У меня есть зайка, фрау Марта. Она светло-серого цвета, но ушки и пузико – розовые. А еще у нее голубые глаза. Одета фрау Марта в желтую жилетку, джинсовую юбочку и синие ботиночки. Отчим купил Марту, когда мне было десять, и я назвала ее в честь его кошки, тоже голубоглазой и плюшевой.
Всё-таки он был неплохой человек, мой отчим, хотя мы и не сразу нашли общий язык. Ведь несмотря на то, что я загадала «ракушку» для мамы, в глубине души еще надеялась, что папа просто запутался в себе, но обязательно осознает, какую глупую ошибку совершил, и вернется.
Только он не возвращался. Зато мистер Шульц бросил всё в Вене и переехал к нам со своей кошкой. Вообще-то он хотел, чтобы мы к нему перебрались, но мама почему-то отказалась. Зато мы несколько раз ездили в Вену – на пару летних месяцев. Мистер Шульц учил меня немецкому, а еще мы часто ходили в зоопарк, по абонементу. Квартира отчима находилась в конце Марияхильферштрассе, которую мама ласково называла Марийкой. До зоопарка оттуда – рукой подать. Как раз в магазине на выходе из зоопарка мы и нашли фрау Марту. Она мне сразу приглянулась, маме тоже, и мистер Шульц тут же ее купил.
Хорошие были времена, только через три года мама с отчимом рассталась. Раньше я не понимала почему, а теперь понимаю. Он был для нее как лекарство с истекшим сроком годности – польза сомнительная. Думаю, мама пыталась, но так и не смогла забыть отца. Потому что с тех пор она больше ни с кем не встречалась.
А я продолжала общаться с мистером Шульцом. Он даже присылал мне подарки дважды в год: на день рождения и Рождество. В этом году посылка пришла раньше. В ней оказался огромный набор «Милки» (у нас такие не продают) и кулон FREYWILLE.
Мама обычно не возмущалась подаркам мистера Шульца, а тут возмутилась: очень дорого. Даже позвонила ему и лично высказала свое негодование. Но он ей ответил в духе «только раз бывает в жизни восемнадцать лет». После чего мама еще немного поворчала, а затем успокоилась.
В гимназии тем временем вовсю шла подготовка к Осеннему балу. Он должен был проходить как раз в мой день рождения.
Барби выкинула очередной фортель: решила сделать бал в стиле дискотеки 80-х. Я понимаю, ей уже сорок, и у нее ностальгия.
Мама и крестная тоже в последнее время как соберутся, так начинается представление. Сядут и давай петь: «Ой, Серёга, Серёга, ты не стой у поро-о-о-га!» И всё в таком же духе. Или поставят «Кар-Мэн» и скачут так, что пол трясется. Детский сад, да и только!
Вот и Барби, наверное, ностальгия замучила, только мы тут причем? Нас-то зачем мучить? Она даже меня хотела в это дело втянуть – чтоб я спела «Желтые тюльпаны».
Всё потому, что когда-то я ходила в музыкальную школу. Говорили, что у меня красивый голос. Правда, я уже давно перестала заниматься музыкой, но Ирине Владимировне отказала по другой причине – не могло быть и речи, чтоб я вышла на сцену и что-то там пела перед всеми.
Однако замена нашлась быстро: «Желтые тюльпаны» вызвалась петь Арина, а другие песни – девчонки из параллельного. И Владу тоже втянули, только она должна была танцевать. Влада с самого детства занималась танцами, выступала до сих пор, так что не смогла отвертеться. Ей дали задание поставить номер под «Фаину».
Что происходило на репетициях, я не знаю, – они были по вечерам, но Арина вскоре учудила. Незадолго до начала урока по немецкому, когда Вебер что-то помечал у себя в записях и как обычно делал вид, что его ничего вокруг не интересует, она села на стол и громко вздохнула:
– Эх, зря взялась эти «Желтые тюльпаны» петь. Я тут откопала у Королёвой песню гораздо лучше, – после этих слов она уставилась на Марка Эдуардовича и затянула:
– «Ты не слышишь, как прошу я: «Стань моим!»3
– Это вовсе не Королёвой песня! Ее пела Ольга Прядина! – непроизвольно вырвалось у меня.
– Ого, Акимова! Какие глубокие познания! Прямо не перестаешь удивлять. Откуда сведения? – тут же подала голос Гордеева.
После этих слов Вебер внезапно поднял голову и почему-то пристально на меня посмотрел.
Чёрт, чёрт, чёрт! Зачем я влезла? Опять привлекла к себе внимание, а ведь всё только успокоилось!
Но дело в том, что эта песня была одна из любимых песен тети Нади в выпускном классе. Она ее заслушала до дыр. Я ведь читала тот дневник. Чуть ли не наизусть выучила.
– Знаю, потому что это – любимая песня моей крестной… Была, – выдавила я.
– Да? – оживилась Арина. – А теперь вот и моя любимая. Решено, буду петь ее. А «Тюльпаны» пусть кто-нибудь другой поет, – после этих слов она обратилась к учителю, – Марк Эдуардович, а вы придете на Осенний бал? У вас ведь еще и день рождения в этот день! Мы вас та-а-ак поздравим…
Вебера аж передернуло, после чего он пробормотал что-то невразумительное и снова уткнулся в свои записи. Честно говоря, я тоже вздрогнула и чуть под парту не свалилась. У него день рождения в один день со мной? Ну и дела.
– Да, Марк Эдуардович! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, – заныли остальные.
Он ничего не ответил и продолжил писать.
Тьфу. Смотреть противно. Вебер по-прежнему меня раздражал. Хотя – нет. Пожалуй, теперь он раздражал меня еще сильнее. Надо же – в гимназии продолжает вести себя строго и высокомерно, хотя, как недавно выяснилось, улыбаться он тоже очень даже умеет.
В том, что он не придет на Осенний бал, лично у меня сомнений не было. Но это и хорошо, что не придет, иначе мой день рождения точно будет испорчен. А я всё же намеревалась провести время весело.
Только, как выяснилось, далеко не все намерения воплощаются в жизнь. И тогда, на Осеннем балу, я сама всё испортила.