Тридцать дней до развода

Другой мир

Она так бежала, словно спасалась от кого-то. И первым порывом было – защитить прекрасную незнакомку. Сразиться с ее врагами, как положено мужчине.

Или она спешила куда-то? К умирающей матери или голодному ребенку? Тогда я должен был предложить ее подвезти как настоящий джентльмен.

А может, она просто решила провести внеплановую тренировку и побегать вверх-вниз по лестнице – на каблуках, чтобы с нагрузкой? Тогда надо было присоединиться, чтобы развлечь даму беседой.

Какой только чушью ни занимается мозг, когда стоишь, растягивая сигарету короткими затяжками, потому что не хочется возвращаться в шумную квартиру, а тут на тебя выскакивает красотка с безумными глазами.

Девочка упакованная, слишком уж гладкая и ухоженная для наших мест. Того типа, что всегда знают себе цену и зачастую уже не раз ее называли.

Не вписывается она в мои романтические сценарии.

Ни в какие сценарии не вписывается – понимаю я уже в следующую секунду, и все мои расслабленные фантазии разом вымывает из головы высокая волна цунами.

Девочка скатывается по лестнице, почти падая мне в руки, так что я едва успеваю отбросить сигарету в сторону, чтобы поймать ее.

Касание кожи к коже – как удар током. Как в детстве в деревне, когда я в грозу полез на фонарный столб за нашим котом Пиратом и через пробитую изоляцию меня так шарахнуло электричеством, что я слетел на землю: в одну секунду перед глазами вспышка, в другую – я лежу на спине на вытоптанной земле, мир где-то далеко, в ушах тяжелый ватный звон, перед глазами плавают темные точки.

Как сейчас. Все вокруг расплывается и отодвигается на невообразимое расстояние. Только она одна близкая и четкая. Резкость выкручена на максимум: золотистые прожилки в темных глазах, почти прозрачный персиковый пушок на щеках, четко очерченные губы – верхняя в серединке чуть припухшая, завиток локона на виске, проступающие из-под белой кожи голубоватые вены у ключиц – все это так завораживающе, что невозможно оторвать глаза, хочется рассматривать в самых мельчайших подробностях.

Башка ничего не соображает, реальность дрожит и слоится, растекаясь радужными бензиновыми пузырями. И девушке самой приходится меня поцеловать.

Тут помогает природа, наконец включая инстинкты.

За короткие секунды поцелуя я успеваю понять несколько вещей:

1. Она моя навсегда.

2. Никуда ее не отпущу.

3. Кажется, я влюбился.

4. Совершенно точно я идиот.

– И ты тоже должна мне подарок… – Язык сам, без участия мозга, мелет какую-то чушь, наспех выуживая сценарии из памяти и конструируя на ходу подобие беседы.

Она хитро улыбается и отступает, не отнимая, впрочем, у меня своей руки. Но я снова делаю к ней шаг, потому что меня тянет как магнитом, сопротивление бесполезно.

Тонкие пальцы трут запястье, щелчок – и уже мою руку обнимает что-то теплое и шершавое. Опускаю глаза – браслет. Из темных дырчатых каменных бусин с подвеской в виде головы волка. Очень брутальная и мужская вещь, даже странно, что она сняла его с себя.

– Вот твой подарок, – шепчет она и тянется ко мне губами. Это что же – у меня будет два подарка?

И гулко ударяет кровь в виски, и сердце рвется кратчайшим путем, проламывая ребра, – к ее сердцу, и вокруг нас сфера тепла, за пределами которой остался весь остальной мир. Другой мир, о котором я сейчас не помню вообще ничего, даже то, что в нем людям нужен воздух для жизни. Вместо воздуха у меня – ее теплые губы. Вместо воды. Вместо всей остальной реальности.

Но через ватную тишину, укрывающую нас, еле-еле доносится:

– Богдан! Ты куда пропал?..

Словно удар резиновым молотом в грудь, этот голос выбивает из меня весь воздух. Отрывает половину меня, отшвыривает в сторону.

– Это тебя?.. – спрашивает она.

– Дашка! Даш, ты где?

– А это за мной… – улыбается, словно через силу.

– Даша… – хриплю я, выталкивая из себя единственное слово, которое выучил за всю жизнь.

Которая началась минуту назад.

– Приятно было познакомиться, Богдан! – И она взлетает по ступенькам к двери, где уже маячат какие-то лица, шевелятся тела, скрежещут звуки.

Я стоял, медленно возвращаясь в реальный мир, заново осваиваясь в нем. Чувствуя себя оборотнем, который только что перекинулся из зверя в человека, и теперь надо подождать, пока все кости займут свои положенные места, перетерпеть боль от трансформации, прежде чем идти к людям.

Рассеянно оглянулся по сторонам, узнавая и одновременно не узнавая выученную до последнего скола плитки лестничную площадку.

Потряс головой, разгоняя черных мошек.

Наклонился и подобрал окурок, заснул его в банку из-под маринованных мини-луковок, приспособленную под пепельницу.

В старом доме мы обычно прикручивали проволокой к перилам банки из-под растворимого кофе, а здесь народ богатый, не щи лаптем хлебает, глянь-ка! Даже лестничные пепельницы у нас все на понтах!

Алла спустилась на несколько ступенек:

– Богдаш? Случилось чего?

Случилось.

Я провел рукой по лицу, стирая остатки радужной дымки. Мир все еще был странным и чужим. Неправильным.

Разве это я? Что я только что сделал?

– Нет…

– Ты идешь?

– Иду.

– Что там Майоров сказал?

Да, я же ушел из-за стола, чтобы поговорить с Майоровым насчет поставок.

– Говорит, задержали их фуры на выезде, якобы какие-то документы неправильно оформлены, с Нового года, что ли, форма изменилась. Я переслал все образцы, будет разбираться, – ответил машинально, не вникая. Все это само откуда-то распаковывалось из глубин сознания, словно минуя меня самого.

Я поднялся по лестнице, потянул заскрежетавшую дверь, жестом пригласил Аллу идти вперед и автоматическим, привычным движением шлепнул ее по заднице.

Тело двигалось, словно запрограммированный персонаж в игре, пока обезумевший мозг метался, стучась о стенки черепа, как шарик в пинболе.

‍‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‍Что произошло? Что только что случилось?

– Все собрались уже, Светик подружку привела, Дашей зовут. Давай ее Марату подсунем? Модная московская штучка, он таких любит. Вроде симпатичная. Говорят, ее в Москве женатик какой-то бросил, а потом с работы поперли.

Женатик, значит. Бросил.

Я на миг прикрыл глаза прежде чем войти в квартиру, где было шумно, пахло мясом и пирогами, звенели голоса и бокалы и в прихожей на вешалку были грудой навалены куртки и пальто. Все как обычно. Сколько бы ни стоило наше вино и наши квартиры, что-то главное в нас не менялось.

До сегодняшнего дня.