Твоё имя.

Глава 6. Повторный дебют

В миг, когда я открыл глаза, я уже всё знал.

Сел в постели, осмотрел своё тело. Тонкие пальцы. Знакомая пижама. Два холмика женской груди.

— Мицуха...

Её голос. Её тонкая шея. Её кровь, плоть, кости, кожа. Вся она — здесь, тёплая и живая.

— Живая!..

Обхватил это тело руками. Слёзы потекли по щекам. Огромные слёзы, как из неисправного водопроводного крана. Радость от тепла этих слёз заставила меня плакать ещё отчаяннее. Сердце было готово выскочить из-под рёбер. Я подтянул колени к лицу, прижался к ним щеками. Свернулся калачиком, обнимая как можно больше её тела.

Мицуха.

Мицуха. Мицуха.

Это было чудом — чудом, которое нашло свою редчайшую вероятность и прорвалось в этот мир.

— Сестрёнка, ты что это делаешь?

Ёцуха стоит у раздвинутой ширмы.

— Сестричка... — вырывается из меня сквозь рыдания. Ёцуха тоже жива, стоит и таращится на то, как её старшая сестра тискает себя, но при этом почему-то ещё и плачет. — Ёцуха-а-а!

Я бросаюсь к ней, желая обнять её. Но ширма захлопывается аккурат перед моим носом.

— Бабуля, Бабуля! — слышу я, как она кричит, топая вниз по лестнице. — Мицуха наконец-то сошла с ума! Совсем с катушек съехала!

«Вот же невоспитанная пигалица! — думаю я. — И это после того, что я преодолел пространство и время, чтобы спасти этот городок!»

Одевшись, я спускаюсь на первый этаж. По телевизору крутят новости, дикторша «Эн-Эйч-Кей» жизнерадостно бубнит про комету. Я смотрю на неё, чувствуя себя неловко от того, что уже давненько не носил юбку.

— Комета Тиамат, которую можно будет видеть невооружённым глазом всю последнюю неделю, достигнет ближайшего расстояния к Земле сегодня в 7:40 вечера. Ожидается, что в этот момент она будет светиться ярче всего. Долгожданной кульминацией этого астрономического феномена, который случается раз в 1200 лет, станут всевозможные празднования...

«Сегодня вечером! Ещё есть время!» — шепчу я. Всё тело дрожит от возбуждения.

— Доброе утро, Мицуха. Твоя сестра ушла сегодня первой.

Я поворачиваюсь к входу и вижу Бабулю.

— Бабуля! Прекрасно выглядишь! — машинально говорю я.

Судя по чайнику на подносе в её руках, она, видимо, собиралась пить чай в гостиной.

— Хм? А ты... — Бабуля снимает очки и пристально изучает моё лицо. — А ведь ты не Мицуха, верно?

— Но как?..

Как она поняла?! Меня накрыло чувство стыда — так бывает, когда о тебе узнают то, о чём, как ты надеялся, никто никогда не узнает. Впрочем... Может, так даже удобнее?

— Бабуля... Так вы знали?

Не выглядя особенно встревоженной, Бабуля села за стол и ответила:

— Нет. Но в последнее время я наблюдала за тобой и кое-что вспомнила. В юности у меня были странные сновидения...

Серьёзно?! Ну, тогда всё будет гораздо легче объяснить! Это не семейка, а просто сборище народных сказок...

Я сел напротив неё, и она налила мне чаю.

Отхлебнув из своей чашки, она продолжала:

— Это и правда были очень странные сны. Скорее, даже не сны, а словно чья-то чужая жизнь. Я превращалась в незнакомого парня, который жил в незнакомом городе.

Я судорожно сглотнул. Всё точно как у нас...

— Но однажды эти сны прекратились. Всё, что я сейчас помню, — это сам факт, что я их видела. Образ, которым я в них была, уже исчез из моей памяти.

— Исчез?

Я повторил за ней это слово, судьбоносное, точно название какой-то смертельной болезни. Я ведь тоже надолго забывал имя Мицухи. И даже начинал было верить в то, что это были просто галлюцинации. По морщинистому лицу Бабули пробежала лёгкая тень одиночества.

— То, что ты сейчас испытываешь, ты не можешь оценить по достоинству. Каким бы особенным он ни был, но это всего лишь сон. Однажды ты проснёшься, и он постепенно улетучится из твоей памяти. И у моей матери, и у меня, и у твоей матери — у всех нас были такие периоды в жизни.

— Так что же, выходит...

Неожиданная мысль поразила меня. Так, может, эта обязанность передавалась в семье Миямидзу из поколения в поколение? Для того чтобы предотвратить катастрофу, грозившую им каждые 1200 лет, они получали способность связываться с кем-то из будущего, которое наступит лишь через несколько лет? Такова их работа, храмовых жриц. Предупредительная система, передававшаяся по женской линии их семьи.

— Сны всех женщин семьи Миямидзу... Все они могли вести вас именно к сегодняшнему дню! — сказал я как можно отчётливее, глядя Бабуле прямо в глаза. — Послушайте, Бабуля...

Она подняла голову. По выражению её лица я не мог догадаться, принимает она мои слова всерьёз или нет.

— Сегодня вечером на город Итомори упадёт метеорит, погибнет много народу!

Теперь на её лице отчётливо читалось недоверие. «Никто не поверит этому», — сказала она.

«Совершенно обычная реакция, совсем не подходящая Бабуле», — думал я, пока бежал со всех ног по дороге в школу. Поверить в обмен телами во сне, но не поверить в метеорит? Какого чёрта, Бабуля?!

Я уже здорово опаздывала, поэтому на улицах уже не было ни души. Только пение птиц разносилось по всей округе. Обычное мирное утро. Похоже, мне придётся действовать в одиночку, довериться некому.

— Я не дам никому погибнуть! — поклялся я самому себе. И побежал ещё быстрее. До падения метеорита оставалось каких-то полдня.

— Мицуха! Что у тебя с волосами?!

Не успела я сесть за свою парту, как Тэсси и Саечка тут же остолбенело уставились на меня.

— А что? Раньше лучше было? — уточнил я, приглаживая подстриженные до плеч волосы.

Длинные волосы Мицухи нравились мне куда больше, но сейчас было не до них. Я посмотрел на Тэсси с отвисшей от удивления челюстью, перевела взгляд на Саечку И громко добавил:

— Теперь это уже не важно... Сегодня вечером все могут погибнуть!

Всякое движение в аудитории тут же прекратилось. Все одноклассники одновременно вытаращились на меня.

— М-мицуха? Что за ерунду ты болтаешь?!

Саечка в возбуждении вскочила с места, а Тэсси схватил меня за руку. Пока они тащили меня вон из класса, я успел убедиться, что мне просто-напросто не поверила ни одна живая душа. Как и предсказывала Бабуля, верить подобным заявлениям ни с того ни с сего люди, мягко скажем, не склонны. Обрадованный шансом поменяться телами снова, я, похоже, недооценил проблемы, с которыми придётся столкнуться.

Неужели всё будет так нелепо?

— А может, и нет — всё зависит от Тэсси...

— Мицуха, ты серьёзно?

— Ну конечно, я же вам говорю! Сегодня вечером комета Тиамат распадётся на части, от неё отделится метеорит, который упадёт на наш город. Не могу сказать, откуда у меня эта информация, но мой источник надёжен, клянусь!

— Но это же страшно!

— Тэсси? Ты что, серьёзно? Я не знала, что ты такой идиот! — Похоже, Саечку будет не так просто убедить. — Ну и что там у тебя за надёжный источник? ЦРУ? НАСА? Мицуха, да что это с тобой?!

Лихорадочно думая, как бы убедить Саечку, достаю Мицухин бумажник и вынимаю из него всё, что там есть.

— Саечка, вот тебе деньги, купи себе что хочешь, только, умоляю, выслушай меня до конца!

Я делаю самое серьёзное лицо, какое только могу, и кланяюсь ей в пояс.

Удивлённая Саечка таращится на меня во все глаза.

— Ого... Насчёт денег ты всегда была прижимиста. Что с тобой творится, чёрт побери?

Что? Прижимиста? Странно... Насколько я помнил, Мицуха только и делала, что швырялась деньгами как ненормальная.

Саечка сдаётся и вздыхает:

— Понятия не имею, что происходит, но, так и быть, я тебя выслушаю. Тэсси! Дай мне ключ от твоего велосипеда!

Ворча себе под нос, что Мицухиных денег не хватит даже на конфеты, Саечка направляется к выходу. Ну что ж, уже слава богу! Да, денег маловато, но, по крайней мере, мне удалось её уговорить.

— Съезжу-ка я в магазин, — говорит Саечка. — А ты, Тэсси, последи за ней. Сегодня она какая-то... сама не своя.

Пока Саечка ездит в магазин, мы с Тэсси пробираемся в незанятую аудиторию и начинаем разрабатывать план эвакуации для всего города. Цель этого плана — переместить около 500 человек, живущих в 188 домах, из зоны будущего поражения до того, как метеорит упадёт. Первое, что приходит нам в голову, — использовать средства массового оповещения.

Захватить резиденцию премьер-министра? Или здание японского парламента? Или телекомпанию «Эн-Эйч-Кей»? Или достаточно будет занять радиоцентр в Такаяме? После пары минут совершенно бредовых предложений мы наконец осознаём, что далеко не все будут слушать радио и смотреть телевизор, потому что куча народу пойдёт на осенний фестиваль... Опять двадцать пять.

— Беспроводное аварийное вещание! — кричит вдруг Тэсси.

— Беспроводное? Аварийное?

— Только не говори, что ты о нём не знаешь! Динамики на столбах по всему городу!

— А... это то, которое по утрам и вечерам балаболит? Про то, кто родился, кто помер и всё такое?

— Ну конечно, и уж его-то услышат все — как в домах, так и на улице! Если бы только получить к нему доступ!

— Но как? Тамошнее вещание ведётся из городской управы. Думаешь, они дадут нам слово?

— Нет, конечно.

— Так что же нам делать? Захватить здание управы? По крайней мере, это легче, чем захватывать «Эн-Эйч-Кей»...

— Хе-хе-хе... — невесело смеётся Тэсси и начинает увлечённо набирать что-то на своём смартфоне. — Вот что мы можем использовать!

Он протягивает смартфон к моим глазам, и я таращусь на экран.

— Суперпозиционная частота!

— И что, это правда сработает?

Тэсси гордо кивает.

— Но откуда ты всё это знаешь, Тэсси?

— Ну, видишь ли, я постоянно думаю о подобных вещах перед тем, как заснуть. О катаклизмах в городе, о захвате власти в школе и всё такое. Все же об этом думают, разве нет?

— Э-э... — Я решаю не соглашаться, но и спорить тоже не хочу. — Как бы там ни было, это здорово! Может сработать... — говорю я и не задумываясь одной рукой обнимаю Тэсси за плечо.

— Эй! — Он отшатывается. — Не так близко!

— Ой?

Тэсси краснеет до кончиков ушей.

— А чего ты краснеешь-то? — смеюсь я, поддразнивая его и заглядывая ему в лицо снизу вверх.

Похоже, по женской части у Мицухи дела успешнее, чем я думал. Ну-ка, ну-ка... Я прижимаюсь к нему чуть плотнее. Мы сидим на старом диванчике, причём Тэсси прижат к стене, убегать ему некуда.

— Эй, Мицуха, а ну-ка, прекращай! — отпрянул он, насколько вообще мог.

Всё-таки он парень. Как и я, впрочем... Тем не менее он запрыгнул на диванчик с ногами и заорал:

— Хочешь забеременеть до свадьбы?!

— Че-го? — Я смотрю, как он краснеет уже до своей обритой макушки; по лицу его текут капли пота, и кажется, что он вот-вот разревётся. — Ха-ха-ха! Тэсси!

Не в силах сдержаться, я заливаюсь смехом. Определённо, этому парню я могу довериться на все сто. И хотя в качестве Мицухи я всегда считал его своим другом, теперь я чувствую, что не прочь был бы подружиться с ним как парень с парнем. Эх, если бы мы только могли встретиться все вместе: я, Мицуха, Тэсси, Саечка, Цукаса, Такаги, Окудэра-сэмпай... Отличная бы вышла компания!

— Прости меня, Тэсси. Я просто так обрадовалась тому, что ты мне поверил... — говорю я надувшемуся Тэсси, стараясь больше не смеяться. — Ну так что, поможешь мне с планом эвакуации?

Я улыбаюсь, и он, всё ещё красный, с серьёзным видом кивает.

«Когда всё это закончится, надо будет непременно его навестить», — думаю я.

— Б-бомба?! — вскрикивает Саечка, откусывая от пирожного в пластиковой обёртке.

— Ну, если точнее, взрывчатый гель на водной основе. Типа динамита, — гордо поясняет Тэсси и отправляет в рот картофельный чипс.

Я же дожёвываю свой любимый мраморный шоколад, который Саечка специально мне купила. На парте перед нами куча её трофеев из магазина. Атмосфера напоминает мне вечеринку. То и дело что-то жуя, мы с Тэсси раскладываем перед Саечкой карту местности и подробно рассказываем ей о нашем плане эвакуации. Для полной картины заговора не хватает только какой-нибудь мистической музыки.

Выдув пол-литровую упаковку кофе с молоком, Тэсси продолжает:

— На складе в компании моего отца есть целая тонна взрывчатки для строительных нужд. Мы можем взять сколько хотим, всё равно никто не заметит.

— А потом... — добавляю я, разворачивая пирожное с дынной начинкой.

Почему-то я жутко голоден, и к тому же всё, что я запихиваю в тело Мицухи, оказывается необычайно вкусным.

— За... захват радиостанции?! — Похоже, Саечка не верит своим ушам.

Принявшись теперь за булку с карри, Тэсси объясняет ей:

— При такой беспроводной системе, которая используется в нашем городе, легко перехватить сигнал, если знать правильную частоту. Динамики активируются простым включением нужной частоты, по которой будет передаваться наш голос.

Размахивая булкой, я добавляю:

— И поэтому мы сможем вещать на весь город даже из школьной радиорубки.

Я обвожу пальцем на карте нарисованный нами круг — примерно 1,2 квадратных километра с храмом Миямидзу в центре.

— Это — зона предполагаемого поражения от метеорита. Наша школа, как видите, в эту зону не попадает. — Я стучу по школе на карте карандашом. — Поэтому зону эвакуации следует устроить на школьном дворе.

— Но это же... — голос Саечки дрожит от ужаса. — Но это же преступление!

И она наконец проглатывает клубничку от пирожного, которую оставила напоследок.

— Не нарушив закон, мы не сможем мобилизовать людей из зоны поражения, — хладнокровно говорю я, смахивая с карты крошки от мраморного шоколада. Станем мы преступниками или нет, но мы должны вывести людей из опасной зоны до наступления вечера.

— Мицуха... Ты прямо как будто другой человек!

Я смеюсь и откусываю очередной кусок булки с дыней. Всякий раз, когда я оказываюсь в этом теле, моя речь звучит более женственно, но сам я уже давно перестал копировать её манеру поведения. Спасти бы всех этих людей, а остальное уже неважно. Если все они выживут, всё как-нибудь образуется само собой.

— Да, кстати, диктором у нас будешь ты, Саечка! — говорю я с улыбкой.

— Почему я?!

— Ну, ты же у нас ходишь в радиокружок, так ведь?

— И к тому же твоя старшая сестра вещает по радио в городской управе. Просто спроси у неё, на какой частоте она вещает.

— Что-о?

Не обращая внимания на Саечкины протесты, Тэсси радостно тычет себя пальцем в грудь.

— А я займусь взрывчаткой!

— Ну, а я пойду встречусь с нашим мэром, — добавляю я. — Думаю, от родной-то дочери отмахнуться ему не удастся.

— Идеальный план! — говорит Тэсси, удовлетворённо скрещивая руки на груди.

Я чувствую себя примерно так же. Конечно, действовать придётся грубовато, но ничего другого нам не остаётся.

— В принципе, мы можем уже начинать, — говорит Тэсси вновь онемевшей Саечке, — но мобилизовать всех жителей из 188 домов не удастся без участия городской управы и пожарной бригады.

— Вот поэтому мне и необходимо убедить мэра, — говорю я. — Если я правильно построю разговор, он не сможет меня не послушать.

— Х-ха... — то ли с интересом, то ли в шоке выдавливает Саечка, глядя попеременно на меня и на Тэсси. — Ну, то есть вы же... всё, конечно, здорово придумали, но... Это ведь всё понарошку, верно?

— Что? — Теперь уже я и сам не знал, что ответить. — Ну, э-э... не совсем понарошку...

Если Саечка откажется — весь наш план улетает в тартарары. Я мучительно подбирал слова.

— Совсем даже не понарошку! — закричал вдруг Тэсси. — Смотрите сюда! Вы знаете, как появилось озеро Итомори?!

Мы с Саечкой уставились на экран его смартфона. Там был открыт веб-сайт нашего городка с большим заголовком: «Происхождение озера Итомори». И с подзаголовками поменьше: «Озеро образовано метеоритом, упавшим 1200 лет назад» и «Редчайшее для Японии явление».

— Метеоритное озеро! По крайней мере однажды сюда уже падал метеорит!

От этих слов, сказанных Тэсси, в моей голове словно что-то щёлкает. Не успеваю даже сообразить, что к чему, как мои губы уже сами произносят:

— Вот именно! Вот почему...

Вот что означал барельеф в том святилище! Теперь мне всё ясно. Комета Тиамат, которая прилетает раз в 1200 лет. Озеро Итомори образовалось от падения метеорита 1200 лет назад. Метеорит прилетает с кометой каждые 1200 лет. Катастрофа эта предсказуема, а значит, трагедии можно избежать. Тот барельеф был оставлен как предостережение...

Вот уж не думал, что в лице Тэсси получу такую неоценимую поддержку! От радости я даже не могу усидеть на месте. Всё было подготовлено и ждало своего часа все эти 1200 лет!

— Молодчина, Тэсси!

Я выставил вперёд кулак, и Тэсси с энтузиазмом ударил по нему своим. Всё получится так, как нужно. Не может не получиться!

— Вперё-ёд! — заорали мы с Тэсси на Саечку, брызжа от возбуждения слюной.

— Что ты такое болтаешь?!

Голос его грубый и резкий, будто ножницы, которыми режут толстый картон. Я понемногу начинаю паниковать. Чтобы не дать ему перебить меня, повышаю голос.

— Я говорю, что нужно на всякий случай эвакуировать людей!

— Помолчи хоть немного...

Это он произносит уже нормальным тоном, хотя и с явной готовностью в любую секунду заставить меня заткнуться. Отец Мицухи, мэр Миямидзу, закрыл глаза и откинулся в своём кожаном кресле с нескрываемым раздражением. Потом крутанулся к окну, и кресло под ним заскрипело. Затем глубоко вздохнул, открыл глаза и посмотрел на улицу сквозь стекло. За окном на ярком послеобеденном солнце подрагивали листья деревьев.

— Так, значит, комета развалится на куски и упадёт на Землю? И могут погибнуть пятьсот человек?

Довольно долго он стучит пальцами по столешнице — и лишь затем разворачивается обратно ко мне. Я чувствую, как под моими коленками текут по ногам капли пота. Вероятно, именно там Мицуха потеет больше всего, когда нервничает.

— Я понимаю, в это трудно поверить, но у меня есть доказа...

— Да как ты смеешь тратить моё время на такую бредятину?! — Он вдруг срывается на крик. — Похоже, в семье Миямидзу галлюцинации передаются по наследству...

Это он уже хмуро бормочет, словно бы для самого себя. А затем пронзает меня чуть ли не насквозь своим колючим взглядом и добавляет:

— Если ты это всерьёз, то тебе нужно лечиться.

— Ч-что?!

Я теряю дар речи. От уверенности, с которой я всего полчаса назад покидал наше стратегическое собрание, не осталось и следа. Ситуация чем дальше, тем больше выходит из-под контроля, и от этого мне становится всё тревожнее... Но позвольте! Это не галлюцинации, я никакой не больной! Я...

— Я вызову тебе машину, — голос мэра вдруг наполняется беспокойством; набирая чей-то номер на телефоне, он добавляет: — Съезди в больницу, покажись врачу. Если после этого у тебя ещё найдётся, что мне сказать, тогда и поговорим.

От этих слов мне становится жутко неуютно. Он действительно говорит со мной, своей собственной дочерью, как с больной или сумасшедшей. Когда я наконец понимаю это, всё моё тело будто обжигает ледяным холодом. И лишь голова, похоже, становится всё горячей от пронзительного чувства — ярости.

— Перестань считать меня идиоткой! — ору я во весь голос.

Глаза мэра от неожиданности выпучиваются. Прежде чем я понимаю, что творю, я обнаруживаю, что держу его за галстук. Телефон выпадает у него из руки, еле слышно продолжая куда-то дозваниваться.

— Х-ха...

Я ослабляю хватку. Наши лица отдаляются друг от друга. Его рот остаётся открытым от изумления. Мы продолжаем смотреть друг другу в глаза. Я весь в поту от напряжения.

— Мицуха... — произносит он наконец. — Или нет... Кто ты?

Эти слова впиваются в мою память — отвратительное ощущение, словно в ухо заползло какое-то мелкое насекомое и навеки застряло внутри головы.

Я слышу, как где-то далеко на улице стучит молоток. В это послеобеденное время в нашем тишайшем городишке становятся слышны даже самые отдалённые звуки. Бац, бац, бац... Взбираясь по тропинке на холм, с которого видно всё озеро, я представляю, как молотком в толстые доски забивают гвозди. Железные гвозди, которые проржавеют уже к следующему фестивалю.

«Скорее всего, это строят подмостки для праздника в храме Миямидзу», — думаю я, разглядывая деревянные светильники, выстроенные вдоль дороги.

— Ну, пока! — слышится детский голосок.

Я поднимаю голову и вижу, как трое младшеклашек на вершине холма, прощаясь, машут друг другу руками.

— Увидимся на фестивале!

— Встретимся у храма!

Расставшись со своим другом, пацан и девчонка начинают спускаться навстречу мне. Возраст обоих примерно как у Ёцухи.

Храм — место катастрофы...

— Не ходите туда! — кричу я, хватая пацана за плечо, когда он проходит мимо. — Бегите из города! И велите бежать всем своим друзьям!!!

На лице парнишки мелькает испуг.

— Ты кто такая?

Парнишка изо всей силы отбивает мою руку, и я прихожу в себя.

— Сестричка!

Я вижу, как с холма ко мне с крайне встревоженным видом сбегает Ёцуха. А парень с девчонкой пускаются от меня наутёк. Плохи дела. Я теперь ещё и подозрительная личность.

— Сестричка, что ты им сделала?! — кричит Ёцуха, хватая меня за руки. — И что мне сделать для тебя?

Я смотрю на Ёцуху. Она ждёт моего ответа с тревогой. Если бы Мицуха была здесь...

— Если бы Мицуха была здесь... Она смогла бы его уговорить? А я только и делаю, что всё порчу? — продолжаю я, не обращая внимания на её обалдевший взгляд. — Ёцуха. До наступления сумерек бери Бабулю и уходите прочь из города...

— Как это?

— Если останетесь, вы погибнете!

— A-а?! Сестричка, что ты такое говоришь? — повышает она голос так, будто отчаянно пытается оттолкнуть мои слова от себя. — Держи себя в руках!

Её глаза наполняются слезами. Она испугана. Заглядывая мне в глаза с высоты своего росточка, она говорит:

— Вчера зачем-то в Токио укатила... Сестричка, ты такая странная в последнее время!..

— Что?!

Меня накрывает волна шока. «Токио?»

— Ёцуха, ты сейчас сказала: «Токио»?!

— Э-э-эй, Мицуха!

Голос Саечки. Поднимаю голову и вижу Саечку с Тэсси верхом на его велосипеде, машущую мне рукой. Подъехав ко мне, они тормозят так резко, что шины скрипят по асфальту.

— Ну, как прошёл разговор с папашей? — спрашивает Тэсси нетерпеливо.

Я не могу и рта раскрыть в ответ. Совершенно растерянный, я не знаю, что и думать. Мэр не поверил ни одному моему слову. Более того, он спросил у своей собственной дочери: «Кто ты?» И я сам заставил его это сделать. Не потому ли, что в теле Мицухи всё-таки не она, а я? Где тогда сейчас она сама? Если верить Ёцухе, вчера она уехала в Токио. Зачем? И когда, если точнее, было это самое «вчера»?

— Эй! Мицуха? — Тэсси подозрительно уставился на меня.

— Что это с твоей сестрой? — спросила у Ёцухи Саечка.

Где же Мицуха? И где я?..

А что, если...

Я посмотрел вверх. Вереницу домов окружали горы, одна выше другой. Дальше, за ними, в голубоватой дымке тумана виднелся гребень ещё одной горы. Той, на вершину которой я забирался. С древом-святилищем в центре застывшего кратера. Место, где я пил кутиками-саке...

Прохладный ветер со стороны озера ерошит обрезанные Мицухины волосы; его слабые порывы, будто кончики чьих-то пальцев, нежно ласкают щёки.

— А что, если она там?! — бормочу я еле слышно.

— А? Что-что? Что — там?

Ёцуха, Саечка и Тэсси смотрят туда же, куда и я. Мицуха, если ты сейчас там...

— Тэсси! Одолжи велосипед!

Не давая ему ни ответить, ни даже опомниться, я хватаюсь за руль, вскакиваю на велосипед и с силой отталкиваюсь от земли ногами.

— Э-э... ох! Мицуха!

Сиденье прикручено слишком высоко. Привстав над ним, я кручу педали и несусь вниз с холма.

— Мицуха! А как же наш план?!

— Делайте всё по плану! Рассчитываю на вас!

Эхо разносит мои крики по всему городку. Голос Мицухи, отделившись от её тела, на несколько секунд наполняет собой воздух, отражается от гор и проносится над озёрной гладью. Словно пытаясь угнаться за ним, я кручу педали так быстро, как только могу.

Кто-то постукивает меня по щеке. Очень легко, словно кончиком среднего пальца, стараясь не сделать больно. Палец очень холодный, словно каких-нибудь несколько мгновений назад этой рукой стискивали кусок льда. Кому понадобилось это делать, пока я сплю?

Я просыпаюсь.

Ого! Темнота.

Неужели всё ещё ночь?

Кто-то снова постучал по моей щеке... Ах, нет, это просто вода. Капля за каплей она падает мне на щёку.

Я сажусь — и наконец понимаю.

— Я опять Таки-кун! — громко говорю я.

Поднявшись по каменным ступенькам, я встречаю лучи предзакатного солнца. На глаза Таки-куна наворачиваются слёзы, — видимо, оттого, что он слишком долго пробыл в темноте. Выбираюсь наружу — и моя догадка подтверждается: я на той самой горе, в кратере у святилища.

Что здесь делает Таки-кун?

Я в замешательстве выхожу из тени огромного дерева и бреду по траве, покрывающей дно кальдеры. Одет Таки-кун в тёплую аляску с капюшоном, обут в походные ботинки на толстых резиновых подошвах. Похоже, ещё недавно шёл дождь: земля мягкая и влажная, а травинки вокруг все в каплях воды. Тем не менее небо ясное, чистое, лишь тонкие золотистые облачка уносит ветром за горизонт.

В отличие от голубого неба, моя память словно погружена в туман. Добравшись до самого края кальдеры, я так ничего и не вспомнила. Задираю голову. Если я заберусь по этому склону, то окажусь на самой вершине. Лезу вверх. И пока лезу, отчаянно копаюсь в густом тумане памяти, стараясь вспомнить, чем же я занималась до этого. И наконец припомнила несколько фрагментов.

Фестивальная музыка мацури-баяси. Халатик-юката[41]. Моё лицо и коротко подстриженные волосы отражаются в зеркале.

— Ну, точно!

Вчера состоялся осенний фестиваль, и мы с Тэсси и Саечкой пошли туда, нарядившись в юкаты. Именно в этот день комета должна была светиться ярче всего, и мы хотели полюбоваться этим зрелищем все вместе. Да, всё верно. Почему-то это кажется воспоминанием из далёкого прошлого, но случилось это вчера.

Тэсси с Саечкой страшно удивились моей новой причёске. Тэсси так широко разинул рот от удивления, что туда велосипед мог въехать. Оба остолбенели от шока, мне даже жалко их стало. Всю дорогу до холма, с которого мы собирались смотреть на комету, они только и хихикали у меня за спиной, подначивая меня дразнилками типа: «Признавайся, кто разбил твоё бедное сердце?» или «Ты, часом, не крестьянин эпохи Сёва?»[42]

Взобравшись на холм, мы свернули за последний поворот тропинки — и прямо перед нашими глазами в ночном небе вдруг показалась гигантская комета. Длинный шлейф её хвоста искрился изумрудно-зелёным, а ядро светилось даже ярче, чем луна. Прищурившись, можно было заметить, как вокруг него танцуют частицы мелкой космической пыли. Позабыв всякую болтовню, мы просто заворожённо наблюдали за этим фантастическим зрелищем, не издавая ни звука.

В какой-то момент я заметила, что ядро кометы распалось надвое и одна из этих двух сияющих глыб подлетает к нам всё ближе и ближе. А чуть погодя с неба как будто бы начали падать звёзды. Или даже не «как будто». В ту ночь шёл самый настоящий звёздный дождь. Ночное небо было неописуемо, невероятно красиво, словно из мечты или сна...

Вспоминая всё это, я наконец-то добираюсь до верхушки склона кальдеры. Холодный ветер кусает меня за щёки. Подо мной, насколько хватает глаз, расстилается покрывало из облаков. А в разрывах под ними голубоватой тенью просматривается озеро Итомори.

Что?

Странно...

Я начинаю трястись от холода, словно меня вдруг обступили льды.

Мне до безумия страшно. Я так испугана, встревожена, несчастна и беспомощна, что реально схожу с ума. Холодный пот, точно дождь, льётся потоком.

А что, если...

Похоже, у меня и правда сорвало крышу. Но случилось это уже давно, а осознала я только сейчас.

Страшно... Страшно. Я хочу закричать, но изо рта вырывается только клейкий воздух.

Я во все глаза таращусь на озеро. Я всё поняла. Я всё заметила.

Город Итомори исчез.

А на месте озера Итомори теперь сверкает другое круглое озеро, гораздо крупнее прежнего.

«Очевидно, это должно было случиться, — думает какая-то часть моего мозга, — если на Землю упал такой огромный кусок. Такой горячий и такой тяжеленный...»

Всё верно.

Но в тот момент я...

Тут мои ноги беззвучно подгибаются, и я вдруг падаю на колени.

Воздух, вырываясь из горла, наконец-то превращается в голос.

— Но в тот момент я же...

И вдруг в мою бедную голову врываются воспоминания Таки-куна. Падение кометы, уничтожившее город. Сам Таки-кун, который в действительности жил в Токио, но только в будущем — на три года позже. К тому времени, когда мы стали меняться телами, меня уже не было. С той самой ночи, когда пошёл звёздный дождь.

В тот самый момент я и...

— Умерла?

Где поселяются наши воспоминания?

В синапсах[43] нашего мозга? Сохраняются ли они в зрачках и кончиках пальцев? Или же их содержит в себе некий бесформенный и невидимый дух? Нечто, что люди привыкли называть сердцем, или разумом, или душой? Можем ли мы заменять их по желанию, как карту памяти в персональном компьютере?

Не так давно асфальт кончился, и теперь я кручу педали вверх по нетоптаной горной тропе. Низкое солнце то поблёскивает, то исчезает в проёмах между деревьями. Тело Мицухи беспрестанно потеет, волосы липнут ко лбу. Я постоянно вытираю их то одной, то другой рукой, налегая на педали.

Душа Мицухи. Она должна быть в моём настоящем теле. А моя сейчас здесь, в теле Мицухи.

Но даже теперь мы всё равно вместе.

Мицуха, или по крайней мере фрагменты её души, здесь, со мной. Например, эти пальцы помнят, какова на ощупь её школьная форма и как её надевать; в этой одежде я чувствую себя совершенно естественно. А когда её глаза видят хорошего друга, их взгляд теплеет, делается счастливым. Я могу различать, кого Мицуха любит, а кого нет, просто по этому ощущению. Когда я смотрю на Бабулю, смутные воспоминания, которых я никогда не переживал, появляются в моей голове, похожие на старую киноплёнку, которую крутят в едва работающем проекторе. Тело, память, эмоции — всё это неразрывно связано между собой.

— Таки-кун.

Я слышу, как её голос иногда звучит где-то в глубине моего тела.

— Таки-кун. Таки-кун...

В её голосе я различаю какую-то безотлагательную срочность, она словно вот-вот расплачется. И ещё он пульсирует, как свет далёкой и одинокой звезды.

Размытая картинка начинает обретать резкость.

— Таки-кун, — зовёт меня Мицуха. — Ты... не помнишь меня?

И тут я вспоминаю всё — все воспоминания Мицухи из того самого дня.

В тот день Мицуха прогуляла школу и села в поезд.

Её первой целью было добраться до любой крупной станции, откуда можно доехать в Токио на сверхскоростном «Синкансэне». Несмотря на утренний час пик, все местные поезда на её пути пустовали.

— Съезжу-ка я ненадолго в Токио.

Выйдя утром из дома, она вдруг сказала это Ёцухе по дороге в школу.

— Что? Прямо сейчас? Но зачем?! — спросила шокированная сестра.

— Ну... Свидание.

— Ого! У тебя что, парень в Токио?!

— Да как сказать... Это не моё свидание. — Запутавшись в собственных ответах, Мицуха бегом пустилась к станции. — Вечером вернусь, не волнуйся!

Уже в «Синкансэне» она глядела на пролетающие за окном пейзажи и думала: «А чего бы мне хотелось, если я пойду на свидание Таки-куна и Окудэры? Конечно, мы могли бы прекрасно потусоваться все втроём. С другой стороны, в Токио я никогда ещё не бывала, так получится ли у меня вообще найти Таки-куна? И если я всё-таки найду его, не будет ли странным ни с того ни с сего подойти и заговорить с ним? Удивится ли он? Или, может, совсем не обрадуется?»

Равнодушный к её проблемам, «Синкансэн» безо всяких происшествий прибыл на токийский вокзал. Стараясь, чтобы её не снесло людской волной, Мицуха попыталась дозвониться до меня. «В это время суток связь с данным номером не может быть установлена...» Как и ожидалось, это не сработало.

«Я никогда не найду его», — подумала она.

Прежде чем отправиться в город, она изучила карту так тщательно, будто собиралась сдавать по ней экзамен.

«Может, я всё-таки его разыщу?»

Она проехалась по кольцевой линии «Яманотэ́». Садилась в городские автобусы. Много ходила пешком. Ещё раз съездила на метро. И снова прошлась пешком.

«Что же делать? Может, я окажусь ему в тягость? И всё будет очень неловко... А может...»

По экрану огромного телевизора на стене здания бежала надпись:

«Завтра комета Тиамат будет к нам ближе всего».

А может быть, если мы встретимся, ну а вдруг...

Устав шататься по городу, Мицуха встала на пешеходном виадуке и стала разглядывать все эти яркие здания, задумавшись — или, точнее, молясь.

Если мы всё-таки встретимся, возможно, Таки-кун хотя бы чуть-чуть, да обрадуется?

Она снова пошла пешком, задумавшись сильнее прежнего: «Если я продолжу так бесцельно шататься по городу, шансы найти его у меня нулевые. Вероятности отыскать его практически нет, но одно я знаю наверняка: если мы увидим друг друга, мы это сразу поймём. Всё-таки именно ты был внутри меня. А я — внутри тебя». Это единственное, в чём она уверена абсолютно.

Похожее на фотовспышку вечернее солнце, мелькая в стёклах на потолке очередного вокзала, садилось всё ниже и ниже. Мицуха сидела на скамейке перрона, давая отдых ногам. Солнечный свет, намного более тусклый, чем в её родной Итомори, отражался в её глазах. В станционных динамиках прозвучал музыкальный проигрыш, за ним последовало автоматическое объявление: «Проходящий поезд на Тибу прибывает к платформе номер четыре». Жёлтый состав проскользнул на станцию почти бесшумно и постепенно замедлял ход. Лёгкий ветерок от него мягко всколыхнул Мицухины волосы. Невидящим взглядом она посмотрела на окна поезда.

И вдруг судорожно сглотнула.

А потом резко вскочила.

В одном из проплывающих мимо окон был он.

Она бросилась вперёд. Поезд остановился, и она подбежала к тому самому окну. Отыскать его глазами в выходящей толпе пассажиров ей удалось не сразу. С шумом выдыхающего монстра открылись двери.

На секунду она запнулась, когда из вагона хлынул людской поток, но вскоре приспособилась пробиваться сквозь встречную толпу, чувствуя пот на внутренней стороне коленок. Издав ещё один чудовищный вздох, двери вагонов закрылись. Поезд тронулся дальше. Мицуха пробиралась медленно, метр за метром, беспрестанно бормоча извинения. Пока наконец не остановилась перед одним парнем.

Все звуки вокруг неё как будто исчезли.

Перед нею стоял я трёхлетней давности, тогда ещё ученик средней школы.

«Забираться на велосипеде ещё выше в гору я больше не в силах...»

Как только эта мысль мелькает в моей голове, переднее колесо налетает на какой-то корень и выходит из-под контроля. Инстинктивно я успеваю ухватиться за ствол ближайшего дерева и увидеть, как велосипед отделяется от моего тела и с оглушительным грохотом падает метра на три ниже по склону. Оба колеса сминает в гармошку. «Прости, Тэсси», — бормочу я, переходя на бег трусцой.

Как же я мог забыть? Почему не помнил всё это время?

На бегу я перебираю в памяти нахлынувшие вдруг воспоминания.

Мицуха. Три года назад, в тот самый день, ты...

«Таки-кун. Таки-кун. Таки-кун», — раз за разом Мицуха повторяла про себя моё имя. Она не понимала, как со мной лучше познакомиться, тем более что я, стоявший рядом, тогда вообще её не знал. С какой фразы стоит начать разговор? Она всё думала и думала об этом с отчаянной серьёзностью. А потом улыбнулась лучшей из своих улыбок — и заговорила.

— Таки-кун...

И вот я — ученик средней школы, которого ни с того ни с сего зовёт по имени совершенно незнакомый человек, — уставился на неё. Роста мы с ней примерно одинакового. Прямо напротив своих глаз я увидел её глаза, широко распахнутые и уже наполняющиеся слезами.

— Да?

— Это же я...

Выдавив отчаянную улыбку, Мицуха ткнула себя пальцем в грудь. Я по-прежнему ничего не понимал.

— Э-э...

— Ты... не помнишь меня?

— Кто ты?

Слабый вскрик слетел с её губ. Лицо зарделось. Она потупила глаза и едва слышно пролепетала:

— Ах... Извини!

Поезд сильно тряхнуло. Всем остальным пассажирам удалось удержаться на ногах, и лишь одна Мицуха споткнулась и врезалась в меня. Её волосы с лёгким запахом шампуня коснулись моего носа.

— Прости, — опять извинилась она.

«Ох и странная девчонка», — подумал я, ученик средней школы.

В отчаянии Мицуха ломала голову, что бы придумать, что бы такое сказать, но так и не нашлась. «Ведь ты же Таки-кун, — не понимала она, — так в чём же дело?! Почему не узнаёшь меня?» Молчание между нами становилось всё нелепее.

«Следующая станция — Ёцуя», — объявил вагоновожатый, и Мицуха стала вроде спокойнее, хотя и гораздо печальней. Но оставаться рядом со мной уже не могла. Двери открылись, и она вышла из вагона вместе с ещё несколькими пассажирами. Наблюдая, как она уходит всё дальше и дальше, я вдруг поймал себя на неожиданной мысли. А что, если эта странная девушка — кто-то, кого мне следует знать? Охваченный необъяснимым порывом, я закричал ей вслед:

— Постой! Скажи своё имя!!!

Мицуха обернулась, но людской поток не давал ей остановиться, унося всё дальше от меня. Она развязала плетёный шнурок, что стягивал её волосы на затылке, и бросила его мне, крикнув:

— Мицуха!

Я инстинктивно вытянул руку, бросился вперёд и поймал шнурок на лету. Ярко-оранжевый, как слабые лучики вечернего солнца в тусклом вагоне поезда.

— Меня зовут Мицуха!

Тот самый день три года назад. Ты приехала, чтобы встретить меня.

Но только теперь я наконец-то это понял.

Незнакомка заговорила со мною в поезде. Все годы я относился к этому событию как к недоразумению. Но у Мицухи эта встреча вызвала целую бурю эмоций. И она вернулась в свой город с глубокой раной в сердце, которая и заставила её остричь роскошные волосы.

Что-то словно сдавливает мне грудь. Теперь уже я не могу ничего исправить. Я просто бегу и бегу, точно безумец. Пот и грязь облепили моё лицо и тело.

Внезапно деревья вокруг меня сменились покрытыми мхом валунами, а перед глазами внизу распахнулся золотистый ковёр облаков.

Я наконец-то вновь на вершине горы.

Глубоко вдыхаю холодный воздух. А затем, словно посылая в пространство все свои мысли и чувства, ору что есть мочи:

— Ми-ицу-уха-а-а!!!

И слышу голос.

Вскочив на ноги, исследую взглядом окружающие окрестности. Я стою на поле замшелых камней, окружающем кальдеру с древом-святилищем посередине. Уже совсем заходящее солнце вытянуло длинные тени. Мир временно разделился на свет и тьму, без полутонов. Но ни там, ни там никого не видно.

— Таки-кун? — прошептала я. И, вдохнув побольше морозного воздуха, снова кричу во всё горло: — Таки-кун!!!

Я слышу её.

Она здесь. Мицуха здесь.

Я вылезаю на склон кальдеры, карабкаюсь повыше на её край, опять озираюсь на триста шестьдесят градусов вокруг. И по-прежнему никого не вижу. Но она просто должна быть здесь! Я чувствую это. И снова кричу:

— Ми-ицуха-а!! Ты же здесь, правда?! В моём теле!

Ведь это же Таки-кун! Я уверена! И потому продолжаю кричать:

— Таки-кун! Где же ты?! Я слышу твой голос!!!

Я пускаюсь бегом по краю кальдеры.

Её голос. Я лишь слышу её голос, но её самой не видно.

Так, может, то был и мой собственный голос, и Мицухин одновременно? Обычная физическая вибрация воздуха? Или он резонировал только с моей душой? Не знаю. Мы находимся в одном и том же месте, но нас разделяют три года.

— Где ты, Мицуха?! — продолжаю я кричать.

Я просто не могу не кричать.

Рано или поздно я столкнусь с Таки-куном. И сама эта мысль гонит меня вперёд...

— Ох!

Я негромко вскрикиваю и останавливаюсь как вкопанная.

Я торопливо оглядываюсь.

Мы только что разминулись друг с другом.

Где-то прямо перед собой я чувствую чьё-то тепло. Сердце колотится как бешеное.

Я не вижу его, но Таки-кун точно здесь. Я уверена.

Сердце разве что не выскакивает из груди.

Он здесь. Я вытягиваю руку перед собой.

Она здесь. Но моя рука проваливается в пустоту.

— Мицуха?!

Жду ответа, но безрезультатно.

Бесполезно. Нам не встретиться. Я в последний раз озираюсь вокруг себя, только чтобы убедиться, что стою на вершине горы в одиночестве. Из груди вылетает вздох отчаяния.

Внезапный порыв ветра ерошит мне волосы. Весь мой пот уже высох раньше. Резко похолодало. Я ищу глазами закатное солнце и замечаю, что на него наползла огромная туча. Освободившись от последних остатков дня, царства света и тени начинают сливаться, перемешиваться между собой. В небе ещё вспыхивают последние отблески, но земля уже полностью укуталась в тень. Вокруг меня остаётся лишь отражённый от неба розовый свет.

Всё верно. Этот час суток имеет своё название. Суморо́чье. Время, когда все силуэты размыты и можно встретить кого-то не из этого мира...

Очень старое слово.

Шепчу его.

Неужели наши голоса наложились друг на друга?

Не может быть...

Медленно отвожу взгляд от тучи, смотрю прямо перед собой.

И вижу её. Мицуху. Она стоит и глядит на меня. Широко распахнутыми глазами. С чуть приоткрытым ртом.

Вместо удивления губы на моём лице сами растягиваются в улыбку при виде её забавного, хотя и ошарашенного выражения.

— Мицуха, — зову я, и её глаза наполняются слезами.

— Таки-кун? Таки-кун? Таки-кун?..

Она повторяет моё имя снова и снова, а её ладони тянутся, чтобы взять мои руки в свои.

Я чувствую, как её пальцы наливаются силой.

— Это... ты, Таки-кун!

Она едва произносит это вслух; слёзы текут по её лицу не переставая.

Мы наконец-то встретились. В одной реальности. Мицуха — как Мицуха, а я — как я, вернувшись в свои тела и увидев себя настоящих. Какое невероятное облегчение! Невероятное тепло поднимается с самого дна души и окутывает меня, точно лёгкое одеяло накрывает уставшего путника, вернувшегося домой издалека. Тихая радость переполняет меня.

— Я пришёл повидаться с тобой, — говорю я Мицухе.

Слёзы катятся по её щекам, точно мелкий бисер. Рассмеявшись, я продолжаю:

— Ох, как это было непросто! Ты вообще понимаешь, как далеко от меня находишься?

Она действительно от меня гораздо дальше, чем каждый из нас мог бы себе вообразить, — как в пространстве, так и во времени.

Глядя на меня, Мицуха удивлённо моргает.

— Да? Но как... Ведь я тогда...

— Я глотнул твоего кутиками-саке, — признаюсь я, вспоминая всё, через что мне пришлось пройти.

От неожиданности Мицуха перестаёт плакать.

— Че-го?! — Она не может найти слов. — Ты его пил?!

— А что?

— Идиот! Извращенец!

— Да что тут такого-то?

Она так злится, что краснеет до корней волос. Нашла время ссориться, тоже мне!

— Да, и ещё! Ты всё время лапал меня за сиськи, так или нет?!

— Что?.. Но откуда ты знаешь?

— Ёцуха всё видела! — кричит она, уперев руки в боки так, словно отчитывает малого ребёнка.

— Ох, ну прости, виноват! — Чёртова малявка. У меня запотевают ладони. Отмазка! Срочно нужна какая-нибудь отмазка... — Но это было всего один раз!

М-да. Хреновая отмазка, что и говорить.

— Всего один раз? Хм-м!

Ха. Она о чём-то задумывается. Может, обдумывает, считать ли «всего один раз» достаточным для прощения? Я уже было решил, что опасность миновала, но Мицуха передумывает и снова сдвигает брови.

— Какая разница, сколько раз?! Это же всё равно, кретин!

Плохо дело. Я сдаюсь, складываю ладони в мольбе перед носом и в качестве извинения отвешиваю ей низкий поклон. Не признаваться же, в самом деле, что «этим» я занимался всякий раз, когда мы менялись телами!

— А это у тебя что? — Моментально сменив гнев на милость, она с удивлением показывает на мою правую руку.

— Ах, это...

Плетёнка, шнурок-кумихимо. Тот самый, что я получил от неё три года назад. Расстегнув крохотную застёжку, я снимаю плетёнку с запястья и говорю Мицухе:

— В следующий раз постарайся не встречать меня до того, как я с тобой познакомлюсь. Иначе как я смогу понять, что это ты?

И с этими словами я передаю шнурок ей, вспоминая всю бурю чувств, которые она пережила тогда в поезде:

— Я проносил его три года. Теперь твоя очередь!

Она берёт шнурок обеими руками, благодарит меня радостным кивком. И только теперь я замечаю, что, когда она улыбается, весь мир словно радуется вместе с ней.

Мицуха повязывает шнурок вокруг головы, закрепляя застёжку чуть выше левого уха на манер какой-нибудь русской Катюши.

— Ну, как я выгляжу? — спрашивает она, чуть зардевшись и кокетливо глядя куда-то вверх.

— Хм...

«Не очень здорово», — думаю я про себя. Как-то слишком по-детски. Не говоря уж о том, что перво-наперво не нужно было подстригаться. Или она не знает, что мне нравятся длинные чёрные волосы? Но, как бы то ни было, правильней будет сказать ей какой-нибудь комплимент. Согласно «Советам для тех, кому никогда не везло в личной жизни», которые она же мне и прислала, пока ты отвешиваешь девушке комплименты, волноваться тебе не о чем.

— Ну что ж... Неплохо.

— Эй! — Она вдруг снова мрачнеет. Что там ещё? — Но ты ведь думаешь, что это смотрится не очень, так ведь?!

— Ох... — И как она только догадалась? — Ха-ха! Ну, прости.

— Уф-ф! — только и фыркает она с отвращением.

И почему с девчонками всегда так трудно нормально общаться?

Затем она ни с того ни с сего начинает покатываться со смеху. Да что это с ней? Плачет, злится, теперь хохочет... Но чем дольше я наблюдаю за ней, тем больше её смех передаётся мне. Закрыв лицо руками, я невольно начинаю за ней подхихикивать. Она же просто бьётся в смеховой истерике.

Почему-то мы оба здорово развеселились. Смеёмся и смеёмся, как двое малых детей, стоя на краю этого мерцающе-сумеречного мира.

Становится всё холоднее. Так же медленно, но верно в небе гаснут последние сполохи света.

— Знаешь, Мицуха, — я называю её по имени, и мне вспоминаются долгие игры с друзьями на улице после школы, которые всё равно когда-нибудь неизбежно кончаются, и нужно со всеми прощаться и идти домой. — Нам ещё нужно успеть кое-что сделать. Послушай меня...

Я рассказываю ей о плане, который мы разработали с Тэсси и Саечкой. Она слушает меня с таким похоронным выражением на лице, что мне кажется: она всё помнит. Ту ночь, когда с неба падали звёзды, когда исчез её городок. И тот момент, когда она умерла. Она ничего не забыла. И сегодняшняя ночь для неё повторный дебют...

— Она уже здесь, — говорит Мицуха дрожащим голосом, глядя в небо.

Я перехватываю её взгляд — и тоже вижу слабый силуэт кометы Тиамат, уже начинающий проступать в тёмной части неба на западе.

— Всё сработает, как задумано. Мы успеем! — уверяю я столько же её, сколько и себя самого.

— Я сделаю всё, что смогу, — обещает она. — Ах, смотри! Час суморочья уже...

Пока она говорит, я замечаю, что её фигурка на глазах превращается в бледную тень.

— ...уже истекает, — заканчиваю я за неё.

Последние отсветы заката почти не видны. Ночь почти полностью вступила в свои права. Пытаясь унять вдруг разыгравшуюся в сердце тревогу, я улыбаюсь Мицухе и как можно более жизнерадостно говорю:

— А вот так мы не забудем друг о друге, даже когда проснёмся!

Достав из кармана маркер, я беру её левую руку в свою и пишу своё имя на её ладони. И затем передаю маркер ей.

— А теперь ты напиши своё имя на мне!

— Отличная идея!

Она расплывается в улыбке, как распускающийся цветок. А потом берёт мою правую руку и начинает писать.

Клац! Внезапно я слышу какой-то сухой и короткий треск у себя под ногами.

Смотрю себе под ноги. Маркер упал на землю.

— А?

Поднимаю глаза — и больше не вижу перед собой ни души.

— Что за...

Озираюсь вокруг.

— Мицуха? Эй, Мицуха! — кричу я всё громче.

Никакого ответа.

В подступающей панике я бесцельно слоняюсь по окрестностям. Всё вокруг меня утопает в голубовато-чёрной мгле. Подо мной расстилаются плоские чёрные облака, под которыми смутно темнеет почти неразличимое озеро Итомори.

Мицуха исчезла.

Ночь пришла.

Я снова в своём собственном теле, в будущем, три года спустя.

Смотрю на свою правую руку. Плетёнка-кумихимо исчезла. На ладони осталась только одна-единственная черта — начало имени, дописать которое его хозяйка не успела. Я легонько провожу по этой черте пальцами.

— Я собирался сказать тебе, — говорю я тихонько. — Где бы ты ни была на свете, я найду тебя снова!

Гляжу на небо. И не вижу там никакого, даже самого слабого следа кометы. Только звёзды сияют, как и в любую другую ночь.

— Тебя зовут Мицуха. — Пытаясь зафиксировать, выгравировать это имя на скрижалях собственной памяти, я закрываю глаза. — Я помню!!!

Моя вера в себя укрепляется, и я открываю глаза. В небе сияет белая половинка луны.

— Мицуха, Мицуха, Мицуха, Мицуха... Мицуха, Мицуха... Твоё имя — Мицуха! — кричу я луне. — Твоё имя...

И тут неожиданно слово, которое я собираюсь произнести, ускользает из моей памяти. В тревоге я хватаю маркер и пишу первый знак того имени на ладони. Точнее, пытаюсь писать.

«...»

Но, написав одну-единственную черту, моя рука вдруг останавливается. И маркер начинает со страшной силой вырываться из моих пальцев. Пытаясь удержать его, я стискиваю руку. Перехватываю маркер, как иглу или шило, и стараюсь буквально выцарапать заветное имя на ладони. Но проклятый маркер больше не сдвигается ни на миллиметр.

— Кто ты, чёрт тебя побери?!

Маркер выпадает из моей руки.

Они все исчезают. Твоё имя. Воспоминания о тебе.

— Зачем я здесь?

Пытаясь соединить разрозненные фрагменты памяти в единое целое, я стараюсь говорить как можно громче.

— Я здесь... для того, чтобы встретиться с ней. Я пришёл затем, чтобы спасти её! Потому что хочу, чтоб она осталась жива!

Всё-всё исчезает. Всё, что было важно и дорого. Не остаётся вообще ничего.

— Кто? Кто? Кто? Кто?..

Всё разваливается на части и исчезает. Чувства и эмоции, которые должны были остаться, исчезли теперь бесследно.

— Кто-то очень дорогой для меня... Тот, кого я не должен забыть, кого не хочу забывать!

И отчаяние, и привязанности исчезают вместе, рука об руку. Я даже не могу сказать, почему сейчас плачу. Всё, что я когда-либо чувствовал, рассыпается, точно песочный замок, и развеивается по земле.

— Кто же, кто же, кто же...

Но после того, как весь песок рассеется, одна башенка всё же останется целой. И теперь я знаю, как она называется: одиночество. Именно теперь я понимаю это. Это будет единственное чувство, которое останется со мной навсегда. И до скончания своего века я буду таскать его за собой, точно тяжёлый багаж, который некуда сдать...

«Ну и ладно», — подумал я вдруг. Если этот мир и правда такое жестокое место, я брошу ему вызов, выживая сердцем и умом с одним лишь одиночеством на руках. Даже если нас разлучат навеки и мы больше никогда не увидим друг друга, даже если для этого придётся рассориться со всеми богами. И никогда не сдамся. А вскоре забуду сам факт того, что я что-то забыл. И с этой единственной эмоцией в сердце я ещё один, последний раз крикнул в ночное небо:

— Твоё имя!!!

Эхо долго носило мой отчаянный крик, отражаясь от молчаливых гор. И чем дольше оно повторяло один и тот же вопрос к пустым небесам, тем слабее становилось. Пока не нахлынула полная тишина.