— Садитесь удобнее дамы и господа! — Говорю и подсовываю ей между ногами зеркало.
— Так, видишь. Что? Еще? А так? Вот так и мостись, а я его закреплю подушками.
— Внимание, вынимание!
— Подожди! Ты, что такое говоришь?
— Внимание, это что, по-твоему, плохое слово?
— Нет! Хорошее. Ты только послушай, как ты его говоришь? Я ведь так его слышу, как внимание! Словно введение!
— Ну, вы, голубушка и испорчены! Ну, вы и развратница! Настоящая актриса
— Дамы и господа вашему вниманию, простите, и выниманию, будет представлена пьеса в трех действиях в постановке нашего театра юного зрителя.
— Э — э — э! Только не юного!
— Разве? А ведь судя по отделке, по портьерам, это именно тот театр.
— Опять? Опять ты?
— Ну, да! Не мешайте, сударыня!
— Действие первое, внимание!
— Ну, этого и следовало было ожидать, а потом вынимание. А вот третье, третье, какое?
— Это интрига автора! Не мешайте, не отвлекайте. Лежи смирно, опять всю осветительную аппаратуру сбила. — Мощу снова зеркало. Устраиваю его у нее в ногах.
- Так, видно! Вот и хорошо. Внимание, занавес!
Осторожно тяну в стороны ее славные, крупные губки, обнажая чудесный вид ее лона.
— Помощники! Придерживайте занавес! Вот, так! И не надо так широко. Время еще не пришло. Какая же ты не терпеливая?!
— Итак! Вот она долгожданная сцена!
— Нет! Не сцена! Это что же получается, что если это сцена, то на ней каждый может. Так, что ли?
— Ну, а как вы хотели? Театр для того и создан, что бы публично все было, для удовольствия. И потом, гастроли видите ли. И не крутите головой. Знаем, знаем! Неужели не видно? Что они заезжали? — Она напряглась, зарделась вся.
— И потом, видим, что это были гастролеры опытные, так сказать профессионалы и с усиками.
— С какими, такими усиками. Что ты болтаешь?!!
— Ах, простите. Гастролеры были, но без усиков. Так, что ли?
— Ну, так, так! Что ты еще придумаешь? Негодница болтливая!
— Ага! Значит так! Все- таки признались! А головой мотали. Что не так, что ли?
— Ну, куда вы помощники мои. Подождите. Дайте я вас расцелую.
Нежно беру и целую ей пальчики.
— А они так прекрасно пахнут! Просто пальчики оближешь! — Теперь их беру и облизываю.
— А где же главный и роковой герой?
- Это о чем ты?
— Да все о нем. О предателе и мучителе нашего женского рода. Кстати, единственного и истинно счастливого мужчину в нашей дружеской, женской компании.
— А вот и не единственного! — Поправляет она. — Еще есть, анус!
— Ну, что за манеры, что за нетерпение такое? Доберемся и до ануса вашего, темного.
— Ну, это уже слишком! Все! Я закрываю театр!
— Ну, что ты, что? Я ведь только начала и даже еще на сцену не вышла. И потом, ты же сама, про этот ан….
Не успела закончить, она на меня навалилась. Дурачились, отбивались подушками, а потом она такая, разгоряченная, радостная ко мне притиснулась. Дышит учащенно и очень похотливо, смотрит прямо в глаза, и я ей говорю.
— Видела бы ты себя со стороны сейчас?
— А что?
— Ты когда-нибудь пьяную бабу видела?
— А что я похожа на нее?
— Хуже! — Говорю. — Ты похожа на пьяную, обезумевшую бабу, у которой на рынке кошелек стянули.
Пьесу мы все-таки доиграли. А закончили ее под такие ее восторженные выкрики, что моим артистам по нескольку раз подряд приходилось под самый занавес лазить и так глубоко, что я уже боялась, что на них и меня, сама сцена рухнет. Вот как! Правда вышли мои артисты со сцены все мокренькие, употели, играючи. А она их всех облобызала, просто вылизала и еще приглашала на гастроли. Но сказала, что сейчас сцена вся растопталась просто, развалилась, и чтобы они пришли к ней на вечерние спектакли.