Три короны

ВОПРОС ЖИЗНИ

Марии исполнилось двадцать четыре года и она была бы очень красива, если бы не ее полнота. Народ Голландии к принцессе относился с почтением; когда бы и где бы она ни появлялась, голландцы всегда отдавали должное ее обаянию и изысканным манерам. Наблюдая за Марией, многие вспоминали короля Карла и, порой находя у нее некоторые мелкие недостатки – вроде пристрастия к игре в карты, – прощали их, как прощали более серьезные проступки ее дяди.

После отъезда Анны Трелони у нее уже не было близких друзей. При всем своем уважении к принцессе, окружающие не совсем понимали ее, поэтому не пытались сойтись с ней более тесно, чем это необходимо для соблюдения этикета. В Голландии почти никогда не видели ее такой веселой и жизнерадостной, какой она была в детстве; жизнь с Вильгельмом изменила Марию. Она стала религиозна, посвятила себя английской церкви и своему мужу. Голландцы полагали, что ни одна другая женщина не могла бы питать к Вильгельму такие чувства, какие выказывала Мария, а потому ее очевидное преклонение перед супругом объясняли побочным проявлением ее религиозности.

Она знала, что Елизавета Вилльерс по-прежнему была любовницей Вильгельма. Время от времени та приходила к Вильгельму во дворец и постепенно восстанавливала утраченные позиции, на что Мария предпочитала закрывать глаза. Ни Елизавета, ни Вильгельм не упоминали о ее поездке в Англию; того недолгого отсутствия Елизаветы словно и вовсе не было.

Служанки и придворные говорили, что не понимают, как женщина с таким положением может принимать то, с чем мирится Мария; для них она была загадкой – такой же неразрешимой, какой представлялась Вильгельму.

Преподобного отца Ковела сменил преподобный отец Барнет. Вильгельм сам пригласил его; пострадавший от репрессий короля Якова, тот провел несколько месяцев в Женеве – где и получил приглашение принца Оранского переехать в Гаагу. Принца, как и принцессу, устраивали протестантские взгляды, большой жизненный опыт и волевой характер этого человека, изгнанного из Англии за непреклонность в религиозных убеждениях.

Барнет считал, что правление Якова не принесет добра Британии, и в этом был солидарен с Вильгельмом; в результате они сблизились, а потому с приездом нового капеллана, принц стал чаще бывать в обществе супруги.

Постепенно Вильгельм начал понимать Марию. Она вовсе не была той глупенькой девочкой, какой иногда казалась ему; оказалось, что природа наделила ее и сообразительностью, и способностью постигать суть вещей и событий; главное же – она была толерантна. Сам Вильгельм всегда хотел проявлять терпимость к чужому мнению… ну, во всяком случае – до определенной степени; следовательно, не мог не ценить этого качества своей жены.

Однажды он слышал, как капеллан и принцесса обсуждали писания проповедника Журье, в неуважительном тоне отзывавшегося о шотландской королеве Марии.

Мария сказала:

– Он писал правду, и его трудно винить в этом. Я думаю, если принцессы совершают дурные поступки, то они должны быть готовы к тому, что люди очернят их память – раз уж не могут добраться до их персон.

Не совсем обычное суждение – особенно если принять во внимание, что его выражает принцесса, подумал Вильгельм. Да, она женщина не из заурядных, его супруга.

Он с удивлением приглядывался к ней, к ее миндалевидным глазам и челке, почти касающейся бровей. Она была красива; порой в ней чувствовалась настоящая мудрость. Он уже начинал думать, что ему повезло с этим браком.

Никогда не смог бы он объяснить супруге, почему ему так нужна Елизавета. Мария не обладала той чувственностью, способностью возбуждать мужские желания, какой с избытком была наделена его любовница. Он знал о ее страстном влечении к Франциске Эпсли – еще не физическом, но уже достаточном для того, чтобы судить о врожденных склонностях Марии. Она могла быть как послушной, так и непокорной; могла всем сердцем любить его и в тоже время не могла предложить ему того, что делает совершенным союз между мужчиной и женщиной.

Впрочем, Вильгельм и сам не отличался повышенным интересом к противоположному полу. Ни страсть, ни вожделение ему не требовались. Поэтому его вполне удовлетворяло желание Марии быть идеальной женой и создавать все условия для того, чтобы у нее был идеальный муж. Разделяли их только два обстоятельства: его абсолютное неумение обходиться без Елизаветы и его полная неосведомленность в том, как изменится отношение супруги к нему, когда она унаследует корону Британии.

Гилберт Барнет, наблюдавший за ними, понял, что от прочности их брака зависит его будущее; чувствуя их разобщенность, он решил выяснить ее причину и найти средства, которые помогут ее преодолеть.

У Барнета установились дружеские отношения с ними – особенно с принцем, с которым его сближало единство политических устремлений. Оба мечтали об устранении Якова и задавались одним и тем же вопросом – каким образом этому можно способствовать?

Мария тоже любила поговорить об Англии и о тех днях, когда у англичан появится новый правитель; как ни была она рассудительна, ей не приходило в голову, что любые перемены в этой стране смогут произойти не раньше, чем уйдет из жизни ее отец, действия которого так осуждали принц Оранский и преподобный отец Барнет.

Вскоре от Якова пришло язвительное и очень недружелюбное письмо. Не к лицу принцу Оранскому, писал он, принимать у себя человека, известного своей неприязнью к благу британской короны.

Получив его, Вильгельм послал за Марией.

– Видимо, твой отец считает, что вправе диктовать нам, как мы должны себя вести, – холодно сказал он.

Мария вздохнула. Обострявшиеся отношения между Яковом и Вильгельмом не доставляли ей никакого удовольствия.

– Его чувства можно понять. Преподобный отец Барнет не раз читал проповеди, направленные против него.

– Чем заслужил мое величайшее уважение.

– Он смелый человек, и я разделяю его убеждения. Я понимаю причины, побудившие преподобного отца Барнета выступить против нынешнего правления, но я Могу понять и своего отца.

– Ты сочувствуешь его желанию вернуть Англию в лоно католической церкви? Одобряешь меру, которую он предпринял в отношении Монмута?

Мария вздрогнула; думать о той трагедии было больно – настолько, что хотелось любыми средствами избавиться от этой боли, перенести ее на кого-то другого.

Вильгельм продолжал:

– И не только Монмута, казнь которого по крайней мере объяснима. Есть и другие пострадавшие за свои убеждения. Можно ли простить гонения на людей, чья вина состоит только в том, что они придерживаются мнения, отличного от мнения их монарха?

– Я думаю, мой отец не имеет верного представления о том, что творится в его стране. Расправы чинят судьи, а не короли.

Вильгельм расхохотался, что случалось с ним крайне редко.

– Сомневаюсь, понимаешь ли ты, что это такое – быть рабом на ямайских плантациях. В этот кромешный ад их переправляют прямиком из Англии. Сказать, за что? Просто потому, что им не нравится католическая церковь.

– Вильгельм, я вовсе не оправдываю его. Я…

– В таком случае, – усмехнулся Вильгельм, – я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь по-настоящему понять его. И составить верное представление о нем.

Он отвернулся к окну, а она вновь вспомнила о Джемми – 6 том, как он танцевал с ней, как учил кататься на коньках… и как учил ее улыбаться ему. Ей снова хотелось плакать.

Гилберт Барнет быстрым шагом вошел в ее комнату.

– Ваше Высочество, – сказал он, – необходимы срочные меры. Принц в опасности.

Мария побледнела.

– Что случилось?

– Я уже говорил с Его Высочеством – он не прислушался к моим предостережениям. Как вам известно, король Франции считает вашего мужа своим врагом.

– Да, это мне известно. Но в чем дело? Пожалуйста, не тяните – говорите поскорей.

– Я узнал о существовании заговора, имеющего целью похищение принца. Заговорщики собираются напасть на него, когда он будет проезжать по побережью – один, без сопровождения. Они намереваются доставить принца во Францию.

– И все это вы сказали принцу?

– Да, но он только махнул рукой. Дескать, сам позабочусь о себе.

– Он не собирается взять с собой телохранителей?

– Боюсь, нет.

– Придется и мне сходить к нему, – сказала Мария. – Будьте любезны, преподобный отец, составьте мне компанию.

Они пришли в покои принца. Увидев их вместе, Вильгельм поднял брови – и тем не менее Барнет успел заметить выражение удовольствия, промелькнувшее на лице принца, когда тот понял, что именно так взволновало Марию.

– Вильгельм, если ты поедешь на побережье, возьми с собой телохранителей.

– Стало быть, наш капеллан все-таки поведал тебе о своих опасениях?

В разговор вмешался Барнет:

– Ваше Высочество, я совершенно точно знаю о существовании заговора, а потому не могу не поддержать просьбу принцессы.

Мария сложила ладони и поднесла их к груди.

– Умоляю, Вильгельм. Если ты не послушаешься нас, может произойти непоправимая катастрофа.

Вильгельм поморщился. Мария подошла к нему и взяла за руку.

– Вильгельм, ради меня…

Он снова поморщился, затем пожал плечами.

– Хорошо, я возьму с собой телохранителей.

Мария в волнении ходила по комнате. Вильгельм все не возвращался.

Она позвала преподобного отца Барнета и попросила его молиться вместе с ней.

Когда они поднялись с колен, от Вильгельма все еще не было никаких вестей.

– Преподобный отец, как вы думаете, мы предприняли достаточные меры?..

– Достаточные, Ваше Высочество. Полагаю, принц скоро будет во дворце.

– Скорей бы! Пока он не вернется, у меня не будет ни минуты покоя.

Барнет пристально посмотрел на принцессу. Будучи человеком целеустремленным, он знал, что так или иначе завоюет дружбу и доверие этой супружеской пары.

– Ваше Высочество, – сказал он, – ваша преданность принцу не вызывает у меня никаких сомнений. И все же иногда я чувствую, что настоящего согласия между вами нет.

Мария удивилась и уже собиралась выразить недовольство, поэтому капеллан спешно добавил:

– Простите мою бестактность, Ваше Высочество. Я позволил ее себе только потому, что всем сердцем желаю счастья вам и принцу.

– Это я знаю.

С этими словами Мария повернулась к окну. Барнет понял, что интересующая его тема обсуждению не подлежит.

Он не собирался мириться с таким положением дел.

Мария попросила его помолиться еще раз – чем дольше отсутствовал принц, тем тревожнее становилось у нее на душе.

Они все еще стояли на коленях, когда внизу послышался стук копыт.

Мария бросилась к окну. Во дворе спешивались всадники, среди них был и Вильгельм. Она повернулась к Барнету.

– Преподобный отец, как мне отблагодарить вас?

– Окажите мне услугу, в которой нуждаюсь не только я один, – улыбнулся Барнет.

Никто не знал, в самом ли деле присутствие телохранителей предотвратило нападение на принца. Или никакого заговора вовсе не существовало? Во всяком случае, Мария была признательна человеку, спасшему ее мужа от возможного похищения и не менее возможного заключения в Бастилию.

После недолгого размышления она позволила Барнету продолжить начатый им разговор.

– Мне кажется, принц относится к вам с большим уважением, но что-то мешает ему открыто выражать свои чувства, – сказал Барнет.

Мария задумчиво посмотрела на него.

– Принц никогда не выражает свои чувства открыто. Я думаю, это ему просто не свойственно.

А Елизавета Вилльерс? – мысленно усмехнулся Барнет. Впрочем, сейчас он не хотел упоминать это имя.

– У меня сложилось такое впечатление, – сказал он, – что принц все время думает о том, кому в будущем достанется британская корона, думает и допускает, что когда-нибудь вы станете королевой, а ему придется довольствоваться ролью супруга царствующей королевы.

У Марии округлились глаза.

– Супруг царствующей королевы? Принц не может не знать, что я никогда не поставлю его в такое унизительное положение.

Барнет улыбнулся: превосходно, выполнена еще одна часть его замысла. Если так и дальше пойдет, ему предстоит благополучное будущее при дворе нового английского короля.

– Ваше Высочество, – внимательно глядя на принца, произнес Барнет, – скажите… в случае смерти Якова… или, допустим, его отречения… словом, если принцесса будет провозглашена королевой – как вы сами отнесетесь к своему новому положению?

Вильгельм едва ли не впервые в жизни не сумел скрыть охвативших его чувств.

– Уж во всяком случае не пополню собой число будущих слуг моей жены! – резко ответил он.

– Но принцесса…

Вильгельм с досадой махнул рукой.

– Принцесса всегда была послушной и преданной супругой… ну, почти всегда – крайне редко противилась моим желаниям.

Вот оно! «Почти». «Крайне редко». Очень многозначительные слова.

Итак, Вильгельм не доверяет своей жене – отсюда и разделяющий их барьер. Он не может напрямик спросить ее, какое ему уготовано положение на тот случай, если она станет королевой Англии; а министры добровольно примут только ее – не его; они будут подчиняться в первую очередь ей, без ее особого распоряжения отнесутся к Вильгельму просто как к супругу царствующей королевы. Таким образом, решение остается за Марией – как она пожелает, так и будет. Но каково же все время находиться рядом с человеком, которого считает способным лишить его жизнь всякого смысла, уничтожить все его надежды и мечты?

– Ваше Высочество, я бы мог задать принцессе один вопрос… разумеется, с вашего разрешения. Мне кажется, она даст вам знать о своих намерениях.

Вильгельм порывистым движением протянул руку и сжал локоть Барнета.

– Прошу вас, задайте ей этот вопрос, – сказал он.

Барнет вернулся к Марии.

– Ваше Высочество, – сказал он, – мне удалось выяснить, что именно смущает принца и мешает ему наладить с вами отношения, достойные вас и вашего титула. Вы позволите мне изложить суть дела?

Мария с недоумением посмотрела на него.

– Ваше Высочество, ему не дает покоя всего один довольно простой вопрос: если вы унаследуете корону вашего отца, какое положение будет отведено принцу?

– Я не понимаю вас. Что достанется мне, то достанется и моему супругу, не так ли?

– Не совсем так. Точнее, не всегда так. Вспомните: когда Мария Тюдор взошла на трон, ее муж Филипп Испанский вовсе не стал королем Англии. Ваше Высочество, я должен заметить, что для мужчины право носить корону и титул само по себе ничего не значит – особенно, если корона и титул принадлежат ему лишь до тех пор, пока жива его жена.

– Что же вы предлагаете делать?

– Ах, Ваше Высочество, если бы вы согласились остаться всего лишь супругой принца, если бы обещали отдать ему всю реальную власть, как только она попадет в ваши руки, – я думаю, в этом случае исчезли бы все препятствия, в настоящее время существующие между вами и вашим супругом.

Мария усмехнулась. Препятствия? Надо думать, Вильгельм расстанется со своей любовницей? Станет тем идеальным супругом, каким она так долго рисовала его себе? Впрочем, разве это невозможно? Разве не добивается он всю жизнь одной-единственной цели, разве не способен пойти на любые жертвы ради ее достижения? Мария взволновалась. Она знала, как велики были гордость и самолюбие Вильгельма. Эти качества принца и привели к ней Барнета. Вильгельм избегал ее, потому что в скором будущем она могла занять более высокое положение, чем он, – не мог смириться с мыслью, что ему будет отведена роль супруга царствующей королевы; его гордость не позволяла ему спросить о ее намерениях. Все годы, которые они провели вместе, между ними стоял этот немой вопрос. Она была не настолько проницательна, чтобы прочитать его в глазах супруга; он был слишком горд, чтобы задать его. Неужели теперь их отношения наладятся?

Мария повернулась к Барнету. Ее лицо сияло.

– Прошу вас, приведите ко мне принца. Я сама ему скажу.

Когда Барнет привел его к ней, она подошла к Вильгельму, взяла его обе руки и по очереди поцеловала.

– Прости меня, дорогой мой, – сказала она, – я не знала, что законы Англии настолько расходятся с Божьими заповедями. Я и не думала, что мужчина, вступивший в брак, может в чем-либо подчиняться жене.

У Вильгельма застучало в висках, но выражение его лица осталось холодным. Он хотел, чтобы она произнесла слова, которые были так нужны ему.

– Ты всегда будешь моим хозяином и господином, – добавила она.

Тогда он медленно улыбнулся.

Она обняла его, и он осторожно погладил ее густые черные локоны.

– Значит, когда ты станешь королевой Англии, я буду королем? – тихо спросил он.

– Другого положения дел я бы и не допустила, – так же тихо ответила она.

В эту минуту они оба были счастливы – впервые за все годы их брака.

Вильгельм сидел на постели своей любовницы. Она вопросительно смотрела на него.

– Мария будет во всем подчиняться мне, – сказал он. – Она сказала, что я всегда буду ее хозяином и господином. Надо же! Произнесла именно те слова, которые я мысленно повторял все эти годы – хотя и в форме вопроса… А ведь если бы не Барнет, Мария так и не ответила бы на него!

– И она не поставила никаких условий?

– Нет.

– Я думала, что одно условие все-таки будет.

Елизавета улыбнулась. Затем приподнялась на одном локте, а другую руку грациозно положила ему на плечо.

– Покинуть меня, – прошептала она.

– Это было бы единственным условием, на которое я бы не согласился, – сказал он.