У алтаря любви

ГЛАВА 1

Римская республика[1]. Февраль, 44 год до н. э.

– Возьми свой щит, центурион,[2] – обратился к Марку Лисандр. – Я заменил обшивку и поставил новую кожу – сделано прочно. Посмотри.

Высокий темноволосый мужчина взял щит у раба-грека, тщательно осмотрел его и довольного кивнул.

– Хорошая работа. Положи в мой сундук.

Раб, взяв щит, ушел, а воин, тяжело вздыхая продолжил зашнуровывать сандалию.

Марк Корва Деметр устал от войны: в римской армии он с семнадцати лет, беспрерывно участвовал в сражениях в течение последних одиннадцати лет – тело хранило многочисленные шрамы, напоминавшие о военных походах против варваров, мышцы рук сделались тверже кремня. Во время длительных военных маршей ему, как и всем воинам, приходилось нести вьюк в сорок фунтов и еще обшитый кожей щит и копье весом в шесть фунтов. Откуда было взяться лишнему весу: во время военных кампаний воины получали почти одни пшеничные лепешки и воду, приправленную уксусом, а во время отдыха на зимних квартирах питались почти так же. Когда Марк оказывался в городе, его приглашали на обеды, но даже во время отдыха он ел мало, как истинный римский воин гордясь тем, что постоянно сохраняет прекрасную боевую форму, не чета тем полнощеким горожанам, предающимся излишествам.

Покончив с сандалией, Марк выпрямился и присоединился к другим воинам, толпившимся около казарм, возвышаясь над всеми почти на голову.

Деметр родился в римской провинции Корсика, носил греческое имя и походил на грека: смуглый цвет лица, блестящие черные волосы, гладкая оливковая кожа, большие миндалевидные карие глаза делали его очень красивым, хотя за орлиный нос и черный цвет волос прозывался Корва, что означало ворон. Его предки – греческие моряки – триста лет назад плавали на торговых судах по всему Средиземноморью и женились на этрусках, населявших солнечные острова к западу от Италии. Выделяясь среди своих товарищей очень высоким ростом и исключительной храбростью, он получал многие награды от полководца Юлия Цезаря, ныне признанного диктатора страны.

Вспомнив о тревожном положении в Римской республике, Марк машинально проверил свое оружие: вложенный в ножны меч, висевший на кожаном ремне, – с одной стороны, с другой – короткий нож. Сенат продолжал заседать, магистраты[3] издавали эдикты, а граждане участвовали в выборах.

После смерти Помпея Цезарь[4] уже четыре года единовластно управлял самой могущественной державой в мире. Очень многим это не нравилось.

– Марк, пойдешь с нами на форум? – обратился к нему Септим Валерий Гракх, кинув ему шарик из амбры, которыми пользовались мужчины, ароматизируя одежды. – Сегодня Цицерон[5] произнесет еще одну речь против Марка Антония.

Марк взглянул на друга, трибуна,[6] отпрыска знатного рода, из семьи патрициев, насчитывающих три поколения магистратов. Септим, конечно, займется политической деятельностью, станет сенатором и унаследует огромное состояние отца. Пока же он проходит обязательную службу в армии вместе с Марком, спасшим ему жизнь в Кардубе. Вместе они прошагали многие тысячи миль, их дружба продолжалась и во время походов в Галлию, Иберию и Британию, где местные воины, раскрасив лица в голубой цвет вайдой, сражались так ожесточенно, что изумляли даже видавших виды римлян.

За эти годы Марк и Септим пережили вместе много опасностей.

– Надоел мне этот пустозвон, – покачал головой Марк. – Каждый раз, когда я прихожу на форум, он жестоко расправляется с кем-нибудь из друзей Цезаря. Помпей убит в Египте – его дело проиграно. Кто-нибудь рассказал об этом оратору?

– Разве тебе неинтересно послушать Цицерона? – засмеялся Септим.

– Нет, – Марк бросил амбру в свой сундук с одеждой и закрыл крышку.

– Не раз говорил тебе, Марк, – развивай чувство юмора, – Септим погрозил пальцем товарищу. Ниже ростом и более плотный, чем Марк, с обычными чертами лица, он тем не менее был красив, выделяясь непринужденностью, изысканностью и уверенностью аристократа. – Вот что значит родиться в провинции. Мы, горожане, привыкли легко относиться к этим ораторам.

В казарму, запыхавшись, вбежал десятилетний мальчик и резко остановился перед Марком.

– Марк Корва Деметр! – выпалил он, придавая важность своему голосу. – Император Цезарь просит тебя быть в полдень у входа в сенат.

– Успокойся, Аппий, – Септим потрепал волосы мальчугана, – отец не лишит тебя наследства, если ты выполнишь свое поручение не торопясь.

Аппий, сын одного из магистратов, обучался в армии военному делу.

– Императору нужен эскорт? – спросил Марк, застегивая темно-красную накидку: практичные римские воины носили такие гранатовые накидки, чтобы во время сражений не видны были кровавые пятна. Под накидкой у него была надета такого же цвета туника с короткими рукавами, длиной до колен. Металлический шлем, украшенный красными перьями, он взял в руку.

Мальчик с готовностью кивнул.

– Да. Император отправляется в храм богини Весты.[7] Когда придешь, доложи трибуну Друссу Виницию, который дежурит у ворот лагеря.

– Должно быть, Цезарь снова меняет завещание, – засмеялся Септим. – Остается только надеяться, что часть его денег достанется мне.

– По крайней мере, он принял решение взять охрану, – ответил Марк. – У него слишком много врагов, чтобы ходить без нее, как он это часто делает.

– Не сомневаюсь, ты хорошо исполнишь службу, – заметил Септим, – ну что ж, тогда я тоже ухожу. Не забудь, что сегодня мой отец пригласил тебя на ужин, Марк кивнул. У римлян ужин всегда считался официальным приемом пищи. До него они употребляли легкие закуски, перекусывая во время работы хлебом с тушеными овощами или сладким пирожным, которые покупали по пути на форум у уличных продавцов. Зато ужин оставался официальной и утонченной едой, дававшей возможность расслабиться и забыть о всех тревогах дня, собраться всей семьей и обсудить последние новости и сплетни, до которых римляне очень охочи. На ужины часто приглашались гости. Для такого провинциала, как Марк, было большой честью оказаться гостем в доме сенатора Валерия Гракха, очевидно, многое объяснялось тем, что он – герой войны и спас жизнь единственному сыну сенатора.

– Быстрее, быстрее, – торопил Аппий, нетерпеливо пританцовывая на месте. – Цезарь будет ждать тебя.

– До полудня еще есть время, а ты выполнил поручение, калигула, – улыбнулся Марк мальчику, употребив ласковое прозвище «маленькие сапожки», что льстило ребенку. – Уверен, Лисандр даст тебе еще какое-нибудь задание.

Мальчик убежал, а Марк стал пробираться сквозь толпу солдат, заполнявших Марсово поле, к северному караульному помещению, спросить разрешение у Виниция покинуть казармы. Зимой, во время расположения на зимних квартирах, армейские бараки напоминали мужские клубы, куда солдаты приходили отдохнуть, имея возможность уйти в любое время, если появлялось такое желание. Только прямой приказ, наподобие только что полученного Марком, мог прервать передышку, во время которой воины набирались сил перед летом, когда начинались войны. Как только над крепостью у храма святого Януса взвивался красный флаг, все знали, что солдаты вызывались на службу. А так как они приняли присягу, то только смерть или окончание войны освобождали их от службы.

В мае Цезарь планировал поход на Парфию.

Узкая улочка вывела Марка к главной улице, ведущей к Марсову полю. Направляясь к месту назначения, Марк с любопытством вглядывался в происходящие вокруг события.

Городская жизнь представлялась ему нескончаемой суетой, пылью и невероятным шумом. Днем коляскам и повозкам запрещалось въезжать в город, их заменяли носилки, загораживавшие всю проезжую часть дороги, в которых передвигались по городу знатные римляне, рассматривая из-за занавесок окружающую их толпу. Торговцы выставляли товары на улицу перед своими лавками, граждане собирались на углах улиц, предаваясь главной страсти – порассуждать о политике. Повсюду сновали рабы всех рас и национальностей, выполняя различные поручения. Они сопровождали детей на учебу, отправлялись за продуктами, гуляли с маленькими детьми и таскали воду в ведрах и кувшинах. Сквозь разномастную толпу прокладывали себе дорогу два сенатора, одетые в белые тоги, окаймленные пурпуром. Впереди них шествовали ликторы – служители, охранявшие и сопровождавшие высших магистратов. Пропустив утреннюю сессию в сенате, они спешили на форум послушать известного оратора Цицерона. Увидев Марка, люди расступались. В Риме не было полиции, поэтому армии часто приходилось наводить порядки на улицах, и военная форма центуриона воспринималась как символ власти.

– Корва, посмотри сюда! – послышался чей-то крик.

Марк обернулся и поймал брошенный ему предмет, оказавшийся спелой гроздью инжира, связанного тонкой бечевкой.

– Из Иудеи, – сообщил продавец фруктов, приветствуя центуриона. – Самые лучшие. Надеюсь, понравятся.

Марк протянул руку к кошельку у пояса, но торговец отрицательно закачал головой.

– Это бесплатно, – сообщил он. – За твои прошлые заслуги перед государством. Во время следующей кампании также держи варваров подальше от Рима.

– Постараюсь, – ответил Марк, каждый раз удивляясь, как незнакомцы узнают его на улицах. Он не считал себя знаменитостью, но в этом жестоком мире страна могла выжить или оказаться побежденной, имея или боеспособную или слабую армию. Стало быть, храбрые солдаты – национальные герои.

Марк остановился у лавки с вывеской, написанной от руки: «Только сегодня из Помпеи». Уже издали были видны развешанные на крюках свежая форель, сазаны, камбала; расставленные по полкам сосуды с рыбными соусами, которыми римляне приправляли пищу, а также фляги с мустом, отпрессованным соком винограда, тоже приправой, но уже к десертам. Он подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть товар, купил бутылку соуса с пометкой «самый лучший». На сегодняшнем ужине вручит этот соус хозяйке в качестве подарка. Уложив инжир и соус в обширные карманы своего плаща, центурион продолжил путь, остановившись на минутку у конюшни, вытирая пот со лба. Для февраля выдался очень теплый день, солнце ярко светило над головой.

Запах лошадиного навоза ударил ему в нос. Римляне, благоговейно относясь к чистоте, делали все от них зависящее, чтобы город благоухал и сверкал, несмотря на неразрешимые проблемы. Перенаселенные инсулы – трех – шестиэтажные кирпичные дома с комнатами и квартирами для сдачи в наем, очень непрочные, оборудованные водопроводом только на первых этажах, часто горели и являлись постоянным источником загрязнения города: жители под покровом ночи выбрасывали отбросы с крыш домов прямо на улицу, рассчитывая не нарваться на большой штраф, положенный в таких случаях. Они располагались позади торговых рядов по улице Сакра, но Марку казалось, что неприятный запах проник повсюду. Инсулы являлись постоянным укором городу, стремящемуся к чистоте, и излюбленной темой дебатов в Сенате, неоднократно принимавшем законодательные меры с целью изменения условий жизни в них.

Из своих собственных наблюдений Марк знал, что принятые законы не способны что-то изменить: многие не в состоянии купить себе хорошее жилище, поэтому все равно будут ютиться в инсулах, какие бы ограничения не устанавливались законом. Гражданская гордость, превратившись в национальную манию, вошла в противоречие с желанием каждого римского гражданина жить только в городе, а это всегда запруженные улицы и перенаселенные дома. И среди роскошных особняков на Палатинском холме, где владение даже четвертью акра земли считалось большой роскошью, и в крошечных каморках в инсулах, все население Рима боялось грязи и болезней, но никто не собирался уезжать из города. Хотя отбросы и мусор вывозились рабами на повозках, закон требовал от домовладельцев и торговцев ежедневно убирать свои помещения. Исправно работала обширная система дренажных канав, уносивших жидкую грязь и отбросы под землю, но городским жителям казалось, что все их усилия бесплодны, количество мусора продолжало расти.

Марк прищурился на солнце, оглянулся и направился в сторону журчащей воды. С жарой и пылью римляне боролись, используя огромное количество чистой и постоянно обновляемой воды: в огромных общественных банях, по четырем водопроводам выливались миллионы галлонов чистоты и прохлады; живительная влага журчала и сверкала на итальянском солнце в тысячах общественных и частных фонтанов, служивших для домов источником чистоты. Рим очищался водой.

Марк подошел к ближайшему фонтану ополоснуть лицо. Мраморная Диана, богиня охоты, с распущенными волосами, перевязанными кожаным ремешком, перекинутым за спину колчаном со стрелами, стояла в мраморной чаше, вода каскадами лилась из ее протянутых рук. Умыв лицо, он повернулся и чуть не столкнулся с каким-то рабом, склонившимся над плакатом, прикрепленным к основанию фонтана. В нем сообщалось о предстоящих гладиаторских поединках.

Марк вытер лицо краем плаща. Толпу, окружавшую его, можно было сравнить с разноцветьем радуги: чернокожие из Карфагена и Утики из Северной Африки, получившие свободу галлы с цветущим цветом лица, темноглазые потомки этрусков, как и он сам, золотоволосые греки из Коринфа с бледным цветом лица и завитыми волосами – все в тогах свободных граждан. Рим не признавал расовые предрассудки, в Республике существовали только строгие правила, делившие всех на граждан и не граждан: первые должны были быть на ступень выше последних по имущественному цензу. Поэтому заветной целью каждого раба и свободного человека являлось получение гражданства, которое давало право голоса, регистрации во время переписи населения, участия в значительных и незначительных событиях общественной жизни. Человек без гражданства считался рабом, которому можно приказывать, им понукать. Если очень повезет, то о нем заботился хозяин, но не больше, чем о преданном псе.

Марк родился гражданином, что навсегда отделяло его от черни, сейчас окружавшей его, когда он проходил мимо статуй и трибун преторов, в курию, где заседал Сенат. Только граждане имели право носить тогу, длинный задрапированный плащ, выделявший знатных людей среди остальных, одетых в простые одеяния из грубой шерстяной ткани. Последние относились к знатным гражданам в пропорции три или четыре к одному. Рабы привозились в Рим как военная добыча во время покорения варварских племен. Победители доставляли их в цепях для продажи на аукционе. Так как империя[8] покорила все Средиземноморье, получившее среди римлян название «наше море», то рабов можно было встретить повсюду.

Как и большинство граждан, Марк редко задумывался об их судьбе: у каждого из них теплилась надежда стать гражданином; свобода предоставлялась за какие-то благородные деяния, чаще – покупалась после многих лет верной службы, а то и благодарный хозяин даровал ее. Но большинству так и не удавалось осуществить мечту, и они всю жизнь служили тем, кто отличался от них только званием гражданина республики, гордившейся своей самой могущественной и победоносной армией в мире.

Марк служил ярким тому доказательством, почему римская армия сметала врагов на своем пути, словно волна прилива, смывающая берег. Считая главным смыслом жизни военную дисциплину, как и все римские солдаты, он мог промаршировать шестнадцать миль в день, получая скудный рацион, и, прежде чем лечь спать, соорудить лагерь для ночевки. Центурион превратился в один из механизмов военной машины, хорошо обученной искусству войны. Все остальное было делом второстепенным. Он много лет не виделся с семьей, у него не было друзей вне армии, ему некогда было влюбиться. Он относился к женщинам, как к необходимой вещи, нужной для воспроизводства потомства, но считал глупым и даже позорным позволить эмоциям завладеть своей душой. Красивый, отмеченный высокими воинскими наградами, он никогда не ощущал недостатка в женском обществе, но время на особые привязанности не тратил, да и не стремился к ним.

Марк, раскрыв тунику у шеи, поморщился, вынул камешек, попавший в сандалию. В последнее время на него стало накатываться незнакомое чувство одиночества, ощущение неудовлетворенности спартанским образом жизни, который ранее его совершенно не тяготил, – вероятно, слишком много воевал, и, наконец, наступило время для перемен в его жизни. Он не понимал, что с ним, но это новое чувство заставляло его ощущать смутное волнение, искать чего-то нового, неизведанного. И ему совсем не нравилось такое состояние.

Он осматривался вокруг, наблюдая разношерстную толпу и городскую суету. Возвращение в Рим всегда радовало его. По сравнению с этим городом его родная Корсика казалась отсталой провинцией, и каждый год в своих мечтах ему вспоминались зимние квартиры в Риме. Они находились рядом с городом, стоило немного пройти, и вот она – шумная толпа, бурлящая, как и сегодня, вокруг него: проехал строитель, понукая мулов, впряженных в тележку, груженную строительным материалом, следом бежали две собаки, бросаясь друг на друга из-за кости; с другой стороны улицы показалась похоронная процессия – нанятые плакальщицы рвали на себе одежды; перед книжной лавкой поэт читал свои последние стихи; под портиком слева художник рисовал портреты и продавал их прохожим; купец предлагал жемчуг и бронзовые изделия из Индии, а также туринскую пурпурную краску для окрашивания каймы тоги богатым людям. Замечая все это, Марк удивлялся, почему все это не радует его, как прежде?

– Добрый день, центурион, – приветствовал его владелец конюшни, поравнявшись с ним. – Не купишь ли прекрасную лошадь? У меня есть великолепный арабский скакун, просто красавец. Если купишь, буду бесплатно содержать его в конюшне всю зиму, пока не отправишься в новый поход.

Марк улыбнулся и покачал головой.

– Наслышан о тебе, Постум. Ты всегда сбываешь с рук своих пони неопытным солдатам. К тому времени, когда армия подойдет к Альпам, лошадь захромает. А в это время ты будешь тратить полученные сестерции на аквитанских проституток.

Лицо владельца конюшни сразу стало грустным.

– Я не заслужил таких слов. Это мои конкуренты распространяют обо мне всякие отвратительные сплетни. Удивляюсь, как такой заслуженный воин прислушивается к ним.

– Ты доставил много неприятностей моему другу Септиму, старина, – смеясь, ответил Марк. – Выбрал не того покупателя. У него влиятельная семья и очень длинный язык.

– Я продал Септиму Валерию породистую кобылу. Не моя вина, что он загнал ее.

– Животное было рахитичным, – настаивал Марк.

– Это ложь.

– Как только армия вернулась на зимние квартиры, Септим каждое утро приходит на форум и всем рассказывает об этом, – добавил Марк, усмехаясь.

Владелец конюшни рванул поводья лошади, на которой сидел, и отъехал, недовольно бормоча что-то под нос.

Центурион засмеялся, но, взглянув на солнце, заметил, что оно почти над головой: скоро служитель, стоящий на ступеньках старой курии, подаст сигнал барабанщикам, и те возвестят полдень, сенат закончит свое заседание. Марк продолжил путь, на этот раз ускорив шаг. Темно-красный плащ, скрепленный на плече пряжкой, развевался за спиной, кожаные сандалии, подбитые сапожными гвоздями с большими шляпками, стучали по каменной мостовой.

Ему не следовало заставлять Цезаря ждать себя.

Юлия Розальба Каска вошла в Атрий[9] – место поклонения богине Весте – опустила принесенные медные сосуды с водой из священного Эгерийского источника, находящегося около Капуанских ворот, недалеко от Рима. Этой водой обычно окропляли место жертвоприношения, а также омывали алтарь Весты. Юлия отправлялась за водой дважды в месяц, выполняя эту обязанность с другими весталками и всегда радуясь, когда ее миссия заканчивалась и она снова укрывалась в храме – от шумных улиц и толп народа у нее всегда болела голова. И хотя перед ее носилками всегда шел ликтор и ее постоянно охраняли, шум толпы приводил ее в нервное состояние, напоминая о всем том, чего она лишилась, живя в тиши и уединении храма. Юлии исполнилось семнадцать лет, из которых уже семь отдано служению богине Весте. Девочку взяли из семьи накануне десятилетия, и первосвященник торжественно посвятил ее в весталки: обрезал волосы и, называя возлюбленной дочерью, торжественно произнес клятвенные слова посвящения. С тех пор она жила в роскошных апартаментах атрия, в храме богини Весты, где ее обучили совершать обряды. Этому посвящалась вся первая декада; во время второй – уже самостоятельно ей необходимо было уметь выполнять все обряды, а в третьей – самой обучать новых весталок. В возрасте сорока лет разрешалось покинуть службу, но фактически редко кто покидал храм, поскольку после стольких лет затворничества замужество и рождение детей представлялись маловероятными. Кроме того, требовалась большая сила воли, чтобы отказаться от привилегий и почестей, которыми пользовались весталки, живя в большой роскоши с огромным количеством слуг. Они хранили священный огонь богини Весты. Считалось, что вечный огонь оберегает Рим от чумы и вторжения чужеземцев. Чтобы быть достойными этой чести, весталки были обречены оставаться девственницами, – нарушивших клятву чистоты и невинности ждала смерть – и публичная казнь.

Юлия не любила вспоминать, как проходил обряд посвящения в весталки. Казалось, это было бесконечно давно, но очень хорошо помнила, что никто не спросил ее согласия и не сообщил об этом решении: дед Гней Каска принудил ее отца посвятить жизнь младшей дочери служению богине Весте, ибо это считалось за честь и приносило еще больше почета и славы уже достаточно знатной семье. Старшую сестру Юлии, Ларвию, к тому времени, в пятнадцать лет выдали замуж за консула одной из провинций, поэтому почетная участь стать весталкой пала на маленькую Юлию.

Девочку лишили возможности иметь семью и детей в возрасте, когда у нее едва сменились молочные зубы.

Конечно, это компенсировалось многим – весталок почитали как национальные святыни. Когда они появлялись в общественных местах или совершали богослужения во время религиозных церемоний, с ними обращались с почтением и благоговением. Государство не скупилось отпускать большие средства на их достойное содержание: они жили в апартаментах с мраморными полами, задрапированными персидскими шелками стенами; баня, отделанная кафелем, снабжалась горячей водой. Их обслуживал большой штат швей, парикмахеров и массажисток, живших здесь же, в Атрии. Каждой весталке предоставлялись апартаменты из нескольких комнат и прихожая для личной горничной. Им дали прекрасное образование, главным образом для того, чтобы умели записать завещание или составить другой официальный документ для населения, в основной массе сплошь безграмотного. Юлия владела несколькими языками, включая греческий и персидский, играла на струнных инструментах, танцевала и пела, декламировала Гомера и современную поэзию Виргилия.

Но, появляясь на публике, Юлия всегда с тоской рассматривала женщин, покупающих рыбу к обеду, молодых матерей, присматривающих за непослушными детьми. Ее взгляд задерживался на них, а ликтор продолжал себе прокладывать весталке путь через кланяющуюся толпу.

Временами ей приходилось отворачиваться, слезы застилали глаза.

– Госпожа, нужно поторопиться! – взволнованным шепотом обратилась Марго, появившись из-за угла. – Император Цезарь прибудет в храм вносить изменения в завещание. Ливия Версалия просит тебя присутствовать при этом и сделать записи.

Марго, горничная Юлии, родом из Гельвеции, попала в плен, когда ее племя было покорено римлянами.

Ее привезли в Рим и продали в услужение в храм, а после посвящения Юлии приставили ухаживать за юной весталкой. Несмотря на разницу в возрасте – горничная была на десять лет старше своей подопечной – женщин связывала если не дружба госпожи и рабыни, то трогательные отношения, возникающие между девочкой и служанкой, вырастившей ее.

– Следует быстро переодеться, – добавила Марго, когда они торопливо шли по проходу, соединяющему здание храма и Атрий, где расположены личные апартаменты весталок. – Это большая честь присутствовать при таком событии. Нужно выглядеть безупречно.

Юлии и раньше доводилось видеть Цезаря, но на расстоянии: триумфатором шедшего по улицам Рима после военных побед, а в начале прошлой осени составлявшего завещание в их храме, которое постоянно изменял, поскольку женился несколько раз, имел много наследников, увеличивался размер его личного состояния.

– Удивляюсь, почему вызвали меня, – недоумевала Юлия, когда они вошли в зал, ведущий в личные апартаменты весталок. Как и большинство римских строений, оно не имело окон, выходящих на улицу, – проход освещался горящими факелами даже в дневное время.

– Это означает одно – верховная жрица считает, что ты лучше других сделаешь записи, которые затем передадут переписчикам. В последний раз Августа Геллия сделала столько ошибок, что Ливия решила поручить деликатную работу кому-нибудь другому. Не могу лишь понять, почему выбрала тебя, ведь твой второй семестр начнется только через три года. Должно быть, ты произвела на нее хорошее впечатление, я горжусь тобой.

– Не спеши с выводами, Марго. Если Ливии не понравится мое выполнение сегодняшнего задания, она больше никогда не даст подобного поручения.

В комнате Юлия сняла верхнюю накидку и передала Марго, успевшей уже вызвать нескольких слуг, которые торопливо помогали ей переодеться и сделать торжественную прическу, подходящую для данного случая.

Слуги через короткое время завершили туалет весталки: на Юлию надели светлую тунику без рукав, меховую накидку, подвязав ее под грудью поясом, вытканным из золотых нитей. Широкий шарф небесно голубого цвета с золотой каймой прикреплялся на талии круглой золотой булавкой с изображением богини Весты. Длинные золотисто-рыжеватые волосы, которых не касались ножницы со дня ее посвящения, поднятые кверху, образовали замысловатую прическу – корона надо лбом с вплетенной золотой тесьмой, витками ниспадавшей на плечи.

Марго внимательно осмотрела ее и одобрительно кивнула, а затем вручила металлическую иглу и восковые дощечки, на которых делались записи, передававшиеся официальному переписчику – рабу-греку, переносившему их на пергамент.

– Иди, – Марго подтолкнула Юлию к двери. – Ливия Версалия хочет поговорить с тобой.

Марго оказалась права – Верховная Жрица, спокойная и сдержанная, уже сидела в протокольной комнате храма, от потолка до пола загруженной свитками пергамента с прикрепленными бирками. Юная весталка вошла в комнату, жрица оценивающе осмотрела ее.

– Юлия Розальба, справишься с поручением? – спросила Ливия Версалия, вопросительно глядя на вошедшую. – Тебе известно, что сейчас я должна быть на месте богини и свидетельствовать под присягой, поэтому не могу делать записи. Это поручается тебе. Друзилла Понтифика, которой мне хотелось заменить Августу, сегодня больна. А император не сообщил заранее о своем намерении внести изменения в завещание. Ты молода и неопытна, но твои учителя считают тебя среди новичков самой способной к языкам: хорошо пишешь на латыни и у тебя хороший разборчивый почерк. Это действительно так?

– Надеюсь оправдать ваше доверие, госпожа, – тихо ответила Юлия.

– Ты не ответила на мой вопрос, – сухо заметила Ливия.

– Да, хорошо пишу, и у меня отличные оценки, – спокойно ответила Юлия, посмотрев в глаза Верховной Жрице.

Ливия удовлетворенно кивнула.

– Знаю, что ты получила инструкции по этой процедуре, но позволь снова напомнить правила: здесь ты только тень, молча запишешь то, что будет сказано, и заговоришь только в том случае, если к тебе обратятся. Как только Цезарь закончит диктовать, немедленно передашь дощечки в мои руки. Тебе ясно?

Юлия кивнула.

Ливия слегка улыбнулась.

– Садись, детка. Уверена, ты справишься.

Юлия села. Обе женщины ожидали прибытия Цезаря. Юлия украдкой бросала взгляды на Верховную Жрицу.

Ливия Версалия, высокая и стройная, красивая женщина, темные волосы которой слегка тронула седина, но на лице не отразились заботы и тревоги внешнего мира, отметила тридцать восемь лет – до конца служения оставалось два года. Уступив пост Верховной Жрицы, она останется жить в апартаментах храма Весты, будет пользоваться экипажем в поездках по городу, ее похоронят за государственный счет – последние привилегии считались царскими, – освободят от налогов, и практически никто не сможет привлечь ее к суду, наоборот, ей самой предоставлено право миловать любого преступника, встретив его на улице по пути к месту свершения казни; в театрах и на атлетических соревнованиях для нее всегда будут резервироваться лучшие места. Такого положения заслуживают только верной и преданной службой, и к чему рисковать всем этим, тем более на пути славного завершения карьеры?

Юлия понимала, что во время предстоящей церемонии она будет под самым пристальным вниманием.

Ливия заметила ее волнение.

– Ждать осталось недолго. Император всегда точен.

Юлия кивнула и поправила юбку на коленях. Занятые люди всегда точны.

Цезарь стремительно вошел в храм богини Весты в сопровождении Марка. Оба намеревались быстро закончить официальную часть и покинуть храм, чтобы заняться другими неотложными делами. Цезарь пришел без постоянной охраны, поэтому Марк особенно внимательно осмотрел окружающую обстановку: зал освещался факелами, никого из посторонних вокруг не было, за исключением одной из старейших весталок – Юнии Дистании, в чью официальную обязанность входило встречать гостей. Увидев Цезаря, она, склонив голову, сделала жест следовать за ней в протокольную комнату, повернув в первую дверь направо после мраморной статуи Флавии Публики, бывшей Верховной жрицы-весталки.

Как только Цезарь и его спутник появились в дверях, обе женщины поднялись. Юния Дистания, выполнив свою обязанность, тут же исчезла.

Юлия взглянула на Цезаря, который всегда пользовался всеобщим вниманием, где бы ни появлялся. Диктатору минуло пятьдесят шесть лет. Лицо, крупный орлиный нос загорели и обветрились после участия в сотнях военных кампаний; он начал лысеть в молодости и пытался скрыть это, зачесывая на лоб темные седеющие волосы. Одетый в военную форму полководца, украшенную наградами и золотой цепью с монетами, указывающими на многочисленные завоеванные территории, он глубоко посаженными карими глазами внимательно осмотрел обеих весталок, не упуская ничего.

– Приветствую вас, возлюбленные дочери Весты, – произнес он традиционное приветствие.

Обе женщины склонили головы.

– Я пришел с самым верным центурионом Марком Корвой Деметром, начальником первой когорты, который засвидетельствует сегодня мои слова. Наш закон требует свидетельства, по крайней мере, двух человек, и Ливия Версалия, разумеется, не откажется быть одним из них.

Ливия снова склонила голову, а Юлия взглянула на спутника Цезаря, их взгляды встретились – она замерла. Центурион возвышался над Цезарем на целую голову, гораздо моложе его – не больше тридцати, волосы, густые и черные, коротко острижены, загорелое лицо чисто выбрито, фигура стройная и прямая, короткая туника открывала мускулистые руки и ноги, а глаза удивительного цвета, светло-карие с золотистым отливом, почти янтарные, изучающе рассматривали ее. Весталка густо покраснела.

Ливия кашлянула, и Юлия поняла, что она словно приросла к месту и не сводит взгляда с центуриона, спрятав руки под широкий шарф, но, справившись со смущением, тут же отвела и опустила глаза к полу, пытаясь скрыть волнение.

– Начнем? – живо спросил Цезарь, и Ливия указала на мраморный столик, где он мог разложить свои записи. Цезарь и центурион сели, а Юлия расположилась за небольшим столиком по левую сторону от них.

Юлия слышала, как Ливия, дав клятву, предложила произнести то же самое спутнику Цезаря, но продолжала украдкой бросать взгляды на молодого человека, держа наготове металлическую иглу. Дважды перехватив его внимательный взгляд, быстро отводила глаза в сторону, ее сердце учащенно билось в груди, пальцы, держащие иглу, стали влажными; опустив руку на колени, она вытерла ладонь о платье, а затем снова подняла ее.

Наконец Цезарь заговорил, Юлия опустила голову и стала писать, стараясь успеть за четкой, хорошо модулированной речью императора. Он читал по собственным записям и, очевидно, тщательно обдумал вносимые изменения. Все было изложено очень четко, и ему потребовалось совсем немного времени, чтобы внести необходимые изменения в составленное ранее завещание. Закончив, неожиданно посмотрел на Юлию.

– Пожалуйста, прочти написанное императору, Юлия Розальба, – попросила Ливия.

Юлия повиновалась, и, когда закончила, Цезарь согласно кивнул головой.

– Прекрасно, – произнес он, поднимаясь и наклоняясь, чтобы поставить печать, изображенную на кольце, на мягкую восковую дощечку, на которой писала Юлия. Центурион сделал тоже самое, приложив свое легионерское кольцо и дав возможность Юлии рассмотреть его темную голову.

– Через два дня записи будут готовы для вашего прочтения и официальной подписи, император, – заверила Ливия.

– Прекрасно, – Цезарь улыбнулся Ливии, а затем Юлии.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Юлия Розальба Каска, – тихо произнесла Юлия, не поднимая глаз.

– Каска! Неужели дочь моего давнего соперника? – удивленно воскликнул Цезарь.

– Внучка, – пояснила Ливия.

– А-а, понятно. Можешь взглянуть на меня, маленькая Каска, – сказал Цезарь.

Юлия повиновалась, заметив при этом, что центурион также внимательно рассматривает ее.

– Белая роза. Это имя очень подходит тебе. Светлая кожа и глаза цвета альпийских ручьев, – заметил Цезарь. – Что ж, можешь передать Каске от моего имени, что его политика – зло, но его сын сотворил прекрасную женщину.

Цезарь быстро вышел из комнаты, центурион последовал за ним, бросив еще один прощальный взгляд на Юлию.

Ливия потрепала Юлию по плечу.

– Прекрасно справилась с поручением, – похвалила она, принимая дощечки от Юлии.

Юлия от волнения не могла ничего произнести.

– Нечего сказать? – удивилась Ливия.

– Я очень нервничала, – поспешно отозвалась Юлия.

– Да, видела, но это объяснимо: Цезарь – великий человек.

Юлия понимала, что ее нервозность не имеет прямого отношения к Цезарю, – ее взволновал прекрасный центурион с неотразимыми янтарными глазами.

– Что означает этот знак? – спросила Ливия, указывая на вторую дощечку.

Юлия вздрогнула, как будто Ливия могла прочитать ее мысли, а затем ответила на несколько вопросов по поводу примененных сокращений.

– Можешь идти, – наконец позволила Ливия, решая, какому писцу отдать работу. – Ты завтра принимаешь участие в процедуре жертвоприношения?

Юлия кивнула.

– Отдыхай сегодня вечером и приведи в порядок свои мысли – обращение к богине требует ясной головы и спокойной души.

– До свидания, Ливия Версалия.

– Всего доброго, дочь моя.

Юлия, покинув протокольную комнату, вернулась в свою спальню, где ее ждала Марго. Она помогла ей переодеться в обычную одежду и изменить прическу.

– Слышала: ты превзошла все ожидания, – заметила Марго, укладывая шарф Юлии на позолоченный стул.

Юлия изумленно посмотрела на нее.

– Ты что, получила сообщение от богов? Я ведь только что покинула Ливию.

– Юния Дистания ожидала гостей в зале, чтобы проводить Цезаря из храма, и слышала их разговор. Как только они ушли, она сразу же пришла ко мне.

Юлия недовольно покачала головой.

– Ты могла бы стать шпионкой в пользу Иберии, Марго.

– В случае провала это плохо бы кончилось для меня, – отозвалась Марго, нисколько не обидевшись.

– Ты знаешь человека, сопровождавшего Цезаря, центуриона первой когорты? – с деланным безразличием задала вопрос Юлия, распуская волосы.

– Шутишь? – Марго изумленно уставилась на нее. – Неужели не знаешь?

– Цезарь называл его имя, когда они вошли, оно показалось мне знакомым.

– Это же герой военной кампании в Кардубу – Марк Корва Деметр.

– Да? Теперь запомню, – задумчиво кивнула Юлия.

– Еще бы не запомнить. Неужели не видела триумфальное возвращение Цезаря из Иберии? За императорской колесницей вместе с Марком Антонием ехал Деметр, он – один из самых знаменитых воинов, получивший многочисленные награды, любимец Цезаря. Почему ты этого не знаешь, Юлия? Это всем известно.

– Я наблюдала за процессией с трибуны для весталок: Антоний и второй воин были в полном военном снаряжении, разве узнаешь кого-либо? Все, что помню, это два высоких мужчины, один из них пониже ростом, с лавровым венком на голове.

Марго неодобрительно нахмурилась.

– Нужно больше интересоваться политикой, Юлия, ты же из знатной семьи, и тебе положено знать подобные вещи: после Кордубы Деметр всюду ходит с Цезарем по его правую руку; если это продолжится, то он завоюет себе высокое положение, будучи еще совсем молодым человеком.

– Что еще тебе известно о нем? – поинтересовалась Юлия.

– О-о, родился на Корсике, сын свободного фермера, вступил в легион почти ребенком. Рассказывают, что очень быстро стал получать повышения по службе благодаря своей необыкновенной храбрости – Цезарь лично заметил его и перевел в первую когорту.

– Почему он назван в честь греческой богини зерна?

– На Корсике много греков. Разве забыла уроки?

– А почему его называют Вороном?

– Предполагаю, за цвет волос.

– Сколько же ему лет?

– Почему он тебя так заинтересовал? – Марго прекратила складывать одежду и внимательно посмотрела на Юлию.

– Похоже, он пользуется полным доверием Цезаря, – Юлия пожала плечами, как будто это были ничего не значащие вопросы.

– Да. И также вскружил голову всем глупым молодым женщинам Рима. Будь осторожна, Юлия, не совсем прилично обращать слишком много внимания на интересующего тебя молодого воина.

– Ты только что упрекала меня за то, что я не знала, кто он! – Юлия в показном возмущении вскинула руки.

– Неведение – это одно, – сдержанно заметила Марго. – А увлечение – совсем другое.

Юлия швырнула в Марго плетеным поясом.

– Ты становишься смешной. Иди и приготовь одежду для завтрашней церемонии жертвоприношения.

Марго удивленно уставилась на нее.

– Иди! – повторила Юлия.

Марго поклонилась и покинула комнату.

Цезарь и Марк спустились по широкой лестнице храма к ожидающему паланкину[10] диктатора, задрапированного пурпурным шелком. Четыре высоких германских раба в коротких зеленых туниках стояли наготове, готовые в любой момент, ухватившись за деревянные ручки, нести его.

Цезарь внимательно взглянул на своего молодого спутника.

– Почему ты такой мрачный сегодня, молодой Корва? Или загрустил, не получив значительную долю моего наследства?

Марк слабо улыбнулся и покачал головой.

– Или виновата это маленькая весталка, с которой ты не сводил глаз? – Цезарь продолжал внимательно рассматривать центуриона.

Марк коротко взглянул на него и отвел взор.

– А, так ты влюбился! Поражен ударом молнии Юпитера! – усмехнулся Цезарь. – Очень плохо, мой мальчик. Выбрось это из своих мыслей. Белая роза сорвана – богиня сделала это. Розальба не для тебя.

Марк ничего не ответил.

– Конечно, согласен, что это позор, – добавил Цезарь, – когда такая женщина, как она, никогда не узнает объятий мужчины и не вскормит грудью младенца. И все же весталки являются надежным оплотом государства, а оно щедро платит им за это. Я сам испытываю к ним теплые чувства. Тебе известно, что они вступились за меня, когда Сулла[11] назначил цену за мою голову, и только за то, что я отказался развестись со своей первой женой?

– Слышал что-то об этом, но не знал ничего о роли весталок.

– Да, именно так. Сама Верховная жрица-весталка вступилась за меня: не Ливия, а ее предшественница – Флавия использовала свое влияние и сохранила мне жизнь, когда я был совсем молод и нуждался в друзьях. Такие услуги не забываются. Во всяком случае, это произошло еще до твоего рождения, и те времена уже давно прошли. Тогда были одни трудности, а сейчас совсем иные, – взгляд его темных глаз сузился. – Ты никогда не задумывался, почему я всегда беру тебя с собой во время миссий личного характера, а не легионеров-телохранителей, назначенных мне Сенатом?

– Наверное, считаешь официальную охрану излишне показной, – неуверенно ответил Марк.

– Дипломатично сказано, – улыбнулся Цезарь. – Но истина в другом: я мало кому могу доверять, в сенате полно моих врагов, всем это известно. Каждый день против меня замышляются новые заговоры. Держать бразды правления в своих руках означает быть постоянной мишенью для них. Ты один из немногих, кто, как мне кажется, ничего от меня не хочет.

– Ты ставишь меня в глупое положение, Цезарь, – снова улыбнулся Марк.

– Все, что тебе надо от жизни, – это награды за хорошую службу, и пока я жив, прослежу, чтобы ты их получал.

Когда они подошли к паланкину Цезаря, Марк положил руку на рукоятку меча.

– Сходи сегодня вечером в Субуру и найди себе женщину, которая утешит тебя, и забудешь о белой розе, – Цезарь похлопал центуриона по плечу. Рабы низко склонились перед императором в поклоне.

– Устал от продажных женщин в ярких туниках с глазами, подведенными углем, благоухающих персидскими духами, с ярко накрашенными губами, шепчущих лживые слова любви, – Марк тяжело вздохнул.

Цезарь пожал плечами.

– Таков удел солдата. Хочешь что-то получше, найди жену.

– Не могу содержать жену на солдатское жалованье, – засмеялся Марк. – Повышение жалования до двухсот динариев в год, которое ты установил, вряд ли сделает кого-то из нас богатым.

– Можно содержать целую армию на ту добычу, которую вы захватили в Галлии и Иберии, – сухо ответил Цезарь. – Все солдаты твоего легиона привезли достаточно и денег, и столового серебра, – он отдернул занавески паланкина и сел в него, обратившись к Марку с последним словом.

– Сходи куда-нибудь сегодня вечером, сынок, и хорошенько развлекись – тебе нужно отдохнуть.

– Я так и сделаю. Сегодня ужинаю в доме сенатора Валерия Гракха.

– Хорошо, у Гракха прекрасная кухня. Передай ему мои комплименты, – Цезарь закрыл занавески паланкина и постучал по крыше, давая знак рабам продолжать путь.

Марк следовал за паланкином. Несмотря на то, что очень уважал Цезаря, не собирался следовать его совету в данном случае.

Он размышлял, как бы снова увидеть золотоволосую весталку, чего бы это ему не стоило.