вовсе не собиралась прикасаться к нему столь интимным образом. И все же щеки Марселлы пылали от смущения. Она испуганно подняла глаза и сразу наткнулась на хищный взгляд Вольфа.

«Но ведь ты собиралась убедить его, что он получил свое, — напомнил Марселле внутренний голос. — Сейчас это будет очень легко сделать, особенно учитывая случившееся».

Пока Марселла собиралась с духом, Вольф небрежно откинулся на подушки, нисколько не смущаясь своей наготы, и с угрожающим выражением лица повторил вопрос:

— Кто вы такая, разрази меня гром… и какого черта делаете в моей постели?

— Я… я — Жаворонок, — еле слышным шепотом медленно проговорила Марселла. Интуиция подсказывала ей ничего больше пока не рассказывать о себе. О какой сделке между ними может идти речь, если вчера, судя по всему, Вольф так нагрузился, что забыл даже ее имя?..

Марселла судорожно сглотнула, почувствовав при этом, как мучительно сжалось горло, и более ясным голосом пояснила:

— Вы, конечно, помните, мистер Вольф, вчера вечером мы с вами заключили соглашение.

— Соглашение? — подозрительно переспросил Вольф, из речи которого снова полностью исчезли интонации, свойственные говору простого люда.

— Д-деньги, которые должен вам мой брат, — кивнула Марселла, — десять тысяч фунтов. Вы сказали, что простите ему этот долг, если я проведу с вами ночь.

— Я вижу.

Марселле было совершенно непонятно, как он мог что-либо видеть налитыми кровью глазами, да и чувствовал себя Вольф, судя по всему, неважно. Лицо его покрывала нездоровая бледность, как у человека, мучимого болью или последствиями злоупотребления спиртным.

Запустив руку в спутанные белокурые волосы, Вольф подмигнул девушке, потом холодно спросил:

— И я сполна получил за свои деньги?

Негодование, поднявшееся в душе Марселлы, заглушило проблески угрызений совести. Вольф сам устанавливал условия сделки, и она честно провела ночь в его постели. Не ее вина, что особые обязательства, которые, судя по всему, от нее требовались, не уточнялись более подробно.

— Разумеется, милорд Вольф, — промурлыкала Марселла, изобразив на лице, как она надеялась, страстную улыбку. — Вы даже утверждали, будто прежде вам никогда не доводилось испытывать с женщиной столь полное наслаждение.

С этими словами Марселла рассчитанным движением выпустила из рук край одеяла, с тем, чтобы противник поверил в ее ложь. Вольф утверждал, что соблюдает воровской кодекс чести, который стоит честного слова джентльмена. Если повезет, скоро она вырвется отсюда целой и невредимой да еще с долговыми расписками Кларри на руках.

Зеленые, словно листва лесной чащи, глаза Вольфа бесконечно долго блуждали по изгибам ее женственной фигуры. Марселла твердо выдержала этот взгляд, хотя с горечью сознавала, сколь жалкое зрелище представляла собой сейчас: полуодетая, с затуманенными от сна глазами и непристойно растрепанными волосами. Вряд ли ее тело соответствовало изящному соблазнительному облику женщины, из-за которой стоило вести торг. По уклончивому ответу Вольфа Марселла так и не поняла, остался ли он доволен этим молчаливым осмотром.

— Я рад услышать, что вы с таким… воодушевлением выполняли свою часть сделки. К сожалению, должен признаться: я не в состоянии ответить вам тем же.

— Что вы имеете в виду?

— Все очень просто, — пожал плечами Вольф. — Как бы я ни хотел вам услужить, но этой стороной наших дел занимается мой партнер. Если у кого и находятся расписки вашего брата, так у него.

Не дожидаясь ответа Марселлы, Вольф откинул одеяло и встал с постели, затем, даже не стараясь скрыть свою наготу, непринужденно направился в часть комнаты, отгороженную ширмой со створками, обтянутыми имитирующей гобелен тканью.

Марселла растерянно смотрела ему вслед, больше пораженная его словами, чем откровенной наготой мужского тела. Значит, у него нет и никогда не было расписок Кларри?! Оказывается, этот разбойник солгал ей, обманул без всякого зазрения совести? Правда, он не лишил ее невинности, зато сделал из нее настоящую дуру и, несомненно, погубил ее репутацию.

С возмущенным воплем Марселла соскочила на пол и бросилась за удалявшимся Вольфом, собираясь излить свой гнев на человека, виновного в том, что Кларри оказался в затруднительном положении, а сама она испытала такое унижение.

— Как вы смеете уходить, даже не извинившись?! — негодовала Марселла. — Вы заявили, что почитаете кодекс чести, однако…

Она резко замолчала, так как из-за ширмы донесся характерный звук наполнявшегося ночного горшка. Смущенно зардевшись, Марселла принялась рассматривать обрамленные позолоченными рамками гобелены. Вытканные на них рисунки имели явно аллегорический характер: в чаще изумрудно-зеленого леса сердито рычащий волк придавил лапой маленькую несчастную птичку.

Спустя минуту послышался стук кувшина о таз для умывания и плеск воды. Судя по всему, хозяин этой роскошной комнаты приступил к утреннему омовению. Немного осмелев, Марселла придвинулась к ширме и с жаром обратилась к ближайшей из ярких створок:

— Признайтесь, мистер Вольф, для вас давно стало привычным делом обманным путем завлекать женщин в свою постель. Мне казалось, что деньги в этом случае более уместны, чем ложь. Разумеется, если ваши понятия о щедрости находятся на том же уровне, что и ваши взгляды на честь.

— Честь? — Вольф с хриплым смешком вышел из-за ширмы и остановился перед Марселлой. — Единственным кодексом чести здесь является отсутствие чести и отсутствие кодекса. Здесь человек делает все возможное, чтобы выжить: лжет, обманывает, ворует… даже убивает. А так как вам удалось найти дорогу в мое личное пристанище, мисс Ханникат, боюсь, вы превратились в угрозу моего существования.

Марселла невольно отпрянула назад, все мысли о затруднениях Кларри мигом вылетели у нее из головы. Боже милостивый, как она могла забыть, что имеет дело с известным преступником, который живет вне закона и, разумеется, даже самую невинную душу склонен считать для себя опасной?..

— Я… я не понимаю вас, — слабым голосом проговорила Марселла. — Теперь мне понятно, каким безрассудством было пытаться договориться с таким человеком, как вы. Но и вы должны понять: у меня просто не оставалось выбора. Я отчаянно хотела помочь брату.

Вольф ничего не ответил. Тогда Марселла, собравшись с духом, продолжала:

— Умоляю, давайте разумно подойдем к делу. Я у вас ничего не взяла, не имею понятия, где нахожусь, и даже не знаю вашего настоящего имени…

В это время Вольф резко схватил девушку за руку, заставив ее замолчать. Теперь они оказались почти вплотную друг к другу. Поразивший воображение Марселлы орган все еще находился в возбужденном состоянии. Несмотря на страх, мысль об этом вызвала новую волну будоражащего тепла, затаившегося в глубине ее лона. Марселла вновь ощущала исходившее от тела Вольфа тепло, вдыхала его мужской запах. Мысль о том, что всего несколько минут назад она прикасалась к нему самым интимным образом, заставила ее густо покраснеть.

В данный момент между ними уже не существовало такой условной преграды, как сон. Если Вольф решил сейчас же овладеть ею, то легко сделал бы это, несмотря на сопротивление свой жертвы. Впрочем, призналась себе Марселла, она бы и не смогла противиться его желаниям.

Вольф так же резко отпустил руку девушки и насмешливо произнес:

— Не бойся, мой маленький жаворонок, Какой бы забавной ты ни была, сейчас я озабочен лишь тем, как бы поскорее выставить тебя отсюда.

— Я… вполне согласна с этим предложением, — испытывая не то облегчение, не то разочарование, выдохнула Марселла, вновь получив отсрочку исполнения приговора. — Если вы найдете мне карету, я быстренько оденусь и…

— Я вам не лакей, — грубо отрезал Вольф, моментально забыв всякое светское обхождение, потом, вновь обретя светский лоск, продолжал: — Вы покинете мой дом так же, как и прибыли сюда: в наемном экипаже и с завязанными глазами. Вовсе ни к чему… для нас обоих, если вы получите возможность послать сюда кого-нибудь по своим следам.

Марселла поспешно кивнула в знак согласия, хотя при одной мысли об отвратительном мешке, в который ее снова собирались засунуть, мурашки побежали у нее по коже. Впрочем, чем скорее покинет она это хранилище награбленного добра и воровское пристанище, тем лучше.

Пока таинственный разбойник направлялся к кровати, Марселла стойко не сводила глаз с вытканных на ширме сцен с изображением волка и повернулась только тогда, когда услышала, что тот надевает разбросанную по полу одежду.

— У вас есть десять минут, — не терпящим возражений тоном объявил Вольф и, так и не обувшись, молча вышел в дверь, через которую они попали в эту комнату несколько часов назад.

Дождавшись, пока за спиной хозяина захлопнется дверь, Марселла нырнула за ширму, чтобы в свою очередь воспользоваться ночным горшком и тазом для умывания. Удовлетворив свои самые насущные потребности, она направилась к позолоченному монстру, считавшемуся здесь кроватью. Теперь ложе выглядело уже не таким роскошным, как накануне, а казалось кричащим и просто мишурно безвкусным.

Да и сама комната тоже потеряла свое магическое очарование и блеск в сером свете пасмурного утра. Из горевших всю ночь многочисленных свечей осталось лишь несколько, а воздух был тяжелым от запаха воска. Ковры и гобелены, поразившие сначала Марселлу приглушенными оттенками цветов, теперь являли взору подозрительные признаки ветхости. Различные «предметы искусства» в беспощадном свете занимавшегося дня тоже производили отнюдь не великолепное впечатление, как накануне. А обеденный стол у стены теперь казался завален всего лишь грудой металла и поддельных драгоценных камней.

Нахмурившись, Марселла торопливо собрала свои разбросанные по комнате вещи. Очевидно, ее разочарование этим человеком распространялось и на все, что его окружало. Она походила на поклонника, который, подглядывая за красивой женщиной, обнаружил при ближайшем рассмотрении, что ее красота — лишь результат искусного применения красок и пудры.

Одолеваемая этими невеселыми мыслями Марселла надела платье, неловко застегнула кнопки и крючки, обулась и, лишь потянувшись за перчатками, обнаружила браслет, который Вольф ночью застегнул у нее на запястьи.

«Вот досада», — рассердилась Марселла, безуспешно пытаясь открыть сложную застежку. Наверняка Вольф полагал, что делает ей подарок. Но Марселла скорее бы дала отрубить себе руку, чем уйти из этого дома, унося с собой хоть одну вещь, принадлежавшую этому разбойнику.

Наконец ей удалось справиться с бурными эмоциями и подойти к делу более спокойно. Резким движением она сдернула с руки оскорбительное украшение, поцарапав при этом запястье. Поморщившись от боли, Марселла вытерла простыней капельки крови. Сверкающее золото оказалось тоже испачкано кровью, но она не обратила на это никакого внимания. Швырнув браслет на стул, Марселла забрала шаль и сумочку и направилась к выходу.

— Чтобы не говорили, будто кто-то из Ханникатов позволил купить себя за безделушку, — с вызовом заявила она и нажала на ручку двери.

Однако стоило Марселле оказаться в комнате, где ей довелось впервые беседовать с Вольфом, как мимолетное самодовольство исчезло, и на нее снова нахлынули робость и смущение. Как и в первый раз, Вольф восседал в своем троноподобном кресле, взирая на Марселлу с тем же ледяным презрением. Чувствуя неловкость за свой неряшливый вид, Марселла с опаской поглядывала в его сторону. К ее удивлению, несмотря на последствия вчерашнего пьянства, наложившего отпечаток на внешность хозяина дома, ему все-таки удалось выглядеть настоящим лордом.

Это наблюдение явно не способствовало поднятию духа Марселлы, равно как и появление второго слуги, молодого дюжего парня. Стоя у ведущей на лестницу открытой двери, он держал наготове в своих медвежьих ручищах столь хорошо запомнившийся Марселле вонючий мешок.

— Право же, в этом нет никакой необходимости, — запротестовала девушка, с неприязнью поглядывая на подручные средства, которые собирались использовать эти разбойники, чтобы лишить ее возможности запомнить дорогу. — Даю вам слово, я задерну занавески в карете и даже зажмурю глаза, пока мы не доберемся до «Золотого Волка».

Вольф молча подал слуге знак исполнять приказание, а в ответ на мольбу Марселлы пригрозил:

— Не испытывайте мое терпение, мисс, э-э, Жаворонок. Иначе я отправлю вас отсюда связанной и с кляпом во рту. Дженкс, — обратился он к парню, — завяжи глаза моей… гостье, и отвези ее обратно в клуб.

— Право же, мистер Вольф, ни к чему столь строгие меры, — продолжала настаивать Марселла. — Понимаете, у меня нет никакого понятия об ориентации. Я все равно не сумела бы найти дорогу к вашему дому, даже если… ай, это же безобразие!

Последние слова оказались заглушены мешком, который Дженкс бесцеремонно напялил ей на голову и надежно закрепил на шее. Затем он схватил девушку в охапку и потащил вниз по лестнице.

Скрипнув зубами, Марселла подчинилась неизбежному, рассудив, что ей следовало бы еще поблагодарить Вольфа за то, что он не велел оставить ее в каком-нибудь бедняцком районе. Как бы тогда Марселла объяснила дома сложившуюся ситуацию, даже если бы вернулась целой и невредимой? Теперь же у нее оставался шанс спасти свою репутацию и доброе имя.

Несмотря на устроенный вчера в «Золотом Волке» настоящий переполох, все, кажется, должно закончиться благополучно, потому что никто из присутствовавших при этом мужчин не знал ее. Что же касается самого Вольфа… Марселла молила бога, чтобы этот негодяй не запомнил имени своей пленницы, потому что даже маленький слушок о случившемся этой ночью мог окончательно погубить ее.

Пока тайна не раскрыта, можно спать спокойно. Однако Марселла поклялась себе, что никогда не простит Вольфу перенесенного унижения. Если ей когда-нибудь представится возможность уничтожить его, она без колебаний сделает это.

Гарет Ричвайн дождался, пока стихнет шум удалявшихся шагов, потом, стараясь не поворачивать раскалывавшуюся от боли голову, поднялся с кресла и через завешенную бархатной портьерой дверь прошел в свою спальню.

«Черт побери, пропади все пропадом», — подумал он. Из его груди вырвался глухой стон, а лицо исказилось в болезненной гримасе. Гарет смутно представлял все произошедшее прошлой ночью. Единственным светлым воспоминанием было пробуждение от чрезвычайно приятного эротического сна, который оказался вовсе не сном, а явью.

Несмотря на похмелье, мысль о тех минутах снова отозвалась возбуждением в чреслах. Тогда Гарет находился в состоянии сладкого забытья, на границе между сном и пробуждением, осознавая лишь то, что он в постели не один и что его возбуждают самым изысканным образом… Гарет уже собирался излить свое семя в нежную умелую руку женщины, но вдруг поразился необычности этой ситуации: в его тщательно охраняемое жилище проник посторонний. Это охладило пыл Гарета так же успешно, словно он нырнул в мутные воды Темзы. Кроме нескольких преданных слуг и немногих людей, связанных с ним общим делом, никто больше не имел доступа в этот с виду давно заброшенный и нежилой дом. Однако вчера ночью Гарет почему-то позволил незнакомой женщине войти в его личные апартаменты, судя по всему, переспал с ней, а потом, прежде чем успел от нее избавиться, свалился в пьяном беспамятстве.

Выругавшись, Гарет нашел у кровати бутылку джина, отпил большой глоток и опустился на ступеньку, ожидая, когда возымеет действие это обычное в таких случаях лечение. В результате у него подвело от голода живот, и Гарет вспомнил о второй причине, по которой он никогда не злоупотреблял спиртным. Первой была борьба за свою жизнь.

Гарет осторожно дотронулся до перечеркнувшего бок иссиня-багрового шрама, память о нападении, совершенном на него в прошлом месяце в одном из переулков Флит-стрит. Это было далеко не первое покушение, но оно едва не оказалось роковым.

К счастью, нападавший оказался недостаточно опытным в этих делах, а Гарет вовремя услышал тихие шаги у себя за спиной и успел увернуться в тот самый момент, когда клинок описал смертоносную дугу. Благодаря этим обстоятельствам нож не впился ему под лопатку и не пронзил сердце, а просто скользнул по ребрам. В ту ночь ему крупно повезло, впрочем, как и в эту.

Эта стерва вполне могла бы принести с собой пистолет или нож и убить во время сна… и все по его же собственной вине, из-за того, что он утратил бдительность.

И что самое смешное — как правильно заметил Сим, — девица-то была совсем не в его вкусе. Гарет всегда питал слабость к хорошеньким кукольным личикам и пышным формам, подчеркнутым соблазнительными нарядами из ярких шелков и атласа. Предпочитая, чтобы женщины были в постели очень страстными, он в то же время требовал за дверьми спальни беспрекословного подчинения своей воле. Эта же мерзавка — как, черт побери, ее звали-то? — не отвечала ни одному из предъявляемых им требований.

Правда, она вполне могла сойти за хорошенькую, и фигурка у нее неплохая. Но эта девица забавно продемонстрировала удивительную неспособность составить о себе благоприятное впечатление.

Разумеется, Гарет и раньше заключал подобные сделки с другими женщинами. Заплаканные светские дамы, скрывающие под вуалями свое лицо, с удивительной регулярностью появлялись на пороге «Золотого Волка» с мольбами о снисхождении к своим мужьям или любовникам, которые слишком глубоко увязли в долгах. В обмен на отмену долгов своих непутевых мужчин женщины чаще всего предлагали одарить Гарета любовными милостями. Время от времени он принимал такие предложения, с извращенным удовлетворением наблюдая при этом, как охотно эти утонченные дамы из высшего общества разыгрывали из себя шлюх. Впрочем, это лишь подтверждало его теорию о том, что знать ничем не отличается от презираемых ею проституток и сводников. Однако подобные дела Гарет всегда проворачивал в «Золотом Волке»… вплоть до вчерашнего вечера.

Он сделал еще один глоток джина. Напиток обжег ему глотку и одновременно вызвал проблеск в памяти. Ее звали Марселла Ханникат, именно так. Но что на него нашло, почему он позволил ей, единственной из всех женщин, провести здесь ночь и почему, в конце концов, отказался выполнить свое обещание?

Ведь в противоположность сказанному этой девице именно Гарет, а не Роберт занимался финансовыми делами «Золотого Волка». Долговые расписки ее брата до сих пор находились у него, спрятанные в надежном месте вместе с множеством других денежных обязательств. Черт побери, Гарет даже смутно помнил этого самого Кларенса: зеленый юнец, имеющий весьма слабое представление о тонкостях игры в фараон.

Устав от тревожных размышлений, Гарет поднялся со ступеньки и принялся методично задувать догоревшие почти до конца свечи. Сегодня вечером он как всегда повторит все тот же ритуал и зажжет несколько десятков свечей, чтобы прогнать гнетущее ощущение обступавшей со всех сторон темноты, которая все эти годы наводила на него неописуемый ужас. Гарет понимал, что из-за этой вынужденной меры когда-нибудь спалит все вокруг, но его утешало то, что тогда и сам он умрет в ликующем сиянии света, а не в удушающей темноте. Задув последний огонек, Гарет снова подошел к кровати и вдруг застыл на месте: на фоне ярко-желтого покрывала резко выделялось красновато-коричневое пятно, кровь?! Впрочем, что-то вызывало сомнение в этом внешне невинном пятне.

Гарет был не настолько привередлив, чтобы отказаться разделить ложе с женщиной, у которой наступили месячные. Но если бы вчера имел место подобный случай, он непременно знал об этом. К тому же его не мучили угрызения совести после таких занятий любовью.

Существовало еще одно объяснение, хотя и маловероятное, происхождения этого пятна: страстная мисс Ханникат была не опытной соблазнительницей, как он считал, а невинной девственницей.

Мысль об этом неприятно поразила молодого человека. Он не привык к невинным девушкам и всегда сторонился их. Черт побери, в сердцах выругался Гарри, всего этого: и его опьянения, и пребывания здесь Марселлы Ханникат могло и не быть, если бы он не накачался джином, пытаясь уйти от другой проблемы, связанной с неким… сэром Робертом Беллами.

На время забыв о лишенной невинности мисс Ханникат, Гарет задумался о человеке, который одновременно являлся уважаемым членом высшего общества и тайным партнером Гарета Ричвайна в его деле, что было совершенно неведомо высшему свету.

Не располагая состоянием, но имея обширные связи в различных кругах общества, Роберт Беллами два года тому назад обратился к Гарету с деловым предложением превратить притон, каковым в то время являлся «Золотой Волк», в престижный игорный клуб. Под щеголеватым внешним лоском пожилого господина Гарет разглядел неуемное честолюбие, импонировавшее его собственному, и с готовностью согласился на это предложение, занявшись финансами предприятия и держа в руках основные нити.

Роберт Беллами, со своей стороны, выступил в роли одного из богатых и уважаемых членов клуба, одолжив «Золотому Волку» свою респектабельность с оттенком особого щегольства, которая притягивала сюда толпы самых отчаянных прожигателей жизни из высших слоев общества. Взамен этот джентльмен получал свою долю прибыли и возможность предаваться некоторым темным страстям.

Однако в последнее время процветающее партнерство с Робертом Беллами дало трещину. Путем завуалированных намеков и вполне откровенных взглядов этот почтенный джентльмен дал понять Гарету, что хотел бы установить с ним более тесные отношения. Как бы не был тот терпим к причудам старика — черт побери, в конце концов, содомский грех казался сравнительно безобидным по сравнению с некоторыми проявлениями жестокости и зверства, с которыми Гарету пришлось столкнуться в юные годы, — но его собственные интересы касались исключительно женщин. Надеясь отвлечь партнера от столь низменных намерений, Гарет старался проводить в клубе как можно меньше времени. К сожалению, этого оказалось недостаточно.

«Будь проклят чертов педераст, чтоб ему провалиться!» — с непривычной горячностью подумал молодой человек. Он вышел из комнаты и направился через гостиную к узкой лестнице, по которой только что отбыла неожиданная посетительница. Опустившись на нижний этаж, Гарет отодвинул на двери тяжелый засов, и, оказавшись снаружи, поставил на место болтавшуюся на одном гвозде доску и уверенно двинулся по извилистой улочке.

Гарет слишком долго не контролировал ситуацию, и Роберт, очевидно, возомнил, будто играет главную роль в этой игре. Что ж, пришла пора объяснить джентльмену, что он глубоко заблуждается. Роберт мог еще находиться в «Золотом Волке», а если он уже ушел, Гарету придется нанести столь непривычный для этих господ ранний визит в его городской дом и поставить старикана на место.

Гарет твердо решил сегодня же положить конец щекотливой ситуации, независимо от того, понравится это Роберту или нет.