Ты мне не пара [СИ]

Глава 3

У меня открылось новое зрение — видел людей насквозь! Произошло случайно, во время одного из опытов с пси-полем Оли. Я ассистировал Юре — готовил сестренку к тестированию. Проинструктировал ее, поставил датчики и уже собрался выходить из кабинки, когда заметил искрение в разъеме питания контрольной аппаратуры. По-видимому, Юра включил ее для настройки, а контакты дали сбой. Не стал прерывать работу напарника, взялся сам устранять неполадку. Едва коснулся монтажной колодки, как почувствовал покалывание в пальцах — через меня прошел небольшой разряд, хотя я взялся за изолированную часть. Больше никаких последствий не последовало — аппаратура не отключилась, ничто не замкнуло, так что вставил колодку в свое гнездо. Контакт восстановился, казалось бы, теперь все в порядке.

Бросил взгляд на Олю и вздрогнул — она вся светилась золотистым огнем! А сквозь него увидел контуры внутренних органов. Каждый из них тоже излучал свой свет, различаясь оттенками — от ярко-оранжевого до светло-лимонного. На некоторых участках — вокруг головного мозга, брюшной полости, малого таза, — заметил темные пятна. Стал всматриваться в эти участки и они проступили во всех деталях. Видел ткани, сосуды вплоть до мельчайших капилляров, нервные волокна и проходящие по ним импульсы. Открывшаяся картина ошеломила меня. Я читал статьи о феноменальных людях с подобной способностью, комментарии специалистов, связывающих ее с видением биополя-ауры. Но принимал их как нечто из области вымысла, сверхъестественного. Теперь же у меня самого проявился такой дар, если не считать его наваждением.

Отвел на секунду взгляд от Оли, а когда вернул — видение пропало. Увидел обычную картину — девушка лежит на кушетке, опутанная проводами и датчиками, никакого излучающегося света от нее нет. Попытался вновь вызвать чудное явление, самому инициировать видение — сначала в состоянии транса, после прямым волевым напряжением, но безуспешно. Вернул меня к реальности недоуменный голос сестренки:

— Сережа, ты что так на меня уставился? Что-то не в порядке?

— Нет, Оля, все в порядке, — поспешил ответить встревоженной девушке. После добавил: — Я тут кое-что решил проверить, дома расскажу подробнее. А сейчас надо приступать к работе. Расслабься, скоро начнем, — улыбнулся ей успокаивающе и вышел из кабинки.

Уже позже, после того, как закончили с тестами и отпустили Олю, рассказал Юре о случившемся со мной. Он задумался, через минуту высказался:

— Да, поразительно. Никогда раньше с подобным не сталкивался. Давай-ка, Сережа, повторим с тобой эксперимент. Попробуй еще раз сделать все так, как тогда.

— Это, что, мне снова под напряжение руку сунуть? — сымитировал испуг.

— Нет, обойдемся без таких жертв, — с улыбкой ответил Юра. — Я подам управляющий сигнал, который может вызвать подобную реакцию. Все, иди в кабинку, переодевайся, сейчас подойду.

Мы провели кучу проб — варьировали с уровнем и продолжительностью сигнала, различным моим состоянием вплоть до полной отрешенности, когда, наконец, смогли добиться нужного эффекта. От неожиданности — после многих попыток уже отчаялся, что у нас что-то получится, — даже вскрикнул:

— Юра, я вижу!

Для закрепления успеха мы еще несколько раз повторили эксперимент по зафиксированным параметрам. Проверка прошла успешно — почти стабильно достигался нужный результат, только раз произошел сбой. После того, как успокоились от радости такой удачи, Юра загорелся желанием проверить себя — вдруг у него тоже получится. Уже я за аппаратурой подавал на него заряд за зарядом, он же весь взмок от натуги — но все напрасно. В конце концов мой руководитель сдался, объясняя мне и себе:

— Наверное, все дело в твоем мозге. После перестройки центров он получил новые способности, у других он просто невозможен.

Примерно также повторилось с Мельником. Повторили ему наш эксперимент, он сам вызвался стать объектом наблюдения. Я вслух описывал светящееся поле его организма, по сравнению с подобным у Оли и Юры оно отличалось большей насыщенностью и другой расцветкой — от голубого до изумрудного. Когда же сказал о потемнении в подложечной области и заметной опухоли в поджелудочной железе, обычно невозмутимый завлаб воскликнул:

— Феноменально! Уже то, что ты видишь энергетическое поле без всяких приборов — уму непостижимо. Различать же клинику органов — настоящее чудо! Не ересь какого-то экстрасенса, расплодившегося во множестве, а максимально достоверный факт, проверенный в научной лаборатории.

Немного отойдя от первого впечатления, продолжил:

— И ведь верно сказал — у меня с недавних пор именно здесь появились боли. Прошел томографию — обнаружили воспаление железы. А ты с первого взгляда нашел больное место и конкретный характер заболевания. Надо подумать, как лучше обследовать такую способность у тебя, возможно — и у других участников эксперимента. Но без афиширования — нам шумиха не нужна. Переговорю еще с руководством института — проект теперь может представить особую важность, включая и государственную.

С того памятного дня наша группа занялась только этим проектом, все другие темы передали коллегам по лаборатории. Проводили специально проработанные тесты для инициации пси-опсии, так мы условно стали называть способность видения, с прошедшими начальный эксперимент людьми. Но такого явного, как у меня, эффекта не добились. Только у Оли появилось слабое видение поля и то общим фоном, без различия отдельных органов. Для большего охвата привлекли новых добровольцев. Юра тоже рискнул и прошел операцию с пси-полем. У него и еще у двоих все же проявилась искомая способность, правда, уступающая моей. Меня же Юра назвал феноменом — мое поле едва ли не на порядок превышало по насыщенности и интенсивности излучения, чем у других участников проекта.

Со временем научился вызывать видение в особом состоянии транса, без дополнительной стимуляции от внешнего источника, как было в первых опытах. После изучения всевозможных характеристик моего поля привлекли к реальной практике — обследованию окружающих людей. Вначале осматривал сотрудников лаборатории, составлял подробную карту их биополя, давал заключение о состоянии и выявленных отклонениях от нормы. После перешел к пациентам клиники, сравнивал свои выводы с историей их заболеваний. Чем больше получал информацию, тем яснее представлял видимую картину поля, мог уже уверенно ставить по ней диагноз. Не раз случалось, что именно по моему заключению у подконтрольных объектов выявлялись недомогания, о которых они не знали. Последующие проверки на диагностическом оборудовании, как правило, подтверждали выводы из моих наблюдений.

Наша работа шла под надзором первого отдела института. Всех причастных к ней сотрудников лаборатории вызвали к секретчику. Он заявил об особом режиме проекта, неразглашении сведений, могущих составлять государственную тайну, зачитал еще статью из закона об ответственности. После подписались у него в журнале. Теперь все свои записи, отчеты и протоколы отдавали на контроль в спецотдел. Там их прошнуровывали, ставили печать и только потом возвращали. В лаборатории в каждом помещении поставили камеры, мы подозревали — что и микрофоны. В первое время чувствовали себя неуютно. Казалось, камеры следили за каждым из нас — лишний раз не расслабишься. После привыкли, не обращали на них особого внимания. Раз к нам в сопровождения секретчика зашел сотрудник компетентного органа, прошелся по лаборатории, переговорил о чем-то с Мельником и ушел. Нас, рядовых исполнителей, не побеспокоили, работали как обычно.

Я уже настолько втянулся в видение ауры подконтрольных объектов, что невольно продолжал такие наблюдения вне работы. На улице, в автобусе, в институте — разглядывал поле окружающих, по различным оттенкам делал свои предположения о характере людей, каких-то их свойствах. Видел недуги, ставил диагноз, обдумывал возможную схему лечения. Но свои умозаключения держал при себе, ни к кому с какими-то вопросами или предложениями не подходил. Не только из-за подписки о неразглашении, но и простого здравомыслия — не хватало вызывать у людей толки, лишние разговоры. Но все же однажды пришлось вмешаться, нарушить это правило. Случилось перед Новым годом, когда поздним вечером возвращался домой после работы. На автобусной остановке увидел совсем еще юную девушку. Несмотря на довольно сильный мороз, она сидела на лавочке совсем легко одетая — в курточке, короткой юбке и осенних сапожках, с непокрытой головой. Съежилась от холода, но не вставала — мне даже показалась, что она замерзла и потеряла всякую чувствительность.

Пригляделся — ее аура едва светилась, почти потеряла краски — какой-то серый оттенок. Подобную картину я наблюдал у больных клиники, находившихся в глубокой депрессии, с различными фобиями. Явных признаков физического недомогания не обнаружил, но в таком состоянии, да еще на морозе, дело могло закончиться бедой. К остановке уже подходил мой автобус, но оставить ее и уехать не мог. Попытался привести девушку в чувство — тряс за плечи, тер уши и щеки, звал ее, но никакой реакции не дождался, — сидела безучастно, открытые глаза смотрели в никуда. Подумал, а потом решился — остановил такси, поднял на руки и посадил на заднее сиденье страдалицу, уселся рядом. Она никак не прореагировала на мои действия, только изредка опускающиеся веки и слабое дыхание выдавали в ней хоть какие-то признаки жизни.

Так на руках занес незнакомку в дом. Мне навстречу из кухни вышла мама, увидела нас и вскрикнула: — Сережа, что случилось? Кто эта девушка?

На мамин встревоженный голос вышла из своей комнаты Оля, обе смотрели то на меня, то на мою ношу. Проговорил на ходу:

— Сейчас объясню, только ее надо положить на диван, — сам пошел дальше, в зал.

Пристроил девушку на диване, Оля принесла ей подушку, сняла сапожки и куртку, накрыла пледом. А та, как живая кукла, никак не отвечала, лежала неподвижно, уставившись невидящими глазами в потолок. Принялся рассказывать о случившемся на остановке, мама и Оля только ахали, представляя ту картину, а потом принялись строить догадки — кто эта найденыш и что с ней могло произойти. После мама принялась хлопотать на кухне, готовя для замерзшей девушки горячий чай с медом. Дальше женщины сами, без моего участия, взялись обихаживать гостью. Я же после ужина ушел в свою комнату готовиться к завтрашнему семинару по общей хирургии. Утром за завтраком расспросил маму, что с нашей подопечной. Она, пожав плечами, ответила недоуменным голосом:

— Знаешь, Сережа, за весь вечер не сказала ни слова. Хорошо еще, что немного покушала, а после уснула, там же, на диване. Недавно смотрела ее — все еще спит. Что делать с ней — не представляю! Ты же почти специалист по такому состоянию, тебе лучше знать. Вот Олю же выходил!

А после добавила:

— Надо бы узнать, чья она, откуда? Наверное, родители ищут ее, беспокоятся. Документов у нее при себе нет. Ладно, попытаюсь ее разговорить, вызнать что-нибудь о ней.

— Мама, только, пожалуйста, аккуратнее, — попросил родительницу, зная о ее упорстве, даже упрямстве. — Не захочет говорить — не заставляй. Я сегодня приду пораньше, отпрошусь с работы. Тогда и решим с ней — что делать. Может быть, в нашу клинику отвезу.

Мысли о девушке занимали весь день — на занятиях, в лаборатории. Рассказал о ней Юре, тот предложил поехать вместе и осмотреть — возможно, она подойдет нам для контрольной группы, сразу заберем в клинику. Не стали откладывать, предупредили Мельника и поехали на машине Юры ко мне. Дома нас встретила Оля, мамы не было — у нее во вторую смену уроки. Сестренка отчиталась, когда я спросил о девушке:

— Лежит на диване. Разговаривать не хочет, Евгения Михайловна пыталась расспросить — не отвечает. Только заплакала, когда твоя мама задала вопрос о родителях.

Слава богу, хоть какая-то реакция. Прошли с Юрой зал, там застали больную, лежащую под одеялом. Она не спала, ее глаза все также безучастно смотрели на потолок. На наше появление не обратила никакого внимания, даже не пошевелилась. Юра взял стул, присел рядом с ней. Осмотрел ее — проверил пульс, давление, водил ручкой перед глазами. Задал несколько вопросов, на которые девушка не отреагировала. Вставая, проговорил мне:

— Депрессивный психоз. Собирай ее, везем в клинику. Надо сначала вывести из криза, после переговорим об участии в эксперименте.

Вместе с Олей одел нашу будущую пациентку, вынес на руках к машине — она так и лежала кулем. В клинике по нашей просьбе ее поместили в отдельном боксе. После осмотра психотерапевтом, подтвердившим диагноз Юры, приступили к интенсивной терапии. Я каждый день проведывал ее — садился рядом, рассказывал о разных историях, прочитанных книгах, фильмах. Налаживал с ней душевный контакт, на подсознательном уровне — так мне посоветовал Мельник. Мне он поручил заняться девушкой, подготовить для участия в нашем проекте. Но и без того чувствовал свою ответственность за подопечную, ее судьбу.

Только через неделю она как-то стала приходить в себя — уже смотрела меня, хотя и не вступала в разговор. Первое недоумение в ее глазах сменилось какими-то проблесками памяти — видел в них боль, отчаяние. Постарался мягким голосом успокоить девушку, говорил утешающие слова. И она немного оттаяла, на мокром от слез лице появилась слабая улыбка. Первыми ее словами, которые я услышал на следующий день, стал вопрос, даже два:

— Где я? Что со мной?

Ответил успокаивающе:

— Не бойся, все будет хорошо. Ты сейчас в клинике психотерапии. У тебя депрессия, расстройство психики. Но это не страшно, скоро ты поправишься. Если тебе не трудно, то сможешь ответить на мои вопросы?

Девушка минуту молчала, наверное, осмысливала сказанное мною, потом кивнула и сказала:

— Хорошо. Только я плохо помню.

Из последовавшего разговора узнал ее имя — Катя Семенова, что она ученица десятого класса одной из школ нашего города. Назвала свой адрес, добавила, что живет с мамой и младшим братом. А потом, что-то вспомнив, заплакала горькими слезами. Немало мне пришлось успокаивать ее, пока как-то пришла в себя и смогла продолжить беседу. Правда, я хотел уже прервать ее, дать возможность Кате отойти от неприятных воспоминаний. Но она уже сама, не дожидаясь моих вопросов, стала рассказывать о случившемся в ее семье — по-видимому, ей нужно было выговориться.

Год назад мама вышла замуж за мужчину намного моложе себя. Он из приезжих, без своего жилья, поселился у них. В первое время старался угождать всем — относился обходительно, много шутил, делал подарки, брал билеты в кино, цирк. С недавних пор отчим резко переменился — раздражался по любому поводу, стал кричать на маму и детей, а потом поднял руку — видела синяки на мамином лице, при ней несколько раз ударил младшего брата… Катя не раз рассказывала маме о выходках отчима, но та все твердила — он хороший!

А в последний день, который помнила девушка, тот пришел домой пьяный. Еще в прихожке стал материться — споткнулся о кота, лежавшего у трюмо. Потом потребовал накрыть ему стол, стоило ей на минуту задержаться — она учила уроки в своей комнате, как ввалился к ней, ударил по лицу. Катя упала на пол, отчим навалился сверху, стал рвать одежду, больно мять ее тело, а потом вошел в нее. Дальше девушка не помнила, от ужаса и боли потеряла сознание. Очнулась только здесь, в клинике. Что случилось до этого дня — не осталось ни одной зацепочки, даже смутной.

Подобные истории в нашей клинике не редкость. Бытовые неурядицы, насилие часто приводили к нервным срывам, психическим расстройствам. Но у Кати сложилось намного хуже. Возможно, ее неокрепшая психика не выдержала насилия над ней, стрессовое расстройство перешло в психоз, вызвало еще психогенную амнезию — временную потерю памяти. С ней придется не только помочь пережить душевную травму, но и развивать защитные функции столь уязвимой личности. Рассказал Кате о возможности самой справиться с выпавшими на ее долю бедами, комплексе психологических упражнений. После предложил пройти специальный курс реабилитации в нашей лаборатории.

Девушка согласилась как с проведением упражнений под моим контролем, так и участием в проекте. Заметил, что она с доверием относится ко мне, моим словам. По-видимому, сказались те часы, что я сидел рядом с ней, мой голос доходил сквозь туманное сознание. У меня нет другого объяснения, почему именно ко мне тянется девушка — улыбалась, когда я заходил к ней, охотно отвечала, сама делилась своими мыслями и заботами. При других же замыкалась, вся напрягалась и ждала, пока не уйдут. Как-то назвал ее сестренкой, она заулыбалась, а потом призналась:

— Сережа, я всегда мечтала о старшем брате, таком, как ты — ласковым, заботливым. Чтобы защищал меня, никому не давал в обиду. Вот как сейчас, рядом с тобой я чувствую себя спокойно — знаю, что ты поможешь, никто мне не причинит зла. А без тебя мне страшно! Знаешь, когда вчера ко мне пришла мама, даже с ней мне стало плохо. Она еще сказала, что заберет меня домой, а я не хочу, боюсь.

Как совсем недавно, на остановке, не мог оставить Катю и теперь. Ясно понимал, что домой ей сейчас нельзя — слишком большая вероятность повторного шока с гораздо худшими последствиями. Тем более, что отчим остался у них — мать и сейчас не решилась расстаться с ним, хотя дочь сказала ей о насилии с его стороны. Очевидно, что с такой безрассудной матерью никакой защиты девушки от нового посягательства не будет. Не видел иного выхода, как взять ее в наш дом. Только надо с мамой согласовать, но, думаю — уж если она раз согласилась принять чужого человека, должна принять и другого. Сказал ободряюще Кате:

— Не бойся, мы что-нибудь придумаем, в обиду тебя не дам.

Вечером дома мы провели семейный совет. Я рассказал о состоянии Кати, ситуации у нее дома и предложил взять ее к нам. На удивление, мои слова восприняли спокойно, как должное. Наверное, и мама и Оля были уже готовы к такому исходу, заметив, как я переживаю за бедную девушку, забочусь о ней. Мама только высказалась, улыбаясь:

— И в кого ты такой добрый? В детстве беспризорных щенков и котят приносил, а теперь на девушек перешел!

В тон ей ответил:

— В тебя, мама, в тебя. Помнишь, как ты сама учила жалеть — даже букашку!

На следующий день сказал Кате: — Ты согласна жить в нашем доме? Он, правда, небольшой, но не беда — поместимся. Мама и сестренка не против, ждут тебя.

У девушки из глаз потекли слезы, только молча кивнула головой. После, когда успокоилась и смогла говорить разборчиво, без всхлипываний, принялась расспрашивать о маме, Оле, нашем доме. Отвечал подробно обо всем, что интересовало девушку. Еще через день, когда ее выписали из клиники, отвез домой. Правда, Кате пришлось выдержать трудный разговор со своей мамой, когда сказала ей, что домой она не поедет, а будет жить у своих друзей. Та просила дочь одуматься, заверяла, что теперь у них все будет хорошо. Павел (так звали отчима) просил прощения и обещал, что такое не повторится. И брат скучает по ней, ждет-не дождется. Но девушка выдержала мольбы и слезы матери, решительно отказалась вернуться.

Дома свободной комнаты для Кати не осталось. Мы отгородили в зале шкафами и ширмой уголок для нее, поставили там кровать, стол и другие принадлежности, нужные для девушки. Оля предлагала разместить Катю в ее комнате, но не стали теснить ее — для беременной лишнее беспокойство ни к чему. Женщины помогли новоселице разложить вещи и одежду — их привезла в больницу ее мать, после за столом отметили приезд и выздоровление. Еще обсудили приготовления к Новому году — от елки до праздничного стола, после я оставил маму с девушками одних — у них свой разговор, без лишних ушей. Оставшиеся дни до праздника прошли в домашних хлопотах, все подготовили вовремя.

В последний день старого года я с девушками побывал на городской площади. Здесь, у высокой елки, устроили праздничное выступление артисты, скоморохи и сказочные герои развлекали собравшихся горожан. Открыли еще ярмарку — с подарками, сладостями и горячим чаем. Девушкам здесь понравилось, оживились — смеялись, хлопали артистам, пили чай с пирожными, фотографировались с дедом Морозом и Снегурочкой. Вечером дома накрыли стол с приготовленными к празднику блюдами, я разлил по бокалам игристое вино, а потом, как глава семьи, произнес тост с поздравлениями и пожеланиями:

— Дорогие мои! Мы провожаем старый год. Он принес нам немало доброго, были и трудности у каждого из нас. Запомним же все хорошее, поблагодарим судьбу за то, что мы вместе. А к Новому году есть хорошие слова:

После добавил:

— А чудеса у нас обязательно будут! Уже в этом, наступающем году, я чувствую. Выпьем же за всех нас, наше счастье. С Новым годом!

Под бой курантов и звон бокалов к нам пришел Новый год. Потом, когда каждый высказал добрые слова и пожелания, отведали приготовленные женщинами кушанья и отправились из-за стола на улицу. Грохот петард, всполохи фейерверка, крики высыпавших, как мы, празднующих вызывали чувство общего торжества. Совершенно незнакомые люди поздравляли нас, мы отвечали, сами кричали:

— С Новым годом! Ура!

В праздничные дни много гуляли — ходили по украшенным улицам, катались на тройках, смотрели новогодние представления в цирке и на площадях. В один из таких дней встретил у Дворца Республики Киру. Мы вышли из такси и уже направились к его главному входу на праздничный концерт, когда рядом с нами остановился роскошный автомобиль. Оттуда вышел высокий молодой человек, следом Кира в шиншилловой шубе. Она взяла под руку своего попутчика, сделала несколько шагов к входу и остановилась, увидев меня. Я же стоял как вкопанный, не отрывал глаз от бесконечно дорого лица. Позабыл обо всем вокруг — о сестренках, концерте, даже не обращал внимания на кавалера любимой девушки. Видел только ее, утонул в бездонной глубине зеленых глаз.

За те полгода, что прошли после расставания с Кирой, боль по ней стихла, приходила редкими приступами, когда что-то напоминало о нашем коротком счастье. Подавлял ее привычным напряжением воли и так продолжалось до следующего случая. Сейчас же она заполнила меня без остатка, первая радость от встречи с любимой перешла в жгущую сердце горечь. Через долгое время до меня как-будто издали — едва слышно, донесся рвущий душу голос:

— Здравствуй, Сергей.

Хотел ответить и не мог произнести ни слова — застряли комом в горле. Судорожно сглотнул, а потом все же произнес, с заминкой от натуги:

— Здравствуй… Кира.

Краешком сознания прошла мысль — могла ведь вообще пройти мимо, как бы не узнав, или просто кивнуть головой, следом догадка — наверное, что-то ей от меня нужно.

Мы стояли напротив друг друга, глядя в глаза. Мне показалось, что в них грусть, отголосок прежнего чувства. Но сразу отмел как о невозможном — кто я для нее, здравомыслящей девушки, знающей себе цену! Между нами застыло молчание. Я уже какой-то мере пришел в себя, но не стал о чем-то еще говорить — мои слова для нее ничего не значат. Предполагал, что сейчас Кира попрощается и уйдет, но она почему-то продолжила разговор — представила своего попутчика:

— Познакомься, Сережа, — мой брат Костя, я тебе говорила о нем.

Как же не знать о нем, если мы в его квартире устраивали свои свидания! Постарался вежливо улыбнуться Константину, а потом назвал себя:

— Сергей Максимов.

Тот оценивающе оглядел меня, после с такой же формальной улыбкой ответил, небрежно подавая руку:

— Лукьянов Константин.

Назвал Лукьяновым своих барышень:

— Мои сестренки — Оля и Катя.

Кира переспросила:

— Сережа, ты же говорил, что вы с мамой одни! Или я ошибаюсь?

— Да, правильно. Теперь есть, — не стал разъяснять ей подобное обстоятельство.

— Рада познакомиться с вами, девушки, — после взаимных представлений сказала Кира. — Нам пора идти — скоро начнется концерт. Звони, Сережа, если будет время.

Заставил себя выдержать секунду, а потом спокойно ответить, хотя сердце кричало от радости и новой надежды:

— Хорошо, позвоню.

Умом понимал, что слова Киры просто каприз — в какой-то степени рада видеть после долгой разлуки, но не больше. Между нами ведь ничего серьезного не поменялось — каждый из нас живет в своем мире, мы действительно не пара. А в ее любовь я уже не верил — нет у нее у такого сильного чувства, которое смогло бы преодолеть пропасть между нами. В лучшем случае, возобновит прежнюю интрижку, пока не найдет более подходящую кандидатуру. Но душа не слушалась разума, рвалась к любимой девушке по первому ее зову. И мне пришлось бороться с самим собой, в трудном испытании воля победила.