Тайный дневник Исабель

Два пролога

Замок Брихин, область Ангус, Шотландия, сентябрь 1911 года

Шпионаж — игра для мужчин. Он вспомнил об этом, взглянув на кэптена[2] Камминга. Он когда-то услышал эту фразу от него. Она пришла ему в голову, когда он, чтобы скоротать тяжкое ожидание, курил, сидя в дальнем углу помещения — в стороне от группы уже до смерти наскучивших ему мужчин, которые — каждый в каком-то смысле — тоже были шпионами.

«Мужчины и шпионы… Мужчины и шпионы…» — звучало в его мозгу, пока он выдыхал дым последней затяжки. В те времена он был полностью согласен с кэптеном, и ему потребовалось несколько лет на то, чтобы понять, что его начальник ошибался: возможно, это была и игра, но отнюдь не только для мужчин.

То утро — хотя и слишком холодное для середины сентября — было ясным и солнечным. Затем небо постепенно покрылось жиденькими, похожими на клочки ваты облаками, которые к полудню стали плотными и скученными, пока, наконец, — уже с наступлением ночи — не разразились ливнем, как каким-нибудь непогожим ноябрьским днем. Таким уж был климат Шотландского высокогорья. Непредсказуемым, как охарактеризовал бы его шотландец.

Он снова удивился самому себе — а точнее, тому, что его так упорно тянет на размышления о прошлом. Это казалось ему странным… Человеческий мозг — в общем-то, довольно сложный по своему устройству — иногда изумлял его незатейливостью своих уловок: чтобы ослабить нервное напряжение, он начинал вспоминать о чем-то давнишнем. Он пребывал в состоянии нервного напряжения в течение всего сегодняшнего дня: его грудь терзало щемящее чувство, вызванное сомнениями в том, что он, приехав сюда, поступил правильно. Подобное состояние было, конечно же, отнюдь не характерным для него, считавшего себя хладнокровным человеком с железными нервами. Быть таким его вынуждала работа.

На кону стояло многое. Позади было уже несколько месяцев напряженной работы, требующей усилий дипломатов, тяжелых переговоров, рискованных ситуаций, при которых все едва-едва не заканчивалось провалом, причем главным образом из-за неуступчивости австрийцев. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: Австрия всячески показушничала перед Германией, своим естественным союзником. Именно поэтому вся эта возня с договором проходила в условиях строжайшей секретности.

Ему с самого начала не понравилось, что министр иностранных дел Австрии отказался расположиться в замке и — что было хуже всего — ужинать вместе со всеми. Австриец, конечно же, придумал для этого вполне приемлемую и даже правдоподобную дипломатическую отговорку. А вот он чувствовал бы себя спокойнее, если бы на шахматной доске стояли абсолютно все фигуры. И вот теперь ему с большим нетерпением приходилось ждать прибытия этого строптивого чиновника, бросая из окна библиотеки замка Брихин тревожные взгляды на посыпанную гравием широкую дорогу, тянущуюся до самого горизонта. Замок Брихин являлся резиденцией лорда Артура Джорджа Мола Рамсея, четырнадцатого по счету графа Далхаузи, который с величайшей любезностью предложил использовать это его владение в качестве места проведения столь важных тайных переговоров. Поступок, безусловно, великодушный, но он давал возможность еще больше обогатить историю старинного рода Рамсеев. Этот аристократический род сможет впоследствии причислить к множеству своих заслуг то, что его представители активно содействовали подписанию одного из самых важных в истории договоров.

В охваченной политическим кризисом Европе данный договор даст небольшую передышку и предотвратит развязывание всеобщей войны. С тех пор как он пришел к неутешительному выводу о том, что этот континент заражен вирусом войны — вирусом, находящимся в своего рода инкубационном периоде в ожидании какого-нибудь повода (пусть даже и абсолютно нелепого), позволяющего развязать войну, — он стал посвящать все свое время и все свои усилия минимизации возможных масштабов предстоящих вооруженных столкновений. В данном конкретном случае его личная цель заключалась в том, чтобы добиться заключения соглашения о ненападении между Австрией и Россией — двумя вечно враждующими друг с другом, но пока что спящими гигантами. Разбудить их означало бы бросить горящий фитиль в пороховой погреб. Соглашение о ненападении обяжет Россию воздерживаться от вмешательства в отношения Австрии с балканскими странами, взамен чего она, Россия, получит возможность делать все, что хочет, в Польше. Соглашение это, конечно, не даст никаких гарантий, но оно, по крайней мере, будет еще одним камнем в воздвигаемой им пирамиде собственных достижений.

Для него, однако, это было не просто обычное соглашение. Это было нечто такое, что ставило под угрозу его профессиональную репутацию, его собственное будущее и, в конечном счете, его жизнь. Он над этим уже много раздумывал, но все же был полон решимости идти дальше. Он должен был делать это ради мира во всем мире — и это, помимо всего прочего, означало, что в мире будут жить и его соотечественники. Результатом этой его решимости стало его согласие на то, чтобы его фамилия фигурировала на страницах данного документа рядом с фамилией какой-то русской дамы, с которой он почти не был знаком.

Его вывели из задумчивости, заставив вздрогнуть, два светящихся круга, слегка размытые завесой падающей с неба воды. На дороге, ведущей к расположенной напротив главного входа в замок ротонде, появился черный автомобиль. Он, стараясь перебороть свое душевное волнение, терпеливо наблюдал за тем, как автомобиль остановился и шофер, распахнув заднюю дверцу, раскрыл зонтик над выбиравшимся из машины пассажиром. Затем эти двое людей исчезли за входной дверью.

Он, не удержавшись, с глубоким облегчением вздохнул.

Доставая документы из портфеля (по три копии на плотной бумаге, заверенные печатями, каждая копия — на трех языках и в элегантной кожаной обложке), он поднял взгляд и внимательно всмотрелся в лица людей, собравшихся за столом из красного дерева, ставшим необычайно гладким и блестящим после того, как накануне слуги графа Далхаузи с особым усердием его натерли.

Свет был ярким и разоблачающим: он давал возможность хорошо разглядеть выражения лиц людей. Недавно проведенное в замке электрическое освещение ограничивалось лишь несколькими настольными лампами. Чтобы компенсировать недостаток освещенности, была зажжена огромная газовая лампа, висевшая прямо над столом. Ее свет неумолимо падал на головы присутствующих, от чего на их лицах появились черные-пречерные тени — как будто лица эти были начертаны на бумаге угольком для рисования.

Несмотря на яркий свет, пытаться понять что-либо по выражениям лиц дипломатов было практически невыполнимой задачей: у одних из них лица были абсолютно бесстрастными, а у других выражения лиц ну никак не соответствовали тем мыслям, которые вертелись в тот момент в их головах. Поэтому он решил больше не вглядываться в лица.

Рядом с ним сидел его шеф — Мэнсфилд Камминг, руководитель Секретной разведывательной службы, нового британского шпионского ведомства. Для остальных присутствующих Камминг был всего лишь одним из заместителей британского министра иностранных дел. У Камминга было бледное лицо, бросающийся в глаза необычайно круглый — и очень тщательно выбритый — подбородок и проницательный взгляд. Он имел обыкновение закрывать один глаз, а вторым пристально всматриваться через монокль в тех, с кем он только что познакомился. Выражение его лица в такие моменты было суровым. Однако он, будучи уже с ним знаком, знал, что за подобным мрачным выражением лица скрывается довольно добродушная личность. С течением времени кэптен Камминг даже стал вызывать у него чувство восхищения. Он прекрасно помнил тот момент, когда увидел его в самый первый раз. В те времена «К» — именно так он подписывал все официальные документы и письма, став первым шпионом новой школы и проработав немало времени на Балканах и в Германии на Бюро секретной службы Великобритании, — получил задание создать шпионское ведомство, которое предоставляло бы свои услуги британским вооруженным силам и некоторым правительственным структурам наивысшего уровня, обеспечивая их сведениями обо всех тех странах, которые могли проявить по отношению к Великобритании враждебность. Для этой своей — отчасти даже личной — игры Камминг вербовал агентов среди юношей, принадлежащих к высшему свету. Он познакомился с Каммингом в его кабинете на улице Уайтхолл[3] — оригинальной потайной комнате, расположенной за перегородкой, которая сдвигалась при помощи рычагов. Его порекомендовал Каммингу лучший друг — молодой earl[4], который когда-то жил с ним в одной комнате в Итонском колледже. Кэптен при этой встрече начал разговор издалека, используя двусмысленные и витиеватые фразы, пока наконец не перешел к делу, предложив ему угадать, кто запечатлен на лежащей на столе фотографии. Он, будучи уже соответствующим образом проинструктированным своим другом, догадался, что на фотографии запечатлен сам Камминг, замаскированный под толстого и бородатого баварского купца. Именно так он любил маскироваться, когда занимался шпионажем. В общем, Камминг представлял собой настоящего английского джентльмена, не лишенного присущего англичанам специфического чувства юмора.

Рядом с Каммингом за столом сидел Эдвард Грей, виконт Грей оф Фаллодон, британский министр иностранных дел. Его лицо почти не выражало эмоций, и лишь нижняя губа еле заметно подрагивала, что, возможно, являлось признаком нетерпеливости или даже встревоженности. Грей в конечном счете ведь был всем известным пацифистом, а в данный момент как раз речь таки шла о том, как бы сохранить мир.

Британская делегация состояла из Камминга и Грея, а он выступал лишь в роли обычного секретаря, благоразумно державшегося на заднем плане. Меры предосторожности были усилены еще и тем, что он находился здесь под чужой фамилией, а лицо его было частично скрыто очками и, кроме того, усами и бородой, которые он отрастил за последние несколько недель. В соответствии с предварительной договоренностью британскую делегацию, выступавшую в данных переговорах в роли посредника, усадили между делегациями России и Австрии, во главе которых стояли министры иностранных дел этих стран — Сергей Сазонов и граф Леопольд фон Берхтольд.

Он познакомился с господином Сазоновым волею случая в Лондоне. Он тогда еще только начинал свою карьеру, а Сазонов работал в дипломатическом представительстве России в Англии. В дипломатических кругах поговаривали, что Сазонов стал министром благодаря покровительству царицы Александры, которая якобы поддерживала с ним не только обычные дружеские отношения. Это, возможно, не было всего лишь слухом, однако ему было наплевать на то, каким образом Сазонов выбился в министры — благодаря своим деловым качествам или чему-то еще. Он твердо знал лишь то, что такой русский министр иностранных дел лично его очень даже устраивает, потому что в проводимой Сазоновым политике он отметил три ключевых момента: во-первых, Сазонов был заинтересован в улучшении отношений с Германией; во-вторых, он втайне сочувствовал националистическим устремлениям поляков; в-третьих, он прекрасно понимал, что Россия к войне не готова. Кроме того, он настойчиво выступал за сближение позиций России и Великобритании. Все это позволяло без особых усилий склонить Сазонова к подписанию данного договора. Не случайно лицо этого русского дипломата сейчас выражало спокойствие и даже радость: его ведь вовлекли в политическую игру, полностью соответствовавшую его замыслам и устремлениям.

Что касается графа фон Берхтольда, то, прежде чем стать министром, он успел поработать на многих ответственных постах, в том числе в должности посла Австрии в России, причем в период далеко не самых дружественных отношений между этими двумя странами. Он был непримиримым противником Сербии и то и дело пытался понудить австрийского императора к довольно сомнительным и даже весьма рискованным в сложившейся политической ситуации действиям. Фон Берхтольд был во всей затеянной теперь игре наиболее проблемным элементом, и он отчетливо понимал, что раз этим вечером австриец находится здесь, то исключительно потому, что руководствуется приказом, полученным им непосредственно от австрийского императора. Берхтольд, конечно же, не вызывал у него никакой симпатии. Вообще-то такое его отношение к графу было не более чем плодом впечатлений от этой первой встречи с ним и многочисленных предрассудков, ибо раньше они ни разу не встречались, хотя фон Берхтольд, будучи одним из самых богатых людей Австрии, вращался в тех же кругах, что и он сам. А вот с кем ему было очень приятно познакомиться (причем довольно близко), так это с красивой дочерью графа, уже одно только воспоминание о которой вызывало у него чувство умиротворения.

Пока он предавался подобным аналитическим размышлениям по поводу присутствующих здесь людей, те время от времени обменивались репликами или же рассказывали друг другу коротенькие остроумные анекдоты — в общем, вели себя так, как обычно ведут себя в подобных случаях дипломаты. Также были слышны тихий шелест перелистываемых страниц (дипломаты — лишь символически — просматривали уже полностью согласованный текст документа) и щелканье колпачков авторучек, которое казалось ему похожим на звуки, раздающиеся, когда тихонько — без лишнего шума — открывают бутылки шампанского.

Как только золотые перья авторучек начали одно за другим оставлять следы черных чернил на бумаге, вычерчивая замысловатые закорючки, называемые подписями, напряжение его мышц постепенно спало, да и щемящее чувство в груди исчезло. Однако испытанное облегчение сменилось бы смятением, если бы он мог в данный момент увидеть — как видят в сказках волшебники будущее через стеклянные шары, — какую сумятицу внесет подписываемый сейчас договор в его собственную жизнь — жизнь, которую он считал очень хорошо налаженной.

Франкфурт, Германия, сентябрь 1913 года

Он ожидал увидеть грязный подвал, в котором пахнет сыростью и плесенью и по которому бегают — среди поломанной мебели и всевозможной рухляди — крысы. Он ожидал увидеть здесь пыль и паутину по всем углам и другие подобные гнусности. Однако в действительности все было совсем не так. Не зря ведь кэптен говорил, что шпионаж — это игра для мужчин, и игра эта полна всяких неожиданностей.

И в самом деле, он находился сейчас ни в каком не в подвале, а в роскошном зале солидного особняка на окраине Франкфурта, украшенного в соответствии с самыми последними веяниями, которыми морочило голову своим почитателям art nouveau[5]. Он мало что понимал в художественном оформлении, однако слышал, как его мать рассказывала что-то про это самое art nouveau, и видел, что ее дом в Челси постепенно трансформируется в соответствии с этими самыми последними веяниями. Порученное ему задание он начал выполнять уже почти год назад в трущобах Амстердама, а теперь вот волею судьбы оказался в высшем свете Франкфурта.

Вообще-то он занимался данным делом уже более чем год: возможно, это было нечто большее, нежели то, что можно было бы назвать первым заданием. Тем не менее, несмотря на свой юный возраст и отсутствие опыта, он был наиболее подходящим агентом для успешного выполнения этого задания, потому что он прожил более пятнадцати лет в Индии, куда направили служить его отца — британского офицера. Его отец, между прочим, был не каким-нибудь обычным британским офицером — он был тем самым Уильямом Слиманом, который разоблачил тугов[6], убивавших ни в чем не повинных людей во имя богини Кали. Именно поэтому его, сына Уильяма Слимана, завербовали и должным образом обучили и проинструктировали, а затем он в течение шести месяцев еще и интенсивно изучал восточные религии — прежде всего индуизм и буддизм, — а также секты и тайные общества.

Его задача первоначально заключалась в том, чтобы внедриться в некое тайное общество, называвшее себя «Ложа каликамаистов» и представлявшее собой организацию, деятельность которой базировалась на религиозных принципах и постулатах, но при этом также имела преступную и политическую направленность, что угрожало и без того хрупкой стабильности мирового порядка. Секретной разведывательной службе Великобритании было известно об этой организации только то, что ее идеологией являлось одно из ответвлений теософии Елены Блаватской. Он раньше никогда ничего об этом не слышал, а потому ему пришлось покорпеть над книгами. Теософия, как стало ему известно, представляла собой вероучение, основанное на эзотерическом понимании Бога, достигаемом медитацией и внутренним просветлением, а также мистической духовной практикой. «Какая-то шайка сумасбродов», — подумалось тогда ему. В 1875 году Елена Петровна Блаватская создала в США Теософическое общество, придерживающееся примерно того же вероучения, однако уже с большим «уклоном» в сторону восточных религий. Данное общество, к тому же, выступило в поддержку целого ряда оккультных, спиритуалистических и эзотерических идей. Члены этого общества подвергали ожесточенной критике христианство и все, что с ним связано, и — под воздействием трудов Анни Безант — стали склоняться к буддизму. «Ложа каликамаистов» не осталась в стороне и очень быстро вовлекла в свои ряды многих бывших приверженцев теософии.

Подобный исключительно духовный аспект деятельности ложи, делавший акцент на духовном оздоровлении своих членов, придавал ей безобидный вид, и на нее никто бы не обратил внимания в эпоху, когда тайные общества и оккультные учения появлялись, как грибы после дождя, и выступали в роли модного развлечения в обществе, духовные устои которого уже сильно расшатались. Однако вскоре начали поступать первые тревожные сигналы: появились сведения, что некоторые из членов этого общества причастны к человеческим жертвоприношениям, осквернению могил, торговле оружием, убийствам и вымогательствам.

В течение уже довольно долгого времени он напряженно следил за неким Отто Крюффнером, которого считал мозговым центром каликамаистов и их денежным мешком — было известно, что он оказывает им финансовую помощь. Прошлое Крюффнера было довольно темным. Он не фигурировал ни в одном из регистров родившихся ни в одной стране мира. Тем не менее он путешествовал — причем очень много — с германским паспортом. Его последним местом жительства считался Кенигсберг, столица Восточной Пруссии, расположенная почти у самой границы с Россией. В этом городе он основал общество «AFV» («Aufbruch fürs Freie Volk» — «Возрождение свободного народа»), представляющее собой полулегальную политическую партию анархистского толка. Кадры для нее черпались главным образом в кёнигсбергском университете «Альбертина», где Крюффнер преподавал санскрит — древний литературный язык Индии, до сих пор еще используемый в индуистских ритуалах.

Впрочем, Секретная разведывательная служба Великобритании заинтересовалась каликамаистами не из-за их преступной деятельности (ибо расследованием подобной деятельности занимались совсем другие государственные службы), а потому что возникли подозрения, что они представляют собой тайную международную организацию, цель которой — развязать войну в Европе и затем расширить ее до масштабов всего мира. Подобная угроза могла на первый взгляд показаться до смешного нелепой, однако, учитывая сложившуюся в мире ситуацию, было бы уж слишком неблагоразумно не воспринимать ее всерьез.

Исходя из того, что сведений о каликамаистах имелось очень и очень мало, его задача, коротко говоря, заключалась в том, чтобы узнать побольше об их философии, их лидере, их ритуалах, о структуре их организации и о взглядах на экономику, политику и социальную сферу…

Общеизвестно, что посторонний человек не имеет возможности взять да и постучаться в дверь тайного общества — тайные общества обычно сами подыскивают новых приверженцев. Поэтому он начал наведываться в одно из тех мест, где таких сторонников могли подыскивать, а именно в дрянное кафе на самой грязной и отдаленной пристани Амстердама. В это кафе приходили никудышные художники и строящие из себя интеллектуалов невежды — приходили, чтобы покурить опиума и попить абсента и таким образом «зарядиться вдохновением». Он сидел там, держа в руках экземпляр «Тайной доктрины» — настольной книги теософов, — терпеливо выжидая, когда его заметят и попытаются завербовать. Ждать ему пришлось месяц.

Он с самого начала почувствовал, что столкнулся с чем-то более значительным, чем обычная секта. Постепенно он обнаружил, что эта секта по сути была прекрасно организованным и четко структурированным тайным обществом, имеющим разумную иерархию и абсолютистскую форму правления, ибо во главе его стоял бессменный и не подлежащий критике лидер.

А еще он с самого начала почувствовал, насколько трудно в этом тайном обществе продвигаться по иерархической лестнице. Прежде чем его приняли в самое низшее из «сословий» (принадлежащих к нему членов общества называли «сайкша»), ему пришлось пройти суровое испытание. После целого года обучения ему была присвоена категория «шишья» — то есть он переместился на вторую ступеньку иерархической лестницы, ради чего ему пришлось пройти обряд посвящения, который назывался «Дикша» и который запечатлелся в его мозгу как расплывчатое воспоминание о чем-то необычайно жутком и неприятном. Он более-менее отчетливо мог воспроизвести в памяти лишь самое начало этого обряда, проходившего во временном храме, собранном на скорую руку из камней и картона в подвальном помещении где-то в пригороде Вены. Данный храм был посвящен Кали-Каме — придуманной самой этой сектой богине ужасного вида, которой члены секты поклонялись и к которой относились с невероятной набожностью, почитали как господствующую над всем, что происходит на земле, созидательницу и разрушительницу, обладающую абсолютной властью над жизнью и смертью. Богиня эта, по сути, представляла собой довольно несуразную помесь богини Кали в ипостаси разрушительницы и бога любви Камы. Сайкша, которым посредством совершения обряда предстояло получить статус «шишья», облачились в пурпурные туники и выстроились в ряд перед алтарем, возле которого сидели, руководя церемонией, те, кто принадлежал к верхушке секты, — четыре парама-гуру и находившийся в иерархии еще выше их Гуру-Дэва. Все обрядовые тексты произносились на санскрите. В начале обряда было прочитано несколько молитв, после чего все присутствующие начали курить гашиш, чтобы войти в священный транс. Войти в него можно было посредством непрерывного повторения мантры[7] «Курума Кали-Кама» и, конечно же, курения гашиша. Начиная с этого момента, его сознание затуманилось, и он впоследствии лишь очень смутно помнил, что к алтарю принесли человеческое тело (он не смог разглядеть, жив еще этот человек или уже мертв) и как Гуру-Дэва, вырвав из него какой-то орган — возможно, сердце, — преподнес его в качестве жертвоприношения богине Кали-Каме, а затем (его все еще бросало в дрожь, когда он об этом вспоминал) предложил его кровь (предварительно для «очищения» доведенную до кипения на священном огне и налитую в священную чашу жизни и смерти) в качестве питья тем, кто проходил обряд. Под конец обряда, насколько он помнил, его охватило такое неудержимое сексуальное возбуждение, какого он еще никогда не испытывал, и начались групповые сношения без различия полов, пока все не достигли оргазма. Когда он проснулся на следующее утро, у него очень сильно болела голова — как после грандиозной попойки в стиле древнеримской вакханалии, — а на груди были выжжены две буквы «К» — выжжены так, что одна из них являлась как бы зеркальным отражением другой. Эти буквы были чем-то похожи на клеймо, которое ставят на шкуре крупного рогатого скота. Ему было очень неприятно об этом вспоминать.

В тот момент, поскольку порученное ему задание было уже почти выполнено, он очень надеялся, что ему больше не придется проходить никакие другие обряды.

Получив статус «шишья», он умело совмещал свое «духовное просвещение» с тайным расследованием преступной деятельности секты, о чем регулярно информировал Уайтхолл, направляя туда отчеты. Эта деятельность секты была всего лишь способом получения денежных средств, необходимых для финансирования самой секты и для обогащения ее руководителей, а настоящая угроза всеобщему миру крылась именно в философии каликамаистов, излагаемой главным образом в наставлении, именуемом «Священное послание», которое написал сам Гуру-Дэва.

За время своего обучения в секте он имел возможность детально изучить фундаментальные положения вероучения, связанного с поклонением Кали-Каме, и когда пришло время составить об этом соответствующий отчет, изложил их в трех пунктах:

1. Двумя основными реальностями человеческого духа являются любовь, она и создает жизнь — и смерть. Созидательная любовь — которая во многих аспектах ассоциируется с половой активностью — приводит к очищению души посредством плотского наслаждения. Человечество не развивается духовно потому, что западные религии подавляют сексуальность, сводя ее всего лишь к средству продления человеческого рода. Смерть же предполагает полное очищение души. Для тех, кто верит в богиню Кали-Каму, уничтожение телесной оболочки является всего лишь одной из ступенек длинной лестницы, ведущей к полной смерти. Каждая из таких ступенек предполагает очередное перевоплощение.

2. Человеческий ум, если его должным образом поупражнять, способен на что угодно. В нем пребывает всемогущая богиня Кали-Кама. Кроме того, считается, что Гуру-Дэва обладает сверхъестественными способностями, ибо он может видеть сквозь предметы, общаться с умершими и вызывать появление огня буквально из ниоткуда. (К сожалению, ему пришлось сообщить своему руководству, что лично он ни разу при проявлении подобных способностей не присутствовал…)

3. Человечество переживает мрачную эпоху, которая называется Кали-юга[8]. Социальное, политическое, экономическое и духовное положение современного человека не позволяет ему достичь полного очищения, обрекая его тем самым на бесконечную череду перевоплощений. Чтобы Кали-юга наконец закончилась, необходимо уничтожить ныне существующее человечество. Духовно подготовленная элита, достигшая уровня мудрости, называемого Джнана-пада, не будет уничтожена, она даст начало новой человеческой расе, состоящей из высокодуховных — почти божественных — существ, прошедших после полной смерти истинное очищение.

Этим и были опасны каликамаисты: они считали себя людьми, избранными Богом, и накапливали ресурсы для того, чтобы быть готовыми к внезапной гибели человечества. Он мог поручиться головой — впрочем, он и так ею очень сильно рисковал, — что одна из целей данной секты заключается в том, чтобы самим спровоцировать «полную смерть» всех людей. Каликамаисты явно не собирались пассивно дожидаться внезапной гибели человечества — они хотели эту гибель приблизить.

Будучи пока всего лишь одним из шишья, он, конечно же, не имел доступа к подобной информации, потому что вопросы такого рода обсуждались только на собраниях руководителей секты. С другой стороны, дожидаться продвижения по иерархической лестнице до уровня этих руководителей означало бы попусту тратить время, потому что таких высот внутри секты можно было достичь отнюдь не благодаря заслугам перед сектой в целом, а исключительно по прихоти главного руководителя секты — Гуру-Дэвы. Поэтому у него не было другого выхода, кроме как перейти к решительным действиям, и он — при участии Секретной разведывательной службы Великобритании — разработал план проникновения на одно из собраний руководителей каликамаистов.

Выяснить, где проходят подобные собрания, оказалось не так-то просто. При этом сотрудникам Секретной разведывательной службы пришлось довольствоваться лишь теми скудными сведениями, которыми они располагали. Единственной имевшейся у них зацепкой, была информация, в которой фигурировали имя — Отто Крюффнер — и название некоего общества — «AFV». Секретная разведывательная служба проанализировала, какое имущество — прежде всего недвижимое — приобретал данный человек и приобретало данное общество за последние несколько лет. Поначалу Секретной разведывательной службе не удалось обнаружить ничего интересного. Однако затем он, просматривая отчеты, заметил нечто такое, что наверняка ускользнуло бы от внимания любого, кто не был достаточно хорошо знаком с деятельностью этой секты. В 1907 году Крюффнер передал обществу «AFV» дом в пригороде Франкфурта, а несколькими месяцами спустя общество «AFV» продало его некоему господину, которого звали Шакти Деви. Тот факт, что имя и фамилия покупателя были явно индийского происхождения, вызвало у него подозрения. Он знал, что и «Шакти», и «Деви» — это имена супруги бога Шивы, которую также звали Парвати, Дурга и… Кали. Так что появилось более чем достаточное основание для того, чтобы установить за данным домом наблюдение.

Дом этот представлял собой типичный особняк богатого буржуа и был расположен в густом лесу в тридцати километрах от Франкфурта. Хотя в нем никто не жил (его двери были заколочены, а окна заложены кирпичом — возможно, чтобы внутрь не могли забраться какие-нибудь бродяги), он выглядел довольно ухоженным. В этом, впрочем, не было ничего необычного, если не считать того примечательного факта, что каждые двадцать восемь дней за три часа до полнолуния туда приходили — не все сразу, а один за другим с интервалом в пятнадцать минут — пятеро мужчин… Ну, вот он вроде бы и вышел на них.

В ту ночь, пробравшись внутрь этого дома, он, затаив дыхание, наблюдал из своего укрытия за одним из тайных собраний руководителей каликамаистов. Как и при совершении культовых обрядов и обрядов посвящения, пятеро «избранных», нацепив маски и облачившись в туники (каждая — определенного цвета), изображали собой пять элементов, из которых состоит человек и вообще все, что так или иначе существует, без которых не было бы вообще ничего и которые называются все вместе «Панчабхута». Благодаря маскам лиц этих пятерых не было видно, да и, обращаясь друг к другу, они использовали ненастоящие имена, а названия пяти элементов мироздания: Притхиви (это слово означает «земля», которую символизировала туника коричневого цвета); Ваю («воздух», белая туника); Апас («вода», голубая туника), Агни («огонь», красная туника), Акаша («эфир» — единственный чистый элемент, являющийся первоисточником всех других элементов и символизируемый черной туникой). В черную тунику, как можно было без труда догадаться, был облачен Гуру-Дэва. Остальные четверо мужчин являлись духовными лидерами, называемыми «парама-гуру». Только один из них — Агни («огонь»), — обращаясь к Гуру-Дэву, называл его «Арьяман», то есть «мой близкий друг», из чего становилось ясно, что он занимает среди парама-гуру наивысшее положение.

Рассевшись вокруг стола, они обсуждали на санскрите — обычном для них языке общения — содержание какой-то книги в красной обложке. По мере того как текли часы и приближалось утро, он стал понимать, что содержится в этой книге. То, что лежало на столе перед этими пятерыми мужчинами, было описанием средства реализации жуткой затеи, которая лично ему казалась неосуществимой. Однако эти пятеро очень детально и без тени сомнений обсуждали это средство, позволяющее — если верить тому, что он услышал, — покончить с ныне существующим миром.

Его настороженность сменилась нарастающей тревогой. Он осознал, что ему необходимо раздобыть эту книгу — раздобыть её во что бы то ни стало.

Утром следующего дня лодка, на которой плыл по реке Майн некий мужчина, натолкнулась носом на тело, покачивающееся на волнах лицом вниз.

На одной из страниц вечернего выпуска газеты «Франкфуртер Цайтунг», посвященных различным происшествиям, было напечатано:

У южного берега реки Майн в районе Заксенхаузена сегодня рано утром было обнаружен труп мужчины. Этим мужчиной, как выяснилось, был южноафриканский торговец Й. X. Д. На трупе имеется след от огнестрельного ранения, а также другие следы насилия. На момент выхода этого номера газеты полиции все еще не удалось установить причины данного происшествия.

На самом же деле этого юношу звали Джеффри Слиман и он являлся агентом Секретной разведывательной службы Великобритании.