Тигрица

17

Остаться в Бразилии навсегда, скрывшись от родственников и прежних знакомых, было, конечно, весьма заманчиво. Джессика поняла это задолго до того, как подошла к концу первая неделя ее пребывания в усадьбе Кастеляров. Жизнь здесь текла неспешно и размеренно; никто никуда не спешил, никто не нервничал из-за пустяков. Даже буйная тропическая растительность с ее яркими красками и экзотическими запахами не то чтобы успокаивала, как, например, успокаивает сельский пасторальный пейзаж где-нибудь в луизианской глуши, но помогала отвлечься от всех привычных тревог и забот, которые не давали покоя Джессике, пока она оставалась в Новом Орлеане. Древние каменные плиты поросших мхом мостовых; старинные дома, стены которых были украшены выкрошившейся каменной резьбой; пустынный океанский берег с мелким горячим песком и крошечные, укрывшиеся в тени пальм и фрамбойанов лавчонки Олинды и Ресифе, которые они с Рафаэлем исследовали почти каждый день, очень полюбились Джессике, но остаться здесь она не могла. И хотя по сравнению с Бразилией Новый Орлеан представал преддверием ада, она вынуждена была вернуться домой, чтобы заняться делами, требовавшими ее внимания, не говоря уже о том, что Джессику снедало беспокойство о деде.

На протяжении двух дней, пока Рафаэль летал в Рио, чтобы проверить, как идут дела в фирме, Джессика оставалась в Ресифе одна. Видимо, его длительное отсутствие сказалось на состоянии дел не лучшим образом, так как по возвращении он объявил Джессике, что не сможет вернуться вместе с ней в Штаты, как они планировали. Рафаэль пытался уговорить ее пожить в Рио, пока он не освободится, и даже несколько раз намекал, что с ее возвращением в Новый Орлеан грозящая ей опасность снова может заявить о себе, но Джессика осталась непреклонна. Во-первых, с каждым днем, проведенным ею вдали от «Голубой Чайки», количество проблем, которые никто, кроме нее, не мог решить, росло. Во-вторых, она должна была подготовиться к свадьбе, а времени на это оставалось все меньше. Но самым главным аргументом, о котором Джессика, впрочем, благоразумно умолчала, было опасение, что подчинение его воле станет для нее абсолютно естественным.

Рафаэль до последнего настаивал на том, что она должна задержаться, и дело кончилось тем, что Джессика сказала ему, что вылетит в Новый Орлеан коммерческим рейсом, если он не попросит Карлоса отвезти ее на самолете компании.

Разумеется, он не разрешил. Не обращая внимания на полушутливое-полусерьезное возмущение своего кузена, Рафаэль сам сел за штурвал самолета, чтобы доставить ее домой.

Воздушное путешествие в Новый Орлеан не доставило Джессике никакого удовольствия, поскольку почти всю дорогу Рафаэль мрачно молчал. Со своей стороны Джессика чувствовала, что он крайне недоволен тем, что она настояла на своем вопреки его желанию, и старалась как можно меньше привлекать к себе внимание. В аэропорту Рафаэль тоже задерживаться не стал. Пока самолет дозаправлялся, он проводил ее до стоянки такси и, крепко поцеловав в губы, отправил Джессику домой. Потом она узнала, что меньше чем через час он вылетел в Рио.

По требованию Рафаэля обратный перелет они снова совершали ночью, чтобы он мог вернуться к началу рабочего дня. К себе в квартиру Джессика вернулась примерно в четыре часа утра. Приняв душ, она сразу же легла, стараясь вернуться к привычному рабочему режиму, и все равно едва не проспала на работу. Зато когда утром Джессика вошла в свой кабинет, ее уже ждал там огромный букет белых свадебных орхидей с оранжево-золотистыми зевами. Видимо, Рафаэль хотел таким образом извиниться за свое угрюмое молчание; во всяком случае, она восприняла этот дар именно так. И каждый раз, когда ее взгляд останавливался на белоснежном великолепии цветов, губы Джессики трогала легкая победная улыбка.

К середине недели все вернулось на круги своя. Джессика приходила на работу рано, уходила поздно, обсуждала с Кейлом текущие вопросы, перешучивалась с Софи и едва ли не каждый день звонила в «Мимозу», чтобы справиться о здоровье Клода Фрейзера. Дни шли за днями, и Джессика сама не заметила, как прошли, пролетели две недели.

И все это время она продолжала чувствовать, что ей очень не хватает чего-то очень важного. Ее способность сосредоточиваться на делах в любых ситуациях упала до нуля. Джессика читала отчеты, но уже через несколько минут не могла припомнить ни одной подробности; она засовывала куда-то важные документы и не могла найти; обещала перезвонить и не перезванивала, сломя голову неслась на важные деловые встречи, о которых совершенно не помнила и о которых в последнюю минуту напоминала ей Софи. И каждый раз, стоило ей только заслышать в коридоре мужские шаги, Джессика непроизвольно вздрагивала, а если у нее дома вдруг раздавался телефонный звонок, она бросалась к аппарату, опрокидывая на бегу стулья. Это было странно, тревожно и необъяснимо. Определенно, с ней творилось что-то непонятное.

Рафаэль. Вот кто был всему причиной. Все это время Джессика думала о нем и пыталась представить, что бы он сказал по тому или другому поводу. Очень часто она ловила себя на том, что гадает, чем он может быть занят в эти минуты, какая погода в Рио, в офисе Рафаэль или в своей городской квартире. Ее волновало, хорошо ли присматривает за ним Пепе, или он питается в ресторанах и кафе, а может — как и она — заказывает обед прямо к себе в кабинет. И каждый раз, когда она задумывалась о чем-то подобном, Джессика обнаруживала, что многого еще о нем не знает, и ей хотелось немедленно выяснить, когда у него день рождения и что он любит больше — свежий салат или консервированные овощи.

Она прилагала огромные, усилия, чтобы не думать об этих и других глупостях, которые то и дело приходили ей на ум, но все было бесполезно. Даже если Джессике удавалось забыть о Рафаэле на час или полтора, что-нибудь обязательно ей о нем напоминало. Об объединении двух компаний еще не было объявлено официально, но переговоры о мелких частностях уже начались, и в офис «Голубой Чайки» то и дело поступали из Бразилии факсы и раздавались телефонные звонки. Сам Рафаэль звонил по крайней мере дважды в день, чтобы задать какой-то процедурный вопрос, на который Джессика не могла ответить сразу, и ей приходилось ему перезванивать. Таким образом они общались довольно часто, и хотя их разговоры носили чисто деловой характер, Джессика никак не могла дождаться момента, когда она снова услышит его голос. Иногда по вечерам Рафаэль звонил и к ней домой, но зачем — этого она никак не могла взять в толк. Предлоги, которые он использовал, казались ей достаточно надуманными, так что в конце концов она решила, что таким своеобразным способом он проявляет заботу о ее безопасности. Похоже было, что Рафаэль просто включил ее в список своих повседневных забот, но спросить его об этом напрямик она не решилась.

На исходе третьей недели в «Голубую Чайку» нагрянули аудиторы. Как поняла Джессика, ее дед разрешил представителям КМК произвести подробную ревизию состояния дел его компании. Разумеется, это была чистая формальность, и все же она заставила Джессику с особенной остротой почувствовать, что ее жизнь изменилась и что возврата к прошлым беззаботным дням уже не будет.

Бесцеремонное вторжение ревизоров и бухгалтеров в святая святых — в финансовые отчеты «Голубой Чайки» — возмутило ее до глубины души, и. она утешалась только тем, что в то же самое время их аудиторы проверяли дела КМ К. В скором времени она действительно получила подробный отчет о деятельности компании Кастеляра. Это был прелюбопытнейший документ, включивший в себя, кроме обычных бухгалтерских выкладок, историю фирмы, ее достижения при прошлом и нынешнем президенте, а также перспективный план развития на ближайшее будущее. Последний принадлежал к тем документам, которые обычно не показывают посторонним, и Джессика была искренне тронута этим жестом доверия и доброй воли. Кастеляр как бы говорил ей, что по-прежнему связывает с ней будущие успехи КМК и возлагает на союз с «Голубой Чайкой» большие надежды. Это было очень приятно, и она долго сидела за столом, вертя в руках толстую кожаную папку с отчетом и улыбаясь. Впрочем, для подробного изучения этого объемистого документа у нее не было времени, и Джессика убрала его в сейф, решив разобраться с ним как можно скорее.

Но прошло совсем немного времени, и Джессика снова поймала себя на том, что думает вовсе не о делах. Отшвырнув в сторону лист бумаги с предварительным списком гостей, на полях которого она старательно выводила свои инициалы, переплетенные с монограммой Рафаэля, Джессика твердо приказала себе взять себя в руки. Ей даже пришлось напомнить себе, что ей уже двадцать семь, а не тринадцать, и что она — взрослая женщина, способная управлять своими эмоциями. Раз не получается не думать, решила Джессика, значит, она должна найти себе кучу мелких дел и забот, которые помогли бы ей отвлечься. Для начала нужно устроить генеральную уборку, разобраться в шкафах и на кухне, приготовить несколько блюд и заморозить их для быстрого употребления, и сходить в магазин, чтобы купить несколько пакетов сока. Да мало ли что еще она способна придумать! На худой конец можно хоть расставить в алфавитном порядке специи на полке; что угодно, лишь бы занять руки и голову, а если и это не поможет — навестить бабушку.

В доме Мими Тесс дверь Джессике открыла Арлетта. При виде дочери она натянуто улыбнулась и приглашающе махнула рукой. Несмотря на послеобеденное время, она все еще была одета в ночной халат и домашние шлепанцы.

— Значит, ты вернулась, — бросила она через плечо. — Ник сказал мне, что ты уже в Штатах, но я не была уверена, поскольку ты очень ловко от меня пряталась. Кстати, о своем отъезде ты тоже забыла мне сказать.

— Я думала, что ты уже давно не обращаешь внимания на то, когда я ухожу и прихожу, — парировал Джессика и с опаской поглядела на напряженные плечи и прямую спину Арлетты.

— Может быть, я и не была идеальной матерью, но мне не безразлично, что с тобой происходит.

— Когда со мной что-нибудь произойдет, я обязательно тебя об этом извещу.

Неожиданная резкость ответа удивила саму Джессику. Лишь мгновение спустя ей стало ясно, что это было вызвано горечью воспоминаний — воспоминаний о матери, которой никогда не оказывалось рядом, когда она в ней так нуждалась.

Войдя в гостиную, Арлетта остановилась на пороге и повернулась к Джессике.

— Ты чуть не сгорела заживо, а потом чуть не утонула — и это ты называешь «ничего»? — спросила она. — А то, что какой-то бразильский мужик умыкнул тебя на самый край земли? Это, по-твоему, в порядке вещей?

Джессика невольно поморщилась.

— Я бы не стала так драматизировать, — сказала она сухо. — Кроме того, дедушка и Кейл знали, где я и что со мной. Я звонила им чуть ли не каждый день.

— Ах да, в контору, но ведь я там не бываю. Что касается твоего деда, то из него каждое слово приходится вытаскивать ну просто клещами. Да и в любом случае он скорее расскажет важную новость постороннему человеку, чем мне.

Джессика уже готова была ответить новой резкостью, но сдержалась, заметив на подбородке матери какое-то странное темное пятно. Нахмурившись, она протянула руку и повернула лицо Арлетты к свету, падавшему из окна. Она не ошиблась — это был свежий фиолетово-багровый синяк, который отчетливо виднелся даже сквозь толстый слой грима.

— Оставь! — Арлетта отдернула голову.

— Что с тобой случилось?

— Ничего, — коротко ответила Арлетта и, опустив взгляд, отошла в глубь комнаты.

— Ты упала? Или на что-то налетела? — продолжала допытываться Джессика, делая шаг вслед за матерью.

— Ты же знаешь, что я никогда не падаю, даже когда напьюсь.

— Этого я не говорила! — запротестовала Джессика.

— Но подумала, — отрезала Арлетта. — И хватит об этом, я же сказала, что это ерунда.

Она явно оправдывалась, и Джессика невольно вздрогнула. Если ее мать не пила, то откуда же взялся у нее на подбородке синяк? Единственный ответ пришел ей на ум почти мгновенно, и она воскликнула:

— Кто-то напал на тебя!..

— Вот еще глупости. Ничего подобного, — ответила Арлетта, но ее голосу не хватало твердости, и слова прозвучали неубедительно.

— Кто? Кто это был? Кто-то вломился к тебе домой, да?! Тебя ограбили, напали на тебя?! — Джессика уже почти кричала, но ничего не могла с собой поделать.

Арлетта повернулась к ней, и в ее глазах отразилось неподдельное удивление.

— С чего ты взяла? — спросила она.

Джессика колебалась, не зная, как много она может открыть матери, чтобы сохранить в тайне свою историю. В конце концов она все-таки решилась и рассказала Арлетте о том, как в подъезде на нее напал неизвестный мужчина и как Рафаэль Кастеляр пришел ей на помощь.

— Боже мой! — Лицо Арлетты залила смертельная бледность. Сделав шаг к дивану, она упала на него, словно ноги отказывались ей служить. — Боже мой, Джесс!.. И ты никому ни слова не сказала? Ни деду, никому?

— Сначала я решила, что это обычный уличный грабитель, — пояснила Джессика, решив не посвящать мать в свои подозрения относительно возможной причастности к нападению самого Рафаэля. — Но после того, что случилось с яхтой, и вот теперь — с тобой, я… Нет, я не знаю, что и думать. Я, во всяком случае, даже не могу себе представить, кому это могло понадобиться! В этом нет никакой логики, никакого смысла!

— Не знаю, не знаю… — проговорила Арлетта, медленно качая головой.

— Что ты хочешь этим сказать? — насторожилась Джессика, пристально глядя на мать.

— Твой дед с каждым днем все ближе и ближе к… к тому, чтобы отойти от дел. Решается судьба миллионов долларов. А деньги порой вытворяют с людьми самые невероятные вещи.

— Он готов отойти от дел? — в тревоге переспросила Джессика. — Скажи, ему стало хуже? Ты что-нибудь знаешь?

— В последнюю неделю он пережил несколько микроинфарктов — неужели ты об этом не слышала? Его даже хотели снова положить в больницу, но он отказался. Он может уйти от нас в любой день.

— Никто ничего не сказал мне… — Отчаяние с такой силой стиснуло грудь Джессики, что следующие слова она произнесла почти что шепотом:

— А мне казалось, что он пошел на поправку.

— Ему нравилось считать себя бессмертным. Увы, это не так.

Губы Джессики задрожали, и она поспешно опустила глаза. Ее пальцы, лежавшие на подлокотнике дивана, судорожно сжались, и ей потребовалось сознательное усилие, чтобы сдержать вдруг набежавшие слезы.

Джессика долго молчала. Боль сжимала горло, да и нечего было сказать. Наконец она справилась с собой.

— Значит, дедушка больше не вернется к руководству фирмой, — произнесла она сдавленным голосом. — Объединение компаний пройдет под диктовку КМК, и наша «Голубая Чайка» уже никогда не будет такой, какой она была при нем.

— И это касается не только объема операций, который, конечно, возрастет, — поддакнула Арлетта — Если хочешь знать мое мнение, то наша фирма вообще перестанет быть той «Голубой Чайкой», которую все знали и любили.

Джессика вовсе не стремилась узнать мнение матери, но запретить ей высказывать его она не могла. Сама она смотрела на события несколько иначе. Джессике казалось, что Рафаэль выиграл, победил окончательно, и она не сомневалась, что он знал это уже тогда, когда приезжал к Клоду Фрейзеру.

Обе женщины долго молчали. Джессика уже подумала, что пауза слишком затянулась, когда из дальнего угла гостиной раздался задумчиво-безмятежный голос:

— Джонатан никогда не бил тебя, Арлетта. Он был добрым человеком и хорошим мужем.

Джессика вздрогнула. Она не заметила Мими Тесс, которая, погрузившись, по своему обыкновению, в глубокое раздумье, сидела в кресле у окна. Высокая спинка скрывала ее полностью, и Джессика поняла, что они не одни, только тогда, когда бабушка, уловив, очевидно, часть их беседы, подала голос.

— Мими Тесс! — воскликнула Джессика и, порывисто шагнув к окну, наклонилась, чтобы поцеловать бабушку в щеку — сухую, как пергамент, и благоухающую, как корзина розовых лепестков. — Прости, я не увидела тебя в этом кресле, да еще против света.

Мими Тесс ласково улыбнулась внучке, но взгляд ее оставался рассеянным.

— Как ты выросла, детка, — сказала она все тем же мягким, задумчивым голосом. — И стала очень похожа на отца. Джонатан всегда мне нравился. Он часто приносил мне вишни в шоколаде — он знал, как я их люблю. И еще он был ласков с моей Арлеттой. У него была добрая душа.

— О, мама!.. — с досадой и раздражением воскликнула Арлетта, и Джессика снова бросила взгляд на синяк у нее на подбородке. Помраченный разум Мими Тесс не позволял ей ясно осознавать все, что происходило вокруг, но иногда она замечала то, на что другие не обращали внимания.

Встретившись взглядом с матерью, Джессика напрямик спросила:

— Тебя избил твой новый ухажер? Кто он? Как его зовут?

— Не глупи! — бросила в ответ Арлетта. — Или ты думаешь, что я стала бы терпеть подобное обращение?

Джессика покачала головой.

— Думаю, что нет, но что-то все-таки произошло, раз ты торчишь у бабушки, а не у себя дома. Ты что, боишься возвращаться в свою квартиру?

— Я не желаю об этом разговаривать, — отрезала Арлетта. — Это мое дело, и к тебе оно не имеет никакого отношения.

Из глубин памяти Джессики всплыли слова Мими Тесс о том, что Арлетта встречается с молодым человеком. Возраст, конечно, не имел решающего значения — в жизни ее матери всегда хватало мужчин, которые появлялись и исчезали.

— Значит, у тебя все в порядке? — с беспокойством уточнила дочь. — Ты избавилась от того типа, который сделал это с тобой?

— Он больше не посмеет. Готова спорить на что угодно.

— Ты уверена? — Голос Джессики выдавал ее тревогу, и она ничего не могла с этим поделать.

— Абсолютно.

Джессика поняла, что ее мать уперлась и будет стоять на своем до последнего. Продолжать расспросы значило нарваться на обвинение в том, что она сует нос не в свое дело. Обострять отношения Джессика не хотела, да это все равно ничего бы ей не дало.

— Ну, раз ты говоришь, что все нормально, значит, так оно и есть, — промолвила она, кивая.

Улыбка Арлетты была вымученной и жалкой.

— Ты всегда была умной девочкой, — сказала она, незаметно переводя дыхание. — Я бы выпила чашечку кофе. Никто не хочет составить мне компанию?

Несколько позднее, когда они сидели за столом, попивая крепкий горячий кофе — благословенный напиток, который в Луизиане считался лучшим лекарством от всех печалей, — и заедая его свежими вафельными трубочками с кремом, Джессика сделала попытку снова заговорить об отце.

— Послушай, — обратилась она к Арлетте, — как раз недавно я вдруг подумала, что я на самом деле почти ничего не знаю о папе. Когда вы развелись, я была совсем маленькой, а потом он погиб. Дедушка не любил, когда я начинала расспрашивать о нем, и не держал в доме его фотографий, во всяком случае — на виду. Я несколько раз хотела спросить у тебя, но… как-то не было подходящего случая.

Арлетта отодвинула в сторону чашку с недопитым кофе и потянулась за сигаретой. Прикурив от серебряной зажигалки с монограммой, она выдохнула дым в потолок и только потом заговорила:

— Он был неплохим парнем и добрым, как и говорила Мими Тесс. Красивым, конечно, и порядочным сорвиголовой. Он стал летчиком на военной службе и отслужил два срока во Вьетнаме… Впрочем, тебе это известно не хуже, чем мне.

Джессика только кивнула, боясь сказать что-нибудь не то и помешать матери рассказывать дальше.

Арлетта снова глубоко затянулась и, выпустив дым, некоторое время смотрела, как серое облачко рассеивается в воздухе.

— Пока он был в армии, между нами все было просто отлично. Иногда мне кажется, что я вышла за него замуж из-за красивой летной формы и возможности попутешествовать. Ведь летчиков часто посылают служить за границу, а мне так хотелось выбраться из нашей луизианской глуши. Но после Вьетнама Нат решил уволиться и… в общем, все было уже по-другому.

— То есть?

Арлетта пожала плечами.

— Война изменила его. А может быть, изменились мы оба, этого я не знаю. Мы сняли домик в окрестностях Кроули — там, где выращивают рис, — и Джонатан начал опылять посевы. Ему нравилось летать очень низко, так что колеса его самолета едва не касались рисовых колосьев; он любил пугать цапель в камышах и птиц в кронах деревьев, а то мчался наперегонки с собственной тенью и добирался до самого Мерменто или Атчафалейи, следуя руслам рек. Иногда он прилетал в «Мимозу» и всегда пугал меня до полусмерти…

По губам Арлетты скользнула бледная тень улыбки.

— Да, он прилетал туда несколько раз. Ты знаешь эту старую дорогу, которая ведет от Дубовой гряды к соседнему шенье? Отец твоего деда построил ее для скота, чтобы в зимнее время перегонять коров и овец на верхние пастбища. Нат садился на эту дорогу как на аэродром, садился осторожно, словно опускал ребенка в колыбельку. Боже, как он любил летать!..

Она замолчала, ее глаза затуманились, и Джессика увидела в них застарелую боль. Арлетта словно прислушивалась к далеким, давно умолкнувшим голосам, к отзвукам давней жизни и давней любви, в существование которой Джессика уже не могла поверить. От этой мысли у нее у самой защипало глаза, и, прежде чем она сумела произнести хоть слово, ей пришлось слегка откашляться, чтобы прочистить горло.

— Что же случилось? Почему вы разошлись?

— Нат буквально пьянел от полетов, но ему этого было мало. Он начал пить, а пьющий пилот перестает быть пилотом. Да еще эти химикаты, которые он распылял… Дважды Нат чуть не разбился при посадке, повредил самолет, но это его не остановило. Когда Нат не мог подниматься в воздух, он всегда чувствовал себя подавленным и в результате стал пить еще больше. Работать он мне не разрешал; считал, видно, что содержать жену — мужская обязанность. Он часто говорил, что хотел бы заработать столько денег, чтобы у нас была горничная и чтобы я могла каждую неделю ходить к парикмахеру. В мои обязанности, по его мнению, входило сидеть дома, ухаживать за тобой и глядеть в окошко, ожидая мужа. Ему было плевать, что я сходила с ума от скуки и что мне приходилось глотать успокоительное, чтобы не закатить ему истерику. Я готова была визжать сначала от тоски, потом от безысходности, потом — уже от злости!.. Я знаю, это звучит глупо, но если бы ты была на моем месте…

— И у тебя появился другой мужчина?

Арлетта кивнула с самым несчастным видом.

— Это была самая банальная история. Он был приятелем Ната, и вот как-то раз он пришел, когда Нат отправился в полет. Это было восхитительно, Джесс! Я давно уже не чувствовала себя так хорошо. Наша близость, которая повторялась много раз, во время отлучек Ната, просто вдохнула в меня новую жизнь. Он сделал меня другим человеком… но Нату, похоже, было уже все равно. Вскоре мы с ним расстались, а через год я решила подать на развод. На время этого дурацкого процесса я перебралась с тобой в «Мимозу», но, как это часто бывает в нашем просвещенном штате, решения суда мне пришлось ждать целых двенадцать месяцев. За день до того как я должна была получить официальное свидетельство о разводе, Нат позвонил в усадьбу и сказал, что прилетит поговорить со мной. Я помню, с утра была паршивая погода, над заливом бушевал ураган, и к нам то и дело заносило ветром грозовые облака, а вечером… В общем, из-за дождя и ветра его самолет сел не на дорогу, а, перелетев ее, упал в болото.

Мими Тесс внимательно слушала рассказ дочери. Забытая чашка с кофе остывала у нее на коленях. Когда Арлетта замолчала, чтобы закурить новую сигарету, старая женщина внезапно пошевелилась и, качнув своей ухоженной седой головой, сказала:

— На дороге не было огней.

Арлетта поглядела на мать с недовольством.

— Да, на дороге не было ни одного огонька. Твой дед — специально для Джонатана — оборудовал дорогу сигнальными огнями, которые питались от портативного генератора. В тот вечер он отказался включать их, потому что не хотел, чтобы Нат прилетал и говорил со мной. Клод никогда не считал его подходящей партией, поскольку у Ната не было родных, да и происхождение у него было незавидное. — Быстрым движением Арлетта вытерла глаза, потом раздавила в пепельнице недокуренную сигарету. — Когда Нат позвонил, Клод вырвал у меня трубку и велел ему держаться подальше от его дочери, но, сколько я ни твердила, что приказывать Нату бесполезно, твой дед не слушал. Должно быть, он считал, что из-за непогоды Нат все равно не прилетит. Он никогда потом об этом не говорил, но я видела, знала, что он раскаивается. Впрочем, это уже не имело значения.

Да, слишком поздно, подумала Джессика. Ее отца уже не воскресить, как не спасти ее мать. Этот трагический случай и был той последней каплей, которая окончательно сделала Арлетту и ее отца врагами и толкнула ее на путь разрушительной бравады и дерзкого вызова. В пику отцу, она меняла мужчин, пила, кочевала из бара в бар, с вечеринки на вечеринку, не замечая за внешней мишурой и шумом, в каком пустом однообразии проходит

— уже почти прошла — ее жизнь.

— Как ужасно, — прошептала Джессика. Арлетта крепко зажмурилась, потом веки ее чуть дрогнули.

— Да, ужасно, — согласилась она и, открыв глаза, посмотрела на дочь.

— Но Джонатан любил тебя. Ты была его любимицей, его драгоценной маленькой принцессой. Он способен был часами смотреть, как ты возишься с игрушками и какие потешные гримасы строишь. По-моему, он от этого просто балдел, как от своих полетов. Когда он возвращался домой, ты со всех ног бежала ему навстречу, а он хватал тебя и подбрасывал к самому потолку. Когда ты только-только научилась сидеть, он стал брать тебя с собой в самолет и разговаривал с тобой, словно ты была его вторым пилотом. Однажды он сказал мне, что ты — его единственная надежда, его единственная связь с будущим. И это действительно оказалось так…

— У меня тоже был ребенок, — неожиданно сказала Мими Тесс, и ее слабый голос был печально задумчив. — Замечательный, чудесный малютка. Но он умер. Они сказали мне, что он умер, и я никогда больше его не видела.

Джессика недоуменно поглядела на нее и повернулась к матери. Насколько она знала, Арлетта была единственным ребенком Клода Фрейзера и Мими Тесс. Встретив ее взгляд, Арлетта только покачала головой, и в ее глазах, все еще затуманенных воспоминаниями, вспыхнули жалость и сочувствие.

Упоминание о ребенке вернуло Джессику к ее последнему разговору с Рафаэлем. Глядя прямо в глаза Мими Тесс, она сказала, обращаясь, впрочем, не только к ней, но и к матери:

— Ты знаешь, что я выхожу замуж?

В маленьких, выцветших глазках Мими Тесс вспыхнула искорка интереса. Губы ее чуть дрогнули, но ни одного слова не слетело с них. Арлетта опередила ее.

— Твой дед был так любезен, что сообщил мне эту новость, — сказала она, — но, на мой взгляд, это весьма подозрительная история. Если бы я тогда поняла, что он жертвует тобой ради своей драгоценной «Голубой Чайки», я просто не знаю, что бы я сделала!

Джессика невольно вздрогнула. Такое объяснение не приходило ей в голову. Как бы там ни было, обсуждать поступки деда с Арлеттой она не собиралась.

— Мы с Рафаэлем договорились о дате нашего бракосочетания. Свадьба будет через две недели в субботу.

— Через две недели! Ты предупреждаешь меня за две недели? Ты что, с ума сошла?!

— Возможно, — растерянно согласилась Джессика.

— Но за это время просто невозможно подготовиться как следует! С приличным рестораном нужно договариваться как минимум за три недели! Мы не успеем ни найти церковь, ни нанять оркестр, который был бы свободен,

— они расписывают свои выступления на месяц, а то и больше вперед. А цветы? Их придется специально заказывать в оранжерее, если ты не хочешь, чтобы они были похожи на ту дрянь, что растет на городской свалке. Кроме того, у тебя, как я понимаю, нет платья, а на то, чтобы найти или заказать что-нибудь стильное, может вообще понадобиться месяца четыре или даже полгода.

— Я не хочу устраивать ничего грандиозного, — твердо возразила Джессика. — В конце концов, это будет просто бестактно по отношению к деду. Ведь он же болен!

— Ну, очень уж скромной твоя свадьба все равно не будет, особенно если к нам нагрянут родственнички этого твоего Кастеляра со всей Южной Америки. Ты ведь не хочешь, чтобы они подумали, будто мы не знаем, как делаются дела? Да и все мои друзья не прочь увидеть что-то… этакое! Ведь ты моя единственная дочь, Джессика, и это мой первый и последний шанс побывать на большой и веселой свадьбе.

Джессика уже раскаивалась в своей откровенности. Конечно, ей следовало держать язык за зубами, но было уже поздно. Кроме того, когда она делилась с матерью новостями, Арлетта обычно удовлетворялась этим и не стремилась вторгаться в личную жизнь дочери.

— Мне очень жаль, — сказала Джессика, хотя никакого сожаления она не чувствовала, — но мы с Рафаэлем уже обо всем договорились. Его люди уже все подготовили, и я уверена, что свадьба пройдет хоть и без лишней помпы, но вполне достойно. Сначала мы, разумеется, отправимся в собор, где состоится венчание. Затем будет прием в отеле «Сент-Луис», обед будет заказан в одном из лучших ресторанов города. Тебе не нужно ни о чем беспокоиться!

— Значит, через две недели, чуть ли не в день окончания Великого поста! Я вижу, ты не теряешь времени даром!

— Просто я не вижу причин откладывать это… событие.

Арлетта потянулась за сигаретами. Достав одну, она закинула ногу на ногу и, постукивая сигаретой по зажигалке, смерила дочь оценивающим взглядом.

— Ты хорошо подумала, Джесс? — спросила она наконец. — Действительно хорошо?

Ее голос звучал странно, во всяком случае, так показалось Джессике. В нем была какая-то необъяснимая холодность, вряд ли имевшая отношение к тому сложному чувству, с которым матери обычно относятся к мужчинам, покусившимся на их единственное сокровище.

— Что ты имеешь в виду? — вопросом на вопрос ответила Джессика.

— Я сама не знаю, — покачала головой Арлетта. — Я не хочу сказать ничего плохого об этом твоем Кастеляре, но ведь кто-то пытался напасть на тебя! И этот взрыв на яхте… Эти факты не наводят тебя на размышления?

— Например на какие? — осторожно спросила Джессика. На самом деле на нее покушались трижды, но про первый раз Арлетта не знала. Незнакомец, напавший на нее в темном патио в Рио, неизвестный фотограф, сделавший компрометирующие снимки, — это тоже было проделано с целью причинить ей вред.

Арлетта отвела глаза.

— Ну, во-первых, он бразилец. Мало ли какие у него могут быть друзья, связи… Кроме того, никогда не знаешь, на что может быть способен такой парень, как этот Кастеляр.

— Ради Бога, ма!

— Нет, не подумай, что у меня предубеждение против него и людей его национальности. Но что-то мне подсказывает, что, пока он не появился на твоем горизонте, у нас не было ни таинственных нападений, ни взрывов.

— Ты хочешь сказать, что все это как-то связано с Рафаэлем? Что кто-то хочет запугать меня, потому что он хочет на мне жениться?

— Возможно, и так, но у меня есть другая версия. Сама посуди, каждый раз он оказывался рядом, чтобы спасти тебя. Странное совпадение, тебе не кажется? Может быть, он специально подвергал тебя опасности, чтобы прийти на выручку в самый подходящий момент. Зачем ему это понадобилось, я пока не знаю, но…

Джессика уже не слышала ее. По спине у нее пробежал холодок, а сердце стиснуло внезапной болью. Когда на нее напали в подъезде собственного дома, Рафаэль не стал преследовать незнакомца. Тогда она подумала, что он беспокоился за нее и за себя — все-таки противник едва не повредил ему глаз. Но что, если он вовсе не хотел, чтобы этого человека поймали? Что, если Рафаэль просто поспешил остановить того, кого сам же и послал, ибо ему уже было известно, что он может получить все, женившись на внучке Клода Фрейзера?

— Рафаэль сам мог погибнуть во время взрыва яхты, — проговорила она непослушными губами. — Если бы он не заметил, что бензопровод протекает, мы оба взлетели бы на воздух.

— Вот именно, «если». Но он заметил и вытащил тебя. И потом, откуда ты вообще знаешь, что бензопровод протекал? «Голубую Чайку» разнесло на тысячу кусков, и никаких доказательств у тебя нет. Иными словами, ты не можешь быть уверена, что это не он сам подстроил взрыв.

Джессика нетерпеливо взмахнула рукой.

— Нет, не может быть! У него не было никаких причин, чтобы…

— Ты ведь собираешься за него замуж?

— Одно с другим никак не связано.

— Не связано? Ты уверена? Я понимаю, трудно устоять перед таким красавцем, который, рискуя жизнью, спас тебя от гибели. Вот только за свою «бескорыстную и самоотверженную» помощь он получит награду, и не какие-нибудь занюханные «полцарства в придачу», а полноценную, жизнеспособную судоходную компанию, которая перейдет к нему быстро, абсолютно легально и, что еще более важно, совершенно бесплатно.

«Опять она о деньгах!» — с досадой подумала Джессика, но сразу же переключилась на другое. Арлетта не могла знать всех подробностей и их хронологического порядка, однако в ее рассуждениях была неоспоримая логика. От этой мысли ей захотелось плакать, и она уже не могла думать и четко сопоставлять факты. Поэтому следующий выстрел Джессика произвела почти наугад.

— Наши с Рафаэлем отношения не имеют решающего значения, — сказала она.

— Почему ты так уверена? — снова спросила Арлетта, пристально глядя ей прямо в глаза. Она так и не закурила, и забытая сигарета была по-прежнему зажата в ее пальцах.

А Джессика вовсе не была ни в чем уверена. Злосчастная вечеринка в Рио — вот с чего все началось, а тогда она еще даже не помышляла о браке.

— Погоди, — сказала Джессика, с облегчением вздыхая. — Это не Рафаэль предложил мне выйти за него замуж. Идея исходила от дедушки. Рафаэль только… согласился с его предложением.

Арлетта невесело хохотнула.

— В самом деле? А ты не задумалась, насколько все это странно? Почему Кастеляр, миллионер и владелец самой крупной в Южном полушарии судоходной компании, покорно соглашается, когда ему навязывают брак с внучкой какого-то Фрейзера, судовладельца, прямо скажем, средней руки? Нет, я уверена, что инициатива исходила не от Клода Фрейзера, а от самого Кастеляра, что бы ты там ни думала. Каким-то образом ему удалось обломать твоего деда. Тебя обманули, Джессика! Я не знаю, как это произошло, но готова поставить все свои деньги на то, что тебя надули.

Арлетта не знала, как это произошло, зато Джессика знала слишком хорошо. Фотографии, проклятые фотографии — вот каким был главный козырь Рафаэля. Если он показал их Клоду Фрейзеру и пригрозил, что опубликует или предаст гласности каким-либо иным способом, это могло сработать. В этом случае ее дед мог принять условия Кастеляра. Клод Фрейзер был воспитан в пуританских традициях, и неопровержимые доказательства распущенности внучки не могли его не шокировать. Он не стал бы устраивать ей скандал, а постарался бы как можно скорее выдать ее замуж.

Несомненно, для него это был наиболее приемлемый выход из положения. А для нее?

Джессика застонала. Она не хотела верить в это, не могла поверить, но из всех возможных вариантов этот выглядел вполне логичным.

Впрочем, матери она ничего не сказала. Взяв себя в руки, она ответила, что вся эта история действительно не совсем обычна, но она вовсе не стремится узнать, как там было на самом деле, поскольку нынешнее положение вещей ее вполне устраивает. Еще некоторое время они болтали на разные отвлеченные темы, после чего Джессика, неловко обняв мать и с нежностью поцеловав Мими Тесс, попрощалась с обеими. Как она вышла из дома, Джессика не помнила. Пришла в себя она только на улице.

Чтобы успокоиться окончательно, она решила дойти до офиса пешком, надеясь, что солнце и теплый весенний ветер приведут в порядок ее нервы. Внутри болело и саднило так, словно она наглоталась битого стекла, горло стискивало как будто стальным обручем, а непролившиеся слезы застилали ей глаза, так что она почти ничего не видела. Джессика не могла ни о чем думать, и ни один мало-мальски подходящий довод, который оживил бы в ней надежду на то, что все, чего она так боялась — все это просто ложь, не приходил ей в голову.

Тебя обманули!..

Похоже, так оно и есть. Ее обманули, и не единожды.

Но почему тогда Рафаэль был так внимателен, так предупредителен и осторожен? Ведь, зная, что все уже решено, он мог бы действовать более решительно и попытаться наверстать то, что он недополучил на вечеринке в Рио.

Но что, если он больше не хочет ее?

Нет, не может быть! Джессика была уверена, что она по-прежнему желанна Рафаэлю — тому были неопровержимые доказательства. Кроме того, он и сам говорил ей об этом.

Ах, если бы она только могла верить всему тому, что он ей говорил! И если бы то, что он говорил, имело какое-нибудь значение!

Что еще здесь можно было придумать, какое объяснение найти? Если Рафаэль не использовал фотографии, чтобы нажать на ее деда, тогда где они? Кто еще мог желать ей зла? И чего этот кто-то надеялся достичь таким способом?

Потом Джессика вспомнила, что одна из женщин Рафаэля покончила с собой, вторая тоже чуть было не рассталась с жизнью. Действительно ли все обстояло именно так, как рассказывала ей мать Рафаэля, или они ему просто надоели, и он решил избавиться от них?

Что было бы, если бы она погибла во время взрыва яхты или была зарезана или задушена в подъезде собственного дома? Да ничего особенного. Джессика не владела акциями «Голубой Чайки» — формально они принадлежали Арлетте, а мать Джессики была жива и здорова и умирать пока не собиралась. Разумеется, кому-то пришлось бы занять ее пост главного исполнительного директора, и им скорее всего стал бы Кейл, но ввиду грядущего объединения «Голубой Чайки» и КМ К эта должность не гарантировала никакой реальной власти.

Так что же происходит?

Джессика по-прежнему не могла найти ответ на этот вопрос.

Как бы там ни было, ее отчаянные попытки найти альтернативный вариант сценарию Арлетты сослужили добрую службу. Всего несколько часов назад она была опасно близка к тому, чтобы в приливе великодушия выделить Рафаэлю крошечный уголок в своем сердце и начать мечтать о том, что вся эта свадебная карусель закончится тем, что у нее на пальце наконец-то заблестит золотое обручальное кольцо. Бессознательно приукрашивая действительность, как из века в век поступали все женщины, оказавшиеся в подобном положении, Джессика не видела, что приближается к краю пропасти, и только сейчас она осознала это со всей очевидностью.

Вопреки ее надеждам пешая прогулка нисколько не помогла, и к офису «Голубой Чайки» Джессика подошла в таком же подавленном настроении, в каком покинула особняк Мими Тесс. Единственным результатом долгой ходьбы была свежая царапина на каблуке и приклеившаяся к ранту туфли жевательная резинка, что, естественно, никак не могло ее порадовать.

— Перестаньте хмуриться, мэм, и приготовьтесь улыбаться, — встретила ее Софи. — Ситуация вот-вот изменится к лучшему, не успеете вы и глазом моргнуть.

— Вот как? — сухо осведомилась Джессика. — С чего бы это?

— Честное слово, мэм. Я только что говорила с Рио, с ответственным секретарем КМК. Мы уже успели подружиться с этой сеньоритой, поскольку она звонит сюда каждые десять минут. Так вот, она сказала мне…

— Что, что она сказала?! — воскликнула Джессика в сильнейшем волнении.

— Она сказала, что ее босс закончил все неотложные дела.

— Ты хочешь сказать… — Джессика замолчала. Страх и надежда боролись в ней.

Софи улыбнулась и подмигнула ей с заговорщическим видом.

— Угадайте, мэм, кто будет здесь к ужину?