Твоя навеки

Глава 8

— Какао?

— С радостью выпью чашечку.

Мик кивнул и повернулся к плите.

— Ты захватила с собой халат? — бросил он через плечо.

— Ой, забыла! Но ничего, обойдусь.

— Ладно, утром заедем и захватим его вместе с остальным твоим барахлом.

— Мик, но я вовсе не собираюсь…

Пэриш, не говоря ни слова, поставил перед ней стакан и пододвинул пакет с молоком.

— Наливай и слушай внимательно. Пусть мне вырвут язык, если я снова позволю тебе бравировать своей независимостью и жить одной в пустом доме, когда твой бывший муженек разгуливает на свободе. Один раз я совершил такую глупость, второй ты от меня не дождешься, не рассчитывай.

Когда ночью телефон от удара молнии в подстанции вышел из строя, Мик прокричал в рацию сквозь хрипы и трески, чтобы Эд Дьюхерст мчался ему на подмогу, и, не зная наверняка, услышал ли тот его, пустил свой «блейзер», что называется, с места в карьер.

Машина неслась на предельной скорости, а Мику казалось, что она ползет как черепаха. По сути, четыре мили, отделявшие его дом от дома Фэйт, он должен был покрыть за четыре минуты, но четыре минуты — это так много! За четыре минуты можно пырнуть жертву ножом раз тридцать, если не сорок, раза два задушить, о других способах убийства лучше не говорить.

Возле дома не было никаких других машин, только белая «хонда», но это само по себе ни о чем не говорило. Входная дверь оказалась незапертой — знак тревожный, но тоже сам по себе ничего не означающий. В доме царила мертвая тишина. Осторожно обходя комнату за комнатой, Мик все больше приходил в недоумение: он не чувствовал присутствия постороннего — он бы обнаружил его по запаху, но главное — нет запаха крови. И лишь в третьей, последней по счету комнате он ощутил присутствие человека.

— Фэйт! — осторожно позвал он. — Фэйт, это я, Мик! Где Фрэнк? — резко спросил он, когда она наконец-то открыла дверь.

— Фрэнк?.. Боже, мне послышалось… Эта гроза… И я вдруг решила…

По рации вышел на связь подъехавший Эд. Они вместе еще раз осмотрели дом, но ничего не нашли. Эд снова уехал на дежурство, а сконфуженную и все еще трясущуюся от страха Фэйт Мик отвез к себе.

— Должен сказать, — продолжил Мик, — что таких упрямиц я еще не встречал в своей жизни.

— Упрямиц? — прыснула со смеху Фэйт.

— Да, а что, ты со мной не согласна?

— Ничего, просто я привыкла считать себя бессловесным и покорным существом, созданным для того, чтобы им помыкали все, кому не лень. — Моментально всякое веселье сбежало с ее лица. — Я так перепугалась, Мик, — сказала она тихо. — Меня обуял неописуемый ужас. Ты ведь еще не таешь, что Фрэнк обещал убить моего младенца раньше, чем он родится.

Мик почувствовал, как на голове его зашевелились волосы.

— Убить неродившегося младенца? Он что, сумасшедший?

— Да, убить на том основании, что это его ребенок… Он так заявил, когда приходил в последний раз. Он считает, что, поскольку оба мы принадлежим ему, он вправе делать с нами все, что ему заблагорассудится. А раз карьере и семейной жизни все равно пришел конец, то он сделает так, что мы оба не достанемся никому другому.

— Прекрати себя мучить, Фэйт. От твоих мучений проку все равно не будет. Люди вроде Фрэнка не нуждаются в доводах разума, зато когда попадутся, сразу же начинают придумывать всякие сказки, чтобы оправдаться.

— Но я хотела понять…

— Это уже не твоя забота. У твоего бывшего супруга явно с головой не в порядке, и когда его поймают, им будут заниматься в первую очередь психиатры. Не сомневаюсь, им найдется, что сказать суду.

Мик вдруг почувствовал, как кулаки его непроизвольно сжимаются и внутри просыпается яростное желание стереть с лица земли эту мразь. Сейчас злоба выплеснется из него, и Фэйт снова будет напугана, только на этот раз ей некуда ехать…

— Мик!

Как хорошо, что она окликнула его, прежде чем погладить по плечу. Мик так напрягся, что от внезапного прикосновения мог взорваться. Но она дала ему время, чтобы он воспринял ее призыв, взял себя в руки, оказался в состоянии слушать ее.

— Мик, — сказала она, с нежностью глядя в его глаза. — Я знаю одно: ты никогда в жизни не сделаешь мне ничего плохого. В чем, в чем, а в этом я уверена.

Повернувшись, он обнял ее и прижал к себе.

— Ну, так что скажет насчет чашки какао моя милая леди?..

Фэйт давно уже ушла к себе в спальню, а Мик мерил шагами кухню, не находя себе места. Пожалуй, неплохо было бы устроить пробежку босиком по снегу, но сейчас и это едва ли поможет.

Ему не давала покоя мысль о Фэйт. Та ушла, мирно пожелав ему спокойной ночи, но Мик не мог отделаться от ощущения, что приступ ее страха, спровоцированный внезапной и странной грозой, все еще не отступил.

Она сейчас, вероятно, без сна лежит в постели, уставившись в потолок, думал он, сердце отчаянно колотится, а с губ готов сорваться новый крик о помощи. Черт бы побрал эту грозу — все, чего ему удалось добиться в эти несколько дней, все коту под хвост.

Но что же можешь сделать ты, Мик Пэриш, спросил он себя. Да, что? Во-первых, подняться к ней и проверить, как обстоят дела. Если она благополучно уснула, можно спокойно отправляться восвояси. А если она не спит… Если не спит, значит, твой долг — успокоить ее, утешить…

Его сапоги прогромыхали по ступенькам лестницы, на которой не было ковра, и, как подозревал Мик, никогда не будет (еще одна неистребимая привычка отставного разведчика — никакой звукоизоляции, чтобы любой шум, любое движение в доме тут же можно было услышать). Сейчас он впервые помянул крепким словом свою непомерную мнительность и попытался идти на цыпочках, чтобы не разбудить Фэйт, если она спит.

Но она и впрямь не спала. Тихо приоткрыв дверь, он увидел, что она, прямая и неподвижная, сидит в кровати, а в комнате включены все лампы одновременно.

— Не могу уснуть, — жалобно произнесла она. — Из головы не выходит то, как…

Она замолкла, и Мик неуверенно потоптался на пороге.

— Не оставляй меня одну, — шепотом попросила она. — Ради Бога, не оставляй меня одну.

Мик протянул ей руку, и Фэйт тут же поднялась с кровати и мгновением позже оказалась рядом. Его могучая ладонь поглотила хрупкие, тонкие пальцы женщины. Приведя ее в свою комнату, он молча указал на постель. Возможно, он об этом еще пожалеет, но дело сделано.

Какой смысл играть с ней в прятки, если она проникла во все уголки моей души, стала частью моей жизни, подумал Мик, осторожно снимая сапоги. Вот сейчас она сидит в его огромной кровати, маленькая, закутанная по самый подбородок в цветастое индейское одеяло… Сидит, прислонившись к спинке кровати и ждет. Ждет его, Мика Пэриша. В теплом свете лампы, стоящей на столике, золотые волосы ее похожи на сверкающий нимб, в огромных, голубых, широко распахнутых глазах — абсолютное доверие. Абсолютное и незаслуженное, потому что он всего лишь мужчина, из плоти и крови.

Остаток здравого смысла, однако, удержал Мика от того, чтобы раздеться до нижнего белья. Он просто снял ремень, отстегнул запонки и прямо в рубашке и джинсах растянулся поверх одеяла рядом с ней. Когда же он протянул руку, Фэйт, не говоря ни слова, уютно устроилась у него на плече. Лампа осталась гореть.

— Расскажи что-нибудь, — коротко бросил Мик. — Это помогает избавиться от страха.

— Рассказывать? Не думаю, чтобы кому-то приятно было слышать такие вещи.

— Вероятнее всего, да. Но тебе нужно излить душу, давай, давай, я слушаю. — Тон его был довольно грубоватый, но она не обратила на это внимания — нежность, с которой его рука поглаживала ее шелковистые волосы, свидетельствовала об обратном.

— Никто до сих пор даже слушать об этом не хотел, — сказала она с горечью. — Я попыталась однажды рассказать обо всем отчиму, но он заявил, что Фрэнк бьет меня ради моего же собственного блага. Долг мужчины и мужа — держать жену в повиновении — так это прозвучало у моего отчима.

— Запомни, золотая моя: долг мужчины — защищать слабого. Твой отчим, видимо, такой же негодяй, как Фрэнк… Ну и что, полиция отказалась прийти тебе на помощь? Ты это хотела сказать?

— Не совсем… Они бы, пожалуй, и сделали это, но… — Она еле слышно всхлипнула. — У них существует неписаный закон, как вести себя, если один из их коллег оказывается перед лицом неприятностей…

— Понятно, — сказал Мик, прижимая Фэйт еще крепче и целуя ее в затылок. — Круговая порука, стремление перестраховаться и избежать неприятностей для всех остальных. Такое бывает, но вовсе не значит, что это хорошо. Полицейских, которые не пришли тебе на помощь, следовало бы в течение суток вышибить со службы, чтобы другим был урок.

— Я… я глазам своим не поверила, когда они повернулись и ушли, оставив меня одну с Фрэнком. — Ее голос зазвучал глухо от подступающих слез. — Я чувствовала себя такой одинокой, беспомощной, никому не нужной…

Она всхлипнула еще несколько раз и наконец заснула. Мик покачивал ее и думал, что напугать ее так просто — взять и признаться в том, что он желает ее. Для женщины, имеющей все основания не доверять мужчинам, такое признание может оказаться ударом.

Но тут же он вспомнил, как той ночью она отвечала на его поцелуи и ласки, и если бы не эти шрамы!.. Но нет, сказал он себе. Это не годится, особенно если учесть ее душевный надлом. Время и свобода выбора — вот что я должен дать ей. И может быть, поступив именно так, он сумеет преодолеть свое неудержимое влечение к ней.

Время и свобода выбора — вот что требовалось для них обоих.

Луч солнца защекотал лицо, и Фэйт проснулась. Небо за окном казалось ей невероятно синим. В столбе света, ослепительно сверкая, плясали пылинки. На мгновение Фэйт ощутила себя ребенком, проснувшимся с чувством, что впереди — огромный радостный день. И это несмотря на то, что лежала она в чужой кровати, в кровати Мика. А может быть, именно поэтому?..

— Доброе утро, соня!

На пороге, одетый в джинсы и в клетчатую красную рубаху, стоял Мик. В руках он держал поднос.

— Завтрак готов, леди, — объявил он торжественно.

— Боже, Мик! — пробормотала Фэйт, когда он сел, поставив поднос на столик. — К чему столько хлопот из-за меня?

— Какие хлопоты? У тебя была сегодня тяжелая ночь, и ты заслуживала того, чтобы за тобой чуть-чуть поухаживали. День сегодня просто замечательный! — весело продолжил он, наливая ей какао в керамическую кружку. — Как только соберешься, сгоняем за твоими тряпками. Только не пытайся спорить — я не принимаю никаких возражений.

— Но Мик! Мне даже неудобно: ты тратишь на меня столько времени!

— Успокойся, женщина, от тебя хлопот не больше, чем от мышки в норке. Даже меньше, потому что мыши никогда до сих пор не готовили мне ужина.

Голубые глаза Фэйт радостно блеснули.

— Так тебе это понравилось?

— Признаться — очень. Прожив всю жизнь в одиночестве, начинаешь ценить как роскошь возможность прийти домой и увидеть, что тебя уже ждет накрытый стол. Полагаю, что ужин в обмен на временное убежище вполне честная сделка, устраивающая обе стороны. Но учти, — добавил он, — я категорически против того, чтобы ты стирала или гладила мое белье. Такая работа идет во вред здоровью твоего ребенка, и если я еще хоть раз замечу, что до моей одежды кто-то дотрагивался, я буду сдавать ее в прачечную.

Фэйт испуганно уставилась на него: она никак не могла разобрать, шутит Мик или говорит серьезно.

— Хорошо, я пальцем не притронусь к твоему белью. Но, Мик, во всем мире женщины на сносях занимаются домашней работой, да и не только домашней…

— О том, что делается во всем мире, я знаю побольше тебя, и не понаслышке. Поэтому, если я заподозрю тебя хоть в малейшем отступлении от моих условий, то буду вынужден, уезжая из дому, брать тебя с собой.

Невероятно, подумала Фэйт, с трудом сдерживая глупую улыбку на лице. Мужчина бесцеремонно нарушает мои права, как деспот, ограничивает свободу действий, а мне даже приятно.

День был исключительно морозный и яркий; сверкание снега под солнцем даже резало глаза. Мик, усевшись в машину, тут же спрятался за темными зеркальными очками, и Фэйт с завистью подумала, что надо бы и ей на будущее обзавестись подобными.

Мик неторопливо вел машину по окружной дороге, любуясь красотой заснеженных пустынных равнин.

— Смотри! — сказал он вдруг, плавно тормозя и показывая рукой вправо. — Заяц.

Фэйт прищурилась, но увидела зверька лишь тогда, когда он сорвался с места и по причудливой траектории начал улепетывать по снежному полю в сторону леса.

Заяц давно исчез, а Фэйт все еще улыбалась.

— Забыла, — призналась она. — Я совсем забыла, как прекрасны эти места.

Когда они свернули к ее дому, Мик неожиданно затормозил и остановил машину.

— Что случилось, Мик?

Тот повернул к ней величественно-невозмутимое лицо, наполовину закрытое черными очками, и, как ей показалось, чересчур спокойно сказал:

— Абсолютно ничего. Просто хочу кое-что посмотреть.

Он вылез из «блейзера» и присел на корточки. Все точно: поверх отпечатков двух полицейских машин, подъезжавших к ранчо Монроузов вчера ночью, виднелся свежий след от какой-то машины, скорее всего, японской малолитражки или легкого грузовика. Шины не ошипованы, это раз, подумал он. Кроме того, местные жители предпочитают солидную технику, большие грузовики, «линкольны», «кадиллаки». Это два. Так что здесь явно был какой-то чужак.

Через минуту Мик снова сел в машину.

— Что-нибудь не так? — заволновалась Фэйт.

— Ничего особенного. Меня заинтересовали свежие отпечатки колес на снегу, и я никак не могу определить, кому они могли бы принадлежать.

— Ты всегда уделяешь столько внимания подобным вещам?

Мик повернул голову и поглядел ей прямо в глаза. Рыжая форменная фуражка, длинные черные волосы, зеркальные очки… Сердце Фэйт затрепетало. Такой мужественный и величественно красивый! И самое главное — ни капельки не страшный.

— В течение двух десятков лет от моей внимательности зависело, будут ли жив я и мои товарищи, — раздался его низкий голос. — Хорошо это, плохо ли, но привычка осталась, и никуда от нее не денешься.

Остановив «блейзер» неподалеку от ранчо, Мик вылез, но когда Фэйт попыталась открыть дверцу со своей стороны, удержал ее.

— Подожди здесь, — сказал он. — Хочу сперва кое-что проверить.

— Но зачем? — Его излишняя предусмотрительность, причин которой Фэйт не понимала, начала уже ее раздражать.

— Зачем? — Мик усмехнулся. — Затем, что я полицейский и это моя работа, леди.

Еще больше Фэйт удивилась, когда Мик одним ловким движением достал из-под заднего сиденья дробовик.

— Приходилось тебе стрелять из такой вот штуки?

— Только в детстве, — поколебавшись, ответила Фэйт. — Отец показывал мне, как это делается, но я запомнила лишь одно: следует нажимать на спусковой крючок, а дальше все само получится.

— Предельно точное и лаконичное описание действия охотничьего ружья. Не сомневаюсь, что тебе не придется воспользоваться инструкцией по его использованию, но все же сделай милость, подержи-ка его в руках до моего возвращения. Оно заряжено и взведено. Зажигание я не выключил, и на всякий случай до моего возвращения держи дверь запертой изнутри. О'кэй?

Фэйт медленно кивнула, догадываясь, что у помощника шерифа должны быть веские основания для столь необычных мер предосторожности. Ни о чем не спрашивая, она отдала ему ключи от дома.

— Запрись, — сказал он и не двинулся с места, пока Фэйт не закрыла все двери. Затем, расстегнув кобуру и проверив, на месте ли сапожный нож, двинулся к дому.

Двор после вчерашней ложной тревоги был порядком истоптан, поэтому обнаружить какие-нибудь следы не представлялось возможным. Мик подергал дверную ручку. Дверь оказалась запертой, но, как ему показалось, слегка расшатанной по сравнению со вчерашней ночью, когда он сам запирал ее.

Сдвинув на лоб очки, Мик осторожно вошел в дом. Первое впечатление — ничего не изменилось, на кухне так же мирно гудел холодильник, в ванной капала вода из неплотно закрытого крана. Но в воздухе витал новый, незнакомый запах: кислый, настораживающий. Запах немытого мужского тела. Кто-то все же успел здесь побывать.

Мысленно проклиная свои громыхающие ковбойские сапоги, Мик обошел комнату за комнатой, помещение за помещением: все на своих местах, ничего не тронуто. Последней была спальня Фэйт. Осторожно открыв дверь, он вошел внутрь и замер.

Он много чего повидал на своем веку, но сейчас даже его пробрала дрожь.

По всей комнате валялись изрезанные в клочья платья, белье, верхняя одежда из гардероба Фэйт…

Солнце уже час как зашло. Фэйт, стоя у окна в доме Лэйердов, всматривалась в темноту, с нетерпением ожидая, когда вернется Мик, и заберет ее домой.

Мик же, предварительно поставив в известность шерифа, засел на ранчо Монроузов, подкарауливая Фрэнка Уильямса. Время от времени Рэнсом Лэйерд звонил в полицию и интересовался развитием событий, но всякий раз Тэйт сообщал, что все в порядке, полиция идет по следу. Фрэнка, как выяснилось, вчера вечером видели в заведении Мод. Он не задавал никаких вопросов, поэтому Мод не придала факту его появления особого внимания. Но ответственно заявила теперь, что если потребуется его опознать — она это запросто сделает.

Мик препоручил Фэйт Рэнсому и Мэнди, заверив, что они при случае сумеют защитить ее от Фрэнка, но, поскольку Фрэнк едва ли стал бы искать свою бывшую жену в совершенно незнакомом доме, ожидать встречи с ним едва ли приходилось.

При всей признательности к чутким и заботливым хозяевам Фэйт душой рвалась домой, к Мику. Она держалась вежливо, отвечала на вопросы, но вскоре почувствовала, что нервы у нее на пределе.

Прикрыв на минуту глаза, она вспомнила Мика таким, каким он вышел из ее дома утром. Сказать, что он был в ярости — значило бы ничего не сказать: таким холодным, испепеляющим гневом веяло от его зловеще спокойного лица. Тогда она испугалась, но не Мика, а того, что стояло за его гневом. Сейчас же ей не терпелось снова оказаться рядом с ним, потому что только рядом с ним она ощущала себя в полной безопасности.

— Фэйт, — окликнула ее Мэнди, — ты не хочешь присесть?

Обернувшись, Фэйт с принужденной улыбкой сказала:

— Пожалуй, можно. Хотя, если честно, я слишком нервничаю, чтобы усидеть на месте.

— Еще бы не нервничать! Но выпить со мной чашечку травяного чаю ты, я думаю, не откажешься?

— Это Мик, — крикнула вдруг Фэйт, расслышав за окном звук приближающейся машины.

Невесть откуда возник Рэнсом — рыжебородый, рыжеволосый, с дробовиком в руке.

— Сперва я, Фэйт, — он вежливо отстранил ее от двери и шагнул вперед.

Фэйт не ошиблась — приехал Мик. Усталый и злой, он вошел и молча протянул руку Фэйт. Когда она приблизилась, он прижал ее к запорошенной снегом куртке.

— Как дела? — спросил он.

— Нормально. Ну что нового?

— Пока не поймали. Но весь округ поднят на ноги, так что если он где-то объявится, мы узнаем об этом в ту же минуту. Он теперь шагу ступить без нашего ведома не сможет, Фэйт. Можешь мне поверить.

— Кофе, Мик? — спросила Мэнди. — А может, поужинаешь?

— Нет, спасибо, Мэнди. Чего я действительно хочу, так это спать. — Он взглянул на Фэйт. — Едешь со мной?

— Конечно, — выдохнула она, удивляясь, что он еще спрашивает. — Сейчас надену куртку, и можно ехать.

Мик молча ждал, не обращая ни малейшего внимания на то, как Лэйерды обменялись между собой удивленными взглядами. Пусть себе судачат, подумал он. Он заботится о Фэйт по долгу службы, к тому же никаких других охотников взять на себя эту миссию что-то не видно. В этом все дело, больше ни в чем. Что касается этого дурацкого влечения к ней — ничего, со временем он успокоится, и все пойдет своим чередом.

Он продолжал думать об этом и в машине, с наслаждением вдыхая аромат женщины, сидевшей на соседнем сиденье.

— Шериф Тэйт говорил, что Фрэнка видели в ресторанчике Мод, — подала голос Фэйт. — Это где-то в центре города?

— Ага. Прямо напротив церкви Святого Варфоломея, в двух кварталах от Мэйн-стрит. Приезжие обычно предпочитают обедать в другом ресторане.

— Так он, выходит, неплохо ориентируется в городе? — испуганно спросила Фэйт.

— Кто его знает. Трудно сказать. Во всяком случае, его видели еще в двух местах — у Скрэнтона на станции техобслуживания и в аптеке. А вот в мотеле он не останавливался и комнат нигде не снимал — это мы проверили. Короче, Нэйт приказал взять твой дом под круглосуточное наблюдение на тот случай, если он вздумает вернуться.

Про себя Мик возблагодарил вчерашнюю ночную грозу: если бы не она и не ложная паника, сегодня утром он нашел бы на ранчо Монроузов не обрезки одежды, а кое-что похуже.

— Господи, Мик, — прошептала Фэйт. — Будет этому когда-нибудь конец?

Что я плохого сделала Фрэнку, с отчаянием подумала она. Четыре года я терпела его. Почему же теперь он не может просто оставить меня в покое. Все же кончено. Кончено!

Мик нагнулся, поймал ее руку и ласково сжал в своей ладони.

— Успокойся. Если он где-то в округе Конард, мы его обязательно схватим. Клянусь, что с твоей головы не слетит ни один волос. Даю тебе слово, слышишь?

Но Фэйт снова удивила его. Глядя в его глаза, она торопливо сказала:

— Нет, Мик, я не могу принять от тебя такого обещания. Я не смогу спокойно жить на свете, если с тобой по моей вине что-нибудь случится.

А-а, черт, подумал Мик, но к раздражению на сей раз примешивалось ощущение радости, вызванное ее словами.

— У тебя очень измотанный вид, — добавила Фэйт. — Может быть, я накормлю сегодня скотину?

— Кофе не отобьет у тебя сон? — с тревогой спросила Фэйт, когда они, приехав, расположились на кухне.

— Да будет известно Дочери Луны: ничто на свете не в состоянии отбить у меня сон. Я давным-давно научился спать где угодно и при любых условиях.

Фэйт посмотрела, как, облокотившись о стол, Мик потирает затылок и шею. Наверное, он ни с кем не хотел говорить, а потому отказался от предложения Мэнди поужинать у них, подумала она. По сути, время было еще совсем детское, и ей, например, совершенно не хотелось спать.

— Может быть, ты голоден? Приготовить что-нибудь?

Мик медленно поднял голову.

— Радость моя, мой голод не так легко утолить…

— Ага!.. — Затем, мгновение спустя, до нее, видимо, дошел смысл сказанного. — А? — И щеки ее вспыхнули, как два костра.

Она должна была оскорбиться, хлопнуть дверью, запереться в спальне, раз и навсегда прервать с ним все отношения и тем самым избавить его от наваждения.

Но вместо этого она стояла, не отрывая от Мика растерянного взгляда огромных голубых глаз, — порозовевшее лицо в обрамлении золотистых волос: ни дать, ни взять — дрезденская фарфоровая статуэтка, розовое, белое, голубое — хрупкость и соблазн!..

— Я… я понимаю… — еле слышно пролепетала она, сжимая и разжимая крохотные кулачки.

— Сомневаюсь, — сказал Мик сухо; сумей она понять смысл его слов, нога ее здесь давным-давно бы не было, как и не было бы этой мучительной сцены.

— Да нет, я понимаю, — уже настойчивее, хотя по-прежнему еле слышно проговорила она. — А… а у тебя что, нет вообще никакой подруги?

— А должна была бы быть? — саркастически спросил он.

Лицо ее пошло красными пятнами, пальцы растерянно переплелись и опустились на круглый живот.

— Ну, наверное… Муж говорил, что мужчина не может обходиться без того, чтобы… И даже когда есть жена…

Она смолкла, испугавшись его сурового взгляда.

Скрипнул стул — это Мик тяжело поднялся и навис над ней, как скала.

— А ты понимаешь, — хрипло спросил он, — что все во мне кричит и просит женской ласки — твоей ласки? А если Дочь Луны понимает это, то что она может мне ответить?

Не отрывая глаз от его лица, с надеждой и ужасом она проговорила:

— Я… я боюсь разочаровать тебя!..

— Ах, Дочь Луны, Дочь Луны, — покачал Мик головой. — Даже если бы ты очень захотела, то не смогла бы разочаровать меня.

И, невзирая на ее слабые протесты и лепет о его сломанном ребре, он подхватил ее на руки и по лестнице поднялся в ее комнату. Там, возле кровати, поставил на пол и прижал к себе.

— Я хочу тебя — хриплым шепотом признался он. — Боже, женщина, знала бы ты, до какого состояния ты доводишь меня. Я знаю, я такой огромный, я знаю, что могу напугать кого угодно своей внешностью и манерами, я все знаю, но я хочу тебя. Я хочу тебя, но видит Бог, не притронусь к тебе пальцем, если ты хотя бы чуть-чуть меня боишься.

— Я бы хотела… — скорее выдохнула, чем сказала она минуту спустя, когда он, жарко целуя ее, стал снимать с нее свитер.

Она стояла перед ним в кружевном лифчике и свободных брюках — неправдоподобно восхитительное и волнующее зрелище.

— Я бы очень хотела стать сейчас красивой. Не такой толстой, и вообще…

Прикосновением губ Мик заставил ее замолчать.

— Я, кажется, уже говорил тебе, что женщина прекрасна в любое свое время, и ожидание ребенка лишь красит тебя, Фэйт.

— Но это же не твой ребенок! — с отчаянием в голосе проговорила она.

Он поглядел в ее глаза и веско, чеканя каждое слово, произнес:

— Если ты моя, то и ребенок мой, Фэйт. Запомни это!

Прежде чем она успела вымолвить хотя бы слово, Мик поднял ее и бережно перенес на постель.

— Сегодня вечером, — прошептал он, — я прошу от тебя одного — разрешения прикасаться к тебе. И чтобы ты сделала вид — просто сделала вид, — будто это все в первый раз, то есть вообще в первый раз. Забудь все, что ты якобы знаешь, и доверься мне. Для нас все будет впервые.

Стоя возле постели, он раздевался: высокий, мускулистый, широкоплечий, с кожей медного цвета. Потом он сел на край кровати, чтобы снять джинсы.

— Проклятые ребра! — услышала она его бормотанье, и джинсы полетели прочь. — Иди ко мне, — тихо произнес он, вытянувшись на кровати, и через секунду она отдыхала на его груди — маленькая, хрупкая, доверчивая.

— И как ты только доверилась мне? — прошептал он, бережно поглаживая рукой ее живот.

— А как я могла не довериться? — простодушно спросила она и провела горячей рукой по его щеке. Потом ее рука переместилась на его грудь. — Мне нравиться гладить твою кожу. Она такая упругая и горячая.

— И мне нравиться ласкать твое тело. Оно как атлас…

— О-о, Мик!

Она повторила его имя несколько раз, как заклинание, пока его ладонь кругами двигалась по ее телу, приближаясь к средоточию ее женственности. Зажмурив глаза, она дрожала и прижималась к нему все крепче. Когда его большие и невероятно нежные пальцы нашли наконец то, что искали, с губ ее слетел стон. Чувствуя, как учащается ее дыхание, Мик слегка приподнялся, потом приподнял ее, не переставая ласкать, и повернул набок.

Фэйт задохнулась, почувствовав, как он начинает проникать в нее; сладостная дрожь разлилась по ее телу, и она поразилась, что прожила столько лет, а так и не сумела понять, как это может быть чудесно — уступать мужскому желанию.

И тут же все ее сомнения и неуверенность словно ветром сдуло. Она теперь знала одно: она нуждается в нем, она хочет принадлежать ему, наполниться им, быть распятой на кресте его рук.

И дальше, сжав бедрами его ягодицы, она исступленно рванулась вперед как всадник, несущийся к вершинам блаженства, и в последнем своем взлете забилась в судорогах, и оба они рухнули рядом в изнеможении блаженства и забытья.

Она лежала рядом, припав виском к его плечу, и Мик смутно подумал, что однажды он хотел бы увидеть ее под собой — всю от губ до пальцев ног, и тогда он сможет показать ей все вершины, на которые способна вознести страсть.

Фэйт потерлась носиком о его грудь.

— Я и мечтать не могла о чем-то подобном, — прошептала она.

Мик отбросил прядь волос с ее лица.

— То ли еще будет. А пока, леди, рад вам сообщить, что я действительно проголодался. Я вдруг вспомнил, что не ел с самого утра, и мне немедленно захотелось восполнить пробел.

— Я сейчас все приготовлю!

— Нет, ты не поняла. Ты останешься здесь, а я быстренько сам что-нибудь сварганю.

На кухне Мик соорудил сандвичи с беконом — свое любимое блюдо, — сунул их в микроволновую печь и вдруг застыл с банкой майонеза в одной руке, и с горчицей — в другой. Проклятье! А ведь это произошло. Он, как ни зарекался, привел женщину к себе в постель, а значит — и в свою жизнь. Конечно, она и раньше в ней присутствовала, но не столь безусловно и неотвратимо, как теперь.

А-а, черт, неужели я все-таки попался? Конечно, можно дело повернуть и так, что он всего лишь проявил участие — ввел неискушенную натуру в царство чувственности, помог открыть ей в ней же самой родники блаженства и вообще помог избавиться от комплексов. Короче говоря, пришел на помощь.

Так почему же ему так исступленно хочется иметь ее снова и снова, долгими, бесконечными часами изучать каждый изгиб ее тела и постоянно открывать ее заново. Не потому ли, что и она помогала ему открыть самого себя?

В каком-то смысле они сделали навстречу друг другу только первый, самый первый шаг.

Но это был шаг за черту, навсегда отделяющую прошлое от будущего.