Токсичный

Глава 5

Искушение и связь, которые я ощущаю рядом с Кингом, лишь растут с каждым днем нашей совместной работы. Моя коллекция рисунков, которая началась с двух или трех, постепенно приближается к десяти. Казалось бы, он рисует обычные вещи и моменты, о которых я даже не задумываюсь, однако его работы заставляют меня почувствовать себя настоящей волшебницей. Втайне я с нетерпением ожидаю этих моментов и постепенно осознаю, что начинаю зависеть от них и от него самого. Если раньше я думала, что оказалась в трудной ситуации, то теперь понимаю, что ничто не сравнится с тем эмоциональным хаосом, который я переживаю сейчас.

Я наливаю себе кофе, стараясь не делать резких движений, чтобы не повредить ребра. Несколько недель Вик был не в настроении для секса, стал более раздражительным и агрессивным. А я только начала восстанавливаться после прошлых побоев.

Когда он входит на кухню следом за мной, я осторожно ставлю чашку с кофе на стол. Обычно я просыпаюсь раньше него и не могу перестать фантазировать о том, что бы сделала с ним, если бы у меня хватило смелости. Эти фантазии стали настолько яркими, что начали проникать в мои сны. От одного из них я проснулась в ужасе, словно моя постель кишела насекомыми, и почувствовала, как по коже побежали мурашки.

Вик обнимает меня за талию, и я с трудом сглатываю, стараясь не отстраниться.

– Доброе утро, – шепчет он, касаясь губами моего затылка.

– Доброе утро, – отвечаю я без каких-либо эмоций в голосе.

– Я соскучился по тебе, когда проснулся.

Вместо ответа я делаю большой глоток кофе, чтобы выиграть время. Он кладет руки на столешницу, располагая их по обе стороны от меня.

– Пойдем в постель, – предлагает он, и на этот раз я не могу сдержать дрожь.

Я закрываю глаза и пытаюсь успокоиться, ожидая удара по ребрам или его кулака, которым он схватит меня за волосы и потянет назад. Когда Вик отходит, я понимаю, что должна последовать за ним, но не могу заставить себя это сделать. Вместо этого я думаю о женщине на рисунках, которые храню в коробке с тампонами под раковиной в ванной. Эта женщина не может продолжать жить в таких условиях. Даже если эти отношения не погубят меня, они точно уничтожат то, что осталось от моей души.

Поэтому вместо того, чтобы пойти за ним, я оборачиваюсь и изображаю на лице улыбку.

– Я бы с радостью, но мы оба знаем, что стоит нам только лечь в постель, как мы проведем там много времени. А я не хочу, чтобы ты опоздал на работу.

Он приближается и обнимает меня. Но, в отличие от Кинга, когда Вик оказывается рядом, все, чего я хочу, – это держаться от него как можно дальше. Он заключает меня в свои объятия и нежно прикасается губами к изгибу моей шеи.

– Пойдем, мы можем сделать все быстро, – говорит он, но его заискивающий тон меня не обманет.

Я осознаю, что если буду продолжать отказываться, то это может привести к неприятным последствиям. Однако, не в силах изменить свое решение, я подавляю отвращение и пытаюсь сделать так, чтобы мой ответ звучал как можно более соблазнительно.

– После стольких лет, проведенных вместе, не стоит превращать секс в гонку. Мы можем сделать все как следует, когда вернемся с работы. Все, что ты захочешь, – добавляю я, и от этой мысли у меня подкашиваются ноги.

Наступает долгая пауза, пока он обдумывает мою просьбу, прежде чем наконец отступить. И только моя нога, опирающаяся на стойку, удерживает меня от того, чтобы не опуститься на пол от облегчения. Под его пристальным взглядом я беру свою чашку с кофе и делаю глоток, чтобы успокоить нервы.

– Думаю, мы могли бы…

Он бьет меня кулаком в живот, и кофейная чашка выпадает из моих рук и разбивается на мелкие осколки. Я падаю на пол, порезав о них колени, и в груди словно вспыхивает огонь от нехватки кислорода. Я закрываю лицо рукой, но он быстро отводит ее в сторону.

Внезапно я слышу металлический лязг расстегивающейся пряжки, и меня охватывают стыд, гнев и ненависть.

– Вик, пожалуйста, – молю я дрожащим голосом.

Я чувствую соленый вкус на губах и осознаю, что даже не заметила, как заплакала.

Затем он достает член, и мускусный запах, бьющий мне в нос, вызывает рвотный позыв.

– Заткнись нахрен и отсоси мне.

Это не просьба. Он не дает мне даже шанса возразить. В следующий момент его член оказывается у меня во рту, головка касается языка. Я чувствую соленый вкус его смазки и понимаю, что у меня больше нет сил сопротивляться. Особенно сейчас, когда я сосредоточилась на дыхании и стараюсь не паниковать. Под его тяжестью и напором я издаю какие-то сдавленные звуки, а он все глубже и глубже проникает в мой рот. Но, кажется, это только сильнее его заводит. Он проникает невероятно глубоко, и из моих глаз начинает течь еще больше слез.

– Возьми его полностью, – говорит он, запрокидывая голову. Я крепко обхватываю его бедра, потому что сила его толчков почти вдавливает меня в шкафчики за спиной.

Я пытаюсь отстраниться от него, но он вцепляется в мои волосы и сжимает кулаки все крепче, не давая мне уйти. В глазах темнеет, когда он начинает двигаться сильнее и головка его члена упирается в мое горло, вызывая рвотный рефлекс. Я с трудом дышу, а он настолько возбужден моей борьбой, что может лишь шептать «да». На мгновение у меня возникает мысль укусить его за член, но я опасаюсь, что это только разозлит его еще больше. Он не обращает внимания на то, как я задыхаюсь, как изо рта у меня текут желчь и слюна. Мой нос, горло и легкие горят, моля о спасении, но я не могу его получить. В конце концов, все, что мне остается, – это терпеть и надеяться, что он скоро кончит.

Наконец, это мучение подходит к концу. Когда я чувствую, что его толчки становятся быстрее, а стоны громче, я пользуюсь тем, что он ослабляет хватку, и отстраняюсь, прежде чем он успевает кончить мне в рот. Его сперма с неприятным звуком брызгает на пол, и, конечно, это раздражает Вика. Этот неудачный финал испортил ему удовольствие, ведь он не смог полностью подчинить меня своей воле.

В то время как Вик пытается справиться с разочарованием, я поднимаюсь на ноги и отворачиваюсь, стараясь восстановить дыхание. Я делаю глубокие вдохи, чтобы меня не стошнило в раковину, а мое тело сотрясает такая сильная дрожь, что я едва держусь на ногах. Вик позади меня приводит себя в порядок, и каждый шорох его одежды вызывает во мне новую волну страха, тревоги и гнева. Я не могу понять, чего мне хочется больше: упасть на пол и расплакаться, убежать и спрятаться или выцарапать ему глаза. Я иду на компромисс с самой собой и ничего не предпринимаю, хотя в голове проносятся картины всех трех вариантов.

Натянув штаны и заправив рубашку, Вик кладет ладонь на мое бедро, не обращая внимания на дрожь, которая сотрясает мое тело, и целует в еще влажную щеку. На мгновение он замирает, любуясь выражением опустошения на моем лице, а затем с легкой улыбкой на губах уходит, напевая что-то себе под нос. Когда я снова поднимаю глаза, то осознаю, что опаздываю на работу.

Сильно опаздываю.

Я вскрикиваю и, поспешно направляясь к двери, поскальзываюсь на разлитом кофе и осколках кофейной чашки. С проклятиями я опускаюсь на четвереньки и начинаю собирать осколки кухонной тряпкой. По моим щекам текут слезы, они падают на пол и смешиваются с пролитым кофе. Выбросив осколки чашки в мусорное ведро вместе с тряпкой, я начинаю собираться на работу. Впервые после нашего откровенного разговора о жестоком обращении с Кингом со стороны его отца, я не хочу работать с ним. Мне невыносима мысль о том, что он может увидеть на моем лице следы подавленных эмоций от проявленного внимания Вика. Мне не хочется, чтобы он говорил: «Я же тебе говорил». Я часто замечаю, как он смотрит на меня, пытаясь понять, почему я не могу бросить мужа. Он даже не пытается скрыть свое замешательство. Каждый раз, когда Кинг заканчивает выполнять одно задание и подходит ко мне, чтобы получить следующее задание, я чувствую на себе его тяжелый взгляд. Этот взгляд должен давить на меня, словно груз, но производит обратный эффект. Он помогает забыть о том, какие ужасные страдания ждут меня дома. Между нами с Кингом нет никаких романтических взглядов или флирта, но это не важно. Главное, что он спасает меня от бездны отчаяния, которая, кажется, готова поглотить меня.

Хотя я и решила держаться от Кинга подальше, работа с ним стала для меня самым ярким событием за последние дни. Его присутствие заряжает меня энергией, словно молния или луч света в темноте. Это чувство настолько сильно, что мне кажется, будто если я подойду к нему слишком близко, то обожгусь. Дело в том, что он единственный человек в моей жизни, который когда-либо интересовался синяками на моих руках и лице. У меня нет семьи, с которой я могла бы общаться, Вик не разрешает мне заводить друзей, а коллеги на работе слишком заняты своими делами, чтобы заметить, что со мной происходит. Все это время я жила в полной изоляции. Возможно, именно этого и добивался Вик. После двух лет его тотального контроля над моей жизнью, забота другого человека, даже такого, как Кинг, стала для меня долгожданным лучом солнца среди холодной зимы. Я чувствую себя цветком, который тянется к нему за еще одной каплей света, расцветая с каждой каплей внимания, которое он мне уделяет. Конечно, это грустно, и я ненавижу себя за трепет в животе и за каждый слишком сильный стук сердца, который чувствую, когда краем глаза замечаю присутствие Кинга.

Но сегодня, после того, что произошло, я не хочу его внимания. Я хочу снова спрятаться, как раньше, когда могла скрывать свое оцепенение, потому что никто не обращал на меня внимания. Однако Кинг заставляет меня слишком сильно переживать. Он вселяет в меня надежду, но иногда это чувство только усугубляет ситуацию.

– Кто-то сегодня сильно опаздывает, – с улыбкой замечает Эрни, глядя на меня, когда я протягиваю ему свое удостоверение.

Не произнося ни слова, я завожу мотор и въезжаю в ворота, осознавая, что сегодня не в силах выносить общение с ним и вот-вот потеряю самообладание.

– С тобой все в порядке? – спрашивает Энни, и я, оглядываясь по сторонам, думаю, что рядом с ней стоит кто-то еще. Но никого нет.

Я прочищаю горло и неуверенно улыбаюсь.

– Все хорошо, я просто немного задержалась.

– Сегодня у тебя будет трудный день, и ты начинаешь его довольно поздно, – с улыбкой говорит Энни, и меня охватывает тревога, которая растекается по венам так же медленно, как и мое оцепенение.

– Что произошло?

– Ты же знаешь, как это бывает. Кто-то решил устроить бунт в кафетерии во время завтрака. Один из заключенных уже ждет, когда ты его подлатаешь в лазарете. Удачи! – говорит Энни, и я спешу к двери.

– Прошу прощения, я опоздала, – извинения застревают у меня в горле, как и в первый раз, когда я увидела Кинга.

На этот раз он сидит на койке, без рубашки, весь в крови. Я сразу замечаю ржаво-коричневые пятна на его груди и темно-фиолетовые тени, которые подчеркивают контуры его челюсти и ребер. Хотя я еще не осматривала его, по его дыханию можно понять, насколько ему больно. Мои недавние травмы меркнут перед моим беспокойством за этого мужчину.

Я не хочу ничего чувствовать. В моей жизни всегда было проще оставаться безразличной ко всему. Однако когда Кинг поднимает на меня глаза, и я вижу его лицо, покрытое такими же синяками, как и мои внутренности, во мне крепнет чувство родства с ним. Мы словно две стороны одной и той же гребанной монеты, нравится мне это или нет.

– Доброе утро, Тесса, – произносит он, заметив меня в дверях. Его слова звучат настолько тепло, что на мгновение я почти забываю о его травмах.

– Что же ты с собой сделал? – спрашиваю я, подходя ближе к кровати.

Он смеется, но его смех резко обрывается, превращаясь в шипение. Я права, ему действительно больно.

– Ты поверишь, если я скажу, что это не моя вина?

– Ни за что, – отвечаю я, подходя ближе.

Он сплевывает кровь, но я слишком беспокоюсь о его ребрах, чтобы отпрянуть, когда она брызжет на кафельный пол. Я щурюсь, глядя на красное пятно, и мысленно возвращаюсь на несколько дней назад. Мне пришлось потратить много времени, чтобы отмыть кровь с затирки на кухне. Как только я подлатаю Кинга, кому-то предстоит чертовски тяжелая работа.

– Но я бы все равно тебе солгал, – когда он смеется на этот раз, в его смехе нет ни капли веселья. – Но главный вопрос заключается в том, что случилось с тобой?

Я делаю глубокий вдох, словно из легких выходит все напряжение, накопившееся за время, проведенное в окружении тайн и лжи.

– Давай сначала позаботимся о тебе.

Он слушается моих указаний, но я вижу, как ему больно. А его попытки контролировать выражение лица кажутся мне напрасными. Я уже знаю, что каким-то образом Кинг способен прочитать мои мысли.

– Кажется, тебе здорово досталось.

– Ты бы видела другого парня.

Я надеваю перчатки и, приподняв его голову, осматриваю глубокую рану на виске.

– Я уверена, что рано или поздно он тоже здесь появится, – говорю я. И тут внезапно его руки накрывают мои, и я замираю.

– Ты так и будешь уклоняться от ответа? Я думал, что мы уже оставили все недомолвки в прошлом.

Я пытаюсь убрать его руки, но он продолжает прижимать их к своему лицу.

На мгновение он закрывает глаза и словно наслаждается прикосновениями. Если бы кто-нибудь заглянул внутрь и увидел эту сцену, то сразу бы понял, что здесь происходит нечто большее, чем просто осмотр пациента. Я стою между его раздвинутых ног и слишком долго держу руки на его голове, и любой, кто зашел бы сюда, подумал бы, что здесь происходит что-то более интимное.

– Я не хочу об этом говорить, – тихо отвечаю я.

– Думаю, тебе стоит высказаться, – говорит он, вытирая скатывающуюся по моей щеке слезу. – Расскажи мне. Или мне догадаться самому?

Я поджимаю губы и киваю, шмыгая носом.

– Он ударил тебя? – спрашивает он, и я приподнимаю одно плечо. Он кладет руку мне на плечо, затем медленно спускает ее к предплечью и, наконец, обнимает меня за талию. – Он снова причинил тебе боль?

Я больше не могу смотреть на Кинга, поэтому отвожу взгляд от его лица, достаю из аптечки антибактериальные салфетки и начинаю обрабатывать порез на его виске. Однако отвлечь Кинга у меня не получается. Он приподнимает мой подбородок и повторяет свой вопрос.

– А как ты считаешь, что произошло? – спрашиваю я.

Я ни за что не стану унижаться и рассказывать ему о том, что произошло утром. Я вообще не хочу обсуждать это ни с кем, не говоря уже о нем.

Отвлекшись, я прикладываю антибактериальную салфетку к его ране слишком сильно, и с губ Кинга срывается шипящий звук.

– Прости, – машинально бормочу я в рассеянности.

– Ты не говорила, что твой муж – начальник этой тюрьмы, мышонок.

– Кажется, ты считаешь, что все, что касается меня, – это твое дело, – говорю я вместо ответа. – Я думала, ты уже знаешь об этом.

Я достаю много антибактериальных салфеток и начинаю очищать его кожу от крови. Под коричневой коркой на груди и животе обнаруживаются тонкие, но глубокие порезы. Они не представляют серьезной угрозы, однако, должно быть, причиняют ему сильную боль. Синяки на ребрах будут затруднять дыхание еще несколько дней, но я не вижу ничего опасного для жизни. И, закончив осмотр его ран, я сообщаю ему об этом.

Однако Кинг не обращает внимания на раны, предпочитая допытываться о событиях, произошедших утром.

– Похоже, ты считаешь, что меня это не касается.

– Вероятно, потому, что это так и есть. Я не понимаю, почему ты думаешь, что имеешь право вмешиваться. И я не хочу, чтобы меня спасали. Мне ничего от тебя не нужно.

– Вот здесь ты ошибаешься. Думаю, я именно тот, кто тебе нужен.

Несколько долгих минут я молчу, не понимая, к чему он ведет. С моей стороны было очень глупо потакать ему и признаваться в чем-либо, что происходит в моей личной жизни. Я знала, что рано или поздно мне придется за это заплатить, и, должно быть, этот новый этап нашего общения с ним и есть эта цена.

– Как ты можешь быть тем, кто мне нужен, если я даже не знаю твоего имени? – говорю я, размышляя над ответом, пока наношу обезболивающий крем на синяки.

Он расслабляется, словно наслаждаясь моим прикосновением, и улыбается. В уголках его глаз появляются небольшие морщинки, и я задаюсь вопросом, сколько ему лет. Конечно, он достаточно взрослый, чтобы принять невероятно сложное и непоправимое решение, из-за которого оказался в тюрьме в качестве почетного гостя. Правительство Соединенных Штатов любезно предоставило ему здесь приют. С другой стороны, мне всего двадцать семь, и я уже успела совершить немало поступков, которые привели к разрушению моей жизни. Так имею ли я право судить его?

Мое сердце готово выпрыгнуть из груди, когда он говорит:

– Ты хочешь узнать, как меня зовут, мышонок?