Терпкий запах тиса (СИ)

3.

Я легла, и в голову полезли совсем ненужные мысли. Чтобы перебить их, я стала думать о ребенке. Получится или нет? И будет ли это девочка? Очень хотелось бы. Когда она подрастет и ей понадобится своя комната, Петьку с Пашкой можно будет переселить в нашу спальню, а самим перебраться в гостиную. Интересно, на кого она будет похожа? У нас с Вадимом темно-русые волосы и серо-голубые глаза. Двойняшки похожи на нас обоих. Кто видит их рядом с Вадимом, говорит, что на него, а кто рядом со мной – что на меня. С работой, конечно, будет сложнее, чем я сказала Вадиму, но ничего, справлюсь. Уж если мы и раньше справлялись…

Нас с ним считали редкими везунчиками, эдакими любимцами фортуны. Одни завидовали, другие полагали, что мы избалованные и пустые, потому что нам слишком легко все дается. «Соболева? – как-то услышала я разговор двух сотрудниц, спускаясь вниз по лестнице. Они стояли площадкой ниже и меня не видели. Тогда я еще была ближе к ним по статусу, не высокое начальство. – Да о чем с ней вообще можно разговаривать? Человек, у которого нет проблем, - это пустыня Гоби».

Даже близкие подруги считали меня патологически везучей, и Маринкин тост подтверждал это как нельзя лучше. Хотя уж она-то точно знала, как непросто нам досталось все то, что мы имели сейчас. Само с неба никогда ничего не падало.

Мы поженились на третьем курсе, когда нам еще двадцати не было. Родители – и мои, и Вадима – отнеслись к этому с большим неодобрением и в помощи практически отказали. Взрослые? Все решаете сами? Вперед и с песней.

Мы снимали комнату в огромной запущенной коммуналке на Садовой, подрабатывали, где могли. Денег иногда не хватало даже на еду. С детьми мы планировали подождать до окончания университета, но они нашего мнения не спросили. Четвертый курс я заканчивала с огромным пузом, которое можно было возить в садовой тачке. Двойняшки родились в июле – слабенькие, постоянно болеющие. У меня был специалитет, а не бакалавриат, но академический отпуск я брать не стала. К счастью, мне пошли навстречу и на пятом курсе разрешили свободное посещение. Да и мама, увидев внуков, смягчилась и стала немного помогать.

А потом? Вадим учился в аспирантуре, писал кандидатскую. Помимо занятий со студентами занимался репетиторством по обществознанию. Я устроилась самым младшим подай-принеси в маленькую рекламную фирму, а по ночам писала километры статей и рекламных текстов. Дети продолжали постоянно болеть, причем по очереди. За стенкой поселилась парочка буйных наркоманов, которая чуть не устроила в квартире пожар. На нервной почве у меня началась экзема – по всему телу пошли зудящие красные пятна, довольно противные на вид. Иногда казалось, что выносить этот ад уже просто нет сил.

Рыдала я потихоньку, чтобы никто не видел и не слышал. Пока Вадим был в университете, а дети спали. Жаловаться? Да ни за что! В этом отношении я была похожа на верблюда. Когда эта зловредная скотина устает идти по пустыне, она ложится на песок и орет. А потом встает и идет дальше. Вот и я так – ложилась на кровать, рыдала в подушку, а потом вставала, готовила ужин, гладила Вадиму рубашки и садилась за ноут писать очередной рекламный опус про элитные труселя или декоративных кроликов.

Родители? Мама сказала бы: «А мы тебе говорили! А мы предупреждали, но ты все сделала по-своему, так и нечего теперь ныть». Только изредка я позволяла себе поделиться с Маринкой, да и то, не вдаваясь в детали и подробности.

Зато жаловаться Вадиму нужды не было – он и сам все понимал. Не утешал, не обещал, что все будет хорошо. Просто обнимал крепко, смазывал мазью мои болячки, покупал какие-нибудь крохотные приятные пустячки. Отрывался от своих занятий, выходил на кухню, отодвигал меня от раковины и мыл посуду. И мне становилось легче. И уже никаких уверений не надо было, чтобы точно знать: если мы вместе, значит, все будет хорошо. Уже одно это хорошо – а будет еще лучше.

А потом вдруг стало легче. Петька и Пашка пошли в школу и, как ни странно, почти перестали болеть всем на свете. Отец Вадима умер, и нам внезапно досталась довольно приличная трешка на Удельной (со свекровью они давно были в разводе). Вадим стал самым молодым доцентом во всем университете, начал писать докторскую. Посыпались неприлично большие гонорары за статьи, монографии и лекции. А меня пригласили начальником направления в крупное PR-агентство.

Года три у нас все было достаточно гладко. Относительно, конечно. Впахивали мы оба – мама, не горюй. Двойняшки то не слушались, то хулиганили, то приносили из школы двойки. У родителей начались проблемы со здоровьем. Но между нами с Вадимом все было идеально. Идеальные отношения, идеальный секс. Конечно, время от времени мы ругались, но это напоминало облачка на небе в ясный день – пробежало, скрыло на мгновение солнце, и снова все сияет. В памяти это время осталось как один большой летний праздник.

А потом что-то случилось. Это было ровно пять лет назад. Я запомнила хорошо, потому что мы с девчонками как раз отметили мое тридцатилетие – первый раз в «Абрикосове». Тогда еще без Киры. Вадим должен был за мной заехать, но позвонил и сказал, что задерживается, предложил вызвать такси. Почему-то меня это очень задело. Масла в огонь подлила Нина: что-то, Лера, твой трудоголик совсем затрудился. Трудно сказать, был ли действительно в этом какой-либо намек, или мне так показалось, но стало не по себе. Хотя, скорее всего, получилось по расхожему выражению: сама придумала – сама обиделась.

До этого я никогда не ревновала Вадима. Во-первых, он не давал повода, хотя вокруг него всегда была прорва девушек, молодых женщин – студентки, аспирантки. Во-вторых, я была уверена, что вся отпущенная на мою долю ревность была израсходована в пятнадцать лет. Что я переболела ею, как болеют ветрянкой – чтобы навсегда получить иммунитет. Но я ошибалась.

Впрочем, это была странная ревность. Я не страдала, не подозревала, не воображала душераздирающие сцены. Не рылась в карманах, не лезла в телефон или в компьютер. Не принюхивалась к его одежде, пытаясь уловить запах чужих духов. Подобное мне вообще было глубоко противно, и я бы себе никогда ничего такого не позволила. Даже если бы поводы для ревности были основательными. Но у меня поводов не было вообще. Если хорошо подумать, это, скорее, была даже не ревность в чистом виде, а какое-то тоскливое ощущение, что Вадим меня больше не любит. А раз не любит – что ему мешает мне изменить? Порядочность, чувство долга? Что ж, бывает, что даже очень порядочные мужчины уходят от уже нелюбимой жены к другой женщине.

С чего я это взяла? Спустя пять лет я, пожалуй, не сказала бы определенно. Что-то такое, определенно, было, не на пустом же месте возникла эта тоскливая растерянность. Вадим действительно стал чаще задерживаться. Бывал нервным, раздражительным. Мог так сильно задуматься, что не сразу слышал, когда я к нему обращалась. Мы стали реже проводить время вместе, заниматься любовью.

Сначала я пыталась осторожно выяснить, что происходит.

Не выдумывай, говорил он, все в порядке. Просто на кафедре проблемы, монография поджимает, декан идиот, приглашение в Лондон отменили.

Я понимала, что все так и есть. Но думала, что это наверняка не все.

В июле мы отметили на даче день рождения близнецов, а когда возвращались в город, поссорились. Даже повода особого не было, просто у обоих выплеснулось раздражение. Мы не разговаривали день, второй, третий. Мне казалось, что мы корабли, которые шли параллельным курсом, но вдруг развернулись и начали стремительно удаляться друг от друга.

Лето выдалось дождливое, унылое. У меня все валилось из рук, ничего не радовало. И вдруг все стало безразлично. Одним серым пасмурным утром я проснулась, посмотрела на сопящего в подушку Вадима и подумала, что, наверно, я его тоже больше не люблю. Мы были женаты десять лет, столько всего пережили вместе, у нас росло двое сыновей, но в тот момент мне показалось, что рядом со мной в постели совершенно чужой человек.

Вечером я отключила телефон и до поздней ночи бродила по улицам. Заходила в кафе, пила крепкий черный кофе, пока не началось самое настоящее отравление кофеином. Ночи были еще белые, хотя уже «Петр-Павел день убавил». Призрачный свет, мистика Петербурга. Особый запах северного лета, закованного в камень. Разведенные мосты – и мы с Вадимом были такими же мостами. Две половинки над темной водой. Странное ощущение, как будто я оказалась одновременно в нескольких временных пластах – в прошлом, настоящем, будущем.

Какой-то мужчина окликнул меня, назвал по имени. Я скользнула равнодушным взглядом, не узнала, прошла мимо.

Вадим не спал. Когда я открыла дверь, он вышел в прихожую – одетый.

«Где ты была? – спросил он, изо всех сил пытаясь сдержаться, не наорать на меня. – Телефон недоступен. Я уже не знал, что думать, где тебя искать. Всех твоих подруг обзвонил, никто ничего не знает. Подумал, что, может, на дачу поехала, но побоялся туда звонить. Если тебя там нет, у всех было бы по инфаркту на брата»

Я молчала, глядя мимо него.

«Где ты была?» - повторил он, подойдя ближе, и я подумала, что у него на редкость противный голос. И как только раньше не замечала.

«Тебе-то не все ли равно? – огрызнулась я. – Не твое дело. Гуляла».

Мне показалось, что он меня ударит, и я, наверно, этому даже обрадовалась бы. Потому что можно было развернуться и уйти. Куда глаза глядят. Но Вадим ничего не сказал. Обогнул меня, как неодушевленный предмет, ушел в гостиную и закрыл дверь.