Три розы

Глава 1

Адам Клейборн сильно удивил все семейство, нежданно-негаданно явившись домой среди ночи на два дня раньше, чем его ждали.

Он не собирался возвращаться на ранчо до пятницы, но дела были закончены. Адам устал и, решив, что нечего томиться от безделья, отправился в Роуз-Хилл. Ему хотелось выспаться на чистых простынях и мягком матрасе.

Он знал, что дома все готово к празднику — в следующий уик-энд день рождения мамы Роуз, поэтому братья и сестра приехали пораньше, чтобы помочь. Большинство приглашенных на торжество жили в городке Блю-Белл, но человек двадцать или даже тридцать прибудут из весьма отдаленного от этих мест Хаммонда.

Адам устроил на ночлег своего коня и пошел на кухню, Чтобы выпить чего-нибудь холодного. Было уже очень поздно, и в доме стояла такая тишина, как в церкви в ночь на субботу. Он разулся в прихожей и, стараясь не шуметь, поднялся в спальню. Он не стал включать лампу — лунный свет, льющийся через открытое окно, позволял разглядеть очертания мебели в комнате.

Адам бросил рубашку на стул, широко раскинул руки, потянулся и зевнул. До чего же хорошо дома! Утомленный и полусонный, Адам опустился на широкую двуспальную кровать, чтобы снять носки, и едва не подскочил, почувствовав, что сел на что-то мягкое, теплое и благоуханное. Господи всемилостивый, женщина!

Она громко застонала. Он чертыхнулся.

Женевьев Перри моментально проснулась и широко открыла глаза. Сначала ей показалось, что прямо на нее рухнул дом, но мгновение спустя она разглядела Адама и начала судорожно отталкивать навалившееся на нее тело. Схватившись за простыню, девушка натянула ее до шеи, пытаясь отгородиться тонкой тканью от огромного мужчины, который в ту же секунду растянулся на полу.

— Что вы делаете? — прошептала она.

— Пытаюсь лечь на собственную кровать, — так же тихо прошептал он.

— Адам?

— Да, Адам. А вы кто?

Она спустила с кровати длинные стройные ноги и протянула ему руку:

— Меня зовут Жеиевьев. Очень приятно познакомиться. Ваша мама так много рассказывала о вас!

Адам ошалело вытаращил глаза. Он едва не расхохотался: такой нелепой была ситуация. Может, эта Женевьев не понимает, что почти раздета и что простыня — отнюдь не самое надежное укрытие.

— Буду счастлив пожать вашу руку — когда вы оденетесь, разумеется.

— О… Боже! — тихо вскрикнула Женевьев.

— Вы не против, если я зажгу свет? — ехидно спросил он.

— Нет-нет, не надо! — дрожащим голосом проговорила она. — Я не одета. Я в ночной рубашке. Вы должны выйти из моей комнаты, прежде чем кто-нибудь вас обнаружит. Если это случится… Господи, какой ужас!..

— Это моя комната, — напомнил Адам. — И говорите потише, если не собираетесь перебудить весь дом. Я не хочу, чтобы сюда сбежались мои братья и начали выяснять, что тут происходит.

— Я… я поняла.

— Отлично, Женевьев.

Он сидел, вытянув длинные йоги, положив руки на колени, и терпеливо ждал, когда девушка наконец объяснит, почему она оказалась в его кровати.

Глаза Женевьев вскоре привыкли к темноте, и она могла хорошенько рассмотреть мужчину, о котором мечтала последние два года. Боже, он просто великолепен! Она много раз рисовала в своем воображении его портрет, но реальность превзошла все ожидания. Черты его лица были совершенны. Оно могло бы служить моделью для древних статуй, которые она видела в музее у себя на родине. У Адама такой же широкий лоб, высокие скулы, безукоризненно прямой нос и четко очерченный рот. Глаза удивительного полуночного цвета придавали его лицу особую притягательность. Взгляд Адама сосредоточился на Женевьев, и она почувствовала, как по ее телу разливается тепло.

Она не могла отвести от него глаз. Адам оказался намного массивнее, чем она себе представляла, и еще более мускулистым. Он был поджарым, но на руках и груди бугрились мощные мышцы, что говорило о его недюжинной силе. Женевьев чувствовала его напряженность и настороженность и не сомневалась, что если бы он вдруг решил напасть на нее, то ей не поздоровится. От этой мысли ее бросило в дрожь. Раньше она даже не предполагала, что Адам Клейборн может быть опасен, и в своем воображении никогда не представляла его таким хмурым, каким увидела сейчас.

В старой ночной рубашке, с которой она никак не хотела расстаться, Женевьев вдруг почувствовала себя бедной родственницей, жалкой нищенкой и снова натянула простыню до самого подбородка.

Какая же она глупая! У нее нет причин его бояться. Ни о чем таком она не должна я думать. Она вообще не из пугливых. Да и с чего бы ей бояться его? Смешно! Она знает Адама лучше всех в мире, даже лучше, чем его братья, ведь она читала все до единого письма, которые он написал маме Роуз за многие годы.

— Вам не о чем беспокоиться, — прошептала Женевьев. — Я не собираюсь звать на помощь. Я вас совсем не боюсь.

Он крепко сжал челюсти.

— Лучше скажите наконец, что вы делаете в моей постели?

— Все комнаты для гостей заняты, и ваша мама поселила меня здесь. Я, конечно, удивила ее, приехав без предупреждения. Она давно приглашала меня в Роуз-Хилл, но по не зависящим от меня обстоятельствам я не могла воспользоваться ее приглашением до сих пор.

Внезапно его озарило. Он вспомнил, кто такая Женевьев! Несмотря на свою массивность, Адам когда надо мог быть очень быстрым. Он мигом вскочил на ноги и оказался на середине комнаты, прежде чем Женевьев успела перевести дыхание.

Она схватила валявшийся под ногами халат, натянула на себя и хотела было встать, но вдруг передумала: ей не хотелось, чтобы у Адама сложилось впечатление, будто она его преследует.

— Погодите, — окликнула она его. — Ваша мама сказала вам, что я в Роуз-Хилле?

— Нет, — буркнул Адам.

Он понимал, что говорит с ней недружелюбно. Но ничего не мог с собой поделать. Ему бы следовало с самого начала догадаться, кто она. Ее южный акцент был почти незаметным, но ведь он обратил внимание на мягкость и музыкальность голоса… Да, это, несомненно, Женевьев Перри, та самая девушка, о которой ему говорила мама Роуз!

Адам уже дошел до двери, когда Женевьев вдогонку спросила его:

— Значит, она вам ничего не объяснила?

Адам нехотя обернулся.

— А что, собственно, она должна была объяснить? — недовольно спросил он.

Женевьев поплотнее закуталась в халат и вошла в полосу лунного света. Увидев ее лицо, Адам отчетливо понял, в какую опасную ситуацию попал. Без сомнения, Женевьев Перри самая красивая женщина, которую он когда-либо видел. Коротко подстриженные темные волосы обрамляют ангельское личико; высокие скулы, тонкий нос, а рот — рот может довести до умопомрачения любого мужчину. Кожа безуппречна, а невинная улыбка, блуждающая на лице, способна лишить разума кого угодно.

Его прошиб холодный пот. Женевьев удивительно хороша, никуда не денешься.

— Что именно, считаете вы, должна была объяснить мне мама? — с расстановкой повторил он.

Она улыбнулась такой улыбкой, от которой у мужчины останавливается сердце. Каждая клеточка его тела кричала, вопила, требовала: немедленно выйди за дверь, пока ты не стал безнадежным пленником очарования Женевьев! Потом будет поздно!

— Я ваша невеста.

Адам был очень близок к панике. Он дернул на себя дверь, едва не сорвав ее с петель, но сбежать ему не удалось — выход загораживали Трэвис и Коул, которые примчались в спальню, чтобы выяснить, что там происходит. Оба с обнаженной грудью, босые, заспанные и очень рассерженные. Трэвис держал на изготовку ружье, хотя не знал точно, в кого придется стрелять.

— Что здесь… — начал было Коул, но, ощутив сильный удар кулака Адама, умолк.

— Убери свое чертово ружье, Трэвис! — рявкнул Адам.

— Мы услышали шум, — сказал Коул.

— Это я упал на пол, — объяснил Адам.

Братья смотрели недоверчиво.

Трэвис улыбнулся первый.

— Ты упал на пол? Да что же такое ты делал?

— Не важно, — пробормотал Адам.

Растолкав братьев, Трэвис подошел к Женевьев.

— Ты в порядке? — с тревогой спросил он.

— Разумеется, она в порядке, — раздраженно буркнул Адам.

— Как ты оказался дома раньше времени? — спросил Коул.

— Слезь с моей ноги! — огрызнулся Адам.

Коул отступил на шаг и спросил:

— Что ты делаешь в комнате Женевьев?

— Во-первых, это моя спальня, а во-вторых, мне никто не удосужился сообщить, что в моей постели будет спать Женевьев Перри.

Коул улыбнулся:

— Разве это не приятный сюрприз:

— Джентльмены, не будете ли вы любезны уйти отсюда? — спросила Женевьев и тут же пожалела о своих словах, потому что всеобщее внимание немедленно сосредоточилось на ней.

Братья повернулись к девушке, и она снова попыталась спрятаться под простыней.

— Адам не испугал тебя? — спросил Коул. — Или ты просто стесняешься нас?

— Не закрывайся, ты ведь в халате, — напомнил ей Трэвис. — К тому же мы совершенно не опасны. Поживешь у нас недельку, сама это поймешь.

— Кто-нибудь хочет есть? — спросил Коул.

— Я бы не отказался, — признался Трэвис. — А ты, Женевьев?

— Нет, спасибо.

Адам скрипнул зубами. Он не мог дождаться, когда выйдет с братьями в прихожую — уж там-то он выскажет им свое мнение насчет всего происходящего!

— Вас ведь не представили друг другу? — спросил Трэвис. Он пересек комнату и встал рядом с Коулом. — Тогда… пo-моему, сейчас для этого самое подходящее время.

— А по-моему… — возмущенно начал Адам.

— Перестаньте задирать своего брата… — со смехом перебила его Женевьев. Она ничуть не была расстроена или смущена.

— Да это же минутное дело, — настаивал Трэвис. — Женевьев, я хотел бы представить тебе самого старшего и самого умного из всех братьев Клёйборнов. Его настоящее имя — Джон Квинси Адам Клейборн, но все зовут его просто Адамом. Адам, я хотел бы представить тебе нашу гостью мисс Женевьев Перри, приехавшую из Нового Орлеана, штат Луизиана. Ты должен узнать ее как можно скорее, потому что ваша свадьба уже запланирована. Спокойной ночи, Женевьев. Увидимся утром.

— Спокойной ночи, — ответила девушка.

Адам ничуть не удивился выходке братьев. Вытолкав Коула и Трэвиса в прихожую, он вышел следом, закрыл поплотнее дверь и потребовал у них ответа. Он хотел знать, что делает здесь Женевьев.

— Ее пригласила мама Роуз, — невинным тоном сказал Трэвис.

— Но это было больше года назад. Почему она решила явиться в Роуз-Хилл именно сейчас?

Коул пожал плечами.

— Может, раньше ей дела не позволяли. Разве это так важно?

Адам покачал головой. Он решил, что сейчас не стоит затевать долгие споры.

— Так где же мне сегодня ночевать?

— На веранде, — ответил Коул. — Если, конечно, ты не хочешь спать в одной комнате с племянником, который поднимет тебя в четыре утра.

— Почему младенец не может спать со своими родителями?

— Мама Роуз считает, что Дуглас и Изабель должны хоть немного побыть наедине, — зевнув, пояснил Трэвис. — А Женевьев довольно хорошенькая, правда? И не говори мне, что ты этого не заметил.

Адам глубоко вздохнул.

— Заметил.

Он начал спускаться по ступенькам, но вопрос Коула остановил его.

— Ну и каковы твои намерения на ее счет?

— Нет у меня никаких намерений, — буркнул Адам.

— Но она приехала сюда, чтобы выйти за тебя замуж, — настаивал Коул. — По крайней мере так сказала мама Роуз, и, когда она предложила устроить свадьбу в июне, Женевьев не возражала.

— Какая чушь! — пробормотал Адам.

— Я иду спать, — объявил Коул.

Трэвис шел следом за Адамом:

— Она действительно нам понравилась, Адам, — сказал Трэвис. — Тебе следует всерьез отнестись к идее мамы Роуз, и тогда, уверяю тебя, Женевьев тебе тоже понравится. Она с большим чувством юмора, а если бы ты слышал, как она поет! Женевьев — удивительная девушка. Если ты хорошенько приглядишься к ней перед тем, как принять решение, то ты…

— Я на ней не женюсь! — отрезал Адам.

— Разумеется, ты этого не сделаешь, если не захочешь, — мягко ответил Трэвис.

— Почему никто из вас не сказал мне, что она здесь? — недовольно проворчал Адам.

— А как мы могли тебе сообщить, если ты был на пастбище? — возразил Трэвис.

— У вас была неделя, чтобы меня найти.

— Ну почему ты в таком дурном настроении? Никто не собирается вести тебя к венцу под дулом пистолета.

— Я пошел спать.

Адам долго устраивался на узком матрасе. Он был слишком велик для этой постели, ногам не хватало места, повернуться на другой бок без риска оказаться на полу было почти невозможно.

Он сомневался, что вообще заснет в эту ночь— мысли о Женевьев не давали ему покоя. Адам лег на спину, закинул руки за голову и принялся обдумывать ситуацию, в которой неожиданно оказался. Вмешательство матери в его жизнь раздражало. Оно нарушило привычный уклад, выбило из колеи, спутало все планы. Разумеется, Женевьев не собирается выходить за него замуж только потому, что мама Роуз высказала ей такую идею. Сейчас другие времена, и большинство девушек сами выбирают себе спутников жизни, а сыновья ищут невест отнюдь не по указке матери. Естественно, и те, и другие прислушиваются к мнению родителей, но оно не является решающим.

Адам решил дать Женевьев понять, что о браке не может быть и речи. Да, именно так он и поступит. Он сядет с ней рядом, и у них будет долгий разговор. Он сообщит ей о своем давно принятом решении остаться холостяком и объяснит, что более неподходящего объекта для супружества, чем Адам Клейборн, не сыскать во всей Монтане.

В последнее время его братья редко наведывались в Роуз-Хилл, как и Мэри Роуз, у которой недавно появилась дочка. Мама Роуз большую часть времени проводила с новорожденной внучкой. Харрисон построил дом на окраине Блю-Белл, и теперь мама Роуз уединенной жизни на ранчо предпочитала городскую жизнь.

Адам не был отшельником. Просто жил размеренной, четко расписанной жизнью. Братьям это было не совсем по вкусу, и они часто упрекали его в том, что он губит свою молодость, что он раньше времени хочет превратиться в старика, но Адам не обращал внимания на все их замечания. Его вполне устраивал тот образ жизни, который он вел. У него на ферме всегда было по меньшей мере два десятка наемных работников, за чьей работой он наблюдал целыми днями, а одиночество на ферме по ночам его нисколько не тяготило. Напротив, оно ему нравилось. Когда Адам был моложе, он страстно мечтал посмотреть мир, но потом расстался с этой фантазией, пускаясь в путешествия по свету, из одного экзотического порта в другой, по страницам книг, которые читал запоем. Ему нравилась его жизнь, он был счастлив и снова будет счастлив, как только разберется с этими неожиданно возникшими обстоятельствами.

Поразмыслив, Адам пришел к выводу, что поговорить с Женевьев ему следует после вечеринки по случаю дня рождения мамы Роуз. Высказывать же все свои доводы ему нужно мягко, но при всем том держаться решительно, чтобы Женевьев поняла: он хорошо знает, чего хочет в жизни, и никто не свернет его с избранного пути. Так что ее надежды беспочвенны; она сама согласится, что Он прав. Он ни в коем случае не станет обижать девушку или ссориться с ней. Он вовсе не жесток, не коварен, не способен играть женским сердцем и получать удовольствие, видя чужие страдания, но сделает все необходимое, чтобы избежать опасности, которая над ним нависла.

Только бы во время их беседы Женевьев не разрыдалась и не впала в истерику. Независимо ни от чего он будет стоять на своем. Адам заснул уверенный, что в конце концов сумеет разобраться с Женевьев.

Глава 2

Она не собиралась сейчас выходить за него замуж, и, если бы осталась с ним наедине на несколько минут, она бы сказала ему об этом. Ей вообще не до замужества с теми бедами, которые на нее свалились, но она не станет пускаться в длинные объяснения с Адамом. Она просто скажет ему, что о браке не может быть и речи. А потом отправится своей дорогой.

До того как начались все ее сложности, Женевьев привлекала мысль стать женой Адама. Прочитав все его письма к маме Роуз, она даже мечтала о нем, но потом преподобный Эзекиел Джонс вошел в ее жизнь и все перевернул. Из-за своей собственной наивности и увлеченности она больше не считала себя вправе стать женой такого досточтимого человека, как Адам Клейборн.

Она надеялась, что когда-нибудь ее взгляды переменятся, сердце потянется к Адаму. Одному Богу известно, как бы ей этого хотелось.

Ей надо было поговорить с ним с глазу на глаз, их разговор должен остаться в секрете, но возможно ли это в Роуз-Хилл в эти праздничные дни, когда кругом столько народу! Двухэтажный дом трещал по швам от понаехавших сюда членов семьи с чадами и домочадцами. Адама постоянно окружали родственники и друзья, а также люди совершенно незнакомые, остановившиеся на ранчо пропустить стаканчик или поесть горячей похлебки, а то и просто перекинуться словом. Дом Клейборнов был открыт для всех.

Адам старался быть гостеприимным хозяином по отношению к Женевьев, но явно избегал ее. Всякий раз, когда она входила в комнату, где он находился, Адам старался выйти под каким-нибудь предлогом. Его манера поведения, его внезапное бегство обеспокоили бы ее, если бы она не догадалась по его осторожно брошенным на нее взглядам, что он испытывает неловкость при ней.

Время бежало быстро, и очень скоро ей предстоял отъезд. Она дала обещание и обязана его выполнить. Женевьев и так пробыла в Роуз-Хилле гораздо дольше, чем рассчитывала, и чувствовала себя ужасно виноватой перед всеми Клейборнами. Она явилась к ним под фальшивым предлогом, и всякий раз, когда Женевьев смотрела на дорогую маму Роуз, плечи девушки низко опускались под тяжестью лжи.

Клейборны слишком хорошо отнеслись к ней, и Женевьев стало совсем невыносимо. Они радушно приняли ее в своем доме — как родную. Мама Роуз без устали рассыпала ей похвалы. Какая Женевьев приятная, какая милая, какая душевная и какая порядочная девушка! Женевьев боялась даже подумать, что скажет мама Роуз, когда узнает всю правду.

Возможность поговорить с Адамом наедине представилась в день рождения мамы Роуз. Женевьев спускалась вниз по лестнице на первый этаж, а Адам именно в эту минуту входил в библиотеку и, слава Богу, был один. Она глубоко вздохнула, собираясь с духом, и поспешно двинулась за ним.

Но в библиотеку Женевьев попала только через два часа. Сначала ее перехватила Мэри Роуз. Сказав, что ей надо покормить и перепеленать дочку, она попросила Женевьев проследить, чтобы мужчины расставили столы для пикника как полагается. За прошедшую неделю Женевьев очень сблизилась с Мэри Роуз и была рада помочь молодой женщине. А через час Дуглас вручил ей десятимесячного Паркера, а сам отправился помогать устанавливать помост для оркестра, нанятого Трэвисом.

Паркер был совершенно очаровательный, и Женевьев с удовольствием занялась им. Обычно ребенок начинал капризничать, кричать, плакать и вырываться, как только кто-то из посторонних брал его на руки или когда незнакомые люди подходили к нему ближе чем на десять шагов. Дуглас и Изабель считали, что это от застенчивости. Но ко всеобщему удивлению, Женевьев он принял сразу, даже потянулся к ней ручонками, требуя немедленно взять его. Вот и сейчас он радостно улыбнулся. У Женевьев на шее были разноцветные бусы, и она не сомневалась, что как только Паркер доберется до них, он потянет их к себе в рот.

Женевьев решила пойти в библиотеку вместе с этим кудрявым херувимом, но потом передумала. Паркер — беспокойный ребенок и будет только мешать ее разговору с Адамом. Малыш сучил ножками, махал кулачками, смеялся, и Женевьев знала, что, если она попытается уложить его в колыбель, у нее ничего не получится. Девушка понесла его на веранду, уселась в кресло-качалку, принесенное Дугласом, и прижала ребенка к груди.

Паркеру нравилось качаться, он радостно подпрыгивал у Женевьев на руках, а она наклонялась к нему и шептала ласковые слова.

— Харрисон, помоги-ка нам! И позови Адама! — крикнул Коул.

На веранде показался муж Мэри Роуз с малышкой Викторией. Он с виноватым видом остановился перед Женевьев. Та все поняла без слов — и молча передвинула Паркера немного влево, освобождая место его семимесячной кузине.

— Я оставлю тебе Викторию всего на несколько минут. Надо помочь сколотить помост. — Он говорил с шотландским акцентом. — Она накормлена и перепеленута. Жена помогает на кухне, но если ты не уверена, что…

— Я справлюсь, — успокоила его Женевьев.

Харрисон усадил Викторию рядом с Паркером, погладил обоих детей по головке, снял сюртук и, бросив его на перила, сбежал по ступенькам вниз.

Девушка еле успевала управляться с детьми. Паркер все время тянулся к сестренке, но как только Женевьев Удавалось отцепить его руки от малышки, он немедленно совал в рот большой палец и начинал его сосать, громко причмокивая.

По ступенькам взбежал Трэвис. Увидев на руках у Женевьев племянника и племянницу, он улыбнулся.

— Как здорово у тебя получается! — одобрительно окликнул он.

— Да вроде бы неплохо, — согласилась Женевьев, робко улыбаясь и глядя на своих подопечных, которые дружно пускали слюни. — Правда, они прелестные? — она.

— Точно, — кивнул Трэвис. — Но отличаются друг от друга, как ночь и день: заметь, у Виктории на голове пушок, а у Паркера — настоящие кудри.

— Ничего, будет и у Виктории копна волос, — ответила Женевьев, нежно дотронувшись до макушки девочки. — А где Харрисон?

— Пошел на кухню взять молоток, а потом в библиотеку за Адамом, чтобы тот помог нам, — может заняться своими бумагами и после праздника. Оркестранты придут в три, к этому времени все должно быть готово.

Как только он ушел в дом, Женевьев начала укачивать детей. Веранду овевал легкий теплый ветерок, напоенный сладким ароматом горных роз; до Женевьев доносилось негромкое щебетание птиц… От полноты чувств девушка запела по-французски колыбельную, которую когда-то пела ей мать. Слова были простые, мелодия безыскусная, незатейливая, но удивительно красивая. Женевьев закрыла глаза. На несколько мгновений окружающий мир словно исчез: она вернулась в беззаботное детство, в родной дом. Вот большое уютное кресло, в котором она так любила сидеть; вот и ее кроватка, рядом мама, она поет… А на ступеньках веранды отдыхает отец — девушка слышит его смех, и на сердце у нее становится так тепло…

На пороге стоял Адам и смотрел на нее. Голос Женевьев, чистый и нежный, красивого тембра, был похож на голос ангела, сошедшего с небес. А как прекрасно ее лицо! Чем больше Адам слушал, тем сильнее завораживало его пение девушки. Очарованный, он стоял затаив дыхание и мечтал об одном — только бы эта дивная мелодия никогда не кончалась.

Адам был не единственный, на кого пение Женевьев произвело такое впечатление. Один за другим мужчины, работавшие во дворе, бросали дела и, замерев, слушали. Харрисон, забыв о том, что хотел поднять упавший молоток, словно загипнотизированный направился к веранде, а следом за ним Трэвис прямо с поклажей на плечах, благо она была нетяжелой. Дуглас, зажав зубами гвоздь, потянулся за молотком, но, услышав пение Женевьев, медленно опустил руку и, как все остальные, повернулся в сторону веранды…

Наемные работники проявляли свои чувства смелее. Они побросали инструменты и дружно двинулись вперед, словно влекомые неведомой силой, устоять против которой было невозможно.

Лишь у Паркера и Виктории голос Женевьев не вызвал никаких эмоций: при первых же звуках колыбельной оба крепко заснули. Допев до конца, Женевьев обратила внимание на странную тишину. Она открыла глаза и увидела толпу, наблюдавшую за ней. Один из мужчин захлопал, но стоящий рядом ткнул его локтем в бок, и снова стало тихо. Все же слушателям очень хотелось выразить свое восхищение, поэтому через несколько секунд все заулыбались, замахали шляпами.

Смущенная таким вниманием, девушка робко улыбнулась. Заметив, что издали за ней наблюдает Адам, она напряглась еще сильнее.

Он улыбнулся. Она так удивилась, что засияла в ответ. Адам казался… счастливым. Сурового и грозного мужчины больше не было, сердце Женевьев забилось тяжело и быстро. Нежность, которую она увидела в глазах Адама, сделала его лицо еще привлекательнее… если такое возможно.

Он отодвинул дверь и вошел на веранду. Женевьев оставила качалку и просто смотрела на Адама. Он больше не улыбался, но лицо его оставалось довольным. Она почувствовала, что краснеет, и постаралась взять себя в руки. Да что с ней такое? Ведет себя так, словно ни один мужчина на нее никогда раньше не смотрел! Женевьев почувствовала, что обычная смелость вдруг куда-то испарилась и она снова превратилась в застенчивую, неуклюжую девочку, впервые попробовавшую петь в церковном хоре. Слава Богу, Адам никогда не узнает, как сильно заставил ее нервничать.

Он опустился перед ней на одно колено. Что он собирается делать?.. Адам дотянулся до Паркера. С удивительной для такого гиганта нежностью он взял спящего ребенка, потом встал, прижал Паркера к плечу, одной рукой поддерживая его за спинку, а другую протянул Женевьев.

Крепко обняв спящую Викторию, она с помощью Адама выбралась из кресла-качалки. Несколько секунд они стояли и смотрели друг на друга, сердца их бились в унисон. Оба не сказали ни слова, но молчание это не было неловким. Пальцы Адама сплелись с пальцами Женевьев, и она не знала, как лучше поступить: расцепить их или нет.

Он решил это за нее, повернувшись к двери. Женевьев выпустила его руку: она догадалась, что Адам собирается положить Паркера в колыбель и хочет, чтобы она с Викторией пошла следом.

Через несколько минут оба младенца мирно спали в своих постельках. Женевьев подоткнула одеяло малышки; краем глаза она увидела, что Адам спокойно выходит из комнаты.

«Ну нет, — подумала она, — сейчас ты от меня не уйдешь!»

Женевьев проверила, хорошо ли укрыт Паркер, и, подобрав юбки, бросилась за Адамом.

Оказывается, он ждал ее на лестничной площадке. Женевьев этого не предполагала и, стремительно выскочив из-за угла, так сильно толкнула Адама, что он едва не перелетел через перила. О Господи! Будь он на пару дюймов ниже и на несколько фунтов легче, она, пожалуй, стала бы убийцей.

Адам покачнулся от удара и с трудом удержал девушку, не давая ей скатиться по ступенькам.

Выйти из затруднительного положения Женевьев помогло природное чувство юмора. Глядя на Адама блестящими глазами, она рассмеялась.

— Я не хотела, чтобы вы ушли прежде, чем… Ради Бога, извините меня, Адам, я вовсе не хотела вас покалечить. Это получилось случайно. С вами все в порядке?

— Абсолютно, — спокойно ответил Адам и с улыбкой спросил: — Вы всегда так торопитесь?

У Женевьев перехватило дыхание. Она смотрела в его красивые темные глаза и чувствовала, что сердце ее буквально тает. Если она сейчас же не скажет или не сделает что-нибудь, ей никогда не выйти за него замуж, подумала Женевьев.

— Простите, что вы спросили? — запинаясь, пролепетала она.

— Всегда ли вы так торопитесь?

— Тороплюсь? Да нет.

— Нам надо поговорить. Я прав, Женевьев? Она энергично кивнула.

— Да, надо.

— Наедине, — подчеркнул Адам.

Тут же, как будто нарочно, хлопнула дверь, и через холл первого этажа деловито прошагал Коул.

— Разумеется. Никто не должен слышать наш разговор, — дрогнувшим голосом проговорила девушка.

— Что-то случилось? — спросил Адам. — Вы кажетесь немного взволнованной.

— Я? Кажусь взволнованной?

Адам кивнул. Она глубоко вздохнула и приказала себе не повторять за ним слова. Человек может подумать, что она валяет дурака.

— Я немного нервничаю, — призналась Женевьев. — Вы знаете, о чем я подумала?

— О чем же?

— О том, что мы с вами оба хороши.

— Мы оба? — вежливо поинтересовался Адам.

— Именно, — горячо проговорила она. — Я, конечно, больше виновата. Зачем ляпнула, что Я ваша невеста? Мало того, что вы нежданно-негаданно обнаружили меня в своей кровати, так еще и это заявление! Оно просто ошеломило вас, правда? У вас на лице был такой ужас, вы так спешили выскочить из комнаты, чтобы унести ноги от свалившейся на вас напасти и оказаться как можно дальше от меня! Я не стала вас удерживать, чтобы не смущать еще больше. Я, конечно, не в претензии, хотя, очевидно, должна чувствовать себя оскорбленной или по крайней мере… Почему вы улыбаетесь?

Адам тут же сделал серьезную мину. Он не хотел признаваться, что она кажется ему весьма забавной. Все чувства Женевьев — а они постоянно менялись — отражались на ее лице. Еще долю секунды назад она улыбалась, а теперь гневно смотрит на него. Он с трудом удерживался от смеха и, если бы Женевьев не выглядела такой взволнованной, непременно бы расхохотался. Но не стоит обижать ее. Beроятно, Женевьев говорит вполне искренне, относится к своим словам очень ответственно и того же ждет от него.

Как все чертовски запутано! Нет, им непременно надо обсудить создавшуюся нелепую ситуацию. Но сначала он должен отойти от Женевьев подальше, а то он слишком близко к ней стоит. Та-ак… Невероятно, но похоже, он не может заставить себя отступить даже на шаг. Ее аромат, такой легкий и удивительно приятный, навел его на неуместную, но романтическую мысль: а не купалась ли она в пене сиреневых лепестков? Адам тотчас осудил себя за легкомыслие и опасную сентиментальность, но вынужден был признать, что ему нравится в Женевьев все, и тут уж ничего не поделаешь. Адам даже обратил внимание на ее одежду, хотя никогда раньше он не интересовался женскими тряпками. Белая блузка с высоким крахмальным воротничком и белая юбка выгодно подчеркивали ее безупречный цвет кожи. В этом наряде она казалась чопорной, как жена банкира, и вместе с тем чертовски сексуальной.

Адам попытался отбросить непрошеные мысли.

— Почему бы нам не спуститься в библиотеку? — спросил он.

— В библиотеку? Конечно.

Женевьев едва не застонала от отчаяния. Опять она повторяет последнее слово каждой его фразы! Адам будет совершенно прав, если назовет ее попугаем! Женевьев решила следить за собой и не открывать рта, прежде чем хорошенько не подумает. И выбросить из головы всякие глупости, вроде мыслей о том, какой у Адама глубокий и низкий голос, какой приятный аромат чистоты и свежести утра от него исходит…

Женевьев тихонько вздохнула.

— Этого я и боялась.

— Чего именно?

— Разговора наедине, — призналась девушка. — Ну что ж, надо так надо, — обреченно добавила она.

Адам кивнул, и они начали спускаться вниз по лестнице. Внизу он открыл дверь и отступил на шаг, пропуская гостью в библиотеку.

В комнате пахло плесенью и старыми книгами. Жеие-вьев очень понравился этот запах. Осмотревшись, она одобрительно улыбнулась: на полках из вишневого дерева, которые тянулись снизу до самого потолка, выстроились сотни томов. Множество книг лежало прямо на полу.

Любая библиотека что-то говорит о натуре ее хозяина, подумала Женевьев. Из писем Адама к матери она узнала, что он очень любит читать, и сейчас готова была биться об заклад, что он прочел здесь все книги до единой, и не раз.

Адам жестом предложил ей сесть. Она выбрала одно из двух обтянутых кожей кресел возле стола и опустилась на самый краешек, напряженно выпрямив спину, тесно сжав колени и лодыжки и положив на них руки.

Пока Адам удобно устраивался в своем кресле, Жеиевьев нервно постукивала каблучками по полу, пристально глядя на свои руки. Она хотела сосредоточиться и мысленно отрепетировать все, что скажет.

А может, лучше предоставить Адаму возможность начать первым? Она его выслушает, а потом мягко — ДЭ| очень-очень мягко — объяснит, что обстоятельства изменились и она не может выйти за него замуж. В этом разговоре ей следует быть весьма дипломатичной, чтобы не задеть чувства Адама и не ранить его самолюбие и гордость.

Адам, откинувшись на спинку кресла, смотрел на Женевьев, терпеливо ожидая, что она скажет. После нескольких минут молчания он понял, что она решила отдать инициативу в его руки. Ну что ж, он готов высказать ей все, что накопилось у него на душе, ведь он думал об этом всю неделю. Но почему так трудно произнести первое слово?

Адам откашлялся. Каблучки застучали по полу быстрее и громче.

— Женевьев, я не знаю точно, как вы с моей мамой…

Она быстро вскочила.

— О Адам, я не могу! Я совершенно точно не могу.

— Чего вы не можете?

— Не могу выйти за вас замуж. При всем моем желании. Я хотела объяснить это сразу же, но вы всю неделю избегали меня, и я сделала вывод, что вы тоже не намерены вступать в брак. Как неловко все получилось, правда? Ваша мама поставила нас обоих в сложное положение. Так мы помолвлены или нет? Ах, конечно же, мы не помолвлены. Вас удивляет, что я хочу стать вашей женой или по крайней мере свыклась с подобной мыслью? Ради Бога, не приходите в такое изумление: я говорю искренне. Но все изменилось, и теперь я не могу выйти за вас замуж. Об этом не может быть и речи! Если бы даже со временем вы захотели на мне жениться, то, узнав о моих проблемах, тотчас бы отказались от своего намерения. Понимаете? Я спасаю вас от ужасной ошибки. Мне жаль, что я вас так расстроила. Правда. Вы только что собирались сами избавиться от меня, а я вас опередила. Разбитые сердца надо утешать. Я должна вам сказать, что мы не можем пожениться, и прошу прощения за то, что ввела вас в заблуждение. Это было бесчувственно и жестоко с моей стороны.

Жеиевьев наконец сделала паузу и перевела дыхание. Она чувствовала, что своим объяснением только все испортила. Произнося этот бессвязный монолог, она подсознательно понимала, что следует остановиться, но ничего не могла с собой поделать. По абсолютно непроницаемому лицу Адама невозможно было угадать, о чем он сейчас думает. Женевьев решила, что он пребывает в полном замешательстве. Вспомнились некоторые из только что произнесенных ею фраз, и она похолодела. Господи милосердный, как она могла быть настолько самонадеянной, чтобы сказать, будто поняла его намерение не жениться на ней! А эта идиотская фраза насчет врачевания разбитого сердца! Да он решит, что она сумасшедшая! Огорченная, девушка перевела взгляд на стену за его спиной, изображая невероятный интерес к карте, вправленной в раму.

— Значит, я должен забыть о вас?

Женевьев почувствовала облегчение, не заметив и тени насмешки в голосе Адама, когда он задал вопрос.

— Да, — едва заметно кивнув, тихо произнесла она.

— Понятно. Вы сказали, что ввели меня в заблуждение. Когда именно?

— В ту ночь, когда мы встретились, — ответила она, не отрывая глаз от карты. — Я представилась вашей невестой. Это была ложь.

— Я помню.

Девушка бросила на Адама быстрый взгляд. Он смотрел на нее с теплотой, и Женевьев неожиданно почувствовала, что успокаивается.

— Вы всегда так уверены в себе? — спросила она. Он улыбнулся:

— Нет.

— А я думаю, да. Вас трудно вывести из себя, да?

— Нелегко. А вы хотите именно этого?

— Да нет, конечно. Просто вы произвели на меня несколько странное впечатление. Мне было так уютно в вашей семье, но вы…

— Что я?

Она пожала плечами и решила сменить тему.

— Ваша мама не сказала, как вы красивы. Но это ничего не меняет. Я все равно не могу выйти за вас замуж, и я не выйду ни за кого другого только потому, что он хорош собой. Я знаю, как обманчива внешность.

— Мама не сказала и мне, какая вы хорошенькая. — Он немного помолчал. — Почему бы вам не сесть и не поделиться со мной своей бедой? Может быть, я чем-то смогу помочь?

— Бедой? Почему вы решили, что я попала в беду? Голос Женевьев поднялся чуть ли не на октаву: казалось, вопрос Адама несказанно удивил ее.

— Вы только что сами сказали мне, — доброжелательно произнес он.

Женевьев ничего такого не помнила.

— Да я так торопилась высказаться, я была так взволнована. Вы, наверное, заметили, как я тараторила? И я очень старалась не оскорбить ваши чувства. Надеюсь, этого не произошло? Я этого не сделала?

— Оскорбить мои чувства? Успокойтесь, ничего подобного вы не совершили, — заверил он девушку, пряча Улыбку. — Я мог бы помочь вам, если бы вы рассказали мне о своих неприятностях, — мягко добавил он.

Женевьев отрицательно покачала головой. Она не хотела ему лгать, но и говорить правду не собиралась — зачем втягивать Адама в дело, которое и для него может стать чреватым опасностями?

— Да нет у меня никаких неприятностей, — пробормотала она.

Видимо, голос ее звучал не очень убедительно. Адам нахмурил брови, и Женевьев поняла, что он не поверил ей. Она снова попыталась перевести разговор на другую тему и кивнула на карту.

— Ваша мама показывала мне ее, как только купила. Почему вы вставили карту в рамку н повесили на стену? Она покупала ее совсем не для этого. Она надеялась, что вы возьмете карту с собой, когда отправитесь путешествовать, чтобы посмотреть мир.

Адам догадался, что Женевьев уклоняется от ответа на вопрос, и ему еще сильнее захотелось узнать правду. По натуре он не был навязчив, но эта девушка — гостья в его доме и близкая подруга матери, и, если ей действительно что-то или кто-то угрожает, он обязан защитите ее. Адам не мог себе представить, что Женевьев и впрямь оказалась в серьезной передряге. Она выглядит такой милой и невинной… К тому же ее собственная семья наверняка способна вступиться за девушку. И все же.,, что за беда на нее свалилась?

В голове Адама мелькали самые разные предположения, на ум приходило то одно, то другое.

— Вы оставили в Новом Орлеане безутешного поклонника?

Вопрос дал ей некоторую передышку.

— Нет, — ответила Женевьев. — Я пробыла в Новом Орлеане очень недолго и ни с кем там не встречалась. А почему вы так подумали?

— Да просто поинтересовался. — Адам пожал плечами.

— Вы всегда проявляете такое любопытство к вашим гостям?

— Только к тем, с кем оказываюсь обрученным, — поддразнил он девушку.

— Нет-нет, Адам, ничего такого не произошло, — поспешно проговорила она.

— Верно, — со смехом согласился он. — Сколько времени вы пробыли в Новом Орлеане?

— Две недели.

— Успели посмотреть город? Достопримечательности?

— Я туда ездила с другой целыо. Я пела в церковном хоре, а потом… потом решила уехать. Теперь моя очередь задавать вопросы. Скажите, почему вы не отправились посмотреть мир? Я знаю, вы этого очень хотели, я читала все ваши письма к матери.

Он поднял бровь.

— Вы читали? Почему вы… Она не дала ему договорить.

— Я люблю маму Роуз и хотела знать все о ее семействе. Мы встретились с ней в церкви, познакомились и сблизились, — добавила девушка. — Потом вместе с хором я переезжала с места на место.

— У вас красивый голос. Вы когда-нибудь думали по-настоящему учиться музыке?

— Нет, но мечтала о сценической карьере. Слава Богу, я вовремя образумилась. И теперь я пою в церкви, а иногда баюкаю младенцев колыбельной, — с улыбкой объяснила Женевьев. — Но вы не ответили на мой вопрос. Почему вы все-таки не поехали в какое-нибудь путешествие?

— Я могу увидеть весь мир целиком, стоит мне повернуться к карте. Я плыву от порта к порту с помощью вот этих книг. — Он обвел рукой библиотеку.

— Это не одно и то же, Адам. Должно быть, вы слишком обленились. Только подумайте о приключениях, в которые вы могли бы попасть! Что случилось с вашей мечтой? Вы отвернулись от нее? А вот мама Роуз всегда о ней помнила! Именно поэтому она и купила вам карту. Она показала мне все подарки, которые сделала сыновьям и дочери, и каждый был со смыслом. Мэри Роуз носит брошку матери, Дуглас — золотые часы. Трэвис сказал мне; что куда бы ни отправлялся, всегда берет с собой свои книги. Вчера вечером он перечитывал «Республику». Однако я не видела компаса, подаренного Коулу, — добавила она.

— Он его тоже не видел! — воскликнул Адам. Женевьев ошеломленно посмотрела на него.

— Не понимаю… Почему не видел? Разве мама Роуз не отдала ему компас?

— И компас, и золотой футляр к нему у мамы Роуз украли. Или позаимствовали.

— Как же это, Господи? Так украли или позаимствовали?

— Коул уверяет, что украли, а остальные думают, что позаимствовали. Признаюсь, когда мама Роуз сообщила о случившемся, мы все сочли это кражей, но потом большинство из нас изменили мнение.

— Так что же произошло? Расскажите, — настаивала Женевьев, стиснув от нетерпения руки.

— По дороге сюда мама Роуз ждала поезд на одной из станций. Она показала компас в золотом футляре своему попутчику, который тоже ехал в Монтану. По словам матери, они быстро подружились.

— Вообще-то ваша мама хорошо разбирается в людях…

— Да, — согласился Адам. — Она рассказывала, каким он был внимательным к ней, заботливым.

— Втерся в доверие, — сказала Женевьев, догадавшись, что случилось дальше.

— Да, она доверяла ему.

— Держу пари, я знаю, что произошло, — грустно проговорила девушка; — Он воспользовался ее доверчивостью. Ведь так?

— Коул считает, что этот тип предал ее, — сказал Адам. — С вами случалось такое, Женевьев? Вы доверяли кому-то, кто потом оказывался по отношению к вам предателем?

Вопрос ошарашил ее: Адам, что называется, попал прямо в яблочко! Она яростно замотала головой.

— Мы говорим о вашей матери, а не обо мне!

— Да? — не скрывая иронии, бросил Адам.

— Именно о ней, — настаивала девушка. — Ваш рассказ меня взволновал, — призналась она. — Кто-нибудь заявил властям о воровстве? Они могли бы помочь вернуть компас.

— Ага, вы, значит, считаете, что компас все-таки украли?

— Конечно. Ведь золотой футляр — немалая ценность. Сказать по правде, в наши дни нельзя доверять кому попало.

Он с трудом удержался от насмешливого замечания. Женевьев сделала вывод, не зная и половины фактов. У них с Коулом много общего. Как и его брат, Женевьев склонна видеть ситуацию с худшей стороны.

— Вы рассуждаете как настоящий циник, кстати, мой брат Коул тоже.

— Пускай я циник, — заявила она, — но голову даю на отсечение — компас украли.

— Все гораздо сложнее. Человек, забравший компас, является представителем закона.

Рука Женевьев взметнулась к шее.

— Как это?

— Компас у федерального представителя. Его зовут Дэниел Райан.

Она изумленно подняла брови.

— Вор — федеральный представитель? Какой позор! Ваша дорогая матушка, должно быть, потрясена.

— Нисколько. Она убеждена, что Райан даже не собирался оставлять себе компас. Ее и Райана разъединила толпа народу, пытавшаяся взять поезд штурмом. Просто в этот момент он как раз держал в руках компас с золотым футляром. Мама верит, что он обязательно вернет ей ее подарок Коулу, как только закончит неотложные дела. Коул считает се рассуждения наивными, и вполне возможно, что он прав, — судя по описанию, Райан достаточно сильный мужчина и должен был совладать с натиском толпы.

— Он такой же большой, как вы? Адам пожал плечами.

— Если его описали точно, то да.

Она помолчала, обдумывая услышанное, а потом снова осудила Райана.

— Он украл, вот и все.

— Стало быть, и вы считаете маму наивной? Жеиевьев поднялась и заходила по комнате.

— Пусть она продолжает верить Дэниелу Райану, вы не должны ее разубеждать.

— Почему? — спросил Адам с любопытством.

— Потому что иначе ей придется признать, что сё обманули, а это очень трудно и неприятно. Она почувствует себя глупой, недальновидной и ночи напролет будет переживать, а это никому не нужно, и в первую очередь ей.

Женевьев отвернулась от окна, чтобы увидеть выражение лица Адама, и, взглянув на него, поняла, как сильно он удивлен ее горячностью. Она глубоко вздохнула.

— Вам, наверное, кажется странным, что я так страстно встала на защиту вашей матери. У нее очень доброе сердце, и мне больно думать, что любой человек может воспользоваться этим, — пояснила девушка. — Я бы не советовала вам разыскивать Дэниела Райана, чтобы не обострять ситуацию.

— А почему вы считаете, что от этого будет только хуже?

— Потому что все обернется против нее же.

— Вы полагаете, из-за того, что он федеральный представитель, закон окажется на его стороне?

— Разумеется, — ответила Женевьев. — Смешно думать иначе. На стороне Райана власть и влияние, и если мама Роуз не воспользуется своим острым умом и не перехитрит его, все будет потеряно.

Адам встал и обошел вокруг стола.

— Скажите-ка мне, пользуетесь ли вы своим острым умом, чтобы перехитрить…

Он осекся, увидев, что Женевьев решительно направилась к двери.

— Не убегайте! Я не стану совать нос в вашу личную жизнь. Обещаю.

Женевьев уже взялась за дверную ручку, по нахмуренному лицу девушки Адам догадался, что она не верит ему.

— Ваши дела действительно меня не касаются, — продолжал уверять Адам. — Я только думал, что мог бы вам помочь.

— Мне не нужна ваша помощь.

Он прислонился к столу, скрестил на груди руки и быстро кивнул.

— Похоже, так. Она шагнула к нему.

— Очень любезно с вашей стороны предложить мне помощь. Пожалуйста, не сочтите меня неблагодарной.

— Нет. Конечно же, нет.

Немного успокоившись, Женевьев подошла ближе.

— От вас пахнет сиренью. Мне очень нравится, — признался Адам.

— Спасибо, — с улыбкой проговорила Женевьев. — Мне действительно не требуется никакой помощи, поверьте, — добавила она, старательно избегая его взгляда, так как не умела лгать.

— Ясно. Мама тоже отказалась от любой помощи, взяв со всех нас слово не разыскивать Райана. Но мы знаем, где он находится, и Коул с трудом сдерживается, чтобы не нарушить обещание.

— И где же Дэниел Райан?

— Вообще-то он живет в Техасе, но сейчас гоняется за шайкой бандитов в горах. Это в сотне миль отсюда, в Кроуфорде, — ответил Адам. — Закончив это дело, он вернется обратно в Техас для судебного разбирательства.

— А не мог бы кто-то из вас поехать в Кроуфорд и поговорить с ним? Я уверена, что он отдал бы компас.

Адам покачал головой.

— Мы должны подождать, пока он сам не привезет, его, мы ведь дали обещание маме. Я думаю, на днях он появится. Кроме того, обстоятельства несколько изменились: теперь один только Коул хочет его выслеживать.

— И что же произошло?

— Райан спас жизнь Трэвису.

Она удивленно посмотрела на Адама.

— Каким образом?

Адам рассказал ей о столкновении Трэвиса с братьями ОТул.

— Они подкараулили его и выстрелили в спину. Не окажись Райан поблизости, Трэвиса, возможно, уже не было бы в живых, — закончил он свое повествование.

— Жаль, что я ничего этого не знала раньше, — вздохнула девушка. — Я бы не думала так плохо про Райана. Теперь, когда вы мне сказали… Вполне вероятно, что он и не украл компас. Этот человек доказал свою честность и порядочность, придя на помощь Трэвису. Выставить его передо мной таким негодяем и преступником! Как же вам не стыдно, Адам!

По искоркам, блестевшим в глазах Женевьев, Адам понял, что она поддразнивает его. Как она прелестна! А от ее улыбки у него заколотилось сердце. Ему вдруг неудержимо захотелось заключить ее в объятия и поцеловать. Адам тут же мысленно одернул себя, решив, что подобное поведение с его стороны шокировало бы Женевьев, но желание упорно не проходило.

— Вы сделали бедного Райана виноватым в моих глазах.

Ее замечание вернуло Адама к действительности.

— Что я сделал?

Она повторила. Он покачал головой.

— Ничего подобного. Вы сами поспешили с выводом, не зная многих деталей.

Она улыбнулась:

— Ну хорошо. Значит, за маму Роуз нет необходимости волноваться. Я отняла у вас слишком много времени, — заявила она. — У вас полно дел. — Женевьев еще раз бросила взгляд на карту. — Выньте ее из рамки. Мама Роуз хотела, чтобы ваша мечта исполнилась. И я тоже этого хочу. Вы должны увидеть все чудеса света, о которых читали, а если когда-нибудь доберетесь до Парижа, навестите меня.

Она повернулась, собираясь уйти. Не понимая, что с ним такое, он схватил ее за руку и остановил:

— Вы едете во Францию?

— Да. Там живет мой дедушка. Кроме него, у меня никого из родных не осталось.

— Когда вы уезжаете?

— Через пару дней.

Неизвестно почему, это известие огорчило Адама. Казалось бы, ему надо плясать от радости, что наконец, он избавится от Женевьев. Так что же мешает ему ликовать и прыгать от счастья, тем более после ее отказа выйти за него замуж?

Адам понимал, что его поведение противоречит здравому смыслу, и был сердит на себя. Он поспешно отпустил руку Женевьев и молча смотрел, как девушка уходит.

Потом Адам счел за благо вернуться к своим делам. Итак, с увлечением Женевьев Перри покончено, с непонятной для себя грустью решил он.

Глава 3

Но Адам ошибался.

На вечеринку собралась целая толпа народу, и все великолепно проводили время. Адам и Коул стояли возле помоста для оркестра, наблюдая за парами, выделывающими сложные па под музыку Билли Боба и оркестра Джо Боя. Кружились Изабель и Дуглас, чуть правее от них танцевал Трэвис с женой Эмили. Судя по их веселому смеху, эта четверка наслаждалась от души. Довольная и Улыбающаяся мама Роуз сидела за одним из празднично накрытых столов вместе с Дули и Хостом, друзьями семейства, и все трое, как заметил Адам, хлопали в такт музыке и притоптывали.

Коул легонько толкнул локтем брата:

— А Кларенс так и не слез со своего холма?

Адам сощурился, глядя на гору.

— Похоже, — ответил он лениво.

— Мы приглашали его, но он завернул нас обратно: леграф, видите ли, должен работать без перерыва. Так кому-то из нас он вполне может доставить телеграмму — насмешливо сказал Коул.

— Ты зря. Наверное, его кто-то попросил поработать, — пожал плечами Адам.

Дуглас и Изабель снова пошли танцевать. Коул помахал им, а потом сказал:

— Никогда не думал, что Трэвис или Дуглас женятся. И вот нате вам. Погляди-ка на них.

— Счастливчики, нашли хороших женщин. А ты как, Коул? Собираешься когда-нибудь обзавестись семьей?

— Нет, — ответил он твердо. — Я не создан для брака. Ты — другое дело. Что с Женевьев? Ты поговорил с ней?

— Да.

— Надеюсь, ты с ней обошелся мягко? Очень милая девушка, мне бы не хотелось, чтобы ее кто-то огорчил.

Адам покачал головой.

— Если ты беспокоишься о ее чувствах, то все в порядке. Женевьев взяла свои слова назад. Она мне все объяснила. Она не хочет выходить за меня замуж.

— Какого черта? Что значит — не хочет? Почему?

— У нее изменились обстоятельства, — сказал Адам. — И потом мы ведь никогда не были помолвлены. Просто об этом мечтала мама. Она одержима идеей женить всех нас.

— Ты должно быть, рад-радешенек, что Женевьев выпустила тебя из ловушки?

Адам пожал плечами. Он хотел солгать брату, но внезапно передумал: тот видит его насквозь, и если кто-то и способен его понять, то это именно он, Коул.

— Я бы не сказал. И облегчения тоже не испытываю. У меня вообще какая-то странная реакция.

— А именно?

— Я потерял покой, — тихо проговорил Адам.

— Что, на самом деле? — изумленно спросил Коул.

— Я признался только тебе. Женевьев ничего не знает.

— Но это же бессмысленно. Всю неделю ты бегал от девушки, как заяц от гончей, а теперь говоришь мне, что хочешь на ней жениться!

— Вот этого я как раз не говорю.

— Тогда что означает твое признание?

Адам устало вздохнул:

— Сам не пойму.

— Ты собираешься пригласить ее на танец? — помолчав, спросил Коул.

— Я не думал об этом. Я даже не знаю, где она.

Коул поднялся и вразвалочку направился к веранде.

Адам двинулся вслед за ним. Мэри Роуз и Женевьев несли пироги, направляясь к десертному столу. Обе были в белых фартучках. Мэри Роуз надела новые, только что купленные голубые юбку и блузку, а Женевьев нарядилась в бледно-розовое платье. Вместе они смотрелись еще эффектнее, чем порознь.

Адам не мог оторвать взгляд от Женевьев. Девушка улыбалась, слушая Мэри Роуз, которая ей что-то рассказывала.

— Правда, она хорошенькая? — небрежно спросил Коул.

— Да, — сглотнув, ответил Адам.

— И высокая, — не унимался Коул.

— Ты так считаешь? — Адам посмотрел на брата и с несчастным видом отвернулся в сторону оркестра.

— Мэри Роуз кажется выше, — продолжал Коул как в чем не бывало. — Ну и что? Наша сестра всегда кажется выше других девушек.

— Да брось, не напрягайся. Я не собираюсь искать недостатки в Жеиевьев. Мне нравятся высокие женщины. Ты заметил, какая у нее фигурка?

— Конечно, заметил. Но скажи мне, Коул, что за игру ты затеял? Хочешь разозлить меня, да?

— Отнюдь, просто я пытаюсь дать тебе понять, что такие женщины, как Женевьев, встречаются нечасто. Она совершенно очаровательна. Ты хоть понимаешь это?

— Ну так возьми и женись на ней сам, — мгновенно нашелся Адам.

Коул расхохотался.

— Ты ведь хочешь ее, правда?

— Черт бы тебя побрал, Коул…

— Ладно, ладно, умолкаю, — успокоил его брат. Адам уже хотел отойти, но Коул вдруг сказал:

— Ого! Кажется, пожаловал Кларенс.

— Может, ему надо поговорить с Харрисоном? — предположил Адам, заметив, как шурин отделился от толпы гостей и пожал руку Кларенсу.

— Не угадал, думай дальше, — сказал Коул, когда Кларенс повернулся к Женевьев, чтобы вручить ей конверт. Девушка передала пирог Харрисону, вытерла руки о фартук и взяла телеграмму.

— Должно быть, плохие новости, — произнес Коул.

— Может, и нет, — пробормотал Адам и сам почувствовал, как неубедительно звучит его голос.

— Никто и никогда не сообщает ничего хорошего по проводам. Это слишком дорогое удовольствие. А вот плохое — пожалуйста. Тут уж никаких денег не жалко. На верное, умер кто-то из родственников. Тебе надо пойти и утешить ее.

— Сам иди.

— Не я же был с ней помолвлен, а ты.

— Да ради Бога! — возопил Адам. — Не было этого!

Когда Кларенс начал спускаться по ступенькам, Адам отчетливо разглядел выражение его лица.

— Кларенс выглядит испуганным, — сказал он брату.

— И торопится поскорее убраться отсюда, — кивнув, ответил Коул.

Адам взглянул в сторону Женевьев.

— Почему она не разворачивает телеграмму? Чего она ждет?

— Должно быть, хочет оттянуть время и собраться с духом. Никто не горит желанием узнать дрянные новости.

— Перестань за ней следить.

— Почему? — удивился Коул.

— Это назойливо. Может, она хочет, чтобы все осталось в секрете.

Адам увидел, как девушка быстро сунула в карман фартука нераспечатанную телеграмму, потом взяла у Харрисона пирог и понесла его к столу. Поставив его рядом с другими испеченными вкусностями, она отошла подальше от толпы гостей.

Адам заставлял себя смотреть на танцующие пары, но невольно взгляд его то и дело обращался к Женевьев.

Девушка остановилась возле сарая, вынула конверт, на-Дорвала его, развернула лист и стала читать.

Да, новости были явно плохие. Даже издали Адам заметил, как потрясена Женевьев. Ноги не держали ее, и она прислонилась спиной к забору; на прелестном личике застыли страх и отчаяние.

— По-моему, тебе надо пойти и узнать, что стряслось, — тихо проговорил Коул. — Как ты считаешь?

Адам покачал головой.

— Судя по всему, она хочет побыть одна. Мы сможем помочь только в том случае, если Женевьев сама расскажет нам, что за известие получила. Не смотри на меня так, Коул. Я не собираюсь снова вторгаться в ее личную жизнь. И тебе не советую.

— Снова? О чем это ты?

— Не важно.

Внезапно перед Адамом возникла Изабель и потребовала, чтобы он пошел с ней танцевать. Эмили схватила за руки Коула и тоже потащила в круг.

Адам старался не выпускать Женевьев из поля зрения. Он увидел, как она смяла телеграмму и снова положила в карман фартука. Но когда заиграла музыка, он потерял ее из вида, закружившись в толпе.

Как только танец закончился, Адам отправился на. поиски Женевьев. По дороге его остановил Харрисон и сказал, что собирается порадовать именинницу своей игрой на волынке, прежде чем она посмотрит подарки. Поскольку мама Роуз побывала в Шотландии — эту поездку ей устроила семья, — Харрисон полагал, что ей будет приятно послушать его. Адаму ничего не оставалось делать, как согласиться. Он подошел к сестре и братьям, стоявшим у помоста для оркестра, и попытался изобразить интерес. Толкнув локтем Коула, он тихо спросил, не видел ли тот Женевьев.

Коул хотел было ответить, но тут Харрисон забренчал на волынке, и Коул только безнадежно махнул рукой — брат все равно не услышал бы его.

— У него уже лучше получается, да? — крикнув Мэри Роуз.

— Нет! — хором рявкнули в ответ братья, все четверо.

Сестра нисколько не обиделась. Подбадривая мужа улыбкой, она больно ткнула Дугласа в бок, когда тот с наигранным ужасом зажал руками уши жены.

Женевьев стояла в толпе гостей у противоположной стороны помоста, наблюдая за Клейборнами. Выражения лиц у них были комичными, но у Адама оно оказалось самым выразительным. Он улыбался, как и остальные члены семейства, но всякий раз, когда Харрисон пытался взять ноту повыше и при этом неизменно фальшивил, Адам вздрагивал.

Какие они сердечные и как тепло относятся друг к другу! Мелодия, которую извлекал из несчастной волынки Харрисон, была сущим кошмаром, но они мужественно улыбались, желая поддержать и ободрить его. Женевьев не сомневалась, что они похвалят его, когда он наконец оставит в покое инструмент, и никогда никому из посторонних не признаются, что игра его, мягко говоря, была далека от совершенства. И так во всем.

Господи, как она им завидовала! Вот бы пересечь сейчас танцевальную площадку, подойти к Адаму и прижаться к нему… Ей страстно хотелось стать членом этой семьи, но больше всего Женевьев жаждала, чтобы Адам полюбил ее.

«Глупая мечта!» — одернула она себя. Издали прошептав маме Роуз «до свидания», девушка повернулась и скрылась в темноте.

Глава 4

Вечеринка затянулась за полночь. Всадники горящими факелами освещали дорогу до Блю-Белл, провожая гостей-горожан, пожелавших ночевать непременно в собственном доме. Приехавшие из отдаленных мест, например из Хаммонда, остались на ранчо. Они улеглись в гостиной, в столовой, заняли веранду. Коул уступил свою кровать Коуэнам, Адам — старому Корбетту. Это не было жертвой со стороны братьев: они не испытывали никаких неудобств, с удовольствием устроившись под открытым небом, подальше от всех.

На рассвете, едва занялась заря, Адам вместе с тремя наемными работниками отправился ловить мустангов в долину Мапл и вернулся домой только к вечеру.

Коул поджидал его возле веранды. Протянув Адаму пиво и усевшись затем на верхнюю ступеньку лестницы, он без лишних слов сообщил:

— Женевьев уехала.

Лицо Адама осталось совершенно спокойным. Он бросил шляпу на стул и сел рядом с братом, потом, сделав большой глоток холодного пива, заметил, что сегодня чертовски жарко.

— У тебя усталый вид, — сказал ему Коул.

— Я и впрямь устал, — ответил Адам. — Все гости разъехались?

— Да, последний отбыл около полудня.

— Когда ты едешь в Техас?

— Завтра.

Несколько минут братья сидели молча. Адам смотрел на горы вдалеке и пытался подавить возникшую в душе странную тревогу за Женевьев. Как только Коул сказал ему о ее отъезде, у Адама екнуло сердце. Почему она уехала так внезапно? Почему даже не попрощалась с ним? Обиделась? Возможно, он не должен был лезть к ней со своими дурацкими вопросами, но, черт побери, она ведь вскользь упомянула, что у нее какие-то трудности, и он, конечно же, захотел выяснить, в чем дело, чтобы помочь. Нет, Женевьев достаточно умна, чтобы обидеться на это, решил он. Она так поспешно упаковала вещи и уехала совсем по другой причине.

Должно быть, все дело в телеграмме. Он вспомнил испуганное выражение, которое приняло лицо Женевьев сразу же, как только она развернула лист бумаги. Он должен поехать за ней и потребовать объяснений!

Адам шумно вздохнул. Он уже знал, что сделает, и заранее сердился на себя.

— Черт! — пробормотал он.

— Что?

— Ничего. Женевьев с кем-нибудь попрощалась?

— Нет, она никому не сказала, что уезжает. Она только что исчезла. Мама Роуз воздевает руки к небу. Говорит, на Женевьев это совершенно не похоже — уехать не постившись и не поблагодарив за гостеприимство, что Женевьев — хорошо воспитанная молодая леди с безупречными манерами. Я думаю, девушку просто-напросто расстроила телеграмма, — продолжал свою мысль Коул. — Мама Роуз уверена, что ты уже бросился вдогонку за Женевьев.

Адам закатил глаза:

— Может, ее кто-нибудь пригласил в гости? Должно быть, вчера вечером она привлекла внимание многих. Женевьев слишком эффектная, чтобы проводить время в одиночестве… — нерешительно проговорил он.

— Возможно, — великодушно согласился Коул. — Предполагалось, что она отправится верхом с Эмерсонами в Солт-Лейк, но они, насколько я знаю, решили ехать туда завтра.

— А они не передумали? Вдруг они захотели выехать раньше?

— На ночь глядя? Они, может, и старые, но не сумасшедшие.

Адам встревожился уже всерьез. Неужели Женевьев и вправду покинула Роуз-Хилл совершенно одна? Холодок страха пополз по спине. Нет, она не могла поступить так опрометчиво, зная, сколько опасностей подстерегает женщину в этих диких местах. В некоторых горных кланах хорошенькие девушки вроде нее расцениваются как своего рода награда…

Коул пристально наблюдал за братом.

— Ты, кажется, не очень-то огорчен отъездом Женевьев? — заметил он.

Адам равнодушно пожал плечами.

— Это ее собственная жизнь. Она вправе поступать с ней как угодно.

— А если она вынуждена была уехать?

— А я при чем? — вопросом на вопрос ответил Адам.

Коул улыбнулся:

— Да брось ты…

— Что брось?

— Делать вид, что тебе наплевать. Пытаешься показать полное безразличие, но мы-то с тобой знаем правду. Ты беспокоишься, да еще как!

Адам не стал разубеждать его.

— Хотел бы я знать, что было в той телеграмме, — задумчиво проговорил он. — Известие явно вывело Женевьев из равновесия. Может быть, кто-нибудь заболел? Или, не дай Господи, умер? Это ведь может испугать женщину, как ты считаешь?

— И мужчину тоже, — ответствовал Коул. — Так или иначе, но, по-моему, девушка попала в беду.

— Вряд ли произошло что-то серьезное. Конечно, что-то у нее не так, но она отказалась говорить со мной на эту тему. Смотрела мне прямо в глаза и уверяла, что не нуждается в моей помощи. Так, дескать, мелкие неприятности.

— Думаешь, она сказала правду?

— Насчет того, что не произошло ничего серьезного? Да, скорее всего. В общем-то у Женевьев нормальная Жизнь, она вполне защищена, и я не могу представить, что ей угрожает какая-то опасность.

— Я считаю Женевьев умной девушкой, но порой Даже сверхрассудительные особы могут от страха наделать глупостей.

— Например?

— Например, пуститься в путь ночью и в полном одиночестве.

Адам отказывался верить, что она могла на это пойти.

— Наверняка ее кто-то сопровождал, — недоверчиво покачал головой Адам.

Коул не стал с ним спорить.

— Может, тебе отправиться в город и поговорить с Кларенсом? Припереть его к стенке и узнать содержание телеграммы, которую он принес?

— Если он скажет мне, то останется без работы. Он обязан хранить тайну.

— Да ну? — не скрывая иронии, произнес Коул.

— Кларенс — порядочный человек, — с некоторой досадой констатировал Адам, потом поднялся, взял со стула шляпу и направился к двери. — Я потратил впустую слишком много времени.

— Куда ты?

— Работать, только переодену рубашку. Мне придется полночи просидеть над бумагами, а завтра с утра я займусь мустангами, чтобы в следующем месяце выставить их на аукцион и…

— Ты едешь за ней, Адам?

Тот посмотрел на брата уничтожающим взглядом.

— Я что, похож на психа? — отрезал он и быстро вышел, не слушая того, что Коул пытался сказать ему вслед.

Поднявшись в свою комнату, Адам стащил с себя рубашку и умылся. Он мог бы поклясться, что полотенце, которым она пользовалась, пахнет сиренью. Этот запах был единственным напоминанием о том, что Женевьев занимала его комнату.

Чемодана в углу не было. Гардероб, в котором висела ее одежда, пуст, украшения и заколки для волос исчезли с туалетного столика.

Она ничего не забыла, ничего не оставила. Но он запомнил ее улыбку и знал, что очень не скоро сможет ее забыть.

Прежде чем засесть за бумаги, Адам пошел вниз что-нибудь перекусить. Мэри Роуз сидела за кухонным столом с пером и бумагой. При виде брата она ласково улыбнулась.

— Ты рано вернулся. Хочешь есть? Я сварила суп. Он конечно, не такой вкусный, как у мамы Роуз, но…

— Я думал, что ты уехала домой, — заметил Адам.

— Мы уезжаем через несколько минут. Я только хотела переписать вот этот рецепт. Садись, я налью тебе супа. Надеюсь, ты не откажешься?

— Конечно, — рассеянно ответил Адам.

Мэри Роуз встала, взяла со спинки стула фартук и надела его. Адам сел к столу, но внезапно резко вскочил на ноги.

— Фартук! — громко воскликнул он.

Мэри Роуз удивленно оглядела сие нехитрое произведение портновского искусства и вопросительно посмотрела на брата.

— По-моему, с ним все в порядке, — недоуменно проговорила она.

— Я не про твой, — поспешно сказал он. — Фартук Женевьев. Он был ее собственный? То есть… я хочу знать, привезла ли она фартук с собой или надевала тот, который ей дали здесь.

— Я дала Женевьев фартук мамы Роуз — боялась, что она испачкает свое красивое платье, поэтому…

— Она его вернула? — перебил ее Адам.

— О Господи, да конечно, вернула! Что с тобой, Адам?

— Не важно. Где этот фартук?

— Фартук?

— Да, черт побери, фартук. Где он? Мэри Роуз вытаращила на Адама глаза. Ни разу в она не видела брата таким. Он никогда не терял самообладания, но сейчас, кажется, был весьма близок к этому. Она просто не узнавала Адама, всегда спокойного и уравновешенного.

— Почему ты так волнуешься из-за фартука? — требовательно спросила Мэри Роуз.

— Я не волнуюсь. Но ты можешь мне наконец ответить, где он?

Она нахмурилась, выказывая свое отношение к его странному поведению.

— Полагаю, висит вместе с другими на крючке в кладовке, — сухо ответила Мэри Роуз.

Прежде чем она договорила, длинные ноги Адама одолели половину кухни. Мэри Роуз пошла следом за ним к кладовой и остановилась, наблюдая, как брат судорожно срывает с крючков пальто, шляпы, шарфы и кидает на пол.

— Ты все это поднимешь и повесишь обратно, — заявила Мэри Роуз. — Адам, да что все-таки с тобой происходит?

— Где он, черт побери?

— Вон, белый, слева от тебя, с двумя кружевными карманами, — указала сестра. — Да зачем он тебе понадобился?

Адам снял фартук с вешалки, быстро осмотрел карманы и едва не закричал от радости, нащупав в одном из них клочок бумаги. Он надеялся, что в спешке Женевьев забыла телеграмму в кармане фартука. Так и вышло!

Адам вытащил лист, вышел на свет и быстро прочитал телеграмму.

— Сукин сын! — взорвался он.

— Следи за речью, — одернула его Мэри Роуз. Она придвинулась к брату, пытаясь заглянуть ему через плечо, но Адам уже свернул бумагу, и Мэри Роуз ничего не успела увидеть.

— Что это?

— Телеграмма.

— Это телеграмма Женевьев, — с укором сказала она. — Я стояла у нее за спиной, когда Кларенс вручил ей ее. Как тебе не стыдно, Адам! Разве можно читать чужие телеграммы?

— А я уверен, что он просто обязан прочитать эту телеграмму, — произнес Коул, который подошел абсолютно неслышно и остановился позади сестры. — От кого она, Адам?

— От женщины по имени Лотти.

Адам неохотно взглянул на Коула; по глазам брата тот понял, что дело очень серьезное. Мэри Роуз, казалось, ничего такого не замечала.

— Я знаю, что произошло, — заявила она. Адам обернулся к ней:

— Знаешь?

— Да.

— И никому не сказала?!

— Не кричи на меня! — возмутилась она. — Женевьев говорила мне, что у ее подруги вот-вот должен родиться ребенок. Эта подруга обещала, что ее муж сообщит Женевьев, кто родился — мальчик или девочка.

— И все? — разочарованно проговорил Адам. Мэри Роуз кивнула.

— У нее родилась девочка, — удовлетворенно сказала она. — Не понимаю, почему ты так расстроился из-за того, что…

Она осеклась, так как Коул положил ей руки на плечи, заставляя внимательнее всмотреться в лицо Адама.

Брат казался совершенно разъяренным.

— Неужели так плохо? — спросил Коул.

В ответ Адам протянул телеграмму. Коул прочел вслух:

— «Спасайся. Они знают, где ты. Они гонятся за тобой».

— О Боже! — вскрикнула Мзри Роуз. Коул присвистнул:

— Сукин…

— Но почему? Кто может желать зла такой замечательной девушке? — недоумевала Мэри Роуз.

— Кажется, ты говорил, будто у нее нет никаких проблем, — рассеянно произнес Коул.

— Женевьев сама так сказала, — пробормотал Адам.

— Она солгала.

— Ясное дело, солгала. — Мэри Роуз покачала головой. — Наверное, у нее есть для этого весьма веские причины, если она не захотела втягивать вас в свои дела.

— Мы уже втянуты, — заметил Коул, — ведь она получила эту телеграмму в нашем доме.

— За эту неделю мы стали с ней настоящими подругами. Я думала, она мне доверяет… И потом… Женевьев вела себя, словно ей совершенно нечего опасаться и ничто В мире не угрожает. Ты поедешь за ней, Адам?

— Да.

— Мама Роуз тоже захочет, когда все услышит.

Адам сурово посмотрел на сестру.

— Она ничего не услышит. Совершенно ни к чему волновать ее.

Мэри Роуз торопливо кивнула.

— Ты прав. Я ничего ей не скажу.

Адам двинулся к двери, но Мэри Роуз удержала его за руку.

— Почему ты такой сердитый?

— Чертовски не вовремя все бросать и гнаться за ней, тем более что совершенно неизвестно, в чем суть дела. Коул, тебе придется отложить поездку в Техас до следующей недели и остаться в Роуз-Хилле.

— Конечно, — заверил Коул брата.

— Если кто-то явится сюда искать Женевьев…

— Я знаю, что делать.

Через пятнадцать минут Адам выехал из Роуз-Хилла на поиски Женевьев Перри, которая, судя по всему, оказалась в опасной близости от настоящей беды.

Глава 5

Женевьев храбрилась изо всех сил. Она сидела у костра, подобрав под себя ноги и держа в одной руке ружье, а в другой — толстую палку. Ночь была черная, беззвездная, за кругом огня стояла непроглядная тьма. Женевьев никогда не боялась темноты, даже в детстве. Да и чего ей было бояться — она жила в центре города, в красивом, респектабельном доме с надежными замками на дверях, окруженная заботой и любовью родителей. Но сейчас… Она чувствовала себя совершенно беспомощной — одна посреди леса, кишащего дикими зверями, которые наверняка рыскают в поисках добычи. Правда, пока она, к счастью, не видела ни одного хищника, но знала: они там, в темных зарослях.

Ночной лес был полон жизни, и звуки этой жизни казались Женевьев невероятно громкими и пугающими. Хрустнула ветка. Девушка вздрогнула и начала тревожно озираться, уверенная, что к ней подкрадывается какое-то животное. Она молила Бога, чтобы этот зверь был не больше и не опаснее кролика.

Одному Богу известно, что она станет делать, если в ее лагерь забредет горный лев. От мысли, что она может оказаться добычей дикого зверя, Женевьев стало нехорошо. В голове возникли страшные картины собственной смерти: ей мерещилось, как острые звериные зубы рвут ее тело на части, как она истекает кровью…

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Женевьев громко запела свой самый любимый церковный гимн, пока вдруг не поняла, что он посвящен смерти и искуплению грехов. Девушка умолкла; прислонившись спиной к дереву, она вытянула ноги, скрестила лодыжки и приказала себе немедленно успокоиться. Ей предстоит бессонная ночь, и она должна выдержать, не смыкать глаз ни на минуту, иначе…

Женевьев не слышала, как подошел Адам. Только что она была в полном одиночестве, и вот он сидит рядом с ней с оружием в руках.

Пораженная, она невольно вскрикнула и взвилась, словно пружина. Ударившись головой о толстую ветку дерева, Женевьев снова вскрикнула, уже от боли. Казалось, сердце ее подпрыгнуло и застряло где-то в горле. О небо, как Адам мог подкрасться к ней настолько бесшумно? Когда она сможет выговорить хоть слово, то непременно спросит его об этом.

Адам между тем молча положил ружье на землю. Несколько секунд Женевьев тупо смотрела на оружие, затем медленно подняла глаза на Адама.

Никогда и никому в своей жизни она так не радовалась! Адам, судя по всему, не испытывал особого счастья оттого, что увидел ее: по его заметно потемневшим глазам и желвакам на скулах было видно, что он весьма и весьма зол.

Женевьев хотела кинуться ему на шею, обнять, но вместо этого нахмурила брови и прижала руку к сердцу.

— Вы меня испугали, — укоризненно проговорила она. Адам ничего не ответил.

— Я не слышала, как вы подошли, — глубоко вздохнув, призналась Женевьев.

— И не должны были.

Они смотрели друг другу в глаза; казалось, в молчании прошла целая вечность. Он пытался успокоиться, уверяя себя, что подоспел вовремя, что ничего ужасного, слава Богу, с Женевьев не случилось. От пережитого волнения и пришедшего на смену чувства большого облегчения Адама вдруг охватили гнев и радость одновременно. Ему хотелось и поцеловать Женевьев, и как следует встряхнуть ее. Но внешне он остался совершенно невозмутим.

От счастья, что больше она не одна в этом страшном, темном лесу, на глаза девушки навернулись слезы. Адам заметил это и, чтобы не смущать ее, глядя в сторону, строго спросил:

— Что вы здесь делаете?

—Сижу у костра. А вот вы что здесь делаете?

— Приехал за вами.

Ее глаза расширились.

— Но почему?

— Почему вы уехали так внезапно? — вопросом на вопрос ответил он.

Женевьев перевела взгляд на огонь.

— Почувствовала, что мне самое время уехать.

— Это не ответ, — возмутился Адам.

— Говорите тише, — прошептала Женевьев.

— Почему?

— Я боюсь… звери…

— Что звери?

— Если они нас услышат, то сбегутся сюда.

— Прежде всего звери обладают прекрасным обонянием. Они бы уже давно почуяли нас, — пряча улыбку, проговорил Адам.

— Совсем недавно я слышала рычание горного льва.

— Его бояться нечего. Он сюда не придет.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

Женевьев облегченно вздохнула. Наклонившись к Адаму, она прикоснулась к его руке и проговорила:

— На небе сегодня ни единой звездочки. — Она запрокинула голову и посмотрела вверх.

— Почему вы уехали на ночь глядя и ни с кем не попрощались? Почему вы так спешили? — доброжелательно, но упорно продолжал спрашивать Адам. Он знал почему, но ему было интересно, скажет ли она правду. Если да, то это что-то новое, подумал он и, насупившись, с досадой покачал головой: какая же она искусная лгунья!

Заметив его хмурый вид, Женевьев решила, что играет с огнем, и напряглась.

— Я знаю, вы сердитесь, но…

— Да, сержусь, — оборвал ее Адам.

— Почему?

— И вы еще спрашиваете? Да вы хоть понимаете, что такой красивой девушке крайне опасно ехать ночью и без сопровождения?! Вам что, жить надоело? Я считаю вас достаточно разумной, а потому не могу взять в толк, почему вы сделали такую глупость. Ей-богу, не могу…

— Я способна позаботиться о себе сама! И если вы проделали столь неблизкий путь только для того, чтобы высказать мне свое мнение, то напрасно потратили время. Отправляйтесь обратно.

Женевьев старалась говорить сердито, в тон Адаму, но внутри у нее все дрожало от радости. Он сказал, что она красивая! И произнес это так уверенно, будто говорил о неоспоримом факте. Адам удивил ее. Еще никто и никогда не называл ее красивой, и сама она отнюдь не считала себя таковой. Наоборот, Женевьев казалось, что все в ней не так — чересчур высокая, чересчур худая, с чересчур короткой стрижкой… Но Адам думал по-другому.

Женевьев вздрогнула и, придав лицу отсутствующее выражение, уставилась в темноту. Он не должен прочесть ее мысли!

Она глубоко вздохнула. «Вздох удовлетворенной женщины, — подумал Адам и тут же чертыхнулся про себя: — Нашел время для подобных мыслей!»

— Может, вы все-таки объясните мне, почему сорвались на ночь глядя и не сказав никому ни слова? — почти прорычал он.

Что ж, она потом подумает о чем-нибудь приятном, решила Женевьев.

— Во-первых, я никуда не сорвалась, а просто уехала, и не на ночь глядя, а вечером. А во-вторых, я хотела попрощаться, но у меня совсем не было времени.

— Ну конечно, — с иронией протянул он. — Не хотите ли вы поведать мне причину такой спешки?

— Нет! — отрезала Женевьев.

Ее резкий ответ не понравился Адаму, но он сдержался и спокойно сообщил:

— Вы кое-что оставили.

— Я? Я ничего не…

— Телеграмму.

Она закрыла глаза.

— Вы прочитали ее?

— Да, прочитал, и…

Он не успел договорить: Женевьев услышала тихий шорох, схватила обеими руками палку и вперилась в темноту.

— Мне кажется, там кто-то есть. Слышите? Вот опять…

— Это ветер шелестит листьями.

— Я не уверена, — прошептала Женевьев.

— Зато я уверен. Вам, видимо, редко приходилось ночевать одной в лесу? — раздраженно спросил он.

— Что вы! Совсем не приходилось! Для меня это настоящее приключение.

— Вы дрожите.

— Сегодня прохладно. К тому же… Честно говоря, перед вашим приходом я была немного испугана. А теперь успокоилась. Я рада, что вы здесь, Адам, хотя вы и сердиты на меня.

— Город находится меньше чем в пяти милях отсюда. Гаррисоны — по-настоящему хорошая, добрая пара — живут в предместье. Они сдают комнаты. Если вы спросите…

— Я не могу позволить себе тратить деньги, — перебила Женевьев. — Поездка в Роуз-Хилл обошлась дороже, чем я ожидала. И потом, разве это приключение — снять комнату на ночь? Я познаю жизнь. А не собираюсь, как вы, только читать о ней.

Адам пропустил колкость мимо ушей.

— Мне кажется, вы могли бы уже положить свою дубинку. Интересно, для чего она вообще вам понадобилась?

Женевьев отшвырнула палку и смущенно проговорила:

— Ну-у… на тот случай, если сюда явятся дикие звери…

Адам не засмеялся, но посмотрел на нее как на сумасшедшую. Она пожала плечами.

— По-моему, я неплохо придумала…

— У вас еще есть оружие, — напомнил Адам.

— Знаю, но я надеялась обойтись без стрельбы. Ведь это я вторглась во владения диких зверей, а не они в мои. Это их дом.

— Вы когда-нибудь раньше стреляли?

— Нет.

Адам вскипел. Просто чудо, что он нашел ее живой! Да есть ли у нее в конце концов мозги?

— Снова собираетесь прочитать мне лекцию? — увидев выражение его лица, насмешливо спросила Женевьев.

— Вам нельзя оставаться здесь. Вы совершенно беспомощны. Почему вы не сказали мне правду в Роуз-Хилле? Зачем солгали?

— Я не хотела вас обманывать…

— Но сделали это, не так ли/

Женевьев отодвинулась от него подальше и снова прислонилась к дереву.

— Мои проблемы вас не касаются. Вас попросили поехать за мной братья?

От нелепости вопроса он едва не рассмеялся.

— Я отправился за вами по собственной воле. Ответьте наконец, кто вас преследует?

— Кроме вас?

— Ответьте мне, Женевьев, — почти угрожающе повторил он.

— Никто. — Она покачала головой и стиснула руки на коленях.

— Вы когда-нибудь говорите правду? — рявкнул он.

— Да, обычно я так и делаю, — ответила девушка. — Но сейчас иной случай. У меня трудности, и я не хочу, чтобы вы ввязывались во все эти дела.

— Слишком поздно. Я уже ввязался. И вы расскажете мне все!

— Нет. Вы не вправе вмешиваться в мою жизнь. И потом: вас могут ранить или даже, упаси Господи, убить. Я не могу этого допустить. Чем меньше вы знаете, тем лучше. Я сама во всем разберусь.

— Судя по телеграмме Лотти, ваш преследователь явится в Роуз-Хилл. Стало быть, у меня далеко не праздный интерес.

— Нет, на ранчо меня никто искать не станет — ведь я оттуда уехала. И к тому же я сделала вид, будто из Блю-Белл направилась на запад, а сама двинулась на юг.

— А кто такая Лотти?

— Подруга. Пела вместе со мной в хоре. Она очень славная, но имеет склонность впадать в панику из-за каждого пустяка.

— Неужели?

— Ну поверьте же, Адам, никто не хочет причинить мне вреда. Честное слово.

Он взял ее за руку.

— И все же откройте мне правду: кто за вами гонится?

— Проповедник за мной гонится, — устало произнесла Женевьев и вздохнула: она поняла, что Адам все равно не отстанет от нее, как дьявол от души грешника.

Адам поднял бровь.

— Проповедник?

— Его зовут Эзекиел Джонс. Имя вымышленное. Однажды он якобы услышал голос свыше, после чего решил, что теперь ему требуется более солидное имя. Так он стал Эзекиелом. Он проповедовал в той церкви, которую я регулярно посещала… Кажется, я уже упоминала, что и ваша мама Роуз ходила в ту же самую церковь; там мы и познакомились. — Женевьев подумала, что бы еще добавить. — Я никогда не спрашивала ее об этом, но уверена, что ей нравился Эзекиел. Его все любили. Он говорил очень вдохновенно.

По щеке Женевьев скатилась слеза. Адам обнял девушку за плечи и привлек к себе.

— Но почему этот проповедник гонится за тобой? — прошептал он.

— Я пела у него в хоре.

Он еще теснее прижал Женевьев к себе. Да, надо иметь ангельское терпение, чтобы добиться от нее правды! Ну что же, настойчивости и упорства ему не занимать, так что отмолчаться ей не удастся.

— Он преследует тебя, потому что ты пела у него в хоре? Странно. И что же он хочет с тобой сделать?

— Да ничего он не хочет со мной сделать, — упрямо пробурчала девушка". — Ну… наверное, он просто пытается вернуть меня в хор.

— Почему?

— Я для него надежный кусок хлеба. Когда я пою в хоре, церковь переполнена.

— Ага, теперь все ясно. И прихожане больше жертвуют, да?

Женевьев кивнула.

— Людям нравится мой голос, — запинаясь, проговорила она и зарделась от смущения.

— Я их отлично понимаю.

Женевьев улыбнулась.

— Знаешь, с тобой я чувствую себя в полной безопасности, — немного помолчав, сказала она.

Адам засмеялся. Теперь, когда Женевьев ему все объяснила, он немного успокоился и меньше сердился. Ее беда — вовсе не беда, а так, небольшая неприятность, и он быстро со всем этим разберется.

— Ах вот как… Если бы ты знала, с какими мыслями я сюда ехал, ты бы так не говорила.

Женевьев не поняла, поддразнивает он ее или говорит серьезно.

— И что же ты думал? — осторожно спросила она.

— Не важно. Лучше признайся, все ли ты мне рассказала.

— Конечно.

— Ничего не утаила?

— Боже, какой ты подозрительный! — вздохнула Женевьев. — Я ничего не скрыла. Ничего. Ты знаешь все, что тебе надо знать, — добавила она.

— Если ты действительно рассказала мне правду…

— Разумеется, — прервала она Адама.

— …то проблема решается очень просто, — убежденно закончил он. — Не могу только понять, почему ты не рассказала мне про Эзекиела в Роуз-Хилле.

— Я уже объяснила, почему не доверилась тебе: не хотела впутывать в свои дела. Видишь ли, Эзекиел Джонс не очень хороший человек. Для него не существует слова «нет».

— А ты отказалась вернуться в хор?

— В том-то и дело.

— И что же?

— Он запер меня в комнате.

— Неужели он так поступил с тобой? — Голос Адама звучал кротко, но от него веяло ледяным холодом.

Его взгляд испугал Женевьев; она снова подумала, каким опасным противником он, наверное, может быть, и порадовалась тому, что он на ее стороне.

— Да, — тихо ответила девушка. Она зябко повела плечами, потерла руки и добавила: — Чтобы удрать от него и двух его прихвостней, мне пришлось вылезти в окно. Я порвала свою самую лучшую юбку.

— Жаль, что не сказала об этом раньше. Если не хотела довериться мне, могла бы поговорить об Эзекиеле с Харрисоном. Он юрист и с помощью закона, несомненно, сумел бы поставить этого человека на место. Но я скорее мог бы оградить тебя от преследования и угроз Эзекиела, — спокойно заявил Адам.

— Каким образом? — Женевьев с волнением ждала ответа, но Адам ничего не стал объяснять, и она, протестующе подняв руку, проговорила: — Я не хочу, чтобы ты что-то предпринимал! Может быть, Эзекиелу неизвестно, где я сейчас нахожусь, а добравшись до Солт-Лейк и сев на нью-йоркский поезд, я избавлюсь от него раз и навсегда.

— Женевьев, если я нашел тебя довольно легко, то почему это не может сделать проповедник?

— Потому что ты большую часть жизни провел в горах, знаешь здесь каждую тропку, а Эзекиел — человек городской. Так что тут он меня не найдет. И гнаться за мной аж на восточное побережье только для того, чтобы вернуть меня в хор, тоже не станет.

— Между прочим, Солт-Лейк не за углом. Сначала надо попасть в Грэмби, потом в Джанипер-Фоллз, затем повернуть на юг, миновать Миддлтон, дальше ехать на восток через Кроуфорд и уже оттуда прямиком в Солт-Лейк. Если не лететь сломя голову, то это верные четыре дня пути, и в любой точке Джонс может тебя поймать.

— Но он за мной не…

— Тебя встревожило бы известие о том, что он находится в одном дне пути от тебя?

— Еще бы! Этот тип способен на любую подлость. А ты почувствовал бы, что он меня преследует?

Почувствовал — не то слово. Он бы знал: в этом она может быть уверена. Слишком давно он живет в этих местах и изучил их как свои пять пальцев; кроме того, ему подсказало бы о грозящей ей опасности шестое чувство, которое выработалось с годами. Он ощутил бы погоню каждой клеточкой и непременно проверил бы, не обманывает ли его инстинкт.

Впрочем, «бы» здесь ни при чем… Адам, не желая тревожить и без того уставшую и измученную Женевьев, не стал говорить ей, что знал совершенно точно: Эзекиел и два его приспешника идут по ее следам. Джонс наверняка не ориентировался в здешних местах, но один из его людей явно хорошо знал все тайные тропы, и если бы Женевьев осталась здесь, эта троица поймала бы ее не позднее завтрашнего дня.

Она ждала ответа на вопрос, но Адам заговорил совсем о другом.

— Ты могла бы поехать от Грэмби до Солт-Лейк в Дилижансе. У тебя хватит денег на билет? Ты говорила, что сильно потратилась.

— У меня есть деньги только на поезд.

Ты должна сесть в дилижанс. Я отдам тебе все, что у меня с собой. Правда, сумма невелика: когда я выехал Блю-Белл, банк был закрыт, а дождаться его открытия не было времени.

Женевьев зевнула, извинилась, а потом заявила, что не возьмет у него ни цента.

— Я никогда ни у кого не одалживала денег и не собираюсь это делать впредь, — стараясь говорить твердо и строго, произнесла она. Женевьев клонило ко сну, и конец фразы она пробормотала вполголоса, голова ее опустилась на плечо Адама.

Он попытался сосредоточиться на разговоре, но тепло прильнувшего к нему тела Женевьев на мгновение заставило его забыть обо всем. Он жадно вдыхал исходивший от нее аромат. Как он и предполагал, кожа Женевьев оказалась удивительно гладкой и шелковистой на ощупь — пальцы Адама пробежали по ее руке, и он улыбнулся, почувствовав ее дрожь.

Мягкая, как котенок, и упрямая, как мул.

— Я так рада, что ты догнал меня! Мне очень жаль будет расставаться с тобой в Грэмби. Хоть это и далековато, ты проводишь меня туда, — сонно проговорила Женевьев.

— Неужели? — с мягкой иронией спросил он.

— Но ты же сам будешь волноваться за меня, если не доедешь со мной до Грэмби. Отнесись к этому как к приключению, Адам.

— Ты любишь приключения?

— Очень.

— Тогда ты должна быть просто счастлива, что не вышла замуж. Тебе сначала надо перебеситься.

— Я думаю, что стать женой хорошего человека — самое замечательное приключение, и, когда я такого найду, я его не упущу.

Адам пожалел, что заговорил о ее замужестве. Мысль о каком-то другом мужчине, с которым у Женевьев будет такое приключение, как брак, вызвала раздражение. Сам не зная почему, Адам считал ее своей собственностью.

— Поспи немного, Женевьев. Ты устала.

Она закрыла глаза.

— Я не спала почти двое суток.

— Надеюсь, ты не собираешься делать это сидя? У тебя есть дорожная постель?

— Да, но я не хочу разворачивать ее.

— Не глупи, давай я приготовлю.

— Нет! — панически закричала она и положила ему на бедро руку, не давая встать.

— Но почему? — спросил Адам, озадаченный странной реакцией.

— Змеи! — выпалила Женевьев.

— Что ты имеешь в виду?

— Они заползут под одеяло и свернутся в ногах.

— С тобой такое случалось?

— Нет, но вполне может. Я не хочу испытать ничего подобного. Мне очень удобно спать сидя. Пожалуйста, не надо никакой постели! Я целый час укладывала вещи, зачем ворошить их снова?

Адам со вздохом подчинился. Она хочет сидеть всю ночь? Что ж, прекрасно, пусть сидит.

— Ты чересчур упряма, — недовольно буркнул он.

— Не упряма, а благоразумна.

Адам недоверчиво фыркнул. Женевьев, не обратив на это внимания, прикрыла глаза, решив попытаться заснуть.

Адам сначала позаботился о своей лошади, а потом расстелил походную постель возле костра. Он подбросил веток в огонь, растянулся на одеяле, положив руки под голову, и уставился в черноту неба, думая о том, как разделается с преподобным Эзекиелом и его дружками.

— Адам?

— Я думал, ты заснула.

— Почти, — прошептала Женевьев. — Можно задать тебе один вопрос?

— Разумеется.

— Ты когда-нибудь думал жениться на мне?

— Нет.

Его ответ был быстрым и предельно откровенным, но она, казалось, ничуть не обиделась.

Адам смежил веки, но она снова заговорила:

— А я мечтала о тебе…

Глава 6

Проводить Женевьев до Грэмби было самое большее, что он мог сейчас для нее сделать. Она совершенно права: не поехав с ней до Грэмби, он бы очень волновался, да и семья доняла бы его упреками, узнав, что он не проводил Женевьев и не посадил в дилижанс. Адам подумывал, а не увезти ли ее обратно в Роуз-Хилл и не предложить ли Харрисону начать дело против Джонса и его приспешников, дабы оградить Женевьев от неприятностей, но был абсолютно уверен, что девушка снова сбежит, и уж тогда Эзекиел точно ее поймает.

Адам чувствовал ответственность за Женевьев, оказавшуюся в полном одиночестве. Вольно или невольно, но теперь он связан с ней и, хотя это вовсе не в его характере, причастен к ее жизни.

Женевьев мечтала о нем!.. Адам не мог прийти в себя от ее ошеломляющего признания. Потеряв дар речи, он уставился на девушку, ожидая объяснения столь странных слов. Но вместо этого Женевьев заснула.

Она не проснулась, когда Адам поднял ее на руки и перенес на свою постель. Он уложил ее и сел рядом. Сняв ботинки, вытянул ноги, привалился спиной к дереву и закрыл глаза.

Даже спящая, Женевьев не оставляла его в покое. Вот она повернулась и невольно прижалась к его боку; только он задремал, как ее рука упала ему на колено. От неожиданности Адам широко открыл глаза и поспешно отодвинул руку Женевьев, но не прошло и минуты, как он снова почувствовал прикосновение, только на этот раз рука легла гораздо ближе к его паху. Стиснув зубы, Адам пытался прогнать греховные мысли, неожиданно возникшие в голове, твердил себе, что Женевьев касается его не намеренно, во сне… Конечно, он мог бы перебраться на противоположную сторону костра, но какая-то неведомая сила заставляла его сидеть рядом со спящей девушкой.

Естественно, в эту ночь ему не довелось как следует выспаться.

Адам проснулся до рассвета, Женевьев проспала еще два часа. После сна она была свежа и весела, а он угрюм и явно не в духе. Все утро девушке хотелось поболтать с Адамом, но он хранил упорное молчание.

К полудню Адам пришел к выводу, что они с Женевьев разнятся, как день и ночь. Он привык идти к намеченной цели, не позволяя себе отвлекаться ни на что. Она же готова была останавливаться чуть ли не перед каждым цветком, попадавшимся на пути, чтобы полюбоваться им.

Улыбка редко освещала лицо Адама, а Женевьев постоянно смеялась. Чаще всего — над ним: с ее точки зрения, он слишком уж заботится о ее безопасности и все время сгущает краски. Со стороны казалось, что сама она ни о чем не беспокоится, порхает, словно мотылек.

И уж совсем по-разному они относились к незнакомым людям. Адам был осторожен и подозрителен. А Жененевьев — доверчива и открыта. В каждом она видела друга, радостно приветствовала его, как будто знала давным-давно, охотно болтала.

— В наше время нельзя особо доверять людям. Ты ведь сама мне это говорила в Роуз-Хилле, помнишь? — спросил он, когда они остановились, чтобы дать передохнуть лошадям.

— Помню, но я имела в виду другое. Нельзя доверять тем, на чьей стороне сила. Мы скоро доберемся до Грзмби?

— Это зависит от тебя. Если ты собираешься останавливаться и беседовать с каждым встречным, то мы не попадем туда и до завтра.

— А если я не буду это делать?

— Тогда до Грэмби всего пять часов езды. Если поторопимся, будем там к ужину.

Женевьев пришпорила лошадь и поехала рядом с Адамом.

— Если у меня есть право выбора, то я все же не прочь воспользоваться случаем и поговорить с незнакомыми людьми. Мне интересно узнать их, послушать. Думаю, тебе это тоже нравится.

Адам невольно улыбнулся:

— Мне?

— Да, — настаивала она. — Я видела книги у тебя в библиотеке и помню, что там есть несколько биографических. Значит, ты любишь читать о других людях. Я тоже люблю, но мне нравится все узнавать, что называется, из первых рук. Приятно послушать о разных приключениях, о случаях из жизни. Конечно, людей надо сначала разговорить, расположить к себе, улыбнуться, а не хмуриться и не смотреть волком. А от вооруженного человека все вообще стараются держаться подальше, ведь если что-то не по нему, он может и выстрелить. А ты еще к тому же такой огромный… Ты заметил, что встречные обходят нас стороной? Вероятно, если ты спрячешь оружие…

Адам не дал ей договорить.

— Нет! — отрезал он тоном, не терпящим возражений.

Она покачала головой.

— Тогда скажу прямо: люди тебя боятся.

Он засмеялся.

— Тебе что, хочется этого? — недоуменно спросила Женевьев.

— Вот уж о чем никогда не задумывался!.. Наверное, хочется.

— Почему?

— Они расступаются и дают спокойно пройти. Вот почему. Ладно, как бы там ни было, но, пока я не посажу тебя в дилижанс в Грэмби, я в ответе за твою безопасность.

— Нет, ты вовсе за меня не отвечаешь. Адам не собирался спорить.

— Значит, ты решила сегодня снова ночевать под открытым небом?

— Не вижу причины лететь сломя голову.

— А как насчет Эзекиела Джонса? Ты о нем забыла?

— Нет, но меня это не волнует, — беззаботно ответила Женевьев. — Он меня больше не ищет.

Самое время сказать, как сильно она ошибается, подумал Адам, но промолчал, не желая волновать девушку. Потому же если б она узнала, что он намерен поговорить с Эзекиелом, то начала бы рвать и метать от негодования. Нет, он пока ничего не станет говорить Женевьев, но постарается как можно скорее разобраться с напугавшим ее проповедником.

Девушка продолжала что-то говорить, но Адам не слышал ее, занятый своими размышлениями. Заметив наконец, что Женевьев выжидающе смотрит на него, он понял, что она ждет ответа на какой-то вопрос, и попросил повторить его.

— Я сказала, что у меня нет каких-то конкретных планов, но у тебя, наверное, есть. Держу пари, дома у тебя сотня дел, и все ждут твоего возвращения.

— У меня всегда есть дела.

— Может быть, твои братья сами справятся с работой на ранчо? Они, вероятно, рады, что ты наконец-то хоть куда-то уехал. Я точно знаю, ты не был нигде, кроме гор.

— Откуда?

— Читала твои письма к маме Роуз — я же тебе говорила. Ты по самые уши влез в строительство и совершенно забыл о своей мечте. Между прочим, Адам, я наверстаю упущенное время в дилижансе или без него. У меня прекрасная лошадь, — добавила она и, наклонившись в седле, погладила животное.

— Я был мальчишкой, когда писал те письма. И ты поедешь о дилижансе.

— Большинство писем ты и правда писал мальчишкой, но там были и не такие старые, всего лишь двухлетней давности.

Адам равнодушно пожал плечами. Некоторое время они ехали молча, каждый думал о своем. Милях в пятнадцати от города они обогнали семейство, которое плелось за фургоном с пожитками. На гребне холма Жеяевьев внезапно Резко развернула кобылу и поскакала обратно. Адаму ничего не оставалось, как отправиться следом.

Он догнал ее в тот самый момент, когда она приглашала незнакомцев пообедать. Их было пятеро — молодая пара с двумя девчушками лет пяти-шести и старик. Адам решил, что это дедушка и патриарх семейства. Малышки с восторгом уставились на Женевьев, а мать посмотрела на дедушку, ожидая его слова. По ее лицу было видно, как отчаянно ей хочется услышать его согласие.

Двое мужчин внимательно изучали Адама. Тот, что помоложе, загородил дочерей. Этот жест не ускользнул от Адама. Если бы у него были дети и к нему подъехал незнакомец с ружьем наперевес, он, наверное, поступил бы так же — лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

Но малышки нисколько не испугались. Они хихикали, выглядывали из-за отцовской спины, таращась на Женевьев.

— Адам, это мистер Джеймс Медоуз и его семейство.

Старик вышел вперед и подал Адаму руку. Он был высокий, болезненно худой, с белыми, как снег, волосами, лет шестидесяти пяти — семидесяти.

— Рад познакомиться с вами, сэр, — пожав протянутую руку, дружелюбно сказал Адам.

— Обычно все зовут меня просто Джеймс. Можете и вы обращаться ко мне по имени, — произнес старик с сильным южным акцентом. — Это мой сын Уилл и его жена Элли. А те две болтушки — Энни и Джесси. Сами видите, близняшки, — с гордостью добавил он. — Джесси — та, у которой выпал передний зуб.

Адам и Уилл обменялись рукопожатием. Уилл шагнул вперед — пожать руку Адаму. Окинув взглядом широкоплечего, крепкого сложения Уилла и отметив бугрящиеся мускулы предплечий и обветренную, прокаленную солнцем кожу, Адам решил, что тот, несомненно, занимается тяжелым физическим трудом.

— Вы грабитель? — хмуро спросил Уилл.

— Нет, я фермер.

Уилл недоверчиво посмотрел на Адама. Женевьев взглянула на него, причем в глазах ее ясно читалось: «Я же тебе говорила! Видишь, какое впечатление ты производишь на людей?» — и повернулась к семейству Медоуз.

— Внешне Адам действительно смахивает на грабителя, но на самом деле он и вправду фермер. У них с братьями довольно много земли недалеко от Блю-Белл.

— У вас есть собственная земля? — Джеймс ахнул.

— Да, сэр, — ответил Адам.

Джеймс многозначительно кивнул сыну.

— Не нужны ли вам лишние руки? — спросил тот, стараясь не выказывать излишней заинтересованности.

— Они всегда нужны, — спокойно ответил Адам. — А вы ищете работу?

— Да, сэр, ищу, — ответил Уилл. — Я могу трудиться целый день, делать все, что скажете, и не отступлюсь, пока не закончу. Я хороший работник, сэр, я очень сильный.

— Работа на ранчо тяжелая, — предупредил Адам.

— Я этого не боюсь, — ответил Уилл.

— Тогда можете считать, что работа у вас уже есть, — сказал Адам.

— Мы решили переехать на новое место, потому что на юге нам больше дела не нашлось, — объяснил Уилл. — А где ваше ранчо?

Адам рассказал, как попасть в Роуз-Хилл.

— Чтобы добраться туда пешком, вам понадобится добрых две недели. К тому времени я должен вернуться, но если меня не будет, скажите моему брату Коулу, что я вас нанял.

— Не будет никаких проблем, — пообещал Уилл.

Жена схватила его за руку и обняла. У нее в глазах стояли слезы, и она отчаянно моргала, стараясь запить их обратно.

— Я тоже могу быть вам полезен. Может, наймете и меня? — робко спросил Джеймс.

— Почему бы нам не продолжить разговор за едой? — предложила Женевьев.

Казалось, Джеймс заколебался, и Адам догадался о причине. Вероятно, у семейства нелегкие времена. Судя по обтрепанной одежде, которая давно просится на помойку, они совсем на мели и явно не имеют ни цента. Малышки топали босиком, ноги их запылились, но сами девчушки были безупречно чистенькие.

— Мы хотели устроить небольшой пикник, — сказала Женевьев. — Нам будет очень приятно, если вы присоединитесь к нам. Мы взяли с собой множество припасов, не пропадать же им? Правда, Адам?

Семейство напряженно ожидало его ответ.

— Разумеется, — мягко проговорил Адам.

— Мы рады составить вам компанию, — кивнул Джеймс.

Уилл и Элли улыбнулись. Женевьев просияла от удовольствия, и Адама тронула ее забота о Медоузах. Как и он, девушка, несомненно, заметила, что семья пребывает в крайней нужде, и решила принять в них участие. А ему и в голову не пришло предложить им перекусить вместе… Великодушие и сострадание Женевьев к чужой беде заставили Адама смириться. Он больше не корил девушку за то, что они теряют время, останавливаясь в пути…

Пока Адам занимался лошадьми, Элли помогла Женевьев расстелить на земле скатерть и разложить сыр, солонину, бисквиты, яблоки, сушеные бананы, сахарное печенье на десерт. Они пили, холодную воду из ручья. Хотя еды было полно, Женевьев почти ни к чему не притронулась. Она вообще мало ела. Казалась, девушка вполне обошлась бы кусочком бисквита. Когда все насытились, Женевьев уговорила Медоузов забрать остатки продуктов с собой, уверяя, что если они не возьмут, то она просто все выбросит.

— Как вам удалось стать хозяином ранчо? — спросил Джеймс.

Адам не привык рассказывать о своей жизни. Пожав плечами, он коротко пояснил, что для этого пришлось здорово потрудиться, да еще помогла удача. Однако Женевьев думала иначе и решила более подробно поведать Медоузам историю его успеха. Адам настолько удивился, что даже не остановил девушку. Она знала о нем абсолютно все! Еще бы, прочитав все его письма и. наслушавшись рассказов Роуз! Его потрясла ее память; Женевьев упоминала такие мелкие подробности, которые он сам забыл. Она говорила Долго и эмоционально, а когда закончила свое романтическое повествование, он с трудом узнал себя в его герое — таким сильным, мужественным, упорным, умным и целеустремленным она его представила.

Медоузы слушали как зачарованные. Они смотрели на Адама, вытаращив глаза, будто видели золотой нимб вокруг его головы. Адам бросил на Женевьев такой красноречивый взгляд, что можно было не сомневаться: как только они останутся наедине, она свое получит. Девушка лишь простодушно улыбнулась в ответ на это молчаливое предупреждение…

Адам считал, что теперь им пора прямиком отправляться в Грэмби. А Женевьев хотелось поболтать еще немного. Уилл и Джеймс наперебой расспрашивали про Роуз-Хилл. Пока Адам отвечал, Женевьев тихо сидела в сторонке. Потом, дождавшись паузы, предложила Адаму выдать Уиллу и Джеймсу аванс, подтвердив тем самым, что они приняты на работу.

И снова Адама удивили ее деликатность и такт. Этой семье нужны деньги на еду. Понимая, что Медоузы, желая сохранить гордость и достоинство, ни за что не примут их просто так, девушка нашла способ помочь семейству, не обидев. Джеймс и Уилл запротестовали. Женевьев, опасаясь, что Адам не согласится с ее предложением, положила свою руку на его и легонько стиснула.

— Если вы согласны на меня работать, то должны взять аванс, — твердо сказал Адам.

— У вас в Роуз-Хилле так положено? — спросил Уилл.

— Да, — поспешно ответила Женевьев.

Адам протянул каждому из мужчин по двадцать долларов.

— Жду вас на ранчо к концу месяца.

Они ударили по рукам. Адам велел Женевьев подниматься — они наконец должны ехать.

Но следующее замечание Джеймса Мсдоуза все изменило.

— Адам, у вас такой же благородный взгляд, как у президента Авраама Линкольна, говорю вам это как очевидец. Да, сэр, именно так.

— Вы видели Линкольна? — изумленно спросил Адам.

— Точно.

Адам захотел услышать об этом во всех подробностях, ибо считал Линкольна самым великим оратором и президентом всех времен и народов. Он снова сел и целый час увлеченно внимал рассказу Джеймса о его замечательной встрече с Линкольном.

— Он ехал в Геттисберг, — говорил Джеймс. — Это было ужасное время. Война уже забрала жизни сотен молодых парней. Многие люди остались без крова, без земли… А когда война закончилась, все хлынули в города — искать работу. Да-а, тяжелые были времена, но потом стало немного лучше.

— Сейчас снова все плохо, — вставил Уилл.

— Из каких Вы краев? — спросил Адам.

— Норфолк, Вирджиния. Самое чудесное место во всей стране! — горделиво сказал Джеймс.

— Роуз-Хилл тоже очень приятное место, — заметила Женезьев. — Уверена, вам оно понравится, и очень скоро вы будете считать городок Блю-Белл своим домом.

— Думаю, так и будет, — тепло улыбнувшись ей, согласился Джеймс и снова повернулся к Адаму, желая узнать, случалось ли ему когда-нибудь заезжать в Геттисберг.

— Нет, никогда, — ответил Адам.

— Мне довелось побывать на полях сражений, — заявил Джеймс.

Адам захотел послушать и про это. Он был изумлен памятью Джеймса, который без запинки сыпал названиями и датами, помнил все детали, даже знал такие, о которых Адам никогда не читал в книгах.

Пока мужчины говорили о войне, близняшки забрались на колени к Женевьев. Она расчесала им волосы, вплела в косички розовые ленты; которые выдернула из рукавов платья, и завязала бантики. Элли сидела рядом. Они с Женевьев о чем-то шептались, Женевьев время от времени кивла. Услышав, как одна из девочек сказала, что Женевьев красивая, Адам мысленно согласился с малышкой.

Было почти три часа дня, когда Адам наконец сказал что пора двигаться дальше, и они с Женевьев направились к лошадям. Джеймс пошел следом.

— Простите за любопытство, давно ли вы женаты? Вы ведь молодожены, не так ли?

Женевьев засмеялась. Адам нахмурился.

— А почему вы решили, что мы молодожены? — спросила она.

— По тому, как он на вас смотрит, — объяснил Джеймс.

— И как же я на нее смотрю? — поинтересовался Адам.

— Так, словно вы еще не слишком хорошо ее изучили. Вы удивляетесь, но довольны. У меня тоже так было. Я точно так же смотрел на свою, упокой, Господи, ее душу. Хотя, по правде сказать, я смотрел на нее точно так же до самой ее смерти. Если бы вы нас увидели, когда мы подбирались к тридцати двум годам совместной жизни, то вполне могли бы принять нас за молодоженов.

Девушка подумала, что ничего более приятного она никогда не слышала.

— Какую прекрасную память вы сохранили о вашей жене! — с чувством прошептала Женевьев; голос ее дрогнул, а на глазах невольно выступили слезы.

— Простите меня, я вовсе не собирался доводить вас до слез, — покаянно сказал Джеймс. — Если вы намерены провести ночь под открытым небом, вам лучше разбить лагерь у Блю-Гласе-Лейк. Красивейшее озеро, к тому там очень спокойно. Вас никто не потревожит, — добавил он, видимо, решив сменить тему.

Вопреки ожиданиям Женевьев Адам не спешил опровергнуть предположение Джеймса о том, что они молодожены. К ее удивлению, он не сказал ни слова и, даже когда она легонько толкнула его локтем, сделал вид, что ничего не заметил.

— Мы собираемся остановиться в Грэмби, — сказал он.

— А почему это озеро называется Блю-Гласс? — спросила Женевьев.

— Потому что вода его похожа на голубое стекло, — объяснил Джеймс. — Оно глубокое, но совершенно прозрачное: с берега вы можете увидеть, как в нем резвится рыба. Некоторые любят, привязав веревку к толстой ветке, которая торчит из воды, раскачиваться на ней, стараясь прыгнуть как можно дальше. Думаю, вы сумели бы с помощью такого нехитрого сооружения нырнуть в середину озера. Мои внучки еще робеют совершать подобные подвиги, а Уилл и Элли не склонны к этой забаве.

Женевьев просительно взглянула на Адама, и он тут же отрицательно покачал головой. — Ну пожа…

— Нет! — оборвал он ее. — Мы едем в Грэмби.

Глава 7

От великолепия Блю-Гласс-Лейк захватывало дух.

Джеймс Медоуз нисколько не преувеличил, но Женевьев удивило, что он не упомянул о деревьях, которые по красоте и величию не уступали самому озеру. Словно высоченные стражи, они окружали воду со всех сторон. Кое-где их толстые стволы стояли так плотно, что между ними невозможно было пробраться. Длинные ветви причудливо переплелись, образовав над поверхностью воды очаровательную арку. Солнце играло на листьях, и под легким ветерком они сверкали, как алмазы.

Адам сказал, что этим дубам самое малое сто лет. Он сидел на земле, положив ружье на колени и привалившись к толстому стволу дерева, с улыбкой наблюдая за тем, как. Женевьев старается подпрыгнуть и ухватиться за веревку, привязанную к одной из нижних веток.

Пышные юбки мешали девушке, и, сделав еще несколько тщетных попыток, она бросила эту затею.

— Ну, теперь ты рад, что мы все-таки дали такой крюк и завернули на озеро? — спросила девушка.

— Просто счастлив — ведь ты вконец загнала меня, поддразнил он ее.

— Представь, что ты мог бы не увидеть этого великолепия! — воскликнула она, обведя руками вокруг. — Здесь настоящий рай!

Адам молча согласился. Он чувствовал себя так, словно попал в волшебную страну, расцвеченную трепетными весенними красками.

Адам взглянул на Женевьев и подумал, что окружающая природа служит чудесным обрамлением красоте девушки. Женевьев была сейчас так хороша, что у него перехватило дыхание.

— О чем ты думаешь? — спросила девушка, усаживаясь возле него и расшнуровывая ботинки. Почувствовав, что Адам колеблется с ответом, она быстро взглянула на него.

— О том, как глубоко ты чувствуешь красоту. И о том, что ты многое умеешь ценить.

— Научилась, — спокойно ответила она.

— Каким образом? — спросил он.

Женевьев пожала плечами, сняла один ботинок и взялась за другой.

— Семья, — прошептала она. — Столько людей проживают жизнь словно слепые. Они интересуются только собой и думают лишь о своих желаниях и страстях. Замыкаются в собственном крохотном мирке и только потом, когда уже слишком поздно, начинают понимать, как важны им были их близкие.

— Ты это испытала? — спросил он.

— Да, — ответила она. — Я была так занята собой, что у меня не оставалось времени для тех, кто меня любил. А теперь они ушли.

Услышав в голосе Женевьев печаль, Адам успокаивавшим жестом положил руку ей на плечо; когда девушка прильнула к нему, он уже уверенно обнял ее.

— Не сомневаюсь: твоя семья очень гордилась тобой, — тихо сказал Адам.

— Да, мои родные гордились мной, но я не думаю, что они меня понимали. Я редко приезжала домой, никогда не оставалась больше, чем на ночь или две. Была всегда одета по последней моде и пыталась держаться как искушенный человек. Я называла родителей «дорогая мама», «дорогой отец» и сейчас, оглядываясь назад, понимаю, как они были со мной терпеливы. Сама не знаю, на кого я пыталась произвести впечатление — на них или на себя. Я никогда не утруждала себя размышлениями об этом — слишком была занята погоней за славой и удачей. — Женевьев сокрушенно вздохнула и добавила: — Какая пустая трата времени!..

— Я уверен, что они тебя понимали.

— Возможно, — задумчиво сказала она. — А вот я их не понимала. Или не хотела понять. Мой отец посадил перед домом сад, и каждый вечер после ужина они с мамой шли туда работать и часами копались на клумбах, поливали, пололи, подрезали… Это был прекрасный, замечательный сад, в котором росли все цветы, какие только можно себе представить. Забор был весь увит красными розами. Красные розы!.. Тогда я считала, что мои родители живут ужасно скучно, а сейчас…

— А сейчас?

— Мечтаю, чтобы у меня когда-нибудь был такой сад, как у них. Я не хочу проводить время впустую. Я хочу дорожить каждой минутой и научить своих детей тому же.

— Я думал, тебя манят приключения.

— Жизнь — самое захватывающее приключение, Адпм. Оглянись вокруг. Оказаться здесь — разве это не приключение? Если бы мы поторопились в Грэмби, то ничего подобного не увидели бы. Он засмеялся:

— Замечание принято.

— Мне нравится, что здесь так уединенно. Хоть и ненадолго, но это прекрасное место принадлежит нам и никому больше.

Адам согласно кивнул. Но уединение нравилось ему и по другой причине. Озеро лежало в стороне от наезженных дорог, по которым Эзекиел с дружками гонится за девушкой. Им даже в голову не придет искать ее здесь, к тому же Адам провел Женевьев к озеру через русло ручья, чтобы не оставлять следов.

Она высвободилась из его рук и сказала:

— Я, пожалуй, искупаюсь, если вода не слишком холодная. Ты не хочешь, Адам?

— Может быть, после, — ответил он.

Женевьев отвернулась, сняла носки, потом встала и побежала к воде.

— Здесь, наверное, глубоко! — крикнула она. Женевьев приподняла юбку, вытянула ногу и коснулась большим пальцем воды, которая оказалась удивительно теплой и такой манящей, что невозможно было устоять. Будь Женевьев одна, она, не раздумывая ни секунды, сбросила бы юбку и блузку и поплыла бы в нижнем белье. Но на берегу сидел Адам. Что ж, ничего не поделаешь… Женевьев повернулась к нему лицом, взмахнула руками и… Плюхнулась спиной в воду.

Вынырнув, она услышала его громкий смех. Эхо подхватило его и понесло дальше. Казалось, что хохочут великаны-дубы, стоящие у воды. Женевьев тоже с удовольствием бы посмеялась, но ей надо было удержаться на плаву. Юбки намокли и тянули вниз. Девушка не боялась утонуть, так как купалась совсем недалеко от берега, но минут через пятнадцать или около того она совершенно выбилась из сил и поняла, что войти в воду было гораздо легче, чем выйти из нее. Сделав три попытки выбраться на берег, Женевьев сдалась и позвала на помощь Адама. Тот подхватил ее одной рукой и легко вытащил из воды.

Он не отпустил ее. Боже милостивый, он пытался, но руки, казалось, жили своей собственной жизнью, отдельной от него, и не подчинялись ему: сначала они скользнули по тонкой талии Женевьев, а потом крепко прижали ее к груди.

Мокрая одежда прилипла к телу девушки, вода потоками стекала с юбки и блузки, но Адам забыл обо всем на свете. Женевьев откинула голову назад, и он думал только об одном — как не пропустить ни одного дюйма, целуя ее прелестную шею.

Почувствовав, как бьется под ее ладонями его сердце, Женевьев почти лишилась сил от нежности. О, это он виноват в ее слабости! Он так на нее смотрит, что от его взгляда по телу пробегает сладостная дрожь… Женевьев буквально тонула в темном чувственном омуте его глаз. Собирается ли он поцеловать ее? Адам сдвинул брови, и она решила, что ничего подобного он делать не намерен, но Господи, да она умрет, если он сейчас же не прикоснется к ее губам.

— Адам? — прошептала Женевьев. — Что с тобой?

Он молча покачал головой. Разве он мог признаться ей. что она пленила его с первого взгляда, что она завладела всеми его мыслями, что он не знает, сколько еще сможет сопротивляться охватившему его чувству? Нет, этому надо положить конец.

— Ты завтра уедешь, — сказал он низким сердитым голосом.

— Да, уеду, — прошептала она.

— И мы больше никогда не увидимся.

— Не увидимся, — согласилась она.

Кончиками пальцев Женевьев рисовала невидимые круги на груди Адама, и эти нежные прикосновения сводили его с ума.

— Это самое лучшее для нас обоих. — Он медленно отвел в сторону ее руки.

— Да, это самое лучшее, — словно эхо повторила она. Адам нахмурился.

— Вся моя жизнь распланирована, Женевьев. У меня нет на тебя времени.

— У меня тоже нет на тебя времени, — так же просто сказала ему Женевьев. «Обманщик, обманщик!..» — повторяла она про себя. — Адам, ты поцелуешь меня?

— Нет, черт побери.

Это был самый прекрасный поцелуй в ее жизни. Своими губами он приоткрыл ее губы, его горячее дыхание опалило ее и блаженным теплом разлилось по жилам. Закрыв глаза, она отдалась этому бесконечному поцелую: опьяненная, трепещущая, она сжимала пальцами рубашку Адама, Словно стремясь удержать, продлить это мгновение, которое, быть может, никогда не повторится…

Когда Женевьев наконец вынырнула из глубин этой всепоглощающей неги, она была совершенно обессилена и закрыла глаза. Припав к груди Адама, она прерывисто дышала, стараясь унять дрожь. Немного придя в себя, Женевьев прошептала:

— А ты поцелуешь меня еще раз?

— Нет.

— Это было так хорошо!.. — мечтательно проговорила девушка и уткнулась губами ему в шею. Он вздрогнул, а потом медленно отстранил ее от себя.

— Завтра ты сядешь в экипаж, а я отправлюсь в обратный путь. Домой.

— Знаю, — ответила Женевьев. — Я еду в Канзас.

— Нет, ты едешь в Париж. — Да, в Париж.

Женевьев заметила его смятенный взгляд, Черт ее побери, если он не хочет ее снова поцеловать!

Адам с явным усилием отступил еще на шаг.

— Я не должен был тебя целовать, — мрачно проговорил он. — Больше это не повторится.

— А я бы не возражала….

— Зато я возражаю… — отрезал он. Потом, уже мягче, добавил: — Ты вся дрожишь. Тебе надо снять мокрую одежду.

— Я дрожу не поэтому.

— Пойду разведу огонь, — сурово сказал Адам, после. чего надолго погрузился в угрюмое молчание. Женевьев решила, что он, должно быть, размышляет о делах, ожидающих его в Роуз-Хилле.

Длинный день утомил ее. Завернувшись в одеяло, которое ей дал Адам, Женевьев заснула и проспала до самого утра.

Они позавтракали свежей рыбой, потом Адам седлал лошадей, а она собирала вещи. Через несколько минут они покинули маленький рай. Вдали слышались далекие раскаты грома — приближалась гроза.

Глава 8

Грэмби оказался небольшим симпатичным городком, прилепившимся к горам. Несколько лет назад, когда прошел слух о якобы несметном количестве золота в русле ручья и в окрестностях, число его жителей резко увеличилось. Гостиница Пи-кермана была построена во время этого бума, как и множество других домов, но поскольку слух оказался ложным и обнаружилось это довольно быстро, люди, с невероятной быстротой заселившие город, так же быстро собрали пожитки и отбыли кто куда. Городские дома опустели.

Наступили тяжелые времена. В гостинице почти не было постояльцев, и, когда дела пошли из рук вон плохо, Эрнест Пикерман решил объединиться со своим давним врагом Гарри Стиплом. Гарри владел салуном, расположенным по соседству с гостиницей. Мысль была проста и незатейлива: совместными усилиями и капиталом завлечь в городок как можно больше туристов, жаждущих развлечений. Самое интересное, что Пикерман и Стиплуже Много лет охотились друг за другом и каждый из них только и ждал удобного случая, чтобы пристрелить своего недруга. Но бизнес есть бизнес, и скрепя сердце они перестали враждовать до лучших времен, когда сундуки их будут полны денег.

Эрнест и Гарри заключили джентльменское соглашение, но, поскольку ни тот, ни другой отнюдь таковыми не являлись, они всячески ловчили, всеми правдами и неправдами стараясь выкачать доллары из кошельков добропорядочных граждан Грэмби. Уже дважды они собирали деньги, обещая зрелищ, и оба раза развлечений не было. Это грозило Пикерману и Стиплу весьма серьезными последствиями. Им надо было срочно оправдаться перед обитателями Грэмби.

Случилось так, что Адам и Женевьев въехали в городок именно в тот день, когда восхитительная мисс Руби Лейт Даймонд, как гласили афиши, должна была дать представление в «Золотом салуне». Зрители, с некоторых пор ставшие весьма недоверчивыми, больше не собирались оставаться в дураках, и, заплатив за билеты заранее, твердо рассчитывали увидеть невероятную и потрясающую Руби Лейт, а иначе…

Слух о представлении распространился подобно оспе, в городок стекался народ из всех окрестных мест; кое для кого и пятьдесят миль не стали препятствием. Многие готовы были выложить непомерную сумму за то, чтобы поймать хотя бы взгляд несравненной мисс Даймонд или рассмотреть ее прелестные ножки, — все зависело от места, за которое заплачено.

Кажется, антрепренеры предусмотрели все, чтобы не возникло никаких проблем. Пикерману предстояло лично вывести Руби Лейт из экипажа и разместить в гостиничном номере. После того как она отдохнет и подготовится к выступлению, он проводит ее к сцене и передаст с рук на руки Стиплу.

Грэмби был конечным пунктом маршрута дилижанса, прибывающего из Солт-Лейк раз в неделю. Здесь он разворачивался и отправлялся обратно. Во вторник дилижанс прибыл точно по расписанию, в десять утра. Пикерман, читая про себя молитву, торжественно ступил на Тротуар, собираясь открыть дверцу. На его внушительных бровях повисли капельки пота, ладони взмокли, а рот наполнился слюной. Еще бы! Он станет первым мужчиной в Грэмби, который вблизи увидит потрясающие ножки Руби Лейт Даймонд, когда она станет выходить из дилижанса.

К сожалению, ножек Руби Лейт, как и всего остального, из чего она состояла, Эрнест не увидел. С минуту Пикерман отказывался верить, что ее нет в дилижансе. Он засунул голову внутрь, желая убедиться, не застряла ли она в каком-нибудь углу. Тщетная надежда! Мисс Даймонд там и не пахло. Брызгая слюной, он разразился проклятиями, но, увидев людей, спешивших к дилижансу, быстро взял себя в руки. Захлопнув дверцу, Пикерман крикнул кучеру, чтобы тот отъезжал, и ловко юркнул в гостиницу.

Два дельца сошлись вместе, чтобы придумать, как им выкрутиться на этот раз. Они встретились в переулке, разделявшем их заведения. Оба знали, что их вздернут на ближайшем дереве, если они не выполнят обязательств перед публикой, и лихорадочно пытались найти выход из создавшейся ситуации.

Но сколько они ни морщили свои лбы, сколько ни хмурили брови, сколько ни напрягали все имеющиеся у них в наличии извилины, найти достойного объяснения, чтобы успокоить жителей городка, так и не смогли. И поэтому солгали: всем, кто остановился в гостинице или сидел в салуне, было объявлено, что Руби Лейт Даймонд уже прибыла в Грэмби.

К шести часам вечера Пикерман извел три носовых платка, промокая брови, по которым ручьями стекал пот. Стипл, обутый по случаю несостоявшегося торжества в новые скрипучие ботинки, натер на больших пальцах волдыри, меряя шагами свой салун, В конце концов он решил, что единственный способ избежать петли — это свалить вину на своего подельника и застрелить его как бешеного пса, прежде чем откроется правда. По иронии судьбы Пикерман додумался до того же самого…

Они до блеска начистили пистолеты и устремились за город, на помидорное поле Томми Мерфи. Оба были так поглощены предстоящим поединком, что едва не упустили свое счастье. Пикерман как раз выпрыгнул из-за камня, за которым прятался, намереваясь пустить пулю в спину Стипла, весьма удобную и доступную мишень, когда краем глаза заметил прекрасную женщину, скачущую верхом па лошади.

На мгновение он просто онемел, а затем неистово завопил, изо всех сил махая мокрым носовым платком в знак перемирия и указывая рукой с пистолетом на прелестную всадницу.

Стипл мгновенно догадался о плане Пикермана.

— Мы спасены! — заорал он во все горло.

— Нам ее послало само небо! — прокричал в ответ Эрнест.

Дружно засунув оружие в карманы брюк, незадачливые антрепренеры бросились наперерез всаднице, боясь, что она исчезнет. Они мчались так быстро, что едва не потеряли ботинки. Пулей выскочив из-за поворота грязной дороги, ведущей в городок, Чарли и Эрнест увидели Адама и остановились как вкопанные.

Стипл поднял руки, давая понять огромному незнакомцу, что они не собираются делать ничего плохого. Пикерман пригладил бровь, с опаской наблюдая за спутником красавицы.

— Подождите нас, мисс! — крикнул Стипл. — У нас к вам предложение.

— Выгодное. Денежное, — добавил Пикерман.

Женевьев натянула поводья. Адам кивнул ей, приказывая ехать дальше.

— Разве тебе не любопытно? — спросила она, поджидая двух незнакомцев.

— Нет, — ответил он.

— Он упомянул про деньги, — заметила девушка. — Ты потратился, а у меня в кошельке вообще пусто. Было бы глупо не выслушать их.

Адам недоверчиво посмотрел на нее.

— У тебя и правда совсем нет денег?

— Нет, я…

Ты отдала их кому-то, ведь так?

— Понимаешь…

— Отдала? — снова потребовал он ответа.

— Ну… если честно, то да. Я должна была! — закричала Женевьев. — Если бы ты только видел…

Она собиралась рассказать ему про пару, которую встретила позавчера, и то, в каком отчаянном положении они были, но Адам не дал.

— Должна была отдать? Тебя что, ограбили?

— Нет, но я…

— Не могу поверить, что ты такая растяпа…

— Тем людям они были нужнее, чем мне, — перебила она Адама. — И я не растяпа.

Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

— И как же ты собираешься доехать до Солт-Лейк?

Женевьев отвернулась.

— Я все продумала. Поеду верхом или продам лошадь и на эти деньги куплю билет в дилижанс, — добавила она.

— А если тебе не хватит денег на билет?

— Тогда я не стану продавать кобылу.

— А что ты будешь есть, кто тебя станет охранять и…

— Адам, смешно сердиться на меня. Я всегда могу найти работу.

Услышав громкое пыхтение Пикермана, она оглянулась. Он первым подбежал к ней; Стипл, основательно набивший каблуками пятки, подошел следом. Адам инстинктивно передвинул на коленях ружье, направив ствол в сторону мужчин.

Он приказал незнакомцам отойти подальше от Женевьев. Они едва удостоили его взглядом и снова уставились на Женевьев, пожирая ее глазами.

Первым заговорил Пикерман:

— Как насчет того, чтобы заработать двадцать долларов? Стипл ткнул его под ребро и ухмыльнулся, услышав, как тот страдальчески хрюкнул.

— Ты мог бы получить ее за десять, — пробормотал он.

Женевьев бросила взгляд на Адама, желая увидеть его реакцию на эту странную пару. Его лицо выражало спокойное презрение. «Да, весьма своеобразные личности!» — подумала она, снова повернувшись к незнакомцам. Внешне они полная противоположность друг другу: один высокий, худой и сильно потеет — с лица ручьем льется пот; другой — приземистый коротышка. Такое впечатление, что ему трудно ходить, — так он гримасничает и переступает с ноги на ногу…

— Что именно вы хотите предложить, джентльмены? — любезно осведомилась Женевьев.

— Чтобы вы провели веселенький вечерок кое с какими людьми, — ответил Стипл.

Адам тут же взорвался.

— Все, Женевьев! — взревел он. — Мы немедленно уезжаем. Что же касается вас обоих….

Пикерман поднял руки.

— Это совсем не то, что вы подумали! Дело в том, что мы попали в ужасный переплет. И если леди нам не поможет, нас наверняка повесят.

Стипл энергично закивал в подтверждение.

— Я хозяин салуна, который рядом с его гостиницей. — Он мотнул головой в сторону Пикермана. — В моем заведении есть настоящая сцена, и иногда к нам приезжают именитые артисты. Мы оба заметили, какие у вас красивые лодыжки, мисс, и надеемся и молим Бога, чтобы и ножки ваши были точно такие же хорошенькие.

— Не видать вам ее ног! — рявкнул Адам.

— Стипл, заткнись! Ты выводишь джентльмена из себя, как только открываешь свою пасть. Позвольте мне объяснить, — подобострастно попросил Пикерман и, прижав носовой платок к лицу, галантно сказал: — Для нас и впрямь сложилась пиковая ситуация, мисс. В прошлом месяце мы уже дважды разочаровали людей, потому что развлечения, которые Мы им обещали, не состоялись. И вот теперь снова. Мы собрали деньги и послали за мисс Руби Лейт Даймонд, чтобы она спела и потанцевала у нас в. салуне. Мы завели всех, публика горит желанием увидеть диву, и что вы думаете? Она не приехала! Через полтора часа соберутся зрители, и что произойдет, когда она не выйдет на сцену?

— Могу себе представить, — не без иронии ответила Женевьев.

— У вас есть абсолютно все, чтобы представиться Руби, — заявил Стипл.

— Руби Лейт Даймонд? Это имя не может быть настоящим, — сказала Женевьев, стараясь удержаться от смеха.

— Элис, — пробурчал Пикерман.

— Ее зовут Элис О'Рейли.

— Значит, она ирландка.

— Да, мисс. Так и есть, — сказал Стипл Женевьев улыбнулась.

— Но я не ирландка, — спокойно произнесла она. — Мои предки — выходцы из Африки. Уверена, что вы это заметили. Не можете же вы на самом деле думать, что кто-то поверит, будто я Руби Лейт Даймонд! Куда подевалось ваше чувство юмора?

— Прошу прощения, мисс, но, мне кажется, вы не поняли, в каком отчаянном положении мы находимся. Мы будем болтаться на веревке, если не найдем хорошенькую леди, которая выйдет на сцену сегодня вечером, — проныл Стипл. — Не хотите быть Руби, не надо. Назовем вас по-другому. Как насчет Опал или Эмеральд?

— Меня зовут Женевьев. Что я должна делать на сцене?

— Неужели вы не понимаете? Нам совершенно все равно. Вы по-настоящему хорошенькая, и, вполне статься, если вы крутанетесь раза два, пройдетесь вперед-назад, зрители сочтут, что не зря потратили деньги.

— Ты готова согласиться? — спросил Адам.

Она кивнула.

— Кажется, эти джентльмены и правда здорово влипли. Если я им помогу, то, возможно, спасу их.

— Да уж влипли, другого слова не подобрать, — грустно согласился Пикерман.

Женевьев было и смешно, и жалко этих незадачливых дельцов, и, кроме того, казалось весьма заманчивым воспользоваться случаем и быстро пополнить кошелек. Правда, тут есть о чем подумать.

— Я пою, но только в церкви, — объяснила Женевьев.

— Она поет, Пикерман! — закричал Стипл. — Это знак! Говорю тебе, это знак! Она послана нам во спасение!

— Можете петь сколько угодно, — милостиво произнес Стипл.

— А кружиться вы умеете? — поинтересовался Пикерман.

Адам осуждающе покачал головой.

— Это важно? — не обращая на это внимания, спросила девушка.

Стипл пожал плечами.

— Я думаю, да. Публике захочется увидеть ваши лодыжки.

Она покосилась на Адама. Лицо его потемнело, на скулах заиграли желваки — вот-вот терпение его лопнет и он окончательно взорвется.

— Не думаю, что я стану вертеться или выделывать что-то подобное, но я хотела бы получить тридцать долларов. Я буду петь именно за такую сумму, и ни долларом меньше.

Компаньоны даже не стали обсуждать это заявление. Стипл подскочил к Женевьев и горячо пожал ей руку.

— Считай, что они уже у тебя, малышка, — задыхаясь от радости, просипел он.

— Могу ли я получить деньги вперед? — спросила она.

— Как только ты выйдешь на сцену, мы отдадим их твоему другу, — пообещал Стипл, кивнув в сторону Адама.

— Если вы этого не сделаете, он вас пристрелит, — проворковала Женевьев.

Пикерман повернулся к Адаму.

— Тебе ни в кого не придется стрелять. Мы заплатим. — Взглянув на девушку, он добавил: — Теперь осталось только прокрасться к задней двери салуна, чтобы никто не узнал, что ты только что появилась.

— Никогда не была в салуне, — заметила Женевьев.

— Ну вот сейчас и попадешь, — сказал Пикерман.

Адам рассвирепел.

— Женевьев, я не позволю тебе петь для толпы пьяных мужиков! — прорычал он.

— Там должны быть и женщины, — пообещал Стипл.

— Адам, ну прояви же сострадание, — протянула Женевьев. — Джентльменам необходима моя помощь.

Пикерман и Стипл дружно закивали. «Словно пара индюков, которые что-то склевывают с земли!» — подумала девушка и отвернулась, пряча невольную улыбку.

— Если они скажут правду, люди все поймут, — возразил Адам.

— Да как только мы заикнемся, что Руби не приехала нас сразу вздернут! — вскричал Стипл.

— Разве в Грэмби нет шерифа? — спросила Женевьев.

— Есть-то он есть, мисс, — ответил Пикерман, — но сегодня он уехал в Миддлтон, как только услышал, что ограбили тамошний банк. Вообще-то его помощь не очень нужна, потому что три федеральных представителя уже на пути в Миддлтон. Они быстренько поймают грабителей.

— Но Миддлтон в двух часах езды отсюда, и к тому времени когда шериф вернется, мы уже будем висеть на деревьях, — заметил Стипл.

— Кажется, вы говорили, что уже собрали деньги за билеты? — спросил Адам.

— Точно, — ответил Стипл.

— Ну так верните их, — спокойно сказал Адам. Услышав такое предложение, Эрнест и Гарри остолбенели.

— Мы не можем, — сказал наконец Пикерман.

— Тогда это будет уже не бизнес; — нервно добавил Стипл и, повернувшись к девушке, заискивающе спросил: — Мисс Женевьев, у вас, случайно, нет с собой хорошенького маленького платьица, чтобы выйти в нем на сцену?

Она улыбнулась:

— Найдется.

Глава 9

Женевьев имела в виду свое самое любимое платье, в котором ходила в церковь, — цвета, только что сбитого масла. К нему она надела подходящую по цвету широкополую шляпу, короткие перчатки и ботинки. Платье было с длинными рукавами, подол прикрывал лодыжки, вырез доходил до самого горла, так что Адам остался вполне доволен. Однако его раздражало, что Женевьев увидят в таком пышном воскресном наряде, как , впрочем, и Стипла с Пикерманом, правда, по другой причине — они сочли платье слишком целомудренным и вертелись вокруг девушки, уговаривая надеть что-нибудь другое.

Адам настоял на том, чтобы остановиться в меблированных комнатах за городом, и уже не было времени возвращаться и переодеваться, поэтому Женевьев быстро закончила свой туалет в кладовке Стипла за сценой. Вход охранял Пикерман. Адам и Стипл ждали ее возле сцене. Когда она вышла и спросила Адама, хорошо ли выглядит, тот мрачно сказал, что она неимоверно разожжет аппетит мужской части населения Грэмби. Когда же Стипл принялся умолять девушку хотя бы закатать рукава, Адам быстро шагнул вперед, поднял подбородок Женевьев и застегнул две верхние пуговицы.

Женевьев чувствовала, что он не на шутку сердит; Адам же чувствовал, что она крайне взволнованна.

— Отступать слишком поздно, — прошептал он. Она придвинулась к нему ближе и попыталась улыбнуться.

— Я немного нервничаю, — призналась девушка. Адам обнял ее и ободряюще погладил по плечу.

— Давай уйдем. Тебе нечего делать в салуне. Ты слишком утонченна для такого места.

Женевьев очень понравились его слова.

— Я? — наивно переспросила она, втайне желая, чтобы он их повторил.

— Пойдем, — настойчиво произнес Адам.

— Но целых тридцать долларов! — напомнила Женевьев. — Я могла бы вернуть тебе долг.

— Ты мне ничего не должна.

— Но ведь я вынудила тебя дать денег семейству Медоуз. Ты забыл?

Он наклонился ниже, чтобы расслышать ее шепот, заглушаемый криками, несущимися из зала.

— Ты не смогла бы заставить меня сделать что-то, чего бы я сам не захотел.

— Во имя всего святого, сейчас не время для нежного перешептывания. Мы в таком положении! — завопил Стипл.

— Зрители волнуются… — заметила Женевьев.

— Это не зрители, а сброд, — бросил Адам.

Стипл схватил девушку за руку.

— Раз он не хочет отвести тебя куда надо, то я сделаю эго сам.

Он оттащил Женевьев от Адама и вместе с ней устремился к левой стороне сцены, закрытой красным бархатным занавесом. Сначала девушка упиралась, потом перестала. Стипл что-то говорил ей, но она была в такой панике, что даже не понимала смысла его слов.

В салуне стоял оглушительный шум. Только гордость удерживала Женевьев от сильнейшего желания подхватить юбки и убежать отсюда как можно дальше — раз она дала обещание, то обязана его выполнить.

Она попыталась выглянуть из-за занавеса и посмотреть на будущих зрителей. Стипл заметил и кинулся к ней, дабы не позволить этого.

Ураган в салуне достиг апогея. Все как один скандировали имя Руби Лейт Даймонд, топали ногами и барабанили кулаками по столам. Аккомпанементом этой ужасающей какофонии служил звон осколков от бутылок, которые «почтенная публика» разбивала о стены и швыряла на сцену.

— Они… такие нетерпеливые, — проговорила Женевьев, услышав дикие вопли: «Руби!.. Руби!.. Руби!..»

— Ты все еще не сказал им, что эта чертовка Руби не приехала? — прорычал угрожающе Адам.

— Сейчас выйду. Сейчас скажу!.. — торопливо закивал Стипл. Потом повернулся к Женевьев: — Как только я тебя представлю, оркестр заиграет, и ты выйдешь.

— Погодите! — крикнула девушка, видя, что он собирается уйти. — А что они будут играть?

Стипл улыбнулся:

— Да кто их знает! Элвин забренчит на пианино, потом запилят два скрипача, которых я нанял…

— Но какую песню они станут играть?

— А это важно, что ли?

— Да, — сказала она и запнулась. Стипл похлопал ее по руке.

— Все будет прекрасно, — пообещал он.

В животе у Женевьев похолодело. Она подумала, что, наверное, позеленела от страха. Девушка осторожно посмотрела в щелку и в ужасе отшатнулась, мгновенно пожалев о своей затее: в салуне творилось что-то невообразимое, а двое изрядно подвыпивших зрителей перевесились через балкон, отхлебывая прямо из бутылок, и рассматривали собравшихся.

Женевьев поспешно отпрыгнула в глубь сцены и подошла к Адаму.

— О Боже! — прошептала она и прижалась к его груди.

Адам был крайне огорчен. Ну почему Женевьев так упряма? Неужели она не понимает — как только все эти разнузданные типы в салуне услышат, что Руби не приехала, они разнесут заведение в щепки!

— Ты все еще собираешься совершить эту глупость? — с укоризной спросил он.

Не успела она ответить, как подскочил Пикерман.

— Ты бы лучше вышел к ним, — задыхаясь, сказал он Стиплу. — Фаргус уже качается на твоей люстре, а Гарри пытается набросить на него лассо. Они надрались в стельку.

Адам потянулся через плечо Женевьев и схватил Стипла за воротник.

— Если хоть кто-то приблизится к ней, я пущу в него пулю. Ясно?

Стипл энергично закивал и, отодвинув занавес, вышел на сцену. Женевьев затаила дыхание, в ужасе ожидая реакции зрителей, которые сейчас узнают, что не увидят вожделенной Руби Лейт Даймонд.

Стипл сложил ладони вместе, призывая к тишине. Наконец все угомонились. Фаргус отцепился от люстры и уселся на стол, косоглазый Гарри бросил лассо, плюхнулся рядом с приятелем и громко рыгнул. Раздался хохот, но, как только Стипл начал говорить, тут же стих.

— Итак, друзья, я вам обещал, что мисс Руби Лейт Даймонд даст сегодня представление…

Он внезапно умолк. Зрители подались вперед и с горящими глазами ожидали продолжения. Стипл молчал целую минуту. Он просто стоял в центре сцены, переминаясь с ноги на ногу, улыбаясь сидящим в салуне мужчинам и щурясь. Они щурились в ответ. Секунды шли… Единственным звуком, нарушавшим тишину, был скрип новых ботинок Стипла.

Вскоре собравшиеся начали проявлять явное нетерпение. Сзади раздалось сначала бормотание, затем громкий ропот, который волной покатился вперед, неумолимо превращаясь в оглушительный рев.

Как только Фаргус снова повернулся к люстре, а его приятель взялся за лассо, лицо Стипла расплылось в медленной хитрой улыбке.

— Да, я обещал вам Руби Лейт Даймонд. Вот она! Встречайте!

Сияя, он сделал низкий поклон в сторону занавеса и дал Элвину сигнал начинать. Потом он молнией пронесся по сцене и скрылся за занавесом, чтобы не видеть реакции зрителей.

Пикерман впечатал тридцать долларов в большую ладонь Адама, с жалостью посмотрел на Женевьев и стал искать место, где бы спрятаться.

— Повторяю: я пристрелю любого сукина сына… — начал было Адам, но Женевьев прервала его.

— Кажется, это будет очень интересное приключение, — прошептала она.

Женевьев расправила плечи, широко улыбнулась и вышла на сцену.

Адам двинулся следом. Он встал, чтобы его увидели все, затем медленно поднял ружье, положил палец на спусковой крючок и навел ствол в середину толпы. Намек был достаточно прозрачным. Первый, кто посмеет сказать хоть слово, что Женевьев не Руби, получит пулю. Лицо Адама от ярости словно превратилось в свирепую каменную маску.

Но во всех этих предосторожностях не было никакой нужды.

Женевьев выпустила из них дух одним своим появлением. Ее воскресный наряд настолько ошеломил всех, что они буквально лишились дара речи и смотрели на нее разинув рот. Элвин перестал играть на пианино, скрипачи опустили смычки и, как и все остальные в салуне, открыли рот, во все глаза глядя на стоящую на сцене девушку.

Жепевьев, донельзя взволнованная, в отчаянии думала, что кое в какие приключения пускаться не стоит. Она просто сумасшедшая, если ввязалась в такое дело. Адам был совершенно прав: это невероятная и небезопасная глупость.

Почувствовав, что не выдержит, она сделала невольное движение, чтобы убежать, но увидела Адама, стоящего недалеко от нее на сцене с ружьем наперевес, и его неузнаваемо изменившееся, устрашающее лицо.

Он никому не позволит ее обидеть, это ясно. Женевьев улыбнулась еще шире и снова повернулась к посетителям салуна. Колени ее дрожали, в животе от ужаса урчало, горло перехватило, но сознание того, что Адам защитит ее, поддерживало Женевьев.

Неудивительно, что она полюбила этого человека!"

Тут девушка уловила какой-то отвратительный запах и поняла, что это греховное зловоние виски. Оглядев салун, она заметила валявшиеся повсюду пустые литровые бутылки — и на полу, и на столах.

Они все пьяны! Какой стыд! Внезапно Женевьев почувствовала отвращение и гнев. Она еще будет нервничать из-за этих типов?

Наконец зрители оправились от первого потрясения. Некоторые уже улыбались ей в ответ, но большинство смотрели хмуро, почти угрожающе, сразу поняв, что она вовсе не та, кого они ожидали. Но прежде чем кто-то начал уличать Стипла в обмане, в том, что он подсунул им вместо Руби кого-то другого, Женевьев запела — и с этой секунды полностью подчинила их себе. Адам в жизни не поверил бы, если б не видел собственными глазами: через несколько мгновений все пьяное сборище разразилось рыданиями.

Женевьев выбрала одно из церковных песнопений — «Придите, грешники, придите, нищие и нуждающиеся», самое подходящее для этой аудитории. Ее голос, удивительно красивого тембра, богатый и глубокий, успокоил и усмирил зверя, сидевшего внутри каждого из этих видавших виды мужчин. Они вслушивались в слова и низко опускали голову. Некоторые даже отодвигали в сторону стаканы с виски. Многие вынули из карманов носовые платки и вытирали слезы.

Когда Женевьев допела, плакали все. Адам отошел в тень и опустил ружье. Его душил смех — настолько неожиданной была реакция пьяной публики, — но он удержался, опасаясь испортить настроение зрителей. Адам понял, почему Женевьев выбрала именно эту песню. Она хотела пристыдить их. И она добилась своего.

Вторая песня называлась «Моя святая мать, надейся на Меня». Она потрясла слушателей еще больше. Когда Женевьев закончила третий куплет, один разрыдался так громко, что приятелям пришлось успокаивать его.

Стипл запаниковал, и было с чего: никто не покупал и не пил его дорогостоящего алкоголя. Он подвинулся поближе к Женевьев, желая привлечь ее внимание, и, когда она взглянула на него, начал делать знаки, призывая ее потанцевать.

Адам не выдержал и засмеялся. Женевьев обаятельно улыбнулась Стиплу и запела о смерти и об отпущении грехов всем увидевшим свет в конце пути и изменившим свою жизнь. Адам заподозрил, что она сама сочиняет слова, потому как рифмы в этой песне не было, но, кроме него, никто ничего не заметил.

Стипл готов был рвать на себе волосы, его охватило отчаяние. Он терпел огромные убытки, и все из-за этой мисс Женевьев. С помощью уморительной мимики он пытался заставить ее спеть что-нибудь погорячее, побравурнее, но безуспешно.

Она не обращала на него никакого внимания и продолжала вгонять салун в тоску и раскаяние. Один из слушателей, всхлипывая, попросил, чтобы она снова спела песню про маму. Стипл в ужасе затряс головой, но Женевьев не могла не выполнить столь трогательной просьбы, и бедняга смирился.

Когда она закончила, все хлопали и плакали. Гарри Стипл, неожиданно для самого себя и к вящему своему негодованию, тоже разразился слезами.

В горле у Женевьев першило, дыхание перехватывало… Она решила спеть еще одну, последнюю, песню и потом уйти. Девушка вложила всю душу в эту сладостную духовную песню. Это была любимая песня ее отца. Она так понравилась слушателям, что они топали ногами и что есть силы хлопали в ладоши.

Взяв самую высокую ноту в последнем стихе, Женевьев случайно взглянула на открывшуюся дверь салуна и вздрогнула, увидев, как внутрь протиснулись трое мужчин.

Один из них был Эзекиел Джонс.

Женевьев похолодела. Ее голос замер так резко, будто кто-то разрезал его лезвием бритвы. Взгляд снова метнулся на Эзекиела, и девушка почувствовала себя в западне. Она уставилась в его пылающие дьявольским огнем глаза и не находила в себе сил не то что повернуться и уйти, но даже пошевелиться — страх парализовал ее, словно кролика, на которого смотрит змея. Казалось, прошла целая вечность. Женевьев непроизвольно сжала кулаки, но по-прежнему могла только стоять и смотреть, как Эзекиел медленно прокладывает себе дорогу сквозь толпу. «Бежать, бежать!» — билось в голове Женевьев, и, выйдя наконец из оцепенения, она рванулась к Адаму, но вдруг остановилась.

Он увидел в ее глазах панику, шагнул к ней и поднял ружье, сверля взглядом толпу, чтобы отыскать скрытую угрозу.

Нет, она не должна искать у него защиты. Она не имеет права подвергать его такой опасности. Эти проклятые койоты догнали ее, а он, несомненно, попытается сделать все, чтобы ее защитить. Женевьев была уверена, что Эзекиел способен уничтожить его. Нет-нет, она не может рисковать жизнью Адама!

Задрожав, девушка бросилась бежать. Ее шляпа слетела и упала на сцену. Стоявший неподалеку Стипл попытался было схватить Женевьев, когда та проносилась мимо, но она оказалась проворнее, и он так и остался стоять с разинутым ртом.

Дорожная сумка Женевьев лежала на стуле рядом с клозетом. Она схватила ее и выбежала через заднюю дверь в переулок, повернула раз, потом другой, пытаясь вспомнить дорогу к конюшне.

Она слышала, как Адам, рванув дверь, зовет ее, на мгновение заколебалась, но тут же завернула за угол и скрылась. Адам, уверенный, что Женевьев побежала в конюшню, намереваясь вскочить на лошадь и умчаться из города, побежал за ней, но, услышав, как позади звякнул звонок открывшейся двери салуна, быстро прыгнул в тень за груду корзин.

Кто-то из толпы в салуне насмерть перепугал Женевьев, и Адам хотел выяснить, кто и почему. Он не волновался, что девушка убежит от него: даже если она уедет из города, он ее догонит — ночь лунная, и найти Женевьев будет нетрудно.

Очень скоро его терпение было вознаграждено. Три самых мерзких типа, которых ему когда-либо доводилось видеть, неспешно проследовали мимо. Двое — массивные и неповоротливые — наверняка были наняты третьим — невысоким мужчиной, шедшим за ними и одетым как государственный деятель на похоронах. Когда он остановился у входа в переулок, чтобы закурить сигару, они тоже встали, поджидая его.

— Вы хотите, чтобы я погнался за ней, преподобный? — спросил самый высокий.

— Незачем, — ответил преподобный с акцентом, тягучим, как южный кленовый сироп. — На сей раз эта сука от меня не скроется, — протянул он нараспев. — Я ведь уже говорил тебе, Херман: Господь укажет мне путь.

— Да, преподобный, вы это говорили мне, — согласился Херман.

Он передвинулся, и в лунном свете Адам хорошо рассмотрел его лицо: нависший над бровями низкий лоб, кривой нос, несомненно, не раз сломанный в драках, отвратительные шрамы на щеках явно были результатом поножовщины. Напарник Хермана мало чем отличался от него.

— Что мне и Льюису с ней сделать, если она откажется к вам вернуться? — спросил Херман.

— Может, отделать ее как следует? — шагнув вперед, нетерпеливо предложил Льюис.

— Этого-то я и жду, — проблеял преподобный. — Идите, мальчики. И помните: Господь помогает тому, кто помогает себе сам.

Он кивнул приспешникам, отошел и свернул в боковую улочку.

Адам бесшумно миновал салун и гостиницу, но потом свернул и почти наполовину сократил путь до конюшни.

Он тихонько скользнул внутрь и запер за собой двери. Он услышал Женевьев раньше, чем увидел ее: пытаясь оседлать кобылу, она тяжело дышала.

— Убегаешь от кого-то? — спросил Адам.

Она подпрыгнула, взвизгнула и начала испуганно озираться, пока наконец не поняла, что, Адам у нее за спиной. Женевьев казалось, что от страха ее сердце разорвется.

— Ты испугал меня… — переведя дыхание, сдавленным шепотом проговорила она.

— Ты и так была напугана.

Он мягко взял ее за плечи и отодвинул в сторону, чтобы оседлать ее кобылу. Он работал быстро и спокойно.

Женевьев подняла с земли свою свернутую дорожную постель и молча стояла, ожидая, что он потребует объяснений.

Но Адам ни о чем ее не спрашивал. Закончив, он повернулся к Женевьев, увидел скатку с постелью и предложил оставить ее здесь.

— О Господи, нет! — выкрикнула она. — Лучше привяжи ее к седлу.

Адам вошел в соседнее стойло и быстро оседлал своего жеребца. Женевьев пошла за ним, держа постель в руках.

— Ты не можешь ехать со мной, — решительно заявила она.

— Я так не думаю, — жестко ответил Адам, и девушка поняла, что он не собирается уступать.

— Пожалуйста, послушай меня. Ты серьезно рискуешь, если поедешь со мной.

— А ты?

— Я не хочу, чтобы ты сопровождал меня, — сделав вид, что не слышала вопроса, упорно настаивала она.

— Очень плохо.

— Адам, пожалуйста, прошу тебя, уезжай!..

— Нет, — отрезал он. — Мы поедем вместе. Я беспокоюсь о тебе. Стоит оставить тебя одну на несколько минут, как с тобой что-нибудь происходит. Разве я не прав, Женевьев?

Она опустила голову.

— Я знаю, ты сердишься на меня.

— Нет, не сержусь, — ответил он. — Я изгнал гнев. Женевьев хотела что-то ответить ему, но Адам вдруг предостерегающе поднял руку. Кто-то с силой толкал Дверь конюшни. Женевьев повернулась, но Адам быстро сгреб ее обеими руками и без всяких церемоний затолкал в угол стойла. Потом схватил ружье, взвел курок и стал ждать.

Двери с треском открылись, и в конюшню ворвался Херман, а за ним Льюис. Они кинулись в разные стороны и скрылись в тени.

Эзекиел Джонс вплыл следом.

— Как здесь темно! Где ты прячешься, девочка? Я знаю, что ты здесь. Может, мне засветить фонарь и поискать тебя? Я любил поиграть в прятки, когда был молодым парнем.

Адам чувствовал, как дрожит Женевьев. Она попыталась выбраться из-за его спины, но он еще теснее зажал ее в угол. Он был полон решимости защитить девушку даже помимо ее воли и, когда она шепотом попросила его поберечь себя, н покачал головой. Адам не мог повернуться к ней, так как не спускал глаз с приспешников Эзекиела, которые медленно и упорно обыскивали конюшню — стойло за стойлом.

Они подходили все ближе. Эзекиел ждал возле двери.

— Выходи, выходи, ты ведь здесь, — тянул он. — Боишься Ли ты, девочка? Конечно, боишься. Никто не остановит Эзекиела Джонса, он исполнит волю Господа и покарает тебя.

— Нам надо посветить вот тут, — крикнул Льюис.

Преподобный зажег фитиль. Раздалось шипение, громкое, как внезапный взрыв в тишине. Свет фонаря заметался — Эзекиел запирал дверь конюшни.

— Не хочу, чтобы кто-нибудь явился сюда и побеспокоил нас. И не хочу, чтобы ты снова удрала от меня, мисс Женевьев. Надо бы проверить, нет ли здесь окна, через которое ты можешь ускользнуть…

Херман упорно обследовал соседнее стойло и вдруг остановился, натолкнувшись взглядом на взгляд Женевьев. Она хотела предупредить, но крик замер у нее в горле. Впрочем, Адам увидел Хермана одновременно с ней и оказался проворнее головореза. Прикладом ружья он ударил его по голове. Херман ошалело посмотрел на него, потом закрыл глаза и повалился на землю.

Прибежавший на шум Льюис резко остановился и замер, увидев направленный на него ствол.

Эзекиел по проходу подошел к своему наемнику. Лицо Джонса окаменело, когда он увидел Адама, но тут же осветилось фальшивой улыбкой.

— Кто вы, мистер?

— Не важно, — заявил Адам. — Считай, что я имею отношение к делам девушки, за которой ты гонишься, но я не собираюсь с тобой ссориться. Если ты отдашь ее мне, то можешь убраться отсюда, и я ничего тебе не сделаю.

— Я никуда не собираюсь идти, и ты никогда ее не получишь.

— Тем хуже для тебя.

— Ничего подобного.

Взгляд Эзекиела, устремленный на Адама, сверкал неприкрытой ненавистью. Когда преподобный снова заговорил, из его голоса исчезли интонации джентльмена:

— Ты покрываешь преступницу и грешницу. Она завлекла тебя обманом?

Женевьев прижалась к Адаму.

— Это ты преступник, а не я! — выкрикнула она.

— Кокотка! — ткнув пальцем в ее сторону, заорал Джонс.

— Что ты сказал? — ледяным тоном переспросил Адам. — И вообще что тебе надо от Женевьев?

Эзекиел надулся как петух. Он заложил руку за борт жакета и горделиво выпрямился, словно позировал для портрета.

— Я преподобный Эзекиел Джонс, — важно объявил он. — У этой особы есть кое-что, принадлежащее только мне.

— Нет у меня ничего твоего!

— Господь покарает тебя за ложь, девочка.

— Да как ты смеешь называть себя проповедником? Ты просто мелкий воришка.

— Моя дорогая, во мне нет ничего мелкого.

Он снова посмотрел на Адама, лицо его приняло покаянное выражение.

— Подобно святому Павлу я тоже немало грешил перед тем, как мне был указан свет истины, — смиренно произнес он и вдруг, побагровев от ярости, прорычал: — Верни мне мои деньги!

— Нет у меня твоих денег! — в бешенстве крикнула Женевьев.

Льюис шагнул вперед. Адам предупреждающе выстрелил прямо перед ним в землю. Физиономия негодяя мгновенно покрылась пылью. Он подпрыгнул и едва не сбил с ног Эзекиела.

— Она украла у меня четыре тысячи долларов! — небрежно оттолкнув Льюиса, взвизгнул тот.

— Нет, — настаивала Женевьев. — Я не брала у тебя никаких денег.

— Лжешь! — взревел Эзекиел.

— Адам, ты ведь мне веришь, правда?

— Ты слышал, что сказала леди? Она не станет лгать. Теперь проваливай отсюда, иначе я потеряю терпение и пущу пулю в твой тощий зад.

Эзекиел не двинулся с места.

— Ты слеп, ты поддался ее чарам и не видишь правды! Говорю тебе, она кокотка, и если ты меня не послушаешь, гореть тебе в аду.

— Почему бы не обратиться в суд и позволить шерифу решить, кто из вас говорит правду? — предложил Адам.

— Нет! — выпалил Эзекиел. — Незачем сюда впутывать суд.

— Почему?

— У меня слишком пестрое прошлое, оно все еще гонится за мной, — с видом раскаявшейся овечки признался проповедник. — Иначе я, конечно же, пошел бы к шерифу. Клянусь Богом, пошел бы.

— Катись отсюда, — брезгливо бросил Адам.

— Я это так не оставлю, — прошипел Эзекиел, поворачиваясь к выходу.

Лыоис попытался подойти к приятелю, все еще лежавшему без сознания на полу в соседнем стойле, но Адам не позволил.

— Оставь его и проваливай! — велел он.

Эзекиел открыл дверь конюшни.

— Я все равно доберусь до тебя, девчонка, — процедил он сквозь зубы. — Я знаю, куда ты направляешься, и говорю тебе: ты никогда туда не попадешь. Судный день наступает.

И он пропал в темноте ночи. Лыоис исчез следом. Обессиленная Женевьев облегченно вздохнула и привалилась к стене.

Адам не позволил ей расслабиться:

— Мы должны уехать отсюда прежде, чем они приготовят засаду. Поспеши, Женевьев. О черт, что ты делаешь?

Она бросилась к нему на шею и разразилась слезами.

— Спасибо, что ты поверил мне.

Он обнял ее, наклонился, поцеловал в лоб и тут же неловко отстранился.

— Пойдем, дорогая.

Она вытерла слезы тыльной стороной ладони и стояла, улыбаясь ему и удивленно глядя прямо в глаза.

— А теперь что? — грубовато спросил он.

— Ты назвал меня «дорогая», — заикаясь пролепетала она.

— Да, назвал. Ну, пошли… Пошли, пошли скорее! Он попытался посадить ее в седло.

— Моя постель! — воскликнула Женевьев.

Она огляделась и, увидев скатку в углу стойла, хотела ее поднять, но не успела — Адам уже схватил сверток и закинул его за седло.

Весь похолодев, он недоверчиво уставился на стодолларовую бумажку, которая выпала из скатки и, медленно кружась, приземлилась у его ног.

Несколько секунд он оторопело смотрел на банкноту, затем наклонился и поднял ее.

Адам не сказал ни слова, он лишь с любопытством посмотрел на постельную скатку. Прежде чем Женевьев догадалась, что он хочет делать, Адам развязал веревку, обмотанную вокруг постели, и раскрыл.

Сотни банкнот дождем посыпались к его ногам. Адам почти не сомневался в том, какова их общая сумма, но на всякий случай решил уточнить.

— Четыре тысячи? — спокойно спросил он, пристально глядя на Женевьев.

Она покачала головой:

— Около пяти. Четыре тысячи семьсот три доллара.

— Деньги Эзекиела, насколько я понимаю? — От сдерживаемого гнева лицо его стало серым.

Однако Женевьев отнюдь не выглядела виноватой, на лице ее не было и тени сожаления или волнения.

— Не хочешь ли объяснить, каким образом они к тебе попали? — любезно осведомился Адам.

Она скрестила руки на груди.

— Я не крала денег Эзекиела.

Он поглядел на лежащую перед ним несомненную улику и отступил в сторону.

— Адам!

— Что?

— Ты должен мне верить.

Глава 10

С той минуты как он встретил Женевьев, она только и делала, что лгала — по крайней мере, такое создавалось впечатление, — и у Адама не было абсолютно никакой причины верить ей сейчас. Но несмотря ни на что, Адам Клейборн верил Женевьев Перри.

Если она не воровка, то должно быть какое-то логическое объяснение несомненному факту, что у нее находятся деньги, за которыми охотится Эзекиел Джонс. И он, Адам, хочет услышать это объяснение из ее собственных уст.

Он не произнес ни слова, пока они не разбили лагерь милях в двенадцати к югу от Грэмби. Адам попросил девушку последить за костром, а сам отправился посмотреть, нет ли поблизости их преследователей. К тому времени когда он возвратился, она уже развернула постель, а на огне варился в котелке кофе.

Женевьев ждала, пока Адам расседлает лошадей и поужинает, чтобы поговорить на неприятную для них обоих тему.

— По-моему, не слишком надежно хранить деньги в сумке: Эзекиел, несомненно, прежде всего примется искать именно там, — вполголоса сказала она.

— Одна надежда, что он не доберется до нее и не заглянет, — ответил Адам, вспомнив, что положил сумку рядом с постельной скаткой. — Куда ты дела деньги? — удивленно спросил он, увидев, что сумка исчезла.

Девушка указала на валун футах в двадцати от нее.

— Я спрятала сумку в кустах за камнем.

Адам сел рядом с ней и подкинул сучьев в огонь. Женевьев предложила ему яблоко и, когда он отрицательно покачал головой, положила его себе на колени.

— Тебе удалось выяснить, преследует нас Эзекиел или нет?

— Судя по всему, он на время вынужден был отказаться от этой затеи, — ответил Адам. — Облака сильно сгустились, и если даже он собирается продолжить погоню, то в такой темноте не разглядит наших следов.

— Не заметит ли он дым от костра?

— Сквозь такой туман? Вряд ли.

— Почему здесь так влажно?

— Мы недалеко от Джанипер-Фоллз, — пояснил Адам. — Женевьев, о чем ты думала, когда тащила с собой эти деньги? Да еще оставила их в конюшне.

— Никому и в голову бы не пришло позариться на старую постель, — сказала она. — Там они были в большей безопасности, чем в салуне.

Адам пытался говорить сдержанно.

— Думаю, тебе следует объяснить мне, каким образом попали к тебе деньги Эзекиела, если ты утверждаешь, что не брала их, — стараясь говорить сдержанно, произнес Адам.

— О, на самом-то деле я стянула деньги у него.

Адам открыл рот.

— Что-о?!

Она успокаивающе положила руку ему на колено.

— Не сходи с ума, пока не выслушаешь до конца. Да, я взяла деньги у проповедника, но они никогда ему не принадлежали. Можешь считать, что я украла их у вора. Да, именно так и есть, точнее не скажешь, — кивнула она.

— Давай-ка с самого начала и по порядку.

— Ненавижу, когда ты мне приказываешь!

— Я слушаю, Женевьев.

Его нетерпение раздражало девушку. Она кинула яблоко обратно в мешок и сложила руки на коленях.

— Я говорила тебе, что ходила в ту же самую церковь, что и твоя мама, и пела в хоре, — начала она. — Один раз в году, на Вербное воскресенье, прихожане выбирают проповедника для чтения проповеди. Однажды выбрали преподобного Томаса Керримана. Он попросил у нас помощи, сказав, что намерен везти в Канзас большую группу семей, которые хотят присоединиться к тамошним поселенцам. Эти люди оказались в очень тяжелом положении, Адам. У них не было ничего — ни денег, пи одежды, ни еды, — только одно желание: начать новую жизнь. Преподобный Керриман был их Моисеем.

— Он похож на Эзекиела Джонса?

— О нет, полная противоположность! Я знала Томаса еще до того, как он стал проповедником, — мы росли в одном приходе, и знаю достоверно, что он честный и порядочный человек. Он никогда бы никого не обманул.

— Так что же случилось?

— Эзекиел тоже был там. Он вышел вперед и пообещал Керриману помочь. Он указал на хор и сказал, что если его участники согласны, то он повезет нас по городам: мы будем петь, а все пожертвования тюйдут на дело Керримана. Эзекиел заявил, что мой голос гарантирует крупные пожертвования. — Она смущенно кашлянула.

— У тебя действительно красивый голос, Жеиевьев, — похвалил Адам.

— Спасибо, — ответила девушка. — Мой отец, говорил, что Бог каждому дает какой-нибудь талант и только от нас зависит, во зло или во благо мы его обращаем. Раньше я не понимала, что это значит. А теперь поняла.

— На примере Эзекиела?

— Нет, самой, себя. Я позволила ему вскружить мне голову уверениями в моей исключительности. Я любила выходить и солировать, Адам, я стала мечтать об известности и успехе! Я гордилась собой, а он все опутывал и опутывал меня паутиной лести. Мне так стыдно! Я вела себя как испорченный ребенок, — печально сказала девушка. — Я стала высокомерной и заносчивой, и очень скоро у меня осталась единственная подруга в хоре — Лотти.

— Та, которая послала тебе телеграмму?

— Да, — ответила Женевьев.

— Понятно… — неопределенно протянул Адам. — Итак, вы поехали по городам, пели и собирали деньги.

— Верно. — Женевьев вздохнула. — Эзекиел становился все требовательнее, мне не разрешалось даже никуда выходить с подругой. Он нанял людей следить за мной…

— Льюиса и Хермана?

Женевьев кивнула.

— Эзекиел сказал, что они будут меня защищать, если понадобится, но я боялась их больше, чем тех, от которых они якобы должны были меня защищать. Я все еще упрямо стремилась к своей мечте стать известной певицей, но потом кое-что произошло, и я поняла, какую пустую и мелочную жизнь вела.

— И что же случилось?

— Умерла моя мать, а я узнала об этом лишь через две недели после похорон. Мы пели в Бирмингеме, и одна из маминых подруг приехала туда, чтобы сообщить мне это печальное известие. Оказалось, что она послала Эзекиелу телеграмму, когда маме стало совсем плохо, но он скрыл это от меня. Никогда не прощу ни его, ни себя!

— Но если ты не знала…

— По его вине. Но и по своей тоже, — прошептала она. — Я должна была чаще приезжать и видеться с мамой, но, увлеченная своей мечтой, забыла о том, что для любого человека самое главное в жизни —семья.

— Эзекиел разрешил тебе уехать?

— Нет, но я все же сумела вырваться и побывала на могиле матери.

Он обнял ее за плечи и привлек к себе.

— А что с твоим отцом?

— Он умер за год до смерти мамы. — Женевьев тяжело вздохнула.

— Теперь я понимаю, почему ты так стремишься в Париж: единственный, кто у тебя остался из родных, — это дедушка. Да?

— Я… я не совсем точно сказала тебе насчет дедушки. Он в Париже, но…

— Но?

— Он давно умер. Я собираюсь туда, чтобы почтить его память.

— Почему ты хотела, чтобы я думал, будто он жив?

Она виновато посмотрела на него.

— Иначе бы ты узнал, что я совсем одна на свете, принялся бы жалеть меня, а мне не нужна жалость.

Увидев в глазах Адама нескрываемую нежность, девушка почувствовала непреодолимое желание свернуться клубочком у него на коленях и тесно прижаться к его груди. Чтобы удержаться от соблазна, Женевьев отодвинулась и сказала:

— Одиноких людей очень много, поэтому перестань смотреть на меня… такими глазами. Ты хочешь дослушать до конца или нет?

— Да, я хочу дослушать до конца.

Адам ласково погладил ее по руке. Ей так не хотелось, чтобы он убирал ладонь, но, как только она об этом подумала, он снова положил свою руку на колени.

— Получив известие о смерти матери, я решила ехать домой, и Эзекиел стал запирать меня в комнате. Я слышала, как он говорил Льюису, что я его кусок хлеба. Это было ужасное время! Смерть мамы все перевернула во мне. Я поняла, что моя мечта — совершеннейшая глупость. Я больше не хотела ни славы, ни успеха. Я подумала об отце, вспомнила его слова о том, что талант можно направить во благо и во зло, и сделала выбор: решила петь за деньги только тогда, когда не будет выхода.

— Ты пела в салуне за деньги.

— Да, но вовсе не для того, чтобы потешить свое тщеславие. И потом я пела только гимны. Нам нужны были деньги на еду и на кров.

— У тебя почти пять тысяч долларов, — напомнил он.

— Но это не мои деньги… Они принадлежат преподобному Корриману и семьям, которых он везет на поселение.

Адам кивнул, он все понял.

— Расскажи, как тебе удалось забрать деньги у Эзекиела.

— Однажды днем, когда мы были в Новом Орлеане, я сидела в саду.

— Где были твои охранники?

— В тот день за мной следил Лыоис. Я дала ему запереть себя в комнате, а потом осторожно выбралась через окно и убежала в сад при церковном дворике. Так вот, я слышала, как Эзекиел хвастался, что он собрал больше четырех тысяч долларов и ни цента не думает отдавать Томасу Керриману.

— И что на это ответил Томас?

— Он пригрозил обратиться к властям. Эзекиел рассвирепел. Он заорал, что убьет Томаса, если тот скажет кому-нибудь хоть слово, что ему уже случалось убивать и ему это раз плюнуть. Тут выскочили Лыоис и Херман, напали на Томаса и повалили на землю, а потом Эзекиел подбежал и принялся пинать его ногами. От испуга я даже не могла закричать. Опомнившись, я бросилась было разнимать их, но, к счастью, подоспели другие. Лыоис и Херман удрали, а Эзекиел, высокомерный, как всегда, спокойно повернулся и не спеша пошел к церкви.

— Тогда ты и решила забрать у него деньги?

— Да. Я пошла в его комнату и нашла их под матрасом. Глупец, он спал на них каждую ночь! Я положила деньги в сумку и сбежала.

— В Роуз-Хилл?

— Нет. Томаса забрали в больницу, поэтому я некоторое время скрывалась в Новом Орлеане, ожидая, когда он выйдет оттуда, чтобы передать ему деньги. Я не посмела навестить Томаса, опасаясь, что за ним следят люди Эзекиела, Но наконец я набралась храбрости, прокралась ночью в больницу и узнала, что Керриман уже уехал в Канзас.

— Именно туда ты и направляешься?

— Да, — ответила Женевьев. — Из Нового Орлеана я собиралась прямиком отправиться на поселение в Канзасе, но меня беспокоил Эзекиел. Ведь я стала невольной свидетельницей его гнусного нападения со своими подручными на Томаса, видела, как Керримаиа били,и он наверняка догадался, что деньги взяла именно я, и понял, с какой целью. Я боялась погони, мне совсем не улыбалось попасть в засаду.

— Поэтому ты и приехала в Роуз-Хилл?

— Я думала спрятаться на ранчо хоть па время, так как была абсолютно уверена, что там Эзекиел не станет меня искать.

— Господи, ну почему ты не рассказала мне все, когда мы сидели в библиотеке?

— Я не хотела тебя втягивать во все эти дела. Мои заботы — это мои заботы, и я должна сама с ними справляться. И потом: поведай я тебе о своих трудностях, ты непременно настоял бы на том, чтобы я отдала тебе деньги Томаса на хранение.

— Точно, — согласился Адам.

— Ну вот видишь. Я не хотела подвергать твою жизнь опасности и не хотела, чтобы кто-то другой отдал деньги Томасу. Он должен был знать, что я не заодно с Эзекиелом. Для меня это очень важно.

— Уверен, что он это и так знает.

— Я обязательно скажу Керриману, как мне жаль, что я оказалась такой слепой! Эзекиел ведь не отступится от своего, как ты думаешь?

— Это верно. Да за пять тысяч долларов он любому глотку перегрызет!

— Можешь мне кое-что пообещать? — Она заглянула ему в глаза. — Если со мной, не дай Господи, что-нибудь случится или мы вынуждены будем разделиться, ты отвезешь деньги Томасу?

— Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Адам, эти деньги необходимы тем людям. Они на еду и одежду, понимаешь? Обещай мне! — потребовала она.

— Обещаю, — твердо ответил он. Женевьев опустила голову.

— Можно себе представить, что ты обо мне думаешь! Я была такая глупая, тщеславная…

Адам наклонился и поцеловал ее.

— У тебя такое доброе сердце, — хрипло проговорил он. Она быстро отстранилась от Адама.

— Ты… Ты не можешь.., не должен так думать. Вовсе у меня не доброе сердце! Будь я поменьше занята своей особой, я сразу раскусила бы Эзекиела. Я вела себя как дура, происшедшее было для меня хорошим уроком. Теперь ты понимаешь, откуда во мне столько неверия? И цинизма? — немного помолчав, серьезным тоном спросила она.

Адам с трудом подавил желание рассмеяться.

— Даже если ты очень сильно захочешь стать циничной, у тебя это никогда не получится. Ты самая доверчивая душа, какую я когда-либо встречал в своей жизни. У тебя действительно прекрасное, доброе сердце, поверь мне, Женевьев!

— Ты опять… — прошептала девушка.

Он медленно усадил ее к себе на колени. Она не противилась, более того: она сама обвила его шею руками.

— Что опять? — спросил Адам.

— Опять сказал, что у меня доброе сердце, шептала она еле слышно. — Не надо.

— Почему?

— Потому что мне это слишком приятно. — Она потупилась. — Ты ведь собираешься снова меня поцеловать? Да? Не стоит. Я должна уехать в Париж, а ты вернешься домой. Когда наступит время расставания и каждый из нас отправится своей дорогой, мне будет слишком тяжело, я буду грустить о тебе. Останемся друзьями, ладно, Адам? Хотя, если быть честной, мне очень хочется, чтобы ты сейчас поцеловал меня. Всего один раз, последний, а потом…

— Пожмем друг другу руки? — бросил он сухо.

— Да, и можешь по-братски чмокнуть меня в щеку.

Неужели она говорит всерьез? Неужели не понимает, что их отношения стали более глубокими, чем просто дружеские? Впрочем, он сам во всем виноват. Он ведь не говорил ей о своих чувствах. Он вообще не обсуждал с ней это. Он заботился о ней, он думал только о ней, но ни разу не сказал о том, как она ему дорога.

— Я думаю, тебе следует узнать, что я никогда не целую друзей, не чмокаю в щеку братьев и, конечно уж, не называю их «дорогими».

— Мы не можем увлечься друг другом.

— Мы уже увлечены. Она казалась растерянной.

— И совершаем ошибку, — растерянно проговорила она. — Ты ведь и сам это понимаешь, правда? Ты хочешь мира и покоя, у тебя размеренная, устоявшаяся жизнь, и я только помеха.

— Не надо заниматься уничижением. Да, ты упряма и своенравна, тут ничего не скажешь, но нарушителем спокойствия тебя уж никак не назовешь. И то, что я испытываю к тебе, тоже отнюдь не назовешь сугубо дружескими чувствами.

Женевьев осторожно высвободилась из его объятий, но Адам тут же снова прижал ее к груди и прошептал:

— Просто у меня нет шансов, да?

Женевьев не поняла, что он имеет в виду, но Адам не стал ей ничего объяснять — просто завладел ее губами. Это не был дружеский поцелуй. Страсть буквально пронизывала Адама. Для Женевьев его близость была блаженством, бальзамом, разливавшим свою сладость по всему ее телу, словно объятому пламенем. Ее губы, сначала сжатые, медленно, словно неохотно, приоткрылись и потом, побежденные, начали отвечать со все возрастающей страстью. Адам слышал, как у его груди гулко и неровно бьется ее сердце; его собственное, казалось, вот-вот разорвется от переполнившего все его существо чувства неземного наслаждения. Прерывисто дыша, он наконец оторвался от ее губ. Женевьев застонала, и этот стон любви прозвучал для него настоящей музыкой.

Черт побери, нет, он ей не друг!

— Ты все еще хочешь пожать мне руку? — спросил он девушку, возвращаясь к прежнему разговору, и без тени иронии посмотрел ей в глаза. Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза, наслаждаясь блаженством мига.

Адам долго держал ее в объятиях, потом нежно отстранил от себя; он ни о чем не хотел сейчас думать, кроме ее желанного, податливого тела, но, к сожалению, мысли об Эзекиеле Джонсе разрушили идиллическое настроение.

— О чем ты подумал? — тихо спросила Женевьев.

— О проповеднике, — так же тихо ответил он.

— Я догадалась, что о чем-то неприятном, Ты стиснул меня так сильно, что я чуть не задохнулась, а твое тело затвердело, как камень.

Он заставил себя расслабиться.

— Так лучше?

— Да, — ответила Женевьев. — Наверное, мне пора слезть с твоих коленей, но мне совсем не хочется шевелиться, — призналась она. — Я тоже думала о нем. Считаешь, он сказал правду насчет того, что ему уже доводилось убивать? Или просто пугал?

— Мне кажется, Джонс говорил правду, и я хочу узнать всю его подноготную. Как его настоящее имя?

— ГеНри Стивене, — сообщила Женевьев. — Я слышала, как Льюис однажды назвал его так. Эзекиел пришел в бешенство. Он угрожал Льюису, кричал, что если тот еще когда-нибудь посмеет назвать его этим именем, то сильно об этом пожалеет. Так вопил, что половина хора все слышала.

Значит, Генри Стивенс. Ладно, Адам это запомнит. Интересно, проповедник сменил имя, потому что решил стать другим человеком или хотел избежать наказания за совершенное преступление? Адам решил выяснить это как можно скорее.

— Когда мы доберемся до Солт-Лейк-Сити, то мы пойдем к начальнику полиции.

— Вряд ли мы его застанем. Ты помнишь, мистер Стипл говорил насчет ограбления банка в Миддлтоне? Все служители правосудия сейчас там.

План возник в голове Адама внезапно, и настолько удачный, что он даже довольно улыбнулся. Да, идея прекрасная, и, если это сработает, стоит рискнуть. Эзекиел получил бы по заслугам, и Адаму не потребовалось бы его убивать. Но было много «если»: если он сможет найти безопасное место для Женевьев, если заманит Эзекиела за собой в Миддлтон, если шериф окажется там!.. Вот тогда Адам привел бы этого ублюдка Эзекиела прямо ему в руки.

— Я думаю, мы должны разделиться, — сказала Женевьев.

Сама того не ведая, она высказала вслух его мысли.

— Ты так думаешь? — спросил он.

— Да, — сказала Женевьев. — Один из нас должен повести Эзекиела на север, а другой — взять деньги и ехать в Канзас.

— Пока я не разберусь с Эзекиелом и его дружками, деньги надо положить в банк, — возразил Адам.

— Ты с ума сошел! Да ты знаешь, сколько банков грабят в этих местах? Деньги непременно украдут. Мой план лучше.

— Нет, мой. Мы найдем безопасное место для тебя, а я вплотную займусь Эзекиелом.

— Это даже не подлежит обсуждению — это мое дело.

— Это наше общее дело. Ты со мной не поедешь. Я стану за тебя волноваться и не смогу сосредоточиться на деле.

— Очень приятно, что ты за меня волнуешься, Адам, но я не желаю оставаться в стороне. Неужели я буду где-нибудь спокойно отсиживаться, пока ты подвергаешь себя серьезному риску? Даже слышать об этом не хочу. Он улыбнулся.

— Говоря о безопасном месте, я вовсе не имел в виду запереть тебя в какой-то комнате. Я собирался устроить тебя там, где Эзекиел ни за что не стал бы искать ни тебя, ни деньги.

— Такого места нет.

Чтобы Женевьев перестала с ним спорить, он снова поцеловал ее.

— Доверься мне. Я действительно знаю великолепное местечко, которое как нельзя лучше отвечает моему плану.

Глава 11

Адам отвел ее в… тюрьму. Хоть Женевьев и согласилась, что это и в самом деле наиболее безопасное место, в глубине души она все же сомневалась в правильности выбора. Адам собирался продержать ее там до тех пор, пока он не разберется с Эзекиелом и его людьми. Окажись она с ним наедине хотя бы на несколько минут, Женевьев сказала бы ему, как ей все это не нравится, но в тюрьме было полно представителей закона, и ей не хотелось выговаривать Адаму при незнакомых. Она лишь негодующе взглянула на него, когда он предложил ей «устроиться поудобнее» в пустой камере.

Женевьев села на стул возле стола шерифа Нортона, положив сумку на колени. Адам встал у нее за спиной. Убрав с другого стула кипу бумаг, шериф сел и откинулся к стене. Он был немолод, с большим животом и меланхолическим выражением лица, которое чем-то напомнило Женевьев морду гончего пса: челюсть выдавалась вперед, и когда Нортон улыбался — а улыбался он почти все время, — складки лишней кожи собирались около ушей. Он был крайне любезен с ней и очень понравился девушке.

Его глуховатый голос звучал почти по-отечески, когда он спросил, чем может помочь им, и внимательно слушал, не прерывая, пока Адам объяснял причину, по которой они пришли к нему.

Двое полицейских прислонились к стене и тоже слушали. Они были похожи, как братья, — одного роста, почти шесть футов, с одинаково утомленными лицами. Того, что покрепче, звали Дэвидсон, второго — Морган.

Казалось, при них Женевьев должна была чувствовать себя вполне защищенной, но, как ни странно, она сильно нервничала. Ее почему-то пугало их присутствие. Она почти физически ощущала исходящую от них угрозу. Наверняка преступники, против которых они ведут дело, испытывают неимоверный ужас, подумала девушка, и тотчас в ее голове замелькали такие кошмарные видения, что она с трудом поборола желание вскочить и убежать.

Господи, хоть бы они перестали на нее смотреть! Опасаясь нападения, Женевьев то и дело бросала на них настороженный взгляд, желая удостовериться, что оба остаются на местах.

Адам, должно быть, почувствовал ее состояние, потому что положил руку на ее плечо и легонько сжал.

После того как Адам в мельчайших подробностях изложил все обстоятельства шерифу, а Женевьев шепотом добавила то, что он пропустил, Дэвидсон предложил девушке ознакомиться с плакатами преступников и определить, нет ли среди них Эзекиела.

Шериф указал на высоченную груду бумаг в углу. — Держу пари, они там есть, но вам понадобится остаток дня, чтобы просмотреть все материалы, — сказал Нортон.

— Адам, а вы уверены, что Джонс и его люди непременно погонятся за вами? — спросил Морган, не спуская при этом глаз с Женевьев.

— Да, я специально оставил следы, ведущие в Миддлтон.

Дэвидсон шагнул к девушке. Женевьев подпрыгнула от испуга и тут же разозлилась.

— Почему вы на меня так уставились? — требовательно спросила она.

Полицейские переглянулись и снова повернулись к ней. Дэвидсон поднял брови, что сделало его почему-то похожим на ягненка, но Морган сохранил каменное выражение лица. Женевьев показалось, что последние пять минут он даже не мигал.

— Я вас рассматривал, мисс, — признался Дэвидсон.

— Лучше бы вы этого не делали, — сухо сказала она. — Клянусь небом, вы заставите меня сознаться в преступлении, которого я не совершала, —я сознаюсь в чем угодно, лишь бы вы перестали сверлить меня глазами.

— Вы вспомнили? — спросил Морган. Что-то вроде улыбки тронуло уголки его губ, и он наконец стал похож на человека.

Женевьев почувствовала некоторое облегчение.

— Нет, — недоуменно ответила она. — А наверное, стоило бы. Знаете, как вы меня пугаете? Вы используете такие методы при допросах, да?

— Женевьев, что ты говоришь? — одернул ее Адам.

Дэвидсон расхохотался:

— Мисс, вы действительно играли роль Руби Лейт?

— Даймонд, — с усмешкой добавил Морган.

— Вы совершенно не того типа женщина, которую изображали, — заметил Дэвидсон.

Женевьев нахмурилась.

— А какого я типа?

— Более утонченного, — галантно ответил полицейский. — Вы леди, и сцена салуна не для вас.

— Я не собиралась выдавать себя за кого-то другого, по крайней мере у меня не было такой цели. Этот трюк придумал мистер Стипл. А тебе не следовало говорить им о том, что я выступала в салуне! — возмущенно воскликнула она, повернувшись к Адаму.

— Просто он рассказывал о своей первой встрече с Эзекиелом и упомянул салун, — заступился за него Дэвидсон.

— Уверяю вас, я не привьжла развлекать пьяную публику. Кроме того, пела я только церковные гимны.

— Вы и вправду заставили их рыдать? — поинтересовался Морган.

— Я вовсе к этому не стремилась.

Они расхохотались. Женевьев почувствовала еще большее раздражение. Дождавшись, пока стихнет смех, она холодно спросила, что же они все-таки намерены делать с Эзекиелом и его приспешниками.

Нортон коснулся ее руки.

— Насчет этого не волнуйтесь, маленькая леди.

Его снисходительный тон ей не понравился.

— Шериф, Эзекиел Джонс гонится за мной. Как же мне не волноваться — за себя и за Адама! Адам собирается проучить эту опасную и злобную троицу. Пожалуйста, перестань впиваться мне в плечо. Оставь его в покое, — быстро повторила она, взглянув на Адама. — Я не хочу, чтобы ты пострадал.

— Я уже принял решение, — непререкаемым тоном заявил он.

Женевьев сноса повернулась к полицейским.

— Ну? —потребовала она ответа.

— Что «ну»? — спросил Дэвидсон.

— Я жду, чтобы хоть один из вас сказал мистеру Клейборну, что он не вправе брать на себя функции служителя закона.

Морган пожал плечами.

— Он производит впечатление весьма решительного человека, мисс, и я не думаю, что смогу его переубедить. Я нисколько не осуждаю Адама за то, что он хочет разделаться с Джонсом. Если бы женщине, которую я люблю, кто-то угрожал, а тем более преследовал, то я и сам бы положил этому конец, будьте уверены.

Женевьев мысленно поправила его: Адам вовсе не любит ее, он помогает ей из чувства сострадания.

— Вот если бы Эзекиел кого-нибудь убил или был бы виновен в каком-то другом серьезном преступлении, тогда я мог бы поговорить с ним как следует, — продолжил Морган.

— Я не хочу, чтобы вы с ним разговаривали. Я хочу, чтобы вы посадили его. Если убийство, которое Эзекиел совершил, не было раскрыто, я выдвину против него другое обвинение.

— Например? — спросил шериф.

— Этот человек запер меня в моей комнате.

— Прошу прощения, мисс, но это утверждаете вы, а он вряд ли признается, — сказал шериф. — У вас есть хотя бы свидетели?

Видя, что она растерянно замолчала, Нортон разочарованно вздохнул.

— Чем скорее вы просмотрите плакаты преступников, тем лучше, — сказал Дэвидсон.

— Да, конечно, но я хочу, чтобы вы арестовали Эзекиела и его головорезов. Я с радостью дам их описание.

— Ну вот мы и вернулись к тому, с чего начали, — пожаловался шериф. — Я же вам сразу объяснил: для их ареста должны быть основания.

— Какого рода? — спросила она.

С минуту Нортон обдумывал вопрос, потом сказал:

— Ну, допустим, один из них выстрелит в вас. Тогда мы можем арестовать его за покушение на жизнь.

— Понимаю, что огорчили вас, мисс, но закон есть закон, — с легкой усмешкой произнес Дэвидсон. — Возможно, мы смогли бы напугать его так сильно, что он отвяжется от вас, — добавил он.

— Надо поговорить с Райаном, пускай он перекинется словечком-другим с Эзекиелом, — сказал ему Морган. — Правда, он сейчас у доктора…

— А ты как думаешь?.. — спросила Женевьев, поворачиваясь в сторону Адама, и тут только обнаружила, что он исчез. — Господи, куда он подевался? — вскрикнула девушка и, прежде чем шериф смог ответить, вскочила и бросилась к двери.

— Он ушел несколько минут назад. Сядьте, мисс. Начните листать постеры. Вот самые последние, но если вы предполагаете, что Джонс совершил преступление несколько лет назад, я отведу вас в архив. Я храню все плакаты, которые получаю. Некоторые оказываются полезными и через десять лет.

— А пока вы будете их просматривать, мы с Морганом пойдем на телеграф и дадим пару телеграмм — попросим прислать кое-какую информацию, — добавил Дэвидсон. — Адам дал нам довольно точное описание этих типов, и я уверен, что скоро мы что-нибудь о них услышим. Так что ваше дело в надежных руках.

Женевьев посмотрела вслед уходящим полицейским, потом повернулась к шерифу:

— Мистер Стипл сказал мне, что в Миддлтоне три федеральных представителя. А где третий?

— Он есть, мисс. Морган и Дэвидсон его подчиненные, я слышал, как Морган обращался к нему по званию. Между прочим, он самый молодой из них.

— Его, случайно, зовут не Дэниел?

— Точно, — ответил Нортон. — Правда, я никогда его так не называл — только по званию или «сэр». И не собираюсь называть — Райан не из тех, кто располагает к дружбе. В городе многие боятся его, и я понимаю, почему Морган предложил, чтобы Райан поговорил с Эзекиелом Джонсом, или Генри Стивенсом, или как там его зовут на самом деле.

— Морган говорил, что Райан сейчас находится у доктора. Он что, болен?

— Да нет, он в доме доктора Гаррисона. Хочет посмотреть, выживет ли старина Люк Макфадден, наш единственный свидетель по недавнему делу. То, что началось как ограбление старого банка, закончилось страшной резней. Люк все видел через окно банка. Прежде чем сообщить нам, он рассказал Райану, что опознал главаря. Ясное дело, банковские служащие отнюдь не герои, к тому же безоружны, поэтому они уложили деньги так быстро, как только могли, и отдали их грабителям. Никто не сопротивлялся, никто даже не кричал, но как вы думаете, что натворили грабители? Фрэнк Холден, президент банка, получил шесть пуль в голову. Даже потолок был забрызган кровью.

Холодное, безжалостное преступление. Пятеро отличных парней, которых я называл друзьями, ни за что ни про что расстались с жизнью.

Женевьев почувствовала дурноту от этого рассказа.

— Бедные… — прошептала она. — Почему же их убили?

— Они были свидетелями, вот почему. Люк и Николс видели все.

— А что с другим? — спросила девушка взволнованно.

— Николсу пуля попала в голову, док сказал, что скорее всего он умер мгновенно.

— Надеюсь, полицейские поймают бандитов и засадят до конца жизни.

— Не пожалею, если их даже повесят, — сказал Hopтон — Теперь вы понимаете, почему Дэвидсон и Морган разрешили Адаму самому разобраться с Эзекиелом? Им предстоит изловить целую банду гангстеров. Полицейские работают день и ночь.

— Вы думаете, они найдут главаря?

— В этих горах больше сотни пещер, гангстеры могли засесть в любой. Но в конце концов их поймают, потому что они обязательно допустят какую-нибудь ошибку. В прошлом году пятеро уже отличились. Сообразительные, дьяволы: избегают Райана, а главарь всегда проверяет, не осталось ли свидетелей против него.

Шериф встал и потянулся.

— Не возражаете побыть немного в одиночестве? Я пойду к доктору и посмотрю, как себя чувствует Люк.

— Я не против, — ответила Женевьев. — Но если вы случайно встретите Адама, скажите ему, пожалуйста, чтобы он помог мне просмотреть плакаты.

— Сомневаюсь, что скоро увижу его, — сказал шериф. — Он ищет этих подонков. Вероятно, он поджидает их за городом на холме. Именно так поступил бы я, если бы хотел арестовать кого-то направляющегося из Грэмби. Единственный, путь в Миддлтон — как раз через тот холм за конюшней. Мне кажется, он вернется только к ночи, но с пустыми руками. Уж если вы слышали, что здесь собрались три блюстителя порядка, то этот Джонс наверняка тоже это знает.

Женевьев покачала головой:

— Вряд ли. Эзекиел пробыл в городе слишком мало времени, чтобы с кем-то поговорить. По крайней мере Адам на это надеется. Шериф, я беспокоюсь за него. Эзекиел — страшный человек, а двое, которые с ним, стреляют в спину не раздумывая.

— Я не хочу, чтобы вы тут сидели и волновались, — заявил шериф. — Может быть, я заверну на холм и посмотрю, как там Адам. Наверное, ему не понадобится моя помощь — судя по его внушительному виду, он обладает недюжинной силой и без особого труда справится даже с троими.

Нортон показал Женевьев архив и ушел. «Безнадежное дело», — невольно подумала девушка, взглянув на полки, которые тянулись до потолка. Еще больше бумаг лежало на полу. Чихая от пыли, она взялась за несколько старых плакатов.

Все это скопище папок и конвертов оказалось не беспорядочным нагромождением, как сначала решила Женевьев: шериф разложил плакаты по годам. Она не стала смотреть те, что пришли не так давно, и взялась за плакаты годичной давности, постепенно переходя к более ранним.

Девушка искала три часа. От неподвижного сидения на юлу все тело затекло, ей невыносимо хотелось есть, она чихала от пыли. Женевьев вытянула ногу, которую свело от неудобной позы, при этом она толкнула стопку плакатов, которые предстояло просмотреть, и та рассыпалась. Девуш-са обреченно наклонилась, чтобы поднять упавшие бумаги и вскрикнула от радости: с первой страницы одного из плакатов на нее смотрела уродливая физиономия Эзекиела.

Рисунок беспощадно открывал истинную сущность человека со злобно прищуренными глазами-бусинками. Оказалось, Джонс разыскивается за убийство и вымогательство и считается вооруженным и опасным, — Женевьев засвидетельствовала бы эти два факта без труда. Кстати, за это обещана награда в сотню долларов. Там же, в конце листа, перечислялись псевдонимы Эзекиела, а полужирным шрифтом поперек верхней части плаката было напечатано примечание: нужен живой или мертвый.

Крайне взволнованная открытием, Женевьев подумала, что Адам должен увидеть этот плакат как можно скорее. Тогда он, может быть, наконец поймет, за каким опасным противником он охотится. Господи, Эзекиел действительно совершил убийство! Хотя девушка и слышала собственными ушами, как он хвастался отвратительным преступлением, но в глубине души отказывалась поверить в это. Плакат не оставлял сомнений: Эзекиел — убийца. Женевьев надеялась, что, увидев плакат, Адам откажется от своих намерений, предоставив право ловить этого негодяя полицейским, как это и положено по закону.

Девушка взяла сумку и поспешила к выходу, но потом решила, что глупо тащить с собой деньги Томаса. Она вернулась обратно к тюремным камерам и заперла сумку в одной из них. Ключи она оставлять не собиралась, поэтому нацепила тяжелое металлическое кольцо на запястье — получилось что-то вроде браслета. Когда она шагала по дощатому тротуару, ключи позванивали.

На улицах было полно народу. Она не знала точно, где сейчас Адам, но надеялась, что он ждет Эзекиела где-то у подножия холма — ведь шериф объяснил, что любой, кто направляется из Грэмби в Миддлтон с севера, проедет именно там. Значит, если Эзекиел гонится за ними, то наверняка этим путем. Раньше она надеялась, что Эзекиел не слышал про служителей закона, собравшихся в Миддлтоне, но теперь молилась, чтобы он все-таки знал об этом и держался подальше отсюда. Адам один, а их трое! Адам играет по правилам и никогда не станет стрелять в спину, а Эзекиелу это ничего не стоит.

Ей стало страшно, и она побежала вниз, к конюшням.

Раздался выстрел. Женевьев оцепенела, потом, придя в себя, свернула плакат, засунула его в карман и, сощурившись на солнце, попыталась разглядеть, откуда стреляли. Кто-то что-то кричал ей, но слова тонули в грохоте. Шум был как от взрывов, звук рикошетом отдавался от здания к зданию. Мужчины и женщины, гулявшие по главной улице, побежали в укрытие, и в считанные секунды улицы и тротуары опустели.

Женевьев похолодела: на выстрелы по улице мчался человек с оружием наперевес. Он несся так быстро, что в солнечных лучах его невозможно было разглядеть.

Рыжеволосая женщина высунула голову из дверей лавки в нескольких шагах от Женевьев и закричала ей:

— Скорее сюда, если не хочешь, чтобы тебя убили!

— Банда, которая ограбила банк, вернулась, и сейчас мы все умрем, — запричитала у нее за спиной другая женщина. Женевьев повернулась, чтобы идти к ним. Потом остановилась. Зачем грабителям возвращаться? Они ведь уже забрали деньги из банка. А что, если это не банда?

Адам! Женевьев начала бить дрожь. Она предполагала, что он пошел искать Эзекиела, но вдруг он вернулся в город? Она представила, как его обнаружили и окружили Льюис, Херман и Эзекиел… Господи, а если он уже убит? Она должна все выяснить. Ей надо подойти поближе и убедиться, что Адам не пострадал.

Она приподняла юбки и побежала. Шум, казалось, доносился из переулка между двумя домами. Солнце слепило ее. От страха Женевьев задыхалась, но мчалась вперед, как будто вся ее жизнь зависела от этого. Она спрыгнула с тротуара и услышала, как кто-то окликнул ее по имени. Она споткнулась, обернувшись посмотреть, кто это. А потом закричала…

Глава 12

Адам нашел их там, где и думал найти. Он прижался спиной к кирпичной стене, обращенной к переулку, и быстро перезарядил ружье. Адам был уверен, что все три ублюдка затаились в тупике, которым заканчивался переулок. Один из них попытался пристрелить его за конюшней, когда он спешивался, и если бы Адам одним махом не скатился с лошади и не приник к земле, то наверняка получил бы пулю в спину.

Он решил быть беспристрастным и, хотя довольно ясно представлял себе ситуацию, при которой ему придется убить их всех, знал, что скорее всего только ранит одного или двух. Он очень надеялся, что Эзекиел погонится за ним. Из переулка не было никакого другого выхода, и если Адаму придется до вечера сидеть здесь и ждать, чтобы арестовать его, значит, он так и сделает.

Внезапно он увидел человека, бегущего к нему через улицу. Незнакомец был со значком, и Адам догадался, что это служитель закона, о котором он слышал, — высокий, широкоплечий, светловолосый и голубоглазый.

Он показался ему знакомым, но Адам никак не мог вспомнить, где видел его раньше. Адам кивнул ему. Когда тот повернулся, Клейборн заметил золотую цепочку, свисавшую из кармана его жилета. И что-то подозрительно похожее на золотой футляр компаса болталось на конце цепочки.

Адам немедленно узнал его: Дэниел Райан!

— Сукин сын… — прошептал Адам.

— Опустить оружие! — взревел Райан.

В ответ Адам спокойно перезарядил ружье. Райан прицелился и повторил команду. Прогремел выстрел. Пуля просвистела мимо левого плеча Райана. Он завернул за угол, а Клейборн прижался к стене.

— Черт побери, кто они? — заорал Райан, незаметно перебравшись к Адаму и сверля его глазами.

Адам быстро объяснил. Когда он закончил, Райан спросил его, сколько их.

— Эзекиел — это главный — и двое его вооруженных людей. Когда я завернул за угол, я увидел одного, он бежал по переулку. Я уверен — все трое там. Должно быть, они надеются выбраться, но они в ловушке. Когда у них кончатся пули, они выйдут.

Райан кивнул:

— Я возьму их. Только уйди с дороги.

— Нет, — ответил Адам. — Ты уйди с дороги. Ты ведь Дэниел Райан, не так ли?

— Да. А ты кто?

— Адам Клейборн.

Райан удивленно поднял брови, и на лице его мелькнула тень улыбки.

— Ты сын Роуз?

— Да — кивнул Адам. — Хороший компас?

— Очень.

— Это компас моего брата Коула.

— Конечно, — согласился Райан.

Прежде чем Адам успел потребовать вернуть его, Райан закричал людям в переулке:

— Бросьте оружие и поднимите руки, если не хотите умереть!

В ответ просвистели пули. Райан пригнулся и дважды выстрелил.

— Как поживает ваша матушка? — спросил он затем спокойным, как полуденный ветерок, голосом.

— Прекрасно, — ответил Адам и в то же мгновение подался вперед, прицелился и выстрелил.

Раздался громкий вопль.

Адам удовлетворенно улыбнулся и снова прижался к стене.

— Один готов, осталось двое.

— Уходи отсюда!

— Ни за что!..

— Чем занимается Коул?

— Ранчо.

— Вы собираетесь сдаваться? — крикнул Райан. — Я в последний раз спрашиваю.

— Пошел ты к черту! — крикнул один из бандитов.

Райан глубоко вздохнул:

— Они просто жаждут превратиться в покойников. Адам кивнул:

— Похоже.

— Ну что ж, меньше бумаги уйдет, — заметил Райан. — И потом их пришлось бы где-то устраивать.

— Эзекиел Джонс мой. Стрелять в него должен только я.

Райан пожал плечами.

— Роуз нравится, в Монтане?

— Да, конечно. Она так хорошо говорила о тебе и, кажется, до сих пор думает, что ты собираешься привезти ей компас, который позаимствовал, — добавил Адам, специально подчеркнув слово «позаимствовал».

Райан засмеялся:

— Я его не позаимствовал. Я его взял.

— Отдавай обратно.

— Отдам, когда придет время. У меня есть одно дело, которое я хочу обсудить с Коулом. Вот закончу здесь и приеду в Роуз-Хилл.

— Вооружись как следует. Ты здорово разозлил Коула. Он возьмет тебя на мушку.

Райан улыбнулся:

— Ему нетрудно выстрелить, а?

— Нет, нисколько.

— Хорошо. Именно это я о нем и слышал. Он тот, кто мне нужен.

— Нужен? Зачем он тебе? Уж не думаешь ли ты, что он пойдет к вам работать?

— Как раз об этом я и думаю. Я смогу убедить его.

Выстрел из переулка прервал беседу. Райан и Адам ответили огнем. Звуки выстрелов оглушали. Оба мужчины снова прижались к стене и перезарядили оружие.

— Что именно ты хочешь, чтобы делал Коул?

— Прикончил коё-каких паразитов.

Прежде чем Адам высказал дальнейшие сомнения, Эзекиел закричал:

— Мы выходим! Не стреляйте!

— Бросьте оружие и поднимите руки! — приказал Райан и. велел Адаму оставаться на месте, а сам пошел к ним.

Херман появился первым. Почти вплотную к нему шагал Льюис, он хромал. Внезапно Льюис, используя Хермана как прикрытие, выстрелил в Райана, но промазал. Выстрел Дэниела выбил оружие у него из рук на долю секунды раньше, чем Адам пустил пуЛю прямо в голову бандита. Лыоис повалился на землю, выронив пистолет. Херман молниеносно наклонился и схватил оружие, но Райан успел выстрелить. Пуля прошла через грудь Хермана, и его отбросило назад. Он умер прежде, чем ударился головой о тротуар.

Адам крался по переулку, отыскивая Эзекиела. Ублюдка нигде не было. Бормоча проклятия, Клсйборн оглядывался по сторонам. Райан двинулся в центр улицы и внезапно остановился, остолбенев. Он широко расставил ноги, спина его напряглась, а рука судорожно стиснула оружие.

— Отпусти ее! — закричал Дэниел.

Адам бросился вперед к Райану, не обращая внимания па знаки, которые тот ему подавал. Он был приблизительно в десяти футах от Дэниела, когда увидел обоих: Женевьев, свою любимую Женевьев, и Эзекиела!

Негодяй, приставив ствол к ее голове, медленно продвигался к крытой коляске, которую кто-то оставил перед лавкой.

Адам чувствовал себя так, будто прямо на него мчится поезд. Колени подгибались, сердце буквально обрывалось, в горле пересохло.

— Нет… — низким, хриплым голосом простонал он. Райан осторожно крался к Эзекиелу. Его внимание было полностью сосредоточено на нем. Адам, тоже подходивший все ближе, смотрел только на Женевьев.

Девушка пыталась скрыть свой страх, но Адам знал, что она насмерть перепугана. Он увидел слезы у нее на глазах и почувствовал, что вот-вот потеряет самообладание.

От бешенства, охватившего его, дрожь судорогой пробегала по спине. Он сотрет этого гада в порошок! Но сначала надо избавить Женевьев от угрозы оружия.

Левой рукой Эзекиел обхватил ее за талию и тихонько подталкивал к коляске, правой он держал у ее виска пистолет, а палец его лежал на спусковом крючке.

— Все будет в порядке, — едва слышно шептал Эзекиел. Не сговариваясь, Адам и Райан начали подходить к нему.

И когда они были уже футах в пятнадцати, он закричал:

— Еще шаг — и я пристрелю ее!

Голос его звучал истерически, в глазах метался страх. Как загнанная в угол крыса, он готов был укусить в любой момент, и Адам решил быть предельно осторожным, чтобы не сделать чего-то такого, что заставило бы бандита невольно нажать на спусковой крючок.

— Отпусти Женевьев, Эзекиел, — сдавленным голосом произнес Адам.

— Я ухожу, и никто из вас не остановит меня, — заявил Эзекиел. — Мне нечего терять, а если ты хочешь, чтобы она осталась жива, то не станешь меня преследовать.

— Я не дам тебе забрать ее с собой! — заорал Райан. Эзекиел повернулся к представителю закона.

— Я могу убить ее! — завопил он. — Если моя рука дрогнет, то револьвер выстрелит, и виноват в этом будешь ты. Так что бросьте оружие и поворачивайте отсюда.

— Нет! — крикнула Женевьев. — Не делайте этого! Он выстрелит вам в спину.

— Заткнись! — прошипел Эзекиел. — Ты сама на все это напросилась. Если бы ты не стащила мои деньги…

— Это деньги Томаса, а не твои. Я взяла их, чтобы вернуть ему. И верну!

— С того света? Из могилы? — съязвил Эзекиел. — Ты думаешь, я оставлю тебя в живых? Наивное заблуждение, Женевьев. Перестань сопротивляться, — бросил он, когда она попробовала оттолкнуть его руку.

— Дай ей уйти, — почти простонал Адам.

Мука, которую Женевьев услышала в его голосе, заставила ее сердце сжаться.

— Мне так жаль… — прошептала она.

— Бросьте оружие! — снова потребовал Эзекиел.

— Я не могу этого сделать, — с вызовом ответил Райан.

Адам медленно продвигался влево, в то время как Райан подавался вправо. Дэниел выбросил руку вперед и прицелился в Эзекиела и Женевьев. Адам понял, что собирается сделать Райан. Он увидел синие глаза Райана и похолодел.

— Не надо! — крикнул он.

— Я могу убрать его.

— Нет!

Райан, не обращая на него внимания, продолжал продвигаться вперед, чтобы сделать выстрел точнее. Он знал, у него только один шанс: если Эзекиел не умрет мгновенно, Женевьев погибнет.

— Остановись, — предупредил Эзекиел. Его глаза перебегали с Адама на Райана, а сам он медленно подталкивал Женевьев к коляске.

— Отпусти ее сейчас же — или, клянусь Богом, я продырявлю тебя на месте! — крикнул Дэниел.

Как он смеет играть жизнью Женевьев? Адаму хотелось убить Райана, хотя в глубине души он понимал, что тот прав. Он и сам знал: Эзекиел все равно при первой возможности убьет Женевьев. Но если Райан промахнется или от его выстрела рука Эзекиела дрогнет, Женевьев тоже умрет.

Он не может этого допустить! Он спасет ее ценой своей жизни!..

Адам побежал к коляске, чтобы спровоцировать Эзекиела на выстрел, и, когда был в пяти футах от него, нарочито схватился за оружие.

Ублюдок поддался на его игру. Адам был сейчас такой удобной мишенью! Искушение оказалось слишком велико для Эзекиела: он отнял пистолет от головы Женевьев и прицелился.

Джонс был мертв, прежде чем успел нажать на спусковой крючок. Как только ствол отодвинулся от виска Женевьев, Райан выстрелил и попал в середину лба Эзекиела. Пуля, посланная Адамом, вошла чуть выше.

Эзекиела отбросило назад, и он свалился навзничь. Женевьев вскрикнула и, бросившись на землю, разрыдалась.

Адам нежно поднял ее. Девушка кинулась в его объятия: она продолжала судорожно всхлипывать, не в силах успокоиться.

Он прижал ее к себе, пытаясь унять свой гнев и успокоить ее, Оба дрожали.

— Я думал, что потерял тебя, — шептал он.

— Это я виновата! Ты должен был остаться в Роуз-Хилле… Тебя чуть не убили из-за меня, и если бы ты умер, Адам, я бы не смогла жить. Я…

— Тише, дорогая. Все уже закончилось. Женевьев вырвалась из его рук.

— Как ты посмел так поступить! — крикнула она. — Как ты посмел…

Она не могла продолжать. Рыдания сотрясали ее. Он снова обнял ее и прижал к себе.

— Не плачь, любовь моя. Не плачь. — Он наклонился и поцеловал ее в макушку. — Ты такая храбрая.

— Нет, я боялась.

— Я тоже испугался, — признался он.

Она посмотрела па него, ее глаза расширились.

— Ты? Испугался? Я не верю. Ты ничего не боишься.

Он засмеялся. Этот звук показался ему слишком резким. Большими пальцами он вытер слезы с ее щек и снова засмеялся.

— До сих пор руки трясутся. Клянусь тебе, Женевьев, никто никогда больше не сделает тебе ничего плохого.

— Я почти погубила тебя, — сказала она. — Эзекиел был прав, я наивная дура, Адам. Из-за меня ты попал в беду. Мне нет прощения!..

Он поднял ее подбородок.

— Ты ведь не заставляла меня ехать за тобой, — напомнил он и крепко поцеловал.

Она снова разразилась слезами. Он такой хороший и так нежен с ней!

Женевьев взглянула на тело «проповедника» и внутренне содрогнулась. Адам взял ее за руку и отвел в сторону, потом посмотрел на федерального представителя, который помог ему минуту назад.

— Это Дэниел Райан? — проследив за его взглядом, спросила Женевьев.

— Да.

— И компас Коула все еще у него?

Адам кивнул.

— Райан сказал мне, что привезет его в Роуз-Хилл, — сказал Адам.

— Почему ты так свирепо на него смотришь?

— Он рисковал твоей жизнью. Если бы он промазал…

— Не думай об этом. Я благодарна ему и должна пойти и сказать ему об этом.

— Нет.

— Эзекиел заявил, что намерен меня убить, потому что из-за меня у него слишком много проблем.

— Райан должен был подождать, — упрямо настаивал Адам.

Тот услышал его слова.

— Я знал, что делал, Адам.

— Черт знает что ты делал! Ты должен был дать мне…

— У тебя были особые чувства. У меня нет, — оборвал его Райан.

— Ты бессердечный ублюдок.

Райан подошел ближе.

— Чертовски верно.

— Ты мог убить ее. Всадил бы в нее пулю, если бы Эзекиел хоть на дюйм подвинулся или вздрогнул!

— Я предвидел такую возможность и приготовился.

— Черт бы побрал твою логику!

Женевьев не могла понять, что происходит. Двое мужчин, которые вместе боролись за ее жизнь еще секунду назад, теперь готовы были убить друг друга!

— Тебе нет дела до того, осталась бы она жива или нет. Что ты за полицейский? Если ты всегда защищаешь граждан подобным образом, то грош тебе цена!

Адам толкнул Райана в грудь. Тот ответил тем же.

— Я всего лишь беспокоился за жизнь этой женщины, такая уж у меня работа, — проговорил Райан. — А ты, судя по всему, любишь ее. Понимаешь разницу? Посмотри на свои руки. Держу пари, они все еще дрожат.

— Да, они дрожат, но это не помешает мне двинуть тебя кулаком по физиономии. Клянусь, я…

Адам осекся: краем глаза он заметил Льюиса, который оказался не убит, а тяжело ранен и теперь, придя в сознание, поднялся на колени. В руках он держал пистолет… Райан и Адам выстрелили почти одновременно. Пуля Адама прошила руку Льюиса, а Райана — попала, в грудь. Льюис закачался и повалился на землю. Женевьев схватилась за горло. Все произошло так быстро, что она не успела даже вскрикнуть. Адам и Райан понаблюдали за Льюисом несколько секунд, дабы удостовериться, что он не собирается встать еще раз, а потом повернулись друг к другу и как ни в чем не бывало продолжили ссору.

Она отошла от них и натолкнулась на шерифа Нортона.

— Разве можно быть настолько черствыми? Они ведь только что убили человека! — Голос ее дрожал от негодования.

— Хм-м… человека. Пожалуй, мисс, его стоило убить. Если бы они его не пристрелили, он сам бы кого-нибудь убил. Так что пусть, вас это не волнует.

— Но почему они спорят?

— Ах это! Да просто пар выпускают. Я все видел с веранды Барни. Они оба были по-настоящему испуганы, мисс. Если бы оружие этого типа сработало, это было бы ужасно. — Шериф носком ботинка отбросил ногу Эзекиела с дороги. — Теперь он не кажется таким опасным?

Женевьев не стала смотреть на труп. Она снова повернулась к Адаму и услышала его перебранку с Райаном.

— Я никогда не веду переговоры с преступниками, — отвечал Райан на нападки Адама. — Можешь продолжать бесноваться, если хочешь, но после того как успокоишься, ты сам признаешь, что я все делал правильно. Я же сказал тебе, что не промахнусь. И я не промахнулся!

— Ты самодовольный петух!

— Нет! Я хороший стрелок! — гордо возразил Райан. — А вот то, что ты добровольно сделал из себя мишень, между прочим, больша-ая глупость!..

Адам, ничего не ответив на его замечание, снова толкнул Райана. Тот даже не пошевелился.

Женевьев отчаянно захотелось сесть хоть на несколько минут. Ноги едва держали ее, а сердце бешено колотилось.

— Из-за меня Адама чуть не убили, — сокрушенно проговорила она.

Шериф взял ее за руку.

— Ты дрожишь как осиновый лист, малышка, — ласково сказал он. — Ты вовсе не виновата, что твой мужчина едва не попал под пулю.

— Нет, виновата! Он жил себе мирно и спокойно на своем ранчо, пока там не появилась я. Из-за меня у него возникло столько неприятностей сразу.

— Ну-ну, незачем больше плакать! Совсем не ты, а вот тот мертвец был причиной всему, — утешал ее Нортон.

— Его искали! — вспомнив о плакате, закричала она и вытащила бумагу из кармана.

— Ты был слишком тесно связан с этой женщиной, — достаточно громко обвинял Райан Адама.

— Да, черт побери, ты прав! — закричал Адам. — Я люблю ее, но это не значит, что я не мог бы хорошо сделать дело.

Женевьев вихрем подлетела к ним.

— Ты любишь меня? — воскликнула она. Адам даже не удостоил ее взглядом.

— Не подходи, Женевьев. Ты ошибаешься, Райан! Ты играл ее жизнью. И я убью тебя за это!

— Ты не должен любить меня. Я уезжаю в Париж!

Девушка повернулась и побежала к тюрьме. Она приняла решение. Она возьмет свою сумку и отправится в Канзас. Немедленно! Как только отдаст деньги Томасу, сядет на поезд и поедет на побережье…

Но когда Женевьев добежала до камеры, она обнаружила, что на запястье нет кольца с ключами. Должно быть, она случайно обронила по дороге.

Девушка сама не понимала, что все еще плачет, пока шериф не протянул ей носовой платок.

— Так больше продолжаться не должно, — проворчал он, укоризненно качая головой.

— Я потеряла ваши ключи!.. — прорыдала она.

— Они у меня, — спокойно ответил Нортон. — Я нашел их посреди улицы. Не понимаю, правда, зачем понадобилось запирать вещи. Вы думали, что кто-нибудь украдет ваши платья? — спросил он, возясь с замком.

Немного поколебавшись, Женевьев кивнула: ни она, ни Адам не сказали шерифу про деньги в сумке, а объяснять что-то сейчас у нее не было времени.

Входная дверь открылась, и вошел-Адам. Ему пришлось наклониться, чтобы не стукнуться о притолоку. Он хмурился, и Женевьев подумала, что это нисколько не портит его, он все равно самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела.

— Заставьте его уйти, — прошептала она шерифу.

— У меня должны быть для этого основания, мисс, — ответил тот, покачивая открытую дверь камеры и еле заметно улыбаясь.

Она вошла внутрь, чтобы взять сумку, но остановилась, когда Адам заговорил:

— Что с тобой? Почему ты так расстроена?

Неужели такой образованный человек мог быть настолько тупым! Она молча смотрела на него через решетку, изо всех сил сдерживая слезы.

— Ты чуть не погиб из-за меня, ты хотел умереть ради меня! Разве нет? Ты хороший и благородный, я не достойна твоей любви! Твоя мама никогда в жизни не простила бы меня, если бы с тобой что-нибудь случилось.

— Но ведь ничего не случилось, дорогая. Она вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— Нам пора расстаться. Пусть каждый идет своей дорогой. Уезжай домой, Адам.

— Жеиевьев…

Она не обратила внимания на его предупреждающий тон.

— Все. Я уже приняла решение.

Адам улыбнулся. Сейчас ей придется узнать, что он тоже принял решение.

Он закрыл дверь и запер замок, затем привалился к решетке, сложил руки на груди и торжествующе сказал:

— Я тебя поймал, Женевьев!

— Я не стану любить тебя.

— Слишком поздно. Ты уже любишь меня или наконец полюбила. Ведь именно поэтому ты так испугалась за меня, правда? Ты подумала, что потеряешь меня, и чертовски испугалась.

— Ты не можешь знать, что именно я чувствовала.

— Могу. Потому что я чувствовал то же самое.

— Любовь не предполагает боль.

— Я люблю тебя, моя дорогая.

— Ты ошибаешься. Мы с тобой слишком разные. Просто ты на какое-то время потерял голову. Это всего лишь увлечение. Но я никогда не забуду тебя, — прошептала она.

Он засмеялся:

— Мы ведь собираемся остаток жизни прожить вместе. Разумеется, ты меня не забудешь.

— Я уезжаю.

— Я поеду за тобой.

— Ты хочешь мирной и спокойной жизни, а мне нравятся приключения.

— Мы соединим наши желания и найдем что-то среднее. По щекам Женевьев снова покатились слезы.

— Мистер Нортон, позвольте мне уйти. Я хочу уехать в дилижансе.

— Шериф вышел. А я не выпущу тебя отсюда до тех пор, пока ты не пообещаешь выйти за меня замуж. Мы проведем медовый месяц в Париже, а потом вернемся домой. Я хочу состариться рядом с тобой, Женевьев.

Она схватилась за решетку. Адам накрыл ее руки своими.

— Это — настоящее приключение, — протянул он. — Ты сможешь рассказывать нашим детям, как их отец запер мать в тюрьме.

Искорки в его глазах гипнотизировали ее. Она смотрела на него с удивлением. Неужели он действительно любит ее?

— Нашим детям? — прошептала она.

— Да, — ответил он. — У нас будет много детей, Женевьев, и, по воле Господа, каждый из них будет такой же предприимчивый, как ты. Ты ведь любишь меня, дорогая?

— Я люблю тебя! Я всегда любила тебя.

Адам открыл дверь и обнял ее. Он поцеловал ее долгим и страстным поцелуем, а когда поднял голову и посмотрел ей в глаза, увидел в них любовь.

— Ты мужчина моей мечты, Адам!..

Он улыбнулся:

— И ты, моя любовь. Ты мое самое большое приключение в жизни.