Территория отсутствия

Глава 3

Фирма «Ясон» занималась антиквариатом. В штате числились трое: секретарь, водитель-экспедитор, бухгалтер. Последняя выступала в двух ипостасях: супруги владельца и контролера деньжат. Деньги в «Ясоне» любили пылко, беззаветно, лаская родной синоним иноземного «баксы» всевозможными приятными суффиксами: денежки да деньжатки казались доступнее других обозначений звонкой монеты. Как ни странно, подхалимство к дензнакам возымело эффект: редкие денежные капли обернулись ручейком. Коммерсанты от свалки, которые прежде сбывали свое старье чохом, унизительно торгуясь за каждый рубль, смогли позволить себе уютный салончик на Садовом кольце, где не хуже других принялись обмахивать щеточкой замызганный веками товар. Куцый штат пополнился экспертом и продавцом-консультантом пенсионного возраста, способным своими сединами и презентабельной внешностью вызывать доверие у покупателей. Полковник бронетанковых войск в отставке приходился папой одному из депутатов Государственной Думы, в антикварный салон сунулся из грусти по прошлому да вредности к непутевому чаду. Когда в «Ясон» позвонил очередной претендент и представился, Леночка подумала о забавном совпадении двух редких фамилий: одной — уважаемой и желанной, другой — просто смешной. Однако прыскать в трубку не стала, вежливо задала пару-тройку дежурных вопросов, спросив для проформы о детях.

— Сын с дочерью.

— Мальчик ходит в школу? — провоцировала откровенность настырная Карасева.

— Взрослый. Еще вопросы есть?

— Нет, замечательно, нет, — зачастила Леночка, сообразившая, наконец, с кем говорит. — Приходите, пожалуйста, завтра, часам к десяти, устроит? Я доложу о вас Игорю Дмитриевичу.

— Буду! — рявкнул в трубку командный голос. Депутатову папе пришлось по душе, что девица не тыкала в нос «господином», а уважительно именовала свое руководство. Подобная манера свидетельствовала о дисциплине и добрых традициях в коллективе.

Бережно опустив трубку на рычажок, Карасева помчалась к высокому начальству.

— Игорь Дмитрич, только что звонил отец Козла, он хочет у нас работать!

— Милочка, — величаво остановила возбужденную секретаршу бухгалтер, — почему вы врываетесь в кабинет без стука? — Виктория Акакиевна, пообщавшись с дворянской рухлядью, вообразила себя аристократкой, а потому обращалась к другим снисходительно и свысока, убежденная, что подобный тон говорит о породе. — Будь то козел или корова, как можно столь возбуждаться? Разве кто вас бодает в спину? — пошутила жена шефа, довольная собственным чувством юмора.

— Успокойся, Елена, — высунулся из-за плеча супружницы Подкрышкин, — и перестань кудахтать! Что за домашний скот ты вздумала тут разводить и где твой пастух? — в умении острить муж старался не отставать от жены, ревностно подсчитывая количество острот на массу каждого тела. Друг с другом супруги состязались в остроумии редко: перед равным — резона нет никакого.

— Игорь Дмитрич, вы не поняли! — демонстративно игнорировала бухгалтера секретарь. Леночка терпеть не могла эту заносчивую колоду, справедливо полагая, что из Карасевой вторая Подкрышкина вышла бы куда лучше первой. — Только что я говорила по телефону с Козлом, отцом Геннадия Тимофеевича, ну, того, — она многозначительно закатила глаза, — понимаете? — Дети своей страны, они все, от мала до велика, красноречивые взгляды и жесты разумели лучше пустых слов.

— Серьезно?! — разом отреагировали, наконец, адекватно на необычную новость супруги. — Ты не шутишь?

— Я на работе! Козел Тимофей Иванович позвонил по объявлению, которое мы давали в «Экстра-М», и напросился к вам, Игорь Дмитриевич, на прием, — подкорректировала телефонный разговор сотрудница «Ясона». — Я предложила прийти завтра, в десять утра.

— Зачем? — никак не врубалась бестолковая пара.

— Он хочет работать у нас продавцом. Господи, я же вам уже целый час толкую: по объявлению!

— Игорь… — дошло в конце концов до одной.

— Вика… — прошелестел в унисон другой. И оба повернулись к третьей.

— Свободна! — бизнес с благородством несовместимы. Зажравшиеся бизнесмены часто беспардонно выдворяют за дверь способных на бескорыстное служение делу.

Так в антикварном салоне появился Тимофей Иванович, перещеголявший бухгалтера своей многоликостью, совмещая в одном лице продавца, консультанта, кассира и надежду на покровительство сына. Последняя подкачала: отец и слышать ничего не хотел о потомке, окопавшемся в одном из высших органов власти.

— Честному человеку туда вовек не прорваться, уж ты поверь мне, Машенька, — делился своими мыслями с экспертом старший Козел, — я знаю, что говорю. Геннадий с детства жульничал. То марками приторговывал, которые я дарил, то деньги на школьные завтраки с процентами в долг одноклассникам давал. Я, как узнал про эти проценты, порол его ремнем до посинения. А однажды что учинил, стервец! Пристал к сестре, дескать, давай играть в банк: скидываемся в общую кассу по рублю, через неделю я выдаю тебе рубль десять, потом — рубль двадцать, каждую неделю — на десять копеек больше, это называется «с процентами». Ты — вкладчик, я — банкир, согласна? Наша дуреха и согласилась. Одну неделю выплатил, другую, а на третью развесил по всей квартире бумажки: банк лопнул. Десять лет ему тогда было, ну не шельмец? — не удержался от восторга отец, потом спохватился и добавил со вздохом: — Я его, конечно, выпорол. Да разве ж натуру ремнем перебьешь? И не знаю, в кого он у нас такой уродился, не человек — деляга. Теперь вот вместо банкира в политика играет. Ох, доиграется!

Тимофей Иванович проникся к новенькой сразу, прикипел душой к серьезной и вдумчивой сотруднице, как к дочке. Собственная дочь вниманием не баловала, названивала для галочки по разу в полгода, чтобы помнил, кому наследство оставить, вот и вся ее дочерняя любовь.

— У меня квартира хорошая: рядом с метро «Фрунзенская», трехкомнатная, — похвастался как-то перед Марией отставной танкист. — Дом кирпичный, паркет дубовый, пластиковые окна недавно поставил, ремонт сделал. Комнаты все большие, изолированные, потолки трехметровые. Вот возьму назло всем да отпишу тебе, примешь от старика подарок?

— Живите, Тимофей Иванович, долго, — улыбалась Мария наивным планам, — и не обижайтесь на детей. Я уверена, они вас любят. Просто, жизнь сейчас сумасшедшая, некогда в зеркало посмотреться, не то что расхаживать по гостям.

— Про родных нельзя забывать никогда, — нахмурился старший Козел. — А в зеркала глядеться тебе ни к чему, и так хороша. Уж ты мне поверь, я знаю, что говорю. Жена, покойница, красавицей была, мужики гусаками за ней шеи тянули. А ты здорово мою Аню напоминаешь, — вздохнул вдовец. — Видно, все красавицы друг на дружку похожи. Это уродки каждая сама по себе: у кого нос длинный, у кого глаза щелками, у кого задница по земле волочится.

Она слушала пустые бредни и отдыхала душой. Здесь, в «Ясоне», экс-сеньора многому научилась: напускать на себя простодушный вид, выдавать желаемое за действительное, безошибочно угадывать мысли другого и не гнушаться ничем.

Специалист по русской иконографии познакомилась с блошиным рынком, куда ее повадился таскать за собой неугомонный шеф. Последний поход на блошинку неожиданно спровоцировал перемены в размеренной жизни эксперта.

— Сюда надо приходить пораньше, — вздыхал крупный спец по старью над сказкой об ушедшей пять минут назад панагии с алмазом, — часикам к шести, тогда еще можно что-то нарыть.

— Эт-точно! — охотно подтвердил «сказочник», шустрый шатен лет тридцати с хитрыми глазками и острой бородкой. — Как говорится, кто рано встает, тому Бог подает.

— Что же можно здесь увидеть в такую рань? Сейчас ведь не лето, в это время совсем темно, — изумилась блошиная дебютантка.

— А народ фонарики на шапки цепляет и шастает между рядами, как шахтеры в забое, нет проблем! — на крохотной территории, отхваченной шатеном у длинного лавочного ряда, предлагались собирателям всех мастей пара восточных дырявых кувшинов, ржавый немецкий шлем, медный чайник с расплющенным носом, бронзовые статуэтки разных калибров, потускневшая братина, слегка деформированная и покрытая патиной, под которой просматривался белый металл.

— Сколько? — нацелился на ковш Игорь Дмитриевич.

— Пятьсот. Восемнадцатый век, серебро.

— Рублей?

— Долларов.

— Дорого.

— Торгуйтесь, это не под запретом, — с ухмылкой предложил торговец.

Торг закончился победой Подкрышкина, скостившего цену на целую сотню.

— Маш, это правда серебро? — восторженно зашептал удачливый коммерсант, отлипнув, наконец, от «прилавка».

— Думаю, правда.

— И восемнадцатый век?

— Похоже.

— Здорово! Мы этот ковшик приведем в порядок и выставим за две штуки зелененьких. Как думаешь, клюнут?

— Не знаю, я в торговле ничего не смыслю.

— И напрасно! Думаешь, я торгашом родился? Жизнь заставила, с учительским дипломом куда сейчас рыпнешься? Я ведь физик, Маша, вел старшие классы. Потом плюнули мы с физикой друг на друга и разошлись, как говорится, любовь была без радости, разлука стала без печали. Мне кажется, ребятки мои и не заметили, когда в физкабинете перед ними загундил другой. А я пошатался-поболтался, что тебе дерьмо в проруби, да подался в антиквары, — откровенничал владелец «Ясона», вдохновленный удачной покупкой. — Первый раз на блошинку попал, когда Виктории шубу искали. Одеться-то женщине хочется хорошо, правда? А деньжат нет, вот и двинули сюда. По наводке, конечно, своим бы умом никогда не доперли.

— Нашли?

— Шубу? А то, за копейки и как новая! Нам это дело понравилось, еще кое-что здесь прикупили, потом свое старье стали сбывать. Поначалу стеснялись, знакомых боялись встретить, после ничего, попривыкли, — удивлял шеф. — А уж каким путем на антиквариат вышли, так это отдельная песня. Как-нибудь потом расскажу, если представится случай. Только ты не вздумай никому трепаться, ясно? — нахмурился предатель просвещенческой нивы, спохватившись, что с откровенностью переборщил.

— Конечно, Игорь Дмитриевич.

Успокоенный шеф прижал крепче к боку приобретение, сулившее неплохой барыш, бросил досадливый взгляд на ряды.

— Знаешь, сколько тут конкурентов шныряет? Не поверишь, если скажу. Саранча чертова! Я-то сюда теперь редко заглядываю, — бесстыдно соврал завсегдатай. — У меня ребята по Тверской губернии шарят, в Архангельскую иногда мотаются, — невысокий Подкрышкин вдруг съежился и забормотал: — Прикрой меня, Маша, не хочу натыкаться на этого типа, — юркнул за спину эксперта и прошмыгнул к выходу, бросив короткое «пока».

— Вот уж кого не ожидал здесь увидеть! — приветливо улыбаясь, в двух шагах застыл хозяин «Ледяного дома». — Добрый день, решили сравнить нашу блошинку с римской?

«Убью болтуна!» — разозлилась на старого друга Мария.

— Здравствуйте, я тут по работе, не для сравнения.

— Да? И кем трудитесь, если не секрет?

— Консультантом по антиквариату.

— Надо же, — уважительно заметил Стернов. — А меня не проконсультируете? Давно охотился за одной вещицей, а она всплыла здесь, на блошинке. Приятель позвонил, сказал, кто продает. Правда, продавец оказался с тараканами в голове: из принципа торгует только тут, никаких других путей сбыта своего товара не признает. Вот, пришлось Магомету идти к горе, — шутливо пожаловался он. — А вы не могли бы взглянуть на мою покупку? Очень интересно услышать мнение специалиста.

— Вы не похожи на человека, который тратит время на охоту за безделицей.

— Такие слова для меня комплимент. И все-таки очень хочется убедиться, что деньги не выброшены на ветер. Знаете, человек одержимый часто ведь совершает ошибки, — в ответ ясоновский эксперт равнодушно пожала плечами. — Спасибо, — обрадовался одержимый «охотник», приняв безразличие за согласие, — только отойдем в сторонку. Народ тут всякий, провоцировать неприятности ни к чему. — Он осторожно взял специалиста под локоть и повел к выходу. — А что за человек так спешно вас покинул? Друг?

— Сотрудник.

Стернов остановился под голой березой, где у сугроба топталась старушка с мужским тулупом на плечах и допотопной фетровой шляпой, нахлобученной на голову поверх серой вязаной шапки.

— Девушка, купите мужу дубленку! Натуральный мех, триста рублей. За эту цену никогда ничего приличного не найдете.

— Спасибо, уже купили, — довольно ухмыльнулся «муж» и зашел к «тулупу» в тыл.

— А шляпу? Шляпу не надо? Настоящий фетр, сейчас такой днем с огнем не найти! Отдам дешево, за десятку.

— Извините, мне надо идти, — не выдержала Мария и решительно шагнула вперед, подальше от одинокой березы и такой же бабки с ее барахлом, оставшимся от покойного мужа. Про Стернова старалась не думать, злясь на собственную способность вляпываться в идиотские ситуации. Она устала, замерзла и если Подкрышкину была подчиненной, вынужденной таскаться в свой выходной по помойке, то этот тип для нее — случайный прохожий, которого занес сюда не иначе как черт.

— Мария, подождите!

Беглянка резко тормознула и развернулась.

— Хотите консультацию? — процедила сквозь стучащие от холода зубы. — Извольте: антикварный салон «Ясон» открыт с десяти до семи, приходите, проконсультирую. Час работы стоит двадцать долларов, оплата вперед. Под березами и тулупами профессиональных советов не даю.

— А личных? Можете посоветовать безмозглому идиоту, который на радостях, что вас вдруг увидел, стал вести себя как последний дурак? Или таких советов женщина не дает?

— Почему же? Если психолог, легко, — и клацнула зубами.

— Да вы, никак, замерзли совсем! Может, пообедаем вместе? Не отказывайтесь, прошу! Обещаю, что не буду приставать с глупыми вопросами, а про панагию даже не заикнусь. Если захотите, расскажу что-нибудь интересное. Например, что Иисус не был евреем или о десертах. Кстати, на прошлой неделе вышла моя книга «Маленькие безумства больших людей», там много занятного о великих сладкоежках, начиная с Адама.

— Во-первых, я атеистка, а во-вторых, откуда вы можете знать про вкусы Адама?

— Так он же яблоко надкусил, — невинно доложился адепт углеводов, — потом пристрастился к яблочному пирогу.

Она невольно улыбнулась и неожиданно почувствовала зверский голод. С утра болтаться на морозе, плеснув в себя наспех чашку кофе, — дело неблагодарное, требует компенсации хотя бы хорошим обедом. Вспомнились ароматы «Ледяного дома», Маша сглотнула слюну.

— Хорошо, но при условии, что вы не будете меня пытать об антиквариате.

— Могила! — шутливо поклялся любитель старинных вещиц и потянул ее за руку: — Пойдемте быстрее к машине, не то сейчас вы окончательно замерзнете и превратитесь в ледышку. А мне совсем не хочется выставлять вас третьей у входа в мой ресторан.

…Маленький подвальный ресторанчик в подметки не годился «Ледяному дому». Черно-белые клетчатые скатерти, простая мебель, голые стены — любой дизайнер покраснел бы от стыда за своих собратьев. Разочарованная клиентка повела носом, стараясь уловить запахи и по ним определить качество здешней кухни.

— Шеф-повар — француз из Прованса, — уловил жалкие потуги спец. — Готовил самому Депардье, а Жерар знает толк в хорошей еде.

— Депардье ваш знакомый?

— Встречались, — проигнорировал иронию ресторатор. — Здесь подают потрясающего зайца в апельсиновом суфле. Хитрый Мишель не выдает рецепт, как я к нему ни подъезжал.

— Знаете французский?

— Нет, в языках я, увы, не силен. На бытовом уровне общаюсь по-английски, чуть получше знаю болгарский с польским, вот и все.

— Не так мало.

— Ерунда, не моя заслуга. Приятель болгарин, он и поднатаскал. Славянские языки вообще друг на друга похожи, у них же общий праязык.

— А польский?

— Тоже благодаря личным контактам, правда, менее приятным.

…Этот кухонный дока действительно знал немало. Правда, знаниями был нафарширован, как баклажан всякой всячиной, но выходило интересно и вкусно. Рассказчиком он оказался занятным: остроумным, не лезущим за словом в карман. Мария впитывала новую информацию, с удовольствием поглощая хваленого зайца. Когда перешли к кофе, за окнами стало темнеть. Известное дело, зимние сумерки самые ранние и всегда с намеком не засиживаться на чужой территории. Она подчеркнуто озабоченно посмотрела на часы.

— Понял, — улыбнулся Стернов и поискал глазами официанта. — Спасибо, Мария, что согласились со мной отобедать. Вас подвезти?

Нет, сама попрется в потемках! Если б не этот дурацкий обед, давно отдыхала бы дома. Под пледом, с чашкой кофе, перед уютно бормочущим телевизором или с книжкой в руках, а не развешивала уши, глядя на ночь.

— Нет, спасибо, мне недалеко. После сытного обеда полезно прогуляться.

— Как знаете, — равнодушно бросил Стернов и уткнулся носом в поданный счет.

В метро она покипела от злости, но быстро остыла (подобные типы эмоций не стоят) и переключилась на собственные проблемы, требующие действительно серьезного к себе отношения. Проблемы дышали в затылок, наскакивая одна на другую, решений не просматривалось даже на горизонте. Во-первых, квартира. Жить на отшибе в двухкомнатной хрущобе становилось все тягостнее и сложнее. Добираться до работы — одна головная боль. Мария перепробовала разные варианты, каждый был с нервотрепкой и занимал полтора часа, а то и все два. Она больше уставала от дороги, чем от рабочих дел. Это угнетало и вызывало тихую ненависть к околотку, в котором жила. Требовалась срочно машина или жилье в приличном районе, на то и другое не было денег. Во-вторых, становился проблемным мифический герой, который рыскал в поисках золотого руна по убогим деревенькам России, не гнушаясь свалками и блошинкой. Гордое «Ясон» прилепилось не к тому адресату, этому скорее подошло бы «хламида», поскольку чета Подкрышкиных рядилась в солидных антикваров неумело и тупо. Новая сотрудница осознала довольно быстро, что бросила якорь в ил: вязкий осадок не гарантировал надежности причала. После первой зарплаты, которой едва хватило до следующей, несмотря на удачную сделку с участием эксперта, она уныло признала, что приличных денег здесь не видать, а вот корысть, дилетантство и жадность мозолили глаза на каждом шагу. Мария удивлялась, как «Ясон» вообще умудрялся не пускать пузыри. Через три месяца стало очевидно, что работу также необходимо менять. Эти обмены, плодившиеся со скоростью мысли, не давали покоя, жужжа в голове, точно осы. Чтобы разогнать назойливых насекомых с их ядовитыми жалами, требовалось одно: деньги. Но где достать столько, чтобы разом от всех избавиться, не охочему до коммерции искусствоведу казалось неразрешимой задачей.

— Машенька, — вывел из задумчивости знакомый голос, — вот так встреча!

— Добрый вечер, Тимофей Иванович, — она поднялась с обшарпанного дерматина, — садитесь.

— Нет-нет, я вот молодого человека попрошу подвинуться, можно? — парень молча скользнул задом в сторону. — Спасибо. А ты, Машенька, разве по этой ветке ездишь? Твоя ведь, кажется, серая? — проявил осведомленность товарищ по работе.

— Серая.

— А почему без провожатых? В Москве вечерами красивой девушке одной ходить небезопасно.

— Я не боюсь. А опасности нас поджидают и днем.

— Это правда, — со вздохом поддакнул Тимофей Иванович. — Я вот, Машенька, от сына еду. Покушение было сегодня на оболтуса моего, машину взорвали. Сам-то Геннадий, слава Богу, не пострадал, а водителю досталось. Я, как по радио услышал, так и рванул к Генке. Родительское сердце отходчивое, в такие моменты забывает про все обиды.

— Почему же сын не отправил вас домой на машине?

— Э, нет, я уж лучше своим ходом. Как говорится, тише едешь, дальше будешь.

— Осторожно, двери закрываются, — пробубнил механический голос. — Следующая станция «Фрунзенская».

— Господи, — опешила ротозейка, — я же кольцевую проехала!

— Успокойся, Машенька, — пресек попытку вскочить Тимофей Иванович. И вдруг неожиданно предложи: — А знаешь что, пойдем ко мне в гости! Чайку попьем, у меня торт вкусный, «Птичье молоко» называется, пробовала?

— Девчонкой я его обожала.

— Ну вот, — довольно улыбнулся зазывала. — Правда, уважь старика, Маша. Ко мне уже давно в гости никто не захаживает. Как жену похоронил, так все боевые друзья разбежались. Понять их можно: дом без хозяйки пахнет не пирогами, а одиночеством. Кому охота сиротством дышать? Кстати, сегодня ровно пять лет, как Анюты моей не стало, день в день. Пойдем, Машенька, помянем ее светлую душу. Очень уж ты на нее похожа, как срисована. Только Аня брюнетка была, а ты светленькая.

— Хорошо, — решилась Мария, — но только ненадолго, завтра рано вставать.

— Спасибо, Машенька! — просиял старший Козел. — А за дорогу не волнуйся, я такси вызову и номер запишу, чтобы не вздумал шутки шутить, — отставной полковник обычно изъяснялся короткими, рублеными фразами, не разговаривал — вколачивал гвозди. Но с Машей его лексикон выворачивался наизнанку, делая нелепым словесный прикид.

…Тимофей Иванович скромничал, когда хвастал своим жилищем. Огромная трехкомнатная квартира сияла чистотой и вызывала желание потянуть с уходом.

— А кто вам убирает, — с интересом оглядывалась гостья, — домработница?

— Еще чего, стану я сюда чужих допускать! Сам я убираюсь, Машенька, сам. Надо же чем-то заполнять выходные? Да и не привык я без дела сидеть. Раздевайся, проходи. Хочешь руки помыть? Вот ванная, туалет рядом. У нас ведь в армии больше всего ценились порядок и дисциплина. Это на гражданке шалтай-болтай, а у военных не забалуешь. Подраишь пару раз вне очереди нужник, сразу вся дурь выскочит. Я, Маша, терпеть не могу лентяев, с малолетства приучен к труду. Хоть плотничать, хоть малярничать, хоть по электрике — все сам, — докладывал рукастый хозяин, подавая гостье чистое полотенце. — Это детки у меня косорукие, разбаловала их жена. Все жалела, что приходится часто отрывать от друзей, от школы. Нас же первое время где только не помотало! Ты сладкое любишь?

— По настроению.

— Будем считать, что для моего торта у тебя сейчас самое подходящее, согласна? — Она молча улыбнулась. — Вот и молодец, ненавижу кривляк. Присаживайся, Машенька, к столу, поухаживаю за тобой, давно себе такой роскоши не позволял, — он ловко разрезал торт, заварил чай, выставил на стол беленькую, пару рюмок, консервированные огурцы из банки, нарезал тонкими кружками салями и не умолкал при этом ни на минуту — Побросало нас по Союзу достаточно, в каком только округе не был. И в Северо-Кавказском, и в Туркестанском, Дальневосточном — везде Родине служил. После академии забрали в Генштаб. Сначала дали жилье в Кузьминках, потом, когда я возглавил отдел, переселили сюда. А ты, Машенька небось коренная москвичка?

— Да.

— Так я и думал. Ну что, дочка, помянем жену мою, Анну? Царство ей небесное, как говорят. Я хоть в Бога не верю, но обычаи соблюдаю, — он поднял рюмку. — Давай выпьем за ее легкую душу. Небось радуется сейчас на небесах, что мужу есть хоть словом с кем перемолвиться, — он понюхал водку. — Хороша! — и осушил одним глотком хрустальную стопку. — Закусывай, Машенька, не стесняйся.

«Дочка» молча захрустела огурцом.

— А у самой-то родители есть?

— Умерли.

— Оба?

— Да.

— Ну что ж, давай помянем и твоих, — Тимофей Иванович снова наполнил рюмки. — Царство небесное… Как звали-то?

— Татьяной и Николаем.

— Пусть земля будет пухом Николаю и Татьяне, — опрокинул стаканчик и, не закусывая, потянулся к чайнику: — Может, чайку?

— Спасибо.

— Имя хорошее у твоей матери, русское, — хлебосольный хозяин вывалил на тарелку огромный кусок торта и придвинул гостье.

— У меня бабушка была немка, Генриэтта.

— Надо же! А немчура, дураки, с нами воевали. Лучше бы их бабы в мужиков наших влюблялись, как твоя бабушка, да рожали красивых детей. Любовь — она куда лучше войны, — на тумбочке зазвонил телефон. — Извини, Машенька, — Тимофей Иванович снял трубку. — Козел слушает! — в следующую минуту лицо его вытянулось, и бывший танкист гаркнул командным голосом: — Прекрати, и слушать ничего не хочу! Мы с твоей матерью прожили тридцать лет, а ты, как шар от лузы к лузе гоняешь, не знаешь, в какую броситься. Смотри, сын, не пробросайся, — помолчал, выслушал абонента и сурово добавил: — Жизнь, Гена, не бильярдный стол, по бархату бесконечно кататься не будешь. А сейчас, прости, занят, гости у меня.

Размноженная гостья старательно жевала «Птичье молоко» и запивала торт чаем, избегая смотреть на хозяина. Она случайно оказалась чужой среди своих, когда невольно услышала слова, предназначенные не для посторонних ушей. Это явилось намеком, что пора выдвигаться из гостеприимного дома.

— Спасибо, Тимофей Иванович, пойду, поздно уже.

— Конечно, только вызову такси, самолично тебя посажу и поедешь. Но даже тогда не говори мне «спасибо», это я должен тебя благодарить, понятно? — Он выудил из-за телефонного аппарата записную книжку, нацепил очки и зашелестел потрепанными листками с едва заметными буквами по краям. — Ага, есть!

Заказ приняли без слов, обещали в течение часа выполнить. Этого времени хватило с лихвой, чтобы договориться о том, с чего круто изменится жизнь сговорчивой гостьи. Правда, сама она знать об этом пока не могла.

А отставной полковник оказался не только любящим отцом, отчаянным тактиком, хитрым стратегом. В нем по-прежнему жил наивный мальчишка, который упрямо верил в волшебную силу игры.