Тигрица

25

Дрожащими пальцами Кейл закрыл матери глаза и скорбно склонил голову. Кейл так и не поднялся с колен, и его неподвижная фигура была отчетливо видна в ярком свете фар джипа. Над головой Кейла вились ночные бабочки и мошкара, негромкий вздох, сорвавшийся с его губ, смешался с шорохом листвы над головой, когда налетевший с залива порыв ночного ветра запутался в густой кроне виргинского дуба.

Рафаэль положил руку на плечо Кейлу.

— Должно быть, она сломала шею, когда падала, — сказал он негромко. — Мне очень жаль, Кейл…

— Это я убил ее, — чуть слышным шепотом отозвался Кейл, склоняясь еще ниже, словно под тяжестью вины.

— Снимите ее с меня, — подал голос Холивелл и завозился, пытаясь выбраться из-под отяжелевшего тела Зои Фрейзер.

Рафаэль задумчиво посмотрел на него, потом снова перевел взгляд на Кейла.

— Это не ты, — сказал он. — Это не ты убил свою мать.

Кейл поднял голову и встретился взглядом с Рафаэлем. Белки и веки у него были такими красными, что это было заметно даже в слепящем свете фар, а ресницы были мокры от слез. Прикусив губу, Кейл молчал.

— Эй, это был несчастный случай! — крикнул Холивелл, и в голосе его послышались панические нотки. — Я ничего ей не сделал!

— Я думаю, — сказал Рафаэль, не обращая на него никакого внимания, — что твоя мать была наивной пожилой женщиной, которую было очень просто ввести в заблуждение. Как и у всех нас, у нее были свои слабости и недостатки, которыми легко мог воспользоваться какой-нибудь ловкий проходимец. Сегодня она пришла сюда для того, чтобы спасти от беды своего сына и свою племянницу, и погибла из-за своей чрезмерной доверчивости.

Холивелл хрустнул суставами, сжимая и разжимая кулаки.

— Говорю вам, я и не думал ее убивать!

— Скажи это судье! — жестко сказал Ник, отталкиваясь от джипа и делая шаг вперед. — А я расскажу, что я видел.

Джессика поразилась, как быстро мужчины пришли к взаимопониманию, плетя нить заговора, которая должна была оградить Зою от позора, а Джессику — от множества неприятностей. По отношению к Кейлу это тоже было очень и очень гуманно, но она подозревала, что дело не только в этом. Рафаэль, в представлениях которого честь семьи стояла выше многого другого, стирал грязное пятно с доброго имени Фрейзеров. Должно быть, не последнюю роль сыграл и тот факт, что данная версия наносила минимальный урон репутации «Голубой Чайки».

И, строго говоря, Рафаэль не так уж сильно исказил факты. Не будь Холивелла, Зоя осталась бы жива. Конечно, она бы еще долго переживала и еще не раз обрушила бы на голову Джессики и Арлетты свои горькие упреки, однако никто бы не пострадал, и все были бы живы.

— Бедная тетя, — вслух произнесла Джессика, с сожалением качая головой. — Она даже не знала, сколько злобы может быть в иных людях. Я уверена, что она сделала бы все, что в ее силах, лишь бы я не пострадала.

В кустах рядом с ней раздался громкий шорох, и в круг света вступил Карлос, прижимавший к бедру автоматическую винтовку. Следом за ним из темноты возникла монументальная фигура Пепе. Он тоже был вооружен, а его широкую грудь пересекали крест-накрест две ленты патронов. Судя по всему, эти двое и составляли тот отряд, о котором упоминал Рафаэль несколько минут назад.

— Если мне не изменяет память, — заметил Карлос с самым невинным видом, — в Луизиане недавно восстановили смертную казнь в качестве наказания за убийство.

— А судья нашего округа — старинный друг моего деда, — поддакнула Джессика. — И если дело не дойдет до электрического стула, то процесс будет таким долгим и дорогостоящим, что «Гольфстрим Эйр» в конце концов разорится, даже если его таинственные покровители возьмутся оплачивать издержки. В чем я лично сомневаюсь…

И она пожала плечами.

Холивелл дернулся, словно собираясь вскочить, но пистолет в руке Рафаэля лишь еще сильнее вдавился ему в щеку. От бессильной злобы Холивелл разразился изощренной бранью.

Рафаэль терпел этот поток красноречия всего несколько секунд. Потом, обернувшись через плечо, он спросил у Ника:

— Эй, остался еще пластырь?

Ник рассмеялся.

— Сколько угодно. Я сейчас достану, если кто-нибудь наконец развяжет мне руки.

Похороны Зои были скромными. На церемонии присутствовали только самые близкие родственники да несколько старых друзей семьи. Несмотря на это, прощание вышло вполне пристойным, хотя и достаточно коротким. Последнее было как нельзя кстати, ибо Джессика никак не могла отделаться от угнетавших ее мрачных мыслей.

Что выиграла Зоя от своего коварства? — размышляла Джессика. К чему привела ее необузданная материнская любовь, изуродованная завистью, злобой, ревностью? Сырая земля, увядшие цветы и вечный сон — вот и все, что получила Зоя в награду. Не лучше ли было забыть о своих амбициях, о своем честолюбии и попытаться найти в любви радость? Джессика понимала, что это, наверное, очень нелегко — все равно что начать жизнь заново, — но все же ей казалось, что это было бы проще, чем до смерти терзать себя унизительными воспоминаниями.

Нет, прошлое нужно человеку для того, чтобы, оглядываясь на совершенные ошибки, строить для себя лучшее, счастливое будущее. По крайней мере тогда все хорошее, доброе, что случается с человеком в жизни, не будет источено червем сожалений. Печальная судьба Зои могла послужить предостережением для самой Джессики. Во всяком случае, она твердо решила, что должна извлечь урок из всего, что случилось с ее теткой и с ней самой.

Как и во время похорон Клода Фрейзера, Рафаэль задержался, чтобы присутствовать на службе. Он ничего не объяснил, да и Джессика ни о чем его не спрашивала. Она не сомневалась, что очень скоро он вернется к себе в далекую Бразилию, и ей оставалось только радоваться, что он пока находится рядом с ней. Раз или два Джессика задумалась о том, чтобы попросить его остаться — хотя бы для того, чтобы проследить за ходом объединения компаний и на несколько дней освободить Кейла от рутины, — но она сдержала себя. Рафаэль мог согласиться просто из вежливости, а ей это было бы слишком тяжело выносить.

На следующий день после похорон Кейл вернулся в Новый Орлеан. С ним отправился и Ник, во-первых, потому, что его пикап остался в городе, а во-вторых, потому, что ему не хотелось отпускать Кейла одного. Джессика подумала, что так будет лучше: по дороге Ник и Кейл могли о многом переговорить, ведь они как-никак были кузенами, объединенными к тому же общим интересом к морскому бизнесу. В детстве и в юности они неплохо ладили между собой, и уж тем более они должны были поладить сейчас, став неожиданно близкими родственниками и партнерами.

Отъезд Кейла и Ника послужил сигналом для всех остальных. Первыми покинули «Мимозу» друзья Зои, и Джессика подумала, что она, наверное, никогда больше их не увидит. Потом Арлетта, которая все утро была занята тем, что рылась в шкафах, отбирая ненужные вещи для благотворительной раздачи в церкви, стала укладывать в машину вещи, которые она решила взять себе. Разговорчивый Карлос и молчаливый Пепе помогали ей, а когда работа была закончена, ушли к самолету, чтобы проверить его перед обратной дорогой. Рафаэль уединился в кабинете Клода Фрейзера, чтобы сделать несколько телефонных звонков. В частности, он позвонил в Лейк-Чарльз, чтобы вызвать оттуда заправщик с топливом для самолета, из чего Джессика заключила, что Рафаэль решил отправиться в Рио прямо сейчас, не залетая в Новый Орлеан.

Джессика знала, что и ей пора собираться. К счастью, ей вовремя пришло на ум, что она все равно не может никуда уехать, пока Рафаэль остается в усадьбе — в конце концов, она была здесь хозяйкой. К тому же небольшая отсрочка должна была помочь ей успокоиться и привести в порядок мысли.

Видя ее состояние, Арлетта предложила дочери осмотреть дом и выбрать какие-то вещицы, безделушки, которые ей хотелось бы оставить себе на память. Джессика честно пыталась последовать доброму совету, но у нее ничего не вышло — мысли ее блуждали, и ей никак не удавалось сосредоточиться. В конце концов Джессика решила, что, заняться этим можно будет потом, тем более что о продаже «Мимозы» не могло быть и речи. Она уже знала, что старая усадьба станет отныне убежищем для любого из Фрейзеров, которому понадобится надежный тихий порт, чтобы переждать бурю. Словно перелетные птицы осенью, кто-нибудь из них обязательно будет возвращаться в свое родовое гнездо на болотах.

Выйдя из усадьбы, Джессика медленно спустилась по ступеням крыльца и вышла на лужайку за домом. Сразу за ней начиналась тропа, ведущая к болоту, в самом конце которой стояла беседка, выстроенная на месте старой купальни. Никакого практического значения она больше не имела, просто здесь было приятно посидеть в жару. Из беседки открывался очень живописный вид на болотистую низину, и Джессика машинально повернула в ту сторону.

Косые лучи солнца вызолотили сочные стебли травы с торчащими из нее пучками осоки, сверкавшей словно острые клинки. Кланяясь ветру, налетавшему с залива, сухо шуршал шпажник; над ним носились стайки краснокрылых дроздов, то и дело присаживавшихся на сгибающиеся под их тяжестью тростинки. Йодистый аромат моря смешивался здесь с влажным воздухом болот, полным метановых испарений, запахов плодородного краснозема и пышной растительности. Лягушки в лужах и насекомые в зарослях возле тропы завели свои весенние песни, прерывая их лишь тогда, когда Джессика подходила слишком близко. На сыром лугу, у самого края топи, паслось небольшое стадо коров, между которыми, важно поднимая ноги, расхаживали белые цапли, изредка тяжело взлетавшие, чтобы взгромоздиться на костлявый хребет той или иной коровы. Животные не реагировали — им было все равно. Чуть дальше, на открытой воде, плавали и ныряли серые пеликаны, охотясь за рыбой и прочими обитателями болота. Закатное солнце играло на рябящей воде, и оперение голенастых колпиц, опустившихся на отмель неподалеку от шумного пеликаньего общества, отливало розовым и красным.

Ни уток, ни гусей уже не было. Большинство из них, перезимовав в луизианских болотах, уже подались на север — строить гнезда и выводить птенцов. Джессика сразу заметила, что воды в болоте стало еще меньше, чем в прошлый ее приезд. Пройдет еще совсем немного времени, и жаркое южное солнце окончательно высушит заливные луга, и скотоводы перегонят сюда с зимних пастбищ свои многочисленные стада.

Отсюда хорошо было видно пересекавшую болотистую прерию прямую дорогу, засыпанную гравием, и серебристый самолет в ее дальнем конце. Влажный воздух, нагревшийся за день, заметно дрожал, и самолет был похож на мираж, готовый вот-вот растаять, раствориться в безлюдной пустоте окружающих пространств.

Каменные, стершиеся от времени ступени и фундамент беседки, оставшиеся еще с тех времен, когда здесь была купальня, поросли бархатным зеленым мхом. Еще больше его было на старых, гнилых бревнах, ограждавших место, где выбивался из-под земли ключ, Из которого брали воду для огромной чугунной ванны и котлов, некогда установленных в купальне. Как и рассчитывала Джессика, в беседке было немного прохладнее, чем на открытом воздухе, но широкие каменные скамьи возле окон были влажными на ощупь, и она не стала садиться. Вместо этого Джессика прислонилась к подпирающему крышу столбу, сделанному из цельного ствола дерева, и, повернувшись спиной к усадьбе, стала смотреть на болота.

Позади нее негромко, успокаивающе журчала прохладная, чистая вода ключа. Собираясь в небольшом углублении, она переливалась через бревенчатое ограждение и устремлялась под пол беседки, а оттуда стекала в болото. Свежий, легкий ветерок нежно касался лба Джессики. Лучи солнца приятно согревали кожу, и Джессика устало закрыла глаза. Если ей и дано обрести покой, неожиданно подумалось ей, то только здесь. Во всяком случае, другого, более спокойного и мирного местечка она не знала.

Внезапно ее внимание привлекли негодующий крик и отчаянное хлопанье крыльев вспугнутой птицы. Открыв глаза и щурясь от солнца, Джессика повернулась на звук.

У края болота стоял волк. Худой, мосластый, с серым мехом, неряшливо торчащим в разные стороны, он был совершенно неподвижен. Лобастая голова была приподнята, настороженные уши стояли торчком, а влажный кожаный нос ловил несомые ветром запахи. Чтобы лучше рассмотреть зверя, Джессика поднесла руку к глазам, и волк тотчас повернулся в ее сторону.

Разглядывая его, Джессика довольно улыбнулась. Страха она не испытывала: этот худой, облезлый, еще не перелинявший и не успевший нагулять жир зверь ничем не напоминал свирепого и опасного хищника. Он к тому же нисколько не интересовался Джессикой, и это, как ни странно, слегка ее задело. И все-таки ей было очень приятно сознавать, что совсем рядом с усадьбой, среди осоки и камышей, существует настоящая дикая природа — зачарованный край потайных тропок и надежно спрятанных логовищ и гнезд, куда нет доступа человеку с его несчастьями и разрушительными страстями.

Джессика стояла совершенно неподвижно, но волк неожиданно развернулся и исчез так же внезапно, как и появился. Джессика не слышала ни шагов, ни шороха ветвей, но, так же как и волк, каким-то шестым чувством она поняла, что кто-то нарушил ее уединение. Повернувшись, она увидела Рафаэля, который появился возле запруды.

— Извини, должно быть, я напугал твоего серого приятеля, — сказал он.

Его неожиданное появление заставило Джессику вздрогнуть, но, как и тогда, когда она увидела волка, она почувствовала, как внутри ее растет непонятная радость.

— По-моему, он все равно меня боялся, — ответила она.

— Умный зверь, — сухо заметил Рафаэль. Что она могла на это сказать? Слегка нахмурившись, Джессика отвела взгляд.

— Ты вызвал заправщик?

— Да, конечно.

— Значит, ты уже готов лететь…

Рафаэль ничего не ответил, и Джессика посмотрела на него. В его янтарных глазах отражались мучительные раздумья и какая-то яростная борьба.

Увидев, что она смотрит, Рафаэль поспешно опустил веки.

— Да, — сказал он. — Как только подвезут топливо…

Он был одет в ту же орехового цвета рубашку из тонкого льна, в которой прилетел из Рио. Рубашка выглядела безупречно, но Джессика знала, какого труда стоило Крессиде отстирать ее. Теперь тонкое полотно облегало его сильные плечи и грудь, и Джессика подумала о том, что это тело, которое было скрыто под рубашкой, она совсем недавно ласкала. Казалось, это воспоминание навеки запечатлено в ее памяти. Во всяком случае, Джессика была уверена, что никогда этого не сможет забыть.

— Я… Я прошу извинить меня за все неудобства, которые я тебе доставила, — сказала она отрывисто. — Я не должна была втягивать тебя в наши семейные дрязги.

Он знал, что она имела в виду. На протяжении прошедших двух дней Джессика и Рафаэль много раз обсуждали происшедшее, не ограничиваясь лишь перечислением фактов, но касаясь самых глубоко скрытых, неосознанных и постыдных мотивов, которые руководили участниками событий.

— Семейные отношения редко бывают безмятежными, — спокойно заметил Рафаэль. — Впрочем, ты здесь ни при чем. Я сам влез в эти дела, когда отправился на охоту за «Голубой Чайкой». Или, если угодно, когда я последовал за тобой на ту вечеринку в Рио.

— Я рада, что ты оказался рядом, — искренне сказала Джессика. — Я рада, что это был ты, а не… не кто-то другой. В любом случае, я очень тебе признательна за все, хотя я ни разу не поблагодарила тебя.

— Нет, ты поблагодарила меня, — задумчиво откликнулся Рафаэль. — И, если я не ошибся, твоя благодарность была гораздо щедрее, чем я того заслуживал.

Джессика почувствовала, как кровь приливает к щекам, а кожа на скулах начинает гореть жарким огнем.

— Это совсем другое дело… — промолвила она несколько смущенно.

— В самом деле?

Не слушая его, Джессика продолжала, все больше воодушевляясь:

— Я хотела поблагодарить тебя и за то, что ты спас меня на яхте. Я не знаю, как тебе удалось так быстро… Мне повезло, что ты снова оказался рядом. Если бы не ты, я погибла бы. Ты рисковал из-за меня жизнью…

— Я не мог поступить иначе. Ты — моя жена.

Последние три слова он произнес таким тоном, словно они объясняли все, и никаких других объяснений не требовалось. Возможно, так оно и было. Она была его женой, которую перед Богом и людьми он поклялся любить, защищать и беречь. И он готов был выполнить свою клятву, чего бы это ни стоило.

— Я… Мне не хотелось бы висеть у тебя на шее тяжким грузом, — сказала Джессика ровным голосом. — В любом случае я уверена, что развод будет благом для нас обоих. Обещаю, что сделаю все, чтобы для тебя это прошло как можно безболезненнее.

— Никакого развода не будет.

— Тогда можно аннулировать брачный контракт и признать брак недействительным, если так будет проще.

— Не будет. Я уже однажды сказал тебе, что наш брак будет существовать до тех пор, пока смерть не разлучит нас.

Рафаэль сказал это совершенно серьезно, и Джессика посмотрела на него с новым интересом. Его лицо, однако, было жестким, непроницаемым, а глаза казались совсем темными — столько в них было безжалостного упорства и твердости. Смутившись, Джессика опустила взгляд.

— Но ты же, наверное, захочешь иметь сыновей…

— И дочерей, — подтвердил он.

Джессика попыталась поднять руку, но тут же уронила ее в бессильном жесте.

— Но у тебя наверняка есть знакомый священник, который сможет выхлопотать в Ватикане специальное разрешение. Какой-нибудь епископ, у которого прохудилась крыша в соборе или обветшал алтарь… Я знаю, многие так поступают.

— Только не Кастеляры.

Джессика почувствовала себя виноватой, словно она предложила ему что-то украсть. Выпрямившись и выпятив подбородок, она сказала:

— Но ведь ты можешь и передумать!

— Я в этом сомневаюсь… — Взгляд Рафаэля медленно путешествовал по ее лицу, словно он пытался навсегда запомнить ее черты. Скользнув по мягким очертанием ее груди под шелковой блузкой, его взгляд опять унесся к горизонту, а лицо стало неподвижным и замкнутым.

— Разве только, — с трудом сказал он, — ты сама передумаешь? Может быть, у тебя есть кто-то, за кого ты хотела бы выйти замуж?

— Нет. — Ее улыбка была совсем слабой и погасла так же быстро, как появилась.

— Вот и хорошо. Значит, мы с тобой равны. Никаких разводов, никаких отсрочек…

Джессика повернулась к нему.

— Неужели президент могущественной транснациональной корпорации может быть таким… несовременным?

— Я не только президент корпорации, но и мужчина, — произнес Рафаэль таким глухим голосом, словно он рождался у него в груди. — Я не чувствую никакой необходимости пересматривать свои взгляды в угоду времени или моде, если это означает плыть по течению вместо того, чтобы бороться за то, что считаешь правильным. И «современная», как ты выражаешься, женщина мне тоже не нужна. Мне нужна умная, ласковая жена, которая умеет любить, которая способна испытывать страсть и, твердо зная, чего она хочет, добивается этого во что бы то ни стала. Только такая женщина получит мое сердце и душу — и мое тело со всей его силой в придачу. Я буду любить и беречь такую женщину, пуще глаза, я сделаю ее светом в моем темном мире, орхидеей, которая поражает взгляд своей красотой и сводит с ума незабываемым ароматом. Кто знает, возможно, когда-нибудь я и встречу такую женщину, но до тех пор мы с тобой будем связаны нашим обетом, нашей нерушимой клятвой. Только она сможет спасти нас обоих.

Его взгляд, тембр его голоса, серьезность и торжественность произносимых им слов, заставили Джессику понять, что он имел в виду, но, прежде чем она успела произнести это вслух, Рафаэль наклонился к ней и закрыл ей рот поцелуем. И снова Джессика ощутила сладостное, незабываемое волшебство вкуса и прикосновения. Атакуя эти два ее чувства, он словно дразнил ее, согревая ей кровь и зажигая в ней огонь страсти. Губы Рафаэля ласкали ее рот, и по всему телу Джессики разливалась волна пульсирующего тепла, а движения его языка успокаивали, убаюкивали мысли и будили желание ответить тем же.

Покачнувшись, Джессика подняла руки и обняла его за шею, чувствуя под пальцами густой шелк его волос. В ответ Рафаэль так крепко прижал ее к себе, что ее напряженные соски уперлись ему в грудь, а тело ощутило его растущее возбуждение. Словно сквозь сон Джессика услышала его вдох и поняла, что Рафаэль отчаянно сражается с собой, пытаясь удержать себя в руках.

И неожиданно она почувствовала себя свободной. Выпустив ее, Рафаэль еще несколько мгновений продолжал жечь ее взглядом, потом отступил назад и, повернувшись, пошел прочь своим широким, размеренным шагом. В лучах заходящего солнца черные волосы на его затылке отливали синевой, а рубашка из ореховой стала золотистой. Потом его фигура стала расплываться, таять, и Джессика поняла, что смотрит ему вслед сквозь застилающие глаза слезы.

— И ты так и не сказала ему, что любишь его? — спросила Арлетта удивленно. Ее настолько огорчили мокрые покрасневшие глаза и срывающийся голос дочери, что она даже не стала дожидаться, пока Рафаэль улетит. В ответ Джессика только покачала головой.

— Почему?

— Я не знаю, любит ли он меня.

— Какая чушь! — Арлетта с негодованием вздохнула, поднимая глаза к темному потолку крытой галереи, где они стояли: Арлетта — уперев руки в бока, Джессика — с поникшей головой и плечами.

— Вот не знала, что моя дочь — круглая идиотка! Твой Рафаэль вымел подчистую все свои закрома, чтобы купить компанию, которая ему абсолютно не нужна; он позволил деду вынудить себя к браку с тобой и преодолел несколько тысяч миль только потому, что ему показалось, что ты, возможно, попала в беду. Чтобы спасти тебя, он чуть не свернул шею этому психованному мафиози Холивеллу, а тебе все мало. Что он еще должен сделать? Покорить Северный полюс или слетать на Луну?

На самом деле Рафаэль совершил еще несколько подвигов, о которых ее мать не упомянула, но Джессика не стала ее поправлять. Слабо улыбнувшись, она сказала:

— Конечно, если учесть все это…

— То что?

— Что — что?

— Не прикидывайся тупицей. Я тебе точно говорю.

Джессика попыталась взглядом остановить мать, но у нее ничего не вышло. Арлетта никогда не была особенно восприимчива к взглядам и намекам.

— Хорошо, — сдалась она. — Наверное, я влюбилась в него в тот самый момент, когда впервые вошла в его офис в Рио. Или, в крайнем случае, после того, как мы в первый раз поцеловались.

— Тогда почему, ради всего святого, ты позволяешь ему уехать? Один раз ты уже совершила эту ошибку, и вот теперь все повторяется снова, да? Неужели ты так никогда ничему и не научишься?

— Но я же не могу сама бегать за ним! Взгляд Арлетты, исполненный усталого, бесконечного терпения, оставался непреклонным.

— Почему бы и нет?

— Потому!.. — ответила обидевшаяся Джессика.

— Ага, значит, ты тоже считаешь, что женщина должна ждать, пока с ней не заговорят о любви открытым текстом? Какой бред!

— Не бред, а обычная женская гордость. И еще я боюсь, вдруг он скажет или сделает что-нибудь не то? Не то, чего я от него жду? Я не хочу выглядеть круглой дурой.

— Милая моя, в жизни бывают вещи похуже, чем это. Вместо того чтобы выглядеть дурой, ты можешь быть ею.

В голосе Арлетты прозвучала такая горькая ирония, что Джессика поняла, что ее мать говорит в большей степени о себе самой. Но, если она и сожалела о том, как все повернулось в ее жизни, она старалась не подавать вида.

Жестом отчаяния Джессика запустила в волосы пальцы обеих рук.

— Я знаю, что это значит. Я уже наделала немало глупостей! — воскликнула она и, увидев вопросительно приподнятые брови матери, пояснила:

— Это я прогнала его в прошлый раз.

На мгновение между ними установилась напряженная тишина. Арлетта пристально вгляделась в дочь, потом негромко спросила:

— Почему ты это сделала?

— Я думала, что не могу ему доверять. Я думала, что это он прислал деду фотографии. Я боялась, что он узнает о моих чувствах. И еще… О, причин было множество, но главное, мне казалось, что он сам может этого хотеть.

— Хотеть расстаться с тобой? — уточнила Арлетта, и Джессика кивнула с самым несчастным видом.

— И теперь вы оба страдаете, — подвела ее мать неутешительный итог.

Джессика всхлипнула.

— Теперь, после того как ты ткнула меня носом во все факты, мне кажется… Я думаю, что ошиблась.

— Наконец-то я сделала что-то полезное! — воскликнула Арлетта, широко улыбаясь. — Ну и что ты думаешь предпринять?

— Я… я не знаю.

Джессика действительно не знала. Она предложила Рафаэлю развод, надеясь по его реакции угадать, что он на самом деле чувствует. Она сознательно искушала его свободой, но он швырнул эту свободу ей в лицо, причем сделал это в такой форме, что она по-прежнему не могла быть ни в чем уверена.

— Решай скорее, — поторопила ее мать. — Рафаэль уже спустился вниз, чтобы идти к самолету, а бензовоз проехал туда примерно полчаса назад.

Джессика потерла лицо ладонью, потом крепко прижала сжатые кулаки к ноющим вискам.

— Я не знаю, что делать, потому что не знаю, как будет лучше для всех. И, главное, я не знаю, чего ждет от меня Рафаэль.

— Так всегда и бывает, — утешила ее Арлетта. — Разве тебе это неизвестно? Но послушай, Джессика, что бы ты ни решила, я ни слова тебе не скажу. Ты ничего мне не должна, и я не хочу распоряжаться твоей жизнью. Я хочу только одного — чтобы ты была счастлива.

Улыбка Джессики была жалкой.

— Хорошо, я постараюсь… мама.

После этого Арлетта ушла, оставив ее одну, что с ее стороны — учитывая все обстоятельства — было весьма предусмотрительно и мудро. Джессика еще некоторое время стояла у перил, глядя, как сгущаются сумерки и небо становится фиалково-лиловым. И постепенно ее мысли обратились к другому вечеру — к вечеру того самого дня, когда после свадьбы они с Рафаэлем впервые остались вдвоем. Она не только пережила этот вечер, но нашла его великолепным и ни на минуту не забывала об испытанном ею блаженстве.

«Тигрица» — Рафаэль называл ее своей тигрицей. Что ж, это было только справедливо — вряд ли ее можно было считать ручной или хотя бы укрощенной. Но только с ним она действительно чувствовала себя грациозной, красивой, сильной. Только во время их первой брачной ночи — неповторимо волшебной и прискорбно короткой — Джессика ощущала глубокое родство и неразрывную связь их тел и душ, разговаривавших друг с другом на каком-то таинственном, древнем языке. Ничего подобного она не испытывала даже в самых смелых снах, и потом ей так не хватало этого ощущения безграничной любви и тепла.

И она поняла, чего она хочет больше всего на свете.

…Женщина, которая знает, чего хочет, добивается этого.

Теперь она знала это, но хватит ли ей характера и силы воли, чтобы первой протянуть ему руки? Осмелится ли она отбросить робость и снова стать тигрицей?

Жалеть стоит лишь о том, чего ты не сделал. Это сказала Мими Тесс — Мими Тесс, которая, как и ее дочь Арлетта, тоже когда-то сделала не правильный выбор, покинула человека, которого любила, и заплатила за это по самому большому счету.

Но, если она справится с собой и первой отважится сделать шаг к примирению, примет ли Рафаэль ее? Сможет ли она стать такой женщиной, какая ему нужна? Чего он хочет от нее на самом деле?

Она увидела на дороге отъезжающий топливозаправщик и стала поспешно спускаться по ступеням. Очутившись внизу, Джессика бегом устремилась ко взлетной полосе. Времени оставалось совсем мало — она и так раздумывала непозволительно долго.

Джессика очень хорошо представляла себе, как Рафаэль и Карлос в последний раз проверяют все системы самолета, как Пепе, закрыв глаза, неподвижно сидит в кресле, пристегнувшись ремнями, и ждет, пока самолет начнет разбегаться и взлетать. В ее распоряжении оставались, должно быть, считанные минуты. О том, чтобы взять машину, Джессика даже не задумалась — она не была уверена, что быстро найдет ключи, которые накануне куда-то засунула. В любом случае, напрямик, через болота, она могла бы добраться до самолета гораздо быстрее, особенно если побежит изо всех сил.

Но самолет стоял намного дальше от дома, чем ей казалось. А может быть, она просто выбрала не ту тропинку. Когда-то большеглазая и худая девчонка, носившаяся здесь вместе с Ником и Кейлом, знала в камышах каждую сухую дорожку, каждую кочку, но с тех пор прошло уже немало лет. И дело было не в топографии болот — это она сама утратила кураж, проворство, непоколебимую уверенность в себе и ощущение собственной правоты, которая когда-то стояла за всеми ее поступками и желаниями. Но она снова может стать такой, как была. Если постарается. Если очень-очень постарается.

На дороге, чихнув, ожила сначала одна, потом другая турбина. Двигатели стали набирать обороты, и над болотами разнесся их высокий, мерный гул. Самолет был готов к отлету. Джессика помчалась во весь дух. Снова, как и полтора десятилетия назад, ее ноги выбивали частую дробь по сухой утоптанной тропинке, на которой не росли ни камыши, ни жесткая, с острыми режущими краями, осока. Зато по сторонам тропы ее было больше чем достаточно. Узкие, длинные листья болотной травы цеплялись за ее платье и оставляли на руках и на лице кровоточащие царапины. Каждый раз, когда осока ранила ее, Джессика морщилась от боли, но не останавливалась.

Скорее, скорее! Заросли тростников расступились, и Джессика увидела самолет. Дверца салона была закрыта, а серебристый фюзеляж чуть подрагивал перед разбегом и броском в темнеющее небо.

За штурвалом сидел Карлос. Он включал какие-то тумблеры на верхней приборной панели, и Джессика хорошо видела его запрокинутую голову в наушниках. В руке Карлос держал планшетку, на которой он то и дело что-то помечал. Рафаэля в кабине не было, и Джессика решила, что он доверил взлет кузену, а сам пошел в салон, чтобы немного вздремнуть. Да мало ли могло найтись у него других дел?

Самолетные двигатели взревели, подняв горячий ветер, и машина медленно тронулась с места, освещая себе путь мощными прожекторами.

Напрасно Джессика звала и размахивала руками, пытаясь привлечь к себе внимание. Оглушительный рев моторов заглушал все звуки, и Карлос, увидев ее в самый последний момент, скорее всего решил, что она пришла попрощаться. Не останавливая машины, он на мгновение оторвал руки от штурвала и поднял вверх большие пальцы, показывая, что идет на взлет.

Самолет разгонялся, и Джессика, уронив обе руки вдоль туловища, отступила в сторону. Под рев могучих двигателей он промчался мимо, обдав ее горячим воздухом, и продолжал набирать скорость, подпрыгивая на ухабах. Широкие крылья чуть покачивались, ища восходящие воздушные потоки. Шасси в последний раз захрустело гравием и оторвалось от земли. Все…

Самолет был в воздухе. Он уносился все дальше, мигая габаритными огнями на крыльях и поднимаясь все выше и выше в темнеющее небо. Вот он превратился в серебристую точку и пропал, затерялся среди высыпавших на небо звезд.

Почти ничего не видя от слез, Джессика повернулась и пошла вдоль полосы. И увидела Рафаэля. Он молча стоял под дубом, его лицо было спокойным и неподвижным, а глаза, устремленные на нее, были темнее, чем ночная чернота.

Гнев и невероятная, сумасшедшая радость охватили Джессику. Испустив протяжный вздох облегчения, она подняла руку, чтобы смахнуть с ресниц слезы. Потом ее губы решительно сжались, а взгляд прищуренных глаз стал напряженным и суровым. Продолжая смотреть прямо на него, Джессика двинулась ему навстречу.

Она не шла, а скользила, изящно, плавно и грозно, как рассерженная хищница. Прохладный ветер развевал ее густые светлые волосы и трепал платье, так что Рафаэлю были хорошо видны и ее высокая грудь, и стройные бедра, покачивающиеся в такт ее движениям, и длинные красивые ноги.

Рафаэль шагнул ей навстречу. Улыбка осветила сначала его глаза, и они заиграли, засветились в темноте; потом его губы чуть дрогнули, и уголки их довольно приподнялись.

— Ты не улетел, — произнесла Джессика ясным и чистым голосом. В ее устах это была скорее угроза, чем простая констатация факта.

— Я не смог, — просто ответил он.

Джессика остановилась перед ним и подняла руки. Схватив его за плечи, она с силой потянула его на себя, заставляя Рафаэля наклониться, и остановилась только тогда, когда его губы оказались в считанных дюймах от ее лица.

— Никогда больше не оставляй меня, хорошо? — прошептала она. — Никогда больше не поступай так со мной!

— А что будет тогда? — спросил он, и в его глазах запрыгали уже знакомые Джессике озорные бесенята. Его руки обвились вокруг нее и сжали — сначала ласково, осторожно, потом все сильней и сильней.

— Я найду тебя по следу, — прошептала Джессика, прижимаясь губами к его твердой, горячей шее и наслаждаясь исходившим от него ощущением силы и решительности. — Я выслежу тебя, настигну и… О-о, я буду проделывать с тобой самые невероятные, кошмарные вещи — все, что хочу, — но сначала я скажу тебе, как сильно я люблю тебя.

— Боже милостивый! — простонал Рафаэль, с лихорадочной поспешностью ища губами ее губы. — Поцелуи же меня скорее, чтобы я мог дать Карлосу сигнал возвращаться. А потом можешь продолжить…