Глава 7

Вытершись досуха, Челис надела батиковую юбку и черный лифчик с завязками на шее. Волосы она расчесывала до тех пор, пока они не стали потрескивать, а потом, как обычно, подвернула их внутрь. У нее было всего одно зеркало – в машине, поэтому с косметичкой в руках она направилась прямо туда. Раньше ее гладкому загорелому лицу требовалось лишь легкое прикосновение губной помады, но теперь следовало подкраситься как можно тщательнее, чтобы предстать перед Уолтом во всеоружии и объявить ему, что она не собирается сокращать свой отпуск даже на пять минут. И предложение его она пока принять не готова.

Но что это? Шина спустила! А она еще нарочно растягивала купание и сидела в воде до посинения. И теперь, пританцовывая, хотя уже опаздывает на полчаса, идет к машине краситься, а та вся скособочилась и смущенно поблескивает хромированной решеткой.

Ничего не поделаешь – придется менять колесо, есть надежда, что она еще не забыла, как это делается. Наморщив нос, Челис решила, что это будет несложно, только сначала надо скинуть юбку и лифчик. Эти несносные жара и сырость скоро ее доконают. Воровато оглянувшись на пустой, безмолвный лес, она живо выпрыгнула из своего единственного предмета нижнего белья, черных трусиков-бикини, и тут же почувствовала влажной кожей прохладу легкого бриза.

В маленьком солнечном тупичке среди сосен и хурмы она установила домкрат и принялась качать. Обнаженную спину пригревало солнце. Как приятно, оказывается, побыть голой. Пожалуй, день будет жарким, а раз так, подумала она, пыхтя над застрявшей ступицей, придется искупнуться еще разок, прежде чем одеваться снова.

Она уже освободила два зажима и на чем свет стоит кляла болвана, намертво затянувшего третий, когда вдруг почувствовала, что не одна. Опустившись на пятки, он? стерла пот, застилавший глаза, и яростно взглянула в сконфуженное лицо Бенджамина.

– Какого черта тебе надо? Чего вылупился?

Его густые черные брови удивленно приподнялись.

– Ты еще спрашиваешь?..

– А, черт с тобой! Но сделай милость, отвернись, пока я оденусь.

Она быстро поднялась на ноги и покачнулась: было жарко, а она еще ничего не ела сегодня. Он поддержал ее за плечо, но она отпрянула.

– Остынь-ка лучше, Челис, – во всех смыслах. – Через окно машины он достал ее чистую одежду, которую она там оставила. – Надень это, если тебе так удобнее, но голову прикрой обязательно.

– Не могу же я надеть их прямо сейчас, – простонала она, вытирая испачканными в смазке руками ручьи на лице. – Только посмотри на меня!

– Я смотрю. – Он с легкой улыбкой обвел глазами ее стройную фигуру, задержавшись на маленьких белых грудках, лишь отчасти прикрытых руками, которые она скрестила перед собой. Очаровательные выступы бедер подчеркивали узость талии, а полоски от белья – длину ног, покрытых золотистым загаром. – Вот что, – он стащил через голову тельняшку, – надевай, если ты стыдишься, и подожди меня у озера где-нибудь в тени. Я сменю тебе колесо, потом мы приведем себя в порядок и чего-нибудь поедим. Я сегодня всю ночь провел с больной подругой, так что ты в полной безопасности. Прибереги свой костюм наяды для другого раза. Поменять шину – это, пожалуй, все, что я могу сделать на пустой желудок. Разве что еще полюбоваться чуток кое-кем.

– А как насчет больной подруги?

– Ерунда. Она уже в порядке, а вот тебе не поздоровится, если ты сейчас же не уберешься из-под солнца. Брысь!

Спорить у нее уже не было сил, поэтому она, испепелив его взглядом, взяла тельняшку и отвернулась. Пробираясь сквозь заросли дикой ежевики и ириса, она чувствовала на себе его взгляд, но нарочно не одевалась. Больная подруга, надо же! Можно себе представить, что он за сиделка!

Дойдя до самого берега, она села в густую траву под огромным дубом, расщепленным молнией. Надев влажную от пота тельняшку, она с особенной остротой ощутила запах его тела, приставший к мягкой ткани.

Вскоре появился сам Бенджамин.

– Готово, – негромко возвестил он, опускаясь рядом с ней. Краем глаза она видела его могучие, широкие плечи. По густым темным завиткам на его груди текла струйка пота, и Челис лишь усилием воли заставила себя отвести взгляд от замысловатой медной пряжки на широком кожаном ремне.

– Спасибо. Я очень признательна. Правда, это не значит, что я не могла бы справиться сама.

– Конечно, – степенно произнес он.

– Конечно, – отозвалась она, и ее губы сами собой скривились в усмешке. – Слушай, Бен, а что ты здесь делаешь? Опять работал у Ручья Голландца?

– Нет. Вообще-то я сюда приехал, потому что твой друг Уолтер начал тревожиться. Ты, между прочим, опаздываешь. Уже почти половина двенадцатого.

– Господи, у него же самолет, – ахнула она.

– Не беспокойся, я сумел убедить его не спешить с возвращением в Нью-Йорк. Скажи спасибо, я спас остатки твоего отпуска. Он бы любой ценой добился, чтобы ты улетела тем же рейсом.

– Спасибо, но в этом не было необходимости. Мной не очень-то повертишь, как ты знаешь. – Она проговорила это сухо и тут же отвернулась, чтобы не видеть скептическую улыбку на его лице. – Ну правда же! Веришь или нет, но я бы категорически отказалась возвращаться, пока не почувствую себя в полном порядке.

А Уолт бы закапризничал. Одно к другому, и она сама бы не заметила, как в два счета вылетела бы с работы. Боже ты мой, изумленно подумала она, и вот за этого человека я собиралась замуж?

При ярком утреннем свете перед ее внутренним взором внезапно встало то будущее, которое она сама себе прочила. На нее обрушился калейдоскоп впечатлений. Но одно она осознала четко: нельзя выходить замуж только потому, что не можешь найти логических доводов против этого, даже если тебя все время искусно к этому подталкивают.

– А ты знаешь, что, когда твои волосы ярко освещены солнцем, они блестят красным и синим, почти как лаванда? Ты стала необычайно красивой женщиной, Челис, – заметил Бенджамин так же бесстрастно, как если бы показывал ей стрекозу на цефалангусе.

Показное самообладание разом покинуло ее, и она, беспокойно заворочавшись, поджала колени к груди.

– Не такая уж я миловидная. Холеная – может быть. Симпатичная – если ты будешь столь великодушным. Но…

– Гм, холеная. Именно это я и хотел сказать, – рассудительно проговорил он. Она чувствовала, что он переводит взгляд с ее ступней, испачканных в иле, на потную тельняшку, которую она надела поверх бикини, потом еще выше, на пятно смазки, которой она случайно вымазала лоб. В его глазах горели озорные огоньки. Ну, это уж слишком. Она наклонилась вперед, зачерпнула у края воды пригоршню жирной грязи и, прежде чем он успел увернуться, залепила ему ее прямо в грудь.

Когда она нечаянно коснулась твердого мужского соска, в его сузившихся глазах сверкнуло такое пламя, что она, не выдержав, пустилась наутек.

– Я тебе покажу, как смеяться надо мной! – взвизгнула она и, увильнув от его рук, бросилась в воду.

Он уже почти ее настиг, но вдруг задержался, освобождаясь от штанов; под ними были отнюдь не плавки, а обычные трусы. С трудом оторвав взгляд от его могучего тела, Челис устремилась на глубину, но он быстро ее догнал, несмотря на ее уверенный кроль.

– Не уйдешь… Я тебе помог, сменил колесо, а ты…

Внезапно время повернуло вспять. Юный Бенджамин и чудесным образом преобразившаяся Челис оказались в ситуации, которую она тогда часами проигрывала в воображении. Ее пальцы соскальзывали с его гладких мокрых плеч, и он притянул ее к себе, поблескивая смеющимися глазами.

– Так мы говорили о грязевых ваннах…

– Нет-нет, не говорили, – закричала она, тщетно извиваясь в его сильных руках.

– Значит, ты хочешь получить ответное послание? Что ж, я польщен. – Он посмотрел на нее, игриво прищуря глаза.

Его рука уже шарила под тельняшкой, и он смеялся так же натянуто, как и она. Как ни странно, во всем этом не было почти никакой чувственности. Просто приятно было ощущать на теле его руки. Их ноги переплелись, тела соприкасались, когда они барахтались, чтобы удержаться на плаву. Они были похожи на двух молодых играющих зверьков.

– Тружусь как мул, как раб, все пальцы стер до крови… – напомнил он, кладя ей на лицо твердую ладонь и окуная ее в воду.

Всплыв наверх и отплевываясь, она вцепилась ему в волосы.

– Не забудь, что отдал мне тельняшку со своего плеча, еще вспомни что-нибудь избитое…

Он обвил ее плечи, и она не могла уже опустить рук.

– И какова благодарность? – прорычал он ей прямо в лицо, так что она увидела морщинки у его глаз. – Горсть ила!

Она нырнула, проскользнув под его руками, и всплыла, посмеиваясь, уже на безопасном расстоянии.

– Выражаю тебе самую искреннюю и горячую благодарность, – с дурашливой почтительностью пропела она. – Но ты же знаешь, я могла бы заменить колесо и сама.

– Ну что ж.., тебе повезло, что за тобой приехал именно я, а не этот городской хлыщ.

Он перевернулся и лег на спину, скрестив ноги. Шлепая по воде, она не могла отвести взгляд от его мускулистого лоснящегося тела.

– А действительно, почему он не приехал сам? – спросила она, пытаясь представить себе Уолта, меняющего колесо.., или плывущего в своих шортах по озеру.

– Боялся, что заблудится. Когда я уезжал, он смотрел картинки в гостиной, но боюсь, что, если мы не поторопимся, он вызовет моторизованные войска. – Он непочтительно усмехнулся и легким кролем без всяких усилий подплыл к берегу.

Челис последовала за ним, и ее переменчивое настроение падало с каждым гребком.

– Быстрее, – пробормотала она, когда Бенджамин нагнулся за своими штанами.

Он первым вошел в дом, передал ей одно из полотенец и взял другое себе. Самый легкий намек так сильно повлиял на расположение духа Челис, как будто она инстинктивно поняла, что нужно рассердиться, тогда между ними возникнет барьер. Атмосфера сгустилась слишком неустойчивая, все могло вспыхнуть от одного взгляда, а для нее чувство безопасности – самое главное.

Бенджамин сделал вид, что не заметил, как она внезапно ощетинилась. Он натянул штаны, застегнул молнию и, втянув твердый плоский живот, защелкнул медную пряжку, а потом поднял сброшенную Челис мокрую тельняшку и сдвинул брови. Она, стоя спиной к нему, рылась в чемодане в поисках сухих трусиков.

– Слушай, может, ты выйдешь, пока я одеваюсь?

– Что-то ты сегодня не в духе. Если тебя так раздражает процедура одевания, почему бы не оставить все как есть? Если у твоего дружка от такого зрелища не остановится сердце, то я со своей стороны готов рискнуть.

– Оставь Уолта в покое, он тут совершенно ни при чем!

– Вот было бы хорошо, – сердито пробормотал он сквозь зубы. – К сожалению, кто-то из нас собирается сойтись с ним поближе.

Он вышел, хлопнув дверью, и все оборонительные сооружения, которые Челис возвела в своей душе, смялись, как бумажные голуби. Господи, да что с ней такое? То она на крыльях летает от счастья, то рычит, как бешеная собака.

Челис свернула между каменными стойками, обозначавшими въезд на территорию фермы. Сегодня она не замечала пышной красоты буйно разросшихся цветущих лоз и старых кедров. Она следовала за грузовиком Бенджамина, и в голове у нее была настоящая каша. Нельзя больше позволять ему так с ней обращаться. Но Бенджамин ли в этом виноват? Может быть, Уолт? Или она сама? Как неудачно все они сошлись тут вместе, кисло подумала она, машинально притормаживая у решетчатого заграждения.

Ехать до Ядкин-Трейс оказалось дольше, чем она думала. Дорога начала кружить между обширных холмистых пастбищ, аккуратно огороженных, с точечками гладких черных коров. За вершинами высоких иволистных дубов мелькали крыши хорошо ухоженных строений, в том числе шатер огромного коровника. Но дома еще не было видно. Очевидно, она недооценивала обширность территории фермы. Бенджамин просто велел ей ехать за ним. В таком случае они, пожалуй, добрались уже до другого округа!

Дом вырос внезапно на склоне холма, над рекой. Беспорядочность его формы напоминала здешний рельеф; казалось, будто он за несколько лет вырос здесь сам собой. Как потом выяснилось, она почти угадала. Ей понравилась непритязательная красота жилища Бенджамина. Оно так ему подходило, что она даже удивилась, почему раньше не представляла его себе именно таким.

Дом был стар и не принадлежал к какому-то определенному стилю. Это было продолговатое белое двухэтажное здание со множеством крылец, двустворчатых окон, доходящих до пола, и балконов на обоих уровнях: и завешенных, и застекленных, и открытых. Комнаты выступали наружу под странными углами, словно дом каждый год разрастался под воздействием солнца и дождя. Тем не менее все это великолепно сочеталось вместе, включая полчища виноградных лоз, оплетавших весь этот ансамбль и уже подбиравшихся к заброшенному самшитовому саду.

Затормозив под увитыми ломоносом въездными воротами позади грузовика Бенджамина, Челис вышла из машины прежде, чем он успел открыть ей дверцу.

– Пойдем. Отведу тебя к дружку, а сам посмотрю, что можно сообразить на обед. Хотя, боюсь. Перл уже что-нибудь приготовила.

– Я хочу, чтобы ты перестал называть Уолта моим дружком, – бросила она, идя за ним в маленькую квадратную комнату.

– Извини.

Бенджамин пересек комнату широкими шагами и крикнул экономке, что они хотят есть.

Челис нерешительно переступала по прохладному каменному полу. Ее внимание привлекла высокая узкая картина, наполовину скрытая за плотной завесой из комнатных растений. Она отвела в сторону стебель герани и всмотрелась. Это был оригинальный и очень умело выполненный сериграф Не совсем, правда, в ее вкусе – она предпочитала более четкую технику, – но замысел превосходный.

Вдыхая пряный аромат листьев герани, оставшийся на руке, она просмотрела другие картины и не была разочарована, но как следует изучить их не успела: вернулся Бенджамин с Уолтом.

– Вот ты где, дорогая. Пойдем, я покажу тебе, что я здесь нашел. По говорит, что лично знает некоторых из этих художников. Есть один.., впрочем, сама увидишь.

Она отлично знала эти симптомы. Уолт загорелся. Только на пороге нового художественного открытия его бледные черты озарялись румянцем волнения.

Бенджамин, извинившись, отправился переодеваться, и она почувствовала на своем локте мягкую ладонь Уолта.

– Пойдем, дорогая. Эти сериграфы наверняка банальны, а что ты скажешь о пастелях? По не представляет, чем он владеет, и я намерен, прежде чем уехать из этого райского уголка, подписать с неким Л. Морисом контракт о персональной выставке. Какие у нас планы на ближайшее время? Нельзя ли отодвинуть Ранкина и Тодда на более поздний срок, а на их место…

– Уолт, ты не хуже меня знаешь, что у нас все забито на три года вперед!

– Можно кого-нибудь объединить, сделать выставку трех художников вместо двух, – настаивал он, но Челис покачала головой.

– Уже дана реклама.

– Я это все понимаю, но ты мне вот что скажи… – Он указал ей на большую пеструю пастель, изображавшую несколько обнаженных фигур, разбросанных на фоне папоротников и восточных ковров. – Как я могу пройти мимо художника такого масштаба, когда любую его работу у меня купят прежде, чем я успею ее вывесить?

Так вот что за картинки он смотрел, когда Бен поехал за ней! Шутник! Проглотив смешок, Челис несколько минут внимательно рассматривала пастель. Потом она изучила другие работы в той же комнате, а под конец обратила внимание и на саму комнату, большую, но обжитую и очень уютную. Потертые полотняные чехлы закрывали превосходную мебель. На кремовато-белых стенах висело не меньше дюжины неравноценных по качеству картин, темный деревянный пол был покрыт коврами самых разных цветов. На полках журналы, книги и, как завершающий штрих, огромная ваза стебского хрусталя с пионами в полном цвету. Челис внезапно поняла, что эта комната очень близка ей по духу – как и весь дом. Хотелось свернуться на этом длинном диване и вздремнуть в свое удовольствие.

Но, прежде чем она смогла бы осуществить это намерение, вернулся Бенджамин.

– Если вы готовы отважиться пообедать, то прошу к столу, – добродушно сказал он.

– Вот этот Л. Морис, – вежливо увещевал Уолт, входя вслед за хозяином в маленькую, залитую солнцем столовую, – подает некоторые надежды.., немного грубовато, э-э, но очень милая непосредственность. Конечно, трудно что-либо обещать, но я могу попытаться продвинуть этого молодого человека. На этой стадии поддержка жизненно необходима для такого многообещающего художника.

Прикусив язык, Челис старалась не смотреть на мужчин. Все уловки Уолта она знала наизусть: преуменьшить свою заинтересованность, а потом медленно проследовать от безразличия к снисходительности и, когда жертва почти уже в руках, подступить с ножом к горлу, то есть с контрактом, и наложить лапу на любой мазок по бумаге или по холсту, который художник сделает за ближайшую сотню лет. Уолт всегда настаивал на исключительных правах на своих художников.

Челис уткнулась было в керамическую кастрюлю, но не выдержала и, подняв голову, встретила улыбку Бенджамина.

– Прошу прощения за это, – развел он руками, кивнув на нечто запеченное, содержавшее в себе, казалось, все оттенки серого цвета: зеленовато-серый, розовато-серый и еще какой-то неопределенный коричневато-серый. – Перл сказала, что на сладкое откроет банку персиков; это будет кульминацией обеда, если, конечно, не возможность ботулизма.

– Так вы говорите, что лично знакомы с некоторыми авторами собранных вами работ, – вновь начал Уолт, щедро накладывая себе сомнительную стряпню Перл. – А не знаете ли вы случайно, э-э, что-нибудь об этом господине Морисе?

Бенджамин намазал маслом два крекера, один Челис, другой себе.

– Ее зовут Лара. Да, это правда, она действительно мой хороший друг. А что? – поинтересовался он с таким наивным видом, что Челис, подавив улыбку, быстро опустила глаза.

Он отлично понимает, что происходит, догадалась она. Человека, который сумел собрать такую превосходную коллекцию, так просто вокруг пальца не обведешь.

Бенджамин протянул ей второй бутерброд, и она благодарно улыбнулась. Он кивком указал на блюдо с шинкованной капустой сомнительной свежести под майонезом, но она покачала головой. Она подождет персиков.

Уолт тем временем не умолкал. Возможно, ему удастся уговорить представителя одной из второстепенных нью-йоркских галерей взглянуть на пастель и, может быть, даже выставить ее. Уолт и на милю не подпускал к своим открытиям мало-мальски сведущих агентов.

– Вы, конечно, понимаете, у галереи Кортичелли свои требования, – бормотал он извиняющимся тоном. – Я не могу обещать своего личного участия, по крайней мере официально.

Тут Челис и Бенджамин оба разом заметили, что, целеустремленно преследуя свою добычу, Уолт проглотил несколько больших порций жаркого и увядшей капусты. Челис отчаянно сжала губы и поспешно отвернулась, чтобы не видеть глаз Бена. Они словно разговаривали одними глазами и даже смеялись вместе на фоне трескучего монолога Уолта.

Когда подоспели персики домашнего консервирования, политые густыми сливками и неожиданно вкусные, Бенджамин тактично отверг предложение Уолта по поводу обнаженных фигур, но согласился познакомить его со своим очень хорошим другом, Ларой Морис.

С очень хорошим другом. Эти слова звучали у нее в ушах, когда она смотрела, как он выходит из комнаты, двигаясь с чисто мужским, характерным для него изяществом. Она почувствовала небольшой болезненный толчок, ничего общего не имевший с симптомами пищевого отравления.

Договорившись об импровизированном ужине в мастерской своей подруги-художницы, Бенджамин предложил им совершить экскурсию по его ферме.

– Нет-нет. Нам с Челис нужно еще обсудить кое-что важное, – твердо заявил Уолт. – Я, знаете ли, человек крайне занятой. И хотя в другой раз с удовольствием осмотрел бы, э-э, скотный двор, но теперь, к сожалению, вынужден отказаться за нас обоих. Вы уж не обижайтесь, приятель.

Загрузка...