У кромки прибоя

Мэри молчала.

— Дело во вчерашнем вечере? — Томас не сводил с нее глаз. — Вы хотите, чтобы я извинился за то, что поцеловал вас, не так ли?

Мэри предпочла бы вообще не затрагивать эту тему. Но, похоже, она хотела слишком многого!

— Что ж, полагаю, я смог бы найти оправдания, — медленно проговорил Томас, приняв ее молчание за согласие. — Но не вижу в этом смысла, поскольку не могу ручаться, что это не повторится впредь. — На его лице появилась характерная волчья усмешка, когда Мэри судорожно перевела дыхание. — Кажется, мне удалось вас растормошить! — с удовлетворением произнес он, откидываясь в кресле. — Значит, прошлый вечер, Мэри?

— Нет! — выпалила она. — Я просто… Все знают… Мы едем в Эдинбург. — И замолчала, поняв, что запуталась.

— Да, — прищурившись, кивнул Томас. — А вы не хотите?

— Да… Нет… — Мэри вздохнула, злясь на себя за то, что так суетится. — Да, конечно, хочу, — сказала она спокойнее.

— Вы бы предпочли, чтобы я сказал вам об этом прежде, чем другим, — понимающе заметил он. — Судя по тому, что вы упомянули «всех», могу предположить, что остальные уже получили огромное удовольствие, поспешив сообщить вам о. моих планах. Я только мельком упомянул об этом за завтраком, Мэри, — сказал Томас. — Не понимаю, почему это так запало всем в душу?

Зато она понимала. Генри пришел в ярость оттого, что она уезжает с его братом, пусть даже в качестве няни Нины. Джулия хотела услать ее как можно дальше от сына. А Эйлин вообще собиралась говорить с ней не о поездке в Эдинбург, а о чем–то более личном!

— Не имеет значения, — ответила она. — Я только…

— Нет, разумеется, имеет, Мэри, — прервал ее Томас. — Что бы я ни сказал вчера вечером, я не хотел вас обидеть или расстроить. Думаю, в этом доме и без меня достаточно людей, настроенных на это. Поэтому примите мои извинения, если я ненароком сделал это. — Он поднял на нее темные, бездонной синевы глаза. — Мне не стоило напоминать вам о ваших обязанностях по отношению к Нине, — пояснил он, заметив ее вопросительный взгляд. — Достаточно увидеть вас вместе, чтобы понять, как вы к ней привязаны. И это чувство более чем взаимное.

Мэри сглотнула и проговорила осипшим голосом:

— Спасибо.

— Не стоит благодарности, — улыбнулся Томас.

Нет, он был неисправим! Как она может продолжать злиться, если он так обезоруживающе себя ведет?

— Итак… — твердо начала она, решив перевести беседу в деловое русло. Это было нелегко, учитывая намек Томаса на то, что он не откажется от удовольствия поцеловать ее вновь!

Но, если это произойдет, она ответит ему точно так же, как и прошлым вечером. А влюбиться в этого мужчину, отца ее воспитанницы и человека, который большую часть своей жизни проводит за пределами страны, было бы еще большей ошибкой, чем воспылать страстью к Генри!

— Итак, когда мы уезжаем? — сухо спросила Мэри. — Мне нужно собрать вещи Нины и свои.

— Сегодня днем. И не слишком беспокойтесь о Нине: в моей квартире и так полно ее одежды, — ответил Томас.

В его квартире! А она–то полагала, что они остановятся в отеле…

Довольно глупое предположение, учитывая то, что Томас должен был где–то жить, работая в Эдинбурге. Но квартира!..

— Не волнуйтесь, Мэри, — насмешливо отозвался он. — Там четыре спальни, поэтому я не предложу вам разделить со мной мою.

Господи, неужели выражение ее лица столь красноречиво? Нельзя сказать, чтобы Мэри ожидала подобного предложения, — он просто намеренно задирал ее! — но мысль о том, чтобы жить с ним под одной крышей, пусть даже с Ниной, более чем смущала девушку.

— Спальня Нины казалась бы более естественным выбором, — спокойно заметила она.

— Но не таким забавным!

Томас явно развлекался, наблюдая за ней. Пришло время положить этому конец.

— Пойду–ка я лучше соберу вещи. — Мэри поднялась.

— Не увлекайтесь, — предупредил ее Томас. — Мы вернемся через несколько дней.

— Не волнуйтесь, — улыбнулась девушка, заметив почти паническое выражение на его лице. — Я привезла сюда все свое имущество в одном чемодане, и на два–три дня не собираюсь брать много вещей.

Томас изобразил вздох облегчения.

— Наконец–то нашлась женщина, которая знает, что не нужно паковать кухонную раковину наряду со всей остальной домашней обстановкой!

Она рассмеялась и с шутливой гордостью вздернула голову.

— И еще одно, Мэри. — Интонация, с которой он это произнес, заставила ее помедлить на пороге. — Возьмите с собой черное платье, — грубовато попросил Томас, когда девушка обернулась к нему.

— Мы будем выходить по вечерам? — изумилась она.

Томас невозмутимо встретил ее взгляд.

— Возможно, нет. Но все равно — возьмите черное платье.

Мэри неопределенно пожала плечами и ушла, уже не понимая, был ли он серьезен или по–прежнему играл с ней. Он казался сердитым вчера вечером, когда поцеловал ее, но за ночь, похоже, его настроение изменилось…

— Мэри!

Она, нахмурившись, обернулась и увидела Генри, стоявшего на пороге гостиной его матери. Девушка нахмурилась еще больше, когда он, подзывая, поманил ее пальцем. Господи, только бы там не оказалось еще и Джулии с Эйлин!

— Зайди сюда, — приказал он. — Я хочу с тобой поговорить.

Неохотно войдя, она заметила, что в комнате больше никого нет. Впрочем, это не означало, что Джулия не появится на пороге в любой момент…

— Моя мать отдыхает наверху, — немедленно отмел это предположение Генри, плотно закрывая дверь.

В таком случае он выбрал идеальное место, чтобы поговорить с ней наедине: обычно в эту комнату никто, кроме Джулии, без ее приглашения не входил. В последнее время миссис Тэлфорд слишком часто отдыхала… Впрочем, это, возможно, ее способ избежать встреч с Томасом.

— Что случилось? — Мэри встревоженно посмотрела на Генри. — Я шла наверх, чтобы упаковать вещи для поездки в Эдинбург.

— Значит, ты едешь с Томасом. — Он обвинял, а не спрашивал.

— Да, я сопровождаю Нину, — осторожно ответила девушка.

— Ты едешь с Томасом, — повторил он.

— А ты остаешься здесь с Эйлин, — напомнила она ему.

Генри задумчиво посмотрел на нее.

— Это всерьез беспокоит тебя, не так ли? — спросил он.

Конечно, это беспокоило ее. Он был помолвлен, а вел себя так, словно Мэри — его собственность. Не говоря уж о неприемлемости подобного отношения, это был очень странный опыт для девушки, привыкшей всегда и во всем полагаться только на себя.

— Думаю… — медленно проговорила она, — что тебе нужно привести в порядок свою жизнь, Генри.

— В каком смысле? — Казалось, он не верил собственным ушам.

— Во всех смыслах! — нетерпеливо воскликнула Мэри. — Несколько дней назад ты поцеловал меня. Потом назначил свидание на причале… Куда не пришел, — решительно добавила она, видя, что Генри готов ее прервать, — только потому, что твоя невеста потребовала внимания. Рассчитывать на которое имеет полное право. Поправь меня, если я ошибаюсь, — продолжала Мэри язвительно, — но эта помолвка, которую ты называл мнимой, сейчас, похоже, обрела до того реальные черты, что вовсю обсуждаются приготовления к свадьбе, назначенной на Рождество. Учитывая это, мне непонятно, как вписываюсь во все это я! — Карие глаза потемнели от едва сдерживаемой злости.

— А знаешь, Томас был прав. — Генри восхищенно смотрел на нее. — Ты становишься гораздо красивее, когда злишься!

Мэри бросила на него возмущенный взгляд и отступила, когда он попытался подойти ближе.

— По–моему, твой брат лишь отметил тот факт, что цвет моих волос — естественный. — Она отлично помнила, что сказал Томас, и слово «красивая» при этом не упоминалось!

— Что бы он ни говорил, — беззаботно, с улыбкой, полной обаяния, возразил Генри, — я считаю, что сердиться тебе очень идет. Вот только… — он незаметно приблизился, и теперь от Мэри его отделяли какие–то дюймы, — я не уверен, что мне нравится, когда ты злишься на меня, — нежно добавил он, легко обхватив ее предплечья. — Ну–ну, Мэри, — ровным голосом попытался успокоить ее Генри, почувствовав сопротивление. — Мы сможем хорошенько позабавиться, если ты немного расслабишься.

Позабавиться! В этом не было ничего забавного для нее!

— До Рождества, когда состоится твоя свадьба, — горько проговорила Мэри.

— И потом… если нам удастся договориться. А я не вижу причин, почему бы нам не сделать это. — Его руки до боли сжали ее предплечья, когда она снова предприняла попытку вырваться.

Глаза Мэри расширились, дыхание перехватило, и она едва смогла выдавить:

— Ты не видишь?

— Нет, если ты посмотришь на вещи проще, — легко подтвердил он.

Мэри с трудом сдерживала желание заехать кулаком по его аристократическому носу. А Генри, явно не понимая, насколько девушка раздосадована, улыбался ей самым обезоруживающим образом.

— Если я посмотрю на вещи проще? — медленно повторила она с нарастающим внутри негодованием.

— Именно, — усмехнулся Генри. — Пусть у меня будет жена, но я по–прежнему стану часто приезжать сюда… И могу тебя заверить, что Эйлин при этом будет оставаться в Эдинбурге.

— Неужели? — Она едва сдерживалась. Генри сам своими руками рубил сук на котором сидел.

— Конечно! — беззаботно продолжил Генри.

— А я бы стала твоей любовницей? — Она так сжала кулаки, что ногти впились в ладони.

— Немного старомодное определение, — поморщился он, — но довольно верное.

— А вот тут ты ошибаешься!

Потеряв терпение, Мэри резко оттолкнула его. Удивленное выражение, появившееся на лице Генри при виде ее явной враждебности, рассмешило бы девушку, если бы она, как никогда в жизни, не была так далека от смешливого настроения!

А она еще думала, что он заботится о ней, представляла их вместе, охваченных любовью. В то время как он был ничуть не лучше ее отца!

— На твоем месте, Генри, я бы заткнулась… если только ты не испытываешь противоестественного желания получить кулаком в нос! — Она тяжело дышала от возмущения, ее грудь вздымалась, глаза сверкали. — Я не намерена — никогда! — быть любовницей, ни твоей, ни какого–либо другого мужчины! — С этими словами Мэри выбежала из комнаты.

Значит, она была права. Любовница! Господи, Генри не мог выбрать на эту роль более неподходящую женщину!..

— Итак, вы все–таки сказали ему, — заметил восхищенный голос.

С пылающими от возмущения щеками Мэри обернулась и оказалось лицом к лицу с Томасом. Тот стоял, небрежно прислонившись к стене. И его расслабленная поза свидетельствовала о том, что он уже провел здесь некоторое время. Но сколько именно?..

— Простите меня. — Он оттолкнулся от стены. — Я просто проходил мимо и услышал слово «любовница». Я просто не мог пропустить такого. — Томас пожал плечами. — Хотя мне очень жаль, что вы не заехали ему в нос, как того хотели.

Мэри не думала, да и не хотела думать и действовала инстинктивно, давая ему тяжелую пощечину. Затем она молча повернулась и ушла.

6

Он не последовал за ней…

Мэри не останавливаясь дошла до своей спальни, но, делая каждый очередной шаг, ждала, что рука Томаса настигнет ее, и он скажет, что она больше не работает у него. Но этого не случилось.

Следующие десять минут она просидела на кровати, ожидая, что Томас ворвется в комнату. Этого тоже не произошло.

Почему? Она не знала. Томас получил оплеуху по единственной причине: он оказался в неудачном месте в неудачное время. Мэри просто выплеснула на него злость, которую на самом деле испытывала к Генри. И к себе — если уж быть честной до конца — за то, что была так глупа, так юна и так впечатлительна!

Но это вовсе ее не оправдывало. Томас не был виноват в том, что знал своего брата лучше, чем она. Однако он поплатился за это знание. И свидетельство тому было заметно даже два часа спустя!

Если Мэри, сидевшая на переднем сиденье «мерседеса», чуть поворачивала голову в сторону Томаса, она могла видеть отпечаток своей ладони на его щеке. Но она изо всех сил старалась даже не двигать головой. Мэри хватило лишь на то, чтобы пробормотать несколько слов, когда Томас укладывал в багажник ее сумку. Ей хотелось провалиться сквозь землю, привлекать к себе как можно меньше внимания. Плохо было то, что…

— Простите меня, Мэри.

Она резко повернулась к сидевшему за рулем Томасу и сглотнула, тут же увидев проклятый след на щеке. След, который оставила она. Мэри всегда считала, что не способна причинить физическую боль другому человеческому существу, но тем не менее, глядя на Томаса, убеждалась в обратном. И он еще извинялся перед ней? Боже, за что?

Он снял одну руку с руля и легко пожал ее крепко сцепленные пальцы, лежавшие на коленях.

— Генри — ублюдок! — с силой сказал он, не отрывая глаз от дороги.

Мэри быстро обернулась к Нине и с облегчением заметила, что девочка заснула.

— Она не любит долгие путешествия, — сказал Томас, посмотрев на дочь в зеркало дальнего вида, и убрал руку с рук Мэри. — Сон — ее способ избежать их.

Мэри тоже очень хотелось бы заснуть, а проснувшись, обнаружить, что ничего из происшедшего сегодня днем просто не было!

— Простите за то, что ударила вас…

— Ха, — мягко хохотнул он. — А я только что собирался сказать, что заслужил это…

— Не вы. — Она решительно покачала головой.

— Поверьте… — на его лице появилась сокрушенная гримаса, — это не первая оплеуха, которую я получаю за Генри.

— С моей стороны — последняя. — Мэри содрогнулась от того, что натворила.

Томас провел рукой по щеке.

— Вы были в полном праве поступить так, мисс Райс…

— Пожалуйста, не надо, — простонала она, и ее глаза наполнились слезами. — Мне так стыдно. Не могу поверить, что я действительно сделала это. — Мэри потрясла головой, и слезы покатились по щекам. — Вы должны…

— Я ничего не должен, Мэри, — ласково прервал он ее. — Вы были оскорблены, а лучший способ избавиться от этого чувства…

— Ударить вас! — снова простонала она, пряча лицо в ладонях и разражаясь наконец целыми потоками слез. Это именно то, что нужно было сделать совсем недавно, вместо того чтобы давать волю рукам!

— Эй, Мэри, не плачьте! — запротестовал Томас. — Я не выношу, когда вы плачете. Особенно из–за кого–то вроде Генри. — Его голос стал тверже. — Мэри, прекратите! — хрипло приказал он, заключая ее в объятия.

Лишь благодаря этому она поняла, что Томас остановил машину. Мэри подняла голову и, озадаченно оглядевшись вокруг, увидела, что «мерседес» затормозил на обочине. Что было явным нарушением правил, если только это не место для отдыха…

А потом, когда Томас с силой приник к ней губами, она вообще перестала думать и могла только чувствовать.

Зато что она чувствовала! Мэри не знала ничего равного тому всепоглощающему наслаждению, которое испытывала в его объятиях, никогда подобное пламя не охватывало ее тело. Она хотела большего, хотела…

— Папа, мы уже приехали?

Сонный голосок Нины, словно сквозь туман проникший в их сознания, подействовал на Мэри и Томаса как удар электрическим током. Они отпрянули друг от друга, при этом Мэри испытывала еще большее смущение, чем несколько минут назад. Каждый раз, когда этот мужчина целовал ее, она необузданно отвечает ему. Она с трудом себя узнавала!

— Мэри…

— Папа, мы приехали? — Не получив ответа на первый вопрос, Нина капризно повысила голос.

Томас взглянул на девушку, прежде чем повернуться к дочери.

— Нет, Нина, еще не приехали…

— Тогда почему мы остановились? — продолжала настаивать Нина, оглядевшись вокруг и ничего не поняв.

Томас в поисках поддержки вновь повернулся к Мэри, но та ответила ему лишь беспомощным взглядом. Вряд ли они смогли бы сказать девочке правду!

— Э–э–э… Ну… Мэри что–то попало в глаз! — неуклюже сымпровизировал наконец Томас и послал Мэри предостерегающий взгляд, заметив, как та подавила нервный смешок.

Что–то попало в глаз и в самом деле. Соринка, должно быть! Она снова позволила Томасу поцеловать себя. Вчера вечером он поцеловал ее, потому что был зол. А она — очень расстроена. Общей чертой в обоих случаях оказались ее слезы. Следовательно, ей нужно постараться не плакать! По крайней мере, в его присутствии…

— Теперь уже лучше? — Нина, к счастью, еще не очнулась ото сна.

Томас насмешливо взглянул на Мэри.

— Ну как лучше?

Она ответила ему хмурым взглядом и обернулась к Нине.

— Спасибо, лучше. Правда, гораздо лучше…

— Проклятье! — с чувством пробормотал Томас, глядя в боковое зеркало.

— В чем дело? — встревожилась Мэри. — Томас…

— В неприятностях, которые вы, женщина, причиняете мне! — ответил он, открывая дверцу. — Трудно поверить, что я знаком с вами всего сорок восемь часов!

Мэри обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть полицейского, приближающегося к «мерседесу». Машина с мигалкой стояла чуть поодаль. Их вынужденная остановка здесь, как она и предположила поначалу, была нарушением правил. И она очень сомневалась, что полицейского удовлетворит история о соринке, попавшей в глаз леди. Томас был прав: с ней одни неприятности!

Нина села и посмотрела в заднее стекло.

— Папа сделал что–то не так? — с благоговением спросила она. — Он получит нагоняй?

Мэри надеялась, что нет, иначе ей несдобровать.

Двое мужчин уже несколько минут разговаривали на обочине, и когда молодой полицейский достал из кармана блокнот и стал что–то писать, сердце Мэри в тревоге замерло. Он штрафует Томаса! И во всем виновата она. Уж на этот–то раз Томас, несомненно, обрушит на нее свою ярость.

Она внутренне приготовилась к сокрушительной атаке, увидев, как Томас с мрачным видом шагает к машине, держа в руке сложенный лист бумаги. На этот раз ей вряд ли стоит опасаться поцелуя. Мэри не могла понять, радует ее это или печалит…

Она так и не успела разобраться в своих чувствах, поскольку Томас уже сидел в машине рядом с ней.

— Папа…

— Не сейчас, малыш, — поспешно проговорил он, глянув в зеркало дальнего вида. — Нам нужно как можно скорее опять выехать на дорогу.

Томас завел мотор, включил передачу и умело вписался в непрерывный поток машин на шоссе.

Мэри не знала, что сказать, да и вообще сомневалась в том, что сможет вымолвить хоть слово. Это могло только ухудшить положение. Если такое вообще возможно!

— Уф, пронесло. — В конце концов именно Томас первым нарушил молчание, поудобнее откидываясь на спинку сиденья, когда полицейская машина пропала из виду.

— Пронесло? — недоверчиво повторила Мэри. Это было последнее определение, которое она применила бы к только что произошедшему инциденту.

— Ммм… — Томас сдержанно усмехнулся. — Полицейский увидел мою фамилию, и оказалось, что он мой поклонник. Особенно ему понравилась моя прошлогодняя статья о преступности на окраинах больших городов. Там содержался благоприятный отзыв о его брате, тоже полицейском, — похоже, это у них семейное! Он хотел сохранить статью, но его жена нечаянно выбросила газету. Вот он и спросил, не могу ли я выслать ему копию. Возможно, где–то и завалялся этот номер. Поищу, когда приедем.

Листок бумаги, который держал Томас, был вовсе не квитанцией, а адресом полицейского. А она–то навоображала себе всяких ужасов — штрафы, судебные разбирательства!..

— Выходит, в том, чтобы быть знаменитым, есть свои преимущества, — сухо заметила Мэри.

Томас мельком взглянул на нее.

— Я не знаменит, Мэри, — наконец проговорил он.

— Зато ваши работы пользуются популярностью, — с вызовом бросила она, даже не понимая, почему злится.

— Возможно. — Томас небрежно пожал плечами. — Какая разница? Главное, что это избавило нас от некоторых сложностей. Полицейский просто рассмеялся мне в лицо, когда я сказал, что остановился из–за соринки в вашем глазу!

— Может, мне еще немного поспать, папа? — снова раздался за их спинами голосок Нины.

Это напомнило Мэри о ее обязанностях! Она здесь в качестве няни девочки, ее здесь терпят из милости, и она не имеет права злиться, каким бы ни был повод.

— Если хочешь, малыш, — ответил Томас дочери с отсутствующим видом. — Мы еще не скоро приедем.

Нина утомленно вздохнула и снова растянулась на заднем сиденье. Мэри было впору вздохнуть вместе с ней: они еще даже не доехали до Эдинбурга, а она уже хотела обратно! Как же ей прожить несколько дней в одной квартире с этим человеком, пусть даже и в присутствии Нины?..

— Что–то вы затихли, — заметил Томас несколько минут спустя.

— Разве? — осторожно спросила Мэри, поскольку лишь от ее осторожности зависело то, как у нее сложатся отношения с Томасом в будущем.

— Вы знаете, что это так, — нетерпеливо бросил Томас.

Мэри выдохнула:

— По–моему, я никогда не была трещоткой.

— А я никогда вас так и не называл, вы просто… Будьте вы прокляты! — в сердцах воскликнул он. — Даже не знаю — целовать вас или трясти, когда вы так выводите меня из себя!

Она проглотила комок в горле.

— Надеюсь, в будущем вы остановитесь на том, чтобы трясти. Так, похоже, будет безопаснее для всех!

Томас бросил на нее изумленный взгляд, а затем откинул голову, коротко рассмеявшись.

— Вы, юная леди, не склонны тешить мое эго, — объяснил он свое веселье, когда оно сошло на нет.

Губы Мэри тоже смешливо изогнулись, плохое настроение, владевшее ею несколько минут назад, бесследно исчезло.

— Меня заботит вовсе не ваше эго, — пошутила она, — а то, что следующий полицейский может не оказаться вашим поклонником.

— Действительно, — сухо согласился он. — Но теперь дело за вами: не предпринимайте ничего, что могло бы заставить меня поцеловать или встряхнуть вас.

Мэри трудно было представить, как такое возможно. Если она говорит, то, с точки зрения Томаса, что–то не то. Если молчит — тоже плохо. Безопаснее всего, решила она, последовать примеру Нины и заснуть.

Мэри прикрыла глаза, изображая усталость, и очень скоро ей уже не нужно было притворяться: она действительно уснула…

К тому времени, когда они подъехали к Эдинбургу, уже стемнело. Проснувшись, Мэри только через минуту или две сообразила, в какой части города они находятся. Она не очень хорошо знала Шарлот–сквер, поскольку раньше лишь проезжала мимо. Но ее совсем не удивило, когда Томас направил «мерседес» к стоянке, расположенной рядом с престижным жилым зданием. Если ему мог принадлежать «Дом на мысу» с окружающими его владениями, то вполне резонно было предположить, что и в Эдинбурге его жилище будет не менее престижным.

Мэри также не удивилась, заметив, что здание тщательно охраняется. Один охранник находился у подъезда, другой встретился им в холле. Впрочем, он не поспешил преградить им дорогу, признав в Томасе одного из жильцов дома.

Сама квартира, располагавшаяся на первом этаже и имевшая огороженный высокой стеной сад, была мало похожа на городскую.

Она была обставлена антикварной мебелью, а полы застелены коврами в золотисто–зеленых тонах. «Элегантность» — это слово первым пришло на ум, когда Мэри осмотрелась вокруг. Апартаменты Томаса даже отдаленно не напоминала то убогое жилище, которое она совсем недавно делила с тремя подругами. Одна лишь огромная гостиная была размером со все помещения, которое они занимали!

— Я лишь снимаю ее, Мэри. — Томас наблюдал за ее реакцией. — Она мне не принадлежит.

Только месячная арендная плата за место, подобное этому, должно быть, равна ее годовой зарплате!

— Проклятье! — внезапно прогрохотал Томас. — Мне еще никогда не приходилось оправдываться за свою квартиру!

Вовсе не выбор жилища обеспокоил ее. Будь у нее возможность, она бы, наверное, сама остановилась на чем–то вроде этого. Но великолепно обставленная, роскошная квартира лишь подчеркивала пропасть между образами жизни Мэри и семейства Тэлфорд. И она, разумеется, не ждала никаких оправданий!

— Квартира очень красивая, — с преувеличенным энтузиазмом произнесла Мэри и, поняв, что только еще больше разозлила его, поежилась. Они оба знали, что случалось, когда Томас испытывал раздражение!

— Она очень… прибранная, — вставила Нина. — Ты, наверное, давно не был дома, папа? — с лукавой улыбкой добавила она.

— Последние три месяца я сюда вообще не заглядывал, — устало подтвердил он. — Приехав, я сдал статью редактору и тут же отправился в «Дом на мысу».

Мэри нахмурилась: ему так не терпелось вернуться туда… Чтобы увидеть Нину? Или было что–то еще, заставившее его без промедления поспешить в отчий дом?

Он невозмутимо встретил ее вопросительный взгляд, и Мэри поняла, что ответа не дождется. Во всяком случае, до тех пор, пока Томас не будет готов его дать. А он явно был не готов!

— Тем не менее сегодня днем я успел кое–что прихватить с собой, — быстро переведя разговор на другую тему, сказал Томас. — Поэтому мы с Мэри можем рассчитывать на чашку чаю, а вы, юная леди, — на сок. — Он с любовью потрепал Нину по волосам. — Покажи Мэри спальню рядом с твоей, малыш, а я приготовлю напитки.

Мэри была рада кратковременной передышке и воспользовалась ею, чтобы привыкнуть к новой обстановке. Ей давно следовало бы понять, что квартира Томаса не может идти ни в какое сравнение с меблированными комнатами в старом георгианском доме, в которых она жила еще два месяца назад. Он был из рода Тэлфордов, а эта семья всегда была необычайно богата. Так что увиденное не должно было ее удивлять.

То, что это ее все же удивило, свидетельствовало о том, насколько далекими от официальных стали их отношения. Она заставляла Томаса смеяться, заставляла злиться, раздражала его, и в последние двадцать четыре часа он дважды поцеловал ее. Мэри почти забыла, что он — работодатель, а она — наемная служащая. Но это не должно повториться впредь.

— Замечательная комната! — сказала она Нине, когда девочка показала отведенную ей спальню.

И это была правда. Отделанная в золотистых и кремовых тонах, комната казалась теплой и уютной. Однако неважно — замечательная она или нет: Мэри в ней надолго не задержится!

— Сто лет прошло с тех пор, как папа привозил меня сюда, — грустно сказала Нина.

Значит, поездки в Эдинбург не обычное дело, не могла не отметить про себя Мэри. Чем же она вызвана на этот раз…

Она улыбнулась Нине:

— Может быть, повреждение колена не такая уж плохая вещь?

Нина усмехнулась в ответ, опять удивительно напомнив отца. И Мэри впервые задумалась о том, как выглядела Синтия. В «Доме на мысу» не было ни одного портрета матери Нины, а здесь, в гостиной, она заметила лишь большую фотографию девочки. В одном Мэри была уверена: Синтия не была рыжеволосой коротышкой!.. Странные мысли, однако, приходят ей в голову…

— Пойдемте в кухню, — предложила Нина. — Папа не очень–то хозяйственный, — поделилась она секретом. — Так что чай, должно быть, получится ужасным!

Несколько секунд спустя, все еще смеясь, они вошли в кухню.

— Поделитесь шуткой? — предложил Томас, разливавший чай.

Мэри взглянула на Нину, та посмотрела на няню, и обе одновременно покачали головами, что вызвало у них новый взрыв смеха.

— А, понимаю, — протянул Томас. — Объект этой шутки — я! — догадался он, протягивая Мэри чашку.

Вид чая снова вверг двоих из них в такой приступ смеха, что Мэри не решилась взять чашку из рук Томаса, боясь разбить ее.

— О, ясно, ваш смех вызван в первую очередь чаем! — Томас поставил чашку обратно на стол и, прищурившись, заглянул в нее. — Должен признать: выглядит ужасно.

— Он выглядит именно так, как я и говорила! — Нина продолжала хихикать. — Почему, вы думаете, я предпочитаю пить сок, когда приезжаю сюда?

— Эй ты, маленькая обезьянка! — Отец отвесил ей шутливый подзатыльник. — Полагаю, ты считаешь, что Мэри делает это лучше? — с вызовом спросил он.

У Мэри округлились глаза.

— Но ведь это не я с пренебрежением отзываюсь о вашем умении готовить чай!

— Нет. Но вы над ним смеетесь, — немедленно парировал он.

Мэри с опаской заглянула в чашку и увидела жидкость дегтярного цвета.

— Сколько пакетиков вы кладете на чашку? — спросила она.

— Я люблю крепкий чай, — сухо пояснил Томас.

— Я тоже, — заметила Мэри. — Но мне всегда говорили: по одному на каждого пьющего и один — на чайник. — Она вопросительно взглянула на Томаса.

— Это был большой чайник, — неохотно пробормотал он.

Мэри понимающе кивнула.

— И все–таки — сколько пакетиков вы использовали?

— Достаточно, — снова пробормотал Томас.

— Папа! — с легким упреком воскликнула Нина. — Ты увиливаешь!

— Ну хорошо, шесть, — раздраженно признался он. — В чайник я положил шесть пакетиков! — раздельно произнес Томас и вызывающе уставился на обеих.

Мэри стиснула зубы, чтобы снова не рассмеяться, и пошла заваривать новый чай. По крайней мере, чайник был горячим!

— А ты не хочешь чаю, Нина? — спросила она, держа наготове четвертый пакетик.

— Не смей соглашаться только потому, что не я готовил его! — преувеличенно строго предупредил девочку отец. — Я побуду в гостиной, пока вы тут возитесь.

Мэри смотрела, как он выходит из комнаты, и ее губы все еще дрожали от сдерживаемого смеха.

— Как ты думаешь, мы обидели его? — шепотом спросила она у Нины.

— Нет. — Девочка поудобнее устроилась на табурете, стоявшем перед кухонной стойкой. — Может, он и сам будет рад выпить приличного чаю для разнообразия!

Мэри не узнала, так это или нет, поскольку, когда они присоединились к нему в гостиной, Томас взял у нее чашку, не сказав ни слова. Но это молчание не было неловким, да и словесной пикировкой в кухне, вынуждена была задним числом признать Мэри, она тоже наслаждалась. Как будто они были настоящей семьей…

Нет, семьи — это для других, резко оборвала она себя. Не для нее. Возможно, когда–нибудь у нее появится своя семья, но до тех пор ей нужно быть очень осторожной и не слишком привязываться к Нине. И к ее отцу!..

Томас умел заставить ее смеяться. С другими мужчинами у нее это никогда по–настоящему не получалось. И смех настораживал ее больше, чем поцелуи. Запретная территория — Мэри отлично это понимала. Томас был не из тех, кто женится. Он любил дочь, это было более чем очевидно. И не вызывало никаких сомнений то, что после смерти жены в его жизни были другие женщины, но его профессия исключала какие–либо постоянные отношения. А из подслушанного им разговора между нею и Генри он уже знал, как она относится к любовным связям…

Мэри вновь прервала себя. Боже, о чем она думает?! То, что мужчина дважды поцеловал ее, вовсе не свидетельствует о его любви. Или о чем–то в этом роде!

— Очень вкусно. — Томас отставил пустую чашку.

— Папа! — вновь укоризненно проговорила Нина.

— Я сказал, что было очень вкусно, разве не так? — возмущенно возразил он. — Может быть, вы и готовить умеете? — с надеждой спросил Томас, повернувшись к Мэри.

— Пожалуйста, скажите, что умеете! — умоляюще взглянула на нее Нина.

Раньше она об этом как–то не задумывалась, было недосуг, а в последние два месяца, как поняла сейчас, привыкла к тому, что еду для всех в «Доме на мысу» готовят повара. Но здесь — другое дело, это холостяцкая квартира и баловать их некому…

Мэри кивнула.

— Только самое необходимое, знаете ли… Никаких «кордон–блю»!

— Папа даже не знает, как сварить яйцо, — простодушно поведала Нина.

— Знаю, — немедленно возразил Томас, но в его глазах искрился смех.

— Нет, не знаешь, — упорствовала дочь. — Помнишь, в тот раз, когда…

— Ладно, ладно. — Томас предостерегающе поднял руку. — Я не умею готовить, — сдавшись, признал он.

— Он забыл налить воды в кастрюльку, — намеренно громко, чтобы отец мог услышать, прошептала Нина. — Не знаю, видели ли вы когда–нибудь, как взрывается яйцо, но…

— Нет, не видела, хотя уверена, что это очень… впечатляюще, — быстро прервала ее Мэри, заметив, что Томас вот–вот взорвется сам, если продолжать обсуждать его кулинарное мастерство. — Теперь я знаю, зачем на самом деле вы взяли меня в эту поездку, — добавила она с шутливым негодованием.

— Нас раскусили, малыш, — заговорщицки подмигнул Томас дочери.

— Это было нетрудно, — небрежно бросила Мэри. — Итак, что мы будем есть? — Она вопросительно изогнула бровь, уверенная, что Томас прихватил с собой и продукты на вечер.

— Бифштексы и салат, — немедленно ответил он. — Мы с Ниной могли бы заняться салатом…

— Я приготовлю, папа, — твердо прервала его Нина, поворачиваясь к Мэри. — Когда папа в прошлый раз делал салат, я нашла слизняка в своей…

— Хорошо, девочки, обед я оставляю на вас. — Томас решительно встал. — Тем более мне должны позвонить. Я буду в кабинете. Позовете, когда все приготовите. — И он целеустремленно зашагал к двери.

Мэри с улыбкой повернулась к Нине.

— Мне кажется, мы его выжили своими поддразниваниями!

— Вовсе нет. Он был рад сбежать, — пренебрежительно пожала плечами Нина, принимаясь помогать Мэри с приготовлением обеда.

Это были счастливые полчаса. Мэри занялась бифштексами, которые весьма кстати оказались в холодильнике, а Нина тем временем возилась с салатом. Когда мясо поджарилось, они вдвоем накрыли стол скатертью, и Мэри нашла ко всему прочему еще и французский батон. Еда, расставленная на кухонном столе, выглядела очень аппетитно. Мэри этот случайный уют нравился больше, чем официальная столовая, которую она видела раньше, к тому же для медленно заживающего колена Нины лишние передвижения были ни к чему.

— Неплохо, — удовлетворенно кивнула Мэри, еще раз оглядывая стол.

— Пойду позову папу. — Нине — не терпелось показать ему плоды своих трудов.

— Я схожу, — возразила ей Мэри. — Для твоей коленки ты и так слишком много ходила сегодня.

— Можно тогда я зажгу свечи? — спросила Нина.

Мэри обернулась в дверях.

— Не раньше чем мы с твоим отцом вернемся. И если он позволит.

Свечи были идеей Нины, как и два бокала для Мэри и Томаса. Нина заверила ее, что отец может захотеть вина к обеду. Сама Мэри не знала, так ли это, но что касается ее, то она с тайной радостью приняла предложение. Хотя один бокал вина был для нее пределом — от большего количества она непоправимо глупела.

Подойдя к кабинету, она услышала, как Томас разговаривает по телефону, и помедлила у двери, не решаясь прерывать его. Но ей также не хотелось, чтобы еда остыла…

Мэри внезапно замерла с поднятой рукой, услышав последние слова Томаса.

— Пожалуйста, попросите Эстер позвонить мне, когда она вернется, — настойчиво произнес он. — Мне очень нужно поговорить с ней.

Эстер?.. Была только одна Эстер, о которой знала Мэри и имя которой в последнее время неоднократно упоминалось. Итак, Томас, похоже, звонил ее предшественнице. И ему очень нужно было с ней поговорить… Зачем? О, Мэри понимала, что эта женщина ушла, никого не предупредив, но, даже если и так…

— Да, я получил ее письмо, — продолжал Томас, обращаясь к невидимому собеседнику на другом конце провода. — Однако мне все же нужно поговорить с Эстер лично.

Эта женщина писала ему! Они были близко знакомы? Неужели Генри был не единственным Тэлфордом, который имел склонность к прислуге?..

7

— Вы все время молчали за обедом, — заметил Томас.

Они сидели в гостиной вдвоем, Нина отправилась спать.

Мэри вообще удивляло, что она смогла что–то съесть, — каждый кусок буквально застревал в горле. А что касается одного бокала, который был для нее пределом… Она не отказалась ни разу, когда Томас предлагал долить ей вина. И теперь ее мысли неслись вскачь, в тщетной попытке найти решение.

Томас и Эстер… Многое сейчас становилось на свои места. Он был явно расстроен, не обнаружив этой женщины в «Доме на мысу», и дотошно всех расспрашивал о возможных причинах ее внезапного ухода. И он поспешил в Эдинбург, поняв, что она должна быть здесь.

Возможно, между ними случилась размолвка, а может, Эстер просто решила, что ее эти отношения не устраивают. Какой бы ни была причина, Томас отчаянно стремился снова увидеть ее.

Весь обед Мэри подавленно молчала, с трудом веря, что могла оказаться такой дурой. Она увлеклась не тем человеком, и не один раз, а дважды, причем с перерывом всего в несколько дней! До каких же пределов простирается ее наивность? Она быстро поняла, что увлечение Генри было ужасной ошибкой с ее стороны. Но Томас… Томас представлялся чем–то совершенно иным… Сильным и прямым, честным и надежным. Ха, надежным!

Стоя как изваяние под дверью кабинета, Мэри поняла, что влюбилась в него. Ей нравилось его общество, с ним она могла расслабиться и быть самой собой, и это при том, что он постоянно задирал ее. А еще он умел заставить ее смеяться…

Ну сейчас ей было не до смеха. И за обедом тоже. Словно и не было тех дружеских шуток и поддразниваний, которые ему предшествовали. Обед для нее превратился в нечто, что нужно было пережить любой ценой.

И она его пережила, принимая с бессмысленной лучезарной улыбкой комплименты своей стряпне. Затем уложила Нину в кровать, в то время как Томас убирал посуду — занятие, которое, как уверяла дочь, было ему по плечу.

Сейчас Мэри хотела лишь одного — ретироваться в свою спальню, чтобы в одиночку зализывать раны. А раны действительно были, и очень болезненные.

— Мэри? — позвал ее Томас, озадаченный отсутствием реакции на свое замечание.

Она резко встала, сцепив руки, чтобы те не дрожали.

— Я очень устала. Думаю, мне лучше тоже пойти спать, если вы не возражаете, — произнесла Мэри, не в силах посмотреть на Томаса, сидевшего в кресле, и потому глядя куда–то за его левое плечо.

— Вы даже не притронулись к бренди, который я вам налил, — мягко заметил он.

И это было верно: еще одна капля алкоголя — и Мэри просто бы свалилась!

Развлекал ли он здесь и Эстер — в присутствии Нины или без нее? Наливал ли он Эстер бренди после обеда, ожидая, что она сядет рядом и выпьет с ним? Может быть, так все и началось? Были ли эти двое…

— Мэри, вы неважно выглядите. — Томас встал, поставив бокал с бренди на стол, и подошел к ней. — Несколько секунд назад ваше лицо пылало, а сейчас вы смертельно бледны. — Он обеспокоенно взглянул на девушку.

Несколько секунд назад ее щеки горели от выпитого вина, а сейчас она побледнела оттого, что ее тошнило.

Мэри быстро вскочила и выбежала из комнаты как раз вовремя, чтобы успеть достичь ванной, прежде чем все, что она с такими мучениями заталкивала в себя во время обеда, изверглось наружу. На глазах выступили слезы. Сзади нее открылась дверь, и вошел Томас.

— Вам и впрямь нехорошо, — участливо сказал он, прикладывая к ее лбу влажную салфетку.

Его присутствие в ванной заставило Мэри страдать еще больше. Она готова была умереть, просто лечь и…

— Пойдемте, я помогу вам добраться до спальни, — ласково проговорил Томас, все еще держа салфетку у ее лба.

— Нет! — выпалила она. — Со мной все в порядке. — Мэри оттолкнула его руку с салфеткой. — Я всегда плохо переношу долгие поездки, — в качестве оправдания заметила она. — Наверное, это и стало причиной недомогания.

— Морская болезнь, — понимающе кивнул Томас.

Больше похоже на болезнь эмоциональную!

— Что–то вроде этого, — согласилась Мэри, мечтая только о том, чтобы оказаться в своей спальне. Ну и плачевное зрелище она, должно быть, собой представляет!

— Лошади и машины, — заметил Томас. — Вам с ними не очень везет, правда?

Особенно когда к ним имеет отношение этот человек! мысленно воскликнула она. И они ведут этот разговор не где–нибудь, а в ванной!

— Не очень, — слабым голосом подтвердила Мэри, бочком пробираясь к выходу.

Томас последовал за ней в коридор.

— Вы помните, как пройти в спальню? Не знаю, может быть, и с географией у вас проблемы, — добавил Томас в ответ на ее недоумевающий взгляд.

Мэри чувствовала, что он смеется над ней, хотя по выражению его лица нельзя было ничего понять. Лишь лукаво приподнятая левая бровь подсказывала ей, что это действительно так.

— Нет, только с лошадями и машинами. Утром я буду чувствовать себя лучше. — Мэри могла бы поклясться в этом. Немного побыть наедине с собой — все, что ей сейчас требуется. — Если вы позволите… — И она направилась в сторону отведенной ей спальни.

— Мэри…

Девушка остановилась, услышав свое имя, мягко произнесенное Томасом, и, обернувшись, устало посмотрела на него.

— Да?

Томас был поразительно красив сейчас. На нем по–прежнему были черная рубашка и черные джинсы, которые он надел в дорогу. Он не успел переодеться к обеду из–за телефонного звонка, Эстер…

Томас усмехнулся своей характерной усмешкой, от которой замирало сердце Мэри.

— Спокойной ночи, — сказал он.

— Спокойной ночи, — резко ответила она и поспешила удалиться, пока Томас снова не окликнул ее.

Прежде чем отправиться в постель, она заглянула к Нине. Девочка спала, свернувшись клубочком, на ее губах играла блаженная полуулыбка. Сон невинности…

Что ж, она и сама еще до глупости невинна, решила Мэри, оказавшись в своей спальне. Она могла бы догадаться, что раздражение Томаса в связи с увольнением Эстер было несоразмерно поводу. Дело было не только в том, что он потерял служащую. Даже такого эгоцентричного человека, как Генри, занимал этот вопрос.

Томас и неизвестная Эстер…

О, она понимала, что после смерти жены у Томаса были женщины. Он слишком мужчина, чтобы могло быть иначе. Особенно если, как намекал Генри, он и, Синтия не были счастливы в браке. Но Мэри просто не могла себе представить на этом месте прежнюю няню Нины. А судя по тому, как он продолжал преследовать Эстер, их связь, с его точки зрения, далека от завершения.

Их общие смешки, шутки, поцелуи ничего не значили. По крайней мере, для Томаса… А что касается ее собственных чувств, то, чем скорее Томас отправится на следующее задание, тем лучше! Если его не будет поблизости, со временем она, возможно, забудет о чувствах, которые испытывала к нему.

Во всяком случае, Мэри на это надеялась. С завтрашнего утра она позаботится о том, чтобы их отношения ограничивались только служебными рамками.

Решение было принято, и Мэри заснула. Может быть, и не так невинно и беззаботно, как Нина, но она так устала, что сон пришел к ней сразу.

Она проспала! Часы на прикроватной тумбочке показывали четверть десятого. Она не могла припомнить, когда последний раз так долго спала. Что подумает Томас о ее обязательности? Ее могут уволить!

Мэри быстро надела джинсы и ярко–оранжевый свитер, придававший цвету ее волос еще большую интенсивность. На косметику времени не было, и она лишь пригладила волосы щеткой, прежде чем поспешить в кухню. Нине нужно приготовить завтрак, и Томасу тоже, если вчерашние описания его кулинарных талантов чего–нибудь стоят. Они, наверное…

Текст на большом листе бумаги, лежавшем на столе, гласил: «Я повел Нину в парк. Завтракайте без нас. Надеюсь, вы хорошо спали?» Внизу красовалась подпись Томаса.

Мэри обескураженно опустилась на стул — вся ее спешка оказалась ни к чему. Заботиться ей было не о ком. К тому же Мэри сомневалась, что последняя фраза в записке лишена иронии…

Она обнаружила, что все еще держит листок в руках. Мэри впервые видела почерк Томаса и сейчас с интересом вгляделась в него. Крупный и твердый, он походил на своего хозяина — такой же немного подавляющий своими размерами.

Без Томаса квартира казалось на редкость пустой. Без Нины, конечно, тоже. Но ей не хватало именно Томаса. И это притом, что вчера вечером она решила: чем скорее он уедет, тем лучше! Мэри застонала, пряча лицо в ладонях. Она любит Томаса! То, что она испытывала по отношению к Генри, не идет ни в какое сравнение с переполнявшим ее чувством к его брату. Но он был для нее так же недосягаем, как и Генри: в его жизни тоже была другая женщина…

Она вздрогнула от неожиданности, когда телефон, висевший на стене в кухне, зазвонил. Несколько секунд Мэри неподвижно смотрела на него. Отвечать или нет? Это телефон Томаса, и звонят, несомненно, ему. Дело могло оказаться срочным. Вдруг это даже сам Томас…

— Квартира Томаса Тэлфорда, — деревянным голосом сказала она в микрофон, крепко прижимая трубку к уху.

Несколько томительных мгновений на другом конце провода царило напряженное молчание, свидетельствовавшее о том, что звонивший явно ошеломлен услышанным женским голосом.

— Не могу ли я поговорить с Томасом? — Хрипловатый голос, звучавший с ирландским акцентом, явно принадлежал женщине.

Это еще больше увеличило нервозность Мэри. Не была ли это та самая «другая»?

— Э–э–э… его сейчас нет, — уклончиво ответила Мэри, чувствуя себя в высшей степени неловко. — Он повел Нину в парк.

Правильно ли было упоминать о дочери Томаса? Поскольку он почти все время жил здесь один, многие, возможно, даже не знали о том, что у него есть дочь. Может быть, и эта женщина тоже…

— Как она? — Голос женщины стал мягче и теплее, стоило ей заговорить о девочке.

Незнакомка на другом конце провода не только знала о существовании Нины, но и встречалась с ней!

— Замечательно, — коротко ответила Мэри, уловив собственнические нотки в своем голосе. Но что она могла поделать? И Нина, и Томас стали так много значить для нее!

— Это хорошо, — столь же кратко заметила женщина. — А вы, должно быть, домработница?

Мэри мгновенно ощетинилась:

— Нет, я не домработница… Могу я что–нибудь передать мистеру Тэлфорду? — спеша закончить разговор, предложила она.

— Если вас это не затруднит, — согласилась женщина, почувствовав настрой Мэри и отреагировав должным образом.

Мэри вздохнула:

— Нет, не затруднит.

— Передайте, что звонила Эстер. Я буду дома весь день, и он может связаться со мной, когда вернется.

Мэри едва слышала последнюю часть сообщения. Единственное, что занимало сейчас ее мысли, было имя Эстер. Так, значит, это экс–няня Нины, женщина, с которой так жаждал поговорить Томас вчера вечером!

Она с трудом проглотила комок в горле.

— Я скажу ему.

— Спасибо, — поблагодарила Эстер. — И передайте, пожалуйста, привет Нине. Скажите, что я по–прежнему ее люблю, — добавила она, прежде чем повесить трубку.

Мэри снова села. Она не хотела ничего передавать Томасу. Она также не хотела говорить Нине, что Эстер по–прежнему ее любит.

Хотя это было смешно. Если она не сообщит Томасу о звонке, то он не ответит на него, и Эстер позвонит снова. Мэри будет выглядеть полной дурой, когда выяснится, что она скрыла этот факт. Но Мэри сомневалась, что сможет выговорить и слово, не поперхнувшись им!

Впрочем, можно все записать и просто отдать сообщение Томасу. Его собственная записка все еще лежала на кухонном столе…

Трусиха! — ругала себя Мэри, торопливо перенося слова Эстер на бумагу. Но она ничего не могла с собой поделать. Ей было больно, едва осознав свои чувства к Томасу, говорить с ним о звонке другой женщины.

Закончив писать, она решила чем–нибудь себя занять и поставила посуду, оставшуюся после вчерашнего обеда, в посудомоечную машину. Мэри уже почти закончила расставлять по местам вымытые чашки, когда услышала звук открываемой двери и вслед за этим веселую детскую болтовню.

— Вы уже на ногах? — Томас, казалось, удивился, увидев ее в кухне.

Она криво улыбнулась:

— Уже одиннадцатый час. Простите за то, что проспала. — Извиняясь, Мэри помогала Нине снять плащ. — Вообще–то, мне это несвойственно. Не помню, когда в последний раз…

— Я вовсе не упрекаю вас, — мягко прервал ее Томас. — Просто констатирую факт. Мы замечательно провели время в парке, правда, малыш? — Он провел рукой по растрепавшимся от ветра волосам Нины.

Без меня. Мэри опять начала чувствовать себя лишней. Она так полюбила этого человека и его дочь, а ей рано или поздно придется расстаться с обоими. Скорее рано, чем поздно, если решительность Томаса во всем, что касается Эстер, чего–нибудь да значит!

— Мы развлекались, — согласно кивнула Нина. Ее щеки все еще горели от возбуждения.

— Вы, должно быть, замерзли. — Мэри чувствовала, что ее голос звучит немного натянуто, но ничего не могла с этим поделать: ей вдруг стало очень неуютно в компании Томаса. — Хотите чаю? Только предупреждаю: я положу в чайник три пакетика, — добавила она в попытке пошутить.

Томас уселся на табурет перед кухонной стойкой рядом с Ниной.

— А как же «один пакетик на чайник»? — поддразнил он, пристально глядя на девушку.

Впрочем, возможно, ей это просто показалось. Только оттого, что она чувствовала себя так, словно слова «Я люблю Томаса Тэлфорда» были выгравированы у нее на лбу, это еще не становилось реальным фактом! Вряд ли Томас догадывается о ее отношении к нему. И только в ее власти сделать так, чтобы он не догадался никогда!

— Моя чашка не в счет, — небрежно ответила Мэри. — Думаю, мне лучше привести в порядок спальни.

Мэри так поспешно покинула свою комнату, что даже не успела застелить постель. И сейчас было самое время сделать это.

Томас по–прежнему наблюдал за ней, задумчиво прищурившись.

— Спальни могут подождать, — медленно проговорил он. — Тем более что мы с Ниной уже прибрали свои. Садитесь и выпейте с нами чаю.

Дотянувшись, он бросил еще один пакетик в чайник, который Мэри в этот момент наполняла кипятком.

Она не хотела сидеть и пить чай с ним! На самом деле его присутствие привело ее в еще более взвинченное состояние, чем раньше, когда она поняла, что чувствует по отношению к нему. Ей нужны были время и одиночество, чтобы хоть немного прийти в себя…

Мэри покачала головой.

— Тогда я займусь своей комнатой. — Она боялась даже смотреть на Томаса, чтобы не нарушить неустойчивое душевное равновесие, в котором пребывала. — Чай готов, можно его разливать и…

— Но мы же не хотим близнецов, правда?

— Близнецов? — озадаченно повторила Мэри.

Томас кивнул.

— Мне всегда говорили, что тот, кто готовит чай, должен и разливать его, а если это делают разные люди, у одного из них будут близнецы! — Он с невинным видом встретил ее взгляд. — Поверье старых кумушек.

— Думаю, это просто отговорка. Папе не хочется самому разливать чай! — со знанием дела заявила Нина.

— Я тоже так считаю, — согласилась Мэри. — И у меня нет знакомых кумушек, поэтому и поверье мне неизвестно, — скептически сказала она Томасу.

Он состроил сокрушенную гримасу.

— Означает ли это, что чаем придется заняться мне?

— Похоже, да. И я бы не откладывала это, иначе он перестоится, сказала Мэри и направилась к двери. — Да, кстати… — она небрежно обернулась к Томасу, настолько небрежно, насколько позволили внезапно задрожавшие ноги, — там, на столе, лежит сообщение для вас.

— Вот как? — Нахмурившись, он поспешил взять листок бумаги и быстро пробежал глазами текст. Так быстро, что не успела Мэри ретироваться, как Томас вновь поднял на нее взгляд.

— Когда она звонила?

Мэри сглотнула.

— Около получаса назад.

— Проклятье! — Он яростно скомкал листок. — Мне нужно будет уйти, так что не могли бы вы, девочки, некоторое время побыть вдвоем. — Это было скорее распоряжение, чем вопрос — его мысли были уже далеко.

Мэри не сомневалась, что он отправится к Эстер. Томас не собирался перезванивать ей, а хотел встретиться лично!

— В холодильнике полно еды для ланча, — заверил он их.

— Уверена, мы справимся, — отстраненно сказала Мэри.

Томас быстро взглянул на нее, явно почувствовав ее холодность.

— Что именно она сказала? — грубовато спросил он.

Мэри старалась сохранять невозмутимость.

— Когда она поняла, что вас нет дома, только то, что я написала.

Мэри, как и Томас, не уточнила, кто такая «она», догадавшись, что он не хочет говорить об Эстер в присутствии Нины, чтобы не вызвать шквала вопросов о бывшей няне, который могла обрушить на него девочка. Но Мэри, уже начавшую ненавидеть Эстер, ни разу не видев ее, это даже устраивало.

Томас кивнул, на его лице вновь появилось отчужденное выражение.

— Ну что ж, делайте то, что собирались, пока мы с Ниной пьем чай, а потом я отправлюсь по делам.

Ему не терпится уйти, с тоской подумала Мэри, медленно идя в свою спальню. Или не терпится вновь увидеть Эстер…

Заправив кровать, Мэри села на нее, безрезультатно борясь с незнакомым ей прежде чувством ревности. Она не ревновала даже к Эйлин, узнав, что та — невеста Генри. Она просто была расстроена тем, что ее избранник, казалось, угодил в ловушку помолвки, выбраться из которой ему не хватало храбрости. Но поняла истинный смысл спектакля, когда Генри предложил ей роль любовницы. Сейчас она, скорее, жалела Эйлин.

Однако Эстер — совсем другое дело. Голос в телефонной трубке внушал симпатию, и испытывать неприязнь к ней было гораздо труднее. И все же Мэри так ревновала к явному желанию Томаса встретиться с этой женщиной, что ее дыхание становилось прерывистым при одной мысли об этом.

Но не может же она скрываться в своей спальне вечно! Ей нужно вернуться в кухню и заняться Ниной, пока отец будет отсутствовать. Встречаться с Эстер…

О Боже! Спрятав лицо в ладонях, Мэри заплакала. Неужели любить кого–то — означает испытывать боль? Радость и боль… Никогда прежде она не думала о двух этих эмоциях в одном контексте, но Томас заставлял ее смеяться и в то же время страдать от безответной любви к нему.

Что же делать? Что же ей делать? Мэри не хотела расставаться с Ниной. И, если уж быть честной до конца, несмотря на то что ее любовь была обречена, она была не в силах расстаться и с Томасом! Но если для Эстер найдется место в жизни Томаса и экс–няня вновь возьмет на себя заботу о Нине, то у Мэри может не оказаться выбора. Однако до тех пор…

— Мэри! — Окликнув ее по имени, Томас постучал в дверь.

Она встала, смахнула с лица слезы и отправилась открывать.

— Вы уже уходите? — спросила она.

— Да, только переоденусь, — сказал Томас, пристально разглядывая ее. — Вы чувствуете себя лучше, чем вчера вечером? Честно говоря, выглядите вы по–прежнему неважно, — проговорил он, прежде чем она смогла ответить.

— Спасибо, — кисло ответила она. — Вы умеете поднять женщине настроение.

Ей просто необходимо вести себя с ним более естественно, и лучший способ достичь этого — обращать все в шутку. Эстер пока еще не вернулась в его жизнь, а тем временем она… Все способы хороши в любви и на войне, не так ли?..

— Я на это и рассчитывал! — Ничуть не смущенный, он усмехнулся, и Мэри вспыхнула от досады.

— Не беспокойтесь о нас с Ниной, — сказала она, иронично скривив губы. — Мы прекрасно проведем время, пока вас не будет.

Томас посерьезнел и мрачно кивнул.

— Думаю, я не задержусь надолго.

Внешне казалось, что Мэри действительно прекрасно проводит время со своей подопечной. Чтобы не скучать, они решили испечь пирожные. И только глубоко внутри она давала себе волю, гадая о том, чем занимается Томас с той женщиной…

В доме не оказалось половины компонентов для приготовления пирожных, поэтому конечный продукт выглядел весьма неаппетитно, однако и Мэри, и Нина изрядно повеселились, колдуя над ним, что и было главной целью задуманного.

— Чтобы оценить их по достоинству, нужно попробовать, — убеждала Мэри девочку.

— Ну так давайте, — хихикнула Нина, с недоверием глядя на плоские пригоревшие лепешки.

— Ты младше, — напомнила ей Мэри, тоже отводя взгляд от малопривлекательной картины.

— Именно поэтому мне и не стоит их пробовать, — упорствовала Нина. — У меня еще вся жизнь впереди!

Мэри взглянула на Нину, потом на пирожные, а затем снова на Нину.

— Знаю! — Она отставила поднос в сторону. — Мы предложим их твоему папе, когда он вернется.

— Это жестоко, — снова хихикнула Нина, не отвергнув, однако, идею.

Возможно, и впрямь жестоко. Но, честно говоря, Мэри сейчас была вовсе не склонна проявлять милосердие по отношению к Томасу. Он…

Она удивленно нахмурилась, услышав стук захлопнувшейся двери. Что за?.. Кто это?.. Это не мог быть Томас — ведь не прошло и часу, с тех пор как он ушел.

Томас ворвался в кухню и грозно уставился на них обеих.

— Женщины! — с отвращением произнес он. — В них нет ни капли логики, — сказал он самому себе, бросая пиджак на стул. — Единственно разумная вещь, на которую они способны, — это сон! И даже во сне все вы остаетесь проклятой загадкой! — Томас резко повернулся на каблуках. — Я буду в кабинете: мне нужно позвонить!

«И я не хочу, чтобы меня беспокоили», — мог бы добавить он, но не стал, поскольку его желание остаться одному было слишком очевидно даже для двух этих «проклятых загадок»!

— Кто же его так расстроил? — потрясенно пробормотала Нина. — Я редко видела папу таким злым, — пояснила она.

Но Мэри–то знала наверняка, что он встречался с Эстер. Очевидно, свидание прошло неудачно. И она не могла сдержать собственного ликования!

8

— Мне почему–то кажется, что сейчас не время предлагать ему подгоревшие пирожные. Как вы думаете? — С этими словами Нина выбросила плоды их усилий в ведро. — По–моему, он не оценит нашу шутку.

Странным образом плохое настроение Томаса вернуло Мэри прекрасное расположение духа! Что бы ни происходило между ним и Эстер, окончилось это для Томаса не лучшим образом. О большем Мэри не могла бы и мечтать.

В этом была некоторая доля злорадства, и, похоже, немалая, но она не могла справиться со своими чувствами. Мэри не хотела, чтобы Томас возобновил свои отношения с Эстер, потому что сама любила его.

— Давай начнем готовить ланч, — предложила она Нине. — Вероятно, твой отец в конце концов все же присоединится к нам.

А будет ли он в состоянии есть — это другой вопрос!

Когда ланч был готов, а Томас так и не появился в кухне, Мэри решила пойти поискать его.

Он по–прежнему был в кабинете и даже не двинулся с места, когда Мэри, постучав и получив приглашение войти, открыла дверь. Томас сидел, откинувшись в кресле и задрав ноги на стол.

Мэри удивленно приподняла брови.

— Удобно?

— Так себе, — бросил он все с тем же сердитым выражением, с каким ворвался в кухню, вернувшись домой. Его локти покоились на ручках коричневого кожаного кресла, а руки подпирали подбородок.

— Ланч готов, — сообщила Мэри.

— Я не голоден, — ответил Томас, оставаясь по–прежнему неподвижным.

Мэри, казалось, тоже приросла к полу.

— Нина говорит, что вы это любите.

Томас скривил губы.

— Вот как? И что же это такое? — без интереса спросил он.

— Омлет с беконом и много–много тостов.

На вкус Мэри, в этом не было ничего заманчивого, но Нина настаивала на том, что это действительно любимая еда ее отца.

Было бы ужасно, если бы это оказалось не так.

— Мда… — Томас убрал ноги со стола и выпрямился в кресле. Мрачное уныние, исходившее от него и, казалось, заполнявшее комнату, мгновенно рассеялось, стоило ему улыбнуться. — Когда–нибудь Нина станет прекрасной женой какого–нибудь счастливчика, — вставая, сказал он Мэри и последовал за ней в кухню.

Услышав мягкий хохоток за спиной, Мэри обернулась.

— Что вас рассмешило? — медленно спросила она, не находя никаких поводов для веселья.

— Ваше лицо, когда я сказал про Нину. — В глубине его глаз искрился смех. — Давайте же скажите мне, что вам хотелось ответить на это!

Она недоверчиво взглянула на него.

— Вы сказали это только для того чтобы позлить меня!

— И я преуспел. — Плохое настроение, владевшее им всего несколько минут назад было окончательно забыто.

— Хорошо. — Мэри кивнула. — Я нахожу это высказывание крайне шовинистическим. И меня удивляет, что вы не желаете для Нины большего! — с. вызовом добавила она: в его игру могут играть и двое!

— Интересное замечание, — сказал Томас. — Так вы полагаете, что счастливого замужества для женщины недостаточно?

— А достаточно ли этого для мужчины? — немедленно парировала она.

Он остановился у двери в кухню.

— Думаю, нам стоит продолжить этот разговор в другое время, поскольку ланч, приготовленный по рецепту Нины, следует быстро съесть… Нет–нет, я не ухожу от ответа, — отреагировал Томас на ее насмешливый взгляд. — Просто это слишком обширный предмет, чтобы успеть обсудить его за пару минут.

Мэри уже жалела о том, что бросила ему вызов. О, не потому что сказала это сгоряча, она отдавала себе отчет в том, что говорила. Просто сейчас поняла: Томас намеренно спровоцировал ее, явно что–то задумав. Мэри ни мгновения не сомневалась в том, что в его словах кроется какой–то тайный смысл.

Заявив поначалу, что не слишком голоден, Томас отдал должное омлету и тостам, а потом даже попросил добавки. За ланчем он шутил и поддразнивал их обеих. Нельзя сказать, чтобы Мэри это обмануло. Она знала, что он вернется к начатому разговору, как только они снова останутся вдвоем.

— Это было великолепно. — Томас, насытившись, отодвинулся от стола. — О чем еще может мечтать мужчина, когда рядом с ним две женщины, готовые исполнить любую его прихоть?

Он опять намеренно задирал ее. Но она не собиралась отвечать — во всяком случае, не сейчас.

— Кофе. — Мэри сладко улыбнулась, поставив рядом с ним дымящуюся чашку.

Его губы дрогнули: он, видимо, без труда догадался, что внутри у Мэри все кипит от его насмешек.

— Спасибо, — ответил он не менее вежливо.

— Знаете, Томас… — Мэри продолжала улыбаться ему, подавая Нине ее сок и устраиваясь со своей чашкой на стуле. — У вас отвратительный характер, — нежно проворковала она, прежде чем отпить кофе.

Несколько мгновений он ошеломленно смотрел на нее, а затем начал смеяться — тем громким смехом, который свидетельствовал о его неподдельном удовольствии. И на этот раз смеялся не над ней, а вместе с ней.

— Вы правы, Мэри. — Он наконец посерьезнел достаточно для того, чтобы быть в состоянии говорить. — У меня паршивый характер. Но мне почему–то кажется, что вы можете его исправить. — Томас задумчиво посмотрел на нее. — Интересно, почему?

Под его долгим теплым взглядом вся ее бравада куда–то испарилась. После нескольких секунд этой пытки ей уже хотелось, чтобы он оставался злым. Так было безопаснее для ее душевного покоя…

— Что мы будем делать сегодня днем?

Потребовалось время, чтобы до Мэри дошло, что Нина задала свой вопрос именно ей.

— Ну, учитывая то, что в холодильнике мало чего осталось, думаю, нам всем придется идти в магазин, — сокрушенно ответила она.

— Идти придется вам двоим. — Томас вдруг встал, вынул из кармана деньги и положил их на кухонную стойку. — Мне нужно поработать. Возьмите такси в оба конца и не слишком усердствуйте: мы, вероятно, пробудем здесь не больше двух дней. — Он помедлил у двери. — А о сегодняшнем вечере не стоит беспокоиться. Думаю, Нина была бы очень разочарована, если бы мы не пошли в ее любимый ресторан есть пиццу.

— Спасибо, папа, — улыбнулась ему Нина; улыбка превратилась в хихиканье, когда Томас скрылся за дверью. — Вы здорово придумали, Мэри: стоит предложить ему сходить в магазин, как он тут же сбежит! — Девочка по–взрослому покачала головой. — Вы правы: у него плохой характер!

Нина была умна и наблюдательна не по годам. Мэри мягко засмеялась, неожиданно для себя расслабившись.

— Ладно, пойдем по этим несчастным магазинам.

Нина встала. Колено почти перестало беспокоить ее.

— Мы можем купить все, что нужно для славного остренького карри на завтра. Это поможет выпустить из него пар!

— Не думаю, что это хорошая мысль, — упрекнула ее Мэри, хотя сама едва смогла сдержать улыбку, представив пар, валящий из ушей Томаса…

Когда вечером они отправились в ресторан, Томас уже не был в задиристом настроении. Он вообще едва говорил и казался отсутствующим. Мэри не знала, что хуже — язвительный Томас или почти безмолвный…

— И характер плохой, а сейчас к тому же еще и молчит, — сокрушалась позже Нина, забираясь в постель. — Никогда, никогда я не видела папу таким тихим…

Мэри небрежно пожала плечами, хотя и сама вынуждена была признать, что вечер не удался.

Его явно что–то мучило. Или, скорее, кто–то! Похоже, Эстер по–прежнему не давала ему покоя. Но не могла же она сказать об этом Нине!

На самом деле Мэри вполне устраивало то, что Томас не желал говорить об Эстер в присутствии дочери. Ей было бы больно обсуждать с ним его одержимость другой женщиной!

— Надеюсь, он не собирается снова уехать, — грустно сказала Нина, сидевшая на кровати, обхватив руками колени.

У Мэри засосало под ложечкой при одном упоминании об этом. Томас опять уедет… Последний раз он отсутствовал три месяца!

При мысли о том, что она может не увидеть его еще, например, несколько месяцев, ей сделалось дурно. Мэри трудно было представить, что его не будет рядом, что он не будет ее дразнить. Как отличались ее чувства к нему сейчас от тех, что она испытывала, когда он только вернулся домой! Неужели это было всего три дня назад? Тогда она думала, что влюблена в его брата. Каким же мелким и скучным казалось ее увлечение Генри! Вчера она с трудом могла дождаться, когда наконец отделается от Генри. В то время как одна мысль о том, что Томас отправится в одну из своих командировок, причиняла ей почти физическую боль.

— Ты думаешь, он и правда уедет? — непослушными губами спросила она у Нины, встревоженно глядя на нее.

Девочка пожала плечами.

— Трудно сказать. Когда он уезжает, он просто уезжает.

Возможно, это и было настоящей причиной, по которой он взял Мэри с собой, — чтобы не бросать Нину одну, если его внезапно призовут дела. От этой мысли на сердце у Мэри стало еще тяжелее.

Уложив Нину, Мэри пригладила ей волосы.

— Ладно, пока этого не произошло, не думай об этом, — постаралась успокоить она девочку. Просто радуйся тому, что сейчас он рядом.

Когда она спустилась, Томас сидел в гостиной, мрачно уставившись в стакан с виски, который держал обеими руками. Не похоже, что сейчас его могло обрадовать что бы то ни было!

— Нина беспокоится о вас, — без обиняков заявила Мэри, стоя в проеме двери.

Томас немедленно обратил на нее взгляд.

— Нина? — Он казался встревоженным.

— Ну–у… — Мэри прошла в комнату. — Она решила, что вы снова собираетесь уехать.

— Да нет же, — уверил ее он.

— Я не говорила, что вы собираетесь, — заявила Мэри, почувствовав огромное облегчение от его слов. — Я только сказала, что Нина так думает.

— И что заставляет ее так думать?

Может быть, то, что его почти весь день здесь не было!

— Не знаю.

— Вы пытаетесь окольным путем сказать мне, чтобы я пошел приободрить Нину? — предположил он.

Томас явно не любил, когда его к чему–либо подталкивали.

— Я не использую окольных путей, — просто ответила Мэри. — Я всего лишь передаю вам то, что слышала от вашей дочери…

— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо прервал он ее, со стуком ставя стакан на столик и поднимаясь. — Я иду. — Томас, словно защищаясь, поднял руки. — Упаси меня Бог от женщины, старающейся казаться разумной, — проговорил он, направляясь к двери. — Это не в природе этих бестий.

Мэри не сомневалась, что Томас просто изливал на нее свою злость. Он снова вышел на тропу войны, и, если это будет продолжаться впредь, он получит то, к чему стремился!..

— Не сыграть ли нам в шахматы? — предложила Мэри, когда через несколько минут Томас вернулся.

Шахматы уже были расставлены на столике в углу комнаты, и Мэри просто передвинула его так, чтобы он оказался между двумя креслами.

Если Томас жаждет битвы, это самый безопасный способ скрестить оружие. Кроме того, пусть лучше он сосредоточится на игре, чем на своих тягостных размышлениях…

— Если, конечно, у вас нет других дел, — спохватившись, добавила Мэри. Впрочем, в одном она была уверена: встречаться с Эстер он не собирался.

— Ничего, что не могло бы подождать, — ответил Томас, садясь напротив. — Вы хорошо играете? — пробурчал он, вопросительно взглянув на нее.

— Признаюсь, давно не играла. — Работа оставляла Мэри не так много свободного времени.

— Прекрасно! — проскрежетал он. — Тогда уступаю вам право первого хода.

Мэри досадливо покраснела.

— Вообще–то, принято бросать монетку.

Он открыл рот, чтобы сказать очередную резкость, но что–то в выражении лица девушки остановило его.

— Я — сварливый уб… сварливая свинья, правда? — с отвращением к себе произнес он.

— Да, — немедленно согласилась Мэри, благодарная ему за то, что он изменил слово, которое поначалу собирался использовать.

Томас мягко хохотнул, в его глазах вновь мелькнула тень былого расположения.

— Вы, по крайней мере, честны, — усмехнулся он.

Она вызывающе посмотрела на него.

— Для женщины?

— Господи, — взмолился он. — Достаточно ли будет одного извинения или мне придется по отдельности извиняться за каждое оскорбление?

Уголки ее губ невольно приподнялись при виде виноватого выражения его лица.

— Почему бы нам сначала не сыграть? А потом посмотрим, будете ли вы по–прежнему в настроении извиняться.

Брови Томаса взметнулись вверх.

— Вы так уверены в себе?

Мэри ответила ему загадочной улыбкой: слишком много времени прошло с тех пор, как она играла последний раз. Единственное, в чем она не сомневалась, — это в своем желании победить.

Она выиграла право на первый ход и начала игру. В следующие полчаса они едва обменялись парой слов, сосредоточившись на обдумывании ходов. Однако Мэри могла бы поклясться, что их шансы победить равны.

— Вы и впрямь сильны, — признал он, когда Мэри взяла у него еще одну пешку.

— Спасибо. — Она приняла комплимент за чистую монету.

Он откинулся на спинку кресла и взглянул на нее.

— Я действительно сожалею о том, как вел себя сегодня. Я просто… Послушайте, Мэри, вы ведь женщина… Я сказал что–то смешное или обидное? — отреагировал Томас на ее подавленный смешок.

— Нет–нет. — В глазах Мэри светилось веселье.

— За исключением того, что обрушил на вас все оскорбления, которые только мог придумать в адрес женщин, — признал он.

— Так уж и все? — поддразнила его Мэри. Она могла бы добавить парочку тех, о которых он забыл.

— Все это — следствие моей личной проблемы. Скажите, почему женщина, согласившаяся поговорить по телефону, отказывается от личной встречи?

Значит, Эстер не пожелала видеть его сегодня утром! И он с тех пор, словно раненый медведь, крушит все подряд.

Мэри неопределенно пожала плечами.

— Причин может быть сколько угодно. — Она передвинула фигуру на доске.

Томас прищурился.

— Например? — Он сделал ответный ход.

Она задумчиво посмотрела на него.

— Это с вами отказалась встретиться женщина? — спросила Мэри, отлично зная ответ…

— Какое это имеет значение?.. Да, — подтвердил он, увидев вопросительно изогнутые брови Мэри.

— В таком случае, я знаю по крайней мере одну вескую причину, по которой от встречи с вами отказалась бы я.

— Ну? — поторопил он ее.

Она поежилась, гадая, отважится ли зайти так далеко. Но вопрос был задан, и следовало сказать в ответ только правду.

— Вы очень… Вы бываете… — Мэри неловко замолчала.

— Что? Каким я бываю? — Томас нетерпеливо взглянул на нее.

Мэри снова заколебалась.

— Вы — мой работодатель, а мне нравится моя работа, и…

— Забудьте о том, что я ваш — работодатель, — раздраженно прервал он ее, — и просто ответьте!

В некоторых случаях ей действительно удавалось об этом забыть, но сейчас дело было в другом.

— А вы способны забыть о том, что я — ваша служащая? — возразила она. — Возможно, несправедливо задавать мне подобный вопрос.

— Забудьте о справедливости! — пренебрежительно отмахнулся Томас. — Просто скажите, почему вы отказались бы со мной встретиться.

Мэри судорожно вздохнула.

— В основном по той самой причине, которую вы только что продемонстрировали.

— Я только что?.. А, я принуждал вас к ответу, — догадавшись, медленно проговорил Томас.

— Именно, — с облегчением подтвердила Мэри. — Если бы вы применили эту тактику в разговоре по телефону, я бы просто бросила трубку. Так же, вероятно, поступила бы и та женщина, — добавила она.

Томас ни разу не упомянул имени, но Мэри знала, что они оба подразумевают Эстер. Ее глубоко ранило даже то, что он завел этот разговор: настоятельное желание Томаса поговорить о бывшей няне Нины было слишком очевидным.

— Именно так она и поступила! — прорычал он.

Значит, один из телефонных звонков, которые сделал Томас, вернувшись утром…

— Отказалась выйти ко мне, когда я пришел к ней домой. А потом, когда позже я ей позвонил, бросила трубку.

— Как вы сами отметили, Томас… — Мэри передвинула фигуру на шахматной доске, — вы были настроены сегодня немного… агрессивно. Шах, — с удовлетворением произнесла она. — И мат.

— Я был агрессивен сегодня потому… Вы сказали «мат»? — Он изумленно уставился на доску, не веря своим ушам.

Выражение его лица заставило Мэри рассмеяться. Должно быть, ни разу в жизни Томас Тэлфорд не проигрывал в шахматы, и эта партия просто сразила его наповал.

— Не стоит так удивляться. Шахматную доску приют мог себе позволить… в отличие от верховых лошадей. А за шестнадцать лет было немало дождливых дней и вечеров.

Последние слова она произнесла без горечи. Ее детство в приюте нельзя было назвать несчастливым. Возможно, немного недоставало любви — но и только.

Томас восхищенно взглянул на нее, потом опять на доску.

— Красиво сыграно, Мэри, — сказал он с неподдельной теплотой. — Вы достойный противник!

Она не хотела быть его противником, мечтая вернуть того беззаботного спутника, каким он был по дороге сюда. Человека, который поцеловал ее…

— На сегодня достаточно. — Томас встал и передвинул столик на прежнее место в угол комнаты. — Вы правы, большую часть дня я вел себя как скотина… Знаю, что вы этого не говорили, — заверил он Мэри, заметив, что та собирается протестовать. — Но знаю также и то, что именно таким я и был. Нечего сказать — хороша поездка для вас и Нины! — в порыве самоосуждения добавил он. — Ладно, теперь все будет иначе. Если вас не затруднит, налейте нам обоим бренди, а я затоплю камин.

Бренди и камин… Бренди она не особенно любила, а вот камин!.. Слишком уж интимная обстановка, если учесть, что она работает на этого человека.

— Немного поздновато, — заметила Мэри, многозначительно посмотрев на часы. — Особенно учитывая, что сегодня я проспала.

— Насколько мне известно, в последние дни у вас почти не было свободного времени. Вы здесь не только для того, чтобы присматривать за Ниной, но и затем, чтобы отдохнуть. Впрочем, вы, может быть, предпочли бы провести остаток вечера со своими друзьями? — спросил он, пронзительно взглянув на нее. Казалось, эта мысль только что пришла ему в голову.

Возможно, это было бы безопаснее, чем, уютно устроившись, коротать вечер с Томасом!

Но какая–то часть ее не хотела безопасности. В безопасности она провела всю свою жизнь, надежно укрытая от штормов сначала стенами приюта, а затем дружбой трех своих соседок по квартире и нетребовательностью немногих приятелей, которые были у нее за эти годы.

— Я не привыкла к ночной жизни, — тем не менее отказалась Мэри.

В предложении же самой налить бренди заключалось одно преимущество: она могла быть уверена, что ее порция окажется значительно меньше порции Томаса. Рядом с этим человеком необходимо оставаться абсолютно трезвой.

Томас взял свой бокал, притушил свет и сел рядом с Мэри на диван.

— Что может быть лучше огня! — умиротворенно сказал он. — Именно из–за камина я и снял эту квартиру.

Мэри была вынуждена признать, что огонь — это замечательно, не говоря уж о том, как соблазнительно сидеть рядом с человеком, которого любишь, наблюдая за языками пламени. А несколько глотков бренди окончательно отогрели ее душу.

Томас откинулся на спинку дивана.

— Как славно!

«Славно» было не то слово, которым Мэри могла бы описать свое состояние. Лучше бы уж она отправилась спать. Или вышла в город. Что угодно — лишь бы не сидеть в полумраке с этим мужчиной. Потому что сейчас она очень хотела его поцеловать!

Словно почувствовав что–то, Томас повернулся и взглянул Мэри в лицо. Его глаза казались темными, и в их глубине плясали отсветы пламени.

— И компания вполне подходящая…

Она почувствовала, как тепло прилило к ее щекам, и огонь в камине не имел к этому никакого отношения!

— Я имею в виду, Мэри… — он сжал ее руку, — что вы не из тех женщин, которые не умолкая болтают о всяких пустяках. Если уж вы говорите, то только потому, что у вас есть что сказать по существу. В противном случае вы просто молчите.

Мэри понимала, что руку следует убрать, что это та самая опасность, о которой она размышляла совсем недавно. Но она любила этого человека. И у нее больше никогда могло не оказаться возможности быть так близко к нему.

— Вам именно это нравится в женщинах?

Томас улыбнулся:

— Я не предпринимаю очередную атаку, Мэри. На самом деле я просто люблю женщин. И пытался сказать вам сейчас, — хотя пока не очень в этом преуспел! — что особенно мне нравитесь вы.

Мэри слегка отодвинулась, но почему–то Томас не стал от этого дальше. Напротив, казалось, приблизился. Он мягко забрал бокал с бренди из ее покорных пальцев и поставил на кофейный столик рядом со своим. Его лицо теперь было не более чем в дюйме от нее.

— Эти глаза, — зачарованно пробормотал он. — В них можно утонуть!

Мэри не могла дышать. И когда его рот накрыл ее губы, обнаружила, что все, на что она способна, — это чувствовать, тонуть в волнах страсти, захлестнувших ее.

Томас оставил ее губы, но только для того чтобы, пропутешествовав по щекам, поцеловать ее закрытые веки, виски, мочки ушей, нежно покусывая их, вдохнуть аромат ее кожи, а затем снова прильнуть к ее рту.

Когда Мэри почувствовала руку Томаса на своей груди, ее соски, немедленно ответив на прикосновение, стали твердыми и чувствительными к его ласке. Она застонала, тая в его объятиях, и лихорадочно вцепилась ему в плечи.

Мэри не сопротивлялась, когда он опустил ее на диван и лег рядом. Блузка, распахнувшись, сползла с плеч, и глаза Томаса, потемнев от желания, уставились на атласный лифчик, на столь же гладкую кожу.

Она наблюдала из–под полуопущенных ресниц, как его руки медленно движутся по дерзким выпуклостям груди, и наслаждалась удовольствием, написанным на его лице, зная, что именно она доставляет ему это удовольствие…

Как и он ей… Его рот прижался к напрягшемуся под шелковистой тканью соску, язык медленно ласкал его, в то время как другая рука искала, а затем нашла его двойника и, прикоснувшись, вызвала новый взрыв ответной реакции.

Мэри выгнулась навстречу дарящему наслаждение рту и, запустив пальцы в волосы Томаса, притянула его ближе к себе. Ее переполняла странная смесь ощущений: ей хотелось по–матерински обнять его и в то же время она жаждала большего, чем то удовольствие, которое он ей уже доставлял.

Внезапно оказалось, что барьера между ними в виде блузки и лифчика уже не существует. Торс Томаса, тоже обнаженный, касался ее тела. Мэри провела руками по его мускулистой спине, легко царапая ногтями влажную кожу.

— О да!.. — Теперь настал черед Томаса застонать, несмотря на то что его рот был прижат к ее соску.

Жар. Пламя. Страстное желание доставляло ей почти физическую боль.

— Я хочу тебя, Томас, — нетерпеливо произнесла Мэри. Ее карие глаза, с мольбой смотревшие на него, так потемнели, что невозможно было отличить зрачок от радужной оболочки. — Я хочу тебя! — с надрывом повторила она.

Он встал и, с нежной улыбкой глядя на Мэри, легко поднял ее на руки.

— Моя кровать больше твоей, — сказал Томас и зашагал, держа Мэри на руках, в свою спальню.

Он нес ее так, словно она ничего не весила. Толкнув ногой дверь спальни и так же закрыв ее, Томас положил Мэри на кровать, опустился рядом на ковер и медленно снял с нее остатки одежды, аккуратно складывая каждый предмет.

Мэри почувствовала легкое смущение, лежа перед ним обнаженной, но, когда он начал целовать и ласкать каждый дюйм ее тела, она поняла, как красива в его глазах.

— Ты тоже, Томас, — нежно поторопила она, страстно желая тоже прикасаться к нему.

И когда он наконец предстал перед ней совершенно раздетым, она не была разочарована. Томас был прекрасен: загорелая кожа, гладкое мускулистое тело, тонкая талия, крепкие бедра, длинные ноги. Обнаженный, с длинными темными волосами, разметавшимися по плечам, он походил на старинного рыцаря.

И Мэри хотела быть его пленницей, хотела, чтобы он полностью обладал ею. Когда Томас лег рядом с ней, она почувствовала обещание такого обладания, прижавшись к его бедрам.

Он снова начал целовать ее губы, ее груди, ее руки, заставляя Мэри стонать от нетерпения и желания. Затем стоны превратились во всхлипывания и вскрики: удовольствие, которого она никогда прежде не испытывала, затопило ее, лишив рассудка, затянуло в водоворот невыносимого наслаждения, пронзившего ее всю до кончиков пальцев.

— Я никогда… Я… О, Томас!.. — Ее руки обхватили его плечи, притягивая к себе.

Он медленно поднял голову и ласково взглянул на нее.

— Ты никогда не занималась прежде любовью, да, Мэри? — грубовато спросил Томас. — Или же никогда не испытывала удовольствия, которое это доставляет?

— Ни то ни другое, — немного смутившись, выдавила Мэри. Она была так несведуща, что даже не знала, даже не подозревала…

Улыбка Томаса стала шире.

— В таком случае я рад и горд, что оказался первым. — Он отвел прядь волос с ее лба и легко прикоснулся губами к губам Мэри.

— А теперь, думаю, нам следует забраться под одеяло, покрепче обняться и заснуть.

Мэри заморгала.

— Но ты… Мы же не… Ты не…

Он легко прикоснулся губами к ее горячей щеке.

— У меня с собой ничего нет, Мэри. И я очень сомневаюсь, что есть у тебя… — Он вопросительно поднял брови и, когда Мэри отрицательно покачала головой, беспомощно пожал плечами. — Я не хочу, чтобы следующие несколько недель ты беспокоилась о последствиях нашей первой ночи.

Накрыв Мэри, он улегся рядом с ней, обхватив ее за плечи и крепко прижав к себе.

Мэри ни мгновения не сомневалась, что он хочет ее так же сильно, как и она его, — она физически ощущала это. И все же отказал себе в этом из–за ее невинности… Мэри тоже обняла его. Она любила этого человека. Она точно знала это, когда засыпала, убаюканная его мерным дыханием.

9

Мэри растерялась, проснувшись на следующее утро не в кровати Томаса и не в его объятиях, а в собственной комнате, в своей постели и в полном одиночестве.

Должно быть, Томас перенес ее сюда ночью или ранним утром. Сев на кровати, она увидела на стуле свою аккуратно сложенную одежду.

Нина…

Томас в отличие от Мэри осознавал, что Нина не должна обнаружить их утром уютно устроившимися на его кровати. Или какой–нибудь предмет туалета Мэри, оброненный в гостиной!

Она опять вытянулась на кровати, чувствуя, что ее тело стало каким–то другим после мучительного удовольствия, которое доставили ей руки и губы Томаса. Она сожалела лишь об одном: что не узнала полного обладания. Но это, возможно, еще впереди.

Как он поведет себя с нею сегодня утром? Превратится ли опять в работодателя? Или в его глазах сохранятся отсветы пламени прошедшей ночи? Господи, как она надеялась, что так и будет! Вряд ли она переживет, если Томас решит проигнорировать страсть, которую они с такой полнотой разделяли…

— Чай! — радостно объявила Нина, входя в спальню после почти неслышного стука. Она поставила чашку на столик и села на край кровати. — Не бойтесь, его готовил не папа! — Девочка многозначительно усмехнулась и немного печально добавила: — Он ушел.

Мэри, нахмурившись, взглянула на часы. Она опять проспала, правда сейчас была лишь половина девятого. С кем же встречается Томас так рано воскресным утром? Вряд ли он каждое воскресенье, несмотря ни на что, ходит в церковь…

Садясь на кровати, чтобы выпить чаю, она поняла, что лежала под одеялом совершенно голая, и поспешно натянула его до подбородка.

— Куда же он пошел? — стараясь казаться незаинтересованной, спросила Мэри.

— Папа кому–то позвонил, потом сказал, что уходит, а куда — не сообщил. И когда вернется — тоже.

Мэри прикрыла глаза, чтобы девочка не заметила боли, прятавшейся в их глубине. Что, если прошлой ночью она ошиблась и Томас уклонился от занятий любовью не из–за ее невинности, а потому что в мыслях был с другой?

Он отправился к Эстер. Она знала это так же верно, как если бы Томас сам сказал ей об этом. О Боже!..

— С вами все в порядке, Мэри? — встревоженно спросила Нина. — Может, я слишком неожиданно вас разбудила?

Это уж точно! Она лежала, погрузившись в грезы о Томасе, о прошедшей ночи, об их возможном совместном будущем… Как глупо! Как по–детски! Только то, что мужчина готов заняться любовью, вовсе не означает, что он намерен провести с тобой остаток жизни. Разве она забыла об ошибках собственной матери? И разве Томас не отправился сегодня на встречу с Эстер?..

Она перевела дыхание, открыла глаза и безмятежно улыбнулась Нине. Меньше всего Мэри хотелось тревожить своими внутренними неурядицами ребенка, потому что Нина наверняка расскажет о ее состоянии отцу, а тот немедленно догадается, почему она так расстроена.

Ей нужно трезво взглянуть на вещи. Что же все–таки произошло между нею и Томасом? Для нее — все. Но для Томаса, человека, явно обладающего немалым опытом, — возможно, не так уж много. Она была очередной добычей, женщиной, согласившейся разделить с ним постель. Потому что та, которую он по–настоящему хотел, ему отказала.

— Нет–нет, ты не слишком неожиданно меня разбудила, — тепло заверила она Нину, и обеспокоенное лицо девочки немедленно прояснилось. — Хочешь к завтраку кексов? — Ответ был известен заранее. — Дай мне десять минут, — попросила Мэри, когда девочка энергично закивала, — а потом я спущусь в кухню и испеку их.

— Пойду все приготовлю для вас! — с энтузиазмом откликнулась Нина, вскакивая с кровати и вприпрыжку выбегая из комнаты.

Оставшись одна, Мэри снова упала на подушки, желая, чтобы и у нее было столько энергии — и жизнерадостности! — позволяющей так скакать. Утро вернуло ее к суровой реальности, и прошедшая ночь уже начинала казаться сном.

А может быть, так и есть? Может, она проснулась не в постели Томаса, потому что ее там никогда и не было?

Но, поднявшись с собственной постели, Мэри поняла, что все было наяву: ее соски немного саднило от ласк Томаса, мышцы бедер, которых она никогда раньше не ощущала, побаливали, и все тело наполняла какая–то странная истома. Она могла лишь желать, чтобы этого никогда не случалось, однако это, несомненно, случилось.

И, когда вернется Томас, ей придется предстать перед ним с этим знанием, накрепко запечатленным в ее теле и в ее душе!..

Нина уже съела кексы, а Мэри выпила две чашки кофе, когда хлопнула входная дверь, возвещая приход Томаса. Услышав этот звук, Мэри замерла, повернувшись спиной к двери в кухню, и принялась за третью чашку. Она надеялась, что это наконец ее разбудит окончательно, а заодно и придаст смелости. Однако, услышав, как открывается кухонная дверь, поняла, что кофе не помог. Под ложечкой засосало, а руки слегка тряслись, когда она ставила чашку на блюдце.

— Папа! — радостно вскричала Нина при виде отца и от возбуждения даже подпрыгнула, боль в колене теперь уже почти забылась.

Мэри не двигалась. А надо бы, иначе Томас поймет, что что–то не так. Она вовсе не хотела, чтобы он знал, чем была для нее минувшая ночь. У нее есть все–таки гордость!

Глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, и медленно повернувшись, Мэри съежилась на стуле, увидев лицо Томаса. О прошедшей ночи, учитывая обстоятельства, можно было бы сожалеть, но не настолько же!

— Сколько времени вам потребуется, чтобы собраться? Мы возвращаемся в «Дом на мысу»! — рявкнул он.

Мэри была ошеломлена и его холодным тоном, и самим заявлением. Вчера он велел им запасти продуктов на пару дней, а сейчас собирался уехать немедленно. Что в этот промежуток времени заставило его так внезапно поменять планы?

Минувшая ночь…

И, судя по надменно–отчужденному лицу Томаса, он не намерен был обсуждать это, не говоря уж о том, чтобы повторять.

— «Дом на мысу»? — первой нарушив молчание, плаксиво переспросила Нина. — Но папа, ты же говорил…

— Я знаю, что я говорил, Нина, — прервал ее он. — Но… обстоятельства изменились. Мы возвращаемся сегодня.

Томас даже не удостоил Мэри взглядом, упомянув об изменившихся обстоятельствах, но она все равно уловила в его голосе обвиняющие нотки. Очевидно, что ложиться в постель с няней дочери — второй по счету! — не входило в его планы. Как, впрочем, и в ее. Мэри даже в голову не могло прийти, что она проведет уик–энд подобным образом.

В данной ситуации ей тоже не терпелось уехать. Что может быть ужаснее, чем провести здесь еще пару дней, стараясь ради Нины быть вежливыми друг с другом!

— Пятнадцать минут, — ледяным тоном ответила она на первый вопрос Томаса, глядя в его направлении, но не фокусируя на нем взгляда. Холодность, которую она ранее заметила на его лице, удерживала Мэри от того, чтобы смотреть на него в упор.

— У вас есть полчаса, — коротко сказал он. — Мне необходимо выпить чашку кофе, прежде чем мы отправимся.

— Я пойду собираться, — сообщила Мэри, даже не попытавшись предложить приготовить ему кофе. Если она немедленно не уберется из этой комнаты, то как полная дура разразится слезами у него на глазах.

— Мэри! — Томас схватил ее за руку, когда она проходила мимо него. — Вы очень бледны.

Возможно, потому что для нее в отличие от Томаса последняя ночь была единственной и неповторимой. Заснуть в его объятиях! Это волшебное ощущение было несравнимо ни с чем из того, что она знала в жизни. И на короткое — очень короткое! — мгновение она вообразила, что так будет и впредь.

Как наивна, как глупа она была. Прошлая ночь не повторится никогда. И вовсе он не заботился о ее невинности, его, наверное, словно холодным душем окатила догадка о ее неискушенности. И вовсе он не был добр, а просто потерял к ней интерес, как только понял, что она неопытная девственница!

— Нам нужно поговорить…

— Я так не думаю, — ответила она намного спокойнее, чем чувствовала. Легким движением Мэри высвободила руку. — Если только это не касается возвращения в «Дом на мысу», — деловым тоном добавила она, вспомнив, что работает на этого человека.

— Нет. — Томас посмотрел на нее. — Поверьте, Мэри, нам действительно нужно поговорить. И простите за то, что меня не было сегодня утром…

— Очевидно, вас призвали важные дела, — прервала она его, бросив многозначительный взгляд в сторону Нины. Ей совсем не хотелось, чтобы девочка поняла, что Томас говорит о своем отсутствии в постели рядом с Мэри, когда та проснулась. Это было бы ужасно!

— Это не дела, — процедил он. — Но не менее важно. И пока я так или иначе не разберусь в ситуации, это будет занимать меня в первую очередь. Вы сможете смириться с этим? — Его взгляд внезапно потеплел.

И Мэри почувствовала, что не в силах противостоять этому взгляду. Когда она отводила глаза от Томаса, ее щеки уже не были бледными, а горели от ярких воспоминаний о прошлой ночи.

— Разумеется, смогу, — сдержанно сказала она. — Я всего лишь служащая, Томас. Я делаю все, что мне прикажут.

Томас приподнял ее подбородок, вынуждая посмотреть ему прямо в глаза. Его взгляд внимательно изучал лицо Мэри. Карие глаза, которые не могли скрыть испытываемой ею обиды, легкие тени под ними — следствие бессонной ночи в его объятиях, с трудом сдерживаемое дрожание губ, вот–вот готовые брызнуть слезы.

— Я ни секунды не относился к вам так, Мэри, — хрипло сказал он. — Господи, всему виной эта проклятая неразбериха! — Томас в волнении запустил руки в темные густые волосы. — Смогли бы вы потерпеть немного, пока я не выясню все до конца?

Пока не поймет, что чувствует по отношению к Эстер? Разве для этого ему не хватило сегодняшнего утра? А что касается самой Мэри, то ей не в чем разбираться: она любит — по–прежнему любит! — и ее явно бросили. Ей нечего было сказать. Потому что сколько ни говори — ничего не изменится…

Мэри снова сделала движение, чтобы уйти.

— Все мы совершаем ошибки, Томас, — просто сказала она. — Давайте отнесем прошлую ночь в этот разряд.

— Так вот, значит, чем это было для вас? — требовательно спросил он. — Ошибкой?

— Совершенно верно! — Мэри содрогнулась, вспомнив, до чего была глупа. По своей наивности, она полагала, что, если Томас займется с ней любовью, все между ними воцарится мир и взаимопонимание до гробовой доски. Но сейчас ей стало ясно, что мужчина может переспать с одной женщиной, на самом деле любя другую. У мужчин инстинкты вовсе не обязательно следуют за чувствами.

Томас отступил. Лицо его стало отчужденным и абсолютно непроницаемым.

— Нина, пойди помоги Мэри собрать то, что ты хочешь с собой взять.

Девочка состроила гримасу.

— Это значит, что я смогу завтра вернуться в школу?

Лицо Томаса смягчилось, когда он взглянул на дочь.

— Очень может быть. Глядя на то, как ты в последние несколько дней управляешься со своей коленкой, я думаю, ты, если потребуется, пробежишь милю за четыре минуты!

— О! — Она скорчила еще одну рожицу.

— Пойдем, Нина, — подбодрила ее Мэри. — Только представь: завтра ты расскажешь Кэти обо всем, что произошло с тобой за неделю.

— Да, правда, — неохотно признала она и, совершенно не хромая, пересекла комнату, чтобы присоединиться к Мэри, поджидавшей ее на пороге.

Мэри понадобилось меньше десяти минут, чтобы собрать те немногие вещи, которые она привезла с собой, но Томас сказал «полчаса» — значит, она проведет их здесь до последней минуты. Оставшееся время она употребила на то, чтобы наложить косметику. Окончательный результат был вполне удовлетворительным — по крайней мере, она перестала казаться больной, румяна придали ее щекам нежно–персиковый оттенок. С разочарованием, написанным на лице, дело обстояло иначе: пудрой его не скрыть!

Обратная поездка в «Дом на мысу» прошла почти в полном молчании. Нина снова предпочла заснуть на заднем сиденье, Томас с каменным лицом погрузился в собственные мысли, а Мэри молча страдала.

Это было самое долгое путешествие из всех, какие ей приходилось предпринимать, — и дело было не в расстоянии, а в мучительности переживаемой ею душевной травмы. Никогда она так не радовалась, увидев величественные очертания «Дома на мысу», — даже тогда, когда впервые приехала сюда работать!..

Казалось, это было очень давно…

Так много всего случилось за два месяца. Сначала она решила, что влюбилась, но Генри оказался совсем не таким, каким она представляла его себе. Затем полюбила по–настоящему человека, который был именно таким, и даже более того, — но его сердце принадлежало другой женщине.

Мэри с трудом дождалась момента, когда Томас остановил машину перед парадным входом.

— Ступайте в дом, багаж я принесу, — сказал он девушке, выходя из машины.

Мэри не требовалось подгонять, она испытывала огромное облегчение, избавившись наконец от присутствия Томаса. Должно быть, очень трудно будет держаться от него подальше в оставшиеся дни его пребывания здесь, но именно это она и собиралась делать. Если ей не придется видеться с ним, то боль внутри, может быть, утихнет.

Когда Мэри и Нина входили в дом, Джулия уже направлялась им навстречу. Лишь слегка приподнятые светлые брови свидетельствовали о том, что она удивлена их появлением.

— Вернулись, — ровным голосом констатировала она. — Не ожидала вас так скоро.

— У Томаса появились какие–то дела, требующие его присутствия, — решилась ответить Мэри.

— Так он с вами? — В ее голосе появилась резкая нотка. — Он не остался в Эдинбурге?

— Нет, я здесь, Джулия, — отозвался Томас, входя в дом с багажом.

Мачеха холодно посмотрела на него.

— И кого из прислуги ты намерен уволить на этот раз?

Глаза Томаса сузились.

— Насколько я понимаю, ты намекаешь на Уолтера?

— Да, — отрывисто подтвердила Джулия.

— Тогда, боюсь, ты все неправильно поняла. Я не увольнял Уолтера. Он сам решил, что ему пора в отставку.

— Вот как? — Джулия скептически скривила губы. — Несколько неожиданно, ты не находишь?

— Он сам так решил, — спокойно повторил Томас. — Уолтер считает, что случай с Ниной произошел по его вине, и после беседы с ним я склонен с этим согласиться…

— Думаю, нам стоит пойти в мою гостиную и обсудить это наедине, — резко прервала его Джулия.

Подальше от меня, подслушивающей прислуги, решила Мэри. Но если, как сказал Томас, Уолтер ушел в отставку из–за того, что чувствовал свою ответственность за случившееся с Ниной…

— Уолтер ушел? — встревоженно вскричала Нина, поворачиваясь к отцу. — Папа…

— Как я уже сказал твоей бабушке… — Он бросил на Джулию осуждающий взгляд за то, что та заговорила об этом в присутствии ребенка. — Уолтеру кажется, что он виноват в твоем падении. Он считает, что должным образом не проверил, как оседлана твоя лошадь…

— Но я бы тоже могла это сделать! — возопила расстроенная Нина. — Ты всегда говорил мне, чтобы я проверяла, а я…

— Нина, думаю, нам с тобой лучше отнести вещи наверх. — Мэри ласково подтолкнула девочку к лестнице. — Твоим папе и бабушке нужно поговорить наедине.

— Но…

— А потом ты сможешь позвонить Кэти и сказать ей, что завтра придешь в школу, — добавила она при виде воинственного выражения на лице девочки.

— Хорошо, — неохотно подчинилась Нина. — Увидимся позже, папа, — добавила она почти вопросительно, словно боялась, что он может уехать после беседы с бабушкой.

— Конечно, — ласково подтвердил он. — Мэри!..

Этот оклик застал ее на середине широкой лестницы. Она медленно обернулась, испытывая чуть ли не ужас при мысли о том, что он собирается ей сказать.

— С вами мы тоже увидимся, — хрипловато проговорил Томас.

Мэри несколько секунд, нахмурившись, смотрела на него, затем кивнула.

— Я буду в детской.

Остаток лестницы они прошествовали никем не потревоженные, и Мэри обрадовалась, достигнув спальни Нины. Наконец–то она могла свободно вздохнуть. Казалось, у нее не было такой возможности целую вечность. Фактически с тех пор, как она проснулась сегодня утром!

Что же ей делать? Весь день она избегала задавать себе этот вопрос. Даже если Томас вскоре уедет, он, разумеется, вернется. И следовательно, она вынуждена будет сталкиваться с ним снова и снова. По–прежнему любя его. Потому что ее любовь к Томасу не была похожа ни на что, испытанное ею прежде. И Мэри была уверена, что и впредь не испытает подобного ни к кому другому. Но Томас влюблен в другую. В женщину, которая, похоже, отвергает его любовь. Что за треугольник безответных чувств!

— Могу я теперь спуститься и позвонить Кэти?

Мэри рассеянно взглянула на Нину. Она даже не осознавала, что они вдвоем уже распаковали то немногое, что девочка брала с собой в поездку. Но дело было сделано, и сейчас Нина хотела получить обещанное. Однако Мэри сомневалась в том, что Томас и Джулия уже ушли из холла: в их глазах светилась обоюдная жажда битвы!

— Позвони из моей спальни, — предложила Мэри. — В этом случае ты сможешь говорить сколько тебе угодно.

Нина, обрадованная таким поворотом событий, немедленно побежала в комнату няни. Оставив девушку в одиночестве, о котором та так мечтала. Теперь Мэри могла наконец подумать. И все ее мысли были о Томасе.

Эстер все еще в Эдинбурге, тогда почему Томас, надеявшийся вернуть ее, так поспешил уехать оттуда? Может быть, он просто хотел избавиться от нее и Нины и, вопреки тому, что сказал внизу, собирается вновь вернуться в Эдинбург? Конечно, остаться в городе одному имело для него прямой смысл. Во всяком случае, без Мэри. Особенно после того, что произошло между ними минувшей ночью. Всего лишь прошлой ночью?.. Сейчас она казалась нереальной, почти сном — или, скорее, ночным кошмаром!

Но не может же она вечно сидеть в детской, копаясь в собственных мыслях и чувствах! Все уже разложено по своим местам и прибрано, и ей больше нечего здесь делать. Чашка кофе показалась ей заманчивой идеей. Мэри сможет захватить с собой и сок для Нины.

Но что, если Томас и Джулия все еще стоят у подножия лестницы? Ну конечно же нет. Джулия никогда не будет вести личную беседу там, где ее может подслушать кто–либо из слуг! А, судя по сердитым лицам обоих, беседа между двумя Тэлфордами обещала быть очень личной!

Мэри была права. Когда она спустилась, холл был пуст, во всем доме не слышалось даже отдаленных голосов, что свидетельствовало хотя бы о том, что Томас и Джулия не кричат друг на друга. Они…

— Мэри!.. Слава Богу! — На пороге гостиной Джулии возник возбужденный Томас. — Позвоните на станцию «скорой помощи» и попросите прислать машину как можно скорее!

Она озадаченно заморгала. Ведь не дошло же у них с Джулией дело до драки? Вряд ли. Томас был на многое способен, но поднять руку на женщину точно не мог. Тогда что же?..

— Мэри, да вызовите же наконец «скорую»! — яростно повторил он. — Джулия без сознания. Боюсь, это инфаркт!

10

К Мэри мгновенно вернулась способность действовать, и она кинулась к ближайшему телефону. Закончив разговор, она тут же поспешила в гостиную и увидела склонившегося над мачехой Томаса. Джулия лежала на диване, лицо ее казалось серым и неожиданно очень старым, вся надменность куда–то исчезла.

— Что случилось? — мягко спросила Мэри, встав рядом с Томасом.

Он не поднял взгляда.

— Мы говорили — правда, должен признать, довольно горячо… Но ведь мы с Джулией всегда так говорим, — хрипло сказал Томас. — Однако на этот раз она вдруг посерела и упала в обморок.

Мэри опустилась на корточки рядом с диваном.

— А о чем вы говорили?

— О Генри! — с отвращением воскликнул Томас. — О чем же еще?

Девушка прикоснулась к щеке Джулии — та была липкой, а руки старой женщины — ледяными.

— Она очень его любит, — сказала Мэри. — И очень им гордится.

— Он себялюбивый, эгоистичный, бесчувственный ублюдок! — с силой проскрежетал Томас.

— Он ее сын, — мягко напомнила Мэри. — А материнская любовь способна многое простить.

Томас резко выпрямился.

— Мне об этом ничего не известно.

Мэри взглянула на него снизу вверх карими затуманенными глазами.

— Мне тоже. Но я уверена: если у меня будет ребенок, я буду трястись над ним так же, как Джулия над Генри. И как вы — над Ниной.

Прежде чем он повернулся к ней спиной и уставился в окно, Мэри заметила, как заходили желваки на его скулах.

Интересно, подумала Мэри, увидел ли он там что–то или просто старается не смотреть на нее и на серолицую женщину, лежащую на диване? Скорее последнее, решила она. Чем бы ни была вызвана злость, овладевшая Томасом сегодня утром, она не оставила его до сих пор. И теперь была направлена на Генри…

— «Скорая» приехала, — внезапно сказал Томас, отворачиваясь от окна. — Думаю, я поеду в больницу с Джулией, а вы побудете здесь с Ниной. И дождитесь возвращения Генри, — ледяным тоном добавил он. — По–видимому, он поехал отвозить Эйлин в Эдинбург и вернется ближе к вечеру…

Когда машина «скорой помощи» увезла Джулию и Томаса, в доме воцарилась жутковатая тишина. Жутковатая — поскольку в ней не было настоящего спокойствия.

Мэри было предоставлено право сообщить новость остальным домашним, включая Нину, которая, когда ее оторвали от оживленной болтовни с Кэти, стала вдруг очень тихой.

— Бабушка умрет? — прошептала девочка, стараясь проглотить подступавшие слезы.

Было бы очень просто сказать: нет, не умрет, а затем молиться о том, чтобы это оказалось правдой. Но Мэри не могла так поступить, не представляя, насколько серьезно состояние Джулии.

— Я не знаю, Нина, — призналась она.

— Мой дедушка умер, когда я была совсем маленькой, — доверчиво сообщила Нина.

Мэри крепко сжала руку девочки.

— Я знаю, милая.

— Моя мама тоже умерла, — напряженно сказала Нина.

Мэри почувствовала, как у нее сжалось сердце от горькой правды, прозвучавшей из уст девочки. Ее мать умерла, покинула ее. Как и мать Мэри. И мать Томаса. Все умирают — рано или поздно. Это был единственный факт жизни, которого невозможно избежать.

Ее рука еще крепче сжала ручку Нины.

— Давай надеяться, что бабушка поправится.

Девочка прикусила нижнюю губу, все еще пытаясь справиться со слезами.

— Мама уплыла на лодке с дядей Генри… и больше не вернулась.

Мэри нахмурилась. Синтия и Генри?.. Был ли это тот самый несчастный случай, о котором упоминал Томас при их первой встрече? Синтия и Генри?

— Но из этого вовсе не следует, что бабушка не вернется из больницы, — заверила она Нину.

— А я смогу навестить ее? — настаивала девочка, внезапно став опять совсем маленькой.

— Если твой папа скажет, что она достаточно хорошо себя чувствует, — ответила Мэри уклончиво, так как и сама не знала, насколько больна Джулия. — Давай сыграем партию в шахматы, пока дожидаемся известий, — попыталась отвлечь она Нину. — Твой папа говорил, что ты хорошо играешь.

Нина бросила на Мэри насмешливый взгляд, до боли напомнивший ей Томаса.

— А мне папа говорил, что вы играете еще лучше.

Мэри рассмеялась, с облегчением почувствовав, что еще в состоянии над чем–то смеяться.

— Он был не очень внимателен, когда мы с ним играли вчера вечером. — Еще бы, его мыслями целиком владела другая женщина!

— Я не боюсь проигрывать, — призналась Нина. — Папа сказал, что это полезный опыт.

— Вот как? — сухо заметила Мэри; она очень сомневалась, что сам Томас когда–либо радовался опыту поражений!

Нина хихикнула, заметив кислое выражение на лице няни.

— Но мне кажется, что вчера вечером он так не думал!.. Я все еще не могу поверить, что вы его победили. — Она покачала головой, садясь напротив Мэри за шахматную доску. — Такого с ним раньше не случалось.

Мэри склонила голову над фигурами, ее улыбка потускнела. Не случалось и не случится впредь. Вряд ли ей когда–нибудь еще удастся остаться наедине с Томасом…

Однако она чувствовала облегчение оттого, что игра отвлекла Нину от навязчивых мыслей о смерти. Печально, что малышке через всю жизнь придется пронести груз трагических воспоминаний. И ужасно, что ее мать умерла такой смертью. Она тонула, борясь за каждый глоток воздуха, и погибла только потому, что вода возобладала над воздухом. Такого и врагу не пожелаешь!

Но сейчас она, по крайней мере знала, что не Синтия покончила с собой в бухте. А это означало, что той женщиной была, очевидно, мать Томаса… Как ужасно, что две женщины из семейства Тэлфорд нашли свою смерть в воде!

А сейчас Джулия, третья женщина из этого семейства, оказалась на больничной койке… Мэри понимала, что у нее самой появилась навязчивая идея, а это еще никому и ни в чем не помогало!

Как быстро она погрузилась в жизнь и переживания этой семьи — семьи, словно бы преследуемой злым роком. Даже Генри женится на женщине, с которой не намерен вести себя честно. Одна надежда, что Томас прав и Тэлфорды не типичны!

Мэри без труда удалось обыграть Нину, хотя по манере ее игры было ясно, что с возрастом она станет противником, с которым следует считаться. Девочка, несомненно, обладала не меньшей, чем у отца, волей к победе.

— Вы думаете, папа позвонит нам, как только узнает, что с бабушкой? — спросила Нина, когда они убрали фигуры. Игра не отвлекла внимания девочки от печального происшествия.

— Будем надеяться. — Мэри встала. — Пойдем, пора приготовить что–нибудь к ланчу.

Было уже около трех часов пополудни, когда раздался долгожданный звонок. Голос Томаса звучал невероятно устало:

— Джулия очнулась. Это оказался не инфаркт, но ей в любом случае придется провести в больнице несколько дней. Сейчас ее устраивают в отдельной палате. Я скоро вернусь.

Он, видимо, о многом умолчал. Если это не инфаркт, то почему тогда Джулия потеряла сознание? Почему ее на несколько дней оставляют в больнице? Ведь для обследования вполне достаточно двадцати четырех часов.

Но Мэри не давало сосредоточиться присутствие Нины, переминавшейся с ноги на ногу и жаждавшей удостовериться, что ее бабушка не собирается умирать.

— Нина хотела бы повидаться с Джулией, — коротко сообщила она Томасу, надеясь, что тот сам поймет, почему дочери не терпится сделать это.

— Не сегодня, — хрипло проговорил Томас. — Может быть, завтра, когда Джулия будет более… собранной.

Его голос звучал странно и принадлежал, казалось, вовсе не тому уверенному в себе человеку, к которому Мэри привыкла. Возможно, болезнь Джулии заставила его понять, что он все–таки привязан к своей мачехе…

— Не могли бы вы передать Джулии, что Нина ее любит? — Мэри улыбнулась, заметив, с каким энтузиазмом закивала девочка. — И мои наилучшие пожелания.

— Хорошо, передам, — сдержанно ответил Томас. — Полагаю, Генри еще не вернулся? — Его голос стал жестким, когда он заговорил о брате.

— Нет, — просто ответила Мэри.

— Прекрасно, — пробурчал он. — Я звонил родителям Эйлин в надежде застать его там, но Генри, по–видимому, уехал оттуда пару часов назад.

А это означало, что он может появиться в любой момент. У Мэри засосало под ложечкой при мысли о том, что им снова придется встретиться. Когда они говорили в последний раз, Генри предложил ей стать его любовницей и получил недвусмысленный отказ…

— Мэри…

Она мысленно встряхнулась, поняв, что Томас по–прежнему разговаривает с ней.

— Да?

— Не попадитесь на удочку жалости к Генри только из–за того, что его мать нездорова, — бросил Томас. — Он все тот же ублюдок. И останется им до конца своих дней.

Мэри покоробил его снисходительный тон. Да, она непростительно глупо вела себя с Генри, но не была безнадежно тупой.

— Я учту ваш совет, — сдержанно отозвалась она. — Что–нибудь еще?

Ответный хохоток был вовсе не тем, что она ожидала услышать.

— Я вернусь очень скоро, Мэри, — грубовато сказал Томас. — Согрейте для меня постель.

Что–о!..

Она отшатнулась от телефонной трубки так, словно та ударила током, и бросила ее с громким стуком на рычаг. Как он смеет?! Как он может?! Ее целый день мучит стыд за то, что случилось между ними вчера вечером, а он превращает это в шутку!

— Мэри, что случилось? — Пораженная Нина обеспокоенно смотрела на нее.

Она испугала девочку своим поведением, а этого ни в коем случае не следовало делать.

— Твой папа должен еще позаботиться об отдельной палате для твоей бабушки, — улыбнулась она, отводя шелковистую прядь со лба Нины. — Но все в порядке. И твой папа скоро вернется. — Чего сейчас она страшилась даже больше, чем встречи с Генри…

— Вот они где, мои красавицы!

Казалось, мысли о Генри каким–то образом заставили материализоваться его высокую стройную фигуру на пороге библиотеки, где Мэри с Ниной устроились после ланча. Он излучал прежнее обаяние и, похоже, совершенно не помнил о последнем разговоре с Мэри, улыбаясь ей самой очаровательной из своих улыбок. Очевидно, он забыл, что последнее, что произнесла Мэри перед отъездом в Эдинбург, была угроза дать ему по носу. Или же просто не воспринял их разговор всерьез. Или посчитал его за часть игры…

— Дядя Генри! — Нина, вскочив, бросилась к нему в объятия. — Я так рада, что ты здесь.

— Приятно сознавать, что хоть кто–то этому рад, — протянул он, вопросительно глядя на Мэри через плечо девочки, повисшей у него на шее.

— Твоя мать больна. — Она не собиралась так прямолинейно заявлять ему об этом, но так уж получилось. — Томас сейчас с ней в больнице и…