Тренировочные часы

ПРОЛОГ

Эрик Джонсон

Борец Университета штата Айова

Мы все слышали шепотки о ней, но никогда не знали, правда ли это:

У тренера есть дочь.

Дочь, которую он не растил, но теперь она живет с ним — перевелась из небольшой школы на востоке. Откуда я это знаю? Несколько парней подслушали, как он трепался о ней с кем-то из тренерского штаба в ночь, когда они вероятно забыли, что у стен есть уши.

Она вся в своего старика.

Она столько лет жила с матерью, и теперь наконец-то мы сможем проводить с ней время.

Она унаследовала свою внешность от бывшей жены.

Да и, слава богу, за последний пункт. Тренер — неприятный с*кин сын. Невысокий, сердитый и преждевременно поседевший. Я люблю сравнивать его с морщинистым старым троллем, который живет под мостом и видал лучшие дни. Злой, несчастный старый с*кин сын, никогда не видел, чтобы старик улыбался — ни разу.

Во всяком случае, не в мою сторону.

Приседаю еще несколько раз, капли пота стекают по спине, колени подгибаются под тяжестью ста пятидесяти килограмм, сложенных по обе стороны стойки. Я под большим давлением, чем когда-либо с тех пор, как попал в программу борьбы в Айове, и сейчас, когда новый парень, Ретт Рабидо, угрожает каждому месту в команде, мне нужно больше тренироваться.

После того, как из команды ушли два лучших спортсмена, хочу иметь возможность показать тренеру свою лучшую сторону, подняться на вершину и заменить тех немногих победителей, как например нового «золотого мальчика».

Они выставляют нас, всех остальных, в плохом свете.

Будто мы ленивые ублюдки.

Делаю еще три приседания, прежде чем меня прерывает Рекс Гандерсон — мой сосед по комнате и менеджер команды по борьбе. Полотенце, которое он держит в руках, сопровождается бутылкой с водой с моим именем на ней, написанным стирающимся маркером.

— Закругляйся. — Рекс шлепает меня полотенцем по заднице. — Собрание команды через пять минут.

Я снова хватаю штангу.

Наклоняюсь.

Поднимаюсь с весом.

Приседаю. Бросаю штангу, отступая назад, когда она с громким стуком отскакивает от пола тренажерного зала.

— По какому поводу? — Я вырываю белое полотенце у него из рук, прежде чем Рекс успевает шлепнуть меня во второй раз.

Гандерсон пожимает плечами под форменным черным спортивным поло команды по борьбе Айовы, выглядя полным придурком в этих отстойных брюках цвета хаки.

— Не знаю, мне больше ничего не сказали.

Я не указываю на то, что ему ничего не говорят, потому что больше не доверяют. Рекс не может держать свой чертов рот на замке и вечно отпускает неуместные шуточки.

Парень что-то бормочет, пожимая костлявыми плечами.

— Наверное, информация о «Клемсоне» в эти выходные.

Возможно, хотя в команде Университета Клемсона нет ничего особенного, что оправдывало бы экстренное собрание. Тем не менее, я снимаю пропитанную по́том футболку и вытираю грудь и шею. Растрепываю свои светлые волосы.

Я пропотел, как шлюха в церкви, и это чертовски здорово.

Три минуты уходит на то, чтобы дойти до раздевалки и сесть на скамейку возле своего шкафчика. Гандерсон стоит в дверях с планшетом в руках, проверяя, все ли спортсмены на месте, все ли собрались, чтобы услышать речь тренера.

Должно быть, это что-то важное. За все два года, что я в этой команде, видел его на собраниях только дважды.

— Итак, леди, послушайте, — начинает тренер без предисловий, не теряя времени. — Я хочу, чтобы завтра ровно в девять вы сели в автобус. Мы выезжаем рано. Мастерс, с первыми лучами солнца поработай над своей формой. Ты в последнее время расслабился.

Тренер Доннелли прислоняется к металлическому столу в передней части раздевалки, скрестив мясистые руки на груди. Его обветренная кожа повидала немало тяжелой работы.

Он потирает заросший подбородок. Борода, которую он отрастил, седая и коротко подстриженная.

— Прежде чем отпустить вас, джентльмены, хотел бы сказать еще кое-что. Я сразу хочу прояснить одну вещь: моя дочь, которую мне до сих пор удавалось держать подальше от вас, собирается учиться в нашем университете.

Это вызывает любопытные взгляды других членов команды, брови поднимаются вверх.

Тренер продолжает:

— Когда начнутся занятия, вы, без сомнения, будете время от времени видеть ее в моем кабинете. Она будет использовать возможности комплекса для своих тренировок. Говорю вам сразу — держитесь от нее подальше. Если поймаю кого-нибудь из вас за этим занятием, то так быстро надеру вам задницу, что, когда очнетесь, ваша одежда выйдет из моды.

Несколько парней смеются.

Тренер сужает свои усталые серые глаза.

— Не хочу, чтобы вы становились ее другом, предлагали ей роль гида или приглашали на свидания.

Я смотрю, как Гандерсон поднимает планшет, чтобы прикрыть рот. Идиот, вероятно, улыбается за ним.

— Будьте вежливы. Ведите себя цивилизованно. Оставьте ее в покое. Все ясно?

В комнате воцаряется тишина.

— Я спросил, все ясно? — ревет тренер, когда лишь несколько парней кивают, а несколько ворчат.

— Да, тренер, — хором отвечаем мы, как хорошие бойскауты.

Он берет со стола блокнот и встает.

— Одевайтесь и убирайтесь отсюда. Регистрация сегодня в одиннадцать. Надеюсь, вы все будете дома.

Я стягиваю шорты, оборачиваю полотенце вокруг талии и иду в душ. Прохладная вода стекает по моему твердому телу. Намыливаюсь, смывая трудовой пот. Я не самый высокий член команды, не самый подтянутый и не самый привлекательный, но не жалуюсь.

Честно говоря, мой послужной список тоже не самый лучший, но я не лажаю, и, по крайней мере, вхожу в состав команды. Чего не скажешь о моем соседе по комнате, который подходит ко мне, как только возвращаюсь к своему шкафчику.

Гандерсон костлявым плечом подпирает дверцу шкафчика, в котором храню свое барахло, его глаза-бусинки озорно блестят.

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — начинает Рекс, пока я вытираю бедра и грудь и натягиваю чистые шорты.

— Понятия не имею, о чем ты думаешь.

«Даже не знаю, хочу ли я знать».

— О дочери тренера.

— Ты имеешь в виду ту, от которой он велел нам держаться подальше? — Вытаскиваю сумку и бросаю ее на пол. Засовываю в нее кроссовки. — Эту дочь тренера?

— Ага. — Рекс придвигается в мое личное пространство, теперь находясь слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно. — Держу пари, у тебя кишка тонка тр*хнуть ее.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему впервые с тех пор, как он подошел.

— Ты *банулся?

Зачем он это делает?

Почему мы позволяем ему говорить такое дерьмо? Я должен заставить его заткнуться, положить конец всему этому разговору, но противодействие никогда не было моей сильной стороной. Если бы на стене была большая красная кнопка с надписью «НЕ НАЖИМАТЬ», я бы точно ее нажал.

— Последний раз, когда у тебя была гениальная идея, ты втянул нас в неприятности.

В последний раз, когда у него родилась гениальная мысль, мы отсканировали уродливую рожу нашего бывшего соседа по комнате в кампусе, чтобы помочь бедному ублюдку тр*хнуться с девушкой. Это сработало. Даже слишком хорошо, потому что парень довольно быстро съехал со своей новой горячей подружкой, оставив нам свою часть арендной платы и большую пустую спальню, которую мы не можем заполнить.

Не говоря уже о том, что тренер все еще надирает нам задницы из-за всех наших шалостей. Тренерский штаб продолжает называть их дедовщиной. Я имею в виду, если смотреть технически, то, конечно, может быть, это так и было, но никто не пострадал, или умер, или спустил штаны на публике.

Самое дерьмовое? Нам с Гандерсоном приходится держать головы опущенными, уткнувшись носом в землю, чтобы не попасть в беду, раз уж они за нами наблюдают. Мне пришлось надрываться в тренировочном зале и на матах, чтобы еще раз доказать, что я достоин быть в команде, что они не зря держат меня в составе.

Гандерсон придвигается ближе.

— И не говори, что не подумал об этом сразу же, как только он упомянул о ней.

— Так и есть. — Я достаю из шкафчика чистую рубашку. — Я даже не думал об этом.

Но теперь, когда он упомянул…

— А почему нет? — понижает он голос, подначивая меня. — Думаешь, не сможешь справиться с дочкой тренера?

Я резко вскидываю голову и убеждаюсь, что нас никто не слушает.

— Господи Иисусе, ты можешь не говорить об этом дерьме здесь? Если кто-нибудь услышит, нам обоим крышка.

Рекс отступает на шаг, ударяя меня по бицепсу.

— Подумай об этом, парень. Ты тр*хаешь дочь тренера, потом хвастаешься месяцами.

Я натягиваю рубашку через голову.

— Мы даже не знаем, как она выглядит. Она может быть «упаковкой».

«Упаковкой» мы называем того, кого бы тр*хнули, только если бы их лицо было закрыто бумажным пакетом. Уродок.

— Может, да, а может, и нет. Есть только один способ это выяснить.

Я комкаю полотенце, прицеливаюсь и швыряю его в тележку в углу комнаты, попадая точно в центр. Раз плюнуть.

— Прекрати нести чушь, пока тебя не вышвырнули из команды.

— Я не в команде, — уточняет Рекс. — Я всего лишь менеджер команды. Ни одна телка не хочет меня тр*хнуть.

Это правда. В пищевой цепи жизни, как менеджер команды, Гандерсон находится на нижней ступени после того, как девушки пируют на бесконечном банкете из спортсменов и другой студенческой элиты. Они скорее тр*хнут сотню из нас, чем одного такого, как он.

Он наш прославленный водонос.

— К тому же, — продолжает Рекс, хватаясь за соломинку, — ты гораздо красивее меня.

Тоже верно подмечено.

— Назови хоть одну причину, почему я должен продолжать слушать твою чушь. Зачем мне рисковать своим местом в команде, чтобы сделать что-то настолько идиотское?

Даже если было бы чертовски приятно, если бы я мог тр*хнуть ее. Кем бы она ни была.

— Ты не можешь отказаться от пари?

Еще один хороший аргумент: я никогда не могу отказаться от пари.

Хватаю толстовку из шкафчика и захлопываю дверцу. Поворачиваю кодовый замок.

— О каких ставках идет речь?

«Что за хрень я несу?»

Гандерсон упирается руками в стену.

— Давай придумаем что-нибудь интересное.

Мой смех звучит глухо.

— Должно быть чертовски интересное, чтобы втянуть меня в игру.

— Первый из нас, кто тр*хнет эту цыпочку…

— О, так теперь ты тоже участвуешь?

«Какого хрена?»

— Пока ты сопротивлялся этой идее, у меня было несколько минут, чтобы все хорошенько обдумать.

Ага, точно, как будто в его тупой башке есть какие-то мысли.

Когда я смеюсь, Рекс хмурится.

— Думаешь, я не справлюсь?

Снова смеюсь, поднимая сумку.

— Уверен, что не справишься.

Рекс плетется вслед за мной, как потерявшийся щенок.

— Победитель получит большую спальню.

Останавливаюсь как вкопанный. Я умирал от желания переехать в эту гр*баную спальню, но когда Рабидо съехал, мы с Гандерсоном решили, что сможем взять за нее больше арендной платы, так как она самая большая из трех, а деньги нам нужны больше, чем большая спальня.

— Большую спальню?

Вишенка на торте? В ней собственная ванная комната.

Рекс в подтверждении кивает.

— Большую спальню.

«Вот же дерьмо».

Вся эта дурацкая идея заставляет меня задуматься.

Я поворачиваюсь к нему, на моем лице расплывается ухмылка, такая же, как у него.

Протягиваю руку.

Гандерсон протягивает свою.

«Я хочу эту спальню».

— По рукам.

ГЛАВА 1

Анабелль

Мои родители не могли бы выбрать для меня более женственное имя, но дело в том, что они выбрали его не потому, что оно было красивым или женственным.

Нет.

Они выбрали его из-за борьбы.

Все всегда было связано с борьбой.

До моего рождения отец, как это часто бывает с мужчинами, хотел иметь сына, который продолжил бы семейные традиции.

Семейная традиция Доннелли: борьба.

Сколько себя помню, спорт течет в крови семьи Доннелли. Борьба — это жизнь моего отца.

Мой ирландский дед занимался борьбой. Как и отец.

Но вместо сына родилась я, Анабелль вместо Энтони. Ана вместо Эйба.

Маленькая девочка, боящаяся собственной тени, которая вместо того, чтобы заинтересоваться хобби отца, цеплялась за его ногу. Девочка, которая носила с собой куклы и плакала по матери в тех редких случаях, когда отец пытался научить ее нескольким приемам самозащиты.

Еще в колледже в Миссисипи, когда папа был начинающим борцом, у него был лучший друг в команде по имени Люсьен Беллетонио. Белль, как они его называли, хотя он был полной противоположностью такого женского прозвища — мрачный, задумчивый и обреченный стать чем-то большим.

Чемпион.

Лучший друг моего отца.

За год до моего рождения, всего через пять месяцев после того, как мои родители познакомились, Белль и мой отец были привлечены к более важным делам.

К тренерству.

Жизнь была хороша и становилась еще лучше: Белль — восходящая звезда на матах и вне их; мой отец с новоиспеченной женой ожидали прибавления в семействе, но затем на пути встала судьба, вместе с пятью тоннами стали, заканчивая жизнь Белль и забирая с собой лучшего друга моего отца.

Белль.

АнаБЕЛЛЬ.

Женственная, умная и сильная.

Мой отец не хотел забывать Люсьена Беллетонио, и теперь он точно никогда не забудет, потому что у него есть я.

После развода мама не позволяла ему видеться или навещать меня, всегда ссылаясь на ту или иную нелепую причину.

Твой отец слишком занят своей карьерой, чтобы оставить тебя с ним. Сейчас борцовский сезон. Скоро борцовский сезон. Он заботится о тех мальчиках больше, чем о тебе.

Раньше я верила ей. Пока не выросла и не поняла, что на самом деле она имела в виду — он заботился о тех мальчиках больше, чем когда-либо заботился о ней.

Я? Я никогда не чувствовала себя брошенной отцом, никогда не чувствовала себя оставленной позади.

Я выросла, стала старше и мудрее, начала видеть папу по телевизору, на «И-Эс-Пи-Эн»[1]. Знала, что он важный человек с важной работой, и уважала это.

А вот моя мать — нет.

Будучи молодой женщиной с маленьким ребенком, она не была готова идти на жертвы, которые приходится приносить женам многих тренеров. Переезжать осенью, когда менялся тренерский штаб. Сокращение зарплаты. Увеличение зарплаты. Продвижение по службе, сопровождаемое понижением в должности. Ездить по стране, туда, где есть работа.

Эта мысль заставляет меня съежиться.

В быстром темпе перебираю ногами по беговой дорожке, подталкиваемая мыслями о разводе родителей. Тренажер, на котором я занимаюсь, установлен под крутым уклоном вверх. Подталкивает меня к вершине. Заставляет меня потеть. Заставляет мои ноги бежать быстрее, колотя по резине в такт музыке. Вся моя тренировка — метафора к моей жизни.

Пора двигаться, Анабелль. Пришло время.

Мои ноги отбивают ритм слов.

Пришло время перемен.

Мои ноги выбивают песнь.

Пришло время…

— Эй, ты еще долго будешь занимать тренажер? — За вопросом следует похлопывание по плечу, и я оглядываюсь, с любопытством глядя на человека, у которого хватило наглости прервать мою тренировку.

Я не вынимаю наушники и качаю головой, покачивая хвостиком.

— Еще пятнадцать минут. — Оглядываю комнату, заметив ряд пустых беговых дорожек. — Можешь воспользоваться одним из тех.

Я стараюсь быть как можно вежливее, но парень просто стоит и смотрит на меня. Его губы шевелятся, но с заткнутыми ушами едва могу разобрать, что он говорит.

Губы продолжают двигаться.

Я вытаскиваю наушник и держу его рядом с головой.

— Что?

— Это моя счастливая дорожка. — Парень одаривает меня широкой улыбкой, уверена, он думает, что заставит меня соскочить с нее в мгновение ока.

Это не так.

— Твоя счастливая дорожка? Так не говорят.

Серьезно, кто о таком слышал? Так глупо.

— Да. Счастливое число семь.

Я быстро сканирую, считая тренажеры справа-налево. Он прав, я на седьмой дорожке.

— Ладно, дай мне еще тринадцать минут, и она твоя.

Парень скрещивает руки на груди.

— Я подожду.

— Может… подождешь там?

Его близость немного навязчива, нежелательна и пугает меня.

Решив не обращать на него внимания, я вставляю наушник обратно, увеличивая громкость музыки, чтобы заглушить его. Его рот снова шевелится.

Я показываю на свои уши.

— Музыка слишком громкая, я тебя не слышу.

Его рот кривится в ухмылке, и мне кажется, что парень говорит:

— Слава богу, ты совсем не похожа на своего отца.

Он не мог этого сказать, не так ли? Этот парень даже не знает меня.

Не знает, что мой отец — тренер Доннелли, лучший тренер в истории студенческой борьбы. Не знает, что я переехала, чтобы жить с ним и моей мачехой, пока, как можно скорее, не смогу получить свой собственное жилье за пределами кампуса, потому что папина суета точно сведет меня с ума.

Понимаю его потребность присматривать за мной, правда.

Папа не видел меня больше года, и я не жила в радиусе тысячи миль от него с тех пор, как мне исполнилось восемь, с тех пор, как мама собрала наши вещи и перевезла нас на восточное побережье.

Но я больше не маленький ребенок.

Папе не обязательно все время знать, где и что я делаю. Он готовит мне обед, как в начальной школе, оставляет свет в коридоре на ночь, как делают для ребенка, боящегося темноты. Его жена — моя мачеха Линда — отлично подготовила гостевую спальню к моему приезду, снабдив всем, что может понадобиться.

Или понадобилось бы для общежития, когда мне было двенадцать.

Все вокруг было розовое.

Проблема в том — и это большая проблема, — что я больше не первокурсница. Я не хочу жить с родителями и уж точно не хочу жить в этом чертовом общежитии.

Мне нужен дом или квартира. После занятий хочу возвращаться домой и сидеть на диване в нижнем белье, есть пиццу из коробки и смотреть телевизор до двух часов ночи без того, чтобы отец вошел в комнату и выключил его.

Я хочу то, что у меня было до перевода.

Квартира. Соседка по комнате.

Друзья.

Я люблю свою семью, но опыт колледжа не тот же самый, если вы живете дома.

Вздохнув, наконец, достигла двадцатиминутной отметки с одной милей за плечами за это утро. Не так уж и плохо.

Нажимаю кнопку охлаждения на элементах управления, позволяя беговой дорожке замедляться самостоятельно. Замедляю мой темп с бега... на легкую пробежку... на прогулку. Оглядываюсь и вижу парня со светлыми волосами и дерзкой ухмылкой, прислонившегося к стене и наблюдающего за мной. Я изучаю его в ответ.

Обрезанная футболка.

Бицепсы. Пятна пота под мышками. Влажные волосы.

Логотип команды борьбы на футболке.

Сжимаю губы.

Не осуждаю парня, просто не хочу, чтобы он знал, кто я. Тем более, если он борец.

Есть только один способ узнать.

Осталось четыре минуты.

Две с половиной.

Я снижаю скорость, двигаясь до тех пор, пока устройство не уменьшает уклон. Теперь мои шаги ленивые, усталые.

— Готово? — Подходит блондин, повесив наушники на шею.

Я киваю.

— Готово.

Его руки покоятся на бедрах — худых, подтянутых бедрах. Он одаривает меня покровительственной улыбкой.

— Спасибо за понимание.

Я борюсь с желанием закатить глаза.

— Ладно.

— Ты часто здесь бываешь? — спрашивает он, подходя с дезинфицирующей салфеткой, начиная обрабатывать ручки беговой дорожки, прежде чем я успеваю сойти с нее.

— Нет. Я новенькая.

— Предпоследний курс?

— Да. Перевод на второй семестр.

— Откуда?

Он просто полон вопросов.

— Небольшой колледж на востоке.

Настоящий маленький католический колледж, если быть точнее. Колледж, в котором училась моя мама, в городе, где она встретила моего отца, в те хорошие времена, и где он начинал свою тренерскую карьеру. Они были молоды и возбуждены и почти не ссорились все время, пока он отсутствовал, оставляя ее одну.

Только что окончивший колледж и полный амбиций, папа начал работать помощником тренера по адаптации в Свято-непорочном колледже Массачусетса. Он столкнулся с моей матерью, когда она выходила из-за угла возле спортзала, чуть не сбив ее с ног, а когда двинулся, чтобы помочь ей подняться… ну, все остальное было историей.

Пока все не изменилось.

Не знаю, почему мама так настаивала, чтобы я поступила туда. Она ненавидит моего отца со страстью тысячи пылающих солнц, обвиняет его в разрушении их брака. Винит в этом процесс рекрутинга в колледже, его склонность всегда хотеть большего, быть лучшим, иметь больше.

Побеждать.

Я была маленькой, когда они расстались, но до сих пор помню, как они ссорились каждый раз, когда он получал новую возможность в новом колледже или университете, делая все возможное, чтобы продвинуться по тренерскому пути. Следующая лучшая школа. Следующий уровень.

Пока не обосновался в Айове.

Свято-непорочный колледж, должно быть, сохранил достаточно хороших воспоминаний для нее, потому что она умоляла меня дать ему шанс, отучившись, по крайней мере, один год, пока не переведусь.

Я проучилась два с половиной.

— Как назывался колледж? — допытывается парень, вытирая салфеткой ручки и панель управления.

Погруженная в свои мысли, я совсем забыла наш разговор.

— Что?

— Твой последний колледж? Как он назывался?

Ах, точно.

— О, ты никогда о нем не слышал, поверь мне.

— Испытай меня. — Он такой самоуверенный, что даже бесит.

На этот раз, я закатываю глаза.

— Свято-непорочный колледж Массачусетса

Его глаза расширяются.

— Да, определенно никогда о таком не слышал.

Я смеюсь над ним. Парень немного глуповат, хотя и упорный. Не могу решить, раздражает это или освежает — возможно, немного и того, и другого.

Оцениваю его. Средний, у него вид борца, в этом нет сомнения: широкий лоб, уши чуть согнуты, пристальный взгляд карих глаз направлен на меня.

Нервно провожу рукой по своим обтягивающим спортивным брюкам, сознавая, как я выгляжу. Моя обтягивающая майка, пот, стекающий между сисек. Кожа на спине мокрая под спортивным лифчиком. Растрепанная копна длинных, каштановых волос.

— Так ты святоша? — спрашивает он.

— Святоша? — Я прикидываюсь дурочкой. — Что это значит?

Парень машет рукой в воздухе.

— Знаешь, бережешь себя для брака и прочего дерьма?

Я задираю нос.

— Это личное. Я тебя даже не знаю.

Его ухмылка самоуверенна, как будто он вычислил меня и Вселенную.

— Значит, ты бережешь себя.

Я вздыхаю.

— В Свято-непорочном училась моя мама. Она хотела, чтобы я пошла туда, поэтому я... пошла.

— Как ты здесь оказалась?

Хватаю полотенце, свисающее с перил, вытираю пот с груди, мокрые волосы на затылке.

— Семья.

Точнее отец.

Его скидка сотрудника.

Программа поощрения Айовы.

— Какая семья?

Я бросаю на него взгляд.

— Почему ты такой любопытный?

— Почему ты не отвечаешь?

— Я тебя не знаю.

— Меня зовут Эрик. Можешь узнать меня получше.

— Может, я не хочу. — Я смеюсь. — Ты... — Заноза в заднице. На мой вкус, слишком напористый. — Ты совершенно незнакомый человек.

— Могу точно пообещать, что я не шестидесятипятилетний извращенец.

— Пока нет, но когда-нибудь будешь. — Это выскальзывает прежде, чем я успеваю остановиться, и я со смехом прикрываю рот. — Ой, я сказала это вслух?

Парень выглядит удивленным.

— Я тебя пугаю?

— Ты слегка перебарщиваешь, — честно отвечаю я.

— Перебарщиваю? Что это значит?

Сужаю глаза и собираю свои вещи.

— Оглянись вокруг, приятель. Ты не можешь сказать мне, что должен бегать на одной и той же беговой дорожке каждый день, и если ты этого не сделаешь, тебе не повезет. Это чушь собачья.

Эрик изучает меня, прикусывая губу.

— Вполне справедливо. Может, я подошел сюда, чтобы познакомиться с тобой. Ты винишь меня?

— Выдумывать ложь — не лучший способ завязать с кем-то дружбу.

— Значит, теперь мы друзья?

Я пожимаю плечами.

Он делает паузу, обдумывая эту информацию, глядя мне в глаза. Взгляд глаз цвета темного шоколада скользит по моему носу ко рту. Снова вверх, до линии волос.

— Твое лицо мне знакомо.

— Может, я похожа на кого-то из твоих знакомых.

— Знаешь, ты права. Похожа.

— На кого?

У меня такое чувство, что я уже знаю ответ, но жду, пока он заполнит пробелы. Он выглядит смышленым парнем.

— До меня дошли слухи, что у одного из здешних тренеров есть дочь.

Я понимающе киваю.

— А, так ты борец. — Боже, как я люблю, когда я права.

— Ну и что с того?

Ха! Да! Я так и знала.

— Мой отец — тренер.

— Ты совсем на него не похожа. — Он продолжает наблюдать за мной. — Ну, в общем-то, похожа, но ты гораздо красивее.

Очевидно, я гораздо красивее. Мой отец — мужчина. К тому же он очень постарел. Стресс от работы определенно сказался на нем, и он совсем не похож на человека, в которого моя мать влюбилась по уши двадцать лет назад.

Кем бы ни был этот борец, он пришел сюда, зная, кто я.

Ступаю на покрытый ковром пол.

— Эрик, как твоя фамилия?

— Джонсон.

Откладываю эту информацию в памяти на черный день, на случай, если мне придется вытрясти из отца информацию о парне.

— Ну, Эрик Джонсон, это было великолепно, но почти уверена, что мой отец предупредил всю команду держаться от меня подальше, и ты только что солгал мне. Дважды. Значит, ты либо плохо слышишь, либо ищешь неприятностей. Который из вариантов?

— А ты не думаешь, что эта встреча была чистой случайностью?

Я щурюсь на него, не в силах прочесть выражение его лица. У парня бесстрастное лицо.

Еще одна дружеская улыбка и озорной блеск говорят мне, что он определенно заинтересован в том, что, по его мнению, я могу предложить, или он хочет получить расположение моего отца.

Он немного туповатый, но симпатичный.

Хм.

И все же я решаю не обращать на него внимания. У меня есть дела, а его настойчивость может привести только к неприятностям, я уверена в этом.

— Как тебя зовут? — кричит он, когда я пробираюсь между тренажерами к раздевалке.

Боже, почему он такой громкий?

Останавливаясь, я отступаю, не желая кричать через весь зал, не в комнате, полной спортсменов, которых я никогда не встречала — горячих, потных спортсменов. Я упоминала о горячих?

— Не мог бы ты говорить потише?

Эрик слегка пожимает плечами.

— Здесь очень шумно.

— Не так шумно, чтобы орать.

— Прости?

— Меня зовут Анабелль.

Эрик Джонсон, мой новый знакомый — отец будет недоволен — протягивает руку для рукопожатия. Сначала я не решаюсь взять ее, уверенная, что мои ладони потные и грубые.

— Приятно познакомиться, Анабелль.

Не могу сказать то же самое, но, тем не менее, моя рука скользит в его, трясу, крепко сжимая.

— Эрик, это было интересно.

— Увидимся?

— Конечно, — затем добавляю, — почему нет?

— Эй, пап, у тебя есть время?

Тихонько стучу костяшками в стекло двери его кабинета, расположенного у входа в раздевалку. Он сидит за столом, склонив голову над кипой бумаг, с ярко-желтыми стикерами на компьютере и на стенах.

Он поднимает голову, радуясь, что я стою в дверях.

— Привет, Ана-Банана.

Раньше я терпеть не могла, когда он меня так называл — он делает это с пяти лет, — но теперь так привыкла, что это прозвище вызывает на моем лице глупую ухмылку.

— Есть минутка?

— Все что угодно для моей малышки.

О боже.

Я убавляю свою нервную энергию и ковыляю к одному из стульев в его кабинете. Стены в комнате выкрашены в синий цвет, только ряд окон отделяет ее от раздевалки и душевых.

Настоящий аквариум.

— Я случайно не увижу каких-нибудь голых борцов? — Не то чтобы я злилась из-за этого, но мне было бы неловко, если бы отец сидел рядом, когда это случилось.

— Нет. Никого не должно здесь быть до... — он смотрит на древние часы, висящие у него на запястье, — четырех.

Я бросаю рюкзак на бетонный пол, который когда-то был выкрашен в бежевый цвет, но теперь выцвел, и плюхаюсь на неудобный металлический стул. Никакой роскоши для моего старика.

Он наклоняется вперед, уже заинтересованный тем, что я собираюсь сказать.

— Как занятия?

— Хорошо. — На самом деле очень хорошо. — Я как раз собиралась перекусить. Умираю с голоду. Хочешь чего-нибудь?

Я краду мятную конфетку из вазы на его столе — он ест их с тех пор, как я была маленькой, — разворачиваю и кладу в рот. Бросаю зеленую обертку в ближайшую мусорную корзину.

— Почему бы тебе не сбегать домой и не перекусить?

— Потому что я уже в кампусе. Просто возьму сэндвич в кафетерии.

— Знаешь, тебе не обязательно там есть, еда здесь — полное дерьмо.

Вот оно — начало разговора, о котором я давно мечтала.

— Вообще-то, пап, именно поэтому я здесь. — Прочищаю горло, собираясь с духом. — Ты знаешь, мне нравится жить с тобой и Линдой, просто... я думаю, пришло время найти свое жилье. Прошел уже месяц, — поспешно добавляю я. — Думаю, что действительно хорошо приспособилась, и мне больше не нужно, ну, знаешь, оставаться с вами, ребята.

Тьфу, я кажусь неблагодарной? Чувствую себя ужасно, даже думая об этом, но мне действительно необходимо свое собственное жилье.

Папа ерзает на стуле, со скрипом отодвигает его назад, сцепляет пальцы в жесте, который, как я поняла, является его фирменным, когда он думает, что сказать дальше.

— Ты уже начала искать?

— Не совсем. Не знаю, с чего начать. Подумала, может, ты мне поможешь.

Это его немного смягчает, и он садится прямее. Папа ничего не знает о плачущих девочках-подростках. Не имеет ни малейшего понятия об испуганных маленьких девочках, которые скучали по матери во время обычного визита на выходные. Месячные? Подростковые гормоны? Проблемы с мальчиками? Нет, нет и, черт возьми, нет. Все это он никогда не мог понять или помочь мне.

Найти жилье?

Об этом он кое-что знает.

Мысленно похлопываю себя по спине за то, что спросила его. Ненавижу то, что он чувствует, будто подвел меня, когда моя мать развелась с ним, ненавижу то, что он пропустил так много в моей жизни из-за этого, потому что был занят преследованием мечты, в то время как моя мать стала только ожесточеннее.

Я могу только гадать и представлять, что было бы, если бы они остались вместе, попытались заставить свой брак работать. Если бы мама не возражала переезжать, когда он весной устраивался на новую работу. Интересно, было бы это похоже на приключение, если бы я не оставалась в одном и том же городе всю свою жизнь.

Нервно тереблю край свитера, единственной теплой вещи, которую распаковала с тех пор, как приехала к нему, зная — надеясь, — что это временно.

— Не хочу, чтобы ты жила с незнакомцами, Энни.

— Здесь все чужие, пап. Я все еще знакомлюсь с людьми.

— Тогда, возможно, сейчас не самое подходящее время, чтобы переезжать.

— Ну…. — Складываю руки на его столе. — Может, это и есть решение. Может, мне стоит обзавестись собственным домом и больше не связываться с соседями. Я на предпоследнем курсе. Мне скоро будет двадцать два.

Он качает головой и смотрит в потолок.

— Не напоминай мне. Я чувствую себя старым, — поддразнивает он. Снова садится и устремляет на меня хмурый взгляд зеленых глаз. — Ты действительно хочешь жить одна?

— Не совсем, но я не хочу ждать. Может потребоваться вечность, чтобы найти людей, с которыми можно жить. — Я делаю глубокий вдох. — Я люблю тебя, пап, и Линду люблю. Мне просто, знаешь, нужно личное пространство. Хочу привести гостей.

— Но ты и сейчас можешь!

— Пап, перестань, — невозмутимо говорю я. — Под гостями я подразумеваю парней.

Если, конечно, мне когда-нибудь удастся встретить кого-то.

Я продолжаю тараторить, как будто его лицо не исказилось от ужаса:

— Ты можешь представить, как я прокрадываюсь в дом ночью, пока ты спишь? Я тайком приводила друзей, когда жила у мамы. Боже, она так злилась.

— Зачем тебе понадобилось впускать их тайком?

— Э-э, потому что она строгая и не хотела, чтобы ко мне приходили люди.

Лицо папы меняется, и я чувствую себя виноватой за то, что говорю о ней.

— Анабелль, ты же знаешь, мы позволим тебе пригласить друзей. Тебе даже не нужно спрашивать. — Он делает паузу. — Может, не парней, но других друзей-девушек.

Я все еще смеюсь, когда в раздевалке открывается дверь, и мы оба смотрим, как темная, задумчивая фигура крадется по кафельному полу.

— Кто это? — Мой голос хриплый, хотя я и пытаюсь это скрыть.

Папа поднимает голову, чтобы посмотреть.

— Зик Дэниелс. Он окончил школу, но время от времени помогает.

Мои губы приоткрываются, и я чувствую, как наклоняю голову, изучая его. Я выдыхаю:

— Ого.

— У него есть девушка, а если бы и не было, я бы не хотел, чтобы ты была рядом с ним.

У меня опускаются плечи, потому что парень чертовски хорош собой.

— Кстати, ты можешь встретиться с ним за ужином, на который мы с Линдой тебя пригласили. Возможно, и c его девушкой тоже.

Я отвожу глаза... с трудом.

— Какой ужин?

— Это программа «Старшие братья», спонсором которой я был последние несколько лет. Дэниелс — наставник одного из мальчиков, вместе с несколькими другими моими борцами. Так вот, в конце февраля состоится ежегодный благотворительный ужин. Ужин, танцы, аукцион. Линда и я наслаждаемся этим, устраиваем вечер свидания.

— Вечер свидания?

Папа слегка прищуривается, чтобы оценить реакцию собеседника, и, как бы я ни старалась сохранить невозмутимое выражение лица, он видит в моих глазах волнение при упоминании о свидании.

— Я же сказал, тебе нельзя встречаться ни с одним из этих придурков.

— Каких придурков? Ты отгородил меня практически ото всех.

— Борцы. Это мне не по душе. — Проявляются папины южные корни. — Я не хочу, чтобы ты связывалась с кем-то из команды. Это плохо кончится.

— Для кого плохо кончится?

— Для них. — Он что-то царапает на желтом стикере и шлепает его на монитор компьютера. — Кроме того, ты знаешь, что я уже сказал всем и каждому, чтобы они держались от тебя подальше.

— Некоторые из них не самые лучшие слушатели, — язвительно замечаю я со смехом.

Мой отец не находит в этом ничего смешного, судя то тому, как выпрямляется в своем кресле.

— Кто?

Я едва заметно качаю головой.

— Никто.

— Один из них уже приставал к тебе?

— Нет, пап. Я просто пошутила.

— Анабелль Джулиет.

— О, братец, вот тебе и второе имя.

— Я не шучу, Энни. Половина из них не отличит свою задницу от дыры в земле.

Я ухмыляюсь.

— А как насчет второй половины? — Те, кто меня волнует.

Он смотрит на меня без улыбки.

— Ты была таким умником со своей матерью?

— Да, вроде того. — Это одна из причин, по которой мы с мамой ссорились, когда я была подростком. Она терпеть не могла мое чувство юмора, говорила, что я слишком напоминаю ей отца. С каких это пор это плохо? Я всегда была шустрой.

— У другой половины нет времени на свидания, Анабелль. Другая половина выигрывает национальные чемпионаты и не нуждается в отвлечениях.

Ах, вот оно что.

— Значит, это ты не хочешь, чтобы парни встречались.

Он усмехается.

— Анабелль, ни один тренер в истории «Национальной студенческой спортивной ассоциации» не хочет, чтобы их спортсмены с кем-то встречались.

Я смеюсь, откидывая голову назад, потому что он говорит это так буднично, как будто это должно быть очевидно.

— Я понимаю, пап, но ты не можешь контролировать все, что они делают.

— Нет, но могу запретить им встречаться с моей дочерью.

— А что, если один из них мне понравится?

— Этого не случится. — Его тон заставляет меня спорить с ним.

Так я и делаю.

— Серьезно, пап, а что, если я встречу одного из них, и он будет такими горячим, забавным и очаровательным, что я не смогу устоять?

Он снова сплетает пальцы.

— К счастью для меня, этих парней уже нет на рынке. Как вы, ребята, его называете? Рынок мяса?

— Худшая метафора, но верная. — Я пожимаю плечами. — Ну, пусть будет рынок мяса.

— Я не шучу.

— Я знаю, пап.

— Хорошо. — Он делает вид, что перебирает бумаги, давая мне знать, что разговор окончен. — Кроме того, не знаю, зачем тебе встречаться с борцом — у них такие забавные уши.

— Ты шутишь?

— Да. Разве не смешно?

— Не совсем, потому что думаю, что эти забавные уши иногда довольно милые. — Я доставляю ему много хлопот, и он это знает. Встаю со своего места и протягиваю руку, слегка шевеля мочками его ушей. — Посмотрите на милые маленькие ушки моего папулечки.

Он, ворча, шлепает по руке.

— Прекрати, люди смотрят.

Я бросаю ему взгляд, достойный моего подросткового «я».

— Никто не смотрит.

Если не считать борца, бродящего по раздевалке. Зик Дэниелс ловит мой взгляд и хмурится, тут же подставляя мне свою широкую спину, когда переодевается в спортивную рубашку. Вся кожа его спины покрыта черной татуировкой, которая выглядит как восходящий Феникс. Резкие линии с мрачным настроением.

Таинственный, жесткий и злой, каким и кажется этот парень.

— Он всегда такой задумчивый? Или это только для меня?

— Дэниелс? — Папа снова вытягивает шею и смотрит сквозь стекло. Фыркает. — Он всегда такой.

— Почему?

— Подозреваю, что это как-то связано с его воспитанием. Он не ладит со своими родителями.

— А-а-а, понятно.

После этого мы оба молчим, и мне интересно, думает ли он о том же, о чем и я. Что родители формируют человека таким, каким он становится, хотят они того или нет. Я имею в виду, посмотрите на меня — у меня двое совершенно нормальных родителей, которые развелись, и в некотором смысле это как-то повлияло на меня.

Я проехала полстраны, чтобы получить одобрение отца, искупить вину за то, что мать его бросила. Я достаточно посещала занятий по психологии в старших классах, чтобы знать, что такое поведение проистекает из моего прошлого и имеет отношение к динамике моей семьи.

— Не поверишь, — говорит папа, — но он действительно прошел долгий путь. В прошлом году он был таким придурком, что мне чуть не пришлось его отстранить.

Я изучаю Зика через стекло, скольжу взглядом по его телу, глазею.

«Серьезно, Анабелль, перед своим отцом?»

Тьфу.

— Чуть не отстранил? Почему?

— Паршивое отношение. Простите мой французский.

— Он не выглядит так уж ужасно.

Папа хмыкает.

— Внешность бывает обманчива, и подозреваю, что в этом замешана его девушка.

— Ты с ней встречался?

Я смотрю, как Зик сидит на скамейке спиной к нам, зашнуровывая пару черных борцовских ботинок и натягивая майку через голову. Какая жалость — прикрывать идеальную широкую спину.

— Однажды, на благотворительном вечере «Старших братьев». Думаю, что блондинка обвела его вокруг пальца.

Блондинка? Как типично.

Такие парни всегда западают на блондинок.

— Крошечная по сравнению с ним. Заикается.

Что-что?

— Заикается?

— Ну, знаешь, дефект речи.

— Я знаю, что такое заикание, пап. — Мои брови удивленно ползут вверх. — Этот парень встречается с девушкой с дефектом речи?

— Так и есть.

Не могу оторвать от него взгляд, любопытство берет надо мной верх, когда я сомневаюсь в своей первоначальной оценке его.

— Какая она?

— Кто, Вайолет?

— Так ее зовут?

— Да. — Папа снова складывает пальцы домиком. — Она много работает волонтером. Нянчится с детьми. Маленькая и тихая, наверное. Я бы и за миллион лет не соединил их вместе, но, думаю, мы не можем выбирать, в кого влюбляемся.

Не могу решить, это насмешка над Зиком или выбором Вайолет романтического партнера.

— В любом случае, надо отдать парню должное. Он вкалывает на благо команды.

Похоже на то. Зик пришел на полтора часа раньше и уже обматывает запястья. Наклоняет голову из стороны в сторону, головной убор болтается на запястье.

— Хватит о нем. Нам нужно уладить твою жизненную ситуацию.

Я вздыхаю с облегчением, что он готов поговорить об этом.

— Да. Спасибо, пап.

— Если хочешь жить одна, я ничего не имею против, но не хочу видеть тебя в дерьмовом доме.

— Они все дерьмовые, — говорю я, чувствуя необходимость указать на этот прискорбный факт.

— Верно. — Он встает, обходя стол.— Найди несколько вариантов, и посмотрим. А пока сделай одолжение своему старику и постарайся найти соседку по комнате, желательно такую, которая много учится и любит сидеть дома, которая ненавидит вечеринки и мальчиков.

— Ха-ха. — Я тоже встаю, обнимаю его за плечи и сжимаю. Целую его в обветренную щеку. — Я посмотрю, что можно сделать.

— Люблю тебя, Энни. — Когда он ерошит мне волосы, я ему позволяю. Хотя закатываю глаза от детского прозвища.

— Я тоже тебя люблю, папа.

Я нашла идеальное местечко для учебы в кампусе.

Поднимаюсь по ступенькам до самого верхнего этажа университетской библиотеки, пробираюсь через спокойное пространство, мимо архаичных томов книг, газетных архивов и устаревших, старомодных периодических автоматов — ну, знаете, тех, где искали статьи до того, как у нас появился интернет.

На этом уровне есть несколько учебных комнат, но я выбираю стол. Он находится в углу, спрятан за книжной полкой почти пяти футов высотой.

Никто не сможет увидеть меня, если поднимутся сюда.

Никто меня не побеспокоит, потому что за все четыре раза, что я здесь училась, не видела ни одной живой души. Это мирная, идеальная среда для выполнения домашних заданий.

Пятью этажами ниже слишком многолюдно. Это место для общения студентов, еще одна питательная среда для откладывания важных дел и флирта.

Чертова библиотека похожа на ночной клуб.

Открываю ноутбук и захожу на школьный сайт в социальных сетях. Пролистываю объявления: «Нужны соседи» и «Квартиры в аренду».

Слишком дорого.

Слишком далеко от кампуса.

Шесть соседей по комнате в доме с четырьмя спальнями? Нет, спасибо.

Прокручиваю дальше, минуя все старое и устаревшее. Дома, которые выглядят ветхими и разваливающимися. Объявления без фотографий.

Аренда с домашними животными? Пасс — у меня аллергия на кошек.

Мебель была бы кстати. Последнее, что я хочу после переезда, — это обременять папу и Линду поиском мебели. Даже не представляю, сколько это будет стоить.

К тому же, у папы сейчас разгар сезона, у него нет времени, чтобы организовать все это, так что, если бы я могла найти что-то хотя бы частично меблированное, я была бы счастлива.

Разочарованная, закрываю веб-сайт и открываю документ, который начала ранее для моего класса этики, решив вбить необходимое количество слов и выполнить это задание.

Учеба дается мне нелегко, мне приходится трудиться. Иногда я читаю, и к концу первого абзаца или страницы должна вернуться и прочитать его снова. Запоминание — не моя сильная сторона.

Шестой этаж остается тихим и пустым, кроме меня, и я удивляюсь, почему он не используется. Это идеальное место для учебы и... других вещей.

В других университетах рассказывают о верхнем этаже библиотеки, о парах, занимающихся сексом в книжных отделах. Длинные пыльные ряды темны, уединены и не контролируются служащими.

Я никогда не слышала подобных историй о верхнем этаже этой библиотеки.

Облом.

Засовываю наушники поглубже, нажимая кнопку шумоподавления.

Опускаю голову и принимаюсь за работу.

ГЛАВА 2

Эллиот

Шестой этаж.

Пустой. Уединенный. Тихий.

Как мне нравится.

Здесь, на верхнем всеми забытом этаже библиотеки, свет тусклый. Ряд за рядом пыльных книг, некоторые из которых давно устарели, но так и не были заменены, составляют компанию немногочисленным учебным столам.

Я иду к тому же столу, который всегда занимаю, в углу справа. Там есть окно, но уже почти стемнело, так что снаружи почти ничего не видно, кроме мерцающих огней кампуса внизу и спешащих мимо студентов.

Огибая угловую стойку с журналами, я останавливаюсь, когда вижу, что мой столик уже занят. Девушка сидит на моем месте. Книги лежат там, где я всегда занимаюсь. Ноги подпирают там, где я их подпираю.

Черт, не знаю, что теперь делать.

Никто никогда здесь не сидит.

Сюда никто никогда не поднимается.

Остановившись, поправляю очки на переносице, разглядывая девушку, и вижу только макушку ее склоненной темноволосой головы. Она склонилась над раскрытой книгой, одной рукой проводит желтым маркером по ее страницам, другой постукивая по акриловой столешнице, щелкая ногтями по поверхности.

Черная футболка с длинными рукавами. Волосы спадают на одно плечо.

Она меня не видит.

Не поднимает взгляд, когда я недовольно ворчу и раздраженно шаркая, иду искать другой столик.

Критически рассматриваю свои варианты, не желая сидеть в угнетающей учебной комнате в течение следующих нескольких часов, пока убиваю время перед футбольным матчем в парке.

Кроме того, не желая, чтобы стол был на виду на случай, если кто-то еще подойдет и решит поболтать, что, как известно, иногда случается.

У окна, выходящего на восток, устраиваюсь за столом с двумя стульями. На мой взгляд, место слишком светлое, но нищим выбирать не приходится, и пока эта девчонка не соберет свое барахло и не уйдет, сойдет и этот стол.

Угрюмый, устраиваю ноги на втором стуле. Он чертовски мал для моего тела, и я бурчу себе под нос, когда ставлю сумку, выкладывая все свое дерьмо. Ноутбук. Бутылка с водой.

Ничто из этого не помещается на этом столе так, как на моем обычном, и это раздражает. Как я могу учиться, если не могу сосредоточиться?

Открываю ноутбук и щелкаю по документу, который начал писать вчера. В нем должно быть как минимум двадцать пять безбожных страниц и должен быть готов через два дня.

Нейропластичность. Нейронные связи.

«Черт».

Я никогда не научусь этому дерьму за один семестр.

Проклиная себя за то, что объявил кинезиологию одной из основных дисциплин, открываю поисковую систему на компьютере. Нахожу схему нервных клеток в человеческом теле.

В мозге.

Начинаю делать заметки и устанавливаю будильник, чтобы не потерять счет времени и не пропустить бег с товарищем по футбольной команде. Минуты тикают, а я смотрю на свой ноутбук, ошеломленный заданием. Я делаю все что угодно, но не пишу свою работу: отправляю сообщение нескольким друзьям, которые уже закончили школу. Прокручиваю Instagram. Пью воду.

Делаю короткий перерыв, чтобы пописать, возвращаюсь из туалета, расположенного в дальнем левом углу, и мельком смотрю на девушку-захватчицу — уличные фонари освещают ее так, что нимб окружает ее макушку, длинные волосы блестят.

Хорошенькая.

И украла мой столик.

ГЛАВА 3

Анабелль

В середине лекционного зала свободных мест нет, поэтому делаю по два шага за раз, пробираясь по центральному проходу и оглядывая задние ряды в поисках свободного места. Это занимает несколько мгновений, но мне удается найти одно в самом последнем ряду, у стены — это последнее место, которое бы я выбрала.

Предпочитаю сидеть в первом ряду в центре, а последний ряд обычно зарезервирован для тех, кто хочет прислониться головой к стене и поспать во время урока.

Это не я.

Мне всегда было трудно планировать свое время между учебой, случайными подработками и внешкольной деятельностью. Я бы не назвала себя неорганизованной, но…

Я неорганизованная. Тем не менее, стараюсь делать все, что в моих силах.

Тащусь вверх по лестнице с сумкой на плече, направляясь прямо к сиденью, зажатому между девушкой с зелеными косами и парнем, который явно только что выполз из постели — со спутанными каштановыми волосами, неопрятный, растрепанный, как будто лег спать слишком поздно и проснулся слишком рано, натянув все, что смог найти, прежде чем слепо выскочить за дверь.

На нем брюки цвета хаки, но они такие же мятые, как и его серая рубашка поло. С небольшим усилием — и душем — держу пари, он был бы действительно очарователен.

Я одариваю его дружелюбной улыбкой, когда припарковываюсь рядом с ним, ставя свой аквамариновый рюкзак у ног.

Вместо того чтобы печатать заметки на компьютере, достаю блокнот и ручку, намереваясь писать от руки. Позже вернусь домой и перепишу их в документ, надеясь, что повторение поможет мне запомнить всю терминологию, которую наш профессор собирается озвучить для нас.

Держа ручку над голубым блокнотом на спирали, искоса смотрю на парня рядом со мной. Кажется, он нормальный. Дружелюбный.

— Привет. — Он улыбается очаровательной улыбкой с чуть кривоватым нижним зубом, произнося дрянную фразу. — Часто здесь бываешь?

Я издаю мучительный стон.

— На самом деле, да. Я уже второй раз хожу на курс договорного права, — признаюсь. — Я уже должна была бы преподавать этот курс.

Не знаю, зачем я ему это говорю.

Он усмехается.

— Не волнуйся. Если тебе нужна учебная группа, у них есть лист регистрации у двери. Я уже был на некоторых из них.

— Думаешь, это поможет?

Парень смеется, сползая ниже на стуле и лениво расставляя ноги.

— Позволь сказать тебе так: моя оценка не может быть хуже.

— То же самое, но я возлагаю большие надежды на этот семестр. — Отложив ручку, представляюсь: — Меня зовут Анабелль.

— Гандерсон. Рекс.

— Гандерсон Рекс? Забавное имя.

Он смеется, адамово яблоко подпрыгивает у него в горле.

— Имя Рекс, фамилия Гандерсон.

— Все равно весело, как ни крути.

— Ты так думаешь?

Я киваю.

— Конечно! Рекс — это сокращение от чего-то?

— Да, но я тебе не скажу.

— Почему?

— Потому что ты начнешь меня так называть — все всегда это делают.

Я смеюсь.

— Нет, честно, я не буду. Я не полная дура, обещаю.

Рекс закатывает карие глаза.

— Все так говорят.

Я толкаю его локтем, уже захваченная небрежным поведением и игривым отношением. Он веселый, не угрожающий и совсем не агрессивный — в отличие от других парней, которых я встречала в кампусе.

— Давай, просто скажи мне.

— Ладно. — Он издает стон. — Это сокращение от Реджинальда.

— Реджинальд? — Не думаю, что когда-либо встречала человека моложе восьмидесяти лет по имени Реджинальд.

— Это ужасно, я знаю.

— Нет, это довольно мило.

— Мило? — Рекс закатывает глаза. — Ты дерьмовая лгунья, но я ценю твои усилия.

— Спасибо. Я действительно претворялась.

Мы замолкаем, когда студент пытается проскользнуть мимо нас, пробираясь к концу ряда, к единственному свободному месту в нашей секции.

— Так что у тебя за история, Анабелль?

Небрежно пожимаю плечами и быстро перечисляю свои данные: предпоследний курс, перевод из небольшого колледжа в Массачусетсе, все еще пытаюсь познакомиться с новыми людьми и завести друзей, не лучшая в этом классе.

— Перевод, значит? И на что это похоже?

— Честно говоря, не то, что я ожидала. Сам университет намного больше. Раз в тысячу. — Я смеюсь. — Все еще привыкаю к гигантскому кампусу, все еще узнаю, где что находится, и где лучше всего проводить время. — Еще одно пожатие плечами. — Как-то так.

— Была на каких-нибудь вечеринках?

— Пока нет. Даже не знаю, в какую сторону идти от кампуса.

Рекс вытягивает руку, указывая на доску в передней части комнаты.

— Идешь туда, пока не услышишь громкую музыку и не увидишь пьяных людей!

Я делаю вид, что задумчиво почесываю подбородок.

— Почему я раньше об этом не подумала?

— Любишь вечеринки?

— А кто не любит?

Внизу, в передней части лекционного зала, ассистентка учителя начинает черкать черным маркером на доске для заметок, глядя на лист бумаги в своих руках, прежде чем написать их, обрисовывая план сегодняшней лекции.

Урок вот-вот начнется.

— Если тебе интересно, я напишу адрес, сегодня вечером будет вечеринка. Будет много цыпочек. Может, встретишь новых людей.

Цыпочки?

— Ты будешь там, Рекс? — пытаюсь флиртовать я.

И терплю неудачу.

Парень качает головой.

— Нет, я не могу. Я выхожу только раз в неделю, и сегодня не тот вечер.

— Почему это? — Интересно, он в спортивной команде? Потому что я знаю, что у большинства из них комендантский час по будням и, конечно, по вечерам перед играми.

— Я менеджер команды. У нас есть правила, которых нужно придерживаться. — Рекс слегка выпячивает грудь, как павлин. — Моя работа — следить за тем, чтобы игроки следовали этим правилам, так что, знаешь, должен подавать хороший пример. Я очень важная персона.

— Понимаю. Бьюсь об заклад, это огромная боль в заднице.

— Может быть, но с таким положением, как у меня, приходит много ответственности. Я наполовину менеджер команды, наполовину директор по социальным вопросам.

Я криво улыбаюсь, Рекс меня забавляет. Хотя обычно такие, как он, не в моем вкусе, его помятая внешность и нелепые разговоры очаровательны.

— Директор значит? Это официальная должность или ты ее придумал?

— Я бы сказал, что это общеизвестный факт. — Он подмигивает.

Профессор включает проектор и выходит на середину комнаты с пультом в руке. Кивает помощнице, которая выключает свет.

— Ладно, все. — Ее голос гремит, прорезая шум, как нож. — Хватит болтать!

И вот так начался урок.

Эллиот

Не знаю, почему я продолжаю находиться рядом с этими болванами. Клянусь, чем больше времени провожу с ними, тем тупее становлюсь.

Но эти парни были друзьями моего бывшего соседа по комнате, и по какой-то причине продолжают приходить. Поэтому, когда они присоединяются ко мне за обедом, я двигаюсь, чтобы освободить место за своим столом.

— Давно не виделись, приятель, как дела? — спрашивает большой темнокожий чувак по имени Пэт Питвелл, садясь напротив меня.

Он невероятных размеров и смотрит на меня серьезно, как будто ему действительно не наплевать на мой ответ, в отличие от трех других идиотов.

— Хорошо. — Я запихиваю бутерброд в рот, отрывая зубами кусок хлеба. — Спокойно.

— Теперь живешь один?

— Ага.

— В последнее время я тебя совсем не видел.

— Ага.

Брайан Теннесон — парень, которого я, черт возьми, терпеть не могу — наклоняется ближе.

— Ты больше не живешь в тени Осборна и Дэниелса. Тебе не кажется, что пришло время расслабиться и немного повеселиться?

Резко смотрю на него.

— Когда это я жил в их тени?

— Последние два года?

Я пожимаю плечами.

— Неважно, чувак, ты бредишь. Мы с ними друзья и чертовски странно, что ты считаешь это соревнованием, но неважно.

— Я ничего такого не имел в виду. Просто хотел сказать, что, должно быть, хорошо, что они ушли, и не крадут твои лавры.

— Чувак, у меня нет никаких лавров.

Все смеются.

— И между нами никогда не было конкуренции.

Может, я и не занимался спортом для университета, как они, но мы с соседями по комнате все делали вместе. Работали, когда могли. Тренировались. Бегали. Делали уроки в библиотеке.

Себастьян помог мне написать курсовую работу, а Дэниелс не раз покупал и оплачивал мою долю продуктов.

Так что нет, я никогда не чувствовал, что живу в их тени, и мы никогда не соревновались друг с другом. Теннесон просто маленький ублюдок с слишком большим количеством свободного времени и слишком скудным воображением.

— Тебе нечего добавить к разговору? Тебе ведь всегда есть что сказать. — Я кладу руку на плечо Рекса Гандерсона. — Какой-то ты слишком тихий.

— Черт, придержи эту мысль. — Он поднимает руку, заставляя нас замолчать. — Увидел кое-кого из моего класса, я пойду поздороваюсь.

— Как хочешь.

Этот «кое-кто из его класса», должно быть, девушка, иначе ему и в голову бы не взбрело пойти и поздороваться. Не знаю, что такого особенного в Гандерсоне, но ему всегда удается убалтывать девчонок и заставить их есть с его ладони.

Вряд ли имеет значение, что он самый большой говнюк из божьих творений. Девушки, черт возьми, любят его.

Гандерсон отталкивается от стола, встает, проводит руками по брюкам, разглаживая складки. Расчесывает пальцами растрепанные волосы.

— Чувак, ты прихорашиваешься? — спрашивает Питвелл с каменным лицом. — Это бесполезно. Ты безнадежен.

Раздается хриплый хохот, и Рекс в раздражении хватает свой рюкзак, поворачивается и уходит.

— Заткнитесь, парни, и потише. Не смущайте меня.

— Не хочешь, чтобы мы тебя смущали? — восклицаю я, обводя рукой стол и размахивая сандвичем. — Вы слышите, парни? Он не хочет, чтобы мы смущали его.

Ребята хохочут громко и шумно.

— Не волнуйся, чувак. Мы не будем тебя смущать — ты сам об этом позаботишься.

ГЛАВА 4

Анабелль

— Давай начистоту. Она дочь тренера, и это единственная причина, по которой он хочет ее тр*хнуть. Я слышал, что она даже не горячая штучка.

Естественно, при слове «тренер» мой интерес мгновенно обостряется. Я напрягаю слух, замедляя работу эллиптического тренажера, чтобы легче было слышать. Сопротивляюсь желанию повернуть голову и посмотреть на двух разговаривающих парней, пытаясь понять, что они обсуждают.

Может, это про другую дочь другого тренера?

Один из них фыркает и кряхтит при подъеме штанги.

— Где ты это слышал?

— Баскетболист, Конрад, был здесь однажды вечером, когда она приходила поговорить с Доннелли.

«Вот дерьмо. Это обо мне».

Меня подташнивает, и желудок сжимается.

Я слышу скепсис в голосе парня, когда он говорит:

— Ну, не знаю, чувак, Гандерсон говорит, что под запретом круче, чем хранилище.

Гандерсон.

Рекс Гандерсон? Тот парень с моего курса договорного права? Никогда бы не подумала, что он способен на такое: он выглядит таким скромнягой.

Внешность может быть обманчивой, и я только что научилась этому на собственном горьком опыте.

— Симпатичная? Он говорит так обо всех, кто готов с ним тр*хнуться.

— Возможно. — Дыхание парня затруднено, выдохи становятся тяжелее. — Этот идиот говорит, что еще один приятный разговор, и он затащит ее в постель.

Один приятный разговор?

Один?

Он думает, что со мной все так просто? Что я пересплю с ним после нескольких занятий по договорному праву, потому что он заставляет меня смеяться? Что все, что ему нужно сделать, это быть милым и забавным — и я пересплю с ним?

Да мы всего несколько раз вместе ходили на занятия! Он даже не пригласил меня на свидание!

Что за придурок!

— Это невозможно, — говорит парень. — Ни одна телка с мозгами не станет намерено тр*хать этого неудачника. Он паразит.

Здоровяк переминается с ноги на ногу, вес в его руках поднимается и опускается, бицепсы напрягаются.

— Эрик говорит, что Гандерсон каким-то образом подружился с ней. Ты же знаешь, как это с ним бывает — по какой-то долбаной причине девушки любят его.

— Это потому, что он не выглядит угрожающе.

— И потому что он тощий. Моя сестра может прикончить этого парня.

Другой парень на мгновение опускает штангу и смеется.

— Причем тут его вес?

— Чувак, моя сестра всегда твердит, что не станет встречаться с парнем, который весит меньше ее, а Гандерсон худее всех, кого мы знаем, включая большинство цыпочек.

Мои щеки вспыхивают. Они правы. Я сразу же поверила ему, потому что он выглядит скромным, занудным и слишком худым, чтобы причинить вред, как придурок из плохого телевизионного ситкома, который всех раздражает, но все его находят милым.

— Они и понятия не имеют, какой он идиот. С*чки учатся на собственном горьком опыте.

То, что он говорит дальше, разрушительно.

— Знаешь, если тренер узнает, что эти двое заключили пари о том, кто первым переспит с его дочерью, они тут же исчезнут.

Мой желудок падает вниз. Рекс сделал ставку о том, что сможет переспать со мной? Меня тошнит, я хочу выблевать свои внутренности на туфли и эллиптический тренажер.

— Доннелли взбесится, если узнает.

Парень тяжело вздыхает.

— Думаешь, мы должны сказать ему?

— Не знаю, может быть. Наверное, я спрошу свою девушку сегодня вечером — у нее есть ответы на все.

— Да, спроси ее. Все это мне не нравится.

— Не могу поверить, что говорю это, но мне тоже.

Я не жду продолжения разговора. С меня хватит. Выключаю тренажер и спрыгиваю, хватаю полотенце, прежде чем убежать в раздевалку и забрать свои вещи из шкафчика. Убегаю прочь, не потрудившись даже принять душ или переодеться в чистую одежду, прежде чем разрыдаться.

Я добираюсь до единственного места в кампусе, где могу побыть одна, прежде чем меня охватит паника.

Библиотека.

ГЛАВА 5

Эллиот

Вожусь с наушниками, вытаскиваю один из них, чтобы поправить крошечный кусочек пластика, и не решаюсь вставить его обратно в ухо, когда слышу тихий всхлип. Потом рыдание, и оно доносится с моего обычного места в углу, которое сегодня снова было занято, когда я пришел.

Постукиваю карандашом по столу, глядя в сторону задней стены.

Любопытно и…

Тревожно.

Поднявшись с места, медленно иду на звук.

Да, кто-то определенно плачет, и, похоже, девушка.

Слабое. Низкое. Едва слышное рыдание.

Икота.

Я продвигаюсь ближе, шаркая ногами по ковру, надеясь произвести хоть немного шума, чтобы не спугнуть ее.

— Эй, — мой голос хриплый, тихий.

При моих словах девушка поднимает голову. Лицо в пятнах от слез, кожа, грудь, щеки покраснели.

Приоткрыв губы, она убирает волосы с глаз, длинные каштановые пряди блестят в неоновом свете.

Девушка проводит рукой по лицу, смахивая слезы. Затем вытирает их о штанину джинсов, не поднимая на меня взгляд.

Я делаю пару шагов и останавливаюсь в нескольких футах от нее.

— Ты в порядке?

Еще раз икнув, она зарывается лицом глубже в свою черную толстовку Айовы.

— Все хорошо.

Девушка не выглядит хорошо, определенно не звучит хорошо, даже близко. Это не слезы счастья.

— Я-я тебя побеспокоила? П-прости, я... — Незнакомка не может сдержать слезы в голосе, когда снова вытирает свои розовые щеки, изо всех сил стараясь скрыть это. — Я попытаюсь остановиться.

Снова икает.

— Хочешь поговорить об этом?

— Нет. — Девушка замолкает, ее голос звучит приглушенно. — Но все равно спасибо.

Она смотрит на меня снизу вверх, и я вижу, что глаза у нее голубые… ярко-голубые от слез. Пылающие румянцем щеки. Темные брови.

Ее подбородок дрожит, она слабо улыбается, и я понимаю, что знаю ее. Это та же девушка, которая была здесь на прошлой неделе, та, что украла мое рабочее место.

— Уверена? — У меня две сестры, так что я своего рода эксперт в том, когда девушки блефуют. Она пытается избавиться от меня.

— Уверена.

Я опускаю козырек бейсболки, кивая в ее сторону.

— Если тебе что-нибудь понадобится, я буду через проход, за столом в углу. Бумага, карандаши, мел для трупа или если тебе понадобится сообщник. — Я широко улыбаюсь ей.

Девушка заправляет волосы за уши.

— Спасибо тебе. Это очень любезно.

— Хорошо, ну, я просто... — Я указываю через плечо. — Крикни, если что.

— Спасибо.

Я медленно бреду обратно к своему столу, прислушиваясь к предательскому шмыганью носом. Плачу. Рыданию.

Что-нибудь.

Несмотря на то, что ничего не слышу, мне трудно вернуться к работе. Не могу сосредоточиться, напрягаюсь, чтобы услышать шум в другом конце комнаты, и, прежде чем я осознаю это, трачу целых сорок пять минут, бездельничая.

Решив, что надежды нет, начинаю собирать свое барахло.

— Эй, — меня прерывает тихий голосок.

Рюкзак перекинут через плечо, длинные волосы собраны в гладкий хвост, девушка робко подходит к моему столу, лицо все еще красное, взгляд усталый.

Но дружелюбный.

Бьюсь об заклад, когда она не рыдает за столами в библиотеке, она на самом деле довольно милая. Хорошенькая.

— Я ухожу, но... просто хотела поблагодарить тебя за то, что пришел проведать меня, и, знаешь, за то, что ты заботливый гражданин и все такое.

Она слабо улыбается.

— Не волнуйся, у меня есть сестры, поэтому я уже это проходил пару раз. — Или сотню, как правило, по принуждению.

Когда я был моложе, моя сестра Вероника обычно прижималась ко мне и изливала душу, чтобы ей было с кем поговорить. Я должен был выслушивать все о проблемах с родителями, с мальчиками, с друзьями.

Ее подростковые годы были моим худшим кошмаром.

— Так тебе лучше?

Ее улыбка дрогнула.

— Да. Гораздо лучше.

Я переминаюсь с ноги на ногу, засунув руки в карманы джинсов.

— Это хорошо.

— Я... — Девушка обдумывает свои дальнейшие слова. — Я новичок здесь в этом году, и это... непросто — знакомиться с новыми людьми. У всех есть свои друзья.

Рюкзак, который я взваливаю на плечо, опускается на стол.

— Вот как? — Хочу спросить ее, в чем проблема, но не вмешиваться. И все же, похоже, ей нужно с кем-то поговорить, а мне нужно убить немного времени, поэтому я сажусь обратно на стул. — Почему?

Девушка переминается, теребя нижнюю губу, и я вижу, что она сдерживается, не решаясь вторгнуться в мое пространство и отнять у меня больше времени.

— Хочешь присесть? — Я хватаю ближайший стул и подтаскиваю его в качестве жеста ободрения.

— Эээ... конечно. — Она осторожно подходит и садится, вытащив стул до конца. Ставит свою сумку рядом с моей. — Но только, если это тебя не затруднит?

— Нет, у меня есть несколько минут.

— Ладно. — Пауза. — Это странно? Мне так жаль, что мои слезы помешали тебе. Мне правда стыдно за это.

— Ты плакала? Я думал, это стадо умирающих кошек.

Я шучу, не упомянув, что ее плач раздражает меньше, чем то, что она заняла мое любимое место для занятий.

— Ха-ха, очень смешно. — Незнакомка смеется, шмыгает носом. — Но это правда.

— У нас у всех были дерьмовые дни. Сегодня, думаю, был твой.

— Да уж. — Несколько секунд она молчит. — Так чему же я помешала? Над чем работаешь?

— Доклад по анатомии человека. Утомительно.

— Это звучит... — Она замолкает.

— Скучно? Так и есть.

— Скука — совсем не то, что я хотела сказать! Какая у тебя специализация?

— Кинезиология. — Я достаю из сумки бутылку с водой и делаю большой глоток, стараясь не пролить мимо. — А у тебя что?

— Введение в право.

Мои брови взлетают вверх.

— Какое направление?

— Я думаю о семейном праве.

Я улыбаюсь.

— Мой отец — адвокат.

Эта новость воодушевляет ее.

— Серьезно? Какое направление?

— Недвижимость. Слияния и поглощения.

— Ух ты, фантастика.

Вроде того.

— Ему это нравится. — Я ломаю голову, что бы такое сказать, и выпалил: — Так ты не хочешь рассказать, что случилось?

Ее плечи поникли.

— Не совсем. Это неловко.

— Ты что, наделала глупостей?

— Возможно. Не знаю… думаю, время покажет.

— Время покажет? — спрашиваю я медленно, осторожно. — То есть через девять месяцев?

— Что? — Она выглядит испуганной, мой намек придает ее лицу неприятный оттенок красного. — Нет! Нет, это даже отдаленно не близко. Боже, нет.

— Знаешь что, забудь, что я спрашивал.

— Тебе не кажется странным, что я хочу поговорить с тобой, хотя и не знаю тебя?

— Нет, это не странно, потому что ты меня не знаешь, и я не собираюсь осуждать тебя. К тому же, живу один, и мне некому будет рассказать, когда вернусь домой, ха-ха.

Ее тонкие пальцы играют с моим блокнотом, нервно загибая края.

— Итак, есть парни, — начинает она.

Они всегда есть.

Я киваю.

— Угу.

— Почему это должно быть так стыдно? — Незнакомка смущенно закрывает лицо руками и качает головой. — Фух, была не была! — Она делает глубокий вдох. — Ладно, знаешь, некоторые парни полные придурки, и иногда ходят разговоры о спорах между парнями из братства, что они могут переспать с какой-то девушкой?

— Да. Такое постоянно случается.

— Ну, вот, это случилось со мной.

Я замираю на месте, пока она краснеет, и, молча, ожидаю продолжения.

— Они... — Она высовывает язык и облизывает губы. — Они поспорили, кто первый со мной переспит, а я подслушала, как об этом говорили в спортзале.

— Они смеялись над этим?

— Нет, не эти парни. Они казались расстроенными. На самом деле, они обсуждали, стоит ли сдавать своих друзей.

— Знаешь, кто эти парни?

— Да.

— Ты... — Я замолкаю, не могу заставить себя спросить, действительно ли она спала с этим парнем. Боже, это неловко.

Девушка качает.

— Боже, нет, я не в отчаянии. Или глупая. Плохо то, что они поспорили об этом? Придурки.

— Кто они?

— Парни, которые знают моего отца.

— Откуда они знают твоего отца?

— Он... — Ее голос срывается. — Он здесь работает.

— Сотрудник?

— Тренер.

Я откидываюсь на спинку стула, не сводя глаз с ее лица.

— Они спортсмены?

Легкий кивок.

Я тихо присвистнул.

— Срань господня. — Вот и говори о том, чтобы гадить там, где ешь. — А твой отец знает?

— Нет, и я не собираюсь говорить ему… пока, во всяком случае. Я должна подумать.

Я не указываю на то, что ей и не придется этого делать. Такие вещи всегда выплывают наружу. Ее отец скоро обо всем узнает.

Здесь уши и стукачи повсюду.

— Ты не возражаешь, если я спрошу, какой вид спорта он тренирует? — Любопытство берет надо мной верх. — Я ничего не скажу, обещаю.

Девушка долго молчит, раздумывая, говорить мне или нет.

Ее губы шевелятся, тихий шепот едва слышен.

— Еще раз повтори.

— Борьба.

Борьба. Тренер Доннелли!

Я никогда не встречал этого человека лично, но мои соседи по комнате были борцами и за последние несколько лет делились множеством историй. Из того, что я узнал, этот человек умен, проницателен и терпеть не может всякую чушь.

— До меня дошли слухи, что у тренерского штаба были проблемы с некоторыми членами команды.

— Слухи?

— Да. В прошлом году несколько парней поймали на издевательствах над новым членом команды по борьбе. Половина состава была отстранена.

— Серьезно? Вау, я этого не знала. Удивлена, что отец об этом не упоминал.

Девушка с любопытством наклоняет голову.

— Он никогда не ругался при тебе? Он чертовски разозлился.

— На самом деле я не жила с ним до этого семестра, и наши телефонные разговоры всегда были обо мне. — Ее плечи поникли. — Это звучит эгоистично.

— Нет, звучит так, что у тебя не было времени сидеть на телефоне и говорить о его работе. Он хотел услышать о тебе, а не жаловаться.

Девушка сдерживает улыбку.

— Расскажи мне еще о той дедовщине. Ты что-нибудь знаешь?

Молчу, ломая голову над конкретными деталями.

— Я в курсе только потому, что мои соседи по комнате были борцами, и они приходили домой и жаловались на это. В прошлом году, когда новый парень присоединился к составу, они стали вываливать на него всякое дерьмо. Сунули ему счет из ресторана за всю команду, бросили в какой-то лесной хижине, и все такое. Возможно, это казалось безобидной забавой, но это не так. Я бы посоветовал тебе спросить об этом отца, но он, вероятно, не станет обсуждать это с тобой, если уже раньше этого не сделал.

— Почему?

— Конфиденциальность.

— О.

— Ты не думала рассказать ему об этих придурках?

— Нет. Ну, да, но он точно сойдет с ума. Это наше новое начало, и это разозлит его. Он взбесится, а я не хочу портить семестр. — Она громко вздыхает. — Почему парни делают такие вещи?

— Такие вещи? В смысле, ведут себя, как идиоты? Не имею ни малейшего представления, так как обычно стараюсь не вести себя так.

— Это заметно.

— Как?

— Не знаю... просто чувствую это. Ты более зрелый и ты... ты просто другой.

Анабелль

Этот парень классный.

Он проницательно смотрит на меня, ожидая, что скажу что-нибудь, расскажу, что случилось, что так расстроило меня, из-за чего я плакала в дальнем углу библиотеки.

Настолько расстроилась, что прервала его занятия.

Тьфу.

Как будто этого было недостаточно, парень действительно симпатичный, и это не весело — делать из себя задницу перед незнакомцем, которого ты находишь привлекательным. Типа, пристрелите меня сейчас.

Он ждет продолжения с бесстрастным выражением лица, темные брови озабоченно сдвинуты. Они темнее его волос, темно-каштановые, выразительные, изогнутые и изгибающиеся с каждым моим словом.

Я заметила его рост, когда он впервые приблизился к моему столу, высокий, в серой футболке, натянутой на широкие плечи. Узкая талия. Теперь, когда я подошла ближе, я вижу зеленые глаза.

Крошечная ямочка на его подбородке, от которой я, наконец, вынуждена оторвать взгляд.

— Как я уже говорила, я... — Он может не так пристально меня изучать? Он слушает так внимательно, что начинаю нервничать. — Я подслушала, как парни в тренажерном зале говорили обо мне.

— Что они сказали?

Я понижаю голос до фальшивого баритона.

— Она дочь тренера, и это единственная причина, по которой он хочет ее тр*хнуть. Я слышал, что она даже не горячая штучка. — Я делаю паузу. — Это в двух словах.

— Не горячая? — Парень смеется, запрокидывая голову. — Ну, мы оба знаем, что это чушь собачья, и я говорю это не потому, что пытаюсь заигрывать с тобой. Ты определенно не страшная.

Из всего этого он вынес только этот сомнительный факт?

— Эм... спасибо?

— Хорошая новость в том, что теперь, когда об этом знают другие, пари будет недолгим. Эта новость дойдет до твоего отца, поверь мне.

— Да. — У меня тихий голос, и я его ненавижу. — Держу пари, так и будет.

— Это была шутка?

— Не нарочно.

— Я не пытаюсь указывать тебе, что делать, но, может, тебе стоит какое-то время держаться подальше от тренажерного зала, пока не поймешь, что собираешься делать, пока разговоры поутихнут.

— Может быть, но мне все равно нужно тренироваться. Если я увижу кого-нибудь из этих парней, мне захочется…

— Плакать? — подсказывает он, когда я не заканчиваю предложение.

— Нет, ударить их в лицо.

Парень отшатывается с новым смешком, все его выражение лица меняется.

Иисус, эта ямочка на его подбородке — такая чертовски охренительная!

— Сомневаюсь, что кто-нибудь осудит тебя, если ты вмажешь им в лицо, и Доннелли тоже.

Я вздыхаю.

— Да, мой отец, как известно, всегда поддержит хороший, быстрый удар в пах.

— Это наверняка сровняет их с землей.

— Но это не решает моей проблемы. У меня занятия с одним из этих парней.

— Верно. — Голос у него ровный и спокойный, как крепкий виски. — Что ты собираешься делать?

— Кроме того, что избегать его, как чумы? Я не знаю, мне нужно подумать, может быть, погуглить магию вуду и заклинания мести.

— Ну, я здесь все время, если захочешь обсудить свои идеи. — Он усмехается низким и глубоким смехом.

И это мой намек, чтобы уйти.

— Мне пора идти. — Встаю, собираю вещи. — Может, еще увидимся? — Я смотрю на него через плечо и слегка машу рукой.

Он машет в ответ. Улыбается.

— Береги себя. Увидимся.

— Спасибо, что выслушал.

— Без проблем. Удачи.

Я медленно бреду прочь, проверяя свой телефон, бросая на парня еще один взгляд через плечо. Он наблюдает за мной, эта красивая улыбка приклеена к его классически красивому лицу.

Какой приятный парень, в отличие от тех долбаных придурков из команды по борьбе.

Чувствую себя намного лучше после того, как раскрыла душу, но мысли все еще кружится в голове. Я не готова позволить Эрику Джонсону или Рексу Гандерсону сорваться с крючка.

Этим придуркам нужно преподать урок.

И я та девушка, которая их научит.

ГЛАВА 6

Анабелль

— Мы должны прекратить встречаться подобным образом.

Даже не глядя, я знаю, что рядом с беговой дорожкой стоит Эрик Джонсон — долбаный ублюдок.

Мне нужно все самообладание, чтобы не наброситься на него. Вопить. Ударить его коленом по яйцам.

— Встречаться?

— В нашем особом месте.

Продолжаю двигать ногами под ритм музыки, звучащей в наушниках, пульсирующей басами, — задорная мелодия, которой я наслаждалась до недавнего времени, молясь, чтобы не столкнуться с ним.

Кажется, бог не услышал мольбы этим утром.

— Это не наше особое место, но хорошая попытка. И ты прерываешь меня, пока я тренируюсь.

— Но может быть нашим особым местом, если ты позволишь.

Снимаю наушники, в горле поднимается раздраженный вздох, но я заставляю его опуститься.

— Ты напорист, да?

— Разве это плохо?

— Я просто пытаюсь понять, это фишка качка или фишка засранца.

Он хватается за грудь в притворной боли.

— Ой! Такая злая сегодня.

Я смеюсь, потому что ничего не могу с собой поделать — выражение его лица бесценно. Очень драматично.

— Ну? Так что, качок или засранец?

— Честно? И то, и другое.

Нажимаю на кнопку «скорость», переходя с легкой пробежки на шаг и замедляюсь, чтобы получше разглядеть этого парня, который заключил отвратительное пари с Рексом Гандерсоном, и у которого хватило наглости подумать, что я захочу с ним переспать.

— Могу я быть с тобой откровенна? Ты сводишь меня с ума.

— В хорошем или плохом смысле, потому что однажды я сделал фото своих[2].

— Ты сделал фото своих яиц? Зачем? — Вытягиваю руку, чтобы остановить его, потому что на самом деле не хочу слышать ответ. — Не бери в голову, не хочу знать. Я имела в виду плохой смысл.

Хватаю полотенце, висящее на беговой дорожке, и набрасываю его на шею, намереваясь направиться в раздевалку, надеясь, что парень не последует за мной.

Но он делает это, ускоряя свой темп, чтобы идти в ногу со мной.

— Как тебя зовут?

Я останавливаюсь.

— Я уже говорила тебе, Эрик Джонсон, — выплевываю его имя, чтобы подчеркнуть тот факт, что он так быстро забыл мое, — мы уже обменялись именами.

— Прости. Я встречаюсь со многими людьми. — Он совсем не выглядит виноватым.

— Мы познакомились всего несколько дней назад.

— Можем начать сначала?

Я продолжаю идти, отмахиваясь от него.

— Нет, и так хорошо.

— Лайла, подожди.

Я закатываю глаза. Останавливаюсь. Разворачиваюсь, чтобы взглянуть на него.

— Анабелль и Лайла даже не близко.

Эрик Джонсон ухмыляется.

— Я знал, что ты назовешь свое имя.

— О боже, ты... ты такой...

Засранец.

Его глупость лишила меня дара речи, и я задаюсь вопросом, что бы сказал мой отец обо всем этом. Что бы он сделал, если бы знал, что Эрик делает ставки и преследует меня в спортзале.

— Кажется, я произвожу такое впечатление на всех девушек.

— Только не на меня.

— Нет?

Когда я смеюсь, это звучит слишком громко, поворачиваются несколько голов в нашу сторону. Ой.

— Нет.

— Что нужно сделать, чтобы заставить такую девушку, как ты, встретиться где-нибудь с таким парнем, как я?

Девушка, как я? Это странно, думала, он сказал, что я не горячая, что в мужском разговоре по существу означает не тр*хабельная. Смотрю на него с любопытством, уделяя ему самую малую часть своего времени.

— Что ты имеешь в виду под «такая девушка», как я?

— Ты явно не в моей лиге, но я все равно хочу с тобой встретиться.

— Не могу поверить, что ты основываешься на моей внешности…

— Это потому, что ты великолепна. Я не жду, что ты будешь милой — горячие цыпочки обычно не такие.

О, боже. Теперь он немного перегибает палку. Я, конечно, не страшилка, но и не выигрываю конкурсы красоты.

— Позволь мне только один раз сходить куда-нибудь с тобой. Если тебе не понравится, обещаю, можешь послать меня к черту.

Я недоверчиво смотрю на него. С чего он взял, что я захочу с ним встретиться?

Парень делает еще одну попытку.

— А что, если мы где-нибудь встретимся — тебе даже не придется говорить мне, где ты живешь.

Идея укореняется, зарывается глубоко в мое воображение, представляя, как Эрик Джонсон приезжает в дом моего отца, чтобы забрать меня на свидание.

Отец убил бы его.

И Эрика Джонсона ждет адский сюрприз.

Довольно неприятный.

Один взгляд на лицо придурка может стоить любой драмы, которую он вызвал. Хочу увидеть его реакцию, когда мой отец откроет дверь дома.

От этой мысли у меня кружится голова.

— Знаешь что, Эрик, я дам тебе шанс... давай не будем называть это свиданием. Давай назовем это тусовкой. Потусуюсь с тобой один раз. Если ты сведешь меня с ума, я объявлю тайм-аут, и ты отвезешь меня домой. По рукам?

Парень с энтузиазмом кивает.

— По рукам.

— Не собираюсь присылать тебе свой адрес, мне не нужно, чтобы ты знал мой номер телефона, но я запишу его для тебя.

— Мне заехать за тобой?

— Конечно, почему бы и нет. — Я записываю свой адрес, злобно улыбаясь ему из-под ресниц. — Увидимся в семь. Если ты сможешь пройти мимо моего швейцара, у тебя будет приятель на ночь.

— У тебя что, сторожевой пес есть?

Еще одна ухмылка.

— Типа того.

— Пап, можешь открыть дверь?

Вечер пятницы — один из немногих вечеров, когда папа приходит домой в разумное время, и я наблюдаю с верхней площадки лестницы, как он, слегка прихрамывая, выбирается из своего старого кресла и ковыляет к прихожей.

Он все еще в своей обычной униформе, которую носит на тренировках по борьбе каждый день: черные спортивные штаны Adidas, черная футболка «Борьба университета Айовы» и спортивная куртка, застегнутая на молнию.

Бейсболка.

Плотно сжатые губы.

Вместе с моим отцом, ковыляющим к двери, можно услышать обычные звуки дома. Линда возится на кухне, убирая после ужина, телевизор, показывающий «И-Эс-Пи-Эн», худший сторожевой пес в мире, храпящий в ногах отцовского кресла.

Взволнованная, я откидываю свои длинные волосы, сфокусировавшись на входной двери с моего места наверху лестничной площадки, скрытая от глаз. Хитрая улыбка растягивает мои губы, когда папа, наконец, берется за ручку двери, поворачивает и медленно открывает ее.

И всматривается в сетчатую дверь.

— Джонсон? — Я слышу осуждение в его голосе и улыбаюсь еще шире. — Какого черта ты здесь делаешь?

Тишина.

— Ну? — Нетерпеливо спрашивает папа. — Что-то случилось?

— Я... — Еще одна долгая пауза, прежде чем Эрик обретает голос. — Я не знал, что вы здесь живете.

Упс.

Это был чертовски неправильный ответ.

— А кто, по-твоему, здесь живет, Джонсон? А? Ты заблудился?

— Не знаю, сэр. — Похоже, он в панике, не готов к битве умов с Гарри Доннелли.

— Тогда чего ты хочешь? Говори громче, — продолжает отчитывать папа. — Джонсон, сегодня вечер пятницы, твой единственный выходной. Как ты оказался на моем пороге?

— Я ошибся адресом, сэр.

— Вы, ребята, разыгрываете меня? Да? — Я вижу, как он приближается к Эрику, устрашающе перегибается через порог. — Думаешь, я забыл о том дерьме, которое вы выкинули в прошлом году со своим приятелем Гандерсоном? А?

— Нет, сэр.

— Тогда я спрошу тебя еще раз: какого черта ты делаешь на моем крыльце посреди этой богом забытой ночи?

Посреди ночи?

Это натяжка — сейчас только семь часов.

Эрик не может найти ответа, поэтому молчание заполняет папа.

— Лучше бы ты ошибся адресом, сынок. Если ты здесь по той причине, по которой я думаю, тебе лучше запрыгнуть обратно в свою дерьмовую машину и уехать. Я не хочу видеть твое лицо нигде, кроме проклятого спортзала, понятно?

— Да, сэр.

— И перестань называть меня «сэр». Это действует на мои чертовы нервы.

— Да, сэр. — Он сглатывает. — Извините, сэр. Дерьмо. Хорошо. Извините.

Мой отец раздраженно фыркает.

— У тебя есть три секунды, чтобы убраться с моего порога.

Через окно второго этажа я вижу, как Эрик пятится по лужайке, а отец захлопывает дверь и запирает ее. Он стоит, уперев руки в бока, и смотрит в боковое окно, как юный борец разворачивается и идет через двор. Прыгает в свой красный, потрепанный пикап и заводит двигатель.

С визгом отъезжает от тротуара и уезжает, не оглядываясь.

Это почти смешно.

— Пап, кто это был? — невинно спрашиваю я.

Мой старик поворачивается, сердито смотрит вверх по лестнице, опираясь на перила.

— Не прикидывайся. Ты прекрасно знаешь, кто это был.

Я не могу сдержать смех, который срывается с моих губ.

— Прости, пап. Я не могла устоять. Он сводил меня с ума в кампусе и не оставлял в покое.

— Как?

— Я хожу в спортзал на тренировку, а не за ухаживаниями, а этот парень не понимает намеков. Просто хотела напугать его. Ему нужно было усвоить урок.

Ничего не говорю о пари или о том, что я все еще обдумываю, рассказать ли родителям.

Брови папы взлетают к полям кепки.

— Я не только напугаю его до усрачки завтра у себя в кабинете.

— Пап, пожалуйста. Сегодняшней ночи было достаточно, чтобы прекратить любые подкаты Эрика Джонсона в отношении меня. — В моем голосе звучит предупреждение. — Он идиот, если будет продолжать донимать меня после сегодняшнего вечера.

Папины мясистые руки скрещены на груди.

— Он хороший борец, но никто никогда не обвинял его в том, что он умен.

Я спускаюсь по ступенькам, штаны для йоги немного длинноваты и волочатся по ковру, огромная толстовка покрывает все мое тело. Я обнимаю отца, вдыхая знакомый запах: спортзал, пот и тот же одеколон, которым он пользовался с моего детства.

Он неловко похлопывает меня по спине, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Ты сегодня никуда не пойдешь?

— Позже, папа, никто не ходит на вечеринки так рано. Мне нужно сделать несколько карточек по договорному праву. Правонарушения и преступления сами по себе не изучатся.

Его взгляд скользит по моему лицу, изучая выражение.

— Ты уже начала искать квартиру?

— Квартира или дом? — Я не могу сдержать оптимистическую интонацию в голосе.

Отец качает головой из стороны в сторону, из горла вырывается низкое «э-э-э».

— Мы подумаем о доме. Я бы предпочел, чтобы ты была в более безопасном месте, где есть замки, ворота и охрана.

— Здесь таких нет, папочка. — Я не часто его так называю, но по какой-то причине это слово сейчас казалось правильным. — В моей последней квартире была деревянная пожарная лестница и диван с огромной дырой посередине. Пружины вонзались мне в зад, если я слишком быстро садилась.

Он тяжело вздыхает.

— Почему я этого не знал?

— Потому что я ничего не сказала, когда посылала тебе копию договора. Я хотела, чтобы ты подписал его, а не говорил, что я не могу там жить.

— Я бы запретил тебе там жить.

— Знаю! — Я встаю на цыпочки и громко чмокаю его в щеку. — Собираюсь впасть в спячку перед уходом, может, приму душ. — Целую его еще раз в обветренное лицо. — Спасибо, что позаботился об Эрике Джонсоне.

— Я слежу за ним.

Я сужаю глаза.

— Поверь мне, я тоже.

ГЛАВА 7

Анабелль

Сегодня вечером я иду на вечеринку и собираюсь утопить этих мудаков в алкоголе. Хочу забыть их идиотский план и то, что эти придурки планировали для меня.

Один.

Напиток.

За.

Раз.

Почему меня так беспокоит, что кучка полувзрослых мужчин заключила на меня глупое пари? Они даже не знают меня, не смогли бы узнать на опознании. Я могла бы быть любой девушкой в кампусе — или на планете, если уж на то пошло, — и они все равно не сделали бы этого.

Так почему же это заставило меня плакать?

Почему взбесило меня так, что я на этой дурацкой вечеринке напиваюсь, чтобы забыть об этом на одну ночь?

Потому что это было унизительно. Слышать, как о тебе говорят в таком унизительном тоне совершенно незнакомые люди? Ужасно. Не слезть с этого эллиптического тренажера и не защищаться — это то, о чем я буду сожалеть долгое время, даже несмотря на то, что два парня, которые говорили обо мне, защищали меня.

Ну, не защищали, но и не оправдывали поведение Эрика и Рекса, а для меня этого достаточно. В некотором смысле, это делает их полу-приличными парнями, которые, вероятно, не заслуживают, чтобы я накинулась на них.

Еще одна причина, по которой я вышла сегодня — моя новая подруга Мэдисон. Я познакомилась с ней сегодня на одном из занятий, когда она заняла место рядом в моей единственной лаборатории в этом семестре, чтобы закончить научный зачет, и мы поладили. По-видимому, каждую пятницу вечером она и ее друзья посещают Джок-Роу — место вне кампуса, включающее студенческое спортивное жилье — чтобы преследовать спортсменов, встречаться и напиваться.

Что Мэдисон еще предстоит сделать.

Она оставалась трезвой до этого момента, в то время как я, по общему признанию, опрокидывала их быстрее, чем мальчик из братства. Почти уверена, что то, что в ее красной чашке, не заканчивается так же быстро, как мой напиток.

— Уверена, что не хочешь переключиться на воду или что-нибудь в этом роде? — спрашивает она, когда я смотрю в свою пустую чашку. — Я так и сделаю.

— Я отдала десять баксов за эту штуку и получаю то, что мне причитается.

— Я имею в виду... пиво в центре города обходится дешевле, — замечает она. — И у него нет всей этой пены.

Верно.

— Но посмотри, какая я хорошенькая с пенными усиками. — Я облизываю их, смеясь. — Где вообще можно найти воду в таком месте?

Здесь людно, единственные видимые жидкие напитки вокруг в бочонке или в рюмке.

Мэдисон делает глоток пива.

— Я порылась в холодильнике, там полно всего. Кроме того, он был не заперт, что очень удобно.

— Они запирают холодильник?

— Наверное, да?

— Это странно.

— Думаешь?

— Что это за место? Разве люди обычно не веселятся на Греческой улице?

— Да, но несколько лет назад спонсоры-выпускники начали скупать дома для студентов-спортсменов, приводить их в порядок, и это стало еще одним местом, куда можно пойти. По выходным здесь в основном поиск потр*хушек.

— Папа говорит «рынок мяса»! — Я хихикаю.

— Кажется, ты не говорила, что он работает в университете?

— Он главный тренер по борьбе.

— Вау. Так значит, ты как большая мигающая мишень.

— Что ты имеешь в виду?

— Ребята выстраиваются в очередь, чтобы встречаться с тобой?

— Не совсем.

— Я имею в виду, борьба здесь популярный вид спорта. К этим парням относятся как к королевским особам. Думаю, что как только стало известно, что дочь тренера идет сюда…

Я печально вздыхаю над невинным напоминанием Мэдисон о том, почему я здесь, в первую очередь — топлю в алкоголе свои горести.

— О, слухи разошлись.

— Почему ты так говоришь?

— Пара хвастуна, — я икаю, — в команде решили немного поразвлечься и заключили отвратительное пари о том, кто сможет переспать со мной первым.

— Да ладно, не может быть!

— Ага. Мой отец сказал всем в команде держаться от меня подальше — во-первых, спасибо папе. Во-вторых, у этих парней уже были неприятности из-за прошлых выходок.

— Не может быть! — выдыхает моя новая подруга.

— Да! И это было ужасно последние пару дней, потому что это унизительно, и все ребята говорят об этом. Я вчера рыдала в библиотеке, когда узнала.

— Как ты узнала?

— Подслушала разговор в спортзале. Думаю, не все знают, что я там тренируюсь. По крайней мере, говорили бы тише!

Мэдисон сжимает мою руку.

— Эй, ты не сделала ничего плохого. Все, что тебе нужно сделать, это сказать отцу, и я уверена, он позаботится об этом. Такие парни не заслуживают того, чтобы крутиться рядом, когда делают такое дерьмо.

Опускаю голову, последние несколько больших глотков пива начинают действовать.

— Я бы с удовольствием, но только что переехала сюда, и мы с папой только начали узнавать друг друга. Ненавижу драматизировать. Я его маленькая девочка.

— Правильно... — Мэдисон растягивает слово. — Вот почему тебе обязательно нужно сказать ему. Отцы хотят позаботиться о таких вещах для своих детей, Анабелль, и этим парням, которые, по твоему признанию, являются рецидивистами, нужно преподать урок.

— Ты говоришь как настоящий адвокат.

— Приму это за комплимент. — Мэдисон улыбается. — Хотя я учусь на медсестру.

— Я все равно не скажу отцу. Хочу сама разобраться. Мне просто нужно понять, как именно.

— Ладно, но ты правда думаешь, что напиться на домашней вечеринке — это хороший способ справиться с этим?

— Это ты хотела выйти!

— Знаю, но посмотри на меня! — Она проводит руками вверх и вниз по туловищу. — Я отлично провожу время! Завтра я буду помнить всю эту ночь!

— Но ты все равно не сможешь отвезти нас домой. — Я хмурюсь.

Мэдисон надувает губы.

— Верно, но я и не водитель.

Правильно — мы пришли с ее подругами, которые совсем пропали.

— Знаешь, нам, наверное, стоит пойти и поискать их.

Я киваю ей, пьяно шатаясь.

— Иди ты, я подожду здесь.

Еще.

Один.

Глоток.

И все.

Потом я уйду с Мэдисон и ее друзьями.

Все, что мне нужно — это вытравить этих придурков из своего организма, забыть их идиотский план, унизительные слова и то, что они планировали для меня.

Один.

Напиток.

За.

Раз.

ГЛАВА 8

Эллиот

Меньше всего сегодня вечером на Джок-Роу я ожидал увидеть пьяную дочь тренера Доннелли, но именно ее я замечаю над краем пластикового стаканчика, когда делаю глоток.

Это была долгая неделя, и холодное пиво, скользящее по моему горлу, приятно отвлекает.

Присутствие Доннелли заставляет меня задуматься. Я едва могу сопоставить ее с девушкой, которую нашел плачущей в библиотеке. Та девушка была расстроена и растрепана, но уверена в себе, печальна, но все еще дружелюбна.

Эта пьяная в стельку.

Продолжаю наблюдать за ней из своего угла комнаты, небрежно прислонившись к импровизированному бару в дальнем конце. Он установлен наспех, но служит своему назначению: вдоль стен стоят пустые бутылки из-под водки и дешевого ликера, выкрашенные в черный и золотой цвета школы Айовы.

Дочь тренера Доннелли цедит напиток из красной чашки, как бывалый завсегдатай вечеринок. Чашка с пивом в ее руке почти навсегда прижата ко рту, горло работает, когда она глотает, рукой вытирая капающую жидкость.

Капли пива, должно быть, попали ей на свитер, потому что на секунду она опускает взгляд на свою грудь и прищуривается.

Пьяно пытается стряхнуть мокрое пятно, высунув язык, как будто движение требует всей ее концентрации.

Я бы не подумал, что она пьяница.

Но полагаю, что ее опьянение имеет смысл, учитывая, что она пытается завести друзей. Плюс ко всему у нее была довольно дерьмовая неделя…

Девушка не выглядит прежней. Она грустная и усталая, и, конечно, выглядит чертовски пьяной.

Неважно, что все остальные здесь тоже пьяны.

Почему-то с ней это кажется неправильным.

Не в ее характере.

Я замечаю, что она здесь с небольшой группой девушек, в которых я узнаю частых посетительниц вечеринок — еще одна вещь, удивляющая меня сегодня вечером. Они тусовщицы, развлекаются и встречаются со спортсменами. Живя с двумя чемпионами университета по борьбе, я повидал достаточно охотниц на спортсменов, чтобы превысить пожизненную квоту, и девушки, с которыми пришла Доннелли, — стереотип.

Короткие юбки.

Обтягивающие топы с обнаженным животом.

Высокие каблуки, несмотря на непринужденную атмосферу вечеринки.

Я снова оглядываюсь и вижу, что дочь Доннелли снова стоит одна. Девушки не держатся вместе, как группа. Пьяная, вялая, неуклюжая.

Поэтому я наблюдаю.

Как гр*баный извращенец. Не заботясь о том, что это странно, я наблюдаю, отставив свое пиво. Жестикулирую чуваку, обслуживающему за стойкой, и прошу воды.

Интересно, что случится, если парни узнают, что пьяная девушка в углу — дочь тренера по борьбе. И что бы эта информация сделала с ее репутацией, если бы они увидели ее такой.

Не очень-то умно с ее стороны быть такой безрассудной. Джок-Роу — не то место, куда можно прийти, когда пытаешься избежать неприятностей.

Это то место, куда вы приходите, чтобы вас заметили.

Когда дочь тренера пошатывается на трясущихся ногах, я становлюсь по стойке «смирно», случайно задевая парня рядом со мной, заставляя его пролить пиво. Он играет в бейсбол и жил в этом доме до того, как открыли комнаты для первокурсников.

— Чувак, в чем твоя проблема?

Я игнорирую его сердитый взгляд.

— Роуди, видишь вон ту брюнетку? Думаю, мне нужно отвезти ее домой.

Он хлопает меня по спине.

— Молодчина, Элли-бой! Самое время, черт возьми, окунуть фитиль в кого-нибудь из Айовы.

Грубое упоминание Роуди о сексе меня не смущает — мой сосед Себастьян был в сто раз хуже.

— Я имел в виду, что она слишком пьяна и ей нужна помощь, а не то, что хочу с ней переспать. — Я его толкаю.

— Здесь все слишком пьяны, или ты не заметил?

— Вот та девушка, прямо там. — Я поворачиваю его тело к дочери Доннелли. — Она.

— Да, да, хорошо, я понимаю, что ты имеешь в виду, — соглашается Роуди и кивает головой вверх и вниз, изучая ее с другого конца комнаты. — Ей скоро станет совсем дерьмово, если останется. Это может закончиться не очень хорошо. Хочешь отвести ее наверх и уложить в постель новобранца?

Я качаю головой.

— Я должен увести ее отсюда, подальше от алкоголя.

Кроме того, с каких это пор безопасно оставлять пьяную цыпочку в незапертом доме, полном пьяных мудаков? Последний раз, когда я проверял, ответ был «никогда».

— Если тебе понадобится помощь, чтобы отвести ее к машине, дай мне знать.

— Спасибо, приятель.

— Мне сообщить всем, что ты предлагаешь услуги няни совершенно незнакомым людям, Эллиот?

Я смеюсь.

— Она не совсем незнакомка... я вроде как знаю ее. У нее сейчас тяжелые времена.

Я не говорю ему, что она дочь тренера по борьбе. Этот маленький факт останется тайной, по крайней мере, пока.

— Ты уверен, что в прошлой жизни не был бойскаутом? Всегда помогал людям, делал хорошее дерьмо для пожилых и все такое. Сколько значков у тебя дома на жилете?

— Я не всегда помогаю людям.

«Господи, почему я так защищаюсь?»

Мускулистые плечи парня вздрагивают.

— Как знаешь, решай сам. Ты найдешь меня на этом самом месте, у бара, если понадоблюсь. — Роуди делает глоток пива. — Остался лишь месяц до начала весенних тренировок, и моя жизнь начнет сосать большие мячи.

Мячи?

— Это был бейсбольный каламбур[3]?

— А ты забавный Элли-бой. Напомни мне посмеяться над этим позже.

Я ухожу, протискиваясь сквозь толпу, время от времени толкая людей плечами, сосредоточив внимание на своей цели.

На девушке.

Которая совершенно пьяна и нуждается в спасении. Без сомнения, утром у нее будет тяжелое похмелье, и, судя по тому, как она опрокидывает пиво или что там у нее в стакане, ей будет очень плохо.

Я знаю, что она несчастна.

Знаю, что она здесь новенькая.

Я не знаю ни ее имени, ни где она живет, но все равно ей помогу.

Пробираюсь к ней сквозь толпу, дом с каждым часом становится все более переполненным. Проклинаю эти еженедельные вечеринки, но все равно прихожу.

Слава богу, что я здесь не живу.

Каждые пять футов меня хлопают по спине в знак приветствия, и мне требуется целых десять минут, чтобы пересечь шестиметровую комнату. Все думают, что знают меня. Все хотят стать моими друзьями из-за того, кем были мои соседи по комнате. Зик Дэниелс и Себастьян «Оз» Осборн, два самых известных студента-спортсмена в кампусе, оба закончили школу и переехали.

Они съехались со своими подружками, в то время как я, с другой стороны, все еще работаю над своей степенью и над аспирантурой. Объявив свою специализацию слишком поздно, я отстал на год.

Как эти придурки умудрились вовремя закончить учебу и одновременно заниматься спортом — выше моего понимания.

Я продолжаю идти вперед, извиняясь всю дорогу, когда раздражаю одних людей, натыкаюсь на других.

— Доннелли.

Ее улыбка кривая, когда девушка поднимает голову, чтобы посмотреть на меня, веки опущены.

— О! Это ты!

— Да. Это я.

— Парень из библиотеки, почему ты всегда приходишь поздороваться, когда я выгляжу дерьмово? — Ее губы складываются в преувеличенно хмурую гримасу. — Это грубо.

— Ты не выглядишь дерьмово.

Ты выглядишь пьяной.

Она смущенно поднимает руку к своим темно-каштановым волосам, которые беспорядочными волнами спадают ей на плечи.

— Нет?

— Как ты себя чувствуешь?

— Фух, — выдыхает она, прижимая указательный палец к губам. — Никому не говори, но я пьяная.

Я криво улыбаюсь и скрещиваю руки на груди.

— Да не может быть.

— Да, очень, очень пьяная. — Девушка прислоняется спиной к стене, белый топ сползает с плеча на одну сторону, угрожая опуститься до неприличия, когда ткань цепляется и тянется вдоль стены.

— Тебе не кажется, что пора прекратить пить, если от этого ты чувствуешь себя дерьмово?

Девушка игнорирует мой вопрос, вместо этого жалуется:

— У меня голова раскалывается, и я знаю, что, когда вернусь домой, у меня будет кружиться голова. — Она прижимает основание ладони ко лбу и стонет. — У тебя есть шоколадное молоко?

— Шоколадное молоко?

— Да, это лекарство от похмелья, — бормочет она. — Оно увлажняет и помогает поднять уровень сахара в крови.

— Я этого не знал.

— Мои кузены много пьют.

— А ты нет?

— Нет, разве ты не видишь? Понятия не имею, откуда взялось пиво.

— Бочонок. Оно взялось из бочонка, и теперь, думаю, нам пора уходить.

— Я не хочу уходить, потому что, если уйду, то засну, а если засну, то уйду в штопор, а я не хочу в штопор.

— Что за штопор? — Этот девичий код для чего-то?

— Вот, я тебе покажу. — Она демонстрирует, крутя рукой по кругу. — Когда комната начинает кружиться и кружиться, пока тебя не вырвет. — Она качает головой. — Это самое худшее.

— Похоже на то.

— Знаешь, что я думаю? — невнятно бормочет она, смотрит в свою красную чашку, зажмурив один глаз. Даже опьяненный, этот жест вызывает симпатию.

— Что ты думаешь?

— Пива больше нет. — Она вытягивает руку с чашкой в пространство между нами. — Думаю, мне нужно еще.

— Уверен, с тебя хватит.

Она выпячивает губу и надувает губы.

— С тобой не весело.

— Да, я все время это слышу.

— Парни такие тупые.

С этим не поспоришь.

— Я не о тебе, — поспешно добавляет она. — Ты хороший и такой милый.

Я делаю паузу, колеблюсь.

Затем делаю шаг в ее личное пространство — не для того, чтобы быть жутким, а чтобы убрать пивную кружку, подвешенную в ее пальцах, поставив ее на ближайшую поверхность.

— Эй! Зачем ты забрал мою выпивку? — Как бы громко она ни протестовала, ее голова опускается, каштановые волосы спадают на плечи длинной простыней — она даже не может поднять голову.

— Думаю, на сегодня с тебя хватит, а? Поверь мне, утром ты ничего этого не вспомнишь, а потом, может быть, даже поблагодаришь меня.

Громкий вздох.

Я склоняюсь вниз, опускаясь низко, чтобы она могла услышать меня.

— Когда мы будем в машине, тебе придется дать мне свой адрес, чтобы я мог отвезти тебя домой, хорошо? Думаешь, сможешь это сделать?

Она мотает своей головой из стороны в сторону.

— Не получится. Мой отец убьет меня.

Я хмурюсь. Отлично, агрессивный пьяница — как раз то, что мне нужно.

— Уверен, твой отец будет рад, что ты выбралась отсюда, целой и невредимой.

Я наклоняюсь, подхватываю ее под колени, чтобы поднять, перекидываю через плечо, как мешок с мукой — не то чтобы я имел хоть какое-то представление о мешке с мукой, но думаю, что он легче, чем она.

Эта девушка просто мертвый груз.

— Давай, тусовщица, можешь поспорить со мной в машине.

Посадить ее в мою машину относительно легко — слишком легко, учитывая тот факт, что я фактически незнакомец, и не потребовалось никаких усилий, чтобы заставить ее пойти со мной.

Я делаю мысленную пометку прочесть ей лекцию о безопасности, когда она протрезвеет.

Но сначала мне нужно отвезти ее домой.

— Какой у тебя адрес? — Я останавливаюсь у знака «стоп», ожидая указаний. — Ты можешь мне сказать?

— Да. — Отрывистый кивок. — Я не помню.

— Не помнишь своего адреса?

— Я где-то записала... кажется.

— Ладно. — Терпеливо жду, пока девушка роется в сумке.

— Но не в этой сумочке, — понуро выдыхает она.

— Эй, все в порядке. Адрес не так уж и важен. Не беспокойся. — Я искоса смотрю на нее, кладу руку на рычаг переключения передач и жду указаний. — Подумай хорошенько. На какой стороне кампуса ты живешь? Рядом со стадионом или студенческим союзом?

— О, определенно дальше.

— Но с какой стороны?

— Прекрати задавать мне вопросы! У меня от этого голова болит. — Девушка откидывает голову на подголовник. — Я умираю с голоду. Остановишься в «Макдональдсе»? Я голодна.

Теперь она канючит. Идеально.

— Мне нужно, чтобы ты сосредоточилась. Можешь посмотреть в окно и показать, куда ехать? — Девушка поднимает голову, но качается в мою сторону. — Ты узнаешь этот угол? Административное здание прямо вдоль этого тротуара.

— Не думаю, что это правильный путь.

— Может, рядом с кафетерием?

Это на другом конце кампуса.

— Да, попробуй.

Я сворачиваю направо, разочарованный знаками «стоп» и пешеходными переходами, улицами, заполненными студентами, идущими на вечеринки и с вечеринок, большинство из них пьяные.

Громкий вздох наполняет салон машины.

— М-м-м, здесь приятно пахнет.

— Спасибо.

— У тебя очень красивый профиль. Мне нравится твоя переносица.

«О господи».

— Это было странно? Извини.

Я неловко откашливаюсь, указывая в окно с ее стороны.

— Эта улица кажется тебе знакомой?

Мы объехали почти весь кампус, мимо различных ориентиров по пути, ни один из которых она не признает, как находящихся рядом с ее улицей.

— Думаю, нам в другую сторону.

— Ты сейчас серьезно? Почему раньше не сказала?

— Я так голодна!

— Доннелли, мне действительно нужно, чтобы ты сосредоточилась. Я знаю, сейчас это тяжело, но я должен отвезти тебя домой.

Девушка с глухим стуком ударяется головой о спинку сиденья и стонет.

— У тебя есть картошка фри? Боже, я хочу соли.

Я хмурюсь, на лбу выступает пот.

— Тебе нужно сосредоточиться и помочь мне. Мы ездим по кварталу уже пятнадцать гр*баных минут.

Она похлопывает меня по плечу и сжимает. Дважды.

— Спасибо, это так мило.

Закрывает глаза.

Я молюсь о терпении.

— Не засыпай.

— Угу. — Она затихает, маленький дерзкий ротик приоткрывается.

Дерьмо.

— Я серьезно. Я не в состоянии справиться с этим один, Доннелли.

Не сейчас.

Не сегодня.

При следующем освещении я оглядываюсь, чтобы рассмотреть ее под уличными фонарями, дремлющую, с легкой улыбкой, играющей на ее губах.

Темные волосы. Красные губы. Обнаженные плечи.

Такая красивая.

Я не могу отвезти ее обратно на вечеринку и никак не могу отвезти ее домой, когда понятия не имею, где она живет.

В общем, мне капец.

Похоже, я застрял с ней.

Моя машина попадает в выбоину, и в этот момент девушка издает стон.

— Пожалуйста, не блюй в моей машине, — умоляю я.

Девушка протягивает руку, чтобы еще раз ободряюще похлопать меня по плечу. Слишком пьяная, чтобы выполнить это действие, и рука с глухим стуком падает на центральную консоль.

— Угу. — Поворачивает ко мне свою хорошенькую головку, приоткрывает веки и слабо улыбается мне. — Я не буду блевать в твоем грузовике.

Это машина — черный «Мустанг», если быть точным, — а не грузовик, и я совершенно уверен, что ее в любой момент может стошнить. Большие оленьи глаза закрываются, темные ресницы трепещут на ее гладких щеках.

Черт. Даже пьяная в стельку она чертовски привлекательна.

Поворачиваю налево, стараясь не обращать внимания на ее внешность.

Проезжаю два квартала. Поворачиваю направо. Останавливаюсь перед арендованным домом, в который переехал в конце прошлого семестра, как только мой сосед Зик перевез свою девушку в наш старый дом, так как он владеет им.

Образование.

Карьера.

Это мои приоритеты.

Прошли те дни, когда я тратил свои ночи на вечеринки, хотя мне, конечно, нравится тусоваться с друзьями по выходным и играть в футбол, когда у меня есть время.

Дом, который снимаю, маленький, выкрашенный в отвратительный желтый цвет, в центре квартала. Трава заросла, сайдинг и отделка отчаянно нуждаются в ремонте, но это не моя проблема, это проблема моего домовладельца, а ему наплевать на внешний вид дома.

Плюсы? Он мой, пока я не закончу учебу.

Арендная плата настолько доступная, что я наплевал на дермового домовладельца и исправляю проблемы самостоятельно. Я могу делать все, что захочу, когда захочу, не отчитываясь ни перед кем.

Глушу двигатель, отстегиваю ремень безопасности и поворачиваюсь к девушке, имени которой не знаю. Она уснула на моем пассажирском сиденье, и я до сих пор ничего о ней не знаю, кроме того, что ее отец здесь тренер по борьбе — человек, которого уважают и почитают по всей стране.

Девушка, которую кинули несколько его идиотов-борцов без малейшего намека на здравый смысл.

Кучка ублюдков.

Храп срывается с ее губ, когда я пытаюсь отстегнуть ее ремень безопасности. Храп, который говорит мне, что она не в состоянии сама дойти до моей входной двери.

Не теряя времени, вылезаю из машины и направляюсь к пассажирскому сиденью. Останавливаюсь. Затем несколькими широкими шагами прохожу по дорожке к дому, открываю ширму и отпираю дверь. Подперев ее ближайшим тяжелым предметом — девятикилограммовой гирей, — убеждаюсь, что она открыта достаточно широко, чтобы я не ударил девушку головой, когда буду проносить внутрь ее обмякшее тело.

Быстро возвращаюсь к ее дремлющей фигуре. Девушка даже не шевелится при звуке открывающейся двери. В отключке, даже когда я скольжу руками ей за спину, просунув одну руку под зад, чтобы поднять ее. Она легче, чем кажется, но все равно тяжелее мешка с мукой.

Ха.

Потрясающе. Я сошел с ума и шучу сам с собой.

«Господи, Эллиот, возьми себя в руки».

Поднимаюсь, поднимая ее тело вверх, вытаскиваю из машины, что совсем не легкая задача. Маневрировать с нею, не ударив головой о металлическую дверцу авто, практически невозможно. Чудо, что я не устроил ей сотрясения мозга.

Пинком ноги захлопнув дверь, поднимаю ее и крепче сжимаю, чтобы не уронить.

Я никогда никого не носил на руках — ни пьяного, ни трезвого, — но вот я здесь, несу незнакомку через порог моего дрянного арендованного дома.

Направляюсь прямиком в спальню, не откидываю покрывало, предпочитая как можно осторожнее уложить ее в центре кровати. Затем снимаю с нее обувь — маленькие черные сапожки с золотой молнией сбоку.

Ноги у нее такие же изящные, как и руки, и когда я снимаю с нее носки, то замечаю, что ногти на ногах поразительно синие.

Она шевелит ими, как будто знает, что я смотрю, и перекатывается на бок. Ее рубашка задирается, открывая идеальный плоский живот.

Идеальный пупок.

Высвобождая одеяло из-под ее стройного тела, натягиваю его на нее, оставив лежать на голубых простынях. Девушка шевелится, сцепив руки под подбородком, как одна из тех статуэток ангелов, которые собирала моя мама, выглядя невинной и милой, а не пьяной и бессвязной.

Зарывается поглубже в одеяло и подушки.

Вздыхает.

Стонет.

Оставив ее на кровати, выключаю свет и отступаю в коридор, бросив быстрый взгляд через плечо. Беру мусорное ведро из ванной комнаты и помещаю его рядом с кроватью.

Закрываю дверь, но оставляю ее слегка приоткрытой. Включаю свет в ванной на случай, если она проснется посреди ночи.

Дерьмо.

Что, если она проснется посреди ночи и взбесится, потому что понятия не имеет, где находится? Что, если проснется и разбудит меня?

Что, если ее стошнит в мою постель?

Это был бы мой худший кошмар, но я так устал, что у меня больше нет сил думать об этом. Быть добрым самаритянином чертовски утомительно.

Устраиваюсь на диване, снимаю по одной туфле за раз, потом носки. Натягиваю толстовку, которую раньше бросил на кофейный столик, потому что где, черт возьми, мой плед?

О, вот он.

Недовольный, хватаю одну из диванных подушек, чтобы использовать, хватаю плед и набрасываю его на ноги. Он серый и размером с почтовую марку — почти ничего не покрывает. Проклиная холодный воздух, плохую изоляцию и заоблачные ежемесячные счета за электричество, из-за которых мне не хватает отопления, я глубже закутываюсь в свою толстовку с капюшоном.

Я слишком высокий для этого дерьма.

Для этого дивана.

Смотрю в потолок широко раскрытыми глазами, благодарный за свитер, клочок одеяла и черную, как смоль, гостиную. И все же... осознание того, что в моей спальне есть кто-то еще, за кого я несу ответственность, не дает мне уснуть, голова идет кругом.

По какой-то причине эта девушка оказывалась у меня на пути три раза за неделю, и я лежу, размышляя о вероятности этого, прежде чем перевернуться и посмотреть в сторону телевизора.

Раздраженно вздыхаю, я слишком большой и длинный, чтобы удобно устроиться на этом гр*баном диване. Он комковатый и жесткий, и я точно буду бодрствовать всю чертову ночь, просто уверен в этом.

На самом деле, я уже запланировал себе субботний дневной сон. Эта мысль несколько успокаивает меня, пока лежу неподвижно, кажется, целую вечность.

ГЛАВА 9

Анабелль

Я умираю?

Похоже на то.

Прижимаю ладонь ко лбу, проверяя температуру. Поглаживаю себя по щекам, чувствуя жар. Боже. Как же мне плохо, звезды танцуют под моими закрытыми веками.

Штопор.

Головная боль.

Тошнота.

Прикладываю руку к животу, потом ко рту, пытаюсь пошевелиться, перекатываясь на край кровати. Я протягиваю руку через край, слепо шаря вокруг, пока пальцами не натыкаюсь на ведро.

«Слава богу».

Подождите, кто его сюда поставил?

Плюхаюсь на спину, голова кружится.

«Не блюй, не блюй — тебя не может стошнить. Соберись, Анабелль. Ты взрослая женщина».

Открываю глаза, медленно моргая от слепящего солнца, которое светит в окно, которое определенно не мое.

«Где я, черт возьми?»

Это потолок не в спальне дома отца.

Уродливые бежевые стены не розовые.

Темно-синие простыни, пахнущие одеколоном? Определенно не мои.

Подтягиваю их к груди, к носу, еще раз принюхиваюсь и делаю вывод: эта постель, несомненно, принадлежит мужчине. Лосьон после бритья или древесный гель для душа, это не имеет значения — эти простыни пахнут фан-черт-возьми-тастически.

Снова нюхаю ткань, вдыхаю чудесный запах какого-то безымянного, безликого парня, когда замечаю фигуру, прислонившуюся к дверному косяку, с белой керамической кружкой в массивных руках.

У него ленивая улыбка на лице, теплая, дружелюбная улыбка без намека на сексуальный подтекст.

Смотрю поверх простыни, и мне хочется свернуться в клубок и умереть, но совсем по другой причине.

«Я его знаю!»

Это парень из библиотеки.

«Дерьмо, дерьмо, двойное дерьмище».

— Доброе утро. — У него такой низкий, бездонный голос только что проснувшегося мужчины.

Обожаю такой утренний мужской голос, такой скрипучий, что хочется в нем забыться. Такой сексуальный голос, что у меня мурашки бегут по коже.

— Гм, доброе? — Я же, напротив, квакаю, как лягушка, выдыхая свое жалкое приветствие.

— Как ты себя чувствуешь?

На нем темно-синяя футболка и серые спортивные штаны. Может, у меня и похмелье, но я не ослепла. Мой взгляд перемещается на юг, туда, где его штаны низко висят на бедрах, оценивая вид весь путь вниз.

Вниз по ногам, к босым ступням.

— Привет, — хриплю я. — Доброе утро.

«Господи, Анабелль, ты это уже говорила!»

Нет ничего более неловкого.

— Извини, я уже это говорила. — Прижимаю два пальца к пульсирующим вискам. — Я немного не в себе.

Это, мягко говоря, преуменьшение века.

— Я больше никогда не буду пить.

Не знаю, почему его вид так сильно действует на меня, но твердые мышцы его загорелых рук и гладкая кожа делают что-то с моим и без того мутным, пропитанным алкоголем мозгом. Находясь в его доме — с жутким похмельем в его доме, пока он стоит там и пьет кофе, свежевымытый и кристально чистый ,— я чувствую себя отвратительно.

В смятении.

Отсюда вижу, что его зеленые глаза оценивающе смотрят на меня, когда я сижу в середине его кровати. Они насторожены и внимательны, как будто он не выспался.

— У тебя была тяжелая ночка. — Он утверждает это как факт, и я ищу в его тоне осуждение.

Но, кажется, его нет.

— Да, и я... я спала здесь? Очевидно, я спала здесь. — Нервно смеюсь, потом стону. О боже, моя голова. — Это твой дом?

— Да. — Парень поворачивается, и я снова смотрю на его босые ноги. — Надеюсь, ты не возражаешь, что я привез тебя сюда вчера вечером. Никак не смог заставить тебя назвать свой адрес.

Мои губы едва шевелятся, когда я в ужасе шепчу:

— Прости.

— И не хочу показаться долбаным преследователем, но как только я узнал тебя и увидел, как ты напиваешься, я ни за что не смог оставить тебя на той вечеринке.

— Почему?

— Ты даже встать не могла, и прости за прямоту, но тебе не следовало так много пить. Это было глупо.

Без сомнения, я утоляла свои печали. Унижение от того, что те борцы говорят обо мне и заключают пари за моей спиной, уже достаточно смущает, но напиваться так, что даже не помню, как этот парень привез меня домой, еще хуже.

Прошлой ночью могло случиться что угодно. Ужасные, плохие вещи.

— И ты привез меня домой?

Он отпивает из белой кружки, и мне интересно, что внутри.

— Да, извини. У меня не было другого выбора. Ты не смогла сказать, куда ехать, а потом отключилась, когда я не отвез тебя в «Макдональдс» за картошкой фри.

— Боже мой!

Не могу сказать, что сожалею о том, что он не отвез меня домой — мое появление на пороге дома отца в состоянии алкогольного опьянения взбесило бы его. Он никогда не видел меня такой, никогда не видел во мне ничего, кроме своей идеальной маленькой девочки. Не знаю, что бы он сделал или как бы отреагировал, но знаю, что он не был бы счастлив, если бы какой-то незнакомый парень высадил меня посреди ночи.

— Как спалось? — спрашивает странный парень, теребя ручку кружки, на которой написано: «Напиваюсь из кружки, как профи».

Какая ирония.

Несмотря на пульсирующую боль в голове, цитата заставляет меня улыбнуться. Я поднимаю руку, ощупываю висок, массирую нежную плоть, морщусь.

— Спасибо, я отлично спала. Как убитая.

— Хорошо. Я не знал, где тебя разместить.

— Как я сюда попала?

— Я принес тебя.

С каждым мгновением все лучше и лучше, не так ли?

Мой взгляд перемещается к его рукам — подтянутым и накачанным, но не слишком громоздким. Идеально. Он не качок, но в отличной форме, и я краснею от разглядывания его гладкой загорелой кожи. Его бицепсы невероятны.

Серьезно, это одни из самых красивых рук, которые я видела за всю свою жизнь, хотя, возможно, я все еще пьяна со вчерашнего вечера.

Я видела много рук, бывая на тренировках отца, восхищалась множеством обнаженных торсов. Оценила вид парней, бродящих повсюду в одних облегающих борцовских синглетах, а они ничего не оставляют воображению.

Парень прочищает горло, когда замечает, что я смотрю на него, подносит белую кружку к губам и делает еще глоток, прерывая зрительный контакт.

Боже, он такой милый.

Румянец, который совпадает с моим, распространяется по его щекам.

Он снова откашливается и выпрямляется во весь рост. Он высокий, около где-то метр девяносто, едва не достает до дверного косяка.

— Гм, мне неприятно тебя беспокоить, но у тебя случайно нет «ибупрофена»? У меня голова раскалывается.

На этот раз я громко стону, желая зарыться обратно под его одеяло.

— Конечно, в ванной. — Он одаривает меня приятной улыбкой как раз в тот момент, когда мой взгляд останавливается на маленьком сером мусорном ведре рядом с кроватью. Слава богу, меня не стошнило, иначе сегодняшнее утро было бы еще хуже.

— Я не... меня не вырвало в твоей машине прошлой ночью, да?

Я, возможно, была мертвецки пьяна, но смутно помню разговор, в котором он специально попросил меня не блевать в его машине. Теперь мне интересно, так ли это.

Он смеется, слегка качая головой.

— Нет, но думаю, что была близка. Я всерьез думал, что тебя вырвет.

— Я... ужасно рада, что этого не случилось.

Говоря об ужасе.

Я молчу о том, что вчера ела мексиканскую еду и, если бы меня вырвало в его машине, это было бы кошмаром для нас обоих.

Парень из библиотеки стоит в дверях и смотрит, пока я лежу на его кровати, словно выброшенная на берег морская свинья. Перекатываюсь вперед, намереваясь медленно спустить ноги с его матраса, что легче сказать, чем сделать, когда у тебя похмелье.

— Пожалуйста, не смотри, — бормочу я полушутя.

Он неуверенно движется ко мне.

— Хочешь, помогу тебе встать?

— Нет! Нет, не надо. Я справлюсь. — Глубокий очищающий вдох, глубокий очищающий выдох.

— Не торопись, Доннелли, а не то тебя вывернет на мой ковер.

Господи, он назвал меня по фамилии? Полагаю, в этом есть смысл, учитывая, что он знает, кто мой отец, но все же, звучит немного странно.

— Если не возражаешь, я бы с удовольствием сходила в твою ванную и приняла лекарство от головной боли…

— Могу принести тебе воды. Тебе нужно попить.

— У тебя случайно нет шоколад…

— Шоколадное молоко? Нет, но ты просила его прошлой ночью.

Парень снова хихикает, на этот раз в кофейную кружку.

— Пожалуйста, мы можем не говорить о том, что я сказала вчера вечером? Я не хочу знать. Кажется, эмоционально не способна справиться с этим. — Стону, когда мои ноги касаются ковра. Ноги босые, туфли и носки аккуратно сложны у двери.

Я смотрю в его ожидающее лицо... загорелое, красивое лицо.

Наклоняюсь, чтобы встать, хватаюсь за ближайший комод и выпрямляюсь. Это нелегко, все болит, и, кажется, я умираю.

Никогда в жизни мне так не хотелось забраться под одеяло и спрятаться. Мое лицо, щеки и грудь пылают от стыда.

«Тьфу. Убейте меня. Серьезно, избавьте меня от страданий».

— Спасибо тебе. — Я колеблюсь, не зная, как перейти к следующей теме, указывая на смятые простыни на кровати. — Мы, э-эм…

— Нет, конечно, нет. — Парень отпивает из кружки. — Я спал на диване.

— Ох, слава богу.

Его брови взлетают ко лбу, и я понимаю, что это заявление прозвучало хуже, чем в моей голове — моей пульсирующей, колотящей, кружащейся голове.

— Я не это имела в виду. — Отмахиваюсь я. — Хотела сказать... я ничего не помню с прошлой ночи и проснулась в твоей постели, и понятия не имею, как я сюда попала, и просто... — Дыши глубже, Анабелль. — Спасибо за то, что ты порядочный человек.

— Нет, я понимаю. Все нормально.

— И мне жаль, что ты, вероятно, не выспался прошлой ночью, лежа на диване. Это так неловко, прости. Я никогда не могла спать на своем.

Парень пожимает загорелым плечом.

— Поверь, я спал в местах и похуже дивана.

Я наклоняюсь и хватаю носки. Надеваю один, потом другой, все время стараясь не упасть на задницу.

Поднявшись, хватаю ботинки.

— Где ванная комната?

Он тычет большим пальцем через плечо.

— Прямо через холл, не пропустишь.

— Спасибо.

Парень двигается, обходит меня, когда я высовываю голову в коридор, не уверенная, что там найду. Я не знаю, где нахожусь, и сколько здесь людей.

Сколько парней увидят, как я иду по тропе позора? Один? Три? Пять?

— Я живу один, — раздается его низкий голос, прерывая мои мысли, из, как я полагаю, кухни. — Выходить безопасно. — Пауза. — Хочешь воды или еще чего-нибудь?

Или еще чего-нибудь. Как, например, парализующий дротик в мою задницу, чтобы потерять сознание, проснуться в другой день (или век) и не помнить ничего из этого.

Проделываю короткий путь по коридору, держась за стену, как опору, закрываю дверь позади себя и испускаю громкий вздох облегчения.

Что мне сейчас нужно, так это теплый душ, сон, аспирин, вода и еще немного сна — именно в таком порядке.

Ванная у него приличного размера, почти пустая, если не считать нескольких предметов первой необходимости, разложенных на стойке. Одна раковина, но хорошая, длинная стойка.

Одно темно-синее полотенце для рук сложено аккуратным квадратом.

Это не самая чистая ванная, в которой я когда-либо была, но, честно говоря, я была бы удивлена, если бы это было так. В конце концов, он парень, живущий один — зачем ему содержать дом в чистоте?

Кладу руки на стойку, по обе стороны от раковины, поднимаю взгляд и смотрю на отражение в зеркале. Мне требуется несколько секунд, чтобы сфокусироваться, лицо передо мной расплывается... пока не исчезает. Я наклоняюсь ближе, прижимая указательный и средний пальцы к щекам, оттягивая нижние веки.

Вердикт: я выгляжу не так ужасно, как думала.

Ладно, это ложь — я выгляжу, как полное дерьмо.

Тьфу.

Глядя на отражение, я прихожу в ужас. Открываю рот при виде своих волос, размазанной туши и усталых, красных, налитых кровью глаз. Мне так стыдно за то, как сейчас выгляжу, стыдно за то, что мой вечер вышел из-под контроля, что незнакомец — парень, которого я видела только один раз в библиотеке — принес меня домой, чтобы я была в безопасности.

К нему домой.

Чтобы я была в безопасности.

От мысли о том, что со мной могло случиться из-за того, что я была совершенно пьяна? Стыдно и обидно. Я могла бы стать одной из тех девушек, которых показывают в вечерних новостях или читают в интернете.

Ужасное решение напиться.

Ужасное решение выйти на улицу, пока я предавалась жалости.

Ужасное решение позволить этому парню привезти меня домой, хотя я была в отключке и не могла принять решение сама.

Глупо, глупо, глупо.

Это так на меня не похоже.

Нахожу чистую мочалку, запускаю ее под холодную воду и вытираю лицо. Пробую найти немного увлажняющего крема, но нахожу только лосьон после бритья. Щетки нет, но нахожу расческу, ту, что едва пробирается сквозь мои спутанные локоны, не выдергивая волосы.

Ай.

Смотрю на свою одежду — ей определенно нужно попасть в прачечную. Кошмар. На моем белом топе огромное желтое пятно, рукава помяты и выглядят изношенными.

Сняв колпачок с тюбика зубной пасты, выдавливаю пасту на палец и провожу им по зубам — наименее эффективная техника для чистки, но это все, что у меня есть. Набираю в ладони воды, пью и смачиваю рот водой, сплевываю воду и зубную пасту в раковину. Повторяю.

Пересекая ванную, отодвигаю занавеску и заглядываю внутрь душевой, на бежевую плитку. Хм-м-м, кафельный душ? Неплохо для арендованного жилья. Интересно, что бы он подумал, если бы я запрыгнула внутрь и быстренько приняла душ со всеми его средствами. Это было бы странно?

Определенно будет не менее вежливо, чем ввалиться в его жилье и занять его кровать.

Осматриваясь, хватаю длинную прядь своих волос, вдыхая ее запах: воняет.

От меня пахнет так, будто я была в грязном баре, а не на безобидной вечеринке на Джок-Роу, и там даже никто не курил. Тем не менее, пот, пиво и слишком много тел не могут привести ни к чему хорошему.

Касаюсь пальцами металлического крана. С одной стороны, мне отчаянно хочется прыгнуть под душ, а с другой — потом мне снова придется надеть грязную одежду.

Дерьмо.

Вот же невезуха.

Отпускаю занавеску и пячусь назад.

Тяжело вздохнув, еще раз смотрю на себя в зеркало, прежде чем открыть дверь. Я прохожу мимо спальни, в которой спала, и мой любопытный взгляд устремляется в единственную комнату в коридоре. Большой деревянный стол. Книжная полка. Вымпелы Айовы. Какой-то приз в рамке.

Кабинет? Свободная спальня?

Там точно никто не живет.

Хм.

Бреду по коридору, расправив плечи и задрав подбородок. Хотя я не росла рядом с отцом, он все же преподал мне несколько жизненных уроков: что бы ни делала — делай с высоко поднятой головой.

Здесь начинается моя прогулка позора.

Я могу это сделать. Могу зайти на кухню к этому парню и посмотреть ему в глаза, поблагодарить его за все, что он сделал для меня прошлой ночью. Проглочу свою гордость и буду вести взрослый разговор, есть черная тушь под глазами или нет.

Я многим ему обязана.

Когда вхожу в комнату, он стоит, прислонившись к деревянной столешнице, все еще сжимая в огромных ручищах белую кофейную кружку.

— Эй. — Он кивает в мою сторону. — Чувствуешь себя лучше?

— Немного, спасибо.

— Вот. Выпей. — Он протягивает мне чашку, и я беру ее, стыдясь, что он все еще такой милый.

Парень уже должен был выгнать меня, и удивляюсь, почему он этого не сделал. Я была занозой в заднице. Когда с него будет достаточно?

Потягиваю ледяную воду, благодарная за жидкость, которая чудесно скользит по моему горлу. Наблюдаю за ним из-за края чашки. Он совсем не жуткий, несмотря на свои размеры. Высокий и крепкий, могу сказать, что он тренируется. Может, занимается спортом? Ходит в спортзал? Что-то наверняка делает — его мышцы слишком в тонусе, чтобы сидеть и ничего не делать.

Взгляд его зеленых глаз не отрывается от моего лица, в уголках появляются смешливые морщинки, когда я с громким вздохом плюхаюсь на его кухонный стул.

— Знаю, что уже говорила это несколько раз, но я действительно сожалею обо всем этом. — Замолкаю, вертя в руках чашку.

— В нужное время и в нужном месте.

— Да. — Склоняю голову, смотрю на чашку и читаю напечатанную на ней надпись. Поднимаю взгляд, посылая ему кривую, слабую улыбку. — Ты даже не знаешь моего имени. Я не знаю твоего.

Долгая молчаливая пауза.

— Эллиот.

— Эллиот, — повторяю я. — Как твоя фамилия?

Он отодвигается от стойки, засовывая руку в карман спортивных штанов.

— Сент-Чарльз.

Эллиот Сент-Чарльз, о-ля-ля.

Звучит потрясающее, я позволяю ему задержаться в моем сознании, поворачивая снова и снова, романтизируя его. Сент-Чарльз.

Сент-Чарльз.

Чарльз.

Сент.

— Святой[4] — это уж точно, ведь ты дважды за неделю спасал меня, — тихо говорю я в тесноте его крошечной кухни. Помещение такое крошечное, что едва хватает места для нас обоих за этим маленьким столом. — Обычно я не из тех девушек, которых нужно спасать, не говоря уже о том, чтобы столько раз за несколько коротких дней.

— Святой… — Выражение его лица невозможно прочесть, его рот... эти губы... бесстрастная линия. — Не знаю, описал бы я себя так.

— Но, кажется, тебе идет.

Эти великолепные губы дергаются.

— Откуда ты знаешь?

Ерзаю задницей на стуле.

— Во-первых, ты пришел утешить меня в библиотеке.

— Это потому, что ты украла мое место.

— Я? Как?

«О чем он говорит?»

— Стол, за которым я сижу, когда занимаюсь.

Я смеюсь и вздрагиваю, потому что чертовски болит голова.

— Наверное, я должна вернуть его обратно.

Эллиот медленно, неторопливо кивает.

— Хорошо. — Он пьет из кружки. — Что еще я сделал, чтобы заслужить это прозвище?

— Ты привез меня в свой дом, чтобы защитить, — объясняю я. — Совершенно незнакомого человека. Я могла бы оказаться полным психом.

«Боже, а если бы меня вырвало?»

— Я тоже мог быть полным психом. Может, я и сейчас такой.

Мое лицо заливает румянец, такой глубокий, что я чувствую, как он движется от макушки головы до кончиков пальцев ног.

— Это не так.

— Откуда ты знаешь?

— Я открывала твои шкафы — у тебя нет лекарств.

Мы оба смеемся, и когда он садится напротив меня за маленький деревянный столик, я не могу остановить жар, согревающий все мое тело.

У него широкие плечи и гладкая обнаженная кожа.

— Может, я и переступил границы дозволенного, но не мог же оставить тебя на той вечеринке. Ты была слишком пьяна.

Еще как мог бы.

Конечно, мог и мог воспользоваться мной, и тем фактом, что я была пьяна в стельку. В отключке. Без сознания.

Но Эллиот этого не сделал.

Он мог сделать со мной много ужасных вещей, а он решил... защитить меня. Какой милый парень.

— Эллиот, уверена, ты видел немало пьяных цыпочек, готовых отключиться на вечеринках. Что заставило тебя помочь мне?

Парень смотрит в окно. Поджимает губы.

— Я знал, почему ты напилась. — Поворачивается ко мне. — И поверь мне, пытался доставить тебя домой, но ты не могла отличить лево от право.

Отвезти меня домой, к папе, было бы благословением и проклятием.

Я представляю, как Эллиот везет меня к дому отца и помогает дойти до крыльца. Звонит в дверь, и папа открывает, скорее всего, в халате, в ярости.

На меня.

И на Эллиота, потому что он, без сомнения, неверно истолковал бы ситуацию.

Эллиот изучает меня, легкая улыбка озаряет его лицо, белые зубы слишком идеальны. Он слишком бодр, слишком весел, учитывая, что провел всю ночь на неудобном диване. Я оглядываюсь через плечо — его высокая фигура никак не могла поместиться на этой штуке.

— Мы встречались всего один раз.

Он смеется.

— Скажем так, у меня более сильный моральный компас, чем у большинства моих друзей. Я лучше провожу тебя домой, чем оставлю на съедение волкам, на съедение качко-засранцам.

— Качко-засранцам? Это что-то новенькое.

— Нравится? Я придумал.

Мне нравится.

— Дружишь с кем-нибудь из них?

— Большинство моих друзей спортсмены, так что да, я окружен засранцами и спортсменами.

— О боже.

— Последние два года я жил с двумя парнями из команды по борьбе. Большую часть времени это было испытанием на терпение.

— Куда они делись?

— Выпустились.

— Какой у тебя год?

— Формально я должен был сдать экзамены в прошлом году, но слишком поздно выбрал специальность, а до окончания мне нужно пройти еще несколько курсов. И один факультатив.

Факультатив? Этот парень настоящий?

— Э-э, так ты берешь этот дополнительный факультатив для?..

— Получения дополнительной информации. — Он небрежно потягивает кофе, а я растерянно смотрю на него.

— Другими словами это…

— Весело?

О господи. Я никогда специально не ходила на занятия ради забавы — даже в бадминтон. Ладно, один раз я приняла это за урок физкультуры и была в восторге, но на самом деле, это стоит целое состояние, просто валять дурака в течение всего семестра.

Урок усвоен.

— Какой класс?

— Естествознание. Это не обязательно, но думаю, что это будет полезно.

— Уверена, что так и будет.

— Никогда не можешь знать достаточно, э-э... — Его предложение неловко затихает, пропуская важную часть.

И тут я понимаю, что так и не представилась.

— Боже мой, Эллиот, я не сказала тебе своего имени! Я хуже всех! — Смущенно протягиваю руку. — Меня зовут Анабелль.

— Анабелль, — тихо повторяет он.

Эллиот откидывается на спинку стула, наблюдая за мной, потом раскрывает руки и медленно скользит ладонью по моей ладони, пожимая ее, прежде чем отпустить.

Нет. Совсем не неловко.

— Анабелль. Мне было интересно, как тебя зовут. — Когда его улыбка исчезает за кружкой, я опускаю голову и смотрю на свои колени, теребя ткань джинсов, сдерживая собственную глупую улыбку.

Молчаливый, ленивый взгляд Эллиота делает странные вещи с моими уже дрожащими внутренностями — плюс, он один из хороших парней, что делает его еще более привлекательным, если это вообще возможно.

В отличие от этих засранцев Эрика Джонсона и Рекса Гандерсона, которых я больше не хочу видеть.

— В детстве я ненавидела свое имя. Всегда было трудно его писать, никто не понимал как правильно.

Одно «н», а не два.

Эллиот усмехается.

— Неужели? Я думаю, оно милое. Кто-нибудь называл тебя Энни? Или Ана?

— Мой отец иногда. Ана-Банана. Джель-Белль.

— Ха.

— Да уж.

В комнате воцаряется неловкая тишина, пока мы оба ломаем голову, что бы такое сказать.

— О, пока я не забыл, вот. — Эллиот достает из кармана смартфон, подозрительно похожий на мой, и посылает его скользить по кухонному столу в мою сторону. — Обронила в моей машине вчера вечером. Я забрал его, пока ты была в ванной. Он пищит, как сумасшедший.

Заправив непослушную прядь волос за ухо, я беру телефон со стола. Проведя большим пальцем по экрану, чтобы разблокировать его, съеживаюсь, когда вижу, что отец написал мне восемь раз за последние двадцать минут.

Отлично. Он явно думает, что я мертва.

Папа: Где тебя черти носят?

Папа: Ты вернулась домой вчера ночью?

Папа: Анабелль, ответь мне, черт возьми.

Папа: Тебе лучше быть мертвой где-нибудь в канаве.

Папа: Анабелль Джульет Доннелли.

Папа: Юная леди, ответь на свой телефон. Линда уже всерьез волнуется.

Папа: Анабелль, если ты не ответишь мне в течение десяти минут, да поможет мне бог, я вызову полицию кампуса и патруль штата.

Папа: Пять минут.

Я торопливо набираю ответ: «Прости, пап, только что проснулась. Я ночевала в доме подруги. Слишком много алкоголя, чтобы добраться домой».

Он тут же отвечает.

Папа: Какая подруга?

Я: Папочка, разве это важно?

Папа: Папочка? Теперь я знаю, что ты что-то задумала. Ты пытаешься манипулировать мной сладкими речами? Я чую дерьмо. С кем ты была прошлой ночью? Это был парень?

Папа: У вас с мамой когда-нибудь был разговор о сексе? Знаешь, что сифилис — болезнь номер один в университетских городках? Это не шутки, и если будешь глупить, то получишь его.

Боже мой.

Мой телефон снова звонит.

Папа: Эти парни в колледже хотят только одного, Анабелль Джульет.

Ладно, теперь он слишком много говорит с упоминанием моего второго имени. Мне скоро двадцать два. Поговорим о деспотичных родителях.

Еще одна причина, по которой мне нужно переехать в свой дом.

Я: Прости, пап, но я не хотела будить тебя прошлой ночью. Было поздно, и я была не в состоянии даже вызвать такси.

Папа: Ты хочешь сказать, что была так пьяна, что даже не смогла написать отцу? Какого черта с тобой случилось? Ты потеряла весь свой здравый смысл?

Я делаю глубокий вдох и молюсь о терпении.

Я: Папа. Я осталась с подругой. Это было лучшее решение прошлой ночью.

Папа: Ты должна была позвонить мне, чтобы я забрал тебя.

Я почти печатаю, что «Достаточно плохо, что я живу с родителями», но удаляю его, вместо этого посылая ему краткое:

Я: «Я ценю это, пап, но если собираюсь завести друзей и вписаться здесь, то не могу звонить тебе, чтобы выручить меня. Я уже не ребенок».

Проходит несколько секунд, прежде чем он отвечает.

Папа: Справедливо.

Папа: Когда будешь дома? Линда готовит картофельный салат на обед, а мне нужно быть в спортзале на две тренировки.

Я вздыхаю. Он никогда этого не поймет.

Я: Скажи Линде, чтобы не ждала, не знаю, когда буду дома. Я, наверное, останусь в городе на обед, выпить кофе. Вернусь через несколько часов, определенно к ужину.

Эллиот наблюдает за мной, но делает вид, что не смотрит, его взгляд блуждает по моему лицу, интересуясь выражением моего лица, пока лихорадочно отвечаю на сообщения отца.

Наконец, я кладу телефон на стол лицом вниз.

Вздыхаю.

— Мне действительно пора.

— Тебя подвезти?

— Нет, я возьму такси.

— Анабелль, это пустяки.

Я протягиваю руку и накрываю его ладонь своей. Отдергиваю руку, когда его кожа обжигает.

— Знаю, но ты и так уже сделал достаточно. — Я умру от стыда, если он окажет мне еще одну услугу. — Я ценю, что ты помог мне и пришел на помощь. Наверное, я никогда этого не забуду.

— Не беспокойся об этом, — возражает он.

Я встаю.

— Хорошо, ну... спасибо. — Беру свой телефон, прокручивая несколько приложений, которые я загрузила для транспортировки, выбираю одно и загружаю для поездки. — Машина меньше, чем в двух минутах езды. Сегодня не плохой день, так что я подожду снаружи, если не возражаешь.

Парень кивает, когда я смущенно приглаживаю рукой свои вьющиеся волосы.

— Пока Эллиот. — Машу ему рукой, несмотря на то, что еще не покинула его кухню. — Увидимся.

— Увидимся. Береги себя, Доннелли.

Я улыбаюсь, прикусывая нижнюю губу.

— Ты тоже, Святой Эллиот.

ГЛАВА 10

Анабелль

— Привет, Анабелль.

Я слышу голос прежде, чем вижу его, сидящего за столом, который я занимала на шестом этаже библиотеки, который, очевидно, украла у него и теперь благополучно вернула в качестве благодарности.

— И тебе привет, незнакомец.

Я не видела его с того утра на кухне, но думала о нем каждый день. Он расположился за угловым столиком, вся поверхность которого в беспорядке из книг, ноутбука и ручек.

— Только что пришла? — вежливо спрашивает он.

— Да. Думала, проверить, занято ли место.

— Присаживайся.

— Черт, нет, не хотелось бы прерывать. Ты был чем-то занят.

— Не страшно. Здесь полно места. — Эллиот ногой отодвигает стул напротив себя. — Больше, чем на том паршивом столе.

— Окей. Хорошо. — Я ставлю сумку на другой стул, а он убирает ноги и садится повыше.

— Как поживаешь?

— Хорошо. А ты?

Эллиот сползает на сиденье, откидывается на спинку, ноги расставлены.

— День другой, а дерьмо все тоже. Знаешь, как это бывает.

— Так хорошо, да?

Мне не требуется много времени, чтобы устроиться, чтобы мы спокойно начали работать над нашими заданиями. Мне комфортно в его компании. Не обязательно заполнять пустоту словами или болтовней, приятно просто находиться в его присутствии.

Время от времени мы обмениваемся взглядами, дружескими улыбками, но работаем в мирном молчании.

Мой телефон вибрирует.

Снова вибрирует.

Когда я, наконец, переворачиваю его, то вижу, что это сообщение от моего отца, спрашивающего, планирую ли я быть дома сегодня вечером, чтобы посмотреть его любимый сериал по кабельному.

Мой стон громче, чем хотелось бы.

— Мне нужно выбраться из этого дома, — бормочу я, раздраженно швыряя телефон экраном вниз, чтобы не видеть, как он снова загорается.

— Неприятности в раю?

— Да. Отец сводит меня с ума.

Эллиот поднимает брови.

— Не знаю, говорила ли я тебе, но с тех пор, как меня перевели, я живу с отцом и мачехой. Они оба хорошие, но…

— Но ты живешь с отцом и мачехой?

Я смеюсь.

— Именно. — Вздыхаю. — Конечно, я люблю их до смерти, но они совершенно забыли, что мне двадцать один год, а не пятнадцать.

— Когда приезжаю домой навестить родителей, мама все еще говорит, чтобы я ложился спать в десять часов. И может войти в мою комнату и выключить свет, если я зачитаюсь допоздна. Это отстой.

— Такова моя жизнь. Каждый. Божий. День. — Я хочу биться головой о стол. Несколько раз.

— М-да, это должно быть паршиво.

— Это правда отстой, хуже, чем ты думаешь.

— Без комментариев. — Эллиот смеется, запрокидывая голову. — Какой у тебя план? Я имею в виду, ты собираешься остаться с ними на весь год или что?

Прошло не так уж много времени, и я долго не протяну, не сойдя с ума.

Пальцами нервно рву край листа бумаги, пока обдумываю его вопрос.

— Не знаю, есть ли у меня выбор. Мне нравится жить с соседкой по комнате, но сейчас второй семестр, и все давно устроились, так что найти ее просто невозможно.

Кто-то должен сжалиться надо мной.

Скоро.

— Да, время упущено.

Полный отстой.

Я краснею и опускаю голову, чтобы он не заметил.

Как только Эллиот произносит слово «упущено» своими великолепными губами, мои мысли устремляются на юг его тела[5]. Весь путь на юг.

Я прочищаю горло.

— Думаю, на данный момент моим лучшим вариантом может быть аренда квартиры. Я не хочу платить полную арендную плату за дом.

Последнее, чего хочу, это чтобы мой отец выкладывал деньги, чтобы я жила одна.

Эллиот соглашается, кивая головой.

— Хорошо иметь соседа по комнате. Иногда скучно в одиночестве, понимаешь? Иногда хреново возвращаться в пустой дом.

— Серьезно? Потому для меня это звучит как рай.

— Ну... — Эллиот откидывается на спинку стула, балансируя на задних ножках и положив руки на стол. — Например, двое моих последних соседей по комнате были придурками. Стены дома были очень тонкими, и иногда мне было все слышно…

Я поднимаю брови, и мы оба краснеем.

— Это... Я не имел в виду... Господи, я просто имел в виду, что пока они были одиноки, приводили девушек домой и устраивали слишком много вечеринок.

На самом деле это звучит не так уж ужасно, но я все равно морщусь и издаю соответствующие сочувственные звуки.

— Но тебе не хватает кого-то рядом?

— Совершенно точно.

Я вдруг очень интересуюсь столешницей и прикусываю нижнюю губу, идея укореняется в моей голове, я боюсь озвучить ее вслух.

Что, если…

— Эй, Эллиот!

Я все еще не могу смотреть на него.

— М-м-м?

— Что... что ты делаешь с дополнительной спальней в твоем доме?

— Какой еще спальней?

— Та, что напротив твоей, со столом и книжными полками.

— О, технически это не спальня, потому что в ней нет шкафа. Я использую ее как кабинет и место для хранения всякого хлама.

— Как думаешь, в нее поместится небольшая кровать?

— Только не со всем тем барахлом.

Я закатываю глаза.

— А что, если мы все это уберем?

— Мы?

— Да. Что, если ты превратишь ее в спальню? — Я задерживаю дыхание.

— Мою кладовку?

Мне нужно все мое самообладание, чтобы не выплеснуть свои мысли.

— Сколько будет половина твоей арендной платы?

— Примерно триста.

Всего триста долларов в месяц за личное пространство?

Запишите меня!

Шестеренки в моей голове начинают крутиться, мое сердце бьется быстрее.

— Ты не против, если бы кто-то туда вселился?

Эллиот неопределенно пожимает плечами.

— Ну, мне было приятно жить одному, но, думаю, мне было бы все равно, будь у меня новый сосед. Покрытие всей арендной платы поглощает большую часть моих сбережений в течение года.

— Ладно. — Я напрягаюсь, задерживая дыхание. — Ты не возражаешь против соседки по комнате? Скажем, если бы кто-то из девушек захотел снять комнату?

— Девушка? Не понимаю, какое это имеет значение. — Кажется, он насмехается над этим. — Чем это отличается от жизни с чуваком?

— А как насчет того, чтобы жить со мной? — Я делаю еще один вдох и жду. — Знаю, что в последние несколько раз, когда мы виделись, я была в ужасном состоянии, но, Эллиот, я не такая девушка. Клянусь, это было одно плохое решение, о котором сожалею и благодарю бога, что ты был там. — Ненавижу, что он видел меня пьяной. И с похмелья.

Ненавижу, что у него могло сложиться ужасное первое и второе впечатление обо мне, которое не могу стереть из его памяти.

— Я очень аккуратная и пеку самое потрясающее французское печенье. И ничего вредного на ужин, обещаю. Буду полезна для твоей диеты.

Я лучезарно улыбаюсь ему в надежде, стараясь не выглядеть, как девушка, которая плачет в библиотеке и регулярно теряет сознание в пьяном состоянии. Нормальная. Рациональная. Спокойная.

Идеальная соседка.

— Хм. — Эллиот задумчиво постукивает ручкой по столу. — Ты серьезно? Потому что мне действительно все равно, девушка ты или нет, мне просто нужен кто-то, кто ввезет свое барахло и заплатит половину коммунальных услуг вовремя.

— Я очень аккуратная, клянусь, и привезла только одежду и школьные принадлежности из Массачусетса. Ты даже не будешь знать, что я там.

— Ты переехала сюда только с одеждой? Как это вообще возможно?

— У меня почти нет имущества. — Теперь я звучу как бродяга. — Последние два дома, где я жила, были меблированы, что было потрясающе, но это значит, что у меня ничего нет. Благословение и проклятие.

Судя по выражению его лица, Эллиот нормально относится к этой идее.

— Допустим, гипотетически, я перееду в твою кладовку. Что мне может понадобиться?

— Кровать?

— Я могу это устроить. Что-нибудь еще?

В этот момент телефон Эллиота начинает играть мексиканскую мелодию, с энтузиазмом вибрируя через рабочий стол.

— Дерьмо. Мы можем закончить этот разговор позже? Я должен идти.

— О. Хорошо, да. Конечно. — Я делаю паузу. — У тебя занятия?

— Нет, футбольный матч. Мы небольшой группой играем несколько вечеров в месяц, когда можем.

— Серьезно?

Эллиот в спешке пакует сумку, запихивает ноутбук в нее.

— Да, в Хэдли-парке. — Смотрит на меня. — Приходи как-нибудь посмотреть.

— С удовольствием. Вообще-то, я играю в футбол.

Он замирает. Недоверчиво на меня.

— Серьезно?

— Да. В колледже и в старших классах. Я была полузащитником. — Улыбаюсь ему, проводя рукой по своему длинному, гладкому хвосту. — Черт, я очень быстрая.

Эллиот изучает меня еще несколько мгновений. Бровь изгибается.

— Хочешь поиграть? Это любительская игра — любой может присоединиться.

— Серьезно?

— Да. Тебе интересно?

— Я... да. То есть, конечно! Может, сегодня вечером я приду посмотреть, как ты играешь, и попрошу маму прислать мои бутсы? Они будут у меня на следующей неделе.

— Круто. — Эллиот смотрит на мою сумку, закидывает свою на широкие, сексуальные плечи и кивает в сторону выхода. — Так что, ты идешь или как, Доннелли?

— Да! Да, я иду.

ГЛАВА 11

Эллиот

— Сент-Чарльз, ты привел пару на игру или как?

— Что? — Я сижу на земле, завязывая бутсы, когда мой товарищ по команде Дэвин нависает надо мной, толкая в плечо коленом.

На нем черные щитки и дерьмовая ухмылка на губах.

— Чувак, я трижды спросил, ты привел свою пару на наши игры, а ты даже не обращаешь внимания.

— Пару? С чего ты решил, что она пара?

— Потому что ты привел сюда девушку, и она все это время наблюдала за тобой?

Я поднимаю взгляд от шнурков и встречаюсь взглядом с Анабелль. Она слегка машет мне.

— Ах, да, ты про нее... наверное, мне следует вас познакомить.

— У тебя есть девушка, о которой ты забыл нам рассказать?

— Э, нет. Кажется, это моя новая соседка по комнате?

— Соседка по комнате? — Дэвин Пирс, в свою очередь, бросает взгляд на Анабелль Доннелли, которая сидит на скамейке, скрестив ноги, и внимательно наблюдает за нами. — Она?

— Мы еще не обсудили все детали, но да, она, вероятно, переедет в мой дом.

— Она? Ты собираешься жить с ней?

Сужаю глаза и встаю, натягивая щитки и поправляя шорты.

— А что такое?

Он смотрит на меня так, будто я сошел с ума.

— Нельзя жить с ней в одном доме, не желая…

Дэв своей рукой делает символ «окей», а затем указательным пальцем другой руки протыкает, снова и снова. Незрелый мудак.

Я качаю головой.

— Ты сошел с ума. Мы с Анабелль просто друзья.

Что-то вроде того.

— Мужчины и женщины не могут быть друзьями и уж точно не могут жить вместе.

— А почему нет?

— Чувства, секс и прочее дерьмо.

— Этого не случится, но спасибо за предупреждение.

— Эй, парень, я не говорю, что это плохо! Просто думаю, что вы двое достаточно привлекательные люди с функционирующим оборудованием в одном доме. Рано или поздно это произойдет.

— Ты всегда такой надоедливый?

— Нет. Ты бесишься, потому что знаешь, что я прав. — Его взгляд блуждает по сторонам, руки уперты в талию. Когда начинает говорить, кажется, что он обращается к Анабелль, но слышу его только я. — Ты уже полностью в него втрескалась, не так ли? Да, да, я вижу, ты пялишься на него, девочка. У него красивые ноги, да?

— Заткнись, а?

Дэв игнорирует меня.

— Пялься сколько угодно, милая, он ничего не замечает. Он прочно засадил тебя в дружескую зону.

— Перестань так говорить. Она наблюдает за нами, а не пялится — огромная разница.

— Хочешь сказать, что у тебя не было никаких грязных мыслей о ней?

— Нет.

— Значит будут. — Дэв смеется.

Вдалеке раздается свисток, и игра начинается, наш форвард, который стоит у ворот, отбрасывает мяч назад ко мне.

Я перехватываю. Останавливаюсь.

Бегу, перемещая его по полю за несколько ярдов до того, как защитник из желтой команды вторгается в мое пространство. Пасую влево нашему полузащитнику.

Пытаюсь заблокировать образ Анабелль в стороне. Она встает со своего складного стула, хлопает в ладоши, складывает руки рупором, кричит и зовет меня по имени.

Подбадривает меня.

Игра быстро развивается, полная энергии, и не успеваю я опомниться, как девяносто минут пролетают в мгновение ока.

Когда мы закончили, Анабелль идет ко мне, покачивая длинным хвостом взад и вперед, держа бутылку с водой.

— Пить хочешь?

Я принес свою бутылку, но ее жест очень мил. Тянусь за ней.

— Спасибо.

Пью залпом.

Останавливаюсь.

— Думаю, мы должны это сделать.

— Сделать…

— Жить вместе.

Девушка возбужденно втягивает воздух, сцепив руки под подбородком.

— Правда?

— Да. Почему бы и нет?

— Неужели? — визжит она, начиная слегка подпрыгивать на месте, что заставляет подпрыгивать ее сиськи. — Боже мой, Эллиот, я готова расцеловать тебя прямо сейчас! — На цыпочках Анабелль заключает меня в объятия, выжимает из меня все соки, прячет лицо у меня на груди. — Спасибо тебе!

Потом она целует меня, прямо в подбородок, вдоль подбородка. Один быстрый поцелуй и еще одно объятие, прежде чем отступает, практически подпрыгивая в воздухе.

Затем выпаливает со скоростью мили в минуту:

— Как скоро я могу принести свои вещи? — спрашивает она, перебирая ногами вокруг воображаемого мяча. — У меня их немного, так что все будет просто!

— В эти выходные? Сегодня? — я шучу. — Не знаю, как хочешь.

— В эти выходные? Сегодня! — переспрашивает она. — Серьезно, Эллиот, я так счастлива. — Она поднимает руки и бежит впереди меня. — Ура! Я переезжаю из дома отца! Это лучший день в моей жизни! — кричит она в ночной воздух.

Я сдерживаю улыбку, глядя в землю.

Когда поднимаю взгляд, Дэв качает головой из стороны в сторону с понимающей ухмылкой на лице.

Анабелль

— Папочка, я должна тебе кое-что сказать.

Уже поздно, половина двенадцатого, но у него сегодня была долгая тренировка с командой, и он только что устроился в гостиной, положив ноги на оттоманку и направив пульт на телевизор.

Когда он слегка наклоняет голову в мою сторону, знаю, что он слушает.

Я едва сдерживаю волнение.

— Кажется, я нашла себе жилье.

Отец не шевелится, не сводя глаз с экрана телевизора.

— Папа, я сказала…

— Я слышал, Тыковка. Как только ты назвала меня папочкой, понял, что ты что-то задумала. Мне просто нужно несколько секунд, чтобы переварить информацию.

Вхожу в комнату, сажусь рядом с ним на диван и поворачиваюсь к нему лицом, хотя он смотрит прямо перед собой.

— Это такое замечательное место, пап, — бормочу я. — Маленький дом, но не требует никакого обслуживания, и у меня будет достаточно места для моих вещей и сосед по комнате. Только один сосед, так что, все идеально.

Наконец, папа смотрит на меня.

— Где находится?

— На противоположной стороне кампуса, рядом с университетским центром. Один квартал, ты сможешь иногда заглядывать ко мне!

— А как насчет пожарных лестниц? Сколько их там?

— Э, нет? Там всего один этаж.

— Детекторы дыма?

— Я не посмотрела.

У отца дергается челюсть.

— Полагаю, ты так же не посмотрела, есть ли огнетушитель.

— Нет, но я могу написать соседу и спросить.

— Кто хозяин?

— Э-э, я не уверена. Я в субаренде.

— Есть подписанный контракт?

— Пока нет, но будет завтра, — вру я, делая мысленную пометку разузнать обо всем этом, чтобы у отца не случился инфаркт.

Губы отца остается сжатыми в прямую линию.

На самом деле он выглядит грустным.

— Папа, что случилось?

— Ничего не случилось, — он говорит неправду, что у него никогда не получалось, и я тоже хмурюсь. Если папа уже не рад, что я переезжаю, что же будет, когда я скажу ему, что живу с парнем?

Этого не случится.

По крайней мере, не сегодня.

Он скоро узнает. И. Он. Будет. В. Бешенстве.

— Я так взволнована, пап. Жилье идеальное. — Знаю, что это отвратительно, но закладываю основу для небольшого чувства вины, не в силах вынести его молчания. Хочу съехать, но хочу сделать это с чистой совестью. — Ты же знаешь, как я старалась... я думала, ты будешь рад за меня.

— Так и есть.

Обнимаю его и крепко сжимаю.

— О-о, ты такой ворчливый, потому что будешь скучать по мне? Не так ли?

Папа бормочет себе под нос:

— Что за дурацкий вопрос? Конечно, я буду скучать по тебе.

Громко смеюсь, прежде чем отпустить его, и откидываюсь на диванные подушки, взъерошив ему волосы.

Папа ворчит.

— Расскажи мне о своей соседке. Какая она?

«Вот дерьмо».

— Э-э-э, ну... — Давайте посмотрим, как я могу выразиться, не вдаваясь в подробности? — Играет в футбол. Хорошо разбирается в науке. В доме есть все, что необходимо, так что мне просто нужно найти кровать!

Папа обдумывает эту информацию.

— Можешь забрать ту, что в твоей комнате, или можем достать тебе поменьше, если эта слишком большая.

Он говорит это авторитетно, довольный, что решил мою проблему.

— Поменьше, наверное, лучше. Спасибо, папа.

— Как зовут эту девушку?

Я с головой погружаюсь в ложь.

— Элли... Элли.

— Элли? — Он щурится на телевизор. — Как ее фамилия?

— Сент-Чарльз.

— Элли Сент-Чарльз. — Он сужает глаза еще больше. — Почему это имя кажется мне знакомым?

Дерьмо. Что, если отец знает Эллиота, ведь его соседи по комнате были борцами? Мое жилищное решение рухнет, прежде чем даже начнется.

— Не знаю. Ты знаешь многих Элли?

Он не отвечает.

— Когда ты планируешь переехать? В следующем месяце? В начале следующего года?

— Не совсем. Мы — Элли и я — поговорили и решили, что лучше переехать в эти выходные, если это возможно.

Эта новость его не радует.

— В эти выходные меня здесь не будет. У нас встреча в Индиане.

Отлично.

— О, не волнуйся, мы с Элли обо всем позаботимся. Ничего сложного.

— Но я должен быть здесь, чтобы помочь, как ты думаешь?

Я похлопываю его по руке.

— Пап, перестань волноваться, все будет хорошо — это всего лишь матрас. Неужели это так трудно?

— Беспокоиться — моя работа.

— Знаю, но это проще простого, и я буду на другом конце кампуса. Серьезно, это очень близко.

Недовольный, он вздыхает.

— Ладно. Если ты уверена, что сможешь решить все без меня.

— Это всего несколько коробок, и я могу заказать матрас из магазина. — Успокаивающе кладу руку ему на плечо. — Я уже не ребенок, пап. Все будет хорошо.

— Ладно, Ана-банана. Я тебе доверяю.

ГЛАВА 12

Эллиот

— Не знаю, как и благодарить тебя за то, что позволил мне переехать к тебе, Элли.

— Перестань меня так называть. Это странно.

— Извини, я просто чертовски взволнована! Если бы моя кровать была собрана, я бы прыгала на ней, как маленький ребенок.

— Не думаю, что пружины на матрасе достаточно пружинят для этого.

Анабелль закатывает глаза и проскальзывает мимо меня в свою новую комнату. Она не лгала, когда говорила, что у нее мало вещей. Полдюжины коробок и недорогая кровать, которую доставили в начале дня. Я стою в дверях с коробкой на плече и жду указаний.

— Перестань воспринимать буквально, Эллиот. Это была метафора моего уровня возбуждения.

— О. Сожалею.

— Не мог бы ты подойти и помочь мне с каркасом кровати? Здесь неудобно маневрировать. Если бы ты подержал этот конец, пока я вкручиваю эти болты, то было бы здорово.

Девушка устроилась на полу, схватила коричневый элемент и положила его на колени, как босс, готовая надрать задницу этому проекту.

— Знаю, что звучу, как заезженная пластинка, но, боже мой, так взволнована. Думаешь, это потому, что ты парень, а я привыкла жить только с девушками? — Анабелль снова разражается потоком слов, удерживая две металлические части вместе, устанавливая их на место.

— Возможно.

Честно говоря, теперь, когда Анабелль Доннелли сидит, скрестив ноги, посреди своей новой комнаты — моей старой кладовки, — я немного нервничаю.

Хорошо, очень нервничаю.

Есть вещи, которые я явно не продумал, прежде чем пригласить ее перевезти свое дерьмо в мой дом, например:

Что, если я зайду к ней, пока она голая принимает душ, и она подумает, что я извращенец?

Что, если случайно оставлю дверь открытой, пока буду мочиться, и она увидит мое барахло?

Что, если она решит ходить по дому без штанов, и я увижу ее ягодицы? А если мне понравится?

«Почему я продолжаю беспокоиться обо всех этих несуществующих, обнаженных частях тела?»

Чертов Дэвин и его нытье по поводу жизни с девушкой, вот почему.

Боже.

— Как долго ты собираешься стоять в дверях с коробкой в руках? Знаю, у тебя крепкие мускулы и все такое, но можешь опустить ее, если хочешь. Я не жду, что ты будешь стоять там весь день. — Она смеется, сосредоточившись на закручивании винта, не обращая внимания на мое внутреннее смятение.

— Дерьмо, прости. — Я качаю головой. — Куда мне это положить?

— Может поставить на пол, в углу, чтобы не мешал? Это учебники с первого курса, и они мне, наверное, не понадобятся. Не знаю, зачем я вообще их сюда принесла.

— Хочешь попробовать продать их?

Анабелль одаривает меня лучезарной, довольной улыбкой.

— А что, может быть.

— Да, я бы попробовал.

— Тогда как насчет того, чтобы поставить их у входа? Я разберу их позже и перечислю в интернете.

— Конечно, сосед.

Анабелль бросает на меня взгляд, и на ее лице появляется улыбка.

— Боже мой, как приятно слышать это от кого-то, кроме моего отца! Он действительно начинал сводить меня с ума.

— Если бы я все еще жил с родителями и учился в колледже, я бы захотел съехать на машине с гр*баного утеса.

Анабелль подмигивает, наблюдая, как я поднимаю еще одну тяжелую коробку из коридора, чуть не кренюсь на бок.

— Это будет весело. Я прям чувствую это. — Она хихикает.

— Что смешного?

— Ты. Ты такой большой и сильный, и чуть не падаешь.

Большой и сильный?

Черт, это как... музыка для ушей каждого парня. За исключением того, что когда я смотрю в ее лицо, не вижу в нем ни намека на флирт.

Девушка выглядит счастливой? Уютно устроившись на полу этой крошечной комнаты, которая на самом деле не подходит для спальни, в окружении распакованных коробок.

Анабелль хмыкает, крутит гаечный ключ в руке, лицо ее розовеет.

— Тьфу, можешь помочь? Это так тяжело засунуть.

Тяжело засунуть... она серьезно это сказала? Таким хриплым голосом?

Дэвин открыл шлюз в канаву, и я не могу не думать об этом.

— Конечно.

— Отлично. Можешь подержать этот конец? — Она шевелит пальцами, указывая на край кровати. — Я почти закончила. Потом, если поможешь мне перевернуть матрас, я начну натягивать простыни.

Вместе мы заканчиваем собирать каркас кровати, расставляя ее в центре комнаты. Сверху добавляем матрас. Анабелль исчезает и возвращается с белым мягким покрывалом. Простыней.

Встряхивает простыню, и она поднимается в воздух, как облако, белая, хрустящая и свежая. Скользит по матрасу, мягко ложась на него, а моя соседка суетится, заправляя то здесь, то там, пока кровать не становится аккуратной.

Белые простыни.

Белое одеяло.

Белая подушка.

Я тут же задаюсь вопросом, как выглядели бы ее темные волосы, разметавшиеся по белоснежной постели, ее бледная кожа…

«Прекрати, Эллиот. Возьми себя в руки, черт возьми. Фантазии о твоей новой соседке по комнате ни к чему хорошему не приведут, а она уже имела дерьмовый опыт с мужчинами в этом университете. Ей не нужно париться из-за еще одного».

— Подожди!..

Я снова заглядываю в ее комнату.

— Ты проголодался? Может, начнем думать об ужине?

Испытываю ли я голод?

Раньше, нет.

Но, наверное, теперь да.

Через несколько часов я врываюсь в свою комнату, плюхаюсь на кровать и хватаю телефон. Десять пропущенных сообщений, все от моего старого соседа по комнате Оза.

Проводя большим пальцем, чтобы открыть приложение, я посылаю ему ответное сообщение.

Оз: Привет, чувак, как дела? Мы не общались целую вечность.

Я: Привет. Не так много чего происходит.

Оз: Правда? Я пытался дозвониться до тебя всю неделю.

Я: Ты что, моя девушка?

Оз: Нет, но если бы это было так, я бы чувствовала себя настолько заброшенной, поэтому не сделала бы тебе минет.

Я: Извини, чувак, я действительно был занят.

Оз: Занят чем? С каких это пор?

Я: Очень смешно, мудак. Я помогал кое-кому переехать в свободную комнату моего дома.

Оз: Черт, это круто. У тебя наконец-то появился новый сосед?

Я: Да, приятно не раскошеливаться на всю арендную плату.

Оз: И кто это? Один из парней из команды? Они все еще крутятся вокруг тебя, как мухи вокруг дерьма?

Я: Нет, просто кое-кто, кому действительно нужно место, где жить. Мне повезло, что не пришлось искать.

Оз: Как его зовут?

Я: Анабелль.

Оз: LOL это звучит как женское имя.

Я: Это потому, что она женщина.

Оз: Не понял. Я думал, ты сказал, что твой сосед — парень.

Я: Я никогда этого не говорил.

Оз: Погоди, ты живешь с девушкой? С сиськами и все такое?

Я: Да, она отчаянно хотела выбраться из дома своих родителей.

Оз: Ее РОДИТЕЛИ? Пожалуйста, скажи мне, что она не несовершеннолетняя, и ей больше восемнадцати? БОЖЕ. Эллиот, какого хрена? Ты живешь с малолеткой?

Я: Ты не поверишь, если я скажу.

Оз: Неужели? Испытай меня.

Прошло больше нескольких минут, пока я раздумывал, сказать ли Озу Осборну, что моя новая соседка — дочь его бывшего тренера по борьбе. Я колебался, не зная, как он отреагирует на эту новости.

Оз: Чувак, я все еще жду. Ты даешь мне синие шары.

Я: Это сложно.

Оз: Что это значит?

Я: Ты слышал, что у тренера Доннелли есть дочь?

Оз: Да. Дэниелс упомянул, что видел ее в офисе тренера несколько недель назад. Сказал, что она симпатичная.

Я: Она моя новая соседка по комнате.

Оз: Еще раз? Прости, что?

Я: Анабелль Доннелли.

Оз: Да, я понял, но я думал, ты только что сказал, что живешь с ДОЧЕРЬЮ ТРЕНЕРА БЛ*ДЬ ДОННЕЛЛИ, но это не может быть правдой, потому что только гр*баный идиот мог бы сделать это.

Я: Почему? Я с ней не встречаюсь, ей просто нужно где-то остановиться. И я не в команде, так какая разница?

Оз: Потому что тренер предупредил всех. Он взорвется, если узнает, что она живет с парнем, поверь мне.

Оз: Он был там в тот день, когда она переехала?

Я: Нет.

Оз: Да, тебе п*здец.

Я: Серьезно, прекрати говорить такое дерьмо. Мне не п*здец.

Оз: Она уже сказала ему? Что ты парень?

Я: Откуда мне знать? Ей двадцать один, она может делать все, что захочет.

Оз: Ты меня не видишь, но сейчас я так хохочу. Ты такой милый и наивный, Эллиот. Так чертовски мило.

Дерьмо. Что, если он прав? Когда я согласился позволить Анабелль жить со мной, назовите меня дураком, но честно думал, что ее родителям будет насрать на то, что ее сосед — мужчина.

Я: Я не скажу ей, что она не может здесь жить, чувак. Она только что перевезла свое барахло.

Оз: Надеюсь, у нее его не так много, потому что скоро она съедет обратно, LOL.

Иногда он может быть таким засранцем.

Я: Она просто снимает комнату — это даже не спальня, чувак. Вот как отчаянно она хотела выбраться из его дома. И мне очень нужны деньги на аренду, так что…

Оз: Ладно, мужик, как скажешь. Продолжай в том же духе.

Я: Какого хрена, Оззи?

Оз: Слушай, все, что я хочу сказать, держи свой член подальше от Анабелль Доннелли, и ты, возможно, переживешь остаток семестра. Это просто совет одного друга другому.

Я: Я и раньше получал от тебя советы, но я не один из борцов ее отца, поэтому мне плевать.

Оз: Серьезно, Эллиот?

Я: Чувак, поверь мне. Я даже не буду знать, что она здесь.

Даже не буду знать, что она здесь?

Кого, черт возьми, я пытаюсь обмануть?

Анабелль Доннелли похожа на бомбу, сброшенную на мой дом ночью и взорвавшуюся — следы ее присутствия повсюду. Косметика в моей ванной, на столе и в шкафчиках. Очаровательные голубые тапочки с нарвалами стоят у входной двери, а маленькая кофейная кружка, которую она поставила рядом с моей, подмигивает мне, когда я вхожу на кухню.

Дразнит меня.

Схватив из корзины апельсин, я очищаю его, когда Анабелль входит в крошечную комнату с волосами, собранными на макушке. Без макияжа.

Красивая.

На ней короткий серый халат из какого-то атласного материала, она проходит мимо меня, когда тянется, чтобы открыть холодильник, наклоняется, чтобы заглянуть внутрь, задница в воздухе.

Я отворачиваюсь и смотрю в окно, чтобы не пялиться на ее задницу. Это помещение слишком маленькое для нас обоих теперь, когда она больше не просто ночная гостья.

— Доброе утро, — напевает она, явно в приподнятом настроении. Прислоняется к стойке, оценивая меня. Открывает бутылку воды.

Сейчас выходные, и мне нужно выполнить несколько поручений, но сначала я хочу посмотреть на нее, на эту девушку на моей кухне, неуместную и чуждую здесь.

Пялюсь, потому что ничего не могу с собой поделать. Анабелль Доннелли утром — это зрелище. Бодрая, жизнерадостная и не слишком потрепанная.

Я просто предположил, что она будет выглядеть так, как выглядела в то утро, когда у нее было похмелье, но буду первым, кто признает, что это не так.

Это может быть проблемой — она слишком красива и носит слишком мало одежды.

— Доброе утро, — бормочу я.

Анабелль делает глоток воды и улыбается, глядя на бутылку.

— Ты сейчас странно себя чувствуешь.

— Вроде того, — признаю я.

— Потому что ты не привык к тому, что в соседней комнате спит девушка…

Или потому, что я начинаю серьезно сомневаться в своем решении позволить ей жить здесь, основываясь на том факте, что нахожу ее привлекательной, что меня влечет к ней, и что это не круто получить полустояк во время первого совместного завтрака, кто-то не отправил записку моему члену.

— Ты всегда не спишь по утрам? — отклоняюсь я, избегая ее вопроса.

— Большую часть времени. — Она окидывает меня взглядом с головы до ног, темные брови приподнимаются. — Но еще не так рано. Ты не жаворонок?

Я хмыкаю, отламывая дольку апельсина.

— Обычно нет.

Не тогда, когда я лежу в постели всю чертову ночь, осознавая, что все в доме изменилось, ворочаясь, как проклятая грозовая туча.

— Что ты делаешь сегодня? — спрашивает она, поддерживая непринужденную беседу.

— Бегу в торговый центр, чтобы купить кое-что, что заказал в интернете. Если у тебя нет дел, хочешь пойти?

«Господи, Эллиот, что ты несешь?»

— С удовольствием! Мы можем сблизиться. — Она подмигивает. — Узнать друг друга получше.

Супер.

Тем не менее, я забиваю гвоздь поглубже в гроб.

— Может, остановимся где-нибудь, прежде чем вернемся домой, и пообедаем?

— Когда ты хочешь выйти?

— Не знаю, торговый центр откроется только через несколько часов, но если хочешь, можем остановиться, выпить кофе и поразвлечься.

— Ладно! Я только переоденусь. Просто постучи в мою дверь, когда будешь готов.

Что происходит ровно через час.

К девяти Анабелль выходит из спальни в облегающих джинсах и заправленной в них серой футболке, на которой белыми печатными буквами написано «Само обаяние».

— Готов?

Она сдвигает солнцезащитные очки на макушку, засовывает сумочку под мышку, и когда проносится мимо меня к двери, я чувствую запах ее духов.

— Готов.

Как никогда.

Хотя совсем не готов.

ГЛАВА 13

Эллиот

— Не понимаю, почему ты позволяешь этим парням обращаться с собой, как с дерьмом.

Мы идем по ресторанному дворику, потягивая коктейли «Джама Джус», и я не знаю, как разговор перешел на парней, но это останавливает Анабелль.

— Я не позволю им обращаться со мной, как с дерьмом. Это не моя вина; они идиоты, которые устроили глупое пари, я просто сопутствующий ущерб.

— Прости, это не то, что я имел в виду. Ты должна поговорить с ними об этом, вместо того, чтобы ничего не делать.

— Если бы все было так просто. Я не хочу устраивать драму, особенно, когда мой отец здесь тренер.

— Знаешь, что тебе нужно сделать? Дай этим двум засранцам попробовать их собственное лекарство. Ты же знаешь, что борцы — это как падальщики на дне спортивной пищевой цепи.

— Прекрати, это не так. — Она слегка шлепает меня по руке.

— Да, так. Ты видела их уши?

— Какое это имеет отношение к делу?

— Думаю, ты должна преподать этим засранцем урок, и знаешь, что еще? Я человек, который поможет тебе сделать это. Если захочу, то нет придурка круче меня, и ты не научишь их ничему, если не ответишь им их же оружием.

— Ладно, теперь ты говоришь, как мой отец, ты совсем не похож на придурка.

— Нет? Дерьмо. Я очень стараюсь.

Анабелль закатывает глаза и толкает меня бедром.

— Ты никогда не достигнешь статуса засранца. Ты обречен.

— В следующий раз ты наклеишь на меня ярлык хорошего парня и скажешь, что я милый, попросишь остаться на выходные и покрасить ногти на ногах.

— Почему парни думают, что быть милым — это оскорбление? Я никогда этого не пойму.

— В нашей ДНК заложено бунтовать против этого.

Она смеется.

—Ты делаешь дерьмовую работу, бунтуя, — прости мой французский.

— Ладно, умник. — Мы проходим мимо ювелирного магазина, мимо одного отдела одежды за другим, пока я не останавливаю нас обоих перед магазином спортивных товаров, где меня ждет мое новое футбольное снаряжение. — Прежде чем мы войдем внутрь, хочу, чтобы ты подумала о том, чтобы выступить против этих парней. Эти придурки не должны так с тобой обращаться.

— Заговор мести, Святой Эллиот? Неужели?

— Нет, нет, не заговор мести, — я просто думаю, что кто-то должен призвать их к ответу. Мы можем это сделать.

Анабелль поднимает бровь.

— Посмотрим.

Анабелль

Не могу поверить, что веду этот разговор.

Заговор мести? Серьезно?

Не думаю, что во мне это есть, и, конечно, у меня нет никакого желания быть такой девушкой, которая способна на это.

Мы стоим у прилавка спортивного магазина, Эллиот ждет, пока продавец принесет заказ из задней комнаты — новую пару черно-белых футбольных кроссовок для закрытых помещений.

Я заговорщически наклоняюсь к нему.

— Итак, когда ты говоришь «отомстить этим парням», что именно ты имеешь в виду?

Парень пожимает плечами.

— Ну, как обычно. Наказание должно соответствовать преступлению.

— Преступление? Успокойся, драма-лама. — Я смотрю на него, не зная, что ответить, и говорю медленно. — Понятия не имею, что ты подразумеваешь под «наказанием, соответствующим преступлению», потому что не знаю, что они сделали с кем-то еще. Ты не дал мне никакой конкретики в последний раз, когда мы говорили об этом, а я здесь новичок, помнишь?

— Логично.

— Итак?

— Конкретика? Ну, например, в прошлом году к команде по борьбе присоединился новый парень. Хороший парень. Он родом из Луизианы и предпочитает держаться особняком. Тихий, много учится. Так уж случилось, что ему не повезло жить с Рексом и Эриком. Однажды вечером они напились и решили, что Ретту — так его зовут — нужно потр*хаться.

— Подожди, они так решили? Как будто это их решение?

— Ага. Как бы то ни было, однажды вечером они загорелись идеей, сделали листовки с лицом Ретта, номером телефона и предложением потр*хаться и развесили их по всему кампусу.

— Что?! Это ужасно! — ахаю я.

— Да, ужасно. Девушки месяцами звонили и писали ему сообщения.

— О нет! — Моя рука взлетает ко рту, заглушая ужас. — А потом?

— Парней на какое-то время отстранили, как и нескольких других, которые зло шутили над парнем, подражая дедовщине. Дай подумать секунду... я знаю, что эти два идиота делали и другие глупости. Они приводили в бешенство даже моих старых соседей по комнате.

— Гипотетически, если бы я собиралась преподать им урок, что могло бы вывести тебя из себя, будь ты парнем? — Приподняв бровь, он бросает на меня взгляд, и я закатываю глаза, тыча его в бицепс. — Прекрати, ты знаешь, что я имею в виду.

— Не знаю, может, погуглим какие-нибудь идеи? Я не придурок и уж точно никогда никого не запугивал. Я бы чувствовал себя самым большим куском дерьма.

— Тебе не кажется, что это должно быть что-то публичное? Например... на вечеринке или в классе? У нас с Рексом совместные занятия, так что будет легко его смутить перед всеми.

— Может быть, и легко, но ты, скорее всего, попадешь в беду или, что еще хуже, будешь выглядеть, как дура.

— Возможно, ты прав. Мне не везет, когда дело касается парней.

Эллиот смотрит на меня, замолкает, руки нависают над считывателем кредитных карт, он изучает мое лицо, и странное выражение мелькает в его глазах. Уголки его рта опущены, парень не хмурится, но и не улыбается.

— Очень сомневаюсь.

— Поверь мне, это так. Последний парень, с которым я встречалась, бросил меня, потому что я не переспала с ним на втором свидании.

— Дело не в том, что тебе не везет, а в том, что ты встречалась с парнем, который в итоге оказался ублюдком. Ты не можешь предсказать это дерьмо. Это как... стоять в очереди, чтобы прокатиться на ярмарке, сесть и слишком поздно узнать, что это американские горки.

— Ну, ладно…

— Как на чертовом колесе. Это выглядит как забавная поездка, но на самом деле, это чертовски страшно.

Не знаю, как мы перешли от разговоров о свиданиях к карнавальным аттракционам, но вот мы здесь.

— Ты имеешь в виду эти жуткие колеса ужаса?

— Тебе тоже не нравятся чертовы колеса?

— Нет! — Мое лицо искажает гримаса.

Клерк вручает Эллиоту его покупку после того, как убедился, что обе туфли одинакового размера. Мы вместе выходим за дверь и снова останавливаемся у входа.

— И что теперь?

Я усмехаюсь, глядя на него, и мягко напоминаю:

— Ты обещал мне еду.

Эллиот поворачивается, сканирует взглядом мое тело, прежде чем прочищает горло и смотрит в дальний конец торгового центра.

— Было дело.

— Тогда пошли!

ГЛАВА 14

Эллиот

Мы живем в одном доме всего несколько недель, но в нем уже ощущается атмосфера комфорта и непринужденности. Мы стали по-настоящему любить компанию друг друга, возможно, даже чересчур. Наши отношения не похожи на те, что у меня были с предыдущими соседями по комнате, а за четыре года в Айове у меня их было предостаточно.

Мы оба любим уединение, предпочитая быть в тишине дома.

Оба смеемся над глупыми комедиями.

С тех пор как она переехала, мы часто вместе готовим ужин — спагетти, суп, макароны, гамбургеры на угольном гриле на заднем крыльце.

Мы нравимся друг другу.

Слишком.

И мы оба согласны с тем, что поддерживать старые дружеские отношения важнее, чем заставлять себя заводить новые знакомства. Я уже почти закончил учебу и подал заявку на магистерскую программу. Анабелль перевелась во втором семестре на предпоследний курс, с кучей друзей, оставшихся в Массачусетсе. Мои друзья, возможно, и закончили учебу, но все еще живут в этом районе и все еще на связи.

Вечеринки — не моя стихия, и для Анабелль тоже.

Поэтому удивительно, что однажды вечером, когда мы оба собираемся припарковать наши задницы на диване и посмотреть телевизор, раздается стук в дверь.

Громкий мужской стук.

— Эй! — кричит Анабелль, высунув голову из-за двери ванной. — Я только что из душа. Ты слышал стук или мне показалось?

— Нет, я тоже слышал, — кричу я из-за стола, который притащил в свою комнату, когда она въехала.

Отложив карандаш, встаю и направляюсь к двери.

— Не выходи, пока не оденешься.

— Да, папочка.

Она не могла сказать ничего более ироничного.

Потому что, когда я открываю дверь, на крыльце стоит тренер Доннелли.

Я узнаю его сразу — видел его много раз в течение карьеры Оза и Зика, посещая многие из их домашних встреч, и видел его лицо по телевизору во время прямых трансляций.

— Сэр.

Я толкаю стеклянную дверь, чтобы он мог войти.

И он, не теряя времени, делает это, шагая в гостиную, на приветственный дверной коврик, который Анабелль положила в выходные, когда переехала.

Он круглый и синий и гласит: «Привет, ты сегодня хорошо выглядишь!».

Ее отец встает в центре комнаты, его присутствие заполняет дверной проем, он выглядит совсем не мило.

— Ты кто такой? — Донелли не тратит времени на любезности.

— Я Эллиот, сэр. Вы, должно быть, отец Анабелль. Я друг Зика Дэниелса и Себастьяна Осборна — их бывший сосед по комнате.

— Что ты делаешь в доме моей дочери? Ты с ней встречаешься?

— Э, нет. Не совсем.

— Где Анабелль? У меня немного времени. — Он позвякивает ключами от машины. — Автобус отправляется в Огайо через час.

— Она только что вышла из душа.

Дерьмо. Нехорошо было говорить это.

Губы тренера кривятся, кустистые брови опускаются в недовольную гримасу.

Мужчина косится на меня.

— Как, ты сказал, тебя зовут?

Я открываю рот, чтобы ответить, когда моя соседка по комнате врывается в комнату — слава гр*баному богу, — чтобы спасти меня от своего отца, обнимая его, выглядя свежей, чистой и пахнущей еще лучше.

Ее волосы завернуты в яркое белое полотенце, на голове тюрбан, стройное тело закутано в серый шелковый халат.

Взгляд тренера темнеет.

«Господи, она что, хочет моей смерти, надев эту чертову штуку?»

Тренер выглядит убийственно.

— Папа! Почему ты не сказал, что зайдешь?

— А должен был? — Он бросает на меня ледяной взгляд, переводя взгляд с Анабелль на меня. — Где твоя соседка? Вы здесь одни?

— Ну, это забавная история... — Девушка смотрит сверху вниз на тапочки-нарвалы, шевеля пальцами в них.

Я бы подумал, что это очень мило, если бы ее отец не стоял в дверях, ненавидя меня.

— Какая забавная история, юная леди? Перейдем к делу.

— Пап, ты ведь зашел не наорать на меня? Думаю, у нас еще остались остатки ужина, если ты голоден?

— Ответь мне, Анабелль. Кто этот парень? Вот дерьмо, с которым нужно разобраться.

— Может, пойдем на кухню и поговорим?

— Нет. Я не сдвинусь с места, пока ты не начнешь говорить.

Следует неловкая пауза, прежде чем я, извинившись, делаю несколько осторожных шагов в сторону спальни.

— Ладно, хорошо, я оставляю вас одних. Вы даже не будете знать, что я здесь.

— Стой здесь, сынок. Ты никуда не пойдешь.

— Пап, может это мой парень?

— Неужели?

— Ну, нет…

— Тогда объясни мне, если это не твой парень, почему он в этом доме, а ты в халате. — Тренер скрещивает мясистые руки на мускулистой груди. — Начинай. У меня тридцать минут. — Он поднимает руку и смотрит на часы. — Вперед.

— Видишь ли, дело в том... помнишь ту ночь, когда я не вернулась домой и осталась у друга?

Ее отец отрывисто кивает.

— Это тот самый друг.

Когда Анабелль встает рядом со мной, я медленно отступаю, боясь подойти слишком близко, чтобы не спровоцировать тренера Доннелли. На ней сексуальный халат, черт возьми. Последнее, чего я хочу, это чтобы он неправильно все понял.

Ее руки двигаются, жестикулируя, пока она объясняет.

— И он жил здесь совсем один, со свободной комнатой, которую превратил в кабинет. Когда я увидела ее, то подумала, что ее легко можно переделать в спальню.

Ее старик смотрит на меня так, словно я с самого начала хотел заманить его дочь в логово греха.

— Как удобно.

— Вот именно, — Анабелль, благослови ее Господь, не слышит сарказма в голосе отца, она слишком рада, что наконец-то может сказать ему правду. — Я спросила, можно ли мне переехать. Прости, что не сказала тебе, папочка, но я подумала, ты взбесишься.

— С ума сойти, — невозмутимо отвечает он, оглядывая меня с ног до головы, как может только отец. — Значит, ты солгала, потому что я точно помню, как ты сказала, что твою соседку зовут Элли.

— Может быть? — Она грызет ноготь большого пальца.

— Наверное, с таким именем, как Элли, я не знал, что у тебя есть пенис. Я думал, у тебя вагина.

— Боже мой, папа!

— Ну, я очень мало о нем слышал, а ты чего ожидала? — Тренер пожимает крепкими плечами, изучая гостиную.

— Сейчас самое время что-нибудь сказать, сынок.

— Честно говоря, я понятия не имел, что вы не знаете, что она живет с парнем, сэр. Мы никогда об этом не говорили.

— Вот как.

Анабелль кладет руку на плечо отца.

— Клянусь, он не знал. Никогда не рассказывала ему о нашем разговоре. Я была так взволнована, и Эллиот — так его зовут — очень хороший. Это как жить с девушкой.

Потрясающе.

— Он правда милый.

Снова тренер Доннелли водит взглядом вверх и вниз по моему телу, изучая меня, плечи расслабляются со вздохом облегчения.

— Так ты говоришь, что он гей?

Смех Анабелль — легкий и искрящийся.

— Нет, я этого не говорила.

— Это ложь по недомолвке. Ты заставила меня поверить, что живешь с другой молодой леди. Сколько раз ты называла его Элли во время наших разговоров?

Мои брови взлетают вверх.

Она так делала?

— Пап, он лучший сосед, который у меня когда-либо был. Пожалуйста, просто дай ему шанс, хорошо? Я не съеду. Эллиот — мой друг, и я давно не была так счастлива.

— Даже в Массачусетсе?

— Нет, даже тогда. Я не хочу, чтобы ты злился, ладно? Я хочу, чтобы ты доверял мне.

— Даже после того, как ты солгала, ты хочешь, чтобы я тебе доверял?

— Папа, это была маленькая невинная ложь. Я ведь никогда не говорила, что живу с девушкой.

— Юная леди, — тихо предупреждает он.

— Ладно, ладно, я солгала. Извини. — Она подкрадывается к отцу, обнимает его за талию, сжимает. — Папа, это мой сосед Эллиот. Эллиот, это мой папа.

Иисус, что может быть еще более неловким?

Раздается стук в мою дверь, и прежде чем я успеваю ответить, тонкие руки открывают ее, в щель просовывается голова Анабелль.

— Все прилично? Безопасно входить?

— Да, безопасно. — Я смеюсь.

Она распахивает дверь настежь.

— Слава богу. Я бы умерла, если когда-нибудь тебя застану. Это как взлом кода соседа по комнате, да?

— Э-э, это, должно быть, девчачьи штучки, потому что мне насрать. Я принимал душ в комнате, полной парней.

— О, хороший аргумент.

Я поворачиваюсь к ней в кресле и бросаю карандаш на стол.

— В чем дело?

— Я просто хотела зайти и еще раз извиниться за то, что случилось с моим отцом. Я знаю, что поставила тебя в дерьмовую ситуацию.

— Не буду врать, Анабелль, это было чертовски неловко. Я чувствовал себя десятилетним мальчишкой, которого ругают, а даже не сделал ничего плохого.

— Понимаю.

Я смотрю на нее сейчас, стоящую у двери, ее длинные волосы уже высохли и свисают свободными волнами. Глаза яркие, настороженные, подведены черным. Она явно беспокоится обо мне. Анабелль подходит поближе, одетая в джинсы и футболку с надписью «Айова», босая. Я не могу не зацикливаться на ее пальцах, длинных ногах, прелестных розовых блестящих губах.

Отвожу виноватый взгляд, глядя на трофеи, выстроившиеся вдоль моей стены на полке, которую мой отец помог мне построить в начале года, когда я перевез все свое дерьмо в эту свалку.

Анабелль закрывает пространство между нами, приглашая себя дальше в мою комнату, присаживаясь на край моей кровати, устраиваясь поудобнее, как будто мы сто лет знакомы, как будто болтали так миллион раз.

— Ты куда-то собираешься сегодня? — с любопытством спрашиваю я, меняя тему.

— Да, совсем ненадолго. — Она откидывается назад, опираясь локтями на мое одеяло, свесив ноги с кровати. — Я познакомилась с одной девушкой на занятиях, и мы очень сдружились. Она только что написала мне и пригласила встретиться и выпить кофе или еще что-нибудь.

«Кофе на ночь? Позже Анабелль точно слетит с катушек».

Она словно читает мои мысли.

— Не волнуйся, я выпью горячего шоколада или еще чего-нибудь. Она просто хочет поговорить. Кажется у нее не так много друзей, как и у меня.

— На каком занятии познакомились?

— На одном из занятий по естественным наукам, необходимых мне для выполнения общего требования — биологии. Она на самом деле одна из помощниц преподавателя.

— Надеюсь, не повторится той ночи, когда я впервые привел тебя домой?

Анабелль стонет.

— Не могу поверить, что ты заговорил об этом, и нет, не повторится, потому что мы просто будем сидеть и разговаривать в кафе.

— Как бы то ни было, это не мое дело.

Моя соседка по комнате наклоняется, похлопывая меня по ноге.

— Да, конечно, нет.

— Серьезно. Это не мое дело.

— Да брось, ты не проявляешь активного интереса к тому, чем я занимаюсь? Не ври, мы все время вместе.

Это правда. Мы проводим много времени вместе.

— Ладно. Может, мне и есть дело до того, что ты делаешь, но только потому, что мне не все равно. И я хочу, чтобы ты была в безопасности.

— Верно, только потому, что ты хочешь, чтобы я была в безопасности.

Сидя в изножье кровати, Анабелль в упор смотрит на меня, взгляд голубых глаз сверлит меня, сдерживая улыбку, желая сказать что-то еще. Я вижу это по тому, как девушка теребит нижнюю губу, по блеску в ее глазах.

Но она не выбалтывает все, что у нее на уме.

Я восхищаюсь тем, что она не просто ляпает то, что думает, а знает, когда и сколько нужно сказать. Она не любопытна и не слишком настойчива. Это само по себе вызывает у меня желание рассказать ей то, чем я не стал бы делиться ни с кем другим.

— В любом случае, мне пора. Я просто хотела заскочить и еще раз сказать тебе, как сожалею о том, что случилось, когда мой отец ворвался сюда, но ты ведь понимаешь, почему я не сказала ему, не так ли?

— Да, понимаю.

— Я действительно хотела жить здесь и не хотела, чтобы он пытался меня остановить. У него не было бы проблем с женщиной, что глупо, потому что жизнь с девушками была бы не чем иным, как драмой. А жизнь с тобой было похоже на отпуск. — Она делает паузу. — Ну, кроме сегодняшнего вечера. Это было неловко.

— Все в порядке. Все уже закончилось. — И, надеюсь, он не вернется, чтобы устроить нам неприятности, потому что я тоже не хочу, чтобы она уезжала.

Мне нравится, что она здесь.

Без нее дом не будет прежним.

И пахло бы не так хорошо.

— Больше никаких драм, обещаю.

ГЛАВА 15

Анабелль

Сегодня я опередила Рекса Гандерсона в классе.

К сожалению, свободных мест слишком много, в том числе по два с каждой стороны от меня, что дает ему прекрасную возможность плюхнуться рядом со мной, когда он, наконец, доберется сюда.

Я сижу в середине среднего ряда, с отличным обзором, когда он входит в переднюю дверь.

Он одет в другую версию того же наряда, который видела на каждом занятии: брюки цвета хаки, поло с вышивкой «Борьба Айовы», коричневый ремень, теннисные туфли. Если он пытается выглядеть как менеджер команды, то определенно делает отличную работу.

Рекс добирается до моего ряда, пробирается по проходу, плюхается на стул рядом, придвигает его ближе ко мне, так близко, что я чувствую тяжелый запах лосьона после бритья и замечаю волосы на его подбородке, которые он пропустил во время бритья.

Он все еще мокрый после душа, лохматые темные волосы падают влажными, неряшливыми прядями.

— Эй. Спасибо, что заняла мне место. — Он зевает.

— Я не собиралась занимать для тебя место.

Парень вздыхает.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Я просто констатирую очевидное, Реджинальд.

Он прищуривается.

— Ненавижу это прозвище.

— Вообще-то это не прозвище, так что…

Я веду себя, как ребенок, и мне все равно.

— Если мы собираемся быть друзьями, тебе придется называть меня Рекс. — Его улыбка снисходительна, и мне стыдно, что когда-то я нашла ее очаровательной.

Это не так.

Странно и раздражает, и мне хочется всадить ему пулю в лоб.

— Ты получила записи, которые я посылал тебе по электронной почте?

Прежде чем я поняла, какой он подлец, я позаимствовала у него конспекты лекций. Наш профессор говорит очень быстро, и я не сфотографировала проекционный экран, поэтому Рекс прислал мне свои записи.

— Да. Спасибо. — Я плотно сжимаю губы.

Возясь с ноутбуком, решаю делать заметки от руки, так как это быстрее, чем печатать на клавиатуре.

— Напряженные выходные? — спрашивает парень, ведя светскую беседу.

— Нет.

Коротко, мило и по делу.

Может, он поймет намек и замолчит.

— Какие планы сегодня вечером? — Рекс наклоняется ближе, кокетливо улыбаясь мне. — Хочешь что-нибудь сделать вместе?

Подождите, он собирается пригласить меня на свидание?

— Что ты предлагаешь?

— Ты новичок в городе. Я могу показать тебе окрестности.

— Вот как? Куда ты меня поведешь? Потому что я уже была в парке, на вечеринке и в торговом центре.

Он чешет шею.

— Это оставляет нам не так много вариантов.

Я смотрю прямо перед собой на доску, просматриваю записи предыдущего урока, изображая скуку.

— Не так много вариантов? Очень жаль.

— А как насчет свидания?

— Свидание? С тобой?

— Да, я могу пригласить тебя на свидание. Мы могли бы пойти потанцевать или еще что-нибудь.

— Танцевать? Куда?

— В «Мэд Догс Джекс» есть танцпол.

— «Мэд Догс Джекс»? — Я позволяю нерешительности проникнуть в мой голос, поджав губы. — Разве это не байкерский бар?

— Раньше был.

— Но это же бар, верно?

— Конечно, но у них есть танцпол.

Я постукиваю себя по подбородку, делая вид, что обдумываю его предложение.

— Хм, дай мне подумать.

— Не торопись. У нас впереди весь урок.

— Как великодушно с твоей стороны.

Гандерсон подмигивает.

— Нет проблем, детка.

Детка?

Да ты разыгрываешь меня.

Эллиот

— Тук, тук.

— Дверь открыта.

Буквально широко распахнута, я не знаю, почему Анабелль стучит.

Она появляется в дверях, полностью разодетая, выглядит чертовски фантастически, совсем не повседневно, как она выглядела для вечера с девушкой из ее класса.

Мой желудок сжимается, и я сажусь прямее на середине кровати, где занимался, переписывая заметки для класса, изо всех сил стараясь закончить быстрее, думая, что, может быть, когда закончу, мы с Анабелль проведем остаток ночи, смотря фильмы или играя в игру, или, может быть, пойдем куда-нибудь выпить.

Вместе.

— Ты уходишь? Я подумал, мы могли бы сделать что-нибудь позже.

— Могли бы, но Рекс пригласил меня на ужин и танцы, и я подумала, что это прекрасная возможность немного его прощупать. Знаешь, немного разведывательной работы? Что-то вроде секретной миссии ФБР, где я проникаю на вражескую территорию. Посмотрим, стоит ли мне тратить время, чтобы отомстить этому льстивому ублюдку.

— О. — Я откидываюсь на спинку кровати. — Это круто.

Не много пассивной агрессии, Эллиот?

Брови Анабелль взлетают вверх.

— Почему ты так говоришь? Хочешь, чтобы я осталась дома? Потому что так и будет. Мы можем потусоваться вместе.

Это еще хуже. Анабелль будет сидеть со мной на диване из-за каких-то извращенных обязательств? Потому что я звучу жалко?

Нет уж, спасибо. Точно нет.

— Нет. Мне все равно нужно наверстать это. — Я показываю учебник по физике, который читаю. — Этот класс надирает мне задницу.

Она поднимает руки, раздраженно шлепая ладонями по бедрам.

— Серьезно, Эллиот? Учиться в пятницу вечером?

— Доннелли, я пытаюсь закончить учебу, сохранив средний балл, чтобы поступить в аспирантуру. Это реально сложно.

— Ты можешь взять один выходной, чтобы повеселиться.

Она права.

— Наверное. Может, я узнаю, что задумали ребята.

— Вот это я понимаю боевой настрой. В любом случае, я просто хотела узнать, что ты думаешь об этом наряде на сегодня. Не слишком повседневно?

Слишком повседневно? Уф, определенно, нет.

Узкие джинсы, высокие черные ботинки. Черная облегающая рубашка. Темные, длинные распущенные волосы. Блестящие губы.

Анабелль выглядит одновременно консервативной и горячей.

— Мне показалось, ты говорила, что это фальшивое свидание. — На мой взгляд, это чертовски похоже на настоящий наряд для свидания, а еще то, как она суетится со своей одеждой и прикасается к волосам.

— Так и есть.

— Тогда почему... — Мой голос замирает.

Анабелль упирается руками в талию, выпячивая бедра.

— Что почему?

— Почему такой наряд?

Она смотрит вниз на свою рубашку.

— А что с ним? Это просто джинсы и рубашка.

Может быть, но ее сиськи выглядят чертовски фантастически.

— В нем нет ничего плохого. Хорошо выглядишь.

Анабелль смеется, вставляя в ухо большую серьгу в виде кольца и застегивая ее сзади.

— Я думала, что весь смысл свидания в том, чтобы хорошо выглядеть для другого человека.

— В том-то и дело, когда свидание настоящее.

Девушка корчит гримасу.

— Почему ты ведешь себя странно? Рекс — полный придурок, но у меня такое чувство, что он безобидный, и я хочу это выяснить.

Безобидный?

Она серьезно?

— Ты издеваешься надо мной, да? Я думал, мы выяснили, что парень пытается залезть к тебе в штаны, чтобы выиграть пари, а теперь ты наряжаешься для него. Это все, что я хочу сказать.

— Он придурок, но имею в виду, может, стоит пойти с ним, просто посмотреть? Я чувствую, что вся его проблема в Эрике Джонсоне, вот его я должна остерегаться. Он был супернапорист в тот день в спортзале.

— Что ты имеешь в виду под «супернапорист»? — Волосы у меня на затылке встают дыбом.

Она теребит серебряное кольцо в правом ухе.

— Эллиот, если мы сейчас будем копаться в этой истории, я опоздаю.

Опоздает на фальшивое свидание.

Я выпускаю неудовлетворенный, разочарованный вздох.

— Думаешь, Джонсон будет там сегодня вечером?

— Не знаю... надеюсь, что нет. Рекс думает, что это свидание, поэтому я предполагаю, что он не захочет, чтобы его друзья были рядом. Дам ему поблажку, в этом нет ничего плохого.

Серьезно? Чем больше она говорит об этом, тем больше я злюсь, думая обо всей этой чертовой ситуации.

— Ты настолько одинока и отчаялась, что готова дать этому парню шанс? Он засранец, Ана. Все в кампусе это знают.

— В отчаянии? Вау, Эллиот, это было низко. — Она стоит в дверях моей комнаты, уперев руки в бока. — Я не собираюсь давать ему шанс, так что иди к черту.

Дерьмо. Это было действительно глупо с моей стороны.

— Мне очень жаль. Я не это имел в виду.

— Как насчет того, чтобы ты беспокоился о своих собственных дерьмовых проблемах в отношениях, а я буду беспокоиться о своих, хорошо?

— У меня дерьмовые отношения? У меня нет девушки. О чем ты говоришь?

— Вот именно, — Анабелль усмехается, вздергивая нос. — Знаешь, эти стены тонкие. Может, я и в другом конце коридора, но я все слышу.

Тонкие? Слышит?

Я выпрямляюсь, поправляю очки на лице. Кладу книгу, которую держал.

— Что, например?

Она пожимает плечами.

— Почему ты пожимаешь плечами?

Что это, черт возьми, значит?

Она осматривает свои ногти.

— Я просто знаю, что у тебя много свободного времени для себя, если ты понимаешь, о чем я. Может, если бы ты открылся, Эллиот, если бы у тебя были отношения, тебе бы не пришлось...

Когда она поднимает голову, ее брови приподнимаются, наши взгляды скользят вниз по моему торсу к вялому члену, лежащему у моего бедра — тому самому, который она, очевидно, слышит, как я передергиваю посреди ночи с другого конца коридора.

Иисус.

Христос.

Мое лицо вспыхивает, но мне удается не вздрогнуть.

— Я открыт. В твоих словах нет никакого смысла.

— Неужели? — Она скрещивает руки на груди, выпячивая грудь. Анабелль, очевидно, приложила немало усилий, чтобы придать своей коже золотистый оттенок.

Я снова смотрю ей в глаза.

— Ты такой пассивно-агрессивный, Эллиот. Не думаю, что ты сам знаешь, чего хочешь.

— Вовсе нет. То, что я не пристаю к каждой чертовой девчонке на моем пути, не делает меня пассивно-агрессивным.

Дело в том, что я знаю, что она права. В последнее время я веду себя как куриное дерьмо. Если бы это было не так, я бы уже сказал ей, что начинаю испытывать к ней чувства.

Меня убивает, что я не могу обнять ее за талию, когда она стоит у раковины, одетая в серый халат, с волосами, собранными на макушке. Что я нахожу ее длинные, тонкие пальцы завораживающими. Что звук ее голоса мгновенно поднимает мне настроение.

— Ладно, как скажешь. — Еще одно пожатие плечами. — Круто.

— Круто? Что это значит?

— О боже, я не собираюсь стоять здесь всю ночь и перечислять то, что ты мог бы сделать, если бы хотел отношений! У меня нет времени. Я просто имела в виду, что ты мог бы больше заниматься этим. Вот и все. Или, может, ты не хочешь отношений, а я зря трачу время, не знаю. Это не мое дело.

— Это ты заговорила об этом.

— Только потому, что ты несешь чушь о моем наряде.

— Иначе ты бы никогда ничего не сказала?

Ее плечи поднимаются и опускаются, она тяжело дышит, потому что вся на взводе.

— Может быть, я все-таки упомянула бы об этом. — Она проводит обеими руками по животу, разглаживая подол топа. — Тебе нравится этот топ на мне или нет?

— Да, нормальный.

— Просто нормальный? Тьфу.

Он лучше, чем «нормальный». В нем девушка выглядит просто великолепно, и, если бы обстоятельства были другими, я бы сказал ей это. Но она моя соседка по комнате, не сказала, что хочет что-то изменить в ближайшее время, и последнее, чего я хочу, это чтобы Анабелль неправильно поняла и подумала, что я к ней приставал.

Не тогда, когда она живет через коридор.

И определенно не тогда, когда я должен видеть ее в этом проклятом шелковом халате каждое утро.

— Ты хорошо выглядишь.

Чертовски хорошо.

Горячо.

— Уверен, что мне не надо переодеться?

— Нет. Ты выглядишь сексуально.

— Почему ты сразу не сказал?

— Потому что ты не придерживаешься плана!

Теперь, слава богу, она смеется.

— Я единственная, кто следует плану! Я позволяю ему взять меня на бесплатную еду! И для начала закажу кучу закусок и напитков, не съем и не выпью ни одной, и заставлю его заплатить.

— Вы куда-то еще идете после ужина?

— Да. — Она ковыряет свой темно-синий лак для ногтей. — Танцы, помнишь?

— Серьезно, Анабелль? Ты позволишь ему угостить тебя вином и обедом?

— Повторяю: бесплатно, еда, фальшивка.

Она изматывает.

— Он приедет сюда за тобой?

— Нет, я встречаюсь с ним в центре. Подумала, что так будет лучше — знаешь, никаких неловких прощальных прогулок к входной двери, никаких отговорок от поцелуя на ночь.

Я даже не хочу пытаться представить этот сценарий, разыгрывающийся на моем гр*баном крыльце.

— Можешь сделать мне одолжение? Не упускай из виду тот факт, что Рекс поспорил с одним из своих товарищей по команде, что мог бы тр*хнуть тебя ради шанса на большую спальню, хорошо?

Со своего места на кровати я вижу, как ее грудь краснеет.

— Кто мог забыть такую деталь? Думаешь, я идиотка?

— Нет. Я просто думаю, что ты слишком добрая.

— Не согласна. — Она тычет указательным пальцем в воздухе. — Я уже отправила Эрика Джонсона в дом моего отца, помнишь? Больше он меня не побеспокоит.

— Держу пари, так и есть.

— Ха-ха, очень смешно. Не начинай с этой фигни про ставки.

— Я пошутил. Расслабься.

— Ладно. — Она смягчается. — Это была достойная игра слов, хотя я не слишком горжусь этим.

— Мне одеться и пойти с тобой? — Я кладу книгу на одеяло и начинаю подниматься с кровати.

Анабелль вскидывает руки, чтобы остановить меня, и машет ими в воздухе.

— О боже, не смей! Мне не нужно, чтобы ты суетился, папочка. Он поймет, что что-то не так.

Позволю себе не согласиться.

— Нет, Рекс Гандерсон чертов кретин. Я видел его «гениальность» в действии много, много раз.

— И все же не смей показываться. — Она бросает на меня обвиняющий взгляд.

Не испугавшись, я игнорирую ее, думая, что на самом деле могу появиться на ее фальшивом свидании… Ну, знаете, оценить ситуацию. Убедиться, что он держится от нее подальше.

Если я не могу дотронуться до нее, то уж он точно не сможет.

В последний раз, когда Анабелль отправилась на вечеринку, я пронес ее полуобморочное тело через дверь и уложил в постель, чтобы проспалась. Я заслужил право чрезмерно опекать ее.

Она моя подруга.

Эта мысль чуть не заставляет меня блевануть.

— О! — говорю я слишком громко. — У меня есть идея перед тем, как ты уйдешь. Может, нам нужен какой-то сигнал о помощи? На случай, если понадоблюсь?

— Конечно. — Моя соседка закатывает глаза. — Или я могу просто написать тебе, как нормальный человек.

— Вся эта история с местью просто сводит с ума, учитывая, что ты забыла, какой хрен этот чувак.

— О боже, ты не оставил мне выбора, у нас будет паническое слово! Каким должен быть сигнал?

Я сажусь на кровати, прислонившись к изголовью.

— Как насчет «вытаскивай меня», и я буду там через пять минут.

— Как не оригинально.

— Я собирался добавить «пни по яйцам» используя футбольную терминологию, но не хотел тебя обидеть.

— Как будто я никогда не слышала ничего подобного, болтаясь на тренировках отца. Тем не менее, с твоей стороны было очень тактично не предлагать этого. — Анабелль засмеялась, но резко остановилась. — Подожди, что значит «буду через пять минут»? Ты что, будешь рядом?

— Не беспокойся об этом. Просто знай, что я буду через пять минут.

— Эллиот! Я же сказала, что не хочу, чтобы ты шпионил за мной?

— Не буду! Я просто решил поехать в центр. Не в тот же бар, клянусь.

Она щурит один глаз.

— Почему я тебе не верю?

— Потому что я вру, и мы оба это знаем, вот почему.

Ухмыляюсь, намереваясь выяснить, где она будет, и убедиться, что нахожусь поблизости. Я не доверяю Рексу Гандерсону, как и все остальные. И не просто хочу сжечь мост между ним и Анабелль, а хочу осушить озеро и залить его бетоном.

Анабелль проводит вечер с гр*баным неудачником.

— Мы можем просто покончить с этой ночью, пожалуйста?

— Ты такой властный, когда сердишься.

Я перекидываю ноги через край кровати и потягиваюсь.

— Иметь соседа по комнате должно было быть весело и не мешать моему образу жизни.

— Это весело — не будь ребенком. Одевайся, поедем вместе, раз уж ты настаиваешь на преследовании. Я даже позволю тебе сесть за руль.

Я сяду за руль, отвезу ее в центр на фальшивое свидание с чертовым придурком, а потом буду прятаться весь вечер?

Потрясающе.

Именно этим и хотел заняться в пятницу вечером.

ГЛАВА 16

Анабелль

Признаюсь, встреча с Рексом Гандерсоном была не самой худшей из моих идей.

На самом деле, кроме того, что он игнорирует меня, отвечая на входящие текстовые сообщения, у меня были свидания и похуже.

Мы в маленьком ресторанчике в городе, и хотя на мне джинсы и черная рубашка, я все еще слишком разодета. Это скорее закусочная-забегаловка, как мы ее называем на Востоке, — где подают пиво, гамбургеры и жареные закуски.

Отодвигаю салфетку в центр стола, сжимая руки, ожидая, когда мой фальшивый кавалер положит телефон и заметит меня.

Если Рекс Гандерсон пытается выиграть пари, занявшись со мной сексом, его усилий явно недостаточно. Как девушки находят такое поведение привлекательным?

Он не обращает на меня внимания.

От него разит одеколоном.

И продолжает говорить о себе в третьем лице.

Раздраженная, я стучу по столу, постукивая ногтями по деревянной столешнице.

— Ты закончил? Мне становится скучно.

— Да, дай мне еще секундочку, детка. — Он одаривает меня улыбкой, которая должна быть очаровательной. — Дела команды.

Лучше бы я не выходила с ним.

Все бы отдала, чтобы сейчас уютно устроиться на диване с Эллиотом, смотреть шоу или читать книгу — чего я не делала целую вечность.

Рекс кладет телефон на стол, готовый, наконец, уделить мне все свое внимание.

— Итак, давай веселиться.

— Неужели? Думаешь, это весело? — Я наклоняюсь вперед. — Ты всегда так делаешь на свиданиях?

— Привожу сюда девушке? Угу. Это идеальное место. Я могу сидеть и смотреть игру, повсюду телевизоры с плоским экраном, а девушки могут сидеть и смотреть на меня. Беспроигрышный вариант.

— Ты меня разыгрываешь? Ты не мог это сказать. — Я откидываюсь обратно в кабинку, смеясь, ударяюсь о спинку дивана. — У тебя есть лист бумаги и ручка? Я хочу это записать.

Классика.

Я вытираю слезы, которые теперь текут из уголков моих глаз, решив запомнить каждую часть этой ночи.

Не могу быть серьезной с этим парнем.

Его слишком много.

И он искренне уверен в том, что говорит.

— Могу я задать тебе вопрос?

—Точняк.

Точняк? Я мысленно закатываю глаза. Никто больше не использует это слово.

— Я кое-что слышала и хотела бы получить разъяснения.

— Что? — Рекс настороженно изучает меня, положив руку на спинку сиденья. — Например?

Я благодарю официантку, когда она ставит наши закуски, а затем сосредотачиваю свою энергию на паршивце, сидящем напротив меня.

— Я слышала, что в прошлом году ты подшутил над парнем из команды по борьбе. Что это было?

— О боже, моя репутация опережает меня! — Он смеется. — Ты слышала об этом? Это было легендарное безумие.

— Легендарное, да?

— Анабелль, ты сидишь напротив легенды. Очевидно, если ты слышала об этом, то все будут говорить об этом годами.

— Говорить о чем?

— Ладно, значит, там был новый парень. И он жил со мной и моим соседом по комнате, потому что никого не знал в Айове. — Рекс берет куриное крылышко, макает его в соус и откусывает. Жует. — Во всяком случае, чувак никогда не с кем не выходил, понимаешь? Никогда. Мы с моим соседом по комнате решили ему помочь.

Я киваю.

— Хорошо, и?

Рекс вытирает салфеткой соус в уголке рта.

— Мы бухали всю ночь и решили написать объявление. Затем прокрались в общежития без удостоверений личности. Цыпочка на стойке регистрации была помешана на моем соседе по комнате.

— Угу.

— Мы сделали копии того флаера…

— Что там было написано?

— Дай подумать. — Он смотрит в потолок, щурится, напряженно думает. — Ты та счастливица, которая может сорвать вишенку нашего соседа по комнате! Требования: у тебя должен быть пульс. Он ответит орально.

— Он правда был девственником? — Не то чтобы это имело значение, но раз уж он заговорил об этом…

— Нет, не думаю. Это был наш маркетинговый крючок, просто чтобы заманить широкую аудиторию, понимаешь, что я имею в виду? Девушки западают на девственников.

— Правда? — Для меня это новость.

— О да, конечно. И все это взорвалось. Телки писали и звонили без остановки, желая тр*хнуть его. В общем, полный успех.

— Разве писать настоящий номер телефона на плакатах — это не вторжение в частную жизнь?

— Все абсолютно законно.

— Серьезно? — Я делаю мысленную пометку поискать информацию на эту тему позже, пока Рекс продолжает свой рассказ.

— Так или иначе, все закончилось счастливо, потому что у него теперь есть девушка, и они тр*хаются.

— Уверен, что он съехал не из-за розыгрыша?

— Ни в коем случае, он должен поблагодарить нас. Мы его свахи. Без этих листовок он бы никогда не связался со своей девушкой. Она была одной из цыпочек, которые писали ему.

О.

Что ж.

Как интересно.

— Вы с ней дружите?

— Нет, она нас ненавидит. — Гандерсон смеется громко и так весело, что я смеюсь вместе с ним. Я имею в виду, да ладно — как можно удержаться? Нужно быть холодным, как лед, чтобы не найти этого парня хоть чуточку забавным.

Он полный тупица.

Могу с полной уверенностью сказать, что Рекс Гандерсон считает себя королем розыгрышей и не видит ничего плохого в том, чтобы совершать их. По его мнению, это безобидные забавы. Правда относительна? Я очень развлекаюсь, на сто процентов.

Не смогла бы придумать такое дерьмо, даже если бы попыталась. И хочу залезть в его мозг и выяснить, что заставляет его работать таким образом.

— Есть еще что-то? В прошлом году были еще приколы?

— Дай подумать… после того, как я съем это куриное крылышко.

Он запихивает одно в рот целиком.

Жует. Глотает.

Хватает еще одно и повторяет весь процесс.

Вытирается салфеткой, постанывая от удовольствия.

— Черт возьми, они хороши. Я мог бы есть здесь каждый вечер.

Да, может, потому что это дешевый бар, где подают дешевую жареную еду, а не настоящий ресторан.

Я протягиваю ему влажную салфетку.

— Ты что-то говорил?

— Правильно, приколы. О! Да. Однажды я привез подругу моего соседа по комнате в хижину и оставил ее там с ним наедине, без машины.

Я моргаю.

— Что?

— Да. Я сказал его девушке… Ну, она тогда еще не была его девушкой. Кажется, в то время они еще не тр*хались... — Рекс делает паузу, слишком напряженно думая. — Нет, они определенно еще не встречались. Поэтому я рассказал ей слезливую историю об этих выходных в коттедже тренера Доннелли. И сказал, что все подруги будут там — на самом деле их там не было, — и если она не хочет, чтобы он был единственным неудачником там без кого-либо, то должна поехать и удивить его.

— Неужели?

— Точно.

— И что? — Господи, ближе к делу! Эта история длится вечно.

— И я подвез ее. Потом, когда они поднялись наверх, чтобы отнести ее багаж, мы исчезли. Оставили их там вдвоем. — Еще одна пауза, чтобы он смог умять еще несколько крыльев. — Черт, он был так зол, что я боялся возвращаться. Кроме того, я был не один, так что это не целиком моя вина.

— Чья это была идея?

— Ну, моя, но кое-кто мог меня остановить.

Я искренне думаю, что Рекс Гандерсон просто беспечный человек. Он эгоистичен и бессердечен, думает только о себе.

Дело не в том, что он не задумывается о последствиях, а в том, что живет настоящим.

Живет ради удовольствия.

Думает, что почти непобедим.

Интересно, что нужно сделать, чтобы сломить этого парня? Что должно произойти, чтобы заставить его взглянуть на себя со стороны? Заставить измениться?

Посидев с ним и услышав его рассказ, я не уверена, что ответ — время.

Может быть, зрелость?

— После этого он съехал?

— Да, вскоре после того, как закончился семестр.

— И теперь у тебя и твоего соседа есть лишняя комната?

— Да.

— Большая комната.

Он перестает макать сельдерей в соус и смотрит на меня.

— Да, большая комната.

— Знаешь, не так давно мне нужно было где-то жить. — Я невинно улыбаюсь, вертя соломинку. — Я могла бы занять эту большую комнату.

— Без шуток? Это было бы круто — иметь соседку по комнате.

Я съеживаюсь, гадая, каково это — жить с таким идиотом, как Рекс, и таким ослом, как Эрик Джонсон. Это был бы кошмар. Бьюсь об заклад, они полные неряхи, небрежные и невнимательные.

— Круто… Хм, я бы не была так уверена. Как давно вы пылесосили?

— Пылесосили?

Откидываю голову назад, когда пузырь смеха поднимается к горлу.

— Знаешь, пылесос, устройство, которое высасывает грязь и крошки с пола, поддерживает в доме чистоту.

— Не думаю, что он у нас есть.

Нет пылесоса?

— А как вы убираете?

— Что убираем?

— Э-э, дом?

— О. Иногда, когда у нас ночуют девушки, мы заставляем их прибраться в ванной и прочее дерьмо, прежде чем уйдут утром.

— Серьезно?

— На самом деле это довольно удобно и намного дешевле, чем нанять кого-то.

— Не могу поверить, что ты только что это сказал.

— Что? Ты никогда не слышала о найме кого-то, чтобы убрать дом?

— Нет, не то. Я не могу поверить, что ты сказал, что есть девушки, с которыми ты занимаешься сексом, убирающие ваш дом утром. Мы же на свидании.

Рекс Гандерсон делает глупое выражение лица.

— Я никогда не попрошу тебя мыть мой туалет, это я тебе гарантирую.— Он подмигивает.

Я не могу перестать смеяться.

— Ты... я даже не знаю, что сейчас сказать о тебе.

— Поверь мне, многие до тебя приходили, пытались и терпели неудачу.

Не знаю, почему, но это заставляет меня смеяться еще сильнее.

Гандерсон привел меня в байкерский бар.

Отлично.

Лучший способ ухаживать за девушкой, Гандерсон.

Он исчез в толпе, вероятно, чтобы поболтать и принести нам «взрослые» напитки, хотя теперь, когда я думаю об этом, он не спросил, чего я хочу.

Какой джентльмен.

Оглядываю толпу; количество тел, упакованных в помещение, далеко за пределами возможностей. Яркие синие огни пульсируют, громкая музыка вибрирует в динамиках.

— Каков вердикт? — спрашивает глубокий голос возле моего уха, теплое дыхание касается внешней оболочки и щекочет мою шею.

Меня бросает в дрожь. Я покачиваюсь и хватаюсь за моего соседа по комнате.

— Черт! Боже, не подкрадывайся к людям, Эллиот! И никогда не делай этого дома, или у меня будет сердечный приступ.

Его присутствие дает моему сердцу толчок, вызывая легкое сердцебиение, с которым я недавно познакомилась.

— Как я могу подкрасться к тебе в таком месте? Здесь же все битком! — Ему приходится наклонять голову, чтобы я могла его слышать, и меня не пугает его близость.

Ни капельки.

Потому что Эллиот Сент-Чарльз начинает мне нравиться. Он вызывает мурашки по коже. Я лежу без сна, глядя в потолок, напряженно прислушиваясь к звукам его…

— Где твоя пара? — спрашивает он, подчеркивая последнее слово воздушными кавычками, сардонически ухмыляясь. — Я видел, как он убежал, как маленькая крыса.

— Мне пришлось уйти в уборную, а он, возможно, пошел за напитками, не уверена на сто процентов.

— Ты ничего не будешь пить из его рук. Ни за что.

Я наклоняюсь, чтобы услышать его.

— Что ты имеешь в виду?

— Алло, наркотики для изнасилования на свидании? Я ничего не знаю об этом чуваке, кроме того, что он полный придурок, но я определенно не стал бы ничего пить от него.

Я закрываю рот рукой, широко раскрыв глаза.

— О боже, ты прав! Я не подумала об этом.

— Я не говорю, что он собирается это сделать, или что он из таких парней, просто будь осторожна.

Я встаю на цыпочки и целую его в теплую щеку. Мои губы задерживаются возле его уха.

— Спасибо за то, что присматриваешь за мной.

Когда Эллиот смеется, я смеюсь в ответ, наши глаза встречаются в тусклом голубом свете этого сомнительного бара.

— Тебе было весело?

— Рекс Гандерсон не ужасен, он просто... — Я поджимаю губы. — Чуточку бестолковый.

— Чуточку?

Я поднимаю руку, показывая на пальцах.

— Немного сумасшедший, немного наивный — не звездная комбинация.

— Думаешь? — Эллиот невозмутим.

Я оглядываю периметр.

— Ты здесь с кем-то?

— Честно? Нет. Я пытался привлечь моих старых соседей по комнате, чтобы присоединиться ко мне в этой разведывательной миссии, но они оба сейчас заняты.

— Чем?

Эллиот высокий, поэтому ему приходится наклоняться ко мне, пока я не почувствую его тепло в своем личном пространстве.

— Мой старый сосед по комнате Себастьян и его девушка поехали навестить его родителей, а Зик, ну... думаю, он планирует что-то для своей девушки. Не знаю, похоже, он собирается сделать предложение.

Мои брови взлетают вверх.

— Предложение? Брак?

Эллиот хихикает. Я не слышу, но вижу юмор, отражающийся в его глазах.

— Да, брак. Я имею в виду, ты не представляешь, как далеко продвинулся этот парень, а он был настоящей проблемой.

— Я его видела однажды. Он до сих пор помогает моему отцу. Папа сказал, что Зик проводит безумное количество времени со своей девушкой, и это положительно на нем сказалось. Ее зовут Вайолет, верно?

— Да, Вайолет.

— Сколько им лет?

— Двадцать два, скоро исполнится двадцать три.

— Поразительно. Должно быть, они действительно любят друг друга.

— По уши. — Эллиот переводит взгляд на кого-то вдалеке. — Черт, твоя идиотская пара идет. Я быстро поболтаю с ним, прежде чем уйти.

Я в подозрении сужаю глаза.

— Будь милым.

— Хочешь, чтобы я был милым? Зачем?

— Думаю, что Рекс ничего не может с собой поделать, Эллиот. Я пришла к выводу, что ему не хватает гена здравого смысла.

— Не обещаю быть милым, но сделаю все, что в моих силах.

Я похлопываю его по предплечью. Сжимаю.

— Знаю, что так и будет.

— Но я, наверное, буду козлом.

— Эллиот!

— Что?! Я ничего не смогу с собой поделать. Мне скучно, дай мне повеселиться.

— Ты хуже всех.

Он щелкает меня по носу.

— Остановись. Лесть тебя не красит.

Эллиот

— Вы двое кажетесь довольно дружелюбными. В чем дело?

Я подхожу к Рексу Гандерсону, самому популярному и непопулярному парню в кампусе. Он только что вышел из туалета, все еще возясь с подолом рубашки. Застегивает ширинку.

Видит меня.

— Привет, Эллиот, как дела?

— Нормально, просто заскочил проведать соседку, потому что мне нечем заняться, и я такой хороший друг.

— Что ты имеешь в виду?

— Разве Анабелль не сказала тебе? Я ее сосед по комнате.

— Сосед по комнате? — Он выглядит сбитым с толку.

— Сосед по комнате. Знаешь, мы живем вместе.

— Ты живешь с Анабелль? — Он делает паузу, почесывает яйца. — За ужином она упоминала, что отчаянно нуждалась в жилье, но не сказала, что живет с тобой. Думаю, она не лгала о своем отчаянии.

Он ухмыляется.

Идиот.

— Все в кампусе слышали, что у вас с Джонсоном есть свободная комната, или ты все еще в игре, чтобы заполучить большую комнату для себя?

Рекс понимает мою игру слов и смотрит на меня, прищурив свои глаза-бусинки.

— Ее отец знает, что она живет с парнем?

— Это не твое дело, но да, он знает. Что бы ты сделал, если бы он не знал? Наябедничал на нее?

Гандерсон недоверчиво усмехается.

—Тренер Доннелли ни за что не согласится, чтобы Анабелль жила с парнем.

— Как насчет того, чтобы заняться своими делами, Гандерсон?

Рекс игнорирует меня.

— На что это похоже?

— Я только что сказал — не лезь не в свое дело.

— Она уже забралась к тебе в постель? Чувак, это было бы чертовски круто.

Прежде чем он успевает сказать хоть слово, я оказываюсь в его личном пространстве, прижимаясь грудью к его груди.

— Скажи еще одно слово, и я…

Гандерсон поднимает руки сдаваясь.

— Эй, эй. Чувак, что с тобой сегодня? Между тобой, Осборном и Дэниелсом я всегда считал тебя джентльменом, кажется, я ошибался.

— Наверное, да, а может, ты мне просто не нравишься. Никогда не нравился.

Парень закатывает глаза, заглядывая мне через плечо.

— И я очень расстроен.

Почему этот парень так чертовски бесит?

— Приятного вечера. Это будет твое единственное свидание с ней.

— Как будто это зависит от тебя. — Он фыркает. — Подожди секунду... — Рекс отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза. — Ты... ты! Ты ревнуешь?

— Не глупи, Гандерсон. Никто не ревнует.

— Так и есть. Ты завидуешь, что я здесь на свидании с Анабелль Доннелли.

Он задел за живое и знает это, маленький ублюдок.

— Нет, у меня проблема с тем, что ты лживый подонок, который встречается с ней только для того, чтобы завоевать спальню побольше.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Все, бл*дь, знают, Гандерсон. Это только вопрос времени, когда узнает тренер.

Но он больше не смотрит мне в глаза, а осматривает комнату в поисках выхода из этого разговора.

Я встаю прямо перед его лицом, чтобы он слышал каждое мое слово.

— Если ты хоть на секунду думаешь, что я не слежу за тобой, как ястреб, то ты сошел с ума.

— В чем твоя чертова проблема, парень? — Рекс вскидывает руки. — Я ничего тебе не сделал, и никто с ней не спал. Поверь мне, она отправила Джонсона в дом своего гр*баного отца, чтобы он не подходил к ней с десятифутовым членом.

Он смеется над собственной шуткой, тупой идиот.

— Ты слишком глупой, чтобы держаться от нее подальше. Просто не можешь перестать делать глупости, да? Сначала то дерьмо с твоим старым соседом по комнате Рабидо, теперь вот это дерьмо с Джонсоном. Вы не первый раз выкидываете такой трюк, и если хотите остаться в живых, вы извинитесь перед ней, потому что, как только ее отец узнает об этом, тебя растопчут вместе с этим гаденышом Джонсоном.

Даже при тусклом освещении бара Гандерсон бледнеет и с трудом сглатывает. Нервозно.

— Я ничего не сделал, — убежденно повторяет он. Затем решительно кивает. — Может, тебе лучше слезть с моей задницы, пока я не пожаловался вышибале, что ты меня донимаешь.

— Ты в полном дерьме. — Я поднимаю руку и кладу свою огромную ладонь на его костлявое плечо. — Считай это дружеским предупреждением, хорошо?

Я расправляю воротник его рубашки поло, желая ударить кулаком в лицо.

— А теперь веди себя нормально и улыбайся, потому что я обещал Анабелль сегодня вечером вести себя хорошо. — Отстраняюсь и смотрю на него долгим взглядом. — Держи свой член и руки при себе, неудачник.

— Я не…

— Руки при себе, мать твою.

— Господи, Сент-Чарльз, ты всегда был таким же придурком, как Осборн и Дэниелс?

— Да. Очевидно, я учился у лучших.

ГЛАВА 17

Эллиот

Играть в рыцаря в сияющих доспехах утомительно.

Я лежу на кровати, в доме кромешная тьма, если не считать мерцающего телевизора в углу комнаты, когда краем глаза вижу, как мимо на цыпочках проходит Анабелль.

Тихо, как церковная мышь, но недостаточно тихо.

— Псс. Ты все еще не спишь? — я зову ее голосом чуть громче шепота. Мы оба не спим, но свет выключен. Настроение требует этого, время сна пришло и ушло несколько часов назад.

— Я хотела пить, — шепчет она. — Иду на кухню. Я старалась не беспокоить тебя, если ты спишь. Не знала, что ты проснулся.

— Да, не могу уснуть.

— Было бы лучше, если бы телевизор не был включен. — Ее взгляд останавливается на плоском экране, затем смотрит на меня, сузив глаза. — Подожди секунду. Ты смотришь наше шоу без меня? Ты сказал, что подождешь!

Вот дерьмо.

Я съеживаюсь. Кажется, попался.

— Прости! Это сводило меня с ума, а ты была у своего отца последние несколько ночей, так что я не выдержал.

— Эллиот, мне тоже интересно! — Ее руки скрещены на груди, тонкая сексуальная майка не скрывает очертания ее груди. — Я чувствую себя преданной. Что это за друг такой?

— Я только начал!

— Это не делает поступок правильным! Как мне тебя простить?

— Хочешь, я перемотаю?

В дверях Анабелль закатывает глаза.

— Ну, конечно, мотай назад! Хочешь что-нибудь из кухни?

— Нет, я в порядке.

Моя соседка по комнате ненадолго уходит, топот ее босых ног в коридоре возвращается через несколько минут.

Поставив стакан с водой на прикроватный столик, девушка забирается ко мне в постель — и я не чувствую, что это вторжение в мою личную жизнь, просто все по-другому.

И давайте посмотрим правде в глаза, мне никогда не угрожала нелепая сексуальная привязанность к моим последним соседям по комнате, как с этой.

— Не возражаешь, если я залезу под одеяло?

— Нет, конечно, нет.

«Пожалуйста», — мысленно добавляю я, — «чтобы не сидеть и не пялиться на твои длинные гладкие ноги».

На четвереньках, задницей вверх, Анабелль откидывает покрывало, чтобы присоединиться ко мне. Майка, которая на ней, опускается, давая мне четкий вид на ее декольте. Я пытаюсь отвести взгляд, когда ее грудь колышется под тканью.

— Боже мой, здесь так тепло. — Она взбивает подушки за головой, прислоняя их к изголовью кровати, чтобы лучше видеть телевизор, скрестив руки на груди. — Эта кровать намного удобнее моей. Она такая большая, что я могу потеряться здесь.

— Верно. — Потому что, в самом деле, что еще можно сказать?

Я едва могу сосредоточиться на пульте дистанционного управления в моей руке, нащупывая кнопку паузы. Нажимаю воспроизведение, делая все возможное, чтобы устроиться на моей стороне кровати.

На моей стороне кровати.

Это звучит так... постоянно.

Моя сторона. Ее сторона.

«Прекрати это дерьмо, Эллиот».

Господи, если бы парни увидели меня сейчас, они бы хохотали до упаду от того, как неловко себя веду. Любитель.

Я украдкой бросаю взгляд на Анабелль, затем сосредотачиваюсь на шоу, которое мы начали смотреть вместе по ночам, обычно два эпизода подряд, иногда три, пока один из нас не слишком устает, чтобы продолжать смотреть.

Мы на четвертом сезоне шоу, демонстрирующего гипер-дисфункциональную семью, живущую в городе, терпящую один испорченный сценарий за другим.

Это захватывающе. Мы не можем перестать смотреть.

— Это была твоя нога? — Анабелль смеется. — Прекрати, холодно!

— Прости.

— Хочешь, я тебя согрею? — шутит она, ее пальцы ног шевелятся под одеялом, в опасной близости от моих. Она зарывается поглубже в мои одеяла, совсем как в ту ночь, когда я принес ее в дом, когда она вырубилась у меня на руках.

Плюхнувшись на бок, она подпирает щеку рукой, наблюдая за мной.

— Я говорила тебе, что получила свои бутсы по почте сегодня? И маме удалось найти мои щитки и носки. Они ярко-розовые в черный горошек. — У нее низкий смех.

Милый.

Я смотрю на нее, пораженный тем, насколько она расслаблена по сравнению с тем внутренним смятением, которое чувствую я. Серьезно, она, кажется, совсем не волнуется, лежа так близко ко мне.

— Не смей засыпать на мне. Мы смотрим это шоу всего десять минут, и ты заставишь меня смотреть его с самого начала.

Ее губы изгибаются в кошачьей улыбке.

— Наверное, это правда.

Она не привередлива и не слишком требовательна, но ей нравится знать, что происходит в ее любимых шоу. Ненавидит, когда я смотрю без нее. Заставляет меня перематывать назад, если я или она говорим во время важных частей.

— Почему она встречается с ним? Скажи мне, почему, — говорит моя соседка по комнате телевизору. — Клянусь, если она все испортит со Стивом, я буду так зла.

Я оглядываюсь на нее.

— Я думал, ты ненавидишь Стива.

— Да, но из всех парней, с которыми она продолжает тр*хаться, он мне нравится больше всех.

— Но он преступник, а на прошлой неделе ты сказала, что он слишком тощий.

— Так и есть.

— В этом нет никакого смысла.

Анабелль вздыхает.

— Я просто не могу видеть узкие джинсы на парне, ясно? Это странно.

— Я ношу узкие джинсы.

— Нет, не носишь. Твои сужаются — это огромная разница.

Я не собираюсь спорить, когда понятия не имею, о чем она говорит.

— Хочешь, я перемотаю то, что мы пропустили?

— Да, пожалуйста. — Анабелль жеманно улыбается, уткнувшись носом в мои простыни, и я действительно слышу ее вдох. — Они так хорошо пахнут.

— Эм, спасибо. — Я делаю паузу. — Спасибо, что выстирала их в эти выходные.

— Спасибо, что притащил мусорные баки вчера, когда была моя очередь.

— Без проблем.

Была ее очередь — я знаю это, потому что она составила график, когда переехала, чтобы мы могли разделить ответственность. Есть только пять обязанностей, но если график заставляет ее чувствовать, что она вносит свой вклад, я был бы идиотом, чтобы жаловаться.

Я перемотал назад, зашел слишком далеко и нажал кнопку воспроизведения. Мы снова смотрим в тишине, пока я не задаюсь вопросом вслух:

— Женщин реально привлекают парни, которые выглядят так?

— Пфф, нет.

— Каждый парень, с которым она встречается, похож на подонка. Я не понимаю.

— Это подделка, Эллиот.

— Я знаю, Анабелль. Я просто высказываю наблюдение, — закатываю глаза. — С кем бы ты встречалась из всех ее парней?

— Фу. Ты заставишь меня выбирать из этих парней? Я не могу. Лучше бы меня стошнило.

— Просто выбери одного.

— Ладно. Я бы выбрала Гаса. Не потому что хочу, а потому что ты вынуждаешь меня. — Она перекатывается на спину и смотрит в потолок. — Мы не будем спать всю ночь, если продолжим разговор.

Я нажимаю перемотку.

— Может, просто выключить?

— Да, возможно. Я устала. Душа не лежит.

Мы смеемся, и она садится, чтобы выпить воды. Откидывается на мои подушки, волосы собраны на макушке в беспорядочный пучок, мотаясь из стороны в сторону, когда она двигается.

— Пожалуй, я вернусь в свою комнату.

Я колеблюсь, не желая, чтобы она уходила, уже скучая по ней, но не зная, уместно ли просить ее остаться на ночь.

Выпаливаю как бы невзначай

— Неа, тебе же комфортно. Если пообещаешь держать руки при себе, можешь оставаться здесь.

— Да, пожалуйста. Я слишком ленива, чтобы пройти по коридору.

— Целых десять футов?

— Это так далеко. — Анабелль хихикает в темноте, когда я нажимаю кнопку питания, и мой телевизор выключается, погружая комнату в темноту.

— Поразительно. Здесь так темно. — Ее голос прорезает ночь.

— А в твоей разве не темно?

— Не так. У меня за окном уличный фонарь, который зачастую не дает мне спать. На днях я закажу шторы или, может быть, куплю себе маску для сна.

— Я могу помочь повесить шторы.

Ее рука находит меня в темноте, поглаживая предплечье. Бицепс. Сжимает.

— Спокойной ночи Эллиот.

Я зеваю, лежу ровно, переворачиваюсь на бок, лицом к двери.

— Спокойной ночи, соседка.

Еще один тихий смешок, и она тоже зевает.

— Мне нравится, когда ты меня так называешь.

— Правда?

— Да. Не знаю почему. Я не особо люблю прозвища, но… рада, что живу здесь.

В комнате тихо, я думаю, что сказать дальше.

— Я тоже.

Анабелль

Я не знаю, сколько было времени, когда мы оба заснули, но в какой-то момент посреди ночи мы притянулись друг к другу, чего никогда не делала раньше, когда лежала в постели с другим человеком. Я завернута, как крендель.

Не знаю, когда перекатилась ближе к нему, или когда моя щека нашла место над его подмышкой, расположившись там... или когда я закинула ногу ему на бедро, устроив ее между его ног.

Ладонь распласталась по его грудной клетке.

Его рука обнимает меня, притягивая к себе.

Когда мы прижались друг к другу?

Это вообще имеет значение?

Его тело такое теплое, и я не спешу распутываться, довольствуясь ритмичным стуком его сердца. Оно бьется относительно медленно, так что, даже не глядя, я знаю, что он все еще спит.

Бу-бух, бу-бух, бу-бух.

Устойчиво.

Постоянно.

Прямо как сам Эллиот.

За несколько коротких недель он стал не просто моим соседом по комнате, он стал моим другом. Большой. Сильный.

Твердый.

Каждый мускул на нем тверд и подтянут. Загар от игры в футбол без рубашки, украшает верхнюю часть его точеного тела, не слишком твердого, не слишком мягкого.

Идеально.

Глаза все еще закрыты от утреннего солнца, кончики пальцев исследуют меня. Мягко дрейфуют с места на грудине, скользят по грудной клетке, вжимаются в горячую плоть медленными, ленивыми кругами.

Бу-бух-бу-бух-бу-бух.

Его сердцебиение учащается.

Моя рука пробегает по его коже, вверх по ключице. Пространство между шеей и плечом, томно и чувственно, назад к груди.

От него хорошо пахнет.

Я всегда это замечаю, но особенно, когда мы лежим на его кровати и смотрим телевизор, каждый раз, когда он ворочается на кровати. Свежий, как душ, как мыло — ни одеколона, ни спрея для тела. Только вода, мыло и он.

Приоткрываю веки, когда скольжу пальцами по нижней части его груди, осторожно смотрю на его лицо.

Он проснулся. Бодрствует. Массивная ладонь начала неторопливо поглаживать вверх и вниз по моей спине, его прикосновение оставляет горячий след.

Когда мой большой палец ласкает его сосок, мои взгляд путешествуют вниз по его длинному, худому торсу, останавливаясь на передней части его спортивных штанов, на твердом члене.

Бу-бух-бу-бух-бу-бух.

Прикусив нижнюю губу, я продолжаю ласкать его кожу. Грудь, грудина, живот. Он такой гладкий — у него почти нет волос, ничего, кроме сексуальной дорожки, сбегающей от пупка вниз. Волоски там светло-коричневые и выглядят мягкими, и исчезают в том таинственном месте, на котором я не могу не зацикливаться.

Счастливый путь. Стезя удовольствия. Дорога в рай.

Оу!

Мы даже не флиртуем. Я не должна смотреть на товар.

Ну, мы иногда флиртуем, но не в традиционном смысле. Рутина, в которую мы попали, выходит за рамки комфорта. Так мило, что он заботится обо мне, когда мы только соседи по комнате, покупает мои любимые блюда и оставляет свет включенным, чтобы мне не пришлось возвращаться в темный дом. Оставляет мне записки вместо того, чтобы просто написать сообщение.

Милые маленькие заметки с улыбающимися лицами на зеркале в ванной комнате.

Дважды он провожал меня в класс.

Дважды я провожала его до дома.

На прошлой неделе, когда я узнала, что он задержится допоздна в учебной группе, сделала ему бутерброд, чтобы он не голодал. Вчера, когда опаздывала, он стоял у двери, держа мой рюкзак, и смотрел, как я носилась по гостиной, отчаянно пытаясь надеть туфли. В конечном итоге подвез меня, чтобы меня не заперли в классе из-за опоздания.

Бу-бух-бу-бух-бу-бух.

Его сердце колотится, и я не уверена, хочу ли перестать прикасаться к нему, хотя мы официально пересекли невидимую черту, через которую не можем вернуться.

Рука Эллиота продолжает гладить мою спину, скользя вверх и вниз по ребрам, его ладонь такая большая. Массивные руки касаются моей кожи, пальцы играют с подолом майки. Скользят под материалом, поднимая его вверх, оставляя горячие, обжигающие линии на моем позвоночнике.

Его рука останавливается под моей грудью. Большой палец гладит вперед и назад, задевая нижнюю часть груди.

Именно тогда наши глаза, наконец, встречаются.

Хотела бы я прочесть его мысли или заглянуть в его душу, потому что не могу прочитать выражение его лица. Томные, полуприкрытые глаза, его рот — те губы, которые я тайно хотела поцеловать — бесстрастен.

Мы не разговариваем. И не обязаны.

Мне нечего сказать, чтобы не было неловко, поэтому я держу рот на замке и концентрируюсь на том, как Эллиот чувствуется рядом со мной. Каково это — быть в его сильных руках.

Каково это, когда его рука почти касается моей груди.

Снова взглянув вниз, я чувствую себя немного виноватой, что у него стояк, и мы еще не дошли до того момента, когда я могла бы что-то с этим сделать. Так что я просто наблюдаю, как он дергается каждый раз, когда я касаюсь его где-то выше талии.

Бу-бух-бу-бух-бу-бух.

Сердце колотится, но я не уверена, его это или мое.

Не уверена, чье сердце бьется быстрее.

ГЛАВА 18

Эллиот

Сегодня утром произошла перемена.

Я чувствую это в воздухе, когда мы готовимся к нашему футбольному матчу, застенчиво улыбаясь друг другу и шутя всю дорогу до моей машины.

Украдкой бросаю на нее взгляд поверх капота машины, когда она забирается внутрь, ее длинные волосы собраны в конский хвост, ее глупая ухмылка сбивает меня с толку.

Мы слушаем музыку по дороге в парк, окна опущены, прохладный ветерок развевает конский хвост Анабелль длинными прядями вокруг ее лица. Время от времени она оглядывается на меня и улыбается, прикусывая нижнюю губу, прежде чем отвернуться к окну.

Что это за взгляд? Она флиртует? Или просто хочет быть милой?

Боже, я не уверен.

Мне нужно гр*баное руководство.

На поле мы делимся на команды. Нас сегодня двадцать пять человек, так что мы разделились почти поровну. В итоге я оказываюсь в одной, Анабелль в другой, и мы вместе разминаемся, как только она завязывает бутсы.

Она такая чертовски милая.

Такая красивая.

Ее черные футбольные шорты тонкие, носки, которые она подтянула к икрам, ярко-неоново-розовые и усыпанные черными точками. Серая футболка с надписью «Потеет, как грешница в церкви», поверх нее желтый передник, бретельки спортивного лифчика выглядывают из-под воротника.

Подайте на меня в суд за то, что я заметил.

Бок о бок мы бегаем трусцой по полю, конский хвост Анабелль колышется всю дорогу. Так весело и мило, и я рад играть против нее сегодня.

Это ее первая игра с нашей группой, и могу сказать, что она нервничает, потому что не переставала болтать все три круга, которые мы сделали.

— Что, если я случайно выведу тебя в аут, когда буду использовать свои милые, сладкие движения на тебе?

— Что за движения? Это, знаешь ли, игра по правилам, а не бандитский стиль.

Она поворачивается и бежит спиной назад.

— Ну, не знаю. Сначала я бы набросилась на тебя вот так, — она сворачивает, — а потом вот так бы тебя обставила.

Анабелль постукивает пальцами ног, имитируя быструю работу ног, которую мы используем во время игр, грудь подпрыгивает под рубашкой.

Я отвожу глаза.

— Ты не должна выбалтывать мне все свои лучшие сценарии.

— Ты еще ничего не видел.

— Больше дела, меньше слов, Доннелли. Игра еще даже не началась — не слишком ли рано для пустозвонства?

Раздается ее смех.

— Никогда не рано для пустых разговоров, Сент-Чарльз.

Мы еще раз пробегаем по полю, прежде чем судья, который просто еще один игрок, добровольно вызвавшийся судить, свистит в свисток. Анабелль находится в центре поля, где чувствует себя наиболее комфортно, в то время как я играю свободным защитником возле противоположных ворот.

Свистит свисток.

Ноги двигаются.

Сорок пять минут спустя первый тайм закончился, начался новый. Мы не делаем больших перерывов и не останавливаемся на тайм-ауты, потому что никто не хочет, чтобы игра длилась всю ночь.

Это быстро развивающееся и веселое действо, с большим количеством стеба.

Я слышу, как Анабелль смеется над Дэвином, две пары глаз смотрят в мою сторону во время пенальти. Моя соседка по комнате бьет моего друга по плечу, пока они стоят вместе, образуя стену, чтобы заблокировать бросок.

Это не работает, и моя команда забивает.

Все пытаются вернуться на свои места.

В парке неровная почва, бегать по футбольному полю опасно, поэтому, когда Анабелль спотыкается и падает навзничь, я не удивляюсь. И достаточно близко, чтобы протянуть ей руку и помочь подняться.

Наши ладони сливаются вместе.

Я тяну.

Она встает. Смахивает траву с задней части, длинные ноги испачканы травой. Краснеет.

— Спасибо.

— Без проблем.

— Подожди. — Пальцами тянется к моим волосам. — У тебя травинка застряла прямо... здесь.

— Спасибо.

Анабелль улыбается.

— Без проблем.

Я смотрю, как она убегает, не сводя глаз с ее задницы. Длинные, как у жеребенка, ноги, шагают на ее сторону поля.

— Какого черта ты делаешь?

Чертов Дэвин.

Я поворачиваюсь и бросаю на него раздраженный взгляд.

— Разве ты не должен быть на другой стороне поля?

— Я занял место Брэндона, ему пришлось рано уйти на учебу. — Мой товарищ по команде смеется. — Вижу, ты уже подружился со своей соседкой? Оторви от нее глаза хоть на секунду, ладно?

— Заткнись.

Его смех громкий и чертовски раздражающий.

— Я знал, что она тебе нравится! Ты можешь лгать себе, но не мне.

— Я сказал, заткнись.

— Это чертовски мило, вот и все, что я говорю. — Он встает рядом со мной, слишком далеко, чтобы быть в правильном положении. — Как маленькие щенки!

Любопытство берет верх, я не могу не спросить:

— Над чем вы двое болтали во время пенальти?

Мои колени согнуты, глаза все еще прикованы к мячу.

— Очевидно, о тебе.

— Господи, Дэвин, ты можешь прекратить это дерьмо? Что ты сказал?

Он громко смеется.

— Я спросил, добрый и вежливый ли ты сосед по комнате.

— Ты гр*баный лжец.

— Да, я лгу. — Он фыркает, вытирая нос рукавом рубашки. — Я спросил, находит ли она тебя привлекательным, нравишься ли ты ей больше, чем друг.

— Какого черта! Зачем ты это сделал?

— Потому что мне любопытно, и я знал, что у тебя кишка тонка. Не ври, бл*дь, и не говори, что твой член не встает при мысли о ней. Она горячая.

Анабелль чертовски горячая, особенно в этих коротких футбольных шортах, с этими кокетливыми розовыми носками, подтянутыми до колен.

— Ну, и что она сказала, придурок? — Он сводит меня с ума.

— Как думаешь, что она сказала?

Я хочу задушить его прямо сейчас.

— Боже, как я тебя ненавижу!

— Неужели? Или ты хочешь, чтобы твои яйца были такими же большими, как мои? — Он хватает свой член через шорты, смеясь.

— Просто, бл*дь, скажи мне, что она сказала.

— Неа. — Он игнорирует меня, наблюдая за игроками, перемещающимися по полю. — Не скажу.

Фантастика.

Я не знаю, что со мной происходит. Анабелль круглосуточно у меня в голове.

Мы играем с огнем, и оба это знаем.

ГЛАВА 19

Эллиот

Когда я вечером вхожу в дом, Анабелль уютно устроилась в углу дивана, укрыв ноги одеялом, и держит в руке маркер над книгой, которую я никогда не видел.

Не могу прочитать название, но ярко-розовая обложка бросается в глаза. Поставив сумку у двери и скинув туфли, прежде чем войти в гостиную, я присоединяюсь к ней на диване, плюхаясь на противоположный конец.

— Эй.

Она смотрит на мои ноги, лежащие на кофейном столике, счастливая видеть меня.

— Привет. Добро пожаловать домой.

— Какого черта ты читаешь?

— Книгу? Купила на Озоне. — Она поворачивает обложку к себе, читая ее с усмешкой. — «Как отомстить кому-то и остаться на высоте».

— О господи.

Анабелль вздыхает.

— Да. Я думала обо всем этом фиаско с Эриком и Рексом и просто не готова отпустить это. Типа, не хочу быть психом, но не думаю, что они должны вести себя как полные придурки. Понимаешь, о чем я?

— Ненавижу даже спрашивать, но что сказано в книге, что ты должна делать?

— Ну, это не очень хорошие новости. — Анабелль откашливается, открывает книгу и проводит большим пальцем по одной из страниц. — Когда вы действуете в отчаянии, чтобы отомстить бывшему, это не только заставляет вас выглядеть сумасшедшим, но также может заставить вас выглядеть полным психом. Серьезно, вы лучше этого.

— Там так сказано? Серьезно?

— Да, серьезно. Это такой облом.

— Почему?

— Потому что все, что я исследовала, говорит мне отпустить все это. Это угнетает.

Пожимаю плечами.

— Я имею в виду... ты могла бы отпустить. Эти идиоты никогда не усвоят урок.

— О, и еще вот что! — Она театрально откашливается. — Пусть разбирается карма. — Анабелль фыркает, читая. — Вы не снимаетесь в кино — это реальная жизнь. Можете думать, что у вас есть инструменты, чтобы безупречно осуществить месть, но у вас их нет.

Книга падает ей на колени, и моя соседка бросает желтый маркер на кофейный столик. Он ударяется о твердую поверхность и отскакивает на пол.

— Откуда авторы знают, что у меня нет инструментов для безупречной мести? Они не знают меня и не знают моей жизни.

— У тебя есть инструменты?

— Нет, но они-то этого не знают. — Анабелль бросает книгу на диван рядом с собой. — Фу, я хочу вернуть свои деньги! Эта книга — мусор!

— Анабелль, тебе не кажется, что пора рассказать отцу?

— Возможно, но сначала я хочу изучить все варианты, и поправь меня, если ошибаюсь, но отомстить тем парням было твоей идеей.

— Нет, я хочу, чтобы они понесли ответственность за то дерьмо, которое творили, а не что бы ты мстила им. Им все сходит с рук. Если ты скажешь своему отцу, это положит конец всему.

— Эллиот, я встречалась с этим парнем, помнишь? Он достаточно безобиден. Честно говоря, думаю, что он просто довольно импульсивен. — Анабелль вытягивает руки над головой. Затем меняет тему. — У меня болит все тело. Я думала, что нахожусь в лучшей форме, но эти футбольные матчи надирают мне задницу.

— Может, расслабимся и посмотрим телевизор? Могу помассировать тебе спину, если хочешь.

— Да, боже мой, правда? Я бы с удовольствием! — Она садится прямо, оживленная, вскакивает на ноги. — Пошла надену пижаму. Знаю, что еще рано, но я устала, а потом ты можешь сделать мне массаж спины.

Она изображает счастливый танец на цыпочках в центре гостиной.

— Серьезно? Это все, что нужно, чтобы возбудить тебя? Обещание потереть плечи?

Она указывает пальцем в мою сторону, один глаз сужается.

— Ты сказал массаж спины.

— Семантика.

Моя соседка закатывает глаза к потолку.

— Три меня любым способом, встречаемся на кровати через десять минут. Я не упущу эту возможность — целую вечность никто не работал над моей спиной.

Три меня любым способом... встречаемся на кровати.…

«Вылезай из канавы, Сент-Чарльз. Она не это имела в виду».

Я знаю, но ничего не могу с собой поделать.

Тащусь за Анабелль по короткому коридору в свою комнату, закрывая за собой дверь, снимаю одежду, которую носил на занятия и во время учебы в библиотеке, из которой только что пришел.

Натягиваю темно-синие шорты, когда она стучит в дверь, щелкаю эластичным поясом и открываю дверь.

— О, я знала, что ты все еще... одеваешься. — Она пялится на меня, взгляд ее ярко-голубых глаза быстро скользит по моей обнаженной груди и животу, она стоит в пижамных шортах и майке. — Хочешь накинуть рубашку или еще что-нибудь?

— Все хорошо, я в порядке. Заходи и устраивайся поудобнее — ты всегда так делаешь.

Анабелль не обижается на мое добродушное поддразнивание.

— Ха-ха, но не возражай, если я это сделаю. — Она почти буквально бросается на мою кровать, приземляясь на живот, голова в изножье, лицом к телевизору. Подпирает подбородок руками, ждет меня. — Я принесла это.

Волшебным образом появляется бутылочка лосьона, брошенная на одеяло рядом с ней. Девушка потягивается, как кошка, проснувшаяся после долгого сна.

— На самом деле, это так увлекательно.

— Тебе легче всего угодить, клянусь.

— В основном. — Анабелль поднимает голову. — Если я не засну, я отплачу тебе тем же, обещаю.

— Тебе лучше не засыпать, черт возьми, мне никогда не массировали спину.

Это привлекает ее внимание, и она оживляется.

— Подожди, тебе никогда не делали массаж спины?

— Нет?

— Никогда?

— Нет.

— Ну, черт возьми, Эллиот? Как я могу, с чистой совестью, лежать здесь и позволять тебе гладить меня по спине, когда тебя никто никогда не гладил? — Она подпрыгивает, указывая на матрас. — Ложись на живот, я сделаю это первой.

Я протестующе машу руками перед собой. Последнее, что мне нужно, это ее теплые руки, блуждающие по моему телу.

— Нет-нет, не надо. Ничего страшного.

— Ты с ума сошел? Массаж спины — это лучше, чем оргазм. Ты первый, так что ложись.

— И ты называешь меня властным?

— Перестань тянуть время и ложись на кровать, Сент-Чарльз.

Я послушно забираюсь на середину кровати в одних спортивных шортах, свесив ноги. Матрас рядом со мной прогибается, Анабелль на коленях приближается ко мне.

Палец скользит по моей спине.

— Мне будет легче, если я сяду на тебя. Надеюсь, ты не против.

— Это одобренный метод?

— Нет, но мои руки устанут, если мне придется все время наклоняться над тобой.

— Делай что хочешь, мне все равно.

Я напрягаюсь, когда Анабелль перекидывает ногу через мое тело, оседлав мою задницу. Теплые ладони оказываются на пояснице.

— Ты так напряжен, Эллиот. Попытайся расслабиться, — воркует она, усугубляя ситуацию. — Наклони голову набок, вот и все.

Я слышу, как открывается бутылочка с лосьоном. Закрывается. Ладони моей соседки по комнате потираются друг о друга, согревая его.

— Извини, у меня нет настоящего массажного масла. Выбора у нас нет.

Когда ее руки касаются моей спины, я почти стону, это так чертовски приятно. Теплые. Гладкие. Давление во всех нужных местах, мягко вдавливаясь в мои мышцы.

Медленно.

Еще медленнее, лаская мои плечи, большие и указательные пальцы работают вместе, чтобы успокоить жжение на правой стороне.

— Разве это не здорово? — Ее мягкий голос врывается в тишину. — Ты расслабляешься. Это хорошо.

Я чувствую, как она наклоняется, когда ее руки двигаются вверх и вниз по моему позвоночнику, пока не останавливаются, паря у основания моей шеи. Большие пальцы поглаживают кожу ниже линии волос, туда-сюда.

Массируют.

Ее торс опускается, руки маневрируют по моим рукам, кладя их по бокам. Ладони скользят вверх и вниз по бицепсам.

Несколько минут она гладит мои руки и плечи. Затем скользит руками вниз по моим ребрам неторопливо, без спешки, извергая тихие жужжащие звуки из своего горла.

Я чувствую, как легко ее руки скользят по моему позвоночнику. Не двигаюсь, позволяя ей прикасаться ко мне, купаясь в этом.

Остаюсь неподвижным, когда девушка губами нежно прижимается к местечку на моем плече, где оно встречается с моей шеей, нос утыкается в мое ухо, ее груди трутся о мою спину, и что, черт возьми, это было? Что она делает, пытается свести меня с ума?

— Ладно! Готово! — Внезапно ее руки исчезают, и Анабелль соскальзывает с моего тела, как будто она только что не поцеловала меня, невинные глаза лани расширяются, когда я смотрю на нее. — Мне жаль, что прерываю, но я умираю, как хочу свою очередь. — Я смотрю, как она ложится рядом со мной, лицом ко мне, ухмыляясь. — Начнем, когда будешь готов.

Я неуверенно поднимаюсь на корточки.

— Ты же не думаешь, что я сяду на тебя?

Боюсь, что раздавлю ее, если сделаю это.

Она стреляет еще одной улыбкой.

— Можешь, если так проще. Ты не раздавишь меня. Я доверяю тебе.

Точно. Она доверяет мне, и какой лучший способ подтвердить это, чем мой член, впивающийся в ее задницу?

Да уж, не думаю.

Потянувшись к бутылочке с лосьоном — это масло ши, — я выжимаю приличное количество на ладонь, имитируя то, как она потирала руки, прежде чем начать массаж.

Готовлюсь положить руки ей на спину и останавливаюсь.

— Подожди, я только что понял, что у меня на руках весь этот лосьон.

— И?

— Куда мне их положить? — На ней топ, и теперь я не могу поднять подол, а то испачкаю. — Мне просто потереть твои руки или как?

Анабелль смеется, зарываясь лицом в мое одеяло.

— Нет, дурачок, засунь их мне под рубашку.

Под рубашку. Конечно.

— Понял.

Ее майка потрепана, подол у основания позвоночника, виднеется полоска кожи. Проведя пальцами по краю ткани, подушечками осторожно надавливаю на ее обнаженную плоть.

Застенчиво.

—Не стесняйся, немного лосьона на моей майке никому не повредит, — шепчет моя соседка по комнате, глаза уже закрыты, улыбка играет на ее губах. — Просто потри мне спину, не волнуйся о технике.

Я ужасен в этом.

— Ладно.

У меня нет выбора, кроме как зацепить ткань указательным пальцем, освобождая место для рук, давая им возможность скользнуть вверх, под ее топ. Они цепляются за хлопок один раз, размазывая. Дважды неуклюже пробиваются наверх.

Анабелль хихикает.

— Может, мне просто снять рубашку?

— Что? — Я правильно расслышал?

— Может, мне снять рубашку? Будет проще — у тебя такие большие руки.

У меня большие руки.

Ее кожа такая мягкая.

Гладкая.

Теплая плоть.

Идеальный позвоночник.

Я удивляюсь этому при ярком освещении моей спальни. Поразительно, насколько интимен этот момент, сколько веры и доверия Анабелль возлагает на меня.

У меня не было девушки очень давно, но я не помню ни одного такого интимного случая, даже во время секса.

Как завороженный, я смотрю, как она отворачивается, чтобы уединиться, снимает рубашку и отбрасывает ее в сторону. Снова устраивается на животе, подбородок упирается в руки.

Удовлетворенно вздыхает.

— Дай мне знать, если волосы помешают.

— Вовсе нет. — Они собраны у нее на голове, выбились несколько тонких прядей, и думаю, они щекочут ей шею.

Талия узкая, грудная клетка безупречного персикового цвета.

Ее груди сплющены, грудь сбоку создает великолепное отвлечение, когда я, наконец, кладу руки на ее кожу, твердо потирая ее спину.

— Потрясающее ощущение. — Несколько секунд она молчит. — Можешь опуститься ниже, прямо здесь? — Ее левая рука тянется назад, чтобы схватить меня за запястье, тянет его вниз, правая за пояс ее пижамных шорт.

Кладу обе руки на ее косые мышцы. Ее подвздошный гребень, прямо над задницей.

— Здесь?

— Да. О боже, как же хорошо.

Не могу сказать, делает ли она это нарочно — стонет — но, независимо от этого, это меня заводит. Весь этот массаж, от обнаженной плоти Анабелль, до тихих звуков, которые она издает, лежа неподвижно подо мной.

Я понятия не имею, как низко опуститься или куда мне можно положить руки. Так что перестраховываюсь, оставаясь выше ее талии. Нежно тру ее большую круглую мышцу, ее дельтовидные и трапециевидные мышцы, все места, о которых я узнаю в кинезиологии, но это не тоже самое, что практиковаться на другом студенте или реквизите.

Это женщина, к которой я испытываю отчаянное влечение.

Это моя кровать.

Моя комната.

Наш дом.

Ее кожа.

— Эллиот?

— Хм?

— Все в порядке?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты остановился.

— О. — Я провожу руками по ее шее, разминая. — Прости.

— Все в порядке. — Я слышу, как она улыбается в подушку. — Может, остановимся и посмотрим кино?

— Я могу продолжать, если хочешь, ничего страшного.

Она шевелит задницей.

— Ты милый, но я знаю, что ты устал.

Я не устал, а возбужден. Огромная гр*баная разница.

— Конечно, давай посмотрим кино. Я закончил с учебой, а ты с этой дурацкой книгой, которую читала.

Анабелль перекатывается на бок, прикрывая грудь моим одеялом.

— Было бы не смешно, если бы в ней действительно содержалась полезная информация.

Теперь я тоже на своей стороне.

— Взгляни фактам в лицо, Доннелли, ты не создана для мести. Ты слишком добросердечна для этого.

— Сущая правда. — Она протягивает руку, убирая выбившуюся прядь волос с моего лба, и я чуть не отшатываюсь от удивления.

В последнее время я часто замечал, как она это делает — прикасается ко мне. Постукивает, толкает, дразнит. Не желая ничего в этом менять, я приписываю это нашей растущей дружбе, свидетельству ее доверия ко мне.

Боже, это отстой быть хорошим парнем все время.

— Мой отец написал мне сегодня.

— Да?

— Он хочет, чтобы я пришла на соревнования по борьбе. Скоро будет домашний матч.

— С кем они борются?

— Не уверена, он не сказал. Думаю, что Университет Пенсильвании или Коннектикута? Кто-то синий. — Она смеется. — И я бы не хотела идти одна.

Клянусь, она хлопает своими гр*баными ресницами.

— К чему ты клонишь, Доннелли?

Я не был на соревнованиях по борьбе с тех пор, как Оз и Зик закончили учебу. Ни у одного из них не было родителей на трибунах в выпускной вечер, поэтому я был их представителем, с букетами цветов для обоих несчастных ублюдков, хотя их подруги были в аудитории.

— Хочешь пойти со мной?

— Да. Возможно, смогу это сделать.

Голубые глаза Анабелль сверлят мою голую грудь, розовые губы приоткрылись.

— Спасибо тебе.

— Без проблем.

Я все еще без рубашки.

Она все еще без рубашки.

Мы лежим на моей кровати, в середине вечера, флиртуем, как будто у нас есть интерес друг к другу. Сексуальное влечение. Сумасшедшая химия.

— Не будешь ли ты так любезен повернуться ко мне спиной, чтобы я могла снова надеть рубашку?

Я сглатываю, я слишком труслив, чтобы сделать движение и поцеловать ее.

— Конечно. Пока ты это делаешь, хочешь, я принесу нам воды со льдом?

— Спасибо, Эллиот. — Ее глаза сверкают. — Ты самый лучший.

Анабелль

Спасибо, Эллиот, ты лучший?

Тьфу.

Мысленно стукаю себя по лбу за то, что говорю как его маленький приятель, я хватаюсь за рубашку, натягиваю ее через голову и краснею. Вспоминаю его большие, грубые руки, скользящие по моей коже. По моей обнаженной плоти, ни разу не прикоснувшись ко мне неуместно. Ни разу не скользнув вниз, чтобы случайно погладить мою грудь или поясницу. Ни разу не провел пальцами где-нибудь неприлично.

Черт бы его побрал.

Вздыхаю, дергая резинку в волосах, ослабляя узел и позволяя волосам упасть на плечи. Я решила быть рядом с ним свободной и раскованной.

Но он не понимает намеков.

Так что либо я не умею флиртовать, либо он невежественен, либо мы оба просто боимся сделать первый шаг.

Я прикасалась к нему всю неделю — маленькие прикосновения к руке, бицепсу, груди. Дразня, стукала, подталкивала. Смеялась над всеми его глупыми шутками. Следовала за ним по футбольному полю, втайне восхищаясь его мужской силой. Его скоростью, его мастерством. Его икрами и задней частью шеи, желая прикоснуться губами к тонким волоскам там.

На прошлой неделе на нашем футбольном матче, когда его друг Дэв подбежал ко мне и начал засыпать меня миллионом вопросов, связанных с Эллиотом, я была ошеломлена его прямым подходом. Привлекает ли меня Эллиот? Хочу ли я быть больше, чем друзьями? Тяжело жить с ним в одном доме и не заниматься сексом?

Да, да и еще раз да.

В угрожающе увеличенном темпе.

Меня влечет к Эллиоту.

Я хочу быть больше, чем друзья.

Тяжело жить с ним в одном доме и не думать о сексе весь день, каждый день. Эллиот большой, сексуальный, сильный и милый.

Вежливый.

Смешной.

Как представитель мужского пола, Эллиот очень недооценен женским населением Айовы, и за это я бесконечно благодарна.

Боже, переехать к нему было худшим, что я могла сделать, — парень слишком вежлив, чтобы приставать к своей соседке по комнате. Слишком вежлив, чтобы дотронуться до меня, даже когда я снимаю рубашку во время массажа.

Я знаю это.

Он это знает.

Дэвин, черт возьми, знает это, а он совсем меня не знает!

Гррр!

Забираюсь под одеяло невероятных размеров кровати Эллиота, фланелевые простыни только что из прачечной, знакомое тепло. Приветливые и уютные, мы хорошо знакомы, его кровать и я.

Его кровать. Такая соблазнительница.

Если то, что я лежу у него под одеялом, не заставляет его думать о чем-то другом, у меня нет никакой надежды.

На ближайшей к стене стороне я натягиваю рубашку, расправляя ее на теле, жалея, что у меня не хватает смелости снять ее и зарыться в простыню Эллиота, не надев ничего, кроме нижнего белья.

Боже, я гормональный подросток.

Даже хуже.

И теперь, когда мои гормоны кричат на все мое тело и мозг, их уже не остановить. Они думают за меня.

Кожа к коже — вот чего я жажду.

Мягкое, нежное поглаживание — вот чего я хочу.

Целоваться, облизывать и ласкать губами — вот что меня волнует.

Не обращая внимания на мои стенания, Эллиот возвращается, все еще без рубашки. Его широкая грудь заполняет дверной проем, широкие плечи и загорелая плоть заставляют мои девчачьи части покалывать — его грудная клетка идеальна. Соски темные. Ключица достаточно гладкая, чтобы желать ее лизать.

Может, вместо того, чтобы пялиться, мне стоит почитать книгу. Вылезти из кровати, вернуться в мою и жить своей жизнью. Найти парня, которому я нравлюсь настолько, чтобы он преследовал меня, приставал ко мне.

— Вчера я переписывался с Дэниелсом, и он рассказывал мне о шоу, которое они начали смотреть с подругой, о четырех парах, которые женятся с первого взгляда, вроде как свидание вслепую. Новый сезон только начался.

Я сажусь, заинтригованная.

— Люди женятся, даже не увидев друг друга?

Он пожимает плечами и ставит стаканы на стол. Я любуюсь его задницей, прежде чем он поворачивается ко мне лицом. Забирается на кровать, прислоняется спиной к изголовью, ноги поверх одеяла.

Длинные, подтянутые ноги футболиста. Способные бегать каждое утро и регулярно играть в футбол. Мы оба играли в средней школе, но не были достаточно хороши, чтобы играть на университетском уровне. Оба любим бегать, но не на длинные дистанции.

Он скрещивает ноги в лодыжках, кладет руки за голову, и мой взгляд путешествует по всей его длине. Высокий. Массивный. Твердый во всех лучших местах.

Я хочу мурлыкать, но не хочу пугать его до чертиков.

— Ты бы вышла замуж за человека, которого никогда раньше не видела? — Эллиот бросает на меня беглый взгляд, переключая каналы.

— Да, сто процентов. — Я энергично киваю, потому что так и есть.

Он выглядит удивленным.

— Неужели?

— Да. Если бы я достигла определенного возраста и не была бы в отношениях, я бы сделала это. Что эти люди теряют? Это похоже на забавный эксперимент.

— Думаешь, что достигнешь возраста, когда тебе придется выйти замуж за совершенно незнакомого человека?

— Не думаю, что кто-то из этих людей обустроены. На мой взгляд, для каждого есть вторая половинка, если вы открыты для этого.

— Но жениться на незнакомке по телевизору? Думаешь, будешь настолько одинока, что тебе придется?

— Да, это определенная возможность. Я имею в виду, подумай об этом таким образом. Мне уже за двадцать, я в самом расцвете сил, и на горизонте все еще нет никого, кто хотел бы со мной встречаться.

Я оставляю приманку для его несогласия, и он ее глотает.

— Это неправда, — говорит он медленно и тихо, вдумчиво.

— Ну, в любом случае, думаю, что идея довольно романтична.

Эллиот издает низкий смешок.

— Видимо так и есть, если Зик Дэниелс — самый большой циник в кампусе — сидит и смотрит его со своей девушкой.

Я обдумываю эту информацию.

— То есть, в принципе, мы должны подготовиться к тому, что можем стать зависимыми от еще одного телешоу?

— Наверное.

— Это постоянное влечение к нелепым шоу ничем хорошим не закончится, ты ведь знаешь это? В какой-то момент нам с тобой придется покинуть дом ради еды, воды и солнечного света. Я даже не помню, когда в последний раз принимала душ.

Он делает вид, что принюхивается к воздуху между нами.

— Очень смешно, Доннелли.

Доннелли.

Мне нравится, когда он меня так называет.

Он делает это, когда дразнит меня, когда не знает, что еще сказать, и мне нравится притворяться, что это его застенчивый способ показать свою привязанность, не будучи очевидным, как будто он тайно питает чувства ко мне, но не может дать мне знать.

— Очень смешно, Сент-Чарльз, — отвечаю я ему, украдкой бросая взгляд из-под ресниц на его пресс

Не думаю, что Эллиот осознает свою привлекательность для женщин. Если бы он это сделал, сомневаюсь, что он сидел бы без рубашки, выглядя, как герой обложки любовного романа.

Только что после душа. Обнаженная грудь.

Спортивные шорты.

Эти чертовы шорты ничего не делают, чтобы скрыть очень очевидные очертания члена, расположенного внутри, темно-синяя ткань тоньше, чем моя майка, и заставляет меня извиваться каждый раз, когда смотрю вниз.

То есть каждые несколько секунд.

Руки за головой, нижняя сторона бицепсов бледнее, чем остальные руки, плоть нежная. На несколько мгновений я сосредотачиваюсь на его светло-каштановых волосах под мышками. Даже они кажутся мне мужественными и сексуальными. Восхитительно.

Когда начинается новое шоу, невозможно устоять перед импульсом комментировать. Мы потрясены, возмущены и шокированы тем, что происходит на экране. Раздражение, очевидно, выражает наше мнение во время первого эпизода — пока наши веки не тяжелеют от усталости.

Некоторое время свет остается включенным, освещая комнату, и когда мои глаза начинают закрываться, Эллиот поднимается с кровати, чтобы выключить его. Когда он возвращается, откидывает одеяло, скользит рядом со мной, нагревая небольшое пространство между нами.

Я вздыхаю, закрывая глаза.

Удовлетворенно.

Тело гудит.

Снова делаю вздох, когда в какой-то момент посреди ночи большая рука оказывается на моем бедре, скользит вниз по моему бедру. Затем лениво передвигается по моей талии, вверх по рубашке. Двигается вверх и вниз расслабленными, ленивыми движениями по моему животу, притягивая меня ближе.

Эллиот прижимает меня к себе, ладонь лежит на животе.

Если это сон, не будите меня…

Его огромная теплая ладонь движется на север, большим пальцем цепляет край моей рубашки и нагло скользит под нее. Неторопливо ласкает мою грудную клетку, опасно близко к груди, туда-сюда... туда-сюда ...

Это похоже на рай.

И заставляет меня изнывать от желания.

Как во сне, я поднимаю руку Эллиота выше, чтобы его ладонь обхватила мою грудь. Подушечки его пальцев медленно скользят по моим затвердевшим соскам, сначала по одному, потом по-другому. Мягко растирают. Прищипывают. Перекатывают их между указательным и большим пальцами так медленно, что тупая боль между ног начинает пульсировать.

Прижимаю задницу к его растущей эрекции, так плотно, что чувствую, как она дергается под его спортивными шортами. Напрягается.

Медленно вращаю тазом, сильнее вжимаясь в его пах.

Его ягодицы сжимаются.

Тело шевелится.

Пальцы прижимают меня крепче.

Горячее дыхание обдувает мою кожу, когда его теплые губы касаются моей шеи. Это экстаз, от которого я могу получить кайф. Меня заводит простое прикосновение его лица к моим волосам. Я извиваюсь, наши тела переплетаются.

Эллиот целует мое плечо, рука остается на груди…

Выгнув спину, я тянусь к нему сзади, чтобы быть ближе. Притягиваю его голову, пальцы зарываются в его густые волосы, пака его — щипают мой сосок под рубашкой.

«О боже, как же хорошо».

Я тихо стону.

Парень тоже хрипло стонет, рука скользит вниз по моему животу, медленно продвигаясь ниже пупка. Подушечки его пальцев проникают в мои шорты, находят ложбинку между бедер, где тепло и влажно.

Эллиот дразнит мой центр, потирая подушечкой среднего пальца крошечными кругами. Он губами впивается в мою шею, в то время как я выгибаю спину и сжимаю рукой его волосы.

Когда я больше не могу этого выносить, отстраняюсь, поворачиваясь к нему лицом. Мы тяжело дышим всего в нескольких дюймах друг от друга. На заднем плане рекламный ролик освещает комнату достаточным количеством света, чтобы мы могли видеть друг друга.

Как раз достаточно.

Его веки тоже открыты, он моргает мне в ответ. Ноздри раздулись. Грудь вздымается.

Член набухает — я чувствую его бедром.

Чувственный.

Сонный.

Так хорошо и так приятно.

Не знаю, как долго мы так лежим, глядя друг на друга, медленно приходя в себя, с колотящимися сердцами, но знаю, что его сердце тоже колотится, потому что вижу это в его глазах.

Они распахнутые, блестящие и полные скрытого предвкушения.

Используя темноту как алиби, я поднимаю ладонь к его плечу, провожу ею вдоль ключицы, запоминая каждую бархатистую линию. Прослеживаю его подбородок. Легонько провожу подушечками пальцев по его шее, лениво играя с его волосами.

Когда мой большой палец касается его прекрасного рта, его губы приоткрываются, и он целует кончик моего пальца. Затем хватает меня за предплечье и касается губами середины ладони.

Щекочет. Покалывает.

Заставляет меня дрожать.

Затем…

Эллиот целует мое запястье, проводя носом по чувствительной коже внутри. До сгиба моего локтя. Легкие вдохи вырываются из нас обоих, в то время как он вдыхает запах моих духов и мыла.

Я закрываю глаза от блаженства, и каким-то образом мы оказываемся еще ближе, наши тела, наконец, прижаты друг к другу. Твердая эрекция Эллиота требует внимания.

Он сгибает шею. Целует дорожку вдоль моего плеча, в то же время скользит рукой по моей груди.

Губы находят пульс на моей шее, тихо посасывая.

Я стону, открываю глаза, смотрю в потолок, собираю в ладони его волосы, пока Эллиот пробует мою плоть.

Затем... наши губы встречаются в первом поцелуе.

Соединяются один раз, исследуя друг друга.

Второй раз.

Языки сплетаются вместе.

Горячие, влажные, жаждущие.

Такие нуждающееся.

Это та сторона Эллиота, которую я еще не открыла, эта физическая, необузданная, чувственная сторона. Я горю для него, мое тело — пылающий хаос желания, жадности и тоски.

Все в нем сексуально. Его теплые руки на моей коже. Влажный, жадный язык у меня во рту. Его пухлые губы. Плоский пресс и счастливый путь, ведущий вниз в его шорты.

Эта счастливая тропа ведет к месту, которое я хочу посетить.

Протягиваю руку между нами, хватаюсь за край топа, стягиваю его через голову. Я хочу чувствовать его, каждый горячий дюйм его тела. Отбросив его в сторону, откидываюсь на мягкую подушку, приглашая его насытиться мной.

Его глаза горят в темноте, взгляд прикован к моей груди, руки парят надо иной.

Голова опускается.

Горячий рот Эллиота захватывает и сосет мой сосок, весь — не только кончик — от чего пальцы на ногах скручиваются. Кружась языком, он сосет, в то время как я опускаю подбородок, чтобы посмотреть. Желание между моих ног разгорается в крошечные искры удовольствия.

Я получаю удовольствие от того, что с моими сиськами играют, люблю, когда их сосут — и вдруг этого уже недостаточно. Хочу, чтобы тупая пульсация между ног превратилась в мучительное пламя.

Внезапно мои шорты становятся раздражающим, тяжелым бременем, барьером, от которого я страстно желаю избавиться, теперь отчаянно желая почувствовать его кожу на своей.

Сомкнув губы, мы спускаем вниз пояс моих шорт, пока я не остаюсь полностью, восхитительно обнаженная перед ним.

Медленно вращаю бедрами. Затем раздвигаю их, чтобы Эллиот мог разместиться между моих ног, его член уютно устроился в ложбинке, шорты увлажняются с каждым толчком и рывком, туда и обратно.

Он ерзает.

Массивными, великолепными руками обхватывает мою талию, хватает за мою задницу, пока сосет, трется, лижет.

Целует.

Восхитительно. Насторожено.

Эллиот перекатывается к центру кровати, таща мое тело сверху, огромными ладонями скользит вверх и вниз по моему голому торсу. Скользит по спине, дразня позвоночник. Сжимая мои ягодицы.

Наклоняюсь, чтобы поцеловать его, волосы падают длинными волнами, и он хватает пригоршню, отводя их в сторону, чтобы видеть мое лицо.

Трусь о него через шорты, толстая головка его члена восхитительно скользит по набухшему клитору между моих ног. Он может и в шортах, но они тонкие, и головка его члена создает великолепное, невыносимое трение, которое я не чувствовала бог знает, как долго.

Месяцы. Годы.

Никогда — ни в консервативном католическом колледже.

Мы тремся друг об друга, как похотливые подростки, пока не начинаем задыхаться. Прерывистое дыхание маскируется звуком телевизора. Эллиот ласкает мою грудь, нежно сжимая, пока я двигаюсь на нем, откинув голову назад в экстазе.

Мы оба хотим больше.

Этого недостаточно.

Лениво, медленно и все еще в оцепенении, парень поднимает бедра. Стягивает шорты вниз, не до конца, но достаточно, чтобы я скользнула на его горячую, толстую эрекцию.

Обнаженную.

Опустившись на его член, я насаживаюсь на его гладкое совершенство.

А-а-а-х-х-х.

Это…

О.

Мой.

Бог.

Наши рты сливаются в поцелуе, когда он толкается вверх, погружаясь глубже, снова и снова, пока я не превращаюсь в бесполезную, невесомую тряпичную куклу, раскачивающуюся взад и вперед. Волосы падают мне на спину, руки на коленях для поддержки, пока я теряюсь в себе.

И в нем.

Потерявшись в ощущении собственной сексуальности, наконец-то получаю то, что хочу. Отдаю ему то, что хочет он.

И теперь он хочет, чтобы я легла на спину.

Одним быстрым движением перевернув меня на спину, Эллиот входит в меня методично, степенно, раздвигая меня шире, руки удерживают мои разведенные ноги.

Безмолвное гр*баное совершенство.

Медленные, неторопливые толчки.

Я никогда раньше не слышала собственного хныканья, но слышу его в такт ворчанию Эллиота. Наши первобытные звуки сливаются.

Когда я поднимаю руки, чтобы схватиться за спинку кровати — чтобы не ударится головой — он встает на колени, притягивая меня еще ближе к своему тазу, врезается в меня, нахмурив брови. Концентрируясь на каждом глубоком, неспешном толчке.

Его тело напрягается, в то же время я откидываю голову назад, открыв рот, когда волны моего оргазма пульсируют вокруг его члена. Мы соединяемся вместе, его лицо утыкается в мою шею, мои зубы нежно впиваются в его плечо. Член пульсирует, изливаясь внутри меня.

Теплая и изумительная влажность.

Такая опьяняющая.

ГЛАВА 20

Эллиот

Черт возьми!

Я голый.

Уже утро. В постели с Анабелль и голый.

Хуже того, я смотрю на свою спящую соседку по комнате, которую я тр*хал посреди ночи. Смущенно провожу рукой по лицу, стону.

Провожу голодным взглядом по ее телу, потому что Анабелль все еще голая.

Обнаженная задница.

Прекрасная.

Я позволяю себе роскошь посмотреть на нее. Ее сиськи невероятны, розовые соски выглядывают из-под края моих темно-синих простыней. Темно-каштановые волосы беспорядочно рассыпались по подушке. Девушка шевелится, выгибая свои красивые груди в мою сторону.

Смотрю вниз на свое обнаженное тело, на полутвердый член на внутренней стороне бедра, умоляющий о внимании. Должно быть, ночью мне стало жарко, и в какой-то момент я сбросил одеяло — когда мы, наконец, задремали — и чувствую, как смущенный румянец распространяется по моему телу от воспоминаний о прошлой ночи.

Наклонившись, тянусь за одеялом, пряча свое барахло, не уверенный, как отреагирует Анабелль, когда проснется и увидит меня лежащим здесь обнаженным.

А пока я с удовольствием разглядываю ее — плечи, ключицы и округлые груди. Бледное, кремовое совершенство. Не знаю, как долго я лежу, борясь с искушением дотронуться до нее, но, в конце концов, девушка шевелится, ресницы трепещут на ее розовых скулах.

Голубые глаза смотрят в мою сторону, сонные, блестящие.

Персиковый рот изгибается в загадочной улыбке.

Анабелль круговыми движениями проводит рукой по матрасу, откидывая одеяло, чтобы поманить меня в центр.

Это заманчивое зрелище.

В утреннем свете я вижу все, чего не видел в темноте, в свете телевизора. Точный цвет сосков Анабелль. Ухоженную дорожку волос между ног. Цвет кожи ее груди, живота и ног.

Мы тихо лежим, глядя друг на друга, прежде чем я придвигаюсь ближе и обнимаю ее за тонкую талию. Не могу удержаться и начинаю скользить по ее телу подушечками пальцев. Она удовлетворенно откидывается на подушку, томно наблюдая, как я исследую ее тело.

Перекатываюсь на нее сверху, оперившись на локти, а она закидывает руки за голову. Блаженно закрывает глаза, когда я обхватываю ладонями ее груди, поглаживаю большими пальцами соски, заставляя их затвердеть и заставляя нас обоих включиться в этот процесс. Моя полутвердая утренняя эрекция превратилась в твердый, как камень стояк.

Когда Анабелль начинает вращать бедрами, понимаю, что прошлая ночь не была случайностью.

Я возбуждаюсь даже от ее прерывистого дыхания.

Мой рот наполняется слюной, желая опуститься на нее.

— Что? — едва слышно шепчет она, глядя мне в глаза, облизывая губы.

Вместо ответа я целую ее ключицу. Потом ложбинку между ее красивыми грудями. Втягиваю сосок в рот, прежде чем провести носом вниз по ее животу, смачивая языком ее кожу на пути вниз.

Анабелль инстинктивно раздвигает бедра.

Жаждуще.

Мои широкие плечи уютно устроились между ее ног. Раздвигаю ее пальцами, туловище и язык исчезают под простыней.

Девушка сжимает одеяло, выгибая спину. Стонет, пока я ласкаю ее клитор, помогая себе пальцами.

— Не останавливайся, не останавливайся, только не останавливайся, — умоляет Анабелль, задыхаясь.

И я не останавливаюсь. Конечно же, не останавливаюсь.

Сосу и лижу, пока она не кончает на мой язык, и я удовлетворен, даря ей эту кульминацию.

Взбираюсь вверх по ее обмякшему, пресыщенному телу.

— Анабелль?

— М-м-м?

— Ты принимаешь противозачаточные?

Учитывая, что прошлой ночью у нас был незащищенный секс, немного поздновато спрашивать, но это необходимо. У меня нет ни одного презерватива в этом доме — глупо, знаю, но я целую вечность ни с кем не спал до прошлой ночи.

— Конечно, я принимаю противозачаточные. — Она лениво выдыхает. — Ты думаешь, я позволила бы тебе войти в меня прошлой ночью, если бы это было не так?

Войти в меня прошлой ночью.

Черт возьми, это так сексуально звучит — почти так же сексуально, как звуки, которые она издавала прошлой ночью, когда я был внутри нее. Тихие, хриплые стоны. Крошечные вздохи.

Мой взгляд падает на ее обнаженные сиськи.

— Понятия не имею. Позволила бы?

— Нет. Последнее, чего я хочу... — Анабелль делает паузу, затем покачивает бедрами, заставляя кровь в моем мозгу нестись к моему члену.

Он вздымается, давая мне зеленый свет, чтобы скользить внутрь.

Обхватив обеими руками ее голову, я проскальзываю в ее скользкую киску, все еще влажную от моего языка.

Глубоко.

Так глубоко, что наши тазы соединяются.

Когда Анабелль открывает рот и наклоняет голову набок, я посасываю ее шею, матрас под нами прогибается. Спинка кровати ударяется о стену, каркас скрипит.

Низкий стон.

Самые медленные мучительные толчки.

Самый совершенный в мире утренний тр*х.

Ее длинные, тонкие пальцы крепко сжимают мою попку, настойчиво затягивая меня глубже. Поощряя меня, подталкивая.

Это так чертовски интенсивно, клянусь, мои гр*баные глаза закатываются к затылку.

— О, черт, — стону я, когда мои яйца напрягаются. Тело напрягается, последний стон в ее волосы, и я кончаю в нее.

Небеса.

Это гр*баный рай.

Я: Чувак. У меня серьезная проблема.

Оз: Что ТЕПЕРЬ?

Я: Что значит «что ТЕПЕРЬ»?

Оз: * *пожимает плечами* * Ничего, просто в последнее время ты мне много пишешь.

Да. Я писал ему в последнее время, но не больше, чем обычно.

Оз: Я кое-чем занят, так что можешь перейти сразу к делу? Без обид, но у меня нет времени.

Я: У меня был секс с моей соседкой.

Оз: Как это было?

Фантастически, но я, очевидно, не поэтому пишу ему.

Я: Нет, ты не понял, чувак. У меня был СЕКС с моей соседкой по комнате.

Оз: Нет, нет, я прекрасно понял тебя в первый раз, и дикие овации, брат. Прошла вечность с тех пор, как ты тр*хался — я прав, или я прав? ДАЙ ПЯТЬ.

Я: От тебя никакой помощи.

Оз: Двигаемся дальше — это был тр*хмарафон, или просто легкий перепих?

Я: Марафон.

Оз: Видишь? Рад, что живешь не с парнем? Было бы неловко сегодня утром, да? Прав я или нет?!

Я: Зачем я с тобой разговариваю?

Оз: Потому что я даю хорошие советы.

Я: Нет, но твоя девушка дает.

Оз: Да, и это тоже.

Оз: Я должен аплодировать тебе стоя — ты сунул свой хот-дог в булочку дочери тренера.

Я закатываю глаза от его аналогии.

Я: Он не мой тренер.

Оз: Эй, это значит, что ты выиграл пари Эрика и Гандерсона?

Я: Господи Иисусе, ты такая задница.

Оз: Я считаю, что правильный термин — засранец.

Я: Мы можем придерживаться сути?

Оз: Если бы я знал, в чем суть, то да.

Я: Я схожу с ума — вот что я хочу сказать.

Оз: Значит, ты тр*хнул свою соседку. Сколько раз это было?

Я: Какая разница?

Оз: Поверь мне, это важно. Сколько раз ты ее тр*хал?

Я: Дважды.

Оз: Так в чем проблема?

Я: Я занимался с ней сексом ДВАЖДЫ.

Оз: Когда?

Я: Господи, чувак. Почему ты хочешь, чтобы я уточнил?

Оз: Почему ты не можешь просто ответить на гр*баные вопросы? Если ты занимались с ней сексом один раз, от этого можно отмахнуться как от «ошибки», но дважды? Ты либо действительно чертовски возбужден, либо она тебе нравится, и тот факт, что она позволила тебе тр*хать ее несколько раз в течение двадцатичетырехчасового периода, является либо действительно хорошей новостью, либо действительно плохой новостью.

Я: Объясни.

Оз: Это зависит от того, нравится она тебе или нет.

Я: Да.

Оз: Тогда зачем нам вообще этот разговор?

Я: Не знаю, нравлюсь ли я ей.

Оз: Чувак. ОНА ПОЗВОЛИЛА ТЕБЕ ТР*ХНУТЬ ЕЕ ДВАЖДЫ.

Я: Хорошая мысль.

Оз: Утренний секс?

Я: Эм…

Оз: Я приму это как «да». Хорошая работа. Утренний секс, бл*дь, лучший! Я всегда сильно кончаю, когда полусонный. Это как какой-то реальный внетелесный опыт. Если тебе повезет, однажды ночью ты проснешься, когда она будет делать тебе минет, и подумаешь, что умер и попал в рай. Серьезно.

Я: Почему каждый раз, когда я пишу тебе за советом, у тебя его нет?

Оз: Это связано с сексом. Какой совет тебе может понадобиться?

Я: У меня был секс с моей соседкой. ЧТО МНЕ ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ?

Оз: Ты сделаешь это снова. Ежу понятно.

Анабелль

У нас с Эллиотом был секс.

Дважды.

Три раза, если считать, что он доставил мне удовольствие языком, который я не учитываю, потому что не было проникновения пениса.

Но все же.

У нас с Эллиотом был секс!

Я ходила как во сне весь день, просто летала, мои мысли были только об одном: о прошлой ночи. Оргазм, оргазм, оргазм. Потом еще раз сегодня утром.

Его лицо у меня между ног.

Его член внутри меня.

Мое лицо краснеет, и если бы у меня под рукой был блокнот, я бы спрятала за ним лицо, так сильно пылают щеки. Очевидно, никто не знает, что происходит у меня в голове прямо сейчас, но чувствую, что это отпечатано на моем лбу, вытатуировано неоновыми чернилами: у меня был секс с моим соседом по комнате прошлой ночью!

Повесьте мне на шею большой красный знак.

Я дергаю воротник рубашки, давая себе возможность дышать. Здесь жарко? Нет? Только я горю?

— Что с тобой сегодня? Ты что, под кайфом?

Рекс Гандерсон тычет в меня карандашом, сомневаюсь, что он будет использовать это весь семестр.

— Нет, я не под кайфом. У меня просто голова кое-чем занята.

— А-а-а. — Он наклоняется вперед, балансируя на двух ножках стула. — Кто-то весь день крутится у тебя в голове. Это я? — Он сверкает дьявольской усмешкой. — Позволь мне снова вытащить тебя на свидание, избавить от страданий.

Если он и знает, что Эрик Джонсон появился в доме моего отца, то никак этого не показывает, но Рекс знает, что я дочь тренера Доннелли, просто уверена в этом.

Этот парень играет в долгую игру и играет хорошо. Надо отдать ему должное.

— Спасибо за предложение, Гандерсон, но я так не думаю.

— Дерьмо. Друзья зовут меня Гандерсон, ты отправляешь меня во френд-зону, Анабелль?

— Нет, я бы так не сказала. — Скорее похоже на то, чтобы держать его на расстоянии. Несмотря на его странное обаяние и странную харизматичность, я все еще не доверяю этому парню.

Несколько недель назад могла бы, даже зная то, что я знаю о нем — что он придурок, который делает опасные ставки. Я пришла к выводу, что Рексу Гандерсону скучно: скучно быть менеджером команды по борьбе, скучно в Айове и скучно в университете.

Он создает драму. Создает удовольствия.

Проблема в том, что люди получают травмы по пути. Не физически, конечно — никто не заболел и не умер — но что бы случилось, если бы Эрик Джонсон появился в моем доме, а моих родителей там не было?

Что, если он так решительно настроен выиграть пари, что вошел без разрешения? Или навязался мне? Я ничего не знаю о нем, но он агрессивен, и большая спальня в их доме, кажется, стоит того, чтобы получить кучу проблем.

Мои мысли блуждают, дрейфуя к Эллиоту, пока Гандерсон болтает о себе. Он занимался со мной сексом, потому что мы оба наполовину спали? Потому что он хотел потр*хаться? Он заботится обо мне, или это было чисто физическое?

Чувства или физиология.

Чувства... Физиология…

Черт, я так запуталась.

Мы не разговаривали друг с другом в течение последних двадцати четырех часов, несмотря на занятие сексом, застенчиво занимались своими делами этим утром, мы оба опаздывали на занятия после последнего быстрого оргазма.

Я сегодня полный бардак. Штаны для йоги, мешковатая толстовка, волосы, собранные в конский хвост — у меня не было времени подготовиться, прежде чем выбежать за дверь.

— Значит, второго свидания не будет?

— Извини, что?

— Я спрашиваю, не хочешь ли ты второго свидания.

— Второго свидания не будет. Извини.

— Почему?

Потому что ты поспорил со своим другом, чтобы переспать со мной!

Потому что ты устроил ту историю с дедовщиной!

Потому что ты чертовски поверхностный!

— Как насчет того, чтобы сначала посоветоваться с отцом? Если он даст свое согласие, я пойду с тобой на свидание.

Как жаль, что у меня нет телефона, чтобы сфотографировать выражение его лица. Брови взлетели до линии волос, глаза расширились, голова запрокинулась.

— Пффф. Твоим отецом? — Рекс хмурит брови, изображая недоумение, и морщит нос, как сбитый с толку кролик. Было бы мило, если бы он не был таким тупицей.

Я смеюсь ему прямо в лицо.

— Да брось ты, Гандерсон. Перестань уже вести себя так, будто не знаешь, что я дочь тренера Доннелли.

Парень склоняет голову набок, глядя на меня так, будто я здесь идиотка.

— Анабелль, я понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Хорошо, если ты серьезно собираешься встречаться со мной, я должна посоветоваться со своим отцом, тренером Доннелли, он же твой босс.

Рекс хватается за грудь.

— Ты пошла со мной на свидание, зная, что я борец? У нас есть правила на этот счет!

Я закатываю глаза.

— Рекс, ты не можешь называть себя борцом. Ты менеджер команды, что в основном похоже на обычного помощника.

— Это было верхом грубости.

Я вздыхаю.

— Как насчет того, чтобы рассказать об этом отцу? У тебя не будет проблем с этим, не так ли?

Рекс Гандерсон смотрит на меня снисходительно, поджав губы.

— Анабелль, сколько тебе лет?

Какое отношение мой возраст имеет к данной беседе?

— Двадцать одни. А что?

Гандерсон пожимает плечами, демонстрируя напускную беспечность.

— Не слишком ли ты стара, чтобы спрашивать разрешения у отца?

Я стреляю в него фальшивой мегаваттной улыбкой.

— Не тогда, когда речь идет о сердечных делах, Рекс.

Я первая прихожу домой вечером, свет над нашей маленькой кухонной раковиной предлагает тусклое, приветливое свечение. Ставлю сумку у двери, скидываю туфли и развязываю резинку, рассыпав волосы по плечам.

Это был долгий, напряженный день.

В течение которого я больше думала об Эллиоте, чем концентрировалась на занятиях.

Но я прячусь от него.

Перемещаюсь в мою спальню, закрываю дверь, боясь наткнуться на него на нашей кухне... или в нашей ванной, или в коридоре, или… боже мой, у меня был секс с моим соседом по комнате.

Секс с моим соседом по комнате.

Боже, есть ли более тяжкие преступления? Да, потому что я уже совершила несколько из них в этом семестре: плакала в общественном месте (библиотеке). Отключалась пьяной после вечеринки. Вырубалась в чужой постели. Ходила на свидание с университетским идиотом.

Занималась сексом с моим соседом по комнате, тем самым парнем, который спас меня от самой себя, как настоящий друг.

Я съеживаюсь.

Мое тело замирает, когда я слышу шум в передней части дома. Дверь открывается и закрывается. Шаги в прихожей. Я представляю, как Эллиот снимает пиджак и бросает его на диван. Может быть, неторопливо идет на кухню, чтобы порыться в холодильнике, прислоняется к стойке, снял ботинки, остался в носках.

Предупрежденная о его компании, я наклоняю голову, прислушиваясь и ожидая. Молюсь, чтобы он не пытался найти…

Тихий стук в дверь моей спальни.

— Ана? — Он стучит снова. — Ты здесь?

— Да-да. — Вожусь с волосами, прежде чем ответить, поправляю свитер. — Входи, дверь не заперта. Я одета.

Стону от этого последнего замечания. Какая разница, одета я или нет? Он уже видел меня голой. Он видел меня всю.

Металлическая дверная ручка поворачивается. Время замедляется, когда Эллиот открывает дверь, его сладкое, сексуальное лицо появляется крошечными фрагментами, маленькими кусочками за раз.

Когда дверь полностью открыта, до меня доходит, как я счастлива видеть его после долгого дня — так счастлива, что хочу наброситься на него, расцеловать его красивое лицо, просто чтобы посмотреть, как он реагирует.

Вместо этого твердо сижу в центре своей кровати, учебник разложен на покрывале, маркер в руке, готовый к работе — или, по крайней мере, притворяюсь, что это так.

Затаив дыхание, я жду.

Окаменевшая, боясь быть отвергнутой.

Что, если он хочет притвориться, что прошлой ночью и этим утром ничего не было? Или что это была огромная ошибка? Я буду унижена. Жить рядом с парнем, с которым ты только что переспала — самая неловкая форма позора. Это было бы как марафон стыда.

— Как дела?

Инстинктивно я чувствую, как он взвешивает свои слова, осторожничает. Неуверенный. Поэтому, изо всех сил стараюсь казаться беспечной, я небрежно пожимаю плечами.

— Хорошо. Просто наверстываю упущенное по докладу, который должна была написать, но не успела. А ты?

— Я был в спортзале. — Он прислоняется к дверному косяку, ссутулив широкие плечи, руки в карманах. Эти большие, умелые мужские руки, которые были на моем теле.

Каждый дюйм, всего несколько часов назад.

Я смущенно отвожу взгляд и смотрю в блокнот, грудь и щеки краснеют.

— Как это было? Много народу?

— Нет, не так уж плохо. Думаю, что опередил толпу.

— Это хорошо.

— Когда я вошел, то с удивлением обнаружил, что в доме почти темно.

— Я... э-э... пыталась сэкономить на электричестве.

— Пыталась сэкономить на электричестве, — повторяет он, скрестив руки на груди. — Неужели?

— Тебе повезло, что я не спряталась и не попыталась напугать тебя до смерти.

Эллиот улыбается, прикусывая нижнюю губу, как это делаю я, когда веду себя застенчиво. На нем это выглядит еще более мило.

— Я думал, мы поедим вместе, когда вернусь домой. Ты не умираешь с голоду? Уже почти шесть часов.

Желудок выворачивает, но не от голода. Это от нервов, тысячи из них потрескивают в нижней части моего пресса. Я кладу туда руку, чтобы подавить их.

— Я не разозлюсь, если ты меня покормишь.

— Я бросил в духовку лазанью, которую Линда оставила во вторник, пока ты была на занятиях. — Эллиот входит в мою спальню, садится на кровати, раздвинув ноги. Руки сложены на коленях. — Прости, что не писал тебе весь день. Я оставил телефон в спортивной сумке, и он упал на дно. Было лень его выкапывать.

— Ты не должен сообщать мне, где ты, я не твой надзиратель.

И не его девушка.

— Может, и нет, но все же.

Несколько мгновений мы сидим в тишине, единственный звук доносится из наушников, которые я сняла ранее, крошечные динамики взрывают песню, такую старую и устаревшую, что мне должно быть стыдно за себя.

У меня ужасный музыкальный вкус, все мои друзья говорят мне об этом.

Моя кровать небольшая, поэтому Эллиот, откинувшись назад, занимает половину пространства, его руки гладят область вокруг него, гладят мое белое одеяло, ощупывая его.

Он бросает на меня взгляд.

— Мы никогда не сможем спать здесь, эта кровать слишком мала. Ты ведь понимаешь это, правда?

Я наклоняюсь вперед, так, что наши носы соприкасаются.

— Ты оцениваешь мою спальню, Сент-Чарльз?

— Я просто констатирую факт на тот случай, если тебе взбредет в голову, что я буду ночевать здесь вместе с тобой.

Забавная идея. Мне нравится, когда он использует громкие слова.

— Прошлой ночью был не только секс. Ты ведь понимаешь это?

— Прошлая ночь и сегодняшнее утро. — Я нервно смеюсь. — Но кто следит?

— Отвечай на вопрос, Анабелль.

Мои плечи поднимаются и опускаются.

— Возможно. Немного?

— Ты спала в моей постели по крайней мере неделю, хотя никто не следит, — шутит он в ответ. — Думаешь, я запрещу тебе это делать, потому что мы занимались сексом прошлой ночью?

— Я не спала с тобой целую неделю! — Неужели? — Мне нравится моя маленькая кроватка. Зачем мне отсюда уходить?

— Чушь собачья! Мы ели пиццу и смотрели Netflix в течение последних семи ночей.

— Ну, это потому, что у тебя единственная спальня с телевизором.

Эллиот обнимает меня за талию и тащит к себе на колени, сбрасывая половину разложенных вещей с кровати. И целует меня в губы, когда маркеры, ручки и блокноты звонко падают на пол.

— Тебе нравится мой большой телевизор, — шепчет он у моих губ. — Не лги, Доннелли.

— Да. — Я дрожу. — Меня возбуждает одна мысль об этом.

— Буду честен. Я думал о телевизоре весь чертов день. — Эллиот гладит меня по спине, выводя медленные круги вдоль моего позвоночника.

— Серьезно? Просмотр телевизора с кем-то конкретно?

— Подожди, мы все еще говорим о том, чтобы посмотреть телевизор, не так ли? — Эллиот смеется, целомудренно целует меня в щеку и стаскивает с колен, чтобы встать. Поднимается. — Я собираюсь принять душ. От меня воняет.

— Вау, как сексуально. Если повезет, я даже буду здесь, когда ты вернешься.

— Ты милая.

— Ты тоже.

— Проверишь духовку?

— Теперь ты готовишь для меня, Сент-Чарльз? — Я уже чувствую запах пасты и итальянских ароматов, доносящихся из кухни, у меня слюнки текут и в животе урчит.

— Уверен, что так и есть.

Мы едим лазанью на бумажных тарелках, стоя у стойки, после того как он выходит из душа, отказываясь сесть за стол. Мы уже копались в кастрюле в ту ночь, когда Линда любезно оставила ее, так что лазанья наполовину исчезла.

Я ковыряюсь в лапше, подхватываю ее вилкой и засовываю в рот, чувствуя себя неловко, когда часть ее выскальзывает, и мне приходится хватать ее пальцами, чтобы она не упала на пол. Соус капает с моего подбородка, пальцев и воротника рубашки.

Дерьмо.

Эллиот замечает это, на его губах играет загадочная улыбка, но как истинный джентльмен, он прячет ее в плечо, поворачивая голову.

Тьфу.

С уборкой все просто. Мы просто выбрасываем наши тарелки, быстро набираем пену в раковину, чтобы вымыть посуду, и оба одновременно опускаем руки под воду, хватаясь за столовые приборы, чтобы очистить их.

Я игриво ударяю его по бедру, флиртую, и он вынимает руки из мыльной воды, вытирает их полотенцем и встает позади меня. Скользит этими великолепными руками вниз к моей талии, уткнувшись носом в изгиб моей шеи.

— Я думал не только о телевизоре весь день, я думал об этом. — Его губы находят пульс на моей шее, целуя ее. — О тебе.

В ответ мои веки закрываются, руки все еще погружены в воду.

— Ты думал обо мне?

— Конечно. Поход в спортзал чуть не убил меня. Я знал, что ты дома, и хотел быть здесь вместе с тобой.

Я сглатываю.

— Приятно слышать.

Когда парень смеется мне в ухо, это посылает восхитительный электрический разряд по моей спине, согревая все мое тело от удовольствия.

У него самый лучший смех.

Лучшие руки.

Эллиот Сент-Чарльз — один из самых сексуальных, умных и неотразимых мужчин, которых я когда-либо встречала, и он держит меня за бедра на нашей кухне, исследуя губами мою шею.

— Ты хорошо пахнешь, — напевает он, обнимая меня сзади. — Я могу съесть тебя.

— Хорошо, — говорю я, выдыхая, совершенно запыхавшись.

Руками скользит вверх по моей рубашке, расстегивая лифчик, затем по грудной клетке, обхватывая в ладони мои обнаженные груди.

Мягко разминает их, большими пальцами поглаживая нижнюю сторону, в то время как зубами покусывает мою шею.

Это блаженство.

Чистая Нирвана.

Я поднимаю руки из воды и обхватываю ими согнутую шею Эллиота. Игриво запускаю пальцы в его густые волосы, в то время как он ласкает мои сиськи.

Поворачиваю голову, и наши губы встречаются. Языки сплетаются.

Затем я полностью поворачиваюсь к нему, и Эллиот поднимает меня за задницу, усаживает на пластиковую столешницу, пальцами дергая за пояс брюк. Я отчаянно расстегиваю пуговицу на его джинсах, но безуспешно, пока он не освобождает меня и не заканчивает работу за меня.

Взволновано, с нетерпением наблюдаю, как он расстегивает молнию. Спускает темные джинсы вниз по узким бедрам, сбрасывая боксеры вместе с ними.

Я приподнимаю бедра, стягиваю леггинсы как можно ниже, моя голая задница на холодной столешнице. Эллиот тянет меня к краю. Подводит свой твердый член к моему центру. Вместе мы смотрим, как его член входит в мою киску, обе наши головы откидываются назад, когда он скользит до конца.

— Боже.

Несколько секунд парень не двигается, просто стоит, находясь глубоко внутри меня, глядя на наши соединенные тела.

— Клянусь богом, Эллиот, если ты не тр*хнешь меня прямо сейчас, я сойду с ума.

Он медленно отстраняется.

Толкается внутрь.

Мы стонем в унисон.

— Повтори еще раз.

— Клянусь богом, Эллиот, если ты не тр*хнешь меня прямо сейчас... — Мое дыхание прерывается, когда парень ускоряет толчки, моя нижняя половина дрожит. Он идеального роста, чтобы тр*хать меня на столешнице. Мы идеально соответствуем.

Он хватает меня за бедра, притягивает к себе, толкается внутрь и наружу, я обвиваю ноги вокруг его талии.

— Не так быстро, помедленее, — стону я. — Пусть это дольше продлится.

— Сними топ, — говорит он между пыхтением. — Я хочу увидеть твои сиськи.

— Сними с меня топ.

Мы становимся раскрепощенными, и мне это нравится.

Жестко и нежно.

Быстро и медленно.

Я на грани того, чтобы кончить дважды, в наш третий раз, когда он снимает мою рубашку, позволяя ей упасть на пол, мои соски чувствительны к холоду. Еще более чувствительны к его языку, сосущему их.

Я погружаю пальцы в его волосы, когда наши губы, наконец, соединяются, языки кружатся. Мы громче, чем были в постели, стоны длинные и протяжные, тяжелое дыхание, гортанные звуки.

— Анабелль, — повторяет Эллиот, целуя меня. — Анабелль.

Анабелль.

Я никогда не забуду, как он произносит мое имя в этот момент.

Никогда.

— Наверное, это ужасная идея — продолжать жить вместе, нам нужна компаньонка.

— Может, возьмем другую соседку?

— Черт, нет.

Мы уже в постели — в его постели — убрали на кухне, закончили домашнюю работу и выключили свет.

Он протягивает руку к моей под одеялом, переплетая свои пальцы с моими.

— Эллиот?

— Хм?

— Тебе не кажется, что в какой-то момент мы должны поговорить об этом?

— Поговорить о чем?

— Ну, о том факте, что мы... что мы вместе физически.

Парень поворачивается ко мне лицом.

— О чем ты хочешь поговорить?

— Не пытаюсь сделать это странным, но думала об этом последние несколько дней. Я не из тех девушек, которые способны на случайный тр*х. Я просто не могу. Так что, пока мы не увлеклись, хочу поговорить о том, к чему это приведет.

— Что ты имеешь в виду? — Он убирает выбившуюся прядь волос с моих глаз и заправляет мне за ухо.

— Что мы делаем? Это меняет наши отношения?

— Надеюсь, что нет. Ты мне нравишься, и я не хочу потерять тебя как друга.

— На самом деле я не это имела в виду. Мне нужно знать, изменились ли твои чувства ко мне теперь, когда мы занимаемся сексом, потому что ты мне нравишься.

Сильно.

И я не хочу быть друзьями по сексу.

Не хочу, чтобы мы были просто соседями.

И не хочу быть просто друзьями.

— Ты мне тоже нравишься, Анабелль. Я просто…

О боже, он колеблется.

Он колеблется так долго, что становится неловко, и я боюсь отстраниться, чтобы лучше рассмотреть его лицо.

— Что, Эллиот? Просто скажи это.

— Сейчас не лучшее время для настоящих отношений.

Мои голые плечи напряглись на его уютном хлопчатобумажном постельном белье.

— Так ты говоришь, что не хочешь?

— Хочу, Анабелль, но это сложно, — говорит это ласково, почти утешительно. — Я подаю документы в аспирантуру по всей стране, но не здесь. Скорее всего, я не вернусь после окончания семестра.

Я этого не знала.

Имею в виду, что знала, что он подавал документы на аспирантуру, но мы никогда не обсуждали куда. Он ни разу не сказал мне, что уезжает в конце этого семестра.

То есть через несколько недель.

— Ладно. Понятно, я просто спросила. — Я притворно смеюсь. — Расслабься.

Отпускаю его руку, откатываюсь от него к стене, отдаляясь, чтобы мы больше не касались друг друга. Смотрю на бежевую краску и пустое пространство, борясь со слезами.

Эллиот проводит рукой по моей голой спине. Я хочу стряхнуть ее и сказать, чтобы он не прикасался ко мне, но не хочу, чтобы он видел, как я дуюсь. Или еще хуже... плачу.

— Анабелль... — В его голосе столько грусти, что мне больно за него, хотя это он делает мне больно. — Анабелль, я пытаюсь что-то изменить в своей жизни. Мне было нелегко взрослеть — мои родители не богаты. Когда я стал старше, мне пришлось самому заботиться о доходах. Я здесь не на стипендии, и родители платят только за часть моего обучения.

Я этого тоже не знала.

— Куда ты отправил документы?

— Мичиган. Техас, — продолжает он низким, успокаивающим голосом. — Луизианский университет и еще несколько мест поменьше.

Круто.

Просто... вау.

Мои глаза щиплет, я часто моргаю, и рада, что Эллиот не видит моего лица. Меньше всего хочу, чтобы он чувствовал себя виноватым. Он не мой парень.

Он лишь мой сосед по комнате, и скоро он переезжает, и мне было бы разумно помнить об этом. То, что Эллиот самый милый и заботливый парень из всех, кого я знаю, не значит, что мы созданы друг для друга.

— Когда ты узнаешь, где тебя примут? — Я стараюсь не шмыгать носом.

— Скоро.

— О. — Я опускаю голову на его мягкую подушку, позволяя хлопку впитывать слезы, которые начали падать, изо всех сил стараясь, чтобы они не звучали в моем голосе. — Где ты хочешь оказаться в конечном итоге?

— Понятия не имею. Я из Айовы, но мне бы не хотелось оставаться в этом районе. Мне здесь нечего делать.

В горле образуется комок.

— Понимаю.

— Неужели?

В комнате тихо, и я перестала дышать несколько минут назад.

— Анабелль, — мягко шепчет он. Я хочу, чтобы он перестал так произносить мое имя. — У нас был только один семестр, и мы никогда не были ни на одном свидании. Ты знаешь, что для меня нет смысла оставаться.

Мы никогда не ходили на свидания, потому что он никогда не просил.

— Ты вообще обо мне заботишься? — Это отчаянье и нужда, но мне все равно.

Меня волнует только то, что я чувствую в этот момент, и слова, которые я жажду услышать, воспоминания и слова, за которые я могу ухватиться, чтобы воспроизвести в своем уме, когда он уедет.

Эллиот придвигается ближе, обнимает меня за талию, кладет подбородок мне на плечо, прячет нос.

— Если бы я остался ради кого-то, то это была бы ты, но я не могу бросить свое образование или карьеру ради чего-то.

Я замолкаю на мгновение, размышляя.

— Я буду скучать по тебе.

— Я еще не уехал. — Он замолкает, и я слышу, как он сглатывает комок в горле. — Ты все еще хочешь, чтобы я пошел с тобой завтра на соревнования твоего отца?

— Конечно, — еле выговариваю я. — Если ты не занят.

— Ты все еще собираешься нести тот плакат для Гандерсона?

— Да.

— Тогда, конечно, иду. Не хочу пропустить это. Мне нужно место в первом ряду.

— Хорошо, потому что я не хочу идти одна.

— Ты будешь не одна. Я буду рядом с тобой.

Пока.

Эллиот не говорит этого, но мы оба знаем, что он имеет в виду.

Потому что он не обращался ни в одну аспирантуру в Айове.

ГЛАВА 21

Эллиот

— Ты уверена, что хочешь именно эту надпись?

— Не сомневаюсь. Лучше оставить все расплывчатым, тебе не кажется?

— Не совсем, но это твое дело, не мое.

— Ты же сам вбил мне это в голову, помнишь? Ты предложил отомстить, чтобы почувствовать себя лучше. Ну, я не злюка, и в книге о мести сказано, что, действуя по ней, я буду выглядеть психом. Таким образом, этот плакат как раз то, что надо.

Анабелль несет неоново-розовый плакат, на котором старательно выведены слова: «ЭЙ, РЕКС! ТЫ ВСЕ ЕЩЕ ЗАХОЧЕШЬ «ВСТРЕЧАТЬСЯ» СО МНОЙ ПОСЛЕ ТОГО, КАК МОЙ ОТЕЦ УЗНАЕТ О ТВОЕМ СПОРЕ?»

— Я не против, плаката, но тебе не кажется, что это немного... многословно? И блестяще?

— Все слова подходят, так что я не понимаю, в чем проблема.

— Он многословный и блестящий.

— Вот это в точку.

— Я не понимаю.

Анабелль тяжело вздыхает.

— Мой отец увидит его, разозлится, разразится буря, а потом он возьмется за Рекса. Это гениально.

— Значит, хочешь, чтобы отец узнал, и преподать Рексу урок о публичном смущении?

— Именно. Это расплата за прошлый год. То, что он сделал с тем новичком, было подло.

Так и есть. Но тем не менее.

— И ты действительно думаешь, что, сделав то же самое, ты заставишь его измениться?

— Попробовать стоит, тебе не кажется?

— Если ты так считаешь. — Я смотрю на нее, идущую рядом со мной по улице. — Хочешь, чтобы я понес его?

— Нет, не нужно. Я сложу его и буду держать, пока не наступит подходящий момент.

— Когда наступит подходящий момент?

— Не знаю, наверное, когда папа узнает, что я там, и посмотрит мне в глаза. — Она вытягивает два пальца на правой руке и направляет их на глаза. — Он всегда наблюдает. Поверь мне, он его увидит. Все увидят.

— Как думаешь, что он сделает?

— Разозлится. Слетит с катушек. Вышвырнет Гандерсона из команды. — Я никогда не видел ее такой решительной.

— Я имею в виду, технически он не в команде…

— Ты так говоришь, потому что он тебе не нравится. Менеджер команды — это большое дело, Эллиот. Не заблуждайся, позиция Рекса Гандерсона важна. — Мы идем к стадиону, оба в футболках «Борьба Айова», джинсах и кроссовках. — Отстой, что после этих выходных у них не будет менеджера. Обучение кого-то нового будет той еще морокой.

— А как насчет Эрика Джонсона?

Анабелль отмахивается от моего вопроса.

— Рекс Гандерсон позаботится о том, чтобы его корабль пошел ко дну. Как крыса. Такие парни, как он, всегда сдают своих друзей — он будет цепляться за него, как за спасательный круг. Кроме того, они соседи. Это неизбежно.

— Наверняка, — соглашаюсь я.

Мы входим в здание через вход для спортсменов, сверкая пропусками, которые тренер Доннелли дал Анабелль, чтобы дать нам особые привилегии, пока мы здесь. Ни очереди, ни толпы, ни шума.

Пока не добираемся до арены.

Помещение переполнено, но наши места внизу, и ее отец ни за что не пропустит этот неоновый плакат. На самом деле, никто не пропустит ее — ни Доннелли, ни Гандерсон, ни Джонсон.

И вся банда здесь.

Анабелль ждет.

Ждет в течение всей встречи, пока последний человек не прижат на матах, и борцы стоят на коленях, опрокидывая воду, слушая последнюю лекцию, прежде чем отправиться в раздевалки.

Вывеска неоново-розовая с блестящими буквами, как пылающий маяк в комнате, полной черного и желтого, который почти сразу же бросается в глаза тренеру Доннелли, когда Анабелль держит его над головой. Качает его взад и вперед, блески ловят свет в правильном направлении, чтобы буквы сияли.

Тренер смотрит вверх, ища в толпе свою дочь.

Я смотрю, как бедняга приглядывается.

Щурится.

Читает.

Перечитывает еще раз, наклоняется вперед, бросает планшет и подходит к Рексу Гандерсону. Он хватает его за воротник рубашки и указывает туда, где стоим мы с Анабелль, заставляя Рекса прочитать надпись. Указывая в нашу сторону.

— Да, — бормочет Анабелль. — Похоже, у него будет сердечный приступ.

— Это выглядит очень вероятным сценарием.

Она шлепает меня по животу.

— Вот дерьмо. Он идет сюда.

Анабелль

— Какого черта это значит? — Отец топает ко мне, глядя на нелепый плакат.

Вырывает его у меня из рук и бросает на пол стадиона к прочему мусору, который выбросили студенты нашей секции.

— Эй! Я очень много над ним работала!

— Думаешь, это смешно, Анабелль Джульетта? — Мой отец так зол. Но опять же, что еще нового? — У тебя есть две секунды, чтобы рассказать мне, что, черт возьми, происходит. Потом я притащу сюда костлявую задницу мистера Гандерсона, а ты ему это повторишь.

Я делаю глубокий вдох, Эллиот стоит рядом, положив руку мне на поясницу.

— Есть кое-что, что Гандерсон и Эрик Джонсон должны сказать тебе.

— Они геи? — кричит папа сквозь шум, оглядываясь на Рекса.

— Что? Нет! — Я смеюсь над замешательством отца. — Я имею в виду, может, и так, кто знает, но сейчас я не это пытаюсь сказать.

— К чему ты клонишь? Если ты вошла в мой дом — на мою арену — с этим безвкусным плакатом, чтобы вызвать шумиху, тебе лучше иметь чертовски хорошую причину для этого, юная леди.

Густые брови отца выжидательно приподнимаются, взгляд переходит от Эллиота ко мне. Он не оставил без внимания узкое пространство между нашими телами, и наши руки — они висят по бокам, но почти соприкасаются. Между нами висит ощутимая атмосфера близости.

— Переходи к делу, Анабелль, у меня в раздевалке несколько дел по раскалыванию черепа, и времени на это не так уж много.

Я открываю рот, чтобы сказать ему…

...и вся история выходит наружу.

Ставка. Подслушанный разговор в спортзале. Рыдание в библиотеке, потом поход в бар, чтобы напиться. Эллиот, который привез меня домой, к себе домой. Фальшивое свидание с Рексом, которое прошло не так уж и плохо.

Папа зол, но слушает, не перебивая, ноздри раздуваются от неудовольствия. Руки скрещены, из ушей валит пар.

Когда я заканчиваю, он коротко кивает и, прищурившись, смотрит на нервничающего в стороне Рекса Гандерсона, у которого не хватило духу присоединиться к нам.

Два дня спустя мы услышали от одного из борцов моего отца, что Рекса уволили с поста менеджера команды, отстранили на оставшуюся часть семестра, и больше он не сможет работать в кампусе. Эрик Джонсон потерял свою частичную стипендию и право бороться в любой школе Первого Дивизиона.

Мои чувства варьируются от радости до вины и всех эмоций между ними, но это не то, что меня волнует в данный момент.

Эллиот, наконец, выпускается, конец семестра нависает над нами, как грозовая туча, преследуя нас, куда бы мы ни пошли. С каждой коробкой, которую он упаковывает, с каждым звонком от мамы, чтобы узнать, когда он будет дома, все становится более реальным.

Все между нами было слишком просто. Все в нем слишком постоянно и хорошо. Он красивый и забавный и заставляет меня чувствовать себя…

Он заставляет меня чувствовать…

Я смотрю на него со своего места за библиотечным столом с неуверенной улыбкой, держа ручку над блокнотом. Когда он замечает, что мои глаза наполняются слезами, то быстро протягивает руку через стол и смахивает слезы большим пальцем.

И сегодня, после того, как мы займемся любовью, он обнимет меня своими сильными, крепкими руками. Это заставит меня почувствовать себя лучше, на несколько минут.

Пока не придет время отпустить его.

ГЛАВА 22

Анабелль

— Какие у тебя планы на лето?

Я не могу встретиться с ним взглядом, когда парень поднимает большую коробку и ставит ее рядом с дверью. Куча коробок Эллиота растет в гостиной.

Семестр закончился, он собрал вещи и готов к отъезду, летняя стажировка уже ждет его в нескольких штатах.

— Работа. — Я шаркаю босыми ногами. — Наверное, постараюсь повидаться с мамой в Массачусетсе хотя бы недельку или две. Она ждет, что я приеду, мы не виделись целый семестр, что делает меня самой дерьмовой дочерью в мире.

— Вряд ли ты самая дерьмовая. — Эллиот смеется. — Уверен, что на свете есть дочери и похуже.

Не знаю, что сказать дальше, поэтому продолжаю:

— Спасибо, что оставил диван. Было бы отстойно сидеть на полу.

— Без проблем. Мне все равно не взять его с собой.

Все, что он берет с собой в путешествие, должно поместиться в его машине, и это не так много. Всего несколько коробок, постельное белье, компьютер и туалетные принадлежности из ванной.

— Как бы то ни было, у меня есть место только для нескольких коробок, так что... — Его огромные руки глубоко засунуты в карманы шорт.

Я оглядываюсь вокруг, обозревая помещение. Голые стены, почти пустые комнаты.

— А как насчет телевизора?

Он еще не вынес его из своей комнаты.

— Я оставляю его тебе.

— Боже, Эллиот, я не приму твой телевизор.

— Анабелль, давай не делать из этого большой спектакль? Ты можешь взять мою кровать и телевизор, и тебе больше не придется спать на той дерьмовой.

— Она не дерьмовая! Просто крошечная.

Так как у меня есть еще один год до выпуска, я остаюсь, в этом городе и в этом доме. Кто знает, возможно, даже найду себе соседа по комнате, чтобы сдать свою старую комнату.

— Итак. Ты делаешь это.

Собирает вещи и переезжает в Мичиган.

— На самом деле это не так далеко.

Шесть часов и сорок три минуты, или час и сорок пять минут полета... не то чтобы я гуглила или что-то в этом роде.

— Нет. Думаю, не так далеко. Я рада за тебя.

Но не за себя. Буду скучать по нему, потеряю частичку себя, когда он, наконец, повернется и выйдет за дверь в последний раз.

— Мы можем переписываться и следить друг за другом в социальных сетях.

— Отлично.

— Ты не выглядишь взволнованной.

«Это не так!» — хочется кричать мне. — «Я опустошена, что ты уезжаешь! Мой лучший друг уезжает, чтобы создать новую жизнь для себя, которая не включает меня».

— Я взволнована, конечно, не глупи. Просто... не знаю, Эллиот. Я злюсь. Даже не слушай меня, ладно? Не дай мне испортить тебе день.

— Испортить мне день? Думаешь, мне это нравится?

Тогда останься!

Останься и закончи свое образование здесь.

Я опускаю голову, не в силах смотреть ему в глаза, боясь того, что увижу там.

— Я просто эгоистка.

— Это не эгоизм, Анабелль. Это значит, что тебе не все равно.

В горле образуется комок, и я с трудом сглатываю его, когда он добавляет:

— Ты была для меня по-настоящему хорошим другом.

— Другом.

— Я думал, ты этого хочешь — быть друзьями.

— Конечно, хочу! Но у меня уже достаточно друзей, даже если большинство из них не в Айове, и теперь ты тоже будешь на расстоянии. — Снаружи по улице медленно едут машины. Студенты, живущие несколькими домами ниже, тащат мебель к обочине. — Ты должен дать мне время привыкнуть, хорошо? Я уже скучаю по тебе, а ты стоишь прямо передо мной.

— Дать тебе время? Время для чего?

— Я теряю кого-то, кого только начинала, ну знаешь... любить.

— Ты не думаешь, что я чувствую то же самое?

— Как друг? Конечно.

— Нет, Анабелль, я люблю тебя.

Почему он говорит мне это сейчас, после стольких месяцев? Он пытается уничтожить каждую частичку моего уже разбитого сердца?

— Ты любишь меня? — Я с трудом выговариваю слова.

— Конечно, люблю.

— Но ты уезжаешь, так скажи мне... какая разница? Иди за своей мечтой, Эллиот.

Впереди у нас целая жизнь.

— Анабелль, ты же знаешь, что я должен переехать. В Мичигане одна из лучших программ по кинезиологии в стране, и мне повезло, что меня приняли. Ты только что перевелась, поэтому я не могу попросить тебя поехать со мной. Мы практически только познакомились.

— Знаю, — отвечаю несчастным голосом.

Он делает шаг вперед, обхватив мой подбородок руками.

— Ты и сама скоро выпустишься.

— Я хочу, чтобы ты перестал говорить мне то, что я уже знаю. — Пытаюсь отвести взгляд, но он не позволяет.

— Это отстой, но это к лучшему. Ты закончишь учебу, а я получу степень магистра и буду навещать тебя время от времени, когда смогу. Я просто прямо сейчас не понимаю, как междугородние отношения смогут работать.

— Все в порядке, Эллиот. Ты уже сказал, что не готов к отношениям, и я уважаю это. Не буду давить на тебя. Я достаточно зрелая, чтобы смириться с этим. Так что, можешь уходить с чистой совестью. — Я запинаюсь, сглатывая. — Мы оба будем скучать друг по другу, но это пройдет.

Жизнь продолжается.

— В конце концов, да? — Его голос дрожит. Надрывается.

И клянусь, никогда раньше не видела, чтобы глаза парня были полны слез, но сейчас глаза Эллиота наполняются слезами. Я едва могу смотреть на него. Это убивает меня изнутри. Меня убивает, что он уезжает, переезжает через полстраны.

Зная, что он не вернется, когда занятия возобновятся осенью.

— Господи, не смей тоже плакать, — ругаюсь я, нижняя губа дрожит, когда он обнимает меня своими сильными руками, прижимаясь лбом к моему лбу. — Пожалуйста, не плачь.

— Прости меня, Ана. — Он утыкается лицом мне в плечо, в волосы, крепко обнимая. — Я люблю тебя, правда, но мне нужно идти.

— Ты способен сделать удивительные вещи, Эллиот Сент-Чарльз. Ты лучший сосед по комнате, который у меня когда-либо был.

— Я вернусь на каникулы. Ты не избавляешься от меня навсегда.

— Но к тому времени ты состаришься, возможно, даже поседеешь, и я, возможно, начну встречаться с Рексом Гандерсоном и даже не вспомню твоего имени.

— Клянусь бгом, если ты начнешь встречаться с Рексом Гандерсоном, я серьезно…

— Серьезно что?

— Не знаю, но это меня раздавит.

В кармане у него звонит будильник, сотовый телефон мягко напомнил, что пора уходить.

Он нужен в другом месте.

— Мне нужно идти, иначе я опоздаю на встречу с родителями.

— Хорошо.

— Анабелль. — Эллиот большими ладонями обхватывает мое лицо. — Я... Я...

Я склоняю голову, безмолвно говоря то, что не могут сказать вслух.

Я знаю.

Я тоже.

Он прижимается губами к моим, и я чувствую соль наших слез, его и моих.

— Просто иди. — Я едва могу выдавить шепот из своего горла, он такой резкий от эмоций. — Убирайся отсюда.

Я легонько подталкиваю его к двери, и Эллиот переступает порог. Потом еще.

Он кивает, борясь со слезами, но одна все равно вырывается и скользит по его лицу, блестя на солнце.

Ненавижу это. Ненавижу.

— До свидания, — шепчет он.

— Пока, — отвечаю я одними губами.

Потом смотрю, как он уходит. Забираемся в свою машину, заводит двигатель, на холостом ходу.

Эллиот сидит, уставившись на маленький домик, в котором мы жили вместе в течение одного удивительного семестра — лучшего семестра в моей жизни, — и я вижу, как он делает глубокий вдох, сжимая руль.

Затем быстро машет мне рукой.

Не знаю, как долго я стою на крыльце, глядя ему вслед, но этого достаточно, чтобы его машина исчезла за углом.

Наконец, у меня хватает сил поднять руку и помахать в ответ.

Только его там больше нет.

Он ушел.

— Я люблю тебя.

Эллиот: Привет. Чем занимаешься?

Анабелль: Переставляю мебель IKEA, которую только что купила и собрала.

Эллиот: Да? Например?

[Анабелль Доннелли прислала приложение]

Эллиот: Ты сама собрала эту полку???

Анабелль: Почему ты так говоришь?! Со всеми этими вопросительными знаками? БОЛЬШЕ ВЕРЫ НЕ ПОМЕШАЕТ.

Эллиот: Эта штука огромная!

Анабелль: Мне нравится. Мой друг сказал, что белые книжные полки трудно украсить, но я люблю их. Мне нужно больше места, потому что моя мама только что прислала книги, которые остались у нее дома.

Эллиот: Не устраивайся слишком удобно. Ты там всего на два семестра. Тебе придется убрать все это дерьмо.

Анабелль: Вот для чего нужны папы и друзья с пикапами.

Эллиот: У тебя есть друг с пикапом?

Анабелль: Пока нет, но я твердо намерена его найти.

Анабелль: Где ты сейчас?

Эллиот: Остановился в Индиане прошлой ночью, так что я где-то рядом с Великими озерами. Ты когда-нибудь видела озеро Мичиган летом?

Анабелль: Нет, на что это похоже?

Эллиот: Как океан, вдоль восточного побережья. Чертовски красиво. Тебе понравится.

Анабелль: Пришли мне фотку, прежде чем вернешься в машину и продолжишь путь.

[Эллиот Сент-Чарльз прислал приложение]

Анабелль: Вау. Ты прав, это действительно похоже на океан.

Эллиот: Это не то, на что я действительно хотел бы смотреть прямо сейчас.

Анабелль: На что бы ты предпочел смотреть прямо сейчас?

Эллиот: Твое спящее лицо на подушке рядом с моим.

Анабелль: Не говори больше таких вещей.

Эллиот: Прости, не буду.

Две недели спустя

Эллиот: Эта квартира отстой.

Анабелль: Почему?

Эллиот: Всегда кажется, что жилец в квартире наверху переставляет мебель посреди ночи. Думаю, он студент-медик, работает во вторую смену в больнице.

Анабелль: По крайней мере, он не буянит и не орет. Когда-то я жила в доме, и девушка этажом ниже постоянно ссорилась со своими парнями. Да, верно, я сказала «парнями», во множественном числе.

Эллиот: Я ценю, что ты пытаешься заставить меня чувствовать себя лучше, но блин это все еще оооочень громко.

Анабелль: С радостью могу сказать, что моя новая соседка по комнате — не громкая. Я едва могу сказать, что она дома потому, что она редко бывает здесь. Это своего рода облом. Я думала, что Мэдисон будет лучшей компанией, думала, что мы будем смотреть фильмы и всякое прочие девчачье дерьмо.

Эллиот: Итак, замена Эллиоту?

Анабелль:Без выгоды, LOL

Эллиот: Может быть, она придет в себя, когда начнутся занятия. Летом все вымирают, потому что в городе нечего делать.

Анабелль: Она была со мной на вечеринке в прошлом семестре. Ну, знаешь та самая…

Эллиот: Та вечеринка навсегда останется в моей памяти.

Анабелль: Потому что я унизила себя???

Эллиот: Нет, потому что ты позволила мне быть рядом с тобой.

Анабелль: Что ты имеешь в виду?

Эллиот: Я не понимал этого в то время, но никогда не чувствовал себя настолько защищающим по отношению к кому-либо. Эта ночь была первой.

Анабелль: Серьезно? Но я была так пьяна.

Эллиот: Может быть, но я знал причину, и ты выглядела так чертовски красиво.

Анабелль: Несмотря на то, что была пьяна?

Эллиот: Да, несмотря на то, что была пьяна. А на следующее утро? Блин, я думал ты такая милая.

Анабелль: У меня было жесткое похмелье. На следующее утро произошло крушение поезда. Я была все в той же одежде.

Эллиот: Ты казалась довольно смущенной, но боже, ты была милой.

Анабелль: Униженной.

Эллиот: Слава богу, не было повторного выступления.

Анабелль: О! Меняем тему! Дэв сказал тебе, что я все еще играю в футбол с парнями? Они начали играть раз в неделю, поэтому я меньше хожу в спортзал.

Эллиот: Вы, ребята, играете раз в неделю? Черт, теперь ты заставляешь меня завидовать. Я никогда не мог вывести их ленивые задницы на поле чаще, чем раз в месяц.

Анабелль: Я нашла еще несколько девушек, которые присоединились к команде, так что я больше не в меньшинстве. ** смахивает пыль с плеч ** Теперь поле полно слюней Дэвина. Плюс, думаю, что нравлюсь ему.

Эллиот: Ну, я уверен, что нравишься.

Анабелль:Не так, LOL. Мы братаны.

Эллиот: Да, конечно. Он, наверное, так чертовски рад, что я ушел.

Анабелль: Наверное, LOL. Я часто ловлю его на том, что он пялится на мою задницу.

Эллиот: Скажи ему, чтобы прекратил это дерьмо.

Анабелль: Почему? Он не хватает за нее. Парень пытается это скрыть, но тонкость — не его сильная сторона, бедняга. Прошлым вечером я дважды наклонялась, чтобы проверить теорию.

Эллиот: Иногда ты настоящая негодница, ты знаешь это, Доннелли?

Анабелль: Тебе это нравиться.

Эллиот: Да.

Эллиот: И я скучаю по тебе.

Анабелль: Я тоже скучаю по тебе.

Шесть недель спустя

Пятница, 22 августа

Дорогой Эллиот,

Решила написать тебе письмо вместо смс, потому что сказала себе, что не буду звонить, пока не закончу эту промежуточную работу. Итак, я делаю это старомодным способом, обычной электронкой... или, может быть, я пишу это письмо, потому что выпила бокал вина сегодня вечером и немного взволнована и скучаю по тебе больше, чем, вероятно, должна или имею какое-либо право скучать. Кто знает, к тому времени, когда я доберусь до конца, возможно, удалю его вместо того, чтобы отправлять.

С Мэдисон здорово жить. У нее есть несколько друзей, которые приходят к нам, и я начинаю считать их своими друзьями. Она все лето работала официанткой в «Мэд Догс Джекс», а я и не знала, что там подают еду. Она говорит, что чаевые потрясающие, в основном потому, что в течение дня, это завсегдатаи, которые дают на чай, потому что они пьяны. Не знаю, может быть, я подам туда заявление. У меня есть несколько свободных вечеров, и я могла бы получить дополнительные деньги.

Я наконец-то встретилась с твоим бывшим соседом по комнате, Зиком, на сборе средств для программы наставничества «Старшие братья». В этом году организаторы перенесли дату, или я бы пригласила тебя пойти со мной. Зик был со своей девушкой, Вайолет, и я сидела рядом с ней. Она такая милая, думаю, что сама наполовину влюбилась в нее. Зик такой мрачный и задумчивый, а она такая добрая и милая. Они обожают друг друга. Он купил ей фиолетовое сапфировое ожерелье на золотой цепочке и повесил ей на шею, когда они выходили. Остановил ее в дверях, откинул назад ее светлые волосы и поцеловал в шею, прежде чем обнять ее. Было почти больно смотреть, и я скучала по тебе.

Если бы ты был здесь, я бы взяла тебя. На мне было темно-бордовое коктейльное платье и туфли на каблуках. Красные губы. Мэдисон уложила мои волосы в прическу, так что выглядело красиво, так необычно.

Не знаю, что еще сказать, чтобы не расплескать свои кишки и не сделать это неловким, и мы оба собираемся начать занятия, но я скажу тебе вот что. Если я закрываю глаза, то вижу, как ты стоишь на кухне без рубашки, загорелый после игры в футбол.

Конечно, это во мне говорит вино.

При свете дня я сильная и двигаюсь дальше, как говорится во всех величайших песнях о любви.

Жаль, что я сняла их всех с повтора.

С любовью,

Анабелль.

Суббота, 23 августа

Анабелль,

Перестань говорить обо мне, как будто я умер. Я просто в Мичигане. Читал и перечитывал твое письмо, по крайней мере, тридцать раз и решил выровнять игровое поле трезвости, я сделал несколько коктейлей, прежде чем печатать это письмо.

Если ты думаешь, что Айова скучная, ты должна приехать в Мичиган. Я слышал, что зимой здесь все пограблено под снегом, а население здесь шумное, сто двадцать тысяч человек. Еще даже не сентябрь, а я уже отмораживаю яйца.

Я написал Дэву и сказал, чтобы он перестал пялиться на твою задницу и нашел кого-то нового, кого можно вожделеть. Он не казался расстроенным, и знаю, что он любит раздражать меня, гр*баный засранец. Он сказал, что ты заказала новую пару носков, чтобы прикрыть голени, в желтые и синие полосы. Держу пари, они очаровательны — у тебя самые сексуальные ноги.

Дэв хвастался тобой, сказал, что они поменяли твою позицию и попытались сыграть с тобой в нападении. Почему ты не сказала мне, что забила два гола?

Официально занятия начинаются двадцать пятого — еще два дня, — но у меня распечатана программа занятий, и я готовлюсь к нагрузке. Я такой гр*баный ботаник, клянусь.

У меня отличная стажировка. Как ты знаешь, я работаю с футболистами и командой тренеров и терапевтов. Если все пойдет хорошо, надеюсь, что они предложат мне постоянную работу, как только я получу степень. Опять же, это Мичиган, и здесь чертовски холодно, поэтому посмотрим, смогу ли я выдержать зиму.

Я люблю тебя, Анабелль. Ты, несомненно, одна из моих лучших друзей, и я думаю о тебе каждую секунду каждого проклятого дня.

ГЛАВА 23

Анабелль

Я смотрю на свое отражение в зеркале ванной, поворачивая голову слева направо, изучая себя. Мои щеки пылают, глаза блестят, но что-то не так.

Хм.

Я наклоняюсь вперед, опуская нижние веки указательными пальцами, проверяя радужку. Похлопываю себя по щекам. Провожу рукой по своему горлу, тыкаю в ключицу.

Хм.

— Эй, ты закончила? Я собиралась освежить лицо. — Мэдисон просунула голову в дверь ванной, окидывая меня внимательным взглядом. Она закончила прихорашиваться, и совершенно очаровательна. — Ты такая бледная. Ты хорошо себя чувствуешь?

Я хмуро смотрю на свое отражение.

— Я выгляжу бледной? Правда? Мне показалось, что я покраснела. — Я втягиваю щеки, морщась от своего рыбьего лица.

— Нет, ты определенно бледная. — Наши глаза встречаются в зеркале, и я вижу, что она подняла брови. — Ты ведь не заболела? На прошлой неделе гриппом заболели трое моих одноклассников.

— Нет... Возможно? Не знаю. В последнее время все... не так.

— Может это депрессия? Я знаю, ты скучаешь по Эллиоту, но это не значит, что ты влюблена в него.

Она ошибается. Я влюблена в него и хочу отметить, что иногда страдание от любви, которой у тебя никогда не было, хуже, чем страдание от любви, которая была. Все, что было между мной и Эллиотом, осталось нереализованным.

— Анабелль, у тебя было целое лето, чтобы забыть его и жить дальше. Прошло больше двух месяцев.

Три.

Прошло почти три месяца летних каникул, а я все еще безумно скучаю по нему. Наши письма ничего не значат, если его здесь нет. Они слабая замена.

— Знаю, Мэдисон, но это не одно и то же.

— Не помогает то, что ты спишь в его проклятой спальне. — Она несколько раз упоминала об этом как о причине моей меланхолии. — Хочешь поменяться?

— Пожалуйста, я не вчера родилась, — поддразниваю я. — Ты просто хочешь кровать королевских размеров.

— Верно. Моя кровать отстой. Я не могу привести никого домой, потому что она слишком узкая, чтобы безопасно разместиться. В прошлые выходные, когда ты ужинала у своего отца, я привела парня домой, и он упал с края, когда падал на меня. Это было так неловко.

Это зрелище заставляет меня хихикать.

— Я имею в виду, он уже лежал на полу, на коленях — разве он не мог просто продолжать процесс?

Она отходит от дверной коробки.

— Черт возьми, ты права! Он вполне мог это сделать!

Она скрещивает руки на груди.

— Черт, теперь я чувствую себя лишенной оргазма.

— После этого он тебя не удовлетворил?

— Нет. Он все продолжал жаловаться на кровать.

— Он пригласил тебя к себе?

Мэдисон делает гримасу.

— Серьезно? Как будто я бы тр*халась с ним в студенческом общежитии. Отвратительно. Ничего не имею против этих парней, но дом Пи отвратителен — никто его не убирает.

— Он определенно не похож на другие дома на Греческой улице.

— Нет, черт возьми, эти дома великолепны.

— Даже дома на Джок-Роу в пятьдесят раз лучше, чем дом Пи.

Мы болтаем, подшучивая друг над другом, пока она не уходит, и я снова рассматриваю себя в зеркале. У меня под глазами тусклые фиолетовые мешки от усталости, а волосы выглядят тусклыми.

Что-то не так.

Хм.

Эллиот: Как ты держишься без меня теперь, когда вернулась к занятиям? Ха-ха.

Анабелль: Жизнь — борьба. Соседство по комнате переоценено **подмигивает** Она всегда хочет поговорить о чувствах.

Эллиот: Думаю, это фишка женщины — у меня никогда не было жалоб.

Анабелль: Лесть достанет тебя повсюду.

Эллиот: Не совсем... не здесь.

Анабелль: Почему штат Мичиган так далеко?!

Эллиот: Поездка в машине полный отстой. Не знаю, говорил ли я тебе об этом. За шесть часов безделья в машине мне оставалось только думать.

Анабелль: Никогда не ездила дальше хижины моего отца в лесу, и это всего лишь два часа езды, максимум. Я должна сделать тебе плейлист, чтобы ты мог послушать его, когда придешь домой на перерыв.

Эллиот: Что бы ты в него включила?

Анабелль: Наверное, все песни, которые я слушала после твоего отъезда.

Эллиот: Ты слушала грустные песни?

Анабелль:Я никогда не говорила, что они грустные, чудак. LOL

Эллиот: Я просто предположил.

Анабелль: Пожалуйста, не веди себя так, будто ты тоже по мне не скучаешь.

Эллиот: Я бы солгал, если бы сказал, что нет.

Анабелль: Тогда, думаю, мы квиты.

Анабелль: Кроме того, возможно, некоторые песни были грустными…

ГЛАВА 24

Анабелль

— Анабелль, что тебя привело сюда сегодня?

Я поехала в клинику на другом конце города после того, как меня убедила Мэдисон, и получила новую страховую карточку от моего отца. Дежурная медсестра порхает по смотровой, пододвигая мне стул и поправляя очки для чтения на носу.

Подойдя к компьютеру на маленьком столе в комнате, она смотрит на меня сквозь очки, улыбаясь.

— Мы вкратце ознакомимся с историей твоего здоровья, а потом я проверю твои жизненные показатели. — На стуле скрипят колеса. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Я подумала, что мне нужно провериться. У меня не было осмотра с тех пор, как переехала сюда, и я не очень хорошо себя чувствую. Моя соседка по комнате подумала, что я должна прийти, чтобы провериться.

Она смотрит на монитор, читая вслух мою карту.

— Здесь указаны основные причины для получения таблеток — это помощь с менструальными спазмами и капризность, связанные с ПМС. Все верно?

Я киваю.

— Верно.

Стук, стук, стук по клавишам.

— Это может занять немного больше времени, чем обычно, так как это твой первый визит в нашу клинику. Несмотря на то, что это не первый медицинский осмотр в нашей сети, мы считаем тебя новым пациентом.

— Ладно, конечно. Все в порядке.

Ее пальцы щелкают, вводя всю мою информацию в их базу данных.

— Все еще ежедневно принимаешь поливитамины?

Она ждет моего ответа, руки парят над клавиатурой.

— Ну, не совсем. — Скорее, совсем нет.

Щелк, щелк, щелк.

Затем она измеряет мое кровяное давление и температуру. Измеряет мой пульс, так же вводя эту информацию в компьютер.

— Вижу, тебе прописали противозачаточные таблетки. Все еще принимаешь?

— Да.

Я ерзаю в кресле, пытаясь разглядеть карту.

Медсестра смотрит на компьютер, подтверждая.

— Я проверяю то, что есть в досье, которое прислал твой последний врач.

— Конечно. Ладно, извините. — Я нервно заправляю выбившийся волос за ухо.

Она вся такая деловая, продолжает со своими предобследовательными вопросами.

— Какие-нибудь другие формы контроля над рождаемостью? Презервативы?

Я улыбаюсь.

— В настоящее время я не сексуально активна.

— Беременность была?

— Нет.

Щелк, щелк.

— Никаких выделений, кровотечений, болей в животе или побочных эффектов, обычно связанных с таблетками?

— Нет, но позвольте мне взять мой телефон, чтобы посмотреть, когда последний раз у меня были месячные. Я отслеживаю все это в приложении. — Я достаю смартфон из сумочки, нажимаю на приложение «Тетя Фло», провожу пальцем по трекеру месячных.

Глазею.

Хмурюсь.

— За последние две недели у меня появились кровянистые выделения, а двенадцатого поднялась температура. Однако я не добавила никаких циклов. Извините, это нормально?

— Все в порядке. Я быстро внесу эту информацию. — Ее пальцы порхают по клавишам. — Есть шанс, что ты сейчас беременна?

Я смеюсь.

— Нет.

— Хорошо, отлично, думаю, что это охватывает основы. — Она отрывает руки от компьютера. Встает и идет к синему шкафу, достает синий больничный халат, кладет его на смотровой стол. — Сними все и надень вот это, открытое сзади. Можешь прикрыть этим ноги. — Она раскладывает одеяло.

У нее теплая материнская улыбка.

— Посиди здесь, а я скажу доктору, что ты готова. Мы оба скоро придем.

— Спасибо.

Я быстро переодеваюсь и прыгаю на стол, свесив ноги, когда раздается короткий стук в дверь. Она открывается, мой новый гинеколог просовывает голову.

— Тук, тук. — Он входит в комнату, сестра следует за ним. Протягивает руку. — Привет, Анабелль, я доктор Притчард.

Мы болтаем, пока он и его медсестра готовятся к осмотру, и мгновение спустя я уже раздвигаю ноги в стременах, осмотр продолжается.

Доктор Притчард откидывается на спинку стула и смотрит на меня поверх очков в черной оправе.

— Анабелль, ты уверена, что нет шанса на беременность?

Я хмурюсь.

— Да, конечно. Почему вы спрашиваете?

— Шейка матки, кажется, размягчилась и немного увеличилась. Поскольку ты на приеме впервые, с твоего разрешения, я собираюсь пойти и заказать тест на беременность, просто чтобы быть уверенным.

— Вы уверены, что это необходимо?

Он кивает, встает, снимает перчатки и бросает их в мусорное ведро. Улыбается.

— Совершенно уверен.

Через пять минут я одеваюсь и мочусь в чашку.

Через двадцать минут узнаю, что я беременна.

Беременна.

Беременна!

Черт возьми!

Неважно, сколько раз я это повторяю, это кажется нереально.

— У тебя есть время на ультразвук? — спрашивает доктор. Ошеломленная, я киваю головой, изо всех сил стараясь сосредоточиться на словах, слетающих с его губ. — Я могу заказать для тебя сегодня, в течение следующих двух часов, если у тебя есть время подождать, или мы сможем запланировать на конец недели. Я хотел бы получить лучшее представление о том, на каком сроке ты находишься.

На каком сроке я нахожусь.

Я беременна.

Доктор опускает голову и строчит что-то в блокноте.

— Это название предродового препарата, которое ты можешь взять на выходе или просто зайти в аптеку. Фолиевую кислоту также следует принимать с пищей, каждое утро.

Я едва заметно киваю.

Фолиевая кислота. Предродовой препарат.

— У меня есть время.

Ожидание кажется вечностью, зал ожидания — бежевый, холодный куб, лишенный индивидуальности. Стерильный. Опустив голову, я время от времени бросаю взгляд на окружающих меня пациентов: две пожилые пары, ожидающие еженедельных анализов крови, и молодая будущая мать, крепко обхватившая руками живот.

Я смотрю на этот живот, ладони скользят по моему поясу черных штанов для йоги.

Он плоский.

Пока.

Всю оставшуюся часть встречи я лежу на столе в кабинете ультразвука, руки по швам, сдерживая слезы, пока безразличный техник водит палочкой по моему животу.

— Судя по ультразвуку, у вас примерно двенадцать недель. — Она весело улыбается.

— Что? — Я практически кричу, пытаясь сесть, тонкое бумажное одеяло падает на пол смотровой. — Двенадцать недель? Как это возможно?

— Ты будешь такой милой, когда станет заметно. — Она приятно щебечет, все время улыбается, палочка скользит по моему животу, ниже пупка, прозрачный гель холодное напоминание о том, почему я здесь.

— Я полагаю, что ты одна из тех счастливых матерей, которые не проявляют никаких симптомов беременности, пока не оказываются на большом срок. Мне так не повезло. С первым я была размером с дом, — поддразнивает она.

Я выдавливаю слабую улыбку, нижняя губа угрожающе дрожит.

— У меня никаких признаков.

— Даже утренней тошноты?

Я качаю головой.

— Даже утренней тошноты нет.

— Это здорово. С каждым из моих детей, меня рвало так сильно, что я едва могла выйти на работу. Кажется, я болела почти весь первый триместр.

В конце концов, я перестаю слушать, и когда техник распечатывает ультразвуковые снимки и вручает их мне, я ошеломленно смотрю на размытое черно-белое изображение.

Ребенок.

— Размером с маленькую сладкую клубничку. Представь себе. — Она подмигивает и моет руки в раковине. — Теперь у тебя есть повод пойти домой и вздремнуть.

— Клубничка.

— Да, мэм!

Почему она такая веселая? Это сбивает меня с толку, откладывая панику, которая наверняка придет к тому времени, когда я доберусь до парковки.

Эй, я не слышал от тебя ничего целый день.

У меня почти не хватает духу ответить ему, но и не хватает духу избегать его.

Я: Знаю. Прости, я была... занята.

Эллиот: Тяжелый день?

Я: Можно и так сказать.

Эллиот: Хочешь поговорить об этом?

Я: Не сейчас.

Эллиот: Анабелль, все в порядке?

Я: Все будет хорошо. Мне просто нужно подумать.

Эллиот: Хорошо…

Я: Расскажи мне о своем дне, он должен был быть лучше моего.

Эллиот: Все как обычно — исследование и описание. Большую часть дня провел в библиотеке.

Я: Это одно из твоих любимых мест.

Эллиот: У меня их несколько.

Я: Ах да, где же еще?

Эллиот: Гладкая кожа вдоль твоей ключицы…

Я не отвечаю.

Эллиот: Ты все еще там?

Я: Да. Извини, у меня много дел.

Эллиот: Понимаю, завал в начале учебного года — это отстой.

Я: У меня просто дерьмовый день.

Эллиот: Как насчет этих выходных? Ты выходила? Я знаю, что Мэдисон вытащила тебя на публику.

Я: Да, но ничего интересного. Обычная толпа. Она раздражается на меня, потому что я скучная, LOL. Я просто не хочу повторения той ночи, когда тебе пришлось нести меня домой.

И теперь, когда я незамужняя, одинокая, будущая мать, этого никогда не случится. Никогда.

Эллиот: Но это оказалось хорошо, не так ли?

Я: Конечно. Посмотри на нас сейчас — друзья и все такое.

Я меняю тему. Мои гормоны не могут понять, к чему может привести этот разговор, о том, как мы оставались близки в течение последних недель, хотя он через озеро Мичиган.

Я: А как насчет тебя? Чем занимался в эти выходные?

Эллиот: Вообще-то, я общался с несколькими людьми из медицинской программы. Мы пьем пиво несколько раз в неделю.

Я: Да?

Эллиот: Да. Есть одна девушка, которая напоминает мне тебя. Ее отец здесь профессор. Я выложил фото в Instagram, когда мы вчера вечером выходили.

Мой желудок сжимается, меня тошнит от мысли, что он эмоционально связан с кем-то новым. Тошнит больше, чем за весь день.

Мои руки взлетают к животу.

Я: Я не смотрела.

Эллиот: Надеюсь, у тебя все хорошо, Анабелль.

Все хорошо.

Я: Да. Желаю тебе того же.

Эллиот: Я должен выключить телефон. Эта курсовая работа не будет написана сама по себе.

Я: Поговорим позже. Удачи с работой.

В ванной я снимаю всю одежду, стоя перед зеркалом во второй раз за сегодняшний день, обводя взглядом свое обнаженное тело, ища любые признаки того, что внутри меня растет ребенок.

Я обхватываю свои сиськи, но они не мягкие и не кажутся — или не чувствуются — больше. Мои бедра выглядят так же — стройные.

Пока…

Ребенок.

Мы с Эллиотом сделали ребенка.

Чем пристальнее я смотрю на свое тело, тем более действенным становится слово «ребенок». Я одна, стою в холодной ванной, босая и беременная.

Поднимаю руку, чтобы прикрыть рот, заглушая рыдания, поднимающиеся из горла. Затем другая ладонь закрывает мои глаза, мое лицо.

Мучительные рыдания вины овладевают всем моим усталым телом. Мокрые слезы текут по моему лицу.

— Что же мне делать? — шепчу я, плача в ладони.

Что я ему скажу? Что я могу сказать?

Эллиот почти в семи часах езды на машине с двумя годами обучения, оплаченными тяжелой работой и долгими часами занятий.

Трепет в животе заставляет меня замереть.

И вот опять.

«Он уже должен шевелиться», — сказал специалист по ультразвуку. — «Ты уже должна чувствовать биение ребенка».

Стянув розовый халат Мэдисон с крючка на двери, я скользнула в его пушистый комфорт, завязываю пояс, прежде чем открыть дверь. Прохожу в спальню и забираюсь в большую пустую кровать.

Кровать Эллиота.

Его.

Теперь мою.

Закрываю усталые глаза, представляя, что скажу, когда увижу его — я должна сделать это лично. Невозможно сообщить такие новости по телефону, и он вряд ли будет дома до праздников.

Еще три месяца.

Целая вечность.

ГЛАВА 25

Анабелль

— Как жизнь Анабелль Доннелли. Без обид, но выглядишь дерьмово.

Я узнаю этот голос.

Подняв взгляд, я вижу Рекса Гандерсона, идущего ко мне по проходу, и стону — он последний человек, с которым я хочу идти в класс, последний человек, с которым хочу провести еще один семестр.

Спасибо, карма, что навалила еще больше дерьма на мой и без того дерьмовый день.

— Что ты делаешь в этом классе, Рекс? Я думала, что избавилась от тебя.

Он ухмыляется.

— Я как гриб, вот почему меня называют веселым парнем[6].

— Держу пари, никто тебя так никогда не называл.

Рекс добродушно смеется, указывая на место рядом со мной.

— Не возражаешь, если я посижу здесь?

— Ты действительно этого хочешь? — Этот парень садист? — Здесь много свободных мест.

Мы не разговаривали с той ночи на арене, когда я унизила его перед всей командой по борьбе, моим отцом и тренерским штабом, когда я стала движущей силой его увольнения.

— Мы, социальные изгои, не можем быть слишком разборчивыми в эти дни, — шутит он, опуская сумку.

У меня на кончике языка вертится извинение — моя рефлекторная реакция доброго и заботливого человека, но я останавливаю себя, потому что мне не жаль.

Он не заслуживал того положения, которое занимал, когда злоупотреблял им, и пришло время это изменить.

— И как ты сейчас поживаешь? — спрашиваю я, искренне любопытствуя и желая знать, как кто-то движется дальше, проведя три года своей жизни в одной команде.

— Чертовски скучно.

— А как Джонсон?

— Он уехал. Вернулся домой, перевелся в общественный колледж.

— Почему?

— Он был здесь на частичную спортивную стипендию, а обучение за пределами штата чертовски дорого, поэтому, когда его отстранили, родители заставили его переехать домой. — Рекс пожимает плечами.

— Понятно. Это имеет смысл.

— Ты холодна, как лед, понимаешь это?

— Я? С чего это?

— Большинство девушек смутились бы, сидя со мной, и уж точно не захотели бы об этом говорить. Ты унизила меня.

— Ты сам напросился.

— Ты права.

Я смотрю на него.

— Этим летом у тебя был момент прихода к Иисусу?

— Что-то вроде того. — Рекс смеется, вытягивая ноги перед собой, ссутулившись над столом.

Я смотрю на его джинсы и поднимаю брови.

— Больше никаких хаки?

— Больше никаких хаки, — подтверждает он.

— Ого, Гандерсон, ты действительно изменился.

— Это печальное зрелище.

— Что именно?

— Главное, что ты заметила во мне, это то, что я больше не ношу брюки хаки.

Он звучит так недовольно.

Это заставляет меня смеяться снова и снова.

— Извини, но они были своего рода твоей визитной карточкой.

— Похоже, я отказался от большего количества дерьма, с которым когда-то был.

— Это были тяжелые месяцы?

— Вначале. Мне платили за то, чтобы я был менеджером команды, и так как меня уволили, я должен был получить работу за пределами кампуса. Без разницы, какую. Затем, очевидно, этим летом мне пришлось сообщить новость своим родителям. Знаешь, они очень гордились моим положением.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Лето было адом, если хочешь знать правду, но я не думаю, что тебя это волнует, так как вся эта история с пари взорвалась у меня перед носом.— Он снова изучает меня. Мое лицо, глаза, линию рта. — Не пойми меня неправильно, Анабелль, но ты плохо выглядишь.

— У меня... много забот. Это была очень тяжелая неделя.

— Похоже на то. Вот так парочка из нас вышла.

Я улыбаюсь, потому что он прав. Мы действительно составляем странную пару: отвергнутый командой по борьбе и дочь тренера. Это почти как дружба с Рексом Гандерсоном.

— Ты слышала новость?

— Какую?

— Этот придурок Зик Дэниелс обручился.

— Откуда ты знаешь?

— Я слышал шумиху перед тем, как меня выгнали из команды. Эллиот должен был сказать тебе.

— Эллиот уехал.

— Куда?

— Аспирантура. Мичиган.

— О. Что ж. Я не стану жаловаться, теперь он не сможет снова угрожать надрать зад за тебя. — Когда я бледнею, он со смехом обнимает меня. — Расслабься, я шучу. По крайней мере, ты не встречалась с ним или что-то в этом роде. Отношения на расстоянии — полный отстой.

Если это не преуменьшение года, тогда я не знаю, что это такое.

— Подожди, перемотай назад. — Я изумленно смотрю на него. — Когда Эллиот угрожал тебе надрать зад?

— В тот вечер, когда мы пошли на свидание. Ты ушла в ванную, а он набросился на меня и сказал, чтобы я держала руки подальше от тебя. Я думал, это было слишком, учитывая, что вы были просто соседями по комнате.

— Ты думал, что он перегибает палку?

— Он определенно ревновал, это точно.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Вы встречались перед его отъездом?

Я чувствую, как румянец ползет по моей груди, пятнами покрывая шею и щеки.

— Можно и так сказать.

— Ах, ладно. Теперь все понятно.

Как-то после занятий я позволила Гандерсону отвести меня в маленькую университетскую кофейню, расположившись в угловой кабинке. Я просто еще не была готова идти домой и вместо этого топлю свои печали в горячем шоколаде со взбитыми сливками.

Я смеюсь над всеми глупыми шутками Рекса (а они все глупые), позволяя ему заставить меня забыть все мои проблемы, даже если только на некоторое время.

— Я должен кое в чем признаться, — говорит он теперь за чашкой кофе со льдом, или латте, или любого другого напитка, который он заказал. — Я чертовски потрясен, что ты приехала сюда со мной. Я был уверен, что ты пристрелишь меня, когда предложил это.

— Как бы странно это ни звучало, на самом деле я не возражаю против твоей компании.

— Это звучит как комплимент.

Смеясь, я фыркаю.

— Это и был... кажется. Ты их не часто получаешь?

— Не очень часто. — Рекс ухмыляется, кусая соломинку, большой открытой улыбкой, которая заставляет улыбнуться и меня. — Я потратил последний год на то, чтобы мне надрали задницу.

В другой жизни, при более благоприятных обстоятельствах, сегодня Рекс Гандерсон мог бы быть кем-то достаточно не безнадежным.

Но обстоятельства не лучше, они хуже, чем были вчера.

Я беременна.

Я одинока.

Я нищая студентка колледжа.

Мой небольшой круг друзей в Айове включает Мэдисон, которая едва находится рядом и хочет только вечеринки, Эллиот, который переехал в Мичиган, и Рекс Гандерсон, который объявил награду за мою вагину в прошлом семестре.

До сих пор…

У меня много мыслей, и мне не с кем поговорить, а он здесь, сидит передо мной и пристально смотрит на меня, как будто знает, что происходит у меня в голове.

Насколько мне известно, это не так.

Я взволновано прикусываю нижнюю губу, внезапно думая о своих родителях и о том, что произойдет, когда я расскажу им о…

Боже.

Я чуть не сказала, о ребенке.

Что я скажу родителям?

Мой отец сойдет с ума, а мать обвинит отца, и все это будет полной катастрофой.

И мне придется пройти через это в одиночку.

— Земля вызывает Анабелль.

Я поднимаю глаза, не понимая, что просто смотрю в пространство, в свою полупустую кружку.

— А?

— Ты казалась на секунду потерянной.

— Потому что так оно и есть.

Рекс откидывается на спинку темно-синего сиденья и скрещивает руки на груди.

— Что с тобой происходит? Я не помню, что бы ты была такой в прошлом году.

— Какой?

Рекс машет рукой перед собой, на меня.

— Ты чем-то озабочена. Я знаю, ты ненавидишь меня, но...

— Я не ненавижу тебя, Рекс. Я просто ... — Я делаю глубокий вдох. — На этой неделе я узнала кое-какие новости, которыми очень озабочена. Извини, ничего личного.

Одна из его песочно-коричневых бровей поднимается вверх.

— Какие новости?

— Я бы предпочла не говорить... это личное.

Черт, зачем я это сказала?

— Почему? — Он смеется. — Ты что беременна?

Я не смеюсь.

И не отвечаю.

Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, худшее бесстрастное лицо за всю историю попыток хранить секреты.

— Черт возьми, Анабелль. — Рекс ахает. — Серьезно?

Мне нечего сказать.

И этого достаточно.

— Иисус. Даже не знаю, что сказать, — говорит он. — Я просто пошутил.

Я играю с ручкой моей кружки, усмехаясь.

— Ну да, конечно.

Следующие десять минут мы молча сидим в этой кабинке, и только звуки кафе составляют нам компанию. Официантки собирают кружки и блюдца, дверь открывается и закрывается. Музыка. Щебетание. Слышен даже лязг посуды, громоздящейся на кухне. Звук кофемолки.

— Не могу поверить, что ты появилась на публике.

— Что?

— Я просто имел в виду, что если бы я был цыпочкой, то сидел бы в углу комнаты и плакал.

— Поверь мне, я уже пережила эту вечеринку жалости.

— Когда ты узнала?

— На этой неделе.

— Поразительно. — Рекс делает еще глоток. — А отец знает?

— Нет. Еще нет.

Он медленно кивает, принимая этот ответ и не спрашивая имени.

— Что ты собираешься делать?

— Пока не знаю.

— Вот дерьмо, а я тут болтал о вечеринках по случаю помолвки и о том, каким дерьмовым было мое лето. По крайней мере, я никого не обрюхатил.

Его грубая честность вызывает глупую улыбку на моем лице.

— Все в порядке. Твоя болтовня меня отвлекает.

— Ну, это не плохо.

Я изумленно смотрю на него.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, чертов ребенок? Дети — это же круто. Я бы хотел иметь одного.

Я поднимаю бровь.

— Ты не расстроишься, если узнаешь, что какая-то девушка, с которой ты спишь, беременна?

Рекс качает головой.

— Вряд ли. Может, поначалу я буду такой: «Какого хрена!», потому что буду в шоке, но после того, как подумаю об этом, я, вероятно, остыну. Мы больше не в школе, Анабелль. Мы достаточно взрослые, чтобы производить потомство и успешно поддерживать жизнь человека.

Это правда.

Мне двадцать один год, я учусь в колледже, а Эллиот.…

Сколько лет Эллиоту? Не думаю, что мы когда-либо говорили об этом.

Я тихо подсчитываю.

Если бы он окончил школу в восемнадцать лет, провел четыре года в аспирантуре, тогда ему... святое дерьмо, Эллиоту почти двадцать три? Неужели это правда?

— О чем ты так беспокоишься?

— Обо всем, — честно отвечаю я.

Как Рекс Гандерсон не ужасается, обсуждая это?

— Ты больше беспокоишься о том, как отреагируют люди, или о том, что у тебя будет ребенок?

Меня оглушает собственное молчание.

Парень складывает руки на столе.

— Ладно, позволь спросить иначе: ты боишься, что отец ребенка взбесится и исчезнет?

Я задумываюсь над вопросом: беспокоюсь ли я, что Эллиот исчезнет, когда узнает, что я жду ребенка?

— Не совсем.

— Ты боишься, что родители от тебя отрекутся?

Я фыркаю.

— Они никогда этого не сделают.

— Боишься, что тебя вышвырнут на улицу, холодную и одинокую, и ты и твой ребенок будете голодать?

— Ладно, теперь ты просто смешон.

— Нет, Анабелль, это законные опасения людей.

— Откуда ты знаешь?

— Ты что, никогда не смотрела «Мама-подросток»?

— Я не мама-подросток! — негодующе кричу я.

— Именно это я и хочу сказать.— Он достает жвачку и сует в рот. — Так какого черта ты сходишь с ума?

— Я никогда не говорила, что схожу с ума.

— Может, и нет, но когда я увидел тебя сегодня в классе, ты выглядела так, будто тебя сейчас вырвет на мои туфли.

— Нет!

— Не ври. Бледная, как Каспер — дружелюбное привидение. — Рекс снова откинулся на спинку стула. — Ты голодна? Может, стоит попробовать поесть?

— Я не голодна.

— Ты сейчас ешь за двоих.

Он такой всезнайка.

— Ха-ха, очень смешно.

— У тебя была тошнота по утрам? Мой друг Адам обрюхатил свою девушку на первом курсе, и ее рвало каждое утро, как по часам.

Серьезно? От его вопросов и беспокойства мне хочется плакать. Он такой милый — такой чертовски милый, — и тот факт, что он не осуждает меня, приносит огромное облегчение.

Это дает мне надежду, что остальные мои друзья будут так же поддерживать... мои друзья из дома, у которых будут разные мнения о моей неожиданной беременности.

Это также дает надежду, что я смогу сделать это с или без Эллиота в моей жизни.

— Меня не тошнило. Вот почему я до сих пор не знала, что я... — Слово застревает у меня в горле. — Беременна.

— Какой срок?

— Двенадцать недель.

Он издает низкий свист.

— Черт побери, Анабелль, очень скоро ты сможешь узнать, девочка это или мальчик. — Пауза. — Ты собираешься это выяснить? Я бы захотел узнать. — Он смеется.

— Понятия не имею.

Я ничего не знаю.

— Если я понадоблюсь тебе на приеме у врача, дай знать. У меня куча свободного времени.

— Ты не хочешь приходить на мои встречи. — Я смеюсь, от одной мысли об этом у меня начинается истерика.

— Я подержу сумку с подгузниками.

— У меня нет сумки с подгузниками. — Я ухмыляюсь, как идиотка, представляя, как Рекс Гандерсон идет рядом со мной с розовой сумкой для подгузников, привязанной к телу.

Розовой.

Девочка.

Я качаю головой, прогоняя эту мысль.

— Пока еще нет. — Он подмигивает мне, щелкая телефоном, чтобы проверить время. — Черт, мне надо идти. У меня работа через час.

— Спасибо за горячий шоколад, Рекс.

— Эй, без проблем. Похоже, тебе это было нужно.

— Так и есть. Это было именно то, что мне нужно.

— Наверное, мне это тоже было нужно.

Я улыбаюсь и чувствую себя…

Хорошо.

Я не могу поделиться своими мыслями с Эллиотом.

Не могу позвонить ему и сообщить новости. По телефону это неправильно. Он заслуживает того, чтобы узнать лично.

У меня столько всего на уме, так много вещей, чтобы сказать ему — но если я это сделаю, будет ли это тяготить его?

Я сажусь за кухонный стол с тетрадью, используемой для записи моих мыслей, которая у меня была в течение многих лет и никогда не была полностью заполнена.

Открываю ее, просматривая несколько страниц, которые не читала месяцами, последнюю запись двухлетней давности. Я встречалась с парнем, Уиллом, из колледжа. Мы были в одном городе, в разных университетах — и просматриваю отрывок о нем, который написала после того, как мы расстались.

«Уилл — это тот, кого я точно переживу... Он не стоит слез, Анабелль. Подбородок вверх и двигайся дальше».

Мои губы изгибаются при воспоминании о тех неделях. Тогда я больше занималась поиском души, чем плакала, и я поняла, что мне никогда не понадобится парень, чтобы реализоваться. Встречаться и влюбляться было здорово, но они не сделали бы меня целой.

Только я сама могла это сделать.

Так же, как я могла бы вырастить этого ребенка самостоятельно, без участия Эллиота, но в какой-то момент мне придется рассказать ему, так же, как и моим родителям и другим друзьям.

Я хватаю ручку и навожу кончик на чистую страницу дневника. Нажимаю вниз, колеблюсь.

Никогда не пошлю письмо, которое напишу, но у меня слишком много мыслей. Если я этого не сделаю, то взорвусь.

Я пишу:

Дорогой Эллиот,

Это письмо я никогда не пошлю тебе, но все равно напишу его, заперев в дневнике, который никто, кроме меня, не прочтет и не увидит. У меня столько всего на уме, что не дает мне спать последние несколько дней.

Нет хорошего способа сказать это. Я просто скажу как есть.

Я беременна.

Боже, я думала, что будет легче написать слова, но это не так, потому что теперь они в чернилах, навсегда, выведены на этих страницах для меня, чтобы прочитать их в любое время, когда открою эту тетрадь.

Я беременна. Беременна.

У меня очень маленький живот, который люди начнут замечать в какой-то момент, но спасибо богу за штаны для йоги и кофты. Интересно, что бы ты подумал о выпуклости. Ты бы взбесился или был бы таким же уравновешенным, как я думаю?

Хочешь услышать что-то безумное? Я не так расстроена, как думала. И начинаю привыкать к мысли, что буду мамой. Мамой. Я смотрю на это предложение, перечитывая его снова и снова. Сумасшествие. Жизнь безумна, тебе не кажется?

Что еще безумнее, чем стать родителем, так это Рекс Гандерсон. Мы проводили много времени вместе, хочешь, верь, хочешь, нет. Он был великолепен, учитывая, что он первый, кто узнал — не потому, что я сказал ему, а потому, что он догадался. Я всегда считала, что он умнее, чем кажется, и так оно и есть.

Он также превращается в удивительного друга, Эллиот. Мы все время разговариваем и часто ходим в кафе. На прошлой неделе мы ходили на педикюр — он сказал, что это практикуется, когда мои ноги начнут опухать. Он такой ворчун, всегда говорит мне о здоровом питании. В некотором смысле, думаю, что ему нужен проект теперь, когда его выгнали из команды, и он смог найти только частичную работу, он действительно заботиться обо мне, и мы оставили прошлое позади.

Тебе бы это очень не понравилось, LOL.

Мой отец, конечно, знает.

Несколько дней назад я рассказала папе о том, что подружилась с Гандерсоном, и он был так зол, но я знаю, что он придет в себя. Ему придется это сделать. Мэдисон очень поддерживала, но Рекс... думаю, я возьму его с собой, когда расскажу папе и Линде о ребенке. Нашем ребенке.

Жаль, что тебя здесь нет.

В тебя было так легко влюбиться, ты понимаешь это?

Меня убивает, что я не рассказываю тебе свои новости — наши новости, — но я отказываюсь делать это по телефону. Ты заслуживаешь услышать это лично, но сейчас не время, и я не могу приехать туда к тебе.

Я люблю тебя и горжусь тобой.

С любовью, Анабелль.

Она же мама твоего малыша.

Шучу, боже. Но я всегда хотела это сказать. Ха-ха.

Эллиот

Это была дерьмовая неделя, и единственное, что помогло мне, это обратный отсчет до зимних каникул.

Я безостановочно думаю об Анабелль, гадая, думает ли она обо мне так же, как я о ней. Сегодня на занятиях я дважды поймал себя на том, что смотрю в стену и мечтаю, вместо того чтобы делать заметки.

Что-то чертил на листке бумаги, потом, наконец, написал от руки записку мелким аккуратным почерком.

Ана. Энни. Анабелль.

Знаешь что? Я скоро вернусь домой на семейное мероприятие, банкет моего отца. Помнишь, я рассказывал тебе о нем? Он юрист, и каждый год его фирма устраивает большие мероприятия. Итак, я возвращаюсь домой!

Я не собираюсь говорить тебе, хочу, чтобы это было сюрпризом — я хочу увидеть выражение твоего лица, когда появлюсь на твоем пороге в пятницу вечером. Я лечу, и у меня поздний рейс, так что моя задница будет серьезно уставшей.

Смерть от усталости никогда не будет более стоящей.

Если бы не ты, я бы вообще не вернулся. Я бы пропустил церемонию награждения и выдал бы родителям предлог, что занят, но они покупают мне билет на самолет, и было бы глупо упустить шанс увидеть тебя.

Мичиган уже не тот без моих друзей, без тебя. Господи, я каждую ночь лежу в постели, уставившись в потолок, и думаю, правильное ли я принял решение. Логически, я знаю — что д,а — мои профессора невероятны, и эта стажировка подготовит меня после того, как я закончу.

И все же у меня есть сомнения.

Вот почему я не могу дождаться встречи с тобой. Я собираюсь вытрясти из тебя дерьмо в этой большой кровати — я не бронировал отель, так что, надеюсь, ты не против, что я ночую у тебя. Я просто хочу обнять тебя.

Надеюсь, ты мне позволишь.

Я скучаю по запаху твоей кожи и вкусу твоих губ, и по тому, как ты врезаешься в меня, когда спишь.

Не хочу показаться полной киской, но тот, кто сказал, что расставание заставляет сердце любить сильнее, ничего не понимал.

Я безумно скучаю по тебе.

Я люблю тебя.

Когда урок заканчивается, я встаю из-за стола, комкая письмо, которое только что написал, в ладони и скатываю его в комок. Бросаю его в мусорное ведро в углу.

Идеальное попадание.

Гол!

ГЛАВА 26

Эллиот

Я вернулся.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как я уехал или виделся с кем-то из знакомых. Так бывает, если не участвуешь в социальных сетях, чего я не делаю, так как не активен. Никто не знает, что я здесь, никто не знает, что благополучно приземлился, кроме моей матери.

Мой отец удостоен награда «Ассоциации адвокатов штата» за его безвозмездную работу и преданность разработке инновационных способов предоставления добровольных юридических услуг тем, кто не может их себе позволить, и, естественно, я должен присутствовать на церемонии в Айове.

Дом.

Я, не колеблясь, заказал билет на самолет, не желая тратить время на дорогу в машине.

Мое такси подъезжает к обочине, останавливаясь, пока я хватаю сумку с ручной кладью и ноутбуком, выскальзывая с его заднего сиденья. Ноги касаются земли, я стою, сердце колотится, глядя на тротуар крошечного арендованного колледжа.

Анабелль внутри.

На кухне горит свет, маленький, над раковиной, который я всегда включал, когда Анабелль не было дома, и я не хотел, чтобы она возвращалась в темный дом.

Захлопнув дверцу машины, я поднимаю сумки и иду по дорожке. Поднимаю руку к двери и стучу.

Отхожу от крыльца и жду.

Я упоминал, что мое сердце бьется так сильно, что, кажется, вырвется прямо из моей гр*баной груди? Так сильно, что я слышу и чувствую, как оно бьется в горле.

Дверь приоткрывается на несколько дюймов, и появляется знакомое лицо. Открывается дальше.

Анабелль стоит в проеме, шокированная.

Господи, она хорошо выглядит.

Она практически светится.

Нам требуется всего несколько секунд, чтобы прийти в себя и броситься друг другу в объятия. Я обвиваю руками вокруг ее талии, поднимая ее от земли, и ее ноги болтаются в воздухе. Кружу ее, отчаянно желая прикоснуться к ней губами.

— Я чертовски скучал по тебе.— Я покрываю поцелуями ее рот, щеку и линию волос.

— Боже мой! — Ее голос приглушен, лицо уткнуто в изгиб моей шеи.

— Ты плачешь?

— Нет. — Анабелль шмыгает носом, определенно плачет. — Не могу поверить, что ты здесь. — Она отстраняется, вытирая слезу. — Почему ты здесь? Кто-то что-то сказал?

— Сказал о чем?

Она бледнеет, вытирая слезу.

— Ни о чем. Я просто… Ты здесь. Не могу поверить.

Я сияю, все еще обнимая ее за талию.

— Завтра «Ассоциация адвокатов» чествует моего отца за тридцатилетнюю службу, и это был прекрасный повод сесть в самолет и повидаться со всеми. — Повидаться с ней.

— Понимаю.

— В любом случае, я знаю, что уже поздно, и я только что появился на твоем пороге, но я надеялся, что смогу остаться здесь.

— Со мной?

— Ты не против?

— Да. Да, мне... нам так много нужно наверстать. — Дверь полностью открывается, и Анабелль отступает в сторону, давая мне возможность войти в дом. — Входи.

Я подхожу, крадучись целую ее по пути, и оставляю поцелуй на ее удивленных губах.

— Не возражаешь, если я отнесу это в твою комнату? Я так чертовски устал, сейчас уже поздно.

Я бормочу, но слишком устал, чтобы беспокоиться.

— Нет! Нет, давай. Я просто... я... — Боже, она такая милая, запинается, нижняя губа дрожит. — Я просто…

Я закрываю входную дверь, запираю ее за нами и тянусь к ней. Обнимаю ее еще раз, положив подбородок ей на макушку. Она явно потрясена. Какой бы реакции я не ожидал, когда она увидит меня снова, это не та. К этому времени, я думал, мы уже смеемся на кухне, возможно, срываем с себя одежду и занимаемся любовью на столе.

— Я действительно не думала, что увижу тебя снова до Рождества.

— Я тоже, — честно отвечаю я, потому что не планировал приезжать в Айову, пока этого не потребует календарь праздников. — Ты уверена, что не против моего присутствия здесь? Я могу остаться с Зиком и Вайолет или поселиться в отеле.

— Все в порядке, я просто немного волнуюсь. Ну, много.— Она нервно смеется. — Извини, мне неловко.

Анабелль извивается, чтобы я пропустил ее, поэтому я уступаю ей место, беру свои сумки и следую за ней в спальню, которую когда-то называл своей. Ставлю сумки на пол, рядом с комодом, снимаю носки.

— Не возражаешь, если я прыгну в душ? Я бы с удовольствием смыл это путешествие.

— Да, конечно, только дай я принесу тебе полотенце. Мэдисон не делится такими вещами.

Когда она уходит, я несколько секунд осматриваю комнату, чтобы увидеть, что она сделала с ней теперь, когда я здесь больше не живу.

Та же кровать, другое покрывало. Ее белое, с оборками, пушистое и манящее. Тот же телевизор и подставка для телевизора. Тот же комод.

Она добавила тумбочку и лампу, и я провожу пальцами по книгам, сложенным сверху. Наверху книга для родителей, что странно, так как она студентка юридического факультета, но я перехожу к комоду, думая, что это должно быть для друга. Снимаю часы, кладу их на стол, сжимаю пальцами и массирую запястье.

— Весь набор. — Ее голос доносится с другого конца коридора.

Душ работает, когда захожу в ванную, и я сбрасываю одежду, ныряя в теплые брызги. Боже, как хорошо, вся эта поездка была такой отличной идеей.

Я стою в течение пяти минут, затем провожу еще пять, мою волосы, намыливаю мои подмышки, член и задницу. Поласкаю. Выключаю воду и вытираюсь. Оборачиваю полотенце вокруг талии, хватаю свою грязную одежду в охапку.

Когда возвращаюсь, Анабелль уже лежит на кровати, заложив руки за голову, и наблюдает за мной.

Закрываю двери.

Бросаю грязную одежду в кучу, с которой я разберусь позже.

Наклонившись, роюсь в сумке в поисках чистых боксеров и пижамных штанов, позволяю полотенцу упасть на пол. Оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть, смотрит ли она, и с удовлетворением замечаю, что Анабелль уставились на мою задницу.

Скользить к ней в постель, это странным образом захватывающе. Я перекатываюсь к ней поближе, подпирая подбородок рукой. Она делает то же самое.

Улыбаемся.

— Привет.

— Привет.

Она выглядит усталой, как будто не спала, поэтому я протягиваю руку и провожу большим пальцем по гладкой коже под ее глазами.

— У тебя усталый вид.

Ее улыбка слегка дрожит.

— Так и есть.

— Как твои дела? На самом деле.

Я знаю, что она скучает по мне, и тяжело восприняла мой отъезд, возможно, тяжелее, чем показывала, всегда представая передо мной с храбрым лицом в наших сообщениях и электронных письмах. Сначала я был благодарен ей за это — ее фальшивая улыбка облегчала отъезд из дома в тот день. Она столкнула меня с крыльца к моей машине, позволив мне свободно подойти к ней, забраться внутрь и фактически запустить двигатель.

Но, по правде говоря, я втайне молился, чтобы он сломалась до того, как я уеду из города. Но этого не произошло. Все шло по плану, и на следующий вечер перед сном я был в Мичигане.

Это утверждение, а не вопрос, и она, кажется, обдумывает его.

— Я... — Она громко выдыхает воздух, на глаза наворачиваются слезы.

Анабелль перекатывается на спину, уставившись в потолок. Берет мою руку и кладет себе на таз, чуть ниже пояса шорт, приподнимая подол свободной футболки.

Естественно, моя рука начинает медленно скользить на север, скользя по теплой коже, о которой я мечтал в течение нескольких дней. Недели.

Даже месяцы.

Я останавливаюсь, когда моя ладонь поднимается вверх.

Мои глаза встречаются с ее слезящимися глазами.

— Анабелль? — неуверенно шепчу я.

Она прикусывает дрожащую нижнюю губу, подбородок дрожит, когда я в шоке убираю руку.

Колеблюсь.

Снова кладу руку ей на живот.

Ее выпуклый животик.

Ее, черт возьми, беременный животик.

— Ты... — Я не могу произнести ни слова.

Вместо ответа она сглатывает, слезы текут по ее прекрасному лицу.

— Анабелль, это...

Мой?

Она кивает.

Я молча откидываюсь назад, не имея ни малейшего понятия, что с собой делать. С моими руками, моим телом, моими мыслями.

Мой.

Твою мать.

Охренеть.

Черт возьми.

Я не собираюсь паниковать, я не собираюсь паниковать, я не собираюсь паниковать.

— Какой срок? — Мой голос едва узнаваем.

— Шестнадцать недель.

Я чуть не спрыгиваю с кровати.

— Шестнадцать недель!

Потом я встаю, зарываюсь пальцами в волосы, которые, наверное, не мешало бы подстричь, пока Анабелль рыдает на кровати. И вот я уже сам готов разрыдаться.

— Прос... п-прости, — плачет она.

Боже мой.

Она беременна.

Моя квартира. Друзья. Мама, отец, моя семья. Все важное в моей жизни мелькает передо мной в промежутке времени. Занятия. Степень. Магистратура.

Книга для родителей на тумбочке.

Я беру ее, поднимаю со стола, изучаю обложку. «Что ожидать, когда ты...». Я бросаю ее, как будто она в огне, и она падает на пол с глухим стуком.

Сажусь на краю кровати спиной к Анабелль, и слышу ее рыдания, приглушенные звуком крови, приливающей к моему мозгу. Аналитическая часть меня собирает воедино все наши отношения, один быстрый оргазмический тр*х за раз.

Мы не использовали презерватив, потому что она на контрацепции.

Глупо, глупо, глупо.

Несмотря на все это, несчастные звуки, исходящие от Анабелль, притягивают меня к ней. Забравшись под одеяло, я придвигаю ее к себе.

— Тсс, не плачь.

Она слабо кивает, но не останавливается. Не может остановиться.

— Анабелль, — осторожно спрашиваю я, — как давно ты знаешь?

— Несколько недель.

Несколько недель? Господи Иисусе! Она справлялась с этой информацией сама в течение нескольких недель?

Чувство вины поселяется у меня в животе.

— Сколько несколько?

— Не знаю, я боялась отслеживать, — она хрипит свое признание, в горле саднит. — Четыре? Три? Пять?

Собравшись с духом, я провожу рукой по ее бедру, мягко подталкивая ее к спине. Осторожно приподнимаю подол ее рубашки, откинув его назад, чтобы он не мешал мне.

Изучаю ее живот.

Ее кожа все еще гладкая, как атлас, но теперь она начинает натягиваться. Не может быть более очевидным, что она беременна.

— Могу я потрогать?

— Да.

Моя ладонь касается чуть ниже ее пупка, когда она смотрит, затаив дыхание. Я провожу рукой по выпуклости, туда-сюда, пальцы скользят по растущему внутри ребенку.

— Скажи что-нибудь, — шепчет она. – Пожалуйста.

— Не знаю, что и сказать. Я…

Взволнован.

Ошеломлен. Потрясен. Встревожен.

Очарован.

— Потерял дар речи.

— Понимаю. Я тоже. — Она кивает. — Ты ненавидишь меня?

— Нет. — Не знаю, как к этому подойти. — Но я думал, ты на контрацепции.

— Так и есть. Я была. — Она снова на грани слез. — Очевидно, это не сработало.

Очевидно.

— Что, черт возьми, мы будем делать? — Я чувствую себя таким идиотом, спрашивая, но, господи, мне двадцать два года, что, черт возьми, я знаю о воспитании ребенка? Мама до сих пор записывает меня на прием к врачу. Я все еще на гребаной медицинской страховке моих родителей, ради Бога.

Говоря о родителях…

— Ты рассказала отцу?

— Да.

— Что он сказал?

Анабелль смеется, хотя сейчас самое неподходящее время для смеха.

— Как ты думаешь, что он сказал?

— Глупый вопрос, извини. Когда ты ему сказала?

— На прошлой неделе. Я была не одна, если тебя это беспокоит.

— Кто пошел с тобой? — Рассеянно, даже не осознавая, что делаю, моя рука ласкает ее живот, ненасытно любопытствуя о маленьком бугорке.

— Не сердись, когда я скажу, ладно?

Я закатываю глаза — жест, к которому обычно не склонен.

— Анабелль, ничто из того, что ты сейчас говоришь, не может удивить меня больше, чем то, что ты беременна.

Ничего.

Ни единой чертовой штуки.

Гр*баный слон может прорваться сквозь стену прямо сейчас, и я не дрогну. Тверд, как скала.

— Наверное, мне следовало сказать об этом раньше, но в начале года я снова встретилась с Рексом.

— Повтори еще раз? — Я замолкаю, нуждаясь в пояснениях, как будто не расслышал ее. — Гандерсон?

— Одно и то же. — Она хихикает рядом со мной, красные глаза, наконец, сухие.

— Не понимаю.

— Мы стали друзьями.

Я отстраняюсь, рука застывает на выпуклости ее живота.

— Не понимаю.

— У нас общие занятия, как и в прошлом году, и он пригласил меня на кофе, чтобы мы могли поговорить... и я пошла, и было приятно.

— Приятно.

— Да, было приятно. Мне жаль, если это расстраивает тебя, но он действительно не так ужасен, как был в прошлом.

— Почему мне трудно в это поверить?

— Потому что он тебе не нравится.

— Ты права, не нравится.

— Я не знаю, что тебе сказать, Эллиот. Он меня очень поддерживал. — Она тщательно подбирает слова. — Как бы то ни было, он пошел со мной к моему отцу, который, кстати, знает, что мы с Рексом друзья, и сидел там, пока я им рассказывала. Линда, конечно, плакала, а папа взорвался и вышвырнул Рекса.

— Зачем он это сделал?

— Он предположил, что ребенок от Рекса.

— Потрясающе.

Просто потрясающе.

Как будто гр*баная ситуация не была достаточно испорчена, люди будут думать, что этот ребенок — мой ребенок — это ребенок Рекса, мать его, Гандерсона, самого большого говнюка в кампусе?

Только через мой труп.

Я никогда не ревновал ни к одной живой душе до встречи с этим идиотом, но теперь ревную — безумно ревную.

Поверить не могу, что Анабелль достаточно наивна, чтобы поддаться на его образ хорошего парня после того, как он был засранцем.

Господи Иисусе.

— Не сердись, Эллиот. — Ее голос нежный, низкий и мягкий. — Я не хотела говорить тебе по телефону и боялась, что не увижу тебя до декабря, потому что к тому времени я стану огромной и, боже, это так плохо. Сначала я в порядке, потом плачу, потом снова в порядке. Я никогда бы не узнала, что беременна, если бы не обратилась к врачу, а так как раньше я не была у врача в Айове, мне пришлось пройти медосмотр. — Она плачет и бормочет одновременно. — И доктор начал задавать мне все эти вопросы о беременности, а я думала, что не могла забеременеть, но таблетки не защищают на сто процентов, и я была опустошена, когда узнала.

Она всхлипывает.

— И была так напугана. Я не могла спать и выглядела дерьмово, но мне нужно было ходить на занятия. Я не могла вечно плакать в постели — это никому не поможет. Итак, я появилась на лекции и тут входит Рекс. Он сказал, что я выгляжу усталой и не хочу ли выпить кофе? Он небрежно прокомментировал то, как я выглядела, а потом пошутил, что я беременна, и что я могла сказать? Я не смогла солгать. Потому что так и есть.

Анабелль переводит дыхание

— Однажды мы пошли в «Таргет» и прошли по детскому отделу, глядя на всю эту крошечную одежду. — Она смеется. — Рекс подумал, что это поднимет мне настроение.

Я хочу вытошнить на это белое покрывало при мысли о том, что Гандерсон отвез ее в детский отдел проклятого «Таргет».

Какого хрена?

Как будто я лег спать прошлой ночью и проснулся в параллельной вселенной, где Рекс Гандерсон занял мое место.

Ты переехал в Мичиган, помнишь?

Она не говорит этого, но мы оба думаем об этом.

Я закрываю рот и оставляю свои комментарии для себя. Провожу рукой по ее животу, к груди, не осмеливаясь прикоснуться к ней.

— Они стали больше? — хрипло выпаливаю я.

— Боже мой, серьезно? — Анабелль стонет. — Ты только что узнал, что я беременна, и спрашиваешь, больше ли у меня грудь.

— Ну да.

— Ну, пока нет, но, возможно, будут.

— Понятно.

Она зевает.

— Анабелль?

— М-м-м?

— Я просто хочу, чтобы ты знала, что я... извиняюсь за это, за все, что я пропустил.

— Ты не должен извиняться, мы оба ответственны.

— Я знаю, но мне следовало подумать раньше.

Она наклоняет голову, пытаясь получше разглядеть меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Пока у тебя нет серьезных отношений, ты всегда должен носить презерватив. Это похоже на учебник здравого смысла — Оз и Зик читали мне лекции об этом все время.

— Я была верна тебе, Эллиот, по-своему, хочешь ты этого или нет.

— Я не имел в виду это как оскорбление.

— Тогда что ты имел в виду?

— Если два человека не планируют будущее вместе, они должны быть осторожны.

— Знаешь что, Эллиот? Я живу так уже несколько недель, и мне нечем заняться, кроме как лежать здесь, в одиночестве, и думать об этом ребенке внутри меня снова и снова. Я лежу в темноте, размышляя о том, что мы могли бы сделать по-другому и как изменится моя жизнь. Как разочарованы мои родители. Мама почти не разговаривает со мной, винит во всем отца. — Она зевает. — Мы можем просто поспать? Этот второй триместр надирает мне задницу. — Ее рука тянется к моей, обнимающей ее за талию. — Я рада, что ты здесь.

Свет выключен, и после того, как Анабелль засыпает, я все еще лежу в темноте, заложив руки за голову, и смотрю в потолок.

В двадцать два года я стану отцом.

Папой.

У меня есть беременная девушка, с которой я не в отношениях.

Я ожидал, что это случиться с моими старыми соседями по комнате, прежде чем найдут любовь и устроятся. Это они спали, с кем попало, а не я.

И какого черта мне теперь делать?

ГЛАВА 27

Анабелль

— Так как все прошло с твоим отцом?

Он ушел несколько часов назад, покинув дом поздним утром, выглядя великолепно в черных брюках и рубашке на пуговицах. Я помогла ему с галстуком, и мои руки так дрожали, что мне пришлось переделывать его четыре раза.

Эллиот терпеливо стоял, пахнущий свежим душем, пока я возилась. Затем, смущенно оглянувшись назад — как будто он почти не мог заставить себя уйти — его черные кожаные туфли вынесли его за дверь и спустили по ступенькам. Он направлялся в какой-то модный отель в центре города, когда между нами было так много недосказанного.

Но сейчас Эллиот вернулся, сидит у меня на кухне и может рационально обсудить ситуацию.

Ситуация — вот как я ее сейчас называю?

— Как все прошло? Честно говоря, понятия не имею. Я едва мог сосредоточиться на том, что говорил отец или его коллеги во время своих выступлений. Этот ребенок — все, о чем я мог думать. Я ходил, как во сне весь день.

Этот ребенок…

Я знаю, что он не хотел этого говорить, но все же, узел образуется в глубине моего живота, и я сопротивляюсь желанию положить руки на живот, защищая. В последнее время я часто так делаю — трогаю свою маленькую выпуклость, потираю ее и смотрю в зеркало, наблюдая, как она растет.

Гандерсон называет его АнаБин, убежденный, что это девочка.

Эта мысль вызывает улыбку на моем лице.

— Мне очень жаль. Я знаю, это... знаю, что прошлой ночью я подарила тебе потрясение всей жизни. — Я играю соломинкой в стакане с водой. — Рекс считает, что я должна была сказать тебе раньше.

— О? — Его интонации саркастичны, губы нехарактерно изогнуты. — Рекс так считает, да? Что еще он говорит?

Я разочарованно вздыхаю, зная, что Эллиот терпеть не может Гандерсона, но все же решаю заставить его принять тот факт, что Рекс есть в моей жизни. Я сдерживаю угрюмый ответ, который, вероятно, только разозлит его еще больше. Напряжение за этим столом уже ощутимо, мне не нужно его усугублять.

— Когда ты уезжаешь?

— Утром.

Завтра.

Узел в моем животе затягивается все сильнее, он уезжает.

Снова.

— Не знаю, что еще делать, Анабелль. Я должен вернуться и закончить семестр. Мои руки связаны. Я не могу остаться, ты должна это понимать.

Я понимаю.

— Я чувствовал себя идиотом, когда уходил сегодня. Это убьет меня.— Он тянется через стол, хватая меня за руки. — Я вернусь на каникулы, и мы сможем решить, что делать дальше.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу... я хочу быть здесь ради тебя. Черт возьми, я не хочу, чтобы ты полагалась на этого ублюдка Гандерсона.

— Потому что тебе не все равно или потому что ты ревнуешь?

— И то и другое! Боже, все вместе. Этот парень сводит меня с ума — он не должен был ходить с тобой по детскому отделу.

Облегчение переполняет мое тело.

— Когда ты это решил?

— Прошлой ночью. Я ни хрена не смог заснуть. И сегодня, все гр*баное утро, пока я позволял сестрам гонять меня по городу, чтобы купить подарок для нашего отца, я хотел вырвать свои волосы.

У меня было много бессонных ночей, полных страха, беспокойства и паранойи.

— Ты хочешь сказать, что хочешь оставить магистратуру?

— Именно это я и хочу сказать. Это несправедливо, что ты делаешь это одна, и если следующие слова из твоих уст будут: «Но я делаю это не одна, со мной рядом Рекс», клянусь тебе, Анабелль, я сойду с ума.

— Я сделана из более прочного материала, Эллиот. Мой отец — тренер одной из лучших студенческих команд по борьбе в Соединенных Штатах. Он учил меня не полагаться на кого-то. Я могу сама справиться. Могу. Обещаю, я достаточно сильная.

Я много думала об этом, изо дня в день, пока это не стало единственной вещью, которая помогала мне в течение недели, идея иметь и воспитывать этого ребенка самостоятельно, все еще обучаясь в колледже.

После этого семестра у меня будет только один для родителей-одиночек.

— Анабелль ... — прерывает Эллиот.

— Стоп. Мы это не обсуждаем.— Я зажмуриваюсь, что довольно незрело. — Самое лучшее для твоего будущего — для будущего этого ребенка, — я кладу руку на живот, — это чтобы ты получил степень магистра в Мичигане. Сделай что-нибудь из себя — вот чего я хочу. Ты ненавидишь Айову.

— Ты так думаешь? Что я ненавижу это место?

— Я не думаю, что ненавидишь, но знаю, что это не то место, где ты хочешь быть. Перед отъездом ты сказал, что здесь для тебя ничего нет.

— Я был идиотом, — бормочет он. — Я не тебя имел в виду.

— Эллиот, — терпеливо говорю я, — ты мне слишком нравишься, чтобы просить тебя бросить учебу, и я знаю, что ты все еще переживаешь шок от всего этого, но если ты хочешь содержать этого ребенка, ты останешься там, где ты есть, и получишь степень. — Я делаю паузу. — Мы оба знаем, что это правильно.

Эллиот молчит, и я знаю, что он обдумывает мои слова, обдумывает их логику.

Он знает, что я права.

Его место там, где он сейчас, а не здесь, со мной.

— Ты нарочно отталкиваешь меня?

— Я не отталкиваю тебя, а стараюсь не быть эгоисткой, чтобы мы могли поступать правильно.

Почему делать то, что правильно, так больно?

— Тебе нужно время, как и мне. Ты вернешься домой, в Мичиган, и тебя снова поразит, что я беременна. Я беременна, Эллиот, и у меня будет ребенок, и мне потребовался целый месяц, чтобы привыкнуть к этой мысли. Целый месяц, пока я не перестала плакать. — Я внимательно наблюдаю за ним, глаза опасно близки к слезам. — Ты знаешь меньше тридцати шести часов, ты не испытал всего спектра эмоций.

— Я просто чувствую... — Он сдерживается, я чувствую это.

— Скажи мне. Будь честным.

Эллиот качает головой.

— Я не могу сказать это так, чтобы не показаться гр*баным придурком, но я рад, что могу уехать. И также чувствую себя виноватым, что уезжаю. А еще отвращение к себе. Стыд. Господи, я чувствую все это, и это дерьмово.

Мои губы открываются, но слова не выходят.

Я хотела, чтобы он был честен, да, но мучить его это труднее всего. Это грубо, реально и сложно.

Эллиот проводит пальцами по волосам, дергая за пряди, и могу сказать, даже не чувствуя, что его сердце быстро колотится.

— Твой рейс вылетает в семь утра, и когда он взлетит, мы оба знаем, что ты будешь на нем.

Эллиот

— Анабелль? Ты спишь?

— Нет.

— Я тоже.

Очевидно.

Я чувствую, как прогибается матрас, когда она перекатывается ко мне. В ярком свете полной луны можно разглядеть тонкие черты ее лица, наклон носа и изогнутую линию подбородка. Изгиб ее губ. Легкий изгиб бровей.

— Я не знаю, что делать, Анабелль.

В комнате тихо, она собирается с мыслями.

— Я тоже, но... все будет хорошо.

— Как, черт возьми, ты можешь быть так спокойна?

— Я не спокойна, просто у меня было больше времени привыкнуть к этой мысли.

Я хочу протянуть руку и притянуть ее к себе, прикоснуться к ней, поцеловать и почувствовать теплое прикосновение ее тела к моему. Теперь, когда она забеременела от меня, я могу это сделать? Позволит ли она мне обнять ее или скажет, чтобы я пошел к черту?

— Жаль, что ты не познакомился с моей соседкой по комнате в эти выходные.

— Где она?

— Обычно она редко бывает дома, но в эти выходные ее дедушке исполнилось сто лет. Ее семья всего в нескольких часах езды, так что…

— Она думает, что я придурок?

— Нет. Она знает ситуацию.

Ситуация — вот как мы это сейчас называем?

— Хорошо. Я имею в виду, тебе не нужен дополнительный стресс от наличия друзей, которые думают, что ты безответственна из-за…

Я не могу произнести слово «беременна» вслух. Просто не могу.

— Мэдисон не сказала ничего осуждающего, насколько мне известно, и определенно не в лицо. Несколько моих друзей дома, в Массачусетсе... это совсем другая история. Помнишь, я училась в католическом колледже?

Я киваю в темноте, мысленно считая все случаи, когда использовал имя Господа всуе, только за последние несколько месяцев — сотни.

Тысячи.

— Я бы солгала, если бы сказала, что не потеряла из-за этого нескольких друзей. Это было тяжело. Моя соседка по комнате Саванна не хочет со мной разговаривать. Она назвала меня мошенницей.

— Что?

Ее голос спокоен.

— Так ее воспитывали, Эллиот, с верой в то, что мы должны беречь себя для брака. Прикосновения и секс для преданных отношений. Я скучаю по ней, но не виню ее. — Голос Анабелль олицетворяет терпение и понимание, и мне пришло в голову, что именно так она будет вести себя со своим ребенком.

Нашим ребенком.

Эта мысль скорее успокаивает.

Она меняет тему, тихо спрашивая:

— Когда ты собираешься рассказать родителям?

— Как-нибудь. Как бы дерьмово это ни звучало, я могу просто позвонить и сказать маме по телефону.

— Эллиот! Ты серьезно?

— Послушай, Анабелль, сначала я должен смириться с этой мыслью. К тому же, не хочу показаться бессердечным, не думаю, что они рассердятся из-за этого, не так, как твой отец. Я уверен, что они поймут.

— Как ты можешь быть уверен?

— У меня есть старшие сестры, и одна из них — Джилл — родила ребенка в школе. Я не помню, чтобы моя мама когда-либо кричала или плакала об этом. Я помню, что она была супер рассудительной, учитывая обстоятельства.

Моя мама — самая заботливая и тихая женщина, которую я когда-либо встречал, успокаивающая сила в напряженной жизни моего отца, а также в моей и моих сестер.

Когда я рос, мама стояла у кухонного стола, когда я входил в дверь после школы, всегда с приготовленной закуской и ужином в духовке.

Всегда.

Тошнотворно идиллическое, мое детство было проклятой картиной Нормана Рокуэлла о домашних обедах, отличных оценках и играх на нашей ухоженной лужайке.

Анабелль хмыкает.

— Каково это, когда родители расслаблены и отзывчивы? Мои настолько интенсивны и пугающе. Я боялась сказать им.

— Расскажи мне об этом. Что случилось?

— Ну, когда я сказала отцу, сезон еще не начался, я выбрала время, когда он будет менее напряжен. Я почти не спала, поэтому, когда пришла туда, выглядела полным дерьмом.

Пффф.

— В это трудно поверить.

— Очень мило с твоей стороны.— Ее рука находит мою в темноте и нежно гладит. — В любом случае, папа сразу заметил во мне разницу. Это его работа — быть наблюдательным, и он начал задавать мне все эти вопросы. Я убеждена, что он думал, что я на наркотиках.

— Почему?

— Все эти внезапные перемены. Вначале я была немного подавлена и хотела побыть одна. Похудела. Я не спала — это разрывало меня изнутри. А теперь... я знаю, что должна сделать, чтобы получить высшее образование, и я не дура. Я знаю, что это будет тяжело, но как мне пройти стажировку с ребенком? Кто меня наймет? Одна мысль об этом угнетает.

— Ты получишь стажировку, Анабелль. Кто не захочет тебя нанять?

— Если ты пытаешься польстить мне, это работает. Не хочу показаться занудой, но мне нужен был кто-то, кто помог бы мне почувствовать себя лучше. — В тусклом свете спальни я вижу ее белые зубы, проглядывающие сквозь улыбку.

— Не слишком ли рано для меня снова положить руку тебе на живот? — нежно спрашиваю я, решив воспользоваться улучшившимся настроением.

— Конечно, все в порядке. Она не брыкается, ничего такого.

— Она?

— АнаБин. — Она смеется. — Я не знаю, девочка ли это — мы узнаем только через двадцать недель, — но это прозвище, которое Рекс дал ребенку.

Я напрягаюсь, пытаясь игнорировать тот факт, что она использовала имя Гандерсона в отношении моего ребенка, и улыбаюсь, потому что имя чертовски милое.

— АнаБин, — повторяю я, несколько удивленный — удивленный тем, что нахожусь здесь с ней, и это не пугает меня. Я лежу в темноте со своей беременной бывшей соседкой по комнате. Лежу в темноте с девушкой, которую оставил в погоне за лучшим будущем.

Мне почти двадцать три года.

Я думал, что вся моя жизнь распланирована. Оказалось, это не так.

Кладу руку на живот Анабелль, провожу пальцами по ее коже, плоти, другой, но такой же. За то короткое время, что прожил с ней, я узнал несколько вещей, которые, никогда не забуду, как то, как хорошо она пахнет все время, даже без душа.

Какая гладкая у нее кожа.

Что она не держит зла и легко прощает — почти слишком легко. Пример: Рекс Гандерсон, которого, как ни странно, она снова впустила в свою жизнь.

Я рассматриваю эти факты, пока моя большая ладонь ласкает ее живот, купаясь в воспоминаниях, которые мы разделили в этой постели. Поздние ночи перед телевизором, споры о том, какое шоу смотреть... есть или не есть в постели... кто выключит свет... не слишком ли много одеял.

И секс.

Потный, сладкий и чертовски фантастический.

Анабелль не застенчива и не стеснительна и это хорошо — чертовски хорошо. Я завожусь, вспоминая все времена, когда мы тр*хались. У стены у входной двери. Она вернулась с дневного урока в желтом сарафане и конверсах, и я встретил ее в дверях, руки скользили вниз по ее талии, вверх под ее юбку с цветочным принтом.

Она бросила сумку на пол, обняла меня, на цыпочках приблизилась к моим губам, и мы целовались, как два отчаявшихся подростка, у которых всего три минуты на без надзорный обмен слюной. Сосание лица. Французские поцелуи.

Как бы это ни называлось, у меня от этого встал, и она захотела поиграть со мной. Мои пальцы нащупали ее задницу и обхватили ее сиськи поверх ткани ее красивого платья, пока она возилась с молнией моих джинсов. Потом мы тр*хались, жестко и быстро, стоя у стены у входной двери, плотно сжав губы.

Боже, как же было хорошо.

Я никогда не вел себя так с девушкой. За четыре года в Айове я ни разу не приводил домой девушку. Жил как монах, оставаясь самим собой и занимаясь своими делами, никогда не вмешиваясь в чужие дела. Не ходил на свидания и уж точно не спал, с кем попало.

У меня никогда не было девушки.

Что это говорит обо мне как о человеке, что, когда я, наконец, начал жить с женщиной, я не смог сдержать свой член в штанах? Я просто похотливый ублюдок или действительно люблю Анабелль, как должен мужчина? Не только как друг.

Узнаю ли я когда-нибудь разницу?

Когда моя рука касается ее живота, скользя по опухшей возвышенности ее тела, я задаюсь вопросом, был ли наш последний раз вместе именно тот момент, когда ее контрацепция решила дать сбой.

— Когда ты должна родить?

— Вторая неделя марта.

Еще пять месяцев.

Я подсчитываю в уме, возвращаясь назад во времени, отсчитывая недели. Декабрь, ноябрь, октябрь... Июль…

Июнь.

Это был один из последних раз, когда мы занимались сексом.

— Как ты себя чувствуешь? — Не знаю, почему не спросил ее об этом раньше.

— Уставшая. Нервная. — Она делает паузу, посмеиваясь. — Возбужденная.

Одно слово, и она полностью завладевает моим вниманием.

— Вот как?

Бедра Анабелль скользят по матрасу под моей рукой.

— Ага.

Дерьмо. Что она сделает, если я опущу руку ниже? Или выше? Если я положу ее ей между ног?

Она прочно лежит у нее на животе.

— В том-то и дело, это повышенное половое влечение от всех бушующих гормонов, — авторитетно заявляет она. Уверенно.

— Я... э-э... не знал этого.

— Это целая глава в детской книжке, которую читаю, и сначала я не думала, что это относится ко мне...

— Но это так?

Ее бедра снова двигаются, и когда она трет бедрами друг о друга, наши глаза встречаются в тени, напряжение становится ощутимым. Выжидательным.

Невыносимым.

Было бы странно тр*хать ее, пока она беременна? Это странно, что я хочу раздеть ее и косаться всего ее тела, увидеть его в мягком мерцании лунного света? Вместо того, чтобы фантазировать об Анабелль, мой грязный разум должен выползти из канавы и поддержать ее, а не мысленно раздевать ее и ощупывать ее сиськи.

Сиськи, о которых я мечтал.

«Господи, почему я думаю об этом прямо сейчас? Потому что ты не тр*хал ее месяцами, придурок, и скучаешь по ней как сумасшедший. Ты думаешь о ней каждый чертов день. Представляешь ее в своем воображении каждый раз, когда кончаешь».

— Да, это относится и ко мне.

Я схожу с ума прямо сейчас, или ее голос немного запыхавшийся?

— Как?

— Не могу поверить, что мы вообще говорим об этом.

— Мы уже перешли ту черту, когда нужно быть застенчивыми, не так ли?

— Определенно.

— Тогда скажи мне, как это относится к тебе? — Я вступаю на опасную территорию, и мне плевать.

— Согласно книгам, у меня повышается уровень эстрогена и прогестерона, а также усиливается кровоток во влагалище. — Она тихо смеется. — Извини, это прозвучало ужасно.

— Я прошел несколько медицинских курсов и могу справиться с клиническими терминами.

— Вагина — это клинический термин?

— Конечно.

— Да. — Анабелль замолкает, тело гудит в темноте. — Я все время думаю о сексе. Я мечтаю об этом во сне. Думаю об этом во время занятий и во время еды.

«Какое совпадение, я тоже».

Она продолжает, говоря тихим шепотом:

— За последние несколько месяцев я научилась быть креативной, чтобы отвлечься.

Мои пальцы зудят, указательный палец начинает неторопливо обводить ее пупок.

— Что вы имеешь в виду?

— Ты парень, скажи мне.

Она говорит о мастурбации?

«Черт возьми, девушки так делают?»

— Ну, как я уже сказал, я здесь, чтобы помочь.

Хихиканье пузырится в ее горле.

— Ты никогда этого не говорил.

— Я говорю это сейчас.

— Какой ты добрый самаритянин, всегда готов протянуть руку помощи, —соблазнительно напевает она, заложив руки за голову, волосы разметались по подушке. Анабелль роняет одну, протягивает руку через все тело, чтобы взъерошить мои волосы, бесцельно, небрежно, как раньше. Все эти часы мы провели в этой кровати, смеясь, разговаривая и перекатываясь по матрасу.

— Анабелль, я не хочу причинять тебе боль.

— Ты не сделаешь этого.

Я знаю достаточно о человеческом теле, чтобы знать, что секс не повредит ребенку — это последняя из моих забот. Так о чем я беспокоюсь?

Как секс повлияет на нас? Будем ли мы больше тр*хаться в головах, чем раньше?

Стоит ли оргазм или два, чтобы наши сердца вырвали снова, зная, что мне нужно успеть на самолет?

— Откуда ты знаешь, что я не сделаю тебе больно? — Я так чертовски не уверен, нуждаюсь в этом заверении. — Как?

— Я не знаю. — Пауза, которая, кажется, длится вечность. — Но я хочу выяснить, так ли это, если ты хочешь.

— Пожалуйста, не делай это моим решением.

Анабелль перекатывается со спины на бок, лицом ко мне, все наши чувства скрыты тенями и лунным светом. Наряду со страхами и сомнениями, крепко сжимающими нас, у нас есть ожидания друг от друга, которые остаются в основном невысказанными.

Я понятия не имею, что Анабелль хочет или ожидает от меня, не знаю, что предложить ей в данный момент. У меня нет ни настоящей работы, ни настоящего дома, ни гр*баной медицинской страховки, и в эти выходные у меня не было достаточно времени, чтобы обсудить то, что нужно обсудить с восемнадцатью долгими годами неопределенного будущего, которое нас ждет впереди.

— Дело не в том, что я не хочу заниматься с тобой сексом, — объясняю я. — Я просто думаю, что это не справедливо.

— Не справедливо по отношению к кому? — Я замечаю ее печальную улыбку, хотя уже темно. — Кроме того, немного поздновато для справедливости, тебе не кажется?

Она права, конечно, права. Ущерб уже нанесен.

— Забудь, что я говорила, ладно? Это бушующие гормоны.

Я этого не забуду, и если завтра уеду, не выполнив того, чего мы оба так чертовски хотим, я буду сожалеть об этом до того дня, когда снова увижу ее, что может произойти через несколько недель.

Меня не будет весь третий триместр, если я продолжу учиться в Мичигане. Она будет одна, рядом только ее друзья и родители, и Рекс гр*баный Гандерсон, чтобы поддержать ее в своем доспехе из фольги.

Я должен ей эту ночь, не так ли? Разве не должен нам обоим? Мы любим и заботимся друг о друге. Мы друзья.

Мне не нужно наклоняться так далеко, чтобы поцеловать ее в щеку, и отстраняюсь, когда я чувствую на ней соленые капли.

— Ты плачешь? — Сейчас слишком темно, и я не собираюсь щупать ее щеки.

— Нет.

Лгунья.

Она прижимается ко мне, ища моего тепла, уткнувшись лицом в изгиб моей шеи. Я собираю ее волосы в пучок, целую в шею, в нежное место за ухом. Закрываю глаза и вдыхаю ее запах. Лосьон и шампунь, которые я использовал в ванной, не сказав ей. Чистые простыни, пахнущие ее духами.

Каждый нюанс и звук от этой девушки — от молодой женщины, носящей моего ребенка — я каталогизирую, запоминая.

Для тех ночей, когда я буду один в своей квартире, слушая не тихие вздохи Анабелль, а громкого мудака наверху, который не дает мне спать. Делая то, что лучше для нас обоих, находясь в той школе, в той дерьмовой квартире.

Боже, почему я не решаюсь прикоснуться к ней?

Я люблю ее.

Когда моя рука касается ее бедра, Анабелль делает глубокий вдох. Когда она не говорит мне, чтобы я отстал от нее, я позволяю руке пробежаться по всей длине ее ноги, вверх по изгибу талии и грудной клетке. Убрав длинные волосы с ее плеча, я позволяю шелковистым прядям пройти сквозь мои пальцы. Кажется, пошла вечность с тех пор, как я чувствовал это.

— Помнишь, — медленно спрашиваю я, — как ты заставила меня помассировать тебе спину и сняла рубашку?— Я все еще занимаюсь ее волосами.

— Да. — Я слышу, как она улыбается. — Конечно, помню.

— Ты знаешь, что девяносто пять процентов всех массажей между девушками и парнями приводят к сексу? Это реальная статистика — я посмотрел ее после той ночи.

— Неужели?

— Не веди себя так, будто не знала, что делаешь, когда снимала рубашку.

Она издает жужжащий звук.

— Возможно, но на тебя это не подействовало, не так ли? Ты такой джентльмен.

— Поверь мне, я чертовски хотел тебя. Я точно помню, как ты выглядела, лежа на кровати лицом вниз, пока я гладил тебя по спине.

— Вот как? — шепчет она. — Как же я выглядела?

— Твои щеки пылали, а кожа была такой чертовски гладкой, и каждый раз, когда я приближался к твоей заднице, твои глаза закрывались, а рот приоткрывался.

— Мне было хорошо. Я хотела, чтобы ты спустился ниже.

— Ты все время шевелила бедрами.

— Я была возбуждена.

— А я просто смотрел на тебя. — Я взял ее подбородок в ладонь, лаская подушечками пальцев. — Я всегда рад просто смотреть на тебя.

Я вижу ее во сне и буду продолжать видеть ее там.

— Я был так рад вернуться домой, — тихо произнес я. — Мне не терпелось увидеть тебя. Это было похоже на восторг.

— Теперь ты жалеешь, что вернулся домой?

— Нет. — Жалею, что я не сделал этого раньше.

— Эллиот, я не виню тебя за то, что ты злишься на меня... за то, что я забеременела.

— Ты не забеременела самостоятельно, Анабелль. Тебя помогли.

— Знаю, но...

Я заставляю ее замолчать поцелуем, прижимаясь губами к ее приоткрытым губам. Они теплые, полнее, чем я помню, и быстро втягивают воздух, когда, наконец, сдаюсь, давая моей руке разрешение отправиться на юг. Вниз по фарфоровой колонне ее тонкой шеи. Поперек ключицы.

Обхватываю ее грудь.

Взвешиваю ее на ладони, прежде чем потеребить сосок. Глажу его большим пальцем, прежде чем двигаться дальше.

Больше не произношу ни слова, когда она наклоняется ко мне и тает в моих объятиях. Не тогда, когда мы снимаем одежду, по вещи за раз, бросая ее на холодный пол. Не тогда, когда я проскальзываю в нее, длинный, твердый и пульсирующий от гр*баной потребности.

Она нужна мне.

Мы отчаянно нуждаемся друг в друге после последних двадцати четырех эмоциональных часов, которые у нас были после того, как она шокировала меня на всю мою проклятую жизнь. Красивое лицо и плачущие глаза, мягкие губы и гладкие руки.

Она нужна мне.

Она нуждается во мне.

Я неудержимо толкаюсь между ее раздвинутых ног. Более напористо, чем в прошлом, возбужденно, благоговейно и напугано. Есть так много неизвестных и предстоящих выборов, которые я не могу контролировать.

Но я контролирую этот момент, контролирую то, что чувствую с Анабелль.

Наши рты сливаются, раскрываются, языки заново знакомятся. Бедра перекатываются, таз неторопливо толкается. Неторопливо входит и выходит.

Мои пальцы зарываются в ее длинные волосы, поглаживая шелковистые локоны, пока я ласкаю ее изнутри. Целую ее в лоб и виски.

Сцеловываю слезу, толкаясь бедрами.

Она сжимает руками мою задницу, выгибает спину. Хнычет.

Целует.

Анабелль утыкается лицом мне в шею.

— Я люблю тебя.

Я тоже тебя люблю.

Я люблю тебя.

Больше, чем ты думаешь.

Дорогой Эллиот,

Я снова пишу в дневнике.

Поскольку я не увижу тебя до зимних каникул, я решила держать тебя в курсе, ведя дневник. Ты занят, и последнее, что тебе нужно, это чтобы я каждый день отягощала тебя новостями о ребенке.

Поэтому я напишу их здесь.

Когда-нибудь, когда ты будешь готов, я поделюсь с тобой этими письмами. А до тех пор они будут жить здесь, где их могут видеть только мои глаза.

Понедельник, и становится холодно. Я остановилась на горячий шоколад по дороге в класс этим утром и добавила дополнительные взбитые сливки, потому что я еще не воспользовалась философией «есть за двоих». Почти уверена, что этот ребенок родится зависимым от какао, взбитых сливок и зефира.

Эллиот, сегодня я впервые ощутила трепет жизни внутри меня. Не волнуйся, я была одна, когда почувствовала это — никакого Рекса, чтобы напасть и украсть твой звездный час. Во всяком случае, не сегодня, но ему нравится иметь «залетевшего друга», как он меня называет. Он иногда такой странный, LOL.

Сегодня я иду к отцу на ужин. Это была трудная дорога, но мы, наконец, добрались туда. Думаю, что в основном он смущен тем, что у него есть эта респектабельная должность в университете, и в мой первый же год здесь, я забеременела. Линда думает, что он злится, потому что не смог предотвратить мою боль, но я не уверена в этом. Он топает по дому, хлопая ящиками и ворчит.

Что касается мамы? Она больше не игнорирует мои звонки, как делала в течение трех недель после того, как узнала об этом, и она перестала звонить моему отцу, чтобы кричать на него. Поговорим о дисфункциональности.

Знаешь, все думают, что у них в семье больше всего проблем, но когда смотришь дальше, видишь все трещины.

Ради моего здравомыслия надеюсь, что мы все сможем оглянуться назад и посмеяться над этим.

Надеюсь, ты в порядке. Я устала и готова снова вздремнуть.

Анабелль.

Эллиот,

Я думала о нашем разговоре в моей комнате о моем отце, и поняла, что не рассказала тебе историю — всего этого — о том, как я рассказала папе о ребенке.

Поэтому расскажу тебе сейчас, воспоминание немного выворачивает мой желудок.

Я потащила Рекса для моральной поддержки, к которой у меня были смешанные чувства. И знала, что папа разделается с Рексом, но надеялась не так быстро, знала, что их совместное пребывание в доме будет крышесносным. Но не хотела идти одна. Хотела, чтобы кто-то держал меня за руку, на всякий случай, так что он был моей поддержкой.

Я едва могла есть ужин, приготовленный Линдой, и не слышала ни одного разговора (в основном о борьбе). Потом, когда мы убрались на кухне и сели в гостиной, я сказала ему.

Я просто выпалила это, потому что, что еще можно сказать? Нет простого способа сообщить эту новость.

Папа встал со своего места, уставился на меня. Потом вышел из комнаты, выскочил на улицу. Он стоял снаружи, на холоде в течение добрых десяти минут, Эллиот. Он ругался. Много ругался — не представляю, что подумали соседи.

Папа не смотрел на меня, когда, наконец, вернулся. Он спросил одно: «Кто это сделал?». Если бы взгляд мог убивать, Рекс Гандерсон был бы мертв.

— Это не он, — сказала я.

— Это не я! Не делайте мне больно! — Рекс поднял руки в знак капитуляции, и если бы это не было так грустно, я бы расхохоталась.

— Это твой сосед, да?

Я кивнула.

— Да, но я люблю его.

— Любовь.— Он фыркнул. — Как тебе это удается? Разве этот парень не съехал?

Он был зол, но я не виню его. Это не то, что он планировал для меня. Думаю, если бы он знал, чем закончится мой переезд сюда, он бы никогда не пригласил меня. Никогда за миллион лет…

— Очевидно, ты возвращаешься домой.

— Вовсе нет. Прямо сейчас, я могу сделать это самостоятельно.

— Я плачу за квартиру.

— Папа…

— У тебя нет ни работы, ни диплома, и ты забеременела от соседа по комнате. Ты переезжаешь домой.

В тот момент я с ним не спорила, но сейчас я все еще в твоем доме. Моем доме.

Посмотрим, что будет через несколько месяцев.

Я скучаю по тебе,

Анабелль.

Дорогой Эллиот,

Было здорово услышать твой голос по телефону прошлой ночью. Прости, что я так устала — в последнее время это часто случается. Я знаю, что ты купил свою собственную копию «Чего ожидать, когда ждешь ребенка?». Знаешь, что у них есть веб-сайты, где можно отслеживать прогресс беременности и читать форумы? Не знаю, есть ли среди них какие-нибудь папы, но если тебе когда-нибудь будет любопытно, взгляни.

Я часто захожу на них, в основном, чтобы найти других молодых женщин в моем положении, всегда ищущих... что-то. Нормальность, наверное. Интересно, будет ли моя жизнь когда-нибудь нормальной после этого.

После рождения ребенка.

Каждый день я думаю о том, что буду делать весной — возможно, найду работу и отдам ребенка в детский сад. Я бы предпочла встречаться с этим придурком Эриком Джонсоном, чем просить Линду посидеть с ребенком.

Важно, чтобы я сделала это сама.

Возможно, было жестоко, когда мама сказала мне, что я должна сама справиться с последствиями, но она была права. Хотя побеспокоюсь о моем плане завтра, я так устала. ** зевок ** Мэдисон и я смотрели фильмы вместе ночью, так же, как ты и я. Иногда она забирается ко мне в постель, и мы смотрим наши шоу. Мне нравится не быть одной — в этой большой кровати чертовски одиноко.

Мы с ней говорили об этом, и хотя она действительно любит меня, не думаю, что она хочет остаться жить со мной, когда родится этот ребенок. Она любит спать, LOL. Я чувствую себя плохо, но все понимаю. Кто мог бы ее винить?

Анабелль.

Эллиот,

Ну, наконец-то это случилось. Я выпиваю до двух чашек горячего шоколада в день. Я официально зависима! Думаю, есть вещи и похуже, как жаждать еду из «Макдональдса» в середине ночи, или мороженое. Я читала, что многие женщины хотят яблок. Почему я не могу хотеть фруктов?! Это намного полезнее, но полагаю, что какао достаточно безвредно, да?

Только один раз на этой неделе я попросила Рекса сбегать и принести мне чипсы. Ладно, и французский луковый соус. Серьезно, ты не можешь есть одно без другого, и я так сильно этого хотела. Он, должно быть, думает, что я такая мерзкая, я сама съела почти весь пакет — не знаю, стоит ли это записывать в дневник, но я стараюсь быть честной.

Ничто так не говорит о честности, как опьянение чипсами и соусом.

У моего отца и Рекса были какие-то счеты, и они, наконец, ладят, лучше, чем когда Рекс работал в команде в качестве менеджера. В прошлый уик-энд мы с ним снова были в гостях, и он помог моему отцу разгрести двор, а потом мы все поужинали картофельным пюре с подливкой и, о боже, это было так вкусно. Ты знаешь, что Рекс тоже из Айовы? Он вырос недалеко, и его мама прислала мне несколько пакетиков действительно хорошего горячего шоколада и зефира, когда он в последний раз был дома. Это было так сладко и так хорошо.

Черт, я только что поняла, что все это письмо было о еде.

Обещаю, что это не все, что я делаю, LOL. Это единственное, о чем я говорю.

Я еще даже не такая уж большая. Ты все еще не сможешь сказать, что я беременна, по крайней мере, со спины. Может быть, со стороны, если присмотреться, то можно заметить выпирающий живот. Я приложу фотографию.

Люблю,

Скучаю по тебе.

Анабелль.

Дорогой Эллиот,

Пришлось купить новое длинное пуховое пальто. Мое прошлогоднее больше не налезает. Слава богу, я коплю деньги, потому что оставаться в тепле дорого. Я искала работу на полставки в кампусе, нужны дополнительные деньги. Мне нужно откладывать сбережения.

Есть одна работа, которая звучит идеально. Это бюро регистрации и несет какую-то ответственность, что тоже неплохо.

Вчера у меня наконец-то спросили, беременна ли я, так что, думаю, теперь стало заметно, LOL. Я снимала куртку в классе договорного права, и один из моих одноклассников (парень) как бы проверял меня с головы до ног. Когда он добрался до моего живота, выражение его лица изменилось. Он сказал:

— Ого. Ты что, залетела?

Не думаю, что была смущена, скорее застигнута врасплох, потому что не была готова к этому. Вероятно, мне следует начать готовиться к таким реакциям. Конечно, он был в ужасе. Мы ведь в колледже — кто, черт возьми, хочет забеременеть? Я была его ходячим, говорящим, живым кошмаром. Бьюсь об заклад, он пошел домой и поблагодарил Иисуса, что никогда не спал со мной.

Рекс сказал, что я должна забыть об этом и что парень идиот, но я думала об этом всю ночь, и вот я пишу об этом, так что, должно быть, это действительно беспокоило меня, не так ли? Рекс просто был милым, как обычно, пытаясь отвлечь меня от этого.

Прошлой ночью я сдалась и позволила ему растирать мои ноги. Это было так хорошо, что я почти заснула, пока это происходило. Я пошла к нему, и вместо того, чтобы пойти в кино, как мы планировали, мы закончили тем, что взяли фильм в прокате, как в старые времена. Нет ничего лучше начало 2000-х, чтобы вернуть вспышку старых воспоминаний... не говоря уже о массаже ног.

Вскоре я могу полностью изменить мнение — но это было блаженство.

Удачных тебе выходных. Меня не будет рядом — Мэдисон забронировала номер в отеле в городе, и мы собираемся сделать праздничные покупки. Моя цель — держаться подальше от телефона.

Поговорим позже,

Анабелль.

Дорогой Эллиот,

Знаешь, я не хотела поднимать этот вопрос, но он давит на меня. Когда женщина на двадцатой неделе беременности, она может узнать пол ребенка, и мой акушер спросил, хочу ли я это узнать. Я не хочу говорить тебе, потому что знаю, что ты не захочешь, чтобы я узнала без тебя, и знаю, что ты не захочешь, чтобы Рекс пришел на встречу со мной.

Мэдисон больше не поможет. Она вся в делах, волнуется из-за выпускных экзаменов, как и я должна, но по какой-то причине я спокойна. Клянусь, этот ребенок дает мне сверхспособности — я впитываю информацию, как губка, запоминая все, чему учат в классе. Я могла бы читать юридические термины с завязанными глазами — в следующий раз, когда ты позвонишь, давай посмотрим, смогу ли я на самом деле это сделать. Я собираюсь стать лучшим чертовым адвокатом.

Если у меня когда-нибудь будет время стать им. Ха-ха.

Здесь холодно, но я не буду говорить с тобой об этом. Я видела в новостях вчера вечером, что на Мичиган обрушилась непогода. Двадцать сантиметров снега за одну ночь?! Это безумие. Там катаются на лыжах? Ты в идеальном состоянии для этого. Я каталась, когда была подростком, но никогда, когда было ниже двадцати градусов. Возможно, потому, что однажды я слишком долго пробыла на холоде, и один из моих больших пальцев ноги обморозился. Не слишком ли много информации?? LOL, это казалось важным для разговора.

Возвращаясь к делу, я умираю от желания узнать, девочка это или мальчик. Как ты к этому относишься? Как ты относишься к тому, что тебя здесь нет?

Рекс сказал, что тебе, наверное, все равно, раз тебя здесь нет, но у меня нет желания добавлять это к списку вещей, в которых я уже чувствую себя виноватой.

Анабелль.

Эллиот,

Вчера я впервые почувствовала, как он пнул.

Настоящий пинок, а не трепет. Это поразило меня. Я была в классе, делала заметки (помнишь мои сверхспособности?), сосредоточилась на лекции профессора, когда это произошло. Моя рука взлетела к животу, и я задержала дыхание. Знаю, это звучит драматично, но это было круто. Теперь все становится настолько реальным, что я чувствую движение. Это нереально. Я чувствую себя большой, как дом, хотя знаю, что это не так, не так, как я буду в январе или феврале.

Я говорила тебе, что твоя мама связалась со мной? Ты должен был предупредить меня! Не то, чтобы я возражала, потому что я не против... Конечно, нет. Она позвонила и была так мила, что заставила меня плакать (как и все в последнее время, так что ничего нового, ха-ха). Она задавала кучу вопросов обо мне, о том, что я чувствую, и хотела знать, когда она сможет встретиться со мной. Я никогда в жизни не испытывала такого облегчения после телефонного звонка, Эллиот, я почти потеряла сознание, затаив дыхание, когда услышала звук ее голоса. Она представилась бабушкой, LOL. Серьезно, она была такой забавной и милой. Спасибо, что дал ей мой номер. Я бы обняла тебя прямо сейчас, если бы могла.

Когда ты возвращаешься домой? Надеюсь, погода не помешает.

Я беспокоюсь о тебе каждый день.

Скучаю по тебе так сильно (и это не только гормоны),

Мама твоего ребенка.

Эллиот,

Сегодня я обедала с твоей мамой и сестрой Бет. Они тебе сказали? Боже, я так нервничала. Меня, возможно, мутило в ванной перед выходом из дома (внимание спойлер: меня вырвало). Как ты думаешь, почему я была в большей панике, встречаясь с твоей семьей, чем перед тем как рассказывала отцу? Я даже не боялась сказать тебе, но испугалась, когда пришла в ресторан, и мне потребовалась вечность, чтобы войти внутрь.

Странно, не правда ли?

Мы встретились на полпути между вашим родным городом и Айова-Сити, в милой маленькой закусочной. Твоя мама обнимала меня, и мы обе плакали, прежде чем сесть за стол. Я заказала завтрак на обед и содовую, чтобы успокоить желудок, а затем просто ковырялась в еде — я так нервничала!!!!

Твоя сестра гладила мой живот миллион раз и, должно быть, называла меня «Очаровашкой Анабелль» по меньшей мере дюжину раз. Твоя мама пыталась сделать несколько селфи, и думаю, она послала их тебе.

Они принесли мне пару подарков, которые сделали меня эмоционально не стабильной. Прелестное кремовое детское одеяльце и комбинезон с маленькими желтыми уточками. Это было так мило, Эллиот, и думаю, твоя мама хотела бы пойти со мной на прием к врачу. Они чувствуют себя ужасно, что ты так далеко, но мы все согласны, что это лучшее место для тебя. Было приятно знать, что отныне они будут и в моей жизни.

Чем дольше я беременна, тем больше сентиментальной я становлюсь, желая быть окруженной людьми, которых люблю и о которых забочусь. Я жажду этого больше, чем горячего шоколада со взбитыми сливками! Мэдисон, Рекс, мои родители, а теперь еще твоя мать и сестра.

Кстати, о моем отце — он сегодня назначает тренировку и собирается бегать с Рексом и мной по кампусу, чтобы я могла оставаться в форме. Не волнуйся, мой врач сказал, что упражнения для меня полезны. В общем, папа узнал, что я бегаю, и предложил бегать с нами. Не знаю, как далеко он сможет пробежать, не теряя сознания, но он попытается.

У него появилось уважение к Рексу, и, как ни странно, они стали друзьями. Думаю, ему нравится, когда в доме есть еще один парень, когда мы заходим в гости.

Я считаю дни до рождественских каникул.

Анабелль.

ГЛАВА 28

Анабелль

— Спасибо, что пришел сегодня и починил утечку. Мы с Мэдисон очень ценим это. Ты знаешь, как я ненавижу звонить отцу — ему не нравится, что я живу здесь, и мне не нужно, чтобы он думал, что это такая дыра, что бы он заставил меня переехать домой.

Ноги Рекса торчат из-под раковины, и он протягивает мне гаечный ключ, которым затягивал трубы на кухне, прежде чем встать на ноги.

У него на лице черное пятно, и я протягиваю руку, чтобы вытереть его большим пальцем.

— Откуда у тебя такой беспорядок? Там мы держим все чистящие средства — как там может быть грязно?

Его пальцы нежно обхватывают мое запястье, целуя чувствительную кожу, прежде чем отпустить ее.

— Не беспокойся о беспорядке, Доннелли. Раковина в порядке, и вы можете спокойно включать кран.

Вау. Это первый раз, когда Рекс проявил ко мне какую-то физическую привязанность, всегда держась на безопасном, респектабельном расстоянии.

— Водопровод больше не доставит тебе проблем, но если это случится, я не поеду домой на Рождество до завтра. Если я еще что-нибудь могу сделать, звони, ладно? Поменять лампочку или еще что-нибудь? Я свой парень.

Я смеюсь.

— Это мы можем сделать сами. В обычной ситуации я бы и сама могла затянуть болт, но теперь, когда живот стал больше, не хотела рисковать и лезть под раковину. Наверное, пришлось бы вызвать пожарных, чтобы они пришли и спасли меня.

— Ты такая чертовски милая беременная. — Гандерсон наблюдает за мной, пока моет руки.

— Ты так думаешь? — Мои длинные темные волосы блестят от витаминов для беременных, густые и пышные, шелковистыми волнами падают на грудь. Кожа? Безупречная.

— Да, Анабелль. — Он смотрит на меня, рассеянно вытирая руки полотенцем. — Ты определенно одна из тех женщин, которые могут выглядеть сексуальными во время беременности.

Женщина.

Не девушка. Не цыпочка.

Он видит во мне женщину.

Прошло много лет с тех пор, как кто-то говорил мне, что я выгляжу сексуально или хвалил мою внешность, и я скучаю по этому. Это чудесно.

— Эй, Анабелль?

Я смотрю на Рекса, который прислонился к кухонному столу в джинсах и толстовке с капюшоном, склонив голову набок, выглядя молодым и полным надежды. Очаровательным, если честно.

— Что?

— Ты когда-нибудь думала... ну, знаешь... обо мне.

— О тебе? Я все время думаю о тебе, тупица.

Он качает головой.

— Нет, Анабелль, ты думала о том, каково это — быть со мной?

— Зачем? Ты думал о том, каково это — быть со мной?

Его большие карие глаза напряжены. Нежные.

— Все время.

Все время? Как я могла этого не знать?

— Не знаю. В последнее время я не слишком задумываюсь об отношениях. Честно говоря, кто хотел бы быть со мной, Рекс? Я не совсем хороший улов в данный момент.

Я примерно на шестом месяце беременности, и мой живот растет с каждым днем. Гормоны не в порядке, и я все время плачу. Конечно, мои волосы и кожа выглядят потрясающе, и я не набрала много веса во время беременности, но…

Рекс выпрямляется во весь рост, медленно приближается ко мне, берет меня за руки.

— Я считаю тебя хорошей партией, Анабелль Доннелли. Ты и твой неоново-розовый плакат были, наверное, лучшим, что случилось со мной в этом году. Без тебя, я бы вел себя как придурок где-нибудь, растрачивая свое гр*баное образование.

О боже, он слишком, слишком мил.

— Ты можешь найти кого-то лучше меня, Рекс, — тихо отчитываю я, позволяя ему переплетать наши пальцы. — И твоя мать умрет от сердечного приступа, если ты начнешь встречаться со мной.

Я знаю, потому что встречалась с его матерью. Она одна из тех светских пригородных домохозяек с регулярными инъекциями ботокса и надутыми губами. Она любит меня, как друга своего сына, но если бы у нас были романтические отношения, у нее случился бы припадок истерики.

Рекс пожимает плечами.

— Может да, а может, и нет.

— Рекс…

— Ты хотя бы позволишь мне поцеловать тебя перед уходом?

Да. Да, я позволю ему поцеловать меня. Я не замужем и одинока, и отец моего ребенка не сделал никаких заявлений. И мне любопытно.

Я поднимаю подбородок, а его руки скользят по моим плечам и шее, обхватывая мое лицо, как Эллиот делал десятки раз в прошлом. Боже, контакт такой приятный.

Его губы робкие, как порхание бабочки, мягкие, нежные и пытливые, постепенно обретающие уверенность. Он нежно целует меня, и мне любопытно открыть рот, позволить его языку проскользнуть внутрь.

Наши дыхания смешиваются. Языки сплетаются.

На вкус он, как жвачка и одеколон, который я купила ему на день рождения, чтобы заменить ужасный запах, который он всегда носил раньше.

Поцелуй длится недолго, но он приятный.

Определенно приятный.

Мои пальцы не скручиваются в носках, как с Эллиотом, но что касается первых поцелуев, у меня были и похуже, с парнями, которые не заботились обо мне, как Гандерсон.

Тем не менее, достаточно ли хорошо?

Как бы я ни боялась остаться одна, справедливо ли давать Рексу надежду? Я прикусываю нижнюю губу, размышляя.

— Никогда не думал, что у меня будет шанс поцеловать тебя — никогда за миллион гр*баных лет.

— Почему?

— Потому что ты... это ты.

— Что это значит?

— Ну, во-первых, ты дочь тренера Доннелли. Он уволил меня и возненавидел до глубины души. Во-вторых, это дурацкое пари. В-третьих, ты красивая, умная и должна знать, что лучше не дружить с кем-то вроде меня.

Я кладу руку ему на плечо и нежно сжимаю.

— Ты больше, чем дурацкие розыгрыши и безвкусные шутки. Вот почему я дружу с тобой, Рекс. Я вижу в тебе хорошее. Ты один из моих лучших друзей.

— Я могу смириться с такой оценкой. — Он замолкает, оставляя след на моей руке. — Можно тебя кое о чем спросить?

— Конечно.

— Ты ждешь Эллиота?

Я избегаю его любопытного взгляда.

— Определи, что значит ждешь?

— Анабелль, ты ведь знаешь, что он не вернется? — спрашивает он так тихо, что у меня опускаются плечи.

Почему он это говорит? Мне не нужно, чтобы он указывал на очевидное — это заставляет меня дерьмово себя чувствовать.

— Знаю, что он не вернется, я не дура. Я смотрела ему вслед — дважды.

Пятясь, Рекс скрещивает руки на груди и прислоняется к стойке.

— Ты должна быть реалисткой. Он ушел и живет своей жизнью. Ради бога, видеочат и электронная почта — что это за отношения? Какое участие ты хочешь для ребенка? Заочный папа или тот, который прямо здесь? Я здесь, бл*дь, Анабелль.

— Рекс, не делай этого сейчас.

«Пожалуйста, не надо», — мысленно умоляю я.

Я уже и так запуталась. Рекс обнажает свою душу, когда моя еще не готова для него.

— Прости, Анабелль. Вот как я себя чувствую и сильно повзрослел за последний семестр. Просто хотел, чтобы ты признала это, и, возможно, когда будешь готова, дала мне шанс. Я собираюсь стать инженером, — хвастается он.

Сокращаю расстояние между нами, поднимая ладонь к его щеке, нежно поглаживаю ее.

— Ты так добр ко мне, а я ничего не сделала, чтобы заслужить это.

— Ты шутишь? Ты мой лучший друг — все остальные бросили меня, когда я облажался. Ты единственная, кто прикрывает мою спину, а теперь я прикрываю твою.

— Боже, ты такой ...

— Потрясающий? — Рекс одаривает меня дерзкой ухмылкой. — Понимаю.

Я похлопываю его по лицу.

— Ну и эго у тебя, парень.

— Это помогает мне пережить день, Доннелли. Такие дни, как этот, когда я изливаю свое сердце, а его топчут.

Мои руки в оскорблении взлетают к бедрам.

— Я не топчу твое сердце, ты тряпка!

— Но ты никогда не влюбишься в меня, не так ли?

— Я не... — Думаю, нет. — Я не знаю.

Мы смотрим друг на друга, в кухне тихо, только часы над окном громко тикают. Тик-так. Тик-так.

Затем из передней части дома раздался стук в дверь. Три коротких удара, за которыми последовала еще более оглушительная тишина.

— Думаю, это намек на то, что мне пора уходить.

Рекс берет черную зимнюю куртку, висящую на одном из моих кухонных стульев, и засовывает руки в рукава. Застегивает спереди.

Я кокетливо толкаю его бедром.

— Я провожу тебя.

— Позволь мне пойти первым. На улице темно, ты не должна открывать дверь. У тебя нет глазка. — Проходя мимо дивана, он хватает со спины одеяло и разворачивает его. Набрасывает мне на плечи. — Вот, завернись. На улице холодно.

Мое сердце подпрыгивает от его жеста, желая, чтобы обстоятельства были другими, желая, чтобы мое сердце не болело за кого-то, кто за сотни миль отсюда.

— Спасибо тебе.

Мы все еще глупо улыбаемся друг другу, когда Рекс открывает мою входную дверь, и улыбки исчезают, когда мы оба замечаем мужчину, стоящего на моем крыльце.

У меня перехватывает дыхание.

— Эллиот?

Эти одухотворенные глаза, которые я так люблю, смотрят на меня, мерцая между Рексом и мной, вспыхивая смесью любопытства и гнева. Ревностью.

— Так, так, так, смотрите-ка, кто решил прийти. — Рекс смеется слегка маниакально, и я удивленно вскидываю брови. — Привет, папочка. Давно не виделись.

— Рекс! — Я задыхаюсь, мне стыдно и неловко. — Остановись.

Эллиот переминается с ноги на ногу.

— Все в порядке, Анабелль. Он прав.

— Я чертовски прав. — Ноздри Рекса раздуваются.

Я отвожу взгляд от друга, сосредоточившись на парне, которого не видела слишком долго.

— Эллиот, что ты здесь делаешь?

— Да, Эллиот, — попугайничает Рекс, — что ты здесь делаешь?

— Пожалуйста, Рекс. — Я поворачиваюсь к нему лицом, кладу ладони ему на грудь поверх зимнего пальто. — Может, тебе лучше уйти? Я справлюсь сама.

Я не могу описать, как изменилось выражение его лица — не смогла бы, даже если бы попыталась — и хочу умолять его простить меня за то, что отослала его, когда он просто пытается защитить меня от самой себя, от боли, когда это очевидно неизбежно.

Боль и опустошение. Любовь и преданность.

Вот что я вижу в полуприкрытых глазах Гандерсона, когда он, размышляя, смотрит на меня.

— Ладно. — Он поджимает губы, наклоняется и целует меня в щеку, говоря мне на ухо. — Напиши, если хочешь, чтобы я вернулся.

— Обязательно.

— Спокойной ночи, Анабелль. — Рекс выдергивает из кармана вязаную шапочку и надевает ее на голову. Рычит на Эллиота, ударяя его по широкому плечу, когда проходит мимо, спускаясь на тротуар. — Два очка, засранец.

Я смущенно машу ему рукой.

— Пока.

Он идет назад по тротуару, лицом к дому, зовет меня на холоде.

— Я вернусь через две недели. Напишу тебе, пока меня не будет.

Очередной взмах рукой.

— Езжай осторожно.

Холодно, и наше теплое дыхание смешивается с холодным воздухом, наполненным напряжением. Я не могу остановить грудь, которая поднимается и опускается, тяжело дыша от шока, увидев Эллиота на бетонных ступенях дома.

Отвожу взгляд от дороги, от задних фар удаляющегося автомобиля Рекса Гандерсона к Эллиоту, боясь того, что увижу там.

— Я знаю, что спрашивать не мое дело, но что, черт возьми, это было?

Он прав, это действительно не его дело. Не теперь, не после того, как он уехал без каких-либо заявлений или обязательств по отношению ко мне.

— Это был Рекс. — Я намеренно говорю глупости.

— Очевидно, — Эллиот делает паузу, в его голосе слышится раздражение. — Что он здесь делал?

— Мы просто друзья.

— Просто друзья. Думаешь, я куплюсь на это дерьмо?

Я вскидываю руки, слишком уставшая, чтобы спорить, слишком взволнованная, увидев его. Он большой, рослый и наконец-то стоит на моем пороге, как я мечтала сотни раз.

— Эллиот, я очень рада тебя видеть, но если все, что ты хочешь сделать, это поспорить о моей дружбе с Гандерсоном, то ты пришел не по адресу.— Я сглатываю комок в горле, прежде чем слезы могут пролиться. — Кроме того, я думала, что ты вернешься домой к родителям.

— Нет. Я пришел прямо сюда.— Он тоже проглатывает комок. — Я хотел быть здесь.

У его ног лежат две огромные сумки, которые я не узнаю, большие, набитые сумки, которые не похожи на дорожные сумки. Они слишком большие, пухлые, созданы для путешествий.

— Что все это значит? Ты дома всего на несколько недель, это кажется... чрезмерным.

— Я бросил учебу, Анабелль. Я собрал свое дерьмо и ушел.

— Что ты имеешь в виду? — Клянусь, у меня перехватывает дыхание, я жду, что он скажет. С надеждой, но настороженно. Взволнованно, но осторожно. Виновато.

— Я ушел. Закончил. Бросил. Как хочешь, так и называй. Я взял самоотвод.

— Эллиот, мы же говорили об этом. — Я не могу удержать нервы в моем голосе. Зачем ему бросать учебу и возвращаться в Айову, если он ненавидит это место? Когда он был так уверен, что Мичиган — лучшая школа для него? Ради его будущего?

— Я так хочу, Анабелль. Это съедает меня изнутри. Ты понятия не имеешь, ни малейшего. Я безумно скучал по тебе еще до того, как переехал туда, и ни за что не собираюсь оставаться в Мичигане, зная, что ты здесь одна и к тому же беременная. Ни за что.

— Не знаю, что и сказать.

— Можно войти? — Он подпрыгивает на носках, дует на руки, хотя они покрыты большими черными перчатками. — Здесь страшно холодно.

Эллиот

Как только Анабелль закрывает за мной дверь, сбрасывает одеяло, обернутое вокруг ее плеч, и я вижу, что ребенок шевелиться.…

Я падаю на колени и оказываюсь лицом к лицу с ее беременным животом. Кладу руки по обе стороны от нее, поглаживая ладонями растянутый хлопок ее темно-синей футболки с длинными рукавами.

— Боже мой, посмотри на себя. — Я не знаю, что сказать дальше, я не ожидал увидеть ее такой. Эта Анабелль неземная и великолепная — не то, чтобы она не была такой раньше — и вся сияет. Все в ней умиротворенно и безмятежно, и неудивительно, что Рекс Гандерсон шныряет вокруг.

Она никогда не выглядела более красивой, чем сейчас.

Она прислала мне свои фотографии, и я слежу за ней в Instagram, но фотографии и реальность — это две совершенно разные вещи.

Это нереально.

И так прекрасно.

— Я огромная. — Анабелль краснеет, опускает лицо, чтобы скрыть румянец, ползущий по щекам и шее. — Если ты хочешь знать правду, мне неловко ходить на занятия.

Я поднимаюсь на ноги.

— Мама сказала, что ты отлично выглядишь. — И она не шутила. — Она без ума от тебя, а мои сестры зовут тебя «мамой малыша», но это только для того, чтобы меня подразнить, что я не женат и у меня будет внебрачный ребенок.

— Я люблю твоих сестер.

— Они чертовски крутые. — И теперь, когда они официально познакомились с девушкой, которую я обрюхатил, и обнаружили, что Анабелль не жадная, безответственная, неряшливая тусовщица, они на самом деле чертовски рады новой племяннице или племяннику. Слава богу, потому что мои сестры могут быть сумасшедшими, когда они не счастливы или не любят кого-то. Вместе, выступая единым фронтом, они заставляли плакать взрослых мужчин. Не могу представить, что бы они сделали с женщиной, которую они возненавидели, особенно с той, которая сделала меня отцом в возрасте двадцати двух лет.

— Твоя соседка по комнате дома?

— Нет, она вернулась домой. Она уже собрала вещи и вернется за своими коробками после каникул.

Хорошо.

— Что ты имеешь в виду, хорошо?

— Черт. Я сказал это вслух?

Анабелль смеется, и это первый раз, когда я слышу этот звук после одного из наших чатов FaceTime, а мы не делали этого в течение нескольких недель.

— Почему ты так сказал?

— Потому что нам понадобится эта комната.

— Эллиот... — Ее бледные руки прикрывают живот, тонкие пальцы покровительственно касаются пупка.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Ты не хочешь надеяться. Я уже дважды уходил. Все понимаю. Понимаю, почему ты боишься, но на этот раз я никуда не уйду, и если хочешь, буду спать в твоей старой комнате, пока тебе не будет удобно со мной — или навсегда, мне все равно. Я просто хочу быть здесь ради тебя.

— Как? Тебе нужно учиться.

— После того как я ушел в прошлый раз и рассказал родителям, мы втроем поговорили. Не знаю, говорила ли тебе мама, но мы разработали план. Я подал заявление здесь на всякий случай и только что получил согласие. Один семестр в Мичигане в кармане. Я упаковал свое дерьмо. Поцеловал задницу моего громкого соседа на прощание, и вот я здесь.

— Здесь.

— Здесь, чтобы остаться. Насовсем.

Ее смех не может скрыть ее нервы.

— Боже мой, Эллиот, сколько денег ты потратил на мебель в прошлом году?

— Это не имеет значения. Важно то, что я здесь — мне просто жаль, что это заняло так много времени.

— Я бы не стала винить тебя за то, что ты не вернулся, правда, не стала бы. Я понимаю, почему тебе нужен Мичиган, и не могу просить тебя отказаться от лучшей программы по кинезиологии ради меня. Не могу и не хочу.

Моя голова качается туда-сюда, и я тщательно подбираю слова.

— Знаешь... каждую ночь я был один в той жалкой квартире. Каждый вечер приходил домой и сидел там один. Ел один. Делал уроки один. Бегал один. Это отстой. И знаешь, почему?

Анабелль слабо качает головой, широко раскрыв глаза.

— Ты знаешь. Даже в окружении людей, я был один, потому что не был с тобой. Я бы не продержался и года, с этим ребенком или без него, Анабелль. Все равно вернулся бы за тобой.

— Перестань. — Она шмыгает носом.

— Почему?

— Потому что ты заставишь меня плакать.

— Анабелль. Я не знаю, что тебе сказать. Если ты… — Я сглатываю. — Если ты хочешь, чтобы я отошел в сторону, чтобы ты могла видеться с другими людьми, я сделаю это, потому что люблю тебя. И хочу, чтобы ты была счастлива, и я уже через многое прошел в этом году, но хочу, чтобы ты знала, что хочу попробовать.

— Эллиот…

— Ты позволишь мне закончить? Я провел почти семь часов в машине, ничего не делая, кроме как обдумывая это, думая о тебе и этом ребенке. Просто чудо, что смог закончить последний семестр, Анабелль. Я понятия не имею, как быть отцом, но мой чертовски хорош, и твой тоже — это автоматическая победа для нас.

Я бормочу, движимый нервами.

— Я волнуюсь. Иногда меня тошнит, но кого не тошнит? Я боюсь до усрачки, но и ты тоже, и мы достаточно взрослые, чтобы это сработало.

Анабелль покусывает нижнюю губу, и я не знаю, хорошо это или плохо, поэтому делаю единственное, что могу. Я продолжаю.

— Я схожу с ума, Анабелль. Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Вы могли бы разрубить тишину в комнате тупым ножом.

— Рекс... просто мой друг.

Серьезно? Она собирается начать разговор с того, что втянет в него этого засранца? Я ощетиниваюсь.

— Он просто мой друг, и он был удивительным. Я люблю его, и тебе важно это знать, потому что он никуда не денется. Он гладил меня по спине, составлял мне компанию и расчищал тротуар на морозе. Рекс сделал все, что делает хороший друг, чтобы поддержать.

— Он влюблен в тебя?

Анабелль снова закусывает губу. Кивает.

— Думаю, что да.

Безответная любовь — полный отстой.

Я никогда не чувствовал этого, никогда не был в этом, но думаю, что любить кого-то, кто не любит меня, выпотрошит меня. Бедный ублюдок.

— Он это сказал?

— Нет, но он поцеловал меня.

— Когда?

Почему я задаю ей эти вопросы, когда ответ только разозлит меня? Потому что жажду наказания.

— Сегодня вечером. До того, как ты пришел.

— И ты ему позволила? — Мой голос повышается, сердце колотится.

— Да.

— И что? — Неизвестность убивает меня.

— Это было приятно.

Было приятно?

Что, черт возьми, это значит? Я не знаю, что делать с этой информацией или как реагировать, поэтому стою, озадаченно глядя на нее. Терпеливый, но чертовски запутавшийся.

— Вы просто друзья, но поцелуй был приятным?

— Да.

Вроде как мы с ней были «просто друзьями», но секс был фантастическим? Мы были «просто друзьями», но у нас будет ребенок?

Дерьмо.

— Он знает, что он не для меня.

— И он это понимает?

— Да. Мы все время говорим о тебе.

Ох, потрясающе! Могу себе представить, как идут эти разговоры, если мы основываем их на его поведении на крыльце. Он назвал меня придурком и папочкой, и ни один из его слов не звучал как комплимент.

Я закатываю глаза.

— Он, кажется, не очень обрадовался, увидев меня.

— Нет, но поставь себя на его место. Мы вместе ходим на занятия, нам весело вместе, и он не осуждал меня, когда узнал, что я беременна — на самом деле, он любит детей. Странно, правда?

Угу. Странно.

Я хмурюсь.

— Он познакомил меня со своими родителями и очень заботится обо мне, Эллиот. Он изменился за последние несколько месяцев. Думаю, что увольнение из команды было лучшим, что с ним случилось, как бы странно это ни звучало.

— Ладно, мы можем перестать говорить о Рексе Гандерсоне и начать говорить о нас?

Я так раздражен.

— Но разве ты не понимаешь? Он часть моей жизни, и он должен быть частью твоей тоже, если мы собираемся сделать это, если мы собираемся быть вместе. Это то, что ты хочешь, верно? Быть вместе?

Да.

— Да, черт возьми.

— Тогда вы придумаете, как терпеть друг друга, ради меня. Я не брошу друга, потому что вы двое не можете вести себя по-взрослому. Смирись с этим.

Ревность — сильное чувство, возрастающее, когда ситуация уже испорчена.

— Так сказала бы мама, — бормочу я.

Анабелль улыбается, сияя.

— Неужели?

— Ага. — Я бросаю взгляд на две переполненные сумки, брошенные у двери. — Ты будешь потрясающей мамой, Анабелль. Прости, что раньше, чем ты планировала.

Я не могу встретиться с ней взглядом, не могу ничего сделать, только смотреть на этот живот, уютно устроившийся под темно-синей хлопчатобумажной футболкой, гордо выставленный напоказ. Длинные волосы, спадающие на левое плечо, густые и блестящие.

Мой взгляд скользит по ее груди.

Ее узкая талия, несмотря на увеличивающуюся выпуклость, и, держу пари, если она повернется спиной, я не смогу сказать, что она беременна.

Она тоже смотрит на меня, скользит взглядом по моим широким плечам, как делала сотни раз до этого, но сейчас все по-другому.

— Семестр прошел хорошо для тебя. Хорошо выглядишь.

— Неужели? А чувствую себя дерьмово.

— Неужели?

— Да. С тех пор как я вернулся в Мичиган, я только и делал, что волновался. Не знал, что ты скажешь, когда увидишь меня сегодня вечером, не знал, скажешь ли ты мне, чтобы я пошел к черту, или позволишь мне войти. Это было ужасно.

Я не шутил, когда сказал, что меня чуть не вырвало.

Мне пришлось несколько раз останавливаться по дороге и, высунувшись из окна со стороны водителя, справляться с рвотными позывами. Чем ближе я подъезжал к дому, тем сильнее сжимались узлы в моем животе, это был гр*баный беспорядок.

— Признаюсь, когда я сегодня открыла дверь, мне показалось, что я вижу привидение.

— Ты действительно выглядела очень бледной.

— Я всегда бледная, — шутит она.

И улыбается, такой большой и широкой улыбкой, что мое гр*баное сердце... колотится.

Выпрыгивает. Скачет. Подскакивает.

— Анабелль.

Усмешка.

— Эллиот.

— Я люблю тебя.

Скажи, что тоже любишь меня. Скажи это, чтобы мои ладони перестали потеть, а сердце перестало колотиться, и я смог отдышаться. Избавь меня от моих проклятых страданий, потому что я был несчастен последние несколько недель без тебя.

«Скажи это», — умоляю я про себя. — «Пожалуйста».

Наконец, она это делает.

— Я... я думаю, что полюбила тебя с тех пор, как ты привез меня домой, и, открыв глаза на твоей кровати, увидела, что ты стоишь в дверях — должно быть, это был тот самый момент. Мне было стыдно, но я также знала, что у тебя прекрасная душа, а я выглядела, как дерьмо.

— Ты не выглядела, как дерьмо. Ты выглядела великолепно.

Анабелль закатывает большие голубые глаза.

— Ты говоришь это только потому, что любишь меня.

Может быть, или, может, она оказалась на моем чертовом пути так много проклятых раз по причине, которая звучит безумно, но…

Вот оно.

История о нас.

— Хочешь снять пальто? — Она прерывает мои размышления, и я, приподняв брови, смотрю на свое теплое пальто. Я даже не заметил, что все еще стою в нем, потому что был поглощен только одной вещью. Ей.

— Ты не против, если я останусь?

— Я ждала, чтобы услышать, что ты говоришь это в течение нескольких месяцев, Эллиот. Месяцы.

— Тогда я остаюсь.

— Повтори еще раз.— Ее нежный голос-это шепот.

— Я остаюсь, — шепчу я в ответ, протягивая к ней руки. — Я люблю тебя, и мы это делаем.

— Мы действительно делаем это.

ЭПИЛОГ

Эллиот

Девять месяцев спустя

Когда-то мне казалось, что я несу утрату — утрату молодости, общественной жизни и карьеры. Я не понимал, сколько я получаю. Откуда я мог знать? Я был молод, глуп и уязвим после того, как покинул Айову, оставив Анабелль. Уехал не потому, что хотел, а потому, что таков был мой план.

Образование, карьера, общественная жизнь — в таком порядке.

В таком порядке, всегда придерживаясь плана.

Но если бы все шло по плану, Рекс Гандерсон бы не скакал вокруг на вечеринке по случаю помолвки, держа на руках мою дочь, и он точно не был бы…

— Я все еще не могу поверить, что Гандерсон — крестный отец моего ребенка.

Рядом со мной на лужайке Анабелль шлепает меня по руке, мягко предупреждая.

— Перестань жаловаться так громко, кто-нибудь тебя услышит. — Чтобы успокоить меня, она хватает меня за руку и переплетает наши пальцы. — Он любит ребенка почти так же сильно, как и мы.

— Знаю, — ворчу я. — И это чертовски раздражает.

Мне пришлось провести черту, когда Анабелль захотела использовать Реджину в качестве второго имени Лилли. Рекс — Реджинальд — Реджина.

Нет.

Черт возьми, нет.

Мои губы скривились при этой мысли, и я заработал еще один шлепок.

— Детка, сотри с лица отвращение! Это счастливый день — посмотри, какие они милые!

Идиот-Рекс, он же крестный моего ребенка, держит нашу дочь, выставляя ее напоказ на вечеринке, как Король Лев, останавливаясь, каждый раз, когда горячая девушка ахает в их направлении.

— Он использует Лилли, чтобы подцепить женщин. Как ты с этим справляешься?

Моя девушка фыркает.

— Пфф, это безвредно, и ты должен признать, что это работает. У него уже назначено свидание на субботу.

Она говорит это так, будто это хорошо.

— Не могла бы ты пойти и забрать у него ребенка? Она не сутенер.

Анабелль искоса смотрит на меня.

— Ты только что сравнил нашу драгоценную дочь с уличным сутенером?

— Дети и щенки — лучшие маркетинговые уловки. Очевидно, он это знает. — Я рассеянно киваю, глядя в сторону Гандерсона и Лилли. — Через несколько недель он найдет способ завладеть и щенком.

— Наверное. — Анабелль со смехом пожимает плечами. — Но он потрясающая няня.

— Без комментариев.

Но маленький ублюдок лучший в этом. Я ненавижу признавать это, но это правда. Гандерсон всегда рядом, когда нам нужен, особенно если я не могу быть дома, чтобы помочь. Как медленно тающий айсберг, я оттаиваю к нему.

Медленно.

Как айсберг, который утопил «Титаник» — очень, очень медленно.

— Посмотри, какая она хорошенькая в своем маленьком платьице.

Она действительно выглядит мило. Лилли — крошечная розовая копия меня, что бесит Рекса, поэтому думаю, что это делает равными отношения между ним и мной.

— Мне все равно надо ее забрать. Держу пари, она проголодалась.

Анабелль закатывает глаза.

— Лилли не голодна. Я накормила ее прямо перед тем, как мы приехали сюда.

— Но она сосет рукав его рубашки.— Даже я знаю, что это притянуто за уши.

— Ты можешь расслабиться? У нее режутся зубы. Хватит придумывать причины, чтобы забрать ее у Рекса.

— Но…

Анабелль приближается ко мне, входя ко мне в объятия, тянет их вокруг своей талии. Мои руки скользят по ее бедрам, и я выпрямляюсь, позволяя ей дразнить меня.

— Знаешь, что сделает тебя менее раздражительным?

— Что? — Мои уши навострились.

— Если мы сегодня посмотрим телевизор.

— Телевизор?

Мы всегда смотрим телевизор, как это сделает…

О-о-о! Теперь я понимаю. Телевизор!

Секс.

— Как скоро мы сможем уехать?

Она целует меня в кончик носа.

— Мы не можем. Зик и Вайолет еще не приехали.

— Ну и что? — Я надуваю губы. — Мы готовились к этой вечеринке целых три дня. Я отбыл свой срок.

— Эллиот, мы не можем уйти с их помолвки раньше, чем они приедут, потому что ты возбужден и не можешь дождаться секса!

— Почему? Зику плевать.

— Поверь мне, он заметит, если тебя здесь не будет.

Черт возьми, она права. Он заметит. Этот чувак все замечает. Он может быть задумчивым и тихим, но мой бывший сосед по комнате странно наблюдателен.

И это его помолвка, та, которую он устраивает для своей невесты — Вайолет. Он заручился нашей помощью, и мы все планировали в течение последних нескольких месяцев, чтобы он мог удивить ее.

Такой романтик.

Он заставляет нас, остальных выглядеть плохо.

— Если думаешь, что планирование этой вечеринки было сложным, просто подожди до их свадьбы, — говорит Анабелль. — Он сказал, что хочет, чтобы у нее было все самое лучшее.

— Да, да. Это тошнотворно.

— Ты только так говоришь.— Она целует меня в подбородок. — Но ты сделал бы то же самое для меня.

Я бы сделал.

Я бы отдал ей весь мир, если бы мог.

И я собираюсь провести остаток своей жизни, защищая моих девочек от засранцев, или умереть, пытаясь.

— Теперь мы можем пойти и забрать Лилли?

Анабелль смотрит на группу наших друзей, улыбаясь от уха до уха. Рекс держит Лилли в ее платье с оборками, и они танцуют под музыку, которую играет небольшая группа, вращаясь маленькими кругами. Оба они хихикают, когда все вокруг воркуют и умиляются на милого ребенка.

И Рекса.

Черт возьми.

К счастью, моя девушка невосприимчива к его выходкам.

— Хочешь пойти потанцевать со своей дочерью?

— Да, — неохотно признаю я.

— Тогда почему мы все еще стоим здесь? Пойдем за ней.

И мы делаем это вместе. Взявшись за руки, мы пересекаем двор уверенным шагом, и я выхватываю Лилли из рук Гандерсона.

Запечатлев поцелуй на ее розовых щеках, разворачиваю ее. Обнимаю Анабелль за талию и целую ее тоже.

— Я люблю тебя, — напеваю я ей на ухо, прямо над тем местом, которое сводит ее с ума.

Я люблю ее. Когда мы закончим учебу, я сделаю ей предложение и сделаю своей женой.

И не могу этого дождаться.

КОНЕЦ