Территория сердца

4

День летел за днём, превращаясь для меня в единый поток работы, обязанностей и постоянного напряжения. Каждое утро начиналось с отчётов, звонков и множества мелких, но важных задач, которые я должна была выполнять с максимальной точностью. Мне казалось, что я живу в режиме нон-стоп, и это ощущение впивалось в каждую клетку тела, не давая ни минуты на расслабление.

Рабочие вопросы следовали один за другим, не оставляя времени на передышку. Документы, которые нужно было обработать, письма, которые требовали ответов, графики встреч, которые нужно было согласовать и пересогласовать, как только что-то шло не по плану. Вся эта рутина, требующая максимальной концентрации и внимания к деталям, словно затягивала меня в водоворот, из которого, казалось, нет выхода.

Холодная неприязнь Елены достаточно серьезно портила мне жизнь. Она не один и не два раза ставила мне мелкие подножки, однако я каким-то чутьем угадывала ловушку, и, как таежная куница, выскальзывала из нее. Через месяц работы в компании я научилась принимать вражду этой холеной женщины как данность.

Алла Викторовна, наоборот, несмотря на свою строгость, оставалась более доступной. Она была занята до предела, но всегда находила минуту, чтобы объяснить суть очередного задания или ответить на мои вопросы. Её советы и наставления становились спасательным кругом в этом бурном море. Она учила меня ориентироваться в сложной структуре компании, подсказывала, к кому обратиться в случае непредвиденных ситуаций, и иногда даже сама вмешивалась, если видела, что я не справляюсь. Но я прекрасно понимала, что эта помощь — лишь временное подспорье. Она не будет всегда рядом, и мне нужно научиться самостоятельно держать ситуацию под контролем.

Владислав Александрович оставался практически неприступным. За всё это время он ни разу не обратил на меня внимание больше, чем требовала ситуация. Для него я была всего лишь одной из многих, выполняющей свои обязанности, и ничего больше. Но каждый раз, когда я приносила ему документы или отчёты, я чувствовала, как по спине пробегает холодок. Он был сосредоточен и требователен, его взгляд буквально просвечивал насквозь, проверяя каждую деталь, каждую запятую. Он не прощал ошибок и не упускал из виду даже мельчайшие недочёты.

Александр Юрьевич за эти дни несколько раз появлялся в офисе, но я старалась избегать встреч с ним. Его присутствие ощущалось даже на расстоянии, и каждый раз, когда он проходил мимо моего стола, я чувствовала, как внутри всё сжимается от напряжения. Его власть и авторитет были настолько ощутимы, что казалось, он управляет не только компанией, но и самим воздухом, которым здесь дышали. Я знала, что рано или поздно придётся столкнуться с ним лицом к лицу, но пока меня спасало то, что мои обязанности касались только его сына. Он даже кофе у меня ни разу не попросил — для него все приносила Алла Викторовна.

— Лучезара, — Алла положила передо мной флешку, — здесь презентация для Владислава Александровича на конференцию в «Лукойл — инжиниринг» через три дня. Распечатай и проверь. Наши мальчики, конечно, гении, но только не в русском языке, — усмехнулась она. — Будь другом, глянь краем глаза.

Алла Викторовна последнее время часто подбрасывала мне поручения такого рода, чему я была несказанно рада — ведь по образованию была скорее пиарщиком, чем секретарем.

Я включила компьютер и вставила флешку, уже зная, что примерно меня ждёт. Открыв файл, увидела слайды, полные сложных схем, таблиц и графиков, подписанных небрежными аббревиатурами и терминами. Текст был насыщен технической лексикой, в которой можно было утонуть, если не быть к этому готовым. Я невольно усмехнулась, вспомнив слова Аллы Викторовны. Действительно, наши специалисты были гениями в своём деле, но при этом им катастрофически не хватало навыков общения с аудиторией, далёкой от их узкопрофильных знаний.

Я принялась за работу, внимательно читая каждую строку. Первым делом убрала очевидные ошибки и опечатки, затем заменила сложные технические термины на более понятные аналоги, объясняя их в кратких комментариях. Мне хотелось, чтобы даже те, кто не связан с геологией и инженерией, могли понять суть доклада и важность проекта.

Я постаралась сохранить суть каждой идеи, сделать акценты на ключевых моментах, показать, насколько важна работа нашей компании и как она может повлиять на развитие сотрудничества с «Лукойл — инжиниринг». Моей задачей было не просто сделать презентацию понятной, но и придать ей убедительность и эффектность, чтобы она не только информировала, но и вдохновляла. Я добавила несколько визуальных элементов — фотографии объектов, схемы работы оборудования и диаграммы, чтобы разнообразить монотонные слайды.

Работа заняла несколько часов, я полностью погрузилась в процесс, теряя ощущение времени. Меня увлекло это творчество, возможность придать сухим данным живость и выразительность. Вызванивая научный отдел, отдел геологии и другие, я просила их об уточнениях, фотографиях, диаграммах. Это было сродни волшебству — создать нечто такое, что будет понятно даже тем, кто далек от геологии, и в то же время зацепит профессионалов.

Елена, как обычно не обращая на меня внимания попрощалась с Аллой Викторовной и ушла с работы, а я все сидела, поглощенная своим таинством.

— Великолепно, Зара, — услышала я из-за спины и подняла голову. Алла смотрела на презентацию из-за моего плеча. И впервые в ее голосе слышалась не просто похвала — восхищение. — А теперь, дорогая, скопируй мне, распечатай и занеси Владиславу Александровичу.

— Но… это работа Елены, — от усталости я утратила весь свой боевой настрой.

— Разве? — подняла бровь Алла. — И где ты ее здесь наблюдаешь?

Я глубоко вздохнула, понимая, чем мне грозит эта ситуация. Алла пристально смотрела на меня и во взгляде ее читался вопрос и вызов.

Я на секунду прикрыла глаза, просчитывая варианты. Для меня не было секретом, что две женщины едва терпят друг друга, что Алла ни на секунду не сомневаясь использует меня в игре против своей коллеги-соперницы. С другой стороны, я и сама не прочь была подложить свинью той, которая третировала меня на протяжении почти месяца.

Распечатав файлы, я постучала в двери начальника, бросив беглый взгляд на часы — стрелки показывали начало десятого.

— Войдите, — голос Владислава звучал спокойно и несколько устало.

— Владислав Александрович, — я вошла и положила перед ним распечатанный доклад и презентацию. — Здесь материалы к конференции в Лукойле.

Владислав сидел за столом, перед ним стоял стакан с виски. Он медленно листал новостную ленту… На мои слова молча кивнул головой, приказывая положить папку на стол.

Я молча повиновалась, после чего направилась к выходу.

— Где Елена? — внезапно спросил он, даже не притронувшись к документам.

— Время девять, — тихо сказала я, — она ушла домой.

— А ты, значит, решила здесь ночевать? — протянул он, поднимаясь. Я заметила, что он покачнулся.

— Нет, — мне стало неприятно, однако я уже давно научилась сдерживать свои эмоции. — Я доделывала работу, Владислав Александрович.

— Работу? — ухмыльнулся он. — Это какую, кофе домалывала?

Его слова, наполненные ядовитым сарказмом, больно ударили, но я знала, что сейчас нельзя поддаваться эмоциям. Успокойся, говорила я себе. Ты уже давно научилась справляться с такими ситуациями.

— Я не бариста, — непроизвольно огрызнулась, понимая, что снова нарываюсь на неприятности.

— О, да, — голос его звучал заторможено, — зубки у тебя острые, это я уже знаю. Знаешь, это заводит…

Что? Мне показалось, что я ослышалась. Этот мальчишка за весь месяц сказавший мне от силы десять слов, вдруг говорит такие вещи?

— Что вы сказали? — голос мой прозвучал глухо, почти шёпотом, и я прокляла себя за эту слабость.

Он усмехнулся, его взгляд был словно затуманен. Казалось, он не совсем понимает, что говорит, или, наоборот, слишком хорошо понимает, но решил выйти за рамки приличий. Его лицо, обычно такое сосредоточенное и холодное, сейчас выглядело расслабленным, почти уязвимым, но в этом спокойствии было что-то тревожное.

— Ты меня слышала, — сказал он тихо, почти лениво, его взгляд приковался к моему лицу. — Ты такая… необычная. Сначала молчишь, делаешь всё, что тебе говорят, а потом вдруг показываешь зубки. Это интригует.

Я почувствовала, как внутри меня нарастает волна возмущения и смятения. Это был не тот Владислав Болотов, которого я видела каждый день в офисе. Сейчас передо мной был совершенно другой человек — почти незнакомый, раскованный, говорящий вещи, которые он явно бы не позволил себе сказать в обычной ситуации.

— Может, вам стоит отдохнуть, — уронила я с ледяными интонациями, прикидывая в голове все еще Алла Викторовна в приёмной или уже ушла. — Кажется, вы немного… устали.

Он вдруг рассмеялся, и этот смех прозвучал так жутко, что мурашки побежали по коже.

— Да, девочка, — сказал он, делая шаг вперёд, ещё ближе. Слишком близко. Я почувствовала его запах — алкоголь и что-то сладковатое, неприятное. — Я устал. Как тебя там, Зара?

Его лицо было так близко, что я могла разглядеть каждый его порыв дыхания. Он будто наслаждался моей реакцией, глядя в глаза так, как будто хотел увидеть в них страх. Внутри всё сжалось от понимания, что я в ловушке, что никто не придёт на помощь.

— Давай, Зара, выполни свои прямые обязанности… расслабь меня.

Я почувствовала, как к горлу подступает тошнота. На мгновение мир словно сужен до этой комнаты, до его слов, его близости, до того, что казалось, уже не имеет никакого значения — работа, презентации, амбиции. Всё это рухнуло под тяжестью его фразы.

Он схватил меня за запястье, настолько сильно, что я невольно вскрикнула от боли, и притянул к себе. Его губы, грубые и жадные, оставляли на моей коже горячие следы, и я почувствовала, как паника начинает захлёстывать меня с головой. Я отчаянно пыталась вырваться, но мои движения были неуклюжими, слабее, чем хотелось бы — никогда в жизни я не была в такой ситуации. Мозг и выдержка полностью отключились.

— Отпусти! — хрипло выкрикнула я, чувствуя, как внутри всё сжимается от ужаса и боли. — Пусти меня, немедленно!

Но он, казалось, не слышал, поглощённый какой-то своей, безумной реальностью. Его руки сжались ещё крепче, а зубы ещё сильнее впились в мою шею, вызывая острую, пульсирующую боль. Я чувствовала, как слёзы бессилия подступают к глазам, но не могла позволить себе сломаться. Нужно было что-то делать, бороться, вырываться, но все мои попытки казались жалкими и беспомощными.

В какой-то момент мне удалось освободить руку, и я, собрав все свои силы, ударила его по лицу, что было сил. Неправильно ударила, слабо, не так, как должна была. Его голова дёрнулась в сторону, и он, на секунду оторвавшись, взглянул на меня своими затуманенными, налитыми яростью глазами.

— Сука! — прошипел он, в его голосе звучала ярость и непонимание, словно я нарушила его планы, его реальность, где всё должно было идти по его правилам. — Чего ж ты ломаешься, мышь серая! Ты же так хотела этой должности, так что сейчас строишь из себя целку?

От его слов меня охватила такая волна отвращения и ужаса, что я замерла на мгновение, не понимая, как он может произносить это вслух. Но секунды, которые я потеряла в этом оцепенении, стоили мне свободы. С яростным рычанием он резко толкнул меня, и я, потеряв равновесие, опрокинулась на стоявший в углу кабинета диван. Воздух выбило из лёгких, и я на мгновение оказалась полностью обездвиженной, не понимая, что происходит.

Его тяжёлое тело навалилось на меня, и я почувствовала, как паника захлёстывает с головой. Я попыталась вырваться, но он сжал мои плечи, словно тиски, придавливая меня к мягкой поверхности. Я брыкалась, пыталась оттолкнуть его, но всё было бесполезно. Вся моя сила, умение постоять за себя, привитое с детства, все мои навыки, которым обучал меня отец — вдруг куда-то исчезли, оставив только страх и отчаяние.

— Пусти меня! — закричала я, но мой крик прозвучал сдавленно, глухо, как будто даже стены не хотели слышать мои слова.

— Ты ведь этого хотела, — проговорил он, тяжело дыша, и его лицо, перекошенное яростью и злостью, оказалось в нескольких сантиметрах от моего. — Хотела внимания, хотела доказать, что ты лучше всех. Так давай, докажи.

Его руки грубо схватили меня за запястья, вдавливая их в мягкую обивку дивана. Я чувствовала, как слёзы текут по щекам, но не могла сдержаться, не могла остановиться. Я металась, кричала, пыталась брыкаться, но мои движения были слабыми, беспомощными.

Усилием воли подавив панику, я заставила себя успокоиться и укусила его изо всех сил за ухо. Почувствовала, как мой рот наполнила солёная жидкость. Кровь. Он заорал так громко, что в голове зазвенело, и я на мгновение замерла, поражённая собственным поступком.

Владислав дёрнулся, схватившись за ухо, отпуская мои руки и давая мне возможность освободиться. Я воспользовалась этим шансом мгновенно. Молниеносно ударила его коленом в пах, а когда он вскрикнул, захрипел от боли и заскулил, как раненый зверь, врезала по лицу. Его перекосило от ярости и ненависти.

Я, тяжело дыша, с трудом выскользнула из-под его тела. Ноги дрожали, сердце колотилось так, что казалось, сейчас вырвется из груди. Я смотрела на него, лежащего на полу, он держался за кровоточащее ухо, его глаза горели ненавистью, которая, казалось, могла сжечь всё вокруг.

— Сука! — прорычал он, сквозь зубы, с трудом поднимаясь. — Я тебя…

— Верно, — задыхаясь, ответила я, шагнув назад, пытаясь держаться подальше от его вытянутых рук. — Только держись от меня подальше, щенок!

Слова вырвались сами собой, и я не могла поверить, что только что произнесла их. Я видела, как его лицо перекосилось ещё больше, он сжимал кулаки, и в его глазах появилась тёмная, угрожающая тень. Он казался готовым к новой атаке, его дыхание было прерывистым, а лицо перекосилось от ярости и боли.

— Что ты сказала? — его голос стал опасно низким, и я почувствовала, как внутри всё сжимается от страха.

Я не знала, что делать дальше. Сердце колотилось, голова кружилась, и я чувствовала, что силы вот-вот покинут меня. Внутренний голос кричал: Беги! Сейчас же! Но ноги словно приросли к полу, и я не могла заставить себя двинуться.

Внезапно, все его тело изогнулось дугой, глаза остекленели, а руки и ноги начали сотрясать судороги.

— Что за на хер? — прошептала я, не в силах вымолвить больше ни слова, не понимая, что происходит. Он только что стоял передо мной и вот упал на пол, голова непроизвольно моталась из стороны в сторону.

— Блядь! — вырвалось у меня.

Я сорвала с себя блузку, скатала ее в твердый жгут и сунула ему в рот, придерживая голову руками. Его челюсти судорожно сжались на ткани, и я почувствовала, как мои пальцы дрожат от страха и отчаяния. Я с трудом держала его голову руками, стараясь не дать ей удариться об пол. Хотелось кричать, звать на помощь, но я понимала, что это бесполезно. Офис был пуст, ушла даже Алла Викторовна, оставив меня наедине с этим недоразумением.

— Блядь, блядь, блядь…. — повторяла я, пытаясь вспомнить хоть что-то из курсов первой помощи, но в голове была пустота, заполненная только страхом и отчаянием. Его тело продолжало содрогаться в жутких судорогах, а я боялась, что не удержу его.

Держать его голову было тяжело, пальцы соскальзывали, и я чувствовала, как по спине стекают капли пота. Я понимала, что, если не удержу его, он может нанести себе серьёзные травмы. Сама мысль об этом приводила в ужас, но я старалась сосредоточиться на том, чтобы не дать его голове удариться о пол.

— Давай же, давай, сученыш! — шептала я, пытаясь удержать его руки и голову. — Прекрати!

Судороги становились всё сильнее, его тело подёргивалось, и я не знала, что делать дальше. Я чувствовала, как силы покидают меня, и понимала, что долго так не выдержу. Я буквально молилась, чтобы кто-то пришёл, чтобы всё это прекратилось.

В какой-то момент его тело стало неподвижным, и я, затаив дыхание, посмотрела на него. Судороги прекратились, но его глаза были закрыты, а дыхание стало поверхностным и прерывистым. Я не знала, что это значит — хорошо это или плохо, но он не двигался, и это внушало хоть какое-то облегчение.

Я снова огляделась по сторонам, надеясь на чудо, на то, что кто-то всё-таки войдёт в кабинет и поможет мне, но вокруг была гнетущая тишина, только шум вентиляторов кондиционера напоминал, что я не одна во вселенной.

Неожиданно Владислав открыл глаза. Они были пустыми, словно он всё ещё находился где-то между этим миром и каким-то иным, потусторонним. Я замерла, боясь даже дышать, и внимательно смотрела на него, не зная, что произойдёт дальше.

Он тихо застонал, попытался приподнять голову, но тут же снова осел на пол, закрыв глаза. Его дыхание стало чуть ровнее, и я почувствовала, как напряжение постепенно уходит из его тела. Казалось, что приступ заканчивается, и это было единственной хорошей новостью за последние несколько минут.

Его голова так и лежала на моих коленях, разодранная блузка лежала рядом, а я в одном лифчике сидела на полу, представляя собой весьма жалкое зрелище.

Через несколько минут он снова застонал и открыл глаза.

— Влад! — вырвалось у меня. Я даже не успела осознать, как вымолвила его имя, забыв о всяких формальностях. — Владислав Александрович… — добавила я, голос сорвался, и слёзы потекли по щекам. Я не могла сдержаться, слишком много всего произошло за последние минуты. — Сукин ты сын!

Я плакала то ли от злости, то ли от облегчения, сама не зная, что сейчас переживаю. Всё смешалось: страх, гнев, облегчение, отчаяние. Я смотрела на него, видя, как он медленно приходит в себя, и не могла поверить, что он всё ещё здесь, со мной, живой.

— Маму не трогай… — едва слышно проворчал он, его голос был слабым и хриплым, но в нём слышалась привычная нотка раздражения. Он с трудом пытался сфокусировать взгляд на моём лице, а его дыхание было неровным и прерывистым.

Я хрипло рассмеялась сквозь слёзы, чувствуя, как всё внутри сжимается от этого смеха. Этот момент был настолько абсурдным, что я не могла не смеяться. Я сидела на полу, полуголая, с его головой на коленях, и он, переживший только что приступ, умудрялся ворчать о чём-то, что, видимо, имело для него большое значение.

— Чёрт, Владислав, ты серьёзно? — выдохнула я, смеясь, но пытаясь успокоиться. — Ты только что чуть не умер, а тебя волнует, чтобы я не трогала твою маму?

Он моргнул несколько раз, его глаза казались затуманенными, но постепенно в них появлялось осознание. Он попытался подняться, но я мягко, но настойчиво удержала его, не позволяя вставать.

— Тихо, подожди, нужно вызвать скорую….

— Никаких скорых, — голос был слабым, но твердым. — Помоги мне перейти на диван.

Он еще и приказы мне тут раздает! Как хотелось отвесить подзатыльник этому золотому мальчику!

Вопреки этому я выполнила его указания, переместив его на диван и чувствуя, как его сотрясает дрожь.

Освободившись, я стала судорожно искать в кабинете хоть что-то, чем можно было его укрыть — у него губы дрожали от озноба.

— В шкафу, — подсказал он, стуча зубами.

Я подошла к шкафу, открыла его дверцы и на нижней полке действительно обнаружила сложенные плед и подушку. Подхватив их, вернулась к дивану и аккуратно накинула плед на его дрожащее тело. Он вздрогнул от прикосновения, но затем расслабился, его дыхание стало чуть ровнее.

— Вот так, — сказала я, стараясь говорить, как можно мягче, как будто обращалась с маленьким ребёнком. — Теперь лежи спокойно. Отдыхай.

Он посмотрел на меня, его взгляд был туманным, но в нём всё ещё читались упрямство и сила.

— Не жалей меня, — сказал он слабым голосом, и я заметила, как его челюсти сжались, словно он пытается сохранить лицо даже в таком состоянии. — Я не нуждаюсь в жалости.

— В пиздюлях ты нуждаешься, а не в жалости, — вырвалось у меня прежде чем я успела прикусить язык.

Его глаза, ещё недавно затуманенные и ослабленные, на мгновение прояснились, и в них мелькнуло удивление, смешанное с чем-то вроде смеха.

Он уставился на меня, и уголки его губ дёрнулись в слабой усмешке. Я не могла понять, злится он или смеётся, но его реакция была совершенно не той, которую я ожидала. Он казался озадаченным, будто мои слова вывели его из какого-то полусонного состояния.

— Пиздюлях, говоришь? — пробормотал он, его голос звучал хрипло и тихо, но в нём слышались знакомые, привычные нотки иронии. — Ты, значит, решила, что это мне сейчас поможет?

Я покраснела, осознав, что сморозила. Мой гнев и страх, смешанные с усталостью и стрессом, вылились в совершенно неуместную грубость. Но, к своему удивлению, я почувствовала, как нервное напряжение, которое держало меня на взводе, немного отступает. Я встретила его взгляд, решив не отводить глаза, и увидела, как он слабо покачал головой.

— Не переживай, мне их уже вставили. Ты отца вздрючила, а он меня. Так что, девочка, считай, что твой план исполнен.

Я замерла, его слова выбили меня из колеи. Он не выглядел разозлённым или обиженным, наоборот, в его глазах я увидела что-то вроде странного понимания и даже лёгкой, горькой усмешки. Я не знала, что ответить, слишком удивлённая тем, что он вообще заговорил об этом.

— Я не хотела… — начала я, запинаясь, чувствуя, как слова застревают в горле. — Так вышло…… А твоего отца… его хрен заденешь…. — я содрогнулась, вспомнив Александра Болотова — слишком опасного, слишком сильного.

Я замолчала, не закончив фразу, потому что перед глазами тут же возник его взгляд — тяжёлый, пронизывающий, такой, что хочется спрятаться куда-то вглубь себя и больше никогда не выходить на свет. Этот человек внушал настоящий страх, и мне, честно говоря, было удивительно, что я вообще осмелилась открыть рот в его присутствии.

— Может и не хотела, — согласился Владислав, — но тебе удалось. То-то Ленка и бесится…. — слабо улыбнулся он, сильнее кутаясь в плед.

Я тоже поежилась, обхватывая себя за голые плечи и только сейчас соображая, что сижу перед непосредственным начальником в одном белье.

— В шкафу, — снова подсказал он, — там рубашки есть. Правда тебе великоваты будут…. Но что уж есть…

Я взглянула на него, видя, как он пытается устроиться поудобнее, закутываясь в плед. Его лицо было бледным, губы слегка подрагивали от озноба, и мне стало немного стыдно за то, что я в эту минуту думаю о себе.

— Спасибо, — выдохнула я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё ещё бушевали эмоции. Я поднялась с дивана, чувствуя, как ноги дрожат от напряжения, и подошла к шкафу, открывая его дверцы.

В шкафу действительно висело несколько рубашек — дорогие, хорошо сшитые, на вешалках рядом лежали аккуратно сложенные галстуки. Я взяла первую попавшуюся рубашку и быстро надела её на себя, ощущая, как ткань приятно охватывает кожу. Она была огромной, плечи сползали, но это было лучше, чем сидеть перед ним в одном лифчике.

Почувствовав себя хоть немного защищённой, я вернулась на диван и посмотрела на Владислава. Он наблюдал за мной, и в его взгляде не было ни намёка на ту похоть, которую я наблюдала всего лишь пол часа назад.

— Прости, — вдруг сказал он так, словно непривычные слова прилипли к губам.

Я молча кивнула, понимая, что такие, как он, не привыкли извиняться. В этой фразе скрывалось больше, чем просто признание вины — может быть, даже желание оставить всё произошедшее позади. Я не могла до конца понять, что он чувствует, и, честно говоря, не была уверена, что хочу знать.

Я села рядом, не слишком близко, но и не слишком далеко, положив руку ему на мокрый лоб. Его кожа была холодной и липкой, и я чувствовала, как под ладонью пульсирует жилка. Он не оттолкнул меня, просто смотрел, как будто пытался понять, что я собираюсь делать дальше.

— Владислав Александрович… — начала я, но он тут же поморщился, словно я снова обидела его.

— Влад… — перебил он, морщась, как будто само звучание его полного имени причиняло боль. — Думаю, после твоего ласкового обращения по матушке называть меня официально как-то… странновато.

— Влад…. Нужно кому-то сообщить…. Я не могу оставаться здесь на всю ночь…. Мне как минимум нужно переодеться…. Может…. — я прикусила губу, — позвонить твоему отцу?

Его реакция была мгновенной. Лицо исказилось гримасой отвращения и явного протеста, он словно снова собрался с силами, чтобы резко подняться, но его тело не подчинилось. Губы дрожали, дыхание участилось, и он крепко зажмурился, словно пытался отогнать эту мысль.

— Нет! — резко сказал он, его голос прозвучал напряжённо и слишком громко для его ослабленного состояния. — Только не ему… Пожалуйста.

— Маме? Друзьям?

— Мама умерла больше 10 лет назад, — хрипло отозвался он. — Друзьям…. — улыбка вышла горькой.

— Влад…. Он все равно узнает…. Послезавтра конференция, завтра он будет на работе с утра… — я и сама вздрагивала каждый раз, когда вспоминала Александра Болотова.

Этот человек был как ледяной ветер, пронизывающий до костей. И мне было страшно даже представить, как он отреагирует, если узнает, что произошло с его сыном. Но ещё страшнее было думать о том, что будет с Владиславом, если он попытается скрыть всё это.

Владислав с трудом повернул голову и посмотрел на меня. Его глаза казались пустыми, как будто все силы покинули его тело, оставив лишь оболочку.

— Я знаю, — прошептал он, и в его голосе звучала такая усталость, что я почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. — Он всегда всё узнаёт. Я просто… хотел выиграть немного времени. На, — он протянул мне свой телефон, — звони по второму номеру: он — личный. Его он всегда берет.

Я замерла, глядя на протянутый телефон, чувствуя, как сердце начинает биться всё быстрее. Два номера были забиты в телефон Влада, один под именем «Александр Юрьевич», а второй коротко — «папа». Моё дыхание стало прерывистым, и я на мгновение замерла, не зная, как поступить.

— Давай, — тихо сказал Владислав, его голос прозвучал успокаивающе, хотя сам он выглядел измождённым. — Так будет лучше… для всех.

Я понимала, что он прав, но пальцы всё равно дрожали, когда я коснулась экрана. Мне было невыносимо страшно представлять, что скажет Александр Болотов, когда узнает, что произошло. Как он отреагирует на то, что я — обычная секретарша — сообщаю ему об этом.

Но у меня не было выбора. Дрожащими от страха пальцами я набрала второй номер. В комнате повисла тишина, и каждый гудок казался мне выстрелом в тишину. В голове крутилось тысяча мыслей, и все они были связаны с этим могущественным и пугающим человеком.

Три длинных гудка. А потом…

— Да, Влад? — низкий, тяжёлый голос раздался в трубке, и я почувствовала, как внутри всё сжалось. Это был голос, который невозможно спутать ни с чем. Я моментально представила себе его лицо, его пронзительный взгляд. Сердце замерло на мгновение, а затем бешено заколотилось.

Я сделала глубокий вдох, пытаясь справиться с собственными эмоциями.

— Это не Влад, — голос звучал неожиданно твёрдо, хотя внутри я дрожала от страха. — Это Лучезара… его секретарь.

В трубке повисла напряжённая тишина. Я чувствовала, как напряжение нарастает, словно перед бурей. Потом Александр Юрьевич заговорил, и его голос был полон ледяного спокойствия, от которого по спине побежали мурашки.

— Где мой сын? Что случилось? — спросил он, и я слышала, как эти простые слова наполнились сталью. Он, казалось, уже знал, что что-то пошло не так, и был готов услышать правду, какой бы страшной она ни была.

Я снова взглянула на Владислава. Он лежал на диване, его лицо было бледным и осунувшимся, но он внимательно следил за мной, его взгляд был полон напряжённого ожидания. Я знала, что он слышит каждое слово.

— Владислав Александрович… — начала я, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя внутри всё клокотало от волнения. — У него был… приступ. Он не хотел, чтобы я звонила вам, но… я не могу оставить его в таком состоянии. Ему нужно… ему нужна помощь.

В трубке снова повисло молчание, такое гнетущее, что я на секунду подумала, что связь оборвалась. Но затем я услышала медленный вдох Александра Юрьевича.

— Какой именно приступ? — его голос был холодным, как лёд, и в нём не было ни капли эмоций. — Объясните точно.

Я почувствовала, как внутри всё сжимается от этого тона. Но я знала, что должна рассказать правду, какой бы страшной она ни была. Я вспомнила, как он упал, как его тело сотрясали судороги, и в голове мелькнули обрывки того, что я знала о таких приступах.

— Судороги, — ответила я, чувствуя, как голос дрожит. — Он потерял сознание, его тело… дрожало. Это было похоже на эпилептический припадок, но я не уверена… Он был в ужасном состоянии, и я…

— Где вы сейчас? — оборвал меня Александр Юрьевич, и я услышала, как в его голосе зазвучала скрытая тревога, которую он пытался подавить.

— В его кабинете, — ответила я, чувствуя, как горло сжимается. — Он сейчас лежит на диване, я накрыла его пледом. Ему немного лучше, но он очень слаб.

— Я буду через полчаса, — коротко сказал он, и в его голосе уже не было того ледяного спокойствия, только холодный, властный тон, который не оставлял сомнений, что он собирается сделать всё возможное. — Никуда не уходите. И не давайте ему уснуть.

С этими словами он повесил трубку, не дожидаясь ответа. Я осталась стоять с телефоном в руке, не зная, что делать дальше. Сердце колотилось, как бешеное, и я с трудом подавляла дрожь в руках.

— Он приедет, — сказала я тихо, обращаясь к Владиславу. — Сказал, что будет здесь через полчаса.

Владислав прикрыл глаза, его лицо стало ещё бледнее, если это было возможно. Он глубоко вздохнул, словно пытаясь взять себя в руки, и тихо прошептал:

— Спасибо, что позвонила… Я просто… не хочу, чтобы он видел меня таким.

— Давай пока сделаю тебе чай, горячий, чтоб ты мог согреться.

Влад слабо улыбнулся и кивнул, отпуская меня от себя. Я вышла в приемную, с трудом сдерживая рвущиеся наружу рыдания: от усталости, от шока, от страха перед тем, кто совсем скоро появится здесь. Когда ставила чайник и наливала воду в глубокую чашку, думала залью всю рубашку Влада — руки ходили ходуном. Однако чудом справилась с собой.

С каждым мгновением до приезда Александра Юрьевича оставалось всё меньше времени, и я чувствовала, как страх всё больше затягивает меня в свои тиски. Казалось, что это не просто мужчина, а буря, которая готова смести всё на своём пути. Я знала, что он будет зол, что он увидит своего сына в таком состоянии, и мне придётся отвечать на его вопросы.

Я сделала глубокий вдох, подняла чашку и медленно вернулась в кабинет Владислава. Он лежал на диване, его глаза были закрыты, лицо по-прежнему бледное, но дыхание стало ровным. Я аккуратно поставила чашку с чаем на стол рядом с ним и присела рядом, не зная, как лучше подбодрить его.

— Вот, — сказала я мягко, стараясь говорить как можно спокойнее. — Твой чай. Выпей, чтобы согреться.

Он открыл глаза и слабо улыбнулся, его взгляд был благодарным, но в нём всё ещё читалась усталость и боль.

— Спасибо, — прошептал он, осторожно взяв чашку в руки. Я видела, как его пальцы слегка дрожат, но он сдержанно выпил несколько глотков. Лицо его чуть смягчилось, и я почувствовала, как внутри у меня разливается небольшое облегчение.

— Ты не должна была этого видеть, — произнёс он, и в его голосе звучала горечь. — Всё это… не для чужих глаз. Прости меня.

— Но я увидела, — жёстче, чем следовало, ответила я. — И с этим теперь придется мириться…. Всем нам. Не бойся, Влад, я знаю свое место — не будет ни сплетен, ни слухов, ни злоупотреблений…

— Я знаю… ты слишком умна для этого. Отец был прав насчет тебя. Как и всегда, — Влад прикрыл глаза, прислушиваясь.

Я растерялась от этих слов. Что имел ввиду Влад?