Тридцать шесть валентинок (ЛП)

Глава 1

Если верить лорду Мидлторпу, который только что сверился со своими карманными часами, прошло ровно шесть минут после одиннадцати вечера. Сюзанна Баллистер точно знала, что это был четверг, двадцать седьмое января одна тысяча восемьсот четырнадцатого года. Именно в этот момент, ровно в 11:06 вечера в четверг, 27 января 1814 года, Сюзанна Баллистер загадала три желания, ни одному из которых не суждено было сбыться.

Первое желание было неосуществимо. Ей хотелось каким-нибудь образом, например, при помощи некоего таинственного и доброго волшебства, исчезнуть из бального зала, в котором она сейчас находилась, и оказаться в тепле и уюте своей постели в доме, занимаемом её семейством на Портман-Сквер, чуть севернее Майфэра. А ещё лучше было бы перенестись в Сассекс, в тёплую постель в загородном семейном доме, далеко-далеко от Лондона и, что гораздо важнее, от его жителей.

Сюзанна даже закрыла глаза, представляя, как было бы прекрасно, если бы она могла, открыв их, очутиться где-нибудь ещё, но, что неудивительно, она оставалась там же, где и была, затаившись в тёмном уголке бальной залы леди Уорт со стаканом остывшего чая, пить который у неё не было абсолютно никакого желания.

Как только стало понятно, что она никуда не переместится ни сверхъестественным, ни обычным способом (Сюзанна не могла покинуть зал, пока этого не сделают её родители. Однако по их виду было ясно, что пройдёт по крайней мере ещё часа три, прежде чем они соберутся уходить), она пожелала, чтобы вместо этого исчезли Клайв Мэнн-Формсби и его молодая жена Гарриет, которые стояли возле стола с шоколадным пирогом.

Это представлялось вполне возможным. Эти двое были вполне здоровы, так что могли бы просто пошевелить ногами и уйти. Чем весьма бы облегчили жизнь Сюзанны, потому что тогда она смогла бы наслаждаться вечером без необходимости смотреть в лицо человека, который публично так унизил её.

Кроме того, она смогла бы получить кусок шоколадного пирога.

Но Клайв и Гарриет, казалось, замечательно проводили время. Так же замечательно, как и родители Сюзанны. Это означало, что в ближайшие несколько часов все они останутся здесь.

Агония, чистейшей воды агония.

Однако было ведь ещё одно желание, не так ли? Разве не три желания всегда получают героини волшебных сказок? Раз уж Сюзанна готовилась просидеть в тёмном углу, загадывая от нечего делать глупые желания, то она собиралась использовать их все.

— Я хочу, — произнесла она сквозь стиснутые зубы, — чтобы не было так чертовски холодно.

— Аминь, — сказал стоящий рядом с ней пожилой лорд Мидлторп, про которого Сюзанна совсем забыла. Она улыбнулась ему, но он был занят поглощением некоего алкогольного напитка, который было запрещено пить незамужним молодым леди, так что они вернулись к взаимному вежливому игнорированию друг друга.

Она посмотрела на свой чай. В любой момент он мог превратиться в кусок льда. Учитывая холодную погоду, хозяйка заменила традиционный лимонад и шампанское чаем, но он недолго оставался горячим, а к тем, кто прятался в углу бального зала, как Сюзанна, лакеи никогда не подходили, чтобы поменять ненужные бокалы или чашки.

Сюзанна поёжилась. Она не могла припомнить более холодную зиму, да и никто бы не смог. В некотором роде это и послужило причиной её раннего возвращения в город. Всё светское общество стекалось в Лондон в совершенно немодном январе, желая насладиться катанием на коньках и санях и приближающейся зимней ярмаркой.

Сама Сюзанна думала, что очень холодные и колючие ветры, грязный снег и лёд были ужасно глупой причиной для общественного воссоединения. Однако это не ей было решать, и теперь она застряла здесь, вынужденная встречаться со всеми теми людьми, которые этим летом получили удовольствие стать свидетелями её публичного позора. Она не хотела приезжать в Лондон, но её родные настояли, утверждая, что она и её сестра Летиция не могут позволить себе пропустить неожиданно возникший зимний сезон.

Она-то думала, что, по крайней мере, до весны, ей не придётся возвращаться и встречаться со всеми ними. У неё было слишком мало времени, чтобы научиться произносить с высоко поднятой головой фразу: «Ну конечно, мы с мистером Мэнн-Формсби поняли, что не подходим друг другу».

Воистину, ей нужно было быть очень хорошей актрисой, чтобы сыграть это. Ведь все знали, что Клайв бросил её, словно горячую картофелину, когда на горизонте появились богатые родственники Гарриет Сноу.

Не то, чтобы у Клайва когда-нибудь могла возникнуть нужда в этих деньгах. Ради Бога, его старшим братом был граф Ренминстер, а все знали, что он богат как Крез.

Однако Клайв выбрал Гарриет, а Сюзанна была публично унижена, и даже теперь, спустя почти шесть месяцев после произошедшего, люди продолжали судачить об этом. Даже леди Уилсдаун сочла нужным упомянуть это в своей газетной колонке.

Сюзанна вздохнула и прислонилась к стене, надеясь, что никто не заметит её неподобающей позы. Она полагала, что не стоит ни в чём винить леди Уилсдаун. Таинственный издатель колонки сплетен лишь повторял то, о чём говорили все. Только на этой неделе Сюзанна приняла четырнадцать визитёров, и ни один из них не был достаточно вежлив, чтобы воздержаться от упоминаний о Клайве и Гарриет.

Неужели они в самом деле считали, будто ей хочется слышать о том, что Клайв и Гарриет появились на недавнем музыкальном вечере у Смайт-Смитов? Словно ей было интересно, во что Гарриет была одета или что именно он шептал ей на ухо на протяжении всего концерта.

Это ничего не значило. Клайв всегда демонстрировал отвратительные манеры во время музыкальных вечеров. Сюзанна не могла припомнить ни одного, где он смог бы сдержаться и не открыть рот во время исполнения.

Но сплетники были не самыми худшими её визитёрами. Этот титул достался доброхотам, которые, похоже, не могли не смотреть на неё с выражением жалости на лицах. Как правило, это были женщины, у которых имелся овдовевший племянник из Шропшира, Сомерсета или ещё какого-нибудь отдалённого графства, который подыскивал себе новую жену и был бы рад встретиться с Сюзанной, но только не на этой неделе, так как он был занят, сопровождая шестерых из своих восьми сыновей в Итон.

Сюзанна подавила неожиданно подступившие слёзы. Ей всего двадцать один год. Даже меньше. Она не была безнадёжной старой девой.

И она не хотела, чтобы её жалели.

Внезапно она почувствовала необходимость покинуть танцевальный зал. Она не желала здесь находится, не хотела наблюдать за Клайвом и Гарриет, как какой-то жалкий соглядатай. Её семья не была готова ехать домой, но она безусловно смогла бы найти какую-нибудь тихую комнату, в которой можно было бы несколько минут отдохнуть. Если она собиралась прятаться, то следовало делать это с умом. Стоять в углу было ужасно. Она заметила уже троих людей, которые указали на неё и начали что-то говорить, прикрывая рты ладонями.

Она никогда не считала себя трусихой, но и дурой тоже не была. Ведь только дурак станет добровольно подвергать себя подобным страданиям.

Она поставила свою чайную чашку на подоконник и принесла извинения лорду Мидлторпу, хотя, простояв рядом почти три четверти часа, они не обменялись и полудюжиной слов. Она пошла по периметру бального зала в поисках французских дверей, ведущих в коридор. Когда она ещё считалась, благодаря их с Клайвом общению, одной из самых популярных молодых леди, то бывала здесь однажды и помнила, что в дальнем конце коридора находится дамская комната для отдыха.

Но, едва достигнув места назначения, она споткнулась и оказалась лицом к лицу с… о, помилуйте, как же её имя? Каштановые волосы, немного пухленькая… ах да, Пенелопа. Пенелопа Какая-то там. Девушка, с которой за всё время она не перемолвилась и дюжиной слов. Они дебютировали в один год, но с таким же успехом могли принадлежать и к разным мирам, настолько редко пересекались их пути. Сюзанна стала любимицей города, когда на неё обратил внимание Клайв, а Пенелопа была… Сюзанна не была до конца уверена, кем была Пенелопа. Дамой без кавалера, видимо.

— Не ходите туда, — тихо произнесла Пенелопа, не глядя ей прямо в глаза, что свойственно только очень застенчивым людям.

Рот Сюзанны открылся от удивления, и она знала, что в её глазах застыл вопрос.

— В комнате отдыха находится дюжина молодых леди, — сказала Пенелопа.

Это было исчерпывающее объяснение. Единственным местом, куда Сюзанна хотела бы попасть ещё меньше, чем в танцевальный зал, была комната, где находилось множество девушек, занятых сплетнями и которые все как одна решат, что Сюзанна решила спрятаться тут, чтобы избежать встречи с Клайвом и Гарриет.

Что, конечно, было правдой, но это вовсе не значило, что Сюзанне хотелось бы, чтобы все об этом догадались.

— Спасибо, — прошептала Сюзанна, поражённая этой любезностью со стороны Пенелопы. Прошлым летом ей даже в голову не приходило задуматься о существовании Пенелопы, и за это девушка отплатила ей избавлением от неминуемого смущения и боли. Поддавшись порыву, она взяла руку Пенелопы и пожала её. — Спасибо.

Она внезапно пожалела, что не уделяла большого внимания девушкам, подобным Пенелопе, когда была всеобщей светской любимицей. Теперь она знала, что значит подпирать стену в танцевальном зале, и это было вовсе не весело.

Но прежде чем она смогла сказать что-нибудь ещё, Пенелопа застенчиво попрощалась и ускользнула, оставив Сюзанну в одиночестве.

И поскольку она находилась в самом людном месте танцевального зала, то есть совсем не там, где ей хотелось бы оказаться, то решила просто двигаться вперёд. Она не была до конца уверена, куда именно направляется, но продолжала идти, чувствуя, что таким образом она выглядит целеустремлённой.

Она придерживалась мнения, что нужно выглядеть так, словно она знает, что делает, даже если это и не соответствует действительности. На самом деле, этому её научил Клайв. Это была одна из немногих полезных вещей, которую она узнала благодаря ему.

Однако в своей решимости она не смотрела по сторонам, и, вероятно, поэтому его голос застал её врасплох.

— Мисс Баллистер.

Нет, это был не Клайв. Намного хуже. Это был старший брат Клайва, граф Ренминстер. Во всём своём темноволосом и зеленоглазом великолепии.

Она никогда ему не нравилась. О, он всегда был вежлив с ней, но ведь он был вежлив со всеми. Она всегда ощущала его презрение и очевидное убеждение, что она недостаточно хороша для его брата.

Она предполагала, что граф теперь счастлив. Клайв был благополучно женат на Гарриет, и Сюзанна Баллистер уже никогда не испортит священного генеалогического древа семейства Мэнн-Формсби.

— Милорд, — произнесла она, стараясь, чтобы её голос звучал так же ровно и вежливо, как его. Она не могла себе представить, что ему от неё было нужно. У него не было причин окликать её — он спокойно мог позволить ей пройти мимо, не показывая, что заметил её присутствие. Это даже не показалось бы грубостью с его стороны. Сюзанна шла так быстро, насколько это было возможно в переполненном зале, явно куда-то направляясь.

Он улыбнулся ей, если это можно было так назвать, ибо улыбка не коснулась его глаз.

— Мисс Баллистер, — сказал он, — как вы поживаете?

Мгновение она могла только смотреть на него. Задавать риторические вопросы, на которые не требовалось ответа, было не в его стиле. Однако было непонятно, с чего бы он стал интересоваться её благополучием.

— Мисс Баллистер? — пробормотал он, выглядя при этом слегка удивлённым.

Наконец ей удалось выговорить:

— Неплохо, благодарю вас, — хотя они оба знали, как далеко это было от истины.

Он долго и пристально смотрел на неё, словно изучая в поисках чего-то. Но она понятия не имела, чего именно.

— Милорд? — спросила она, чтобы прервать молчание.

Его голова дёрнулась, словно её голос вывел его из забытья:

— Прошу прощения, — спокойно извинился он. — Могу ли я пригласить вас на танец??

Сюзанна потеряла дар речи.

— Пригласить на танец? — наконец переспросила она, сильно раздражённая своей неспособностью сказать что-нибудь более членораздельное.

— Ну да, — тихо ответил он.

Ей ничего другого не оставалось, как принять предложенную руку — ведь на них были устремлены многочисленные взгляды — и позволить ему вывести себя на паркет. Ростом он превосходил даже Клайва, возвышавшегося над ней на целую голову, и обладал аурой странной сдержанности — почти чрезмерного контроля над собой, если такое вообще было возможно. Наблюдая за тем, как он шествует сквозь толпу, она внезапно поразилась возникшей у неё странной мысли, что однажды его хвалёное самообладание наверняка изменит ему.

И только тогда мир увидит истинное лицо графа Ренминстера.

Дэвид Мэнн-Формсби несколько месяцев не думал о Сюзанне Баллистер, с тех самых пор, как его брат предпочёл жениться на Гарриет Сноу вместо темноволосой красавицы, вальсирующей в данный момент в его объятиях. Тем не менее, лишь только он увидел, как она гордо идёт сквозь бальный зал, словно бы знает, куда именно направляется, хотя каждый, кто удосужился бы задержать на ней взгляд более чем на секунду, мог заметить её напряженное лицо и боль, скрывающуюся в глазах, он вспомнил, как гнусно светское общество отнеслось к Сюзанне после решения Клайва жениться на Гарриет. В Дэвиде шевельнулось что-то, похожее на раскаяние за произошедшее.

А ведь, по правде говоря, в этом не было её вины.

Семейство Сюзанны, хотя и очень уважаемое, не отличалось ни знатностью, ни особенным богатством. И когда Клайв оставил её ради Гарриет, чьё имя было столь же старинным, сколь велико было её приданое, общество стало насмехаться у неё за спиной, и, как он предполагал, вероятно, в лицо тоже. Её называли жадной, честолюбивой выскочкой. Не одна светская матрона, чьи дочери даже отдалённо не были столь привлекательны, как Сюзанна Баллистер, заявляла, что маленькую выскочку поставили на место. Как смела она даже думать о том, что сможет получить предложение руки и сердца от брата графа?

Дэвид находил всё это крайне неприятным, но что он мог сделать? Клайв сделал свой выбор, и, по мнению Дэвида, правильный. Гарриет, в конце концов, гораздо больше подходила его брату в жёны.

Однако Сюзанна стала невинной жертвой скандала. Она не знала, что Клайва выбрал отец Гарриет или что Клайв решил, будто миниатюрная, голубоглазая Гарриет действительно станет прекрасной женой. Клайв должен был объясниться с Сюзанной до того, как появится объявление в газете, или, если уж он был слишком труслив, чтобы сообщить ей об этом лично, то, конечно, должен был бы быть умнее и не делать громкого заявления на балу у Мортрамов до того, как о помолвке сообщат в «Таймс». Когда Клайв стоял перед оркестром с бокалам шампанского в руке, произнося свою торжественную речь, никто не смотрел на Гарриет, которая была рядом с ним.

Все взгляды привлекала именно Сюзанна. Сюзанна с приоткрытым от удивления ртом и потрясённым взглядом, которая очень старалась казаться сильной и гордой, прежде чем, наконец, покинуть зал.

Её полное муки лицо было тем образом, который Дэвид хранил в своём сердце в течении многих недель, даже месяцев, пока он постепенно не позабылся среди повседневных дел и обязанностей.

До сегодняшнего дня.

До того момента, когда он заметил, как она стоит в углу и притворяется, будто её нисколько не волнует, что Клайв и Гарриет окружены толпой людей, желающих им счастья. Он мог бы сказать, что она гордая женщина. Однако гордость может поддерживать человека только до тех пор, пока ему просто не захочется сбежать и остаться в одиночестве.

Он не удивился, когда она наконец начала продвигаться к двери.

Сначала он хотел позволить ей уйти, возможно, даже отступить назад, чтобы она не заметила, что он стал свидетелем её бегства. Но потом некий странный, непреодолимый импульс подтолкнул его вперёд. Его не очень беспокоило то, что она стала непопулярной в свете. В конце концов, в обществе всегда будут дамы, оставшиеся без кавалеров, и никто не смог бы исправить это в одиночку.

Но Дэвид был Мэнн-Формсби до кончиков ногтей, и он не мог смириться с тем, что его семейство кого-то обидело. А его брат, безусловно, причинил зло этой молодой женщине. Дэвид не стал бы утверждать, что её жизнь разрушена, но было очевидно, что её заставили страдать незаслуженно.

Как граф Ренминстер — нет, как Мэнн-Формсби — он был обязан это как-то компенсировать.

И он решил пригласить её на танец, поскольку это будет замечено в свете. И хотя не в характере Дэвида было льстить себе, он знал, что простое приглашение на танец с его стороны сотворит чудеса в деле восстановления популярности Сюзанны.

Она, похоже, была поражена его приглашением, но всё же приняла его. В конце концов, что ещё она могла сделать на глазах у такого количества людей?

Он повёл её в центр зала, не отводя взгляда от её лица. Дэвиду никогда не составляло труда понять, почему Клайв был так увлечён ею. Темноволосая Сюзанна обладала спокойной красотой, которую он находил более привлекательной, чем белокурый и голубоглазый идеал, так популярный в современном ему обществе. У нее была белая, как фарфор, кожа, идеально очерченные брови и розовые, как малина, губы. Он слышал, что её семейство имело валлийские корни, и легко мог заметить их влияние на её внешность.

— Вальс, — сухо произнесла она, когда струнный квинтет вновь заиграл. — Какое совпадение.

Он усмехнулся её сарказму. Она не была особо общительной, но отличалась некоторой прямолинейностью, а он всегда восхищался этой чертой, особенно если она сочеталась с интеллектом. Они начали танцевать, и, когда он уже решил сделать какое-нибудь, ничего не значащее замечание о погоде — чтобы все видели, что они беседуют, как разумные взрослые люди, — она нанесла свой удар и спросила:

— Почему вы пригласили меня танцевать?

На мгновение он онемел. Это было действительно прямолинейно.

— Джентльмену нужна причина? — парировал он.

Уголки её губ сжались:

— Я никогда не считала вас джентльменом, который делает что-либо без причины.

Он пожал плечами:

— Вы выглядели очень одиноко в своем углу.

— Я была с лордом Мидлторпом, — надменно заявила она.

Он только приподнял брови, так как они оба знали, что пожилой лорд Мидлторп едва ли считался лучшей кандидатурой для сопровождения леди.

— Я не нуждаюсь в вашей жалости, — пробормотала она.

— Конечно, нет, — согласился он.

Она метнула в него взгляд:

— Теперь вы снисходительны ко мне.

— Даже и не думал об этом.

— Тогда зачем всё это?

— Это? — переспросил он, вопросительно склонив голову.

— Танец со мной.

Он хотел улыбнуться, но не желал, чтобы она подумала, будто он смеётся над ней, поэтому постарался сдержать улыбку, заявив:

— Вы довольно подозрительны для вальсирующей леди.

— Во время вальса леди следует быть особенно подозрительной, — ответила она.

— Вообще-то, — сказал он, сам удивившись своим словам, — я хотел извиниться. — Он прочистил горло: — За то, что случилось прошлым летом.

— О чём именно, — спросила она, тщательно подбирая слова, — вы говорите?

Он посмотрел на неё, надеясь, что его взгляд был доброжелательным. Это было не слишком привычно для него, поэтому он не был уверен, что всё делает правильно. Однако он попробовал выказать сочувствие, произнёся:

— Думаю, вы знаете.

Её тело окаменело в его руках, и, хотя они продолжали танцевать, он мог бы поклясться, что почувствовал, как её позвоночник превращается в сталь.

— Возможно, — выдавила она, — но я не понимаю, какое отношение это имеет к вам.

— Может быть, и так, — согласился он, — тем не менее, я не одобряю то, как общество относится к вам после обручения Клайва.

— Вы имеете в виду сплетни? — спросила она, и её лицо стало абсолютно бесстрастным, — или прекращение знакомства? А может быть, полнейшую неправду?

Он сглотнул, так как понятия не имел, что её положение было настолько неприятным.

— Всё это, — сказал он тихо. — Я этого никогда не хотел …

— Не хотели? — оборвала она его, в её глазах вспыхнуло что-то похожее на ярость. — Не хотели? Я полагала, что Клайв принял решение самостоятельно. Вы признаёте, что Гарриет была вашим выбором, а не Клайва?

— Это был его выбор, — твёрдо сказал он.

— И ваш? — упорствовала она.

Лгать ей было бессмысленно — да и бесчестно.

— Да, и мой.

Она заскрежетала зубами, явно почувствовав себя в определённой степени отомщённой. Однако пыла у неё слегка поубавилось, словно она месяцами ждала этого момента, а теперь, когда он настал, это было совсем не так сладко, как она ожидала.

— Но если бы он женился на вас, — тихо сказал Дэвид, — я бы не стал возражать.

— Пожалуйста, не лгите мне, — прошептала она, глядя ему в лицо.

— Я не лгу. — Он вздохнул. — Вы станете кому-нибудь прекрасной женой, мисс Баллистер. Я в этом не сомневаюсь.

Она ничего не ответила, но её глаза заблестели, и он мог бы поклясться, что на мгновение у неё задрожали губы.

У него появилось какое-то тягостное ощущение. Он не был уверен в том, что именно это было, и не желал думать, что ощущение это возникло где-то рядом с сердцем. Однако он понял, что ему было невыносимо видеть её на грани слёз. И он лишь смог произнести:

— Клайв должен был сообщить вам о своих планах прежде, чем объявил о них всему обществу.

— Да, — согласилась она с резким смешком, — ему бы следовало так сделать.

Дэвид почувствовал, как его рука слегка напряглась на её талии. Она не собиралась облегчать ему задачу, но ведь у него не было причин ждать от неё этого. Честно говоря, он восхищался её гордостью и уважал её за то, что она высоко держала голову, давая понять, что не позволит обществу указывать ей, как она должна сама себя оценивать.

Вздрогнув от удивления, он вдруг осознал, что она была выдающейся женщиной.

— Ему следовало бы сделать это, — сказал он, неосознанно повторяя её слова, — но он не сделал, и за это я должен извиниться.

Она слегка склонила голову, её глаза почти смеялись, когда она сказала:

— Вы не думаете, что было бы лучше, если бы извинение исходило от Клайва?

Дэвид холодно улыбнулся:

— Верно, но я могу только заключить, что он этого не сделал. И как Мэнн-Формсби…

Она фыркнула на выдохе, что ему совсем не понравилось.

— Как Мэнн-Формсби, — повторил он, повысив голос, а затем понизив его, когда несколько танцующих по соседству с любопытством посмотрели в его сторону. — Как глава семейства Мэнн-Формсби, — исправился он, — я обязан приносить извинения, когда члены моей семьи совершают постыдные поступки.

Он ожидал немедленного протеста, и действительно, она сразу же открыла рот, сверкнув при этом тёмным огнём глаз, но затем, очевидно, передумала, да так внезапно, что у него перехватило дыхание. И когда она наконец заговорила, то произнесла:

— Благодарю вас за это. Я принимаю ваши — от имени Клайва — извинения.

В её голосе было спокойное достоинство, нечто, что вызвало у него желание крепче прижать её к себе и переплести свои пальцы с её вместо того, чтобы просто держаться за руки.

Но если он и хотел более тщательно разобраться в этом чувстве — а он не был уверен в этом, — он упустил эту возможность, как только оркестр доиграл вальс. Дэвид замер посреди зала в изящном поклоне, а Сюзанна сделала реверанс.

Она вежливо пробормотала:

— Спасибо за танец, милорд. — И было ясно, что их беседа окончена.

Но, наблюдая за тем, как она выходит из бального зала — направляясь, вероятно, туда, куда она шла, когда он остановил её, — он не мог до конца избавиться от ощущения…

Ему хотелось большего.

Больше её слов, больше разговора с ней.

Больше её самой.

Позднее этой же ночью произошло два довольно странных события.

Первое имело место в спальне Сюзанны Баллистер.

Она не могла уснуть.

Многие не сочли бы это странным, но Сюзанна была из тех, кто засыпает, едва их голова касается подушки. Это сводило с ума её сестру в те дни, когда они делили одну комнату. Летиция всегда хотела пошептаться перед сном, а участие Сюзанны в беседе ограничивалось лишь лёгким посапыванием.

Даже в дни после отступничества Клайва она спала как убитая. Это было её единственным спасением от постоянной боли и суматохи, в которую превратилась жизнь брошенной дебютантки.

Но этим вечером всё было не так. Сюзанна лежала на спине (что было странно уже само по себе, так как она предпочитала спать на боку) и смотрела в потолок, задаваясь вопросом, когда же трещина в штукатурке стала так напоминать очертаниями кролика.

Вернее, об этом она думала всякий раз, когда решительно прогоняла образ графа Ренминстера из своего сознания, поскольку правда состояла в том, что она не могла уснуть, вновь и вновь переживая их беседу, анализируя каждое сказанное им слово и стараясь не замечать лёгкую дрожь, охватывающую её, когда она вспоминала его еле заметную, немного ироничную улыбку.

Она всё ещё не могла поверить, что спорила с ним. Клайв всегда упоминал его как «старика» и называл его в разное время «скучным», «надменным», «высокомерным» и «чертовски раздражающим». Сюзанна побаивалась графа; по описаниям Клайва он выглядел не слишком доступным.

Но она проявила твёрдость и сохранила свою гордость.

Теперь же мысли о нём не давали ей уснуть, но она не особо возражала — это было головокружительное чувство.

Как давно у неё не было повода испытывать гордость за себя. Она уже забыла, насколько это приятно.

Второе странное событие произошло в другом конце города, в районе Холборн, перед домом Энн Минивер, которая тихо жила рядом со всеми этими юристами и барристерами, работающими в находящихся рядом «Судебных иннах»[3], хотя по профессии, если так можно сказать, она была любовницей. А точнее, любовницей графа Ренминстера.

Однако мисс Минивер и не подозревала, что происходит нечто странное. В действительности единственным человеком, способным что-либо сказать по этому поводу, был сам граф, который приказал кучеру доставить его с бала у Уортов прямо к её изящному дому с верандой. Но когда он поднялся по ступенькам к передней двери и протянул руку к медному дверному молотку, он внезапно понял, что больше не испытывает желания увидеть её. Оно просто ушло.

Что для графа и в самом деле было очень странно.