У лорда неприятности

Глава 4

Ошеломленная Плам потеряла дар речи, а горничная расчесывала ее длинные черные волосы. У нее есть горничная — человек, который расчешет ей волосы, как только она пожелает. Эта мысль перекатывалась в голове Плам, как горошина в пустой миске. У нее есть муж и горничная. И собственная комната. Плам отвела взгляд от мелькавшей вверх и вниз расчески и снова с восторгом посмотрела на отражение комнаты, прелестной комнаты в нежно-розовых тонах, с огромным камином, диваном с необычной приподнятой с одной стороны спинкой и кроватью с розовыми и темно-красными занавесями.

Рука горничной мелькала в зеркале.

— Никто не расчесывал меня с тех пор, как мне исполнилось двадцать.

— Правда, миледи?

А вот и еще одно. Теперь она леди. Не то чтобы она когда-то вела себя по-другому, — несмотря на всю свою нищету, Плам всегда поступала как истинная леди (за одним прискорбным, но тем не менее в высшей степени успешным исключением с кастрюлькой и стручком мистера Снаффла). Но как ей чуть раньше сообщил муж, теперь она леди и по титулу. Леди Росс. Оказалось, что Гарри — маркиз, а значит, Плам стала маркизой.

Стала маркизой мошенническим путем, шепнула ей нечистая совесть.

— Нет, это чересчур. Я просто не могу выдержать все это сразу, — пожаловалась Плам своему отражению. — Муж, и горничная, и розовая комната — да, я это охотно принимаю, более того, горячо приветствую, с радостью и счастьем, даже с откровенным восторгом, но все остальное переварить просто не в силах. Придется подождать следующего раза, когда я смогу подумать об этом без желания завопить.

Эдна, горничная, аккуратно положила серебряную расческу и медленно отошла от Плам.

— Почему вы хотите завопить, миледи?

Ну, вот, пожалуйста, опять это слово. Миледи. Она обманула маркиза, дала ему понять, что она женщина бедная, но честная. Ну, она и вправду бедная, но честная; единственное — не позаботилась сообщить ему об одном незначительном фактике… Плам негромко застонала.

— Эдна, ты, случайно, не знаешь, за обман могут повесить?

— Гм… — Эдна попятилась к двери. — Вам еще что-нибудь нужно, миледи?

Плам вздернула подбородок.

— Да, пожалуйста. Ты не будешь против, если я попрошу не называть меня «миледи»? От этого я чувствую себя немного неловко — не настолько неловко, насколько я заслуживаю, если уж говорить правду, недостаточно неловко, чтобы вздрагивать. Человек сначала вздрагивает, потом начинает дергаться, а от судорог к полному сумасшествию путь совсем короткий. Ты понимаешь?

— Ээ… — протянула Эдна, выскользнула за дверь и прикрыла ее за собой.

— Ну вот, ты и с этим справилась, — сообщила Плам своему отражению. — Перепугала свою горничную. Наверное, она думает, что ты уже сошла с ума. И возможно, она права. Глупая, глупая Плам. И что мне теперь делать? Как сказать Гарри — маркизу, ради всего святого, почти, что родственнику короля! — всю правду о себе? — Плам в праведном гневе взглянула на дверь, соединявшую ее комнату со спальней супруга. — Вообще-то я не понимаю, почему должна чувствовать себя виноватой. В конце концов, это его вина, и только его. Если бы он сразу сказал мне, кто он на самом деле, тогда я сказала бы ему, кто я… кто я… ох, тьфу! Не знаю, что бы я ему сказала.

Плам встала из-за позолоченного туалетного столика и потянула поясок своего пеньюара. Пеньюар был старым, сто раз чиненным, с протертым подолом — настоящая маркиза ничего подобного не наденет, тем более в первую брачную ночь, — но другого не было, и Плам от души поблагодарила Эдну, раздобывшую розовую ленту, чтобы заменить плетеный шнурок, украшавший раньше вырез.

— Ты трусиха, Фредерика Пелем, самая обыкновенная трусиха, и не имеешь ни малейшего права хныкать, потому что ты получила то, что заслужила.

Она выглянула в окно, в бездонную темноту сада. В воздухе повис густой аромат жасмина, принесенный теплым ночным ветерком. Гарри привез ее сюда, в Эшли-Корт, уже поздно вечером, поэтому Плам ничего толком не увидела, но то, что она успела разглядеть, ошеломило ее почти так же сильно, как и небрежно отброшенная мысль о том, что Гарри, оказался настоящим лордом. Конечно, дом и прилегающие земли были ужасно запущены, но Гарри заверил Том (сама Плам в тот момент чувствовала себя настолько оглушенной его откровенным признанием о титуле, что могла только лепетать: «Но… но…»), что планирует отреставрировать и восстановить когда-то бывшее великолепным имение и очень рассчитывает на помощь и советы своей новоиспеченной жены.

— Жены, не имеющей никакого права давать советы или предлагать помощь, — печально пробормотала Плам.

— Вы так думаете? Я придерживаюсь другого мнения. Мне всегда казалось, что любой дом нуждается в женской руке, чтобы не превратиться в нечто скучное и чересчур практичное. — Гарри, одетый в тяжелый, расшитый золотом парчовый халат до пят, вошел в ее комнату. Он остановился рядом с Плам, тоже выглянул в окно и вздохнул. — Здесь нужно столько всего сделать, и я был бы очень благодарен вам за помощь, но если вы не хотите брать дом в свои руки…

— О нет, я буду просто счастлива… милорд.

Гарри улыбнулся. Плам словно растаяла от этой улыбки.

Во всяком случае, ей так показалось. Она просто поверить не могла, что, всего лишь встав рядом с ней, Гарри сумел превратить ее вероломное, ничуть-не-сожалеющее-о-том-что-она-вышла-замуж-не-сказав-ему-правду тело в неистовство желания, вожделения и необузданного предвкушения.

В ее постели очень, очень давно не было мужчины.

— Вы все еще не можете привыкнуть к мысли, что стали маркизой? Простите, что я не сказал вам об этом до того, как мы поженились, Плам. С моей стороны это довольно некрасиво, но, видите ли, я боялся, что вас это отпугнет… — Он взял ее за руку и начал поглаживать ладонь большим пальцем, так что все ее растаявшие внутренности тут же запылали. — Я очень хотел, чтобы вы стали моей законной женой до того, как я открою вам сердце и выдам все свои секреты.

Теплая лужица счастья здорово успокоила чувство вины. Если он так сильно хотел на ней жениться, может, инцидент из прошлого ничего для него не значит? Плам очень на это надеялась. И молилась. Молилась, чтобы пережить устремленный на нее взгляд, полный восхищения и вожделения. Плам видела точно такой же взгляд в глазах своего первого мужа, но тогда такой взгляд ей просто льстил, а сейчас она обнаружила, что откликается на него с таким воодушевлением, что вот-вот подогнутся колени.

— Это было довольно неожиданно, милорд…

— Гарри.

— …Гарри. Но могу вас заверить, что, если бы вы рассказали мне об этом до венчания, я бы не кинулась от вас прочь с отчаянными воплями. Более того, если бы вы решились открыть мне свои секреты раньше, я тоже открыла бы вам свои.

— Правда? — произнес Гарри, опуская взгляд на тонкую ткань пеньюара в том месте, где он прикрывал ее груди. Груди, дерзко рвущиеся наружу и требующие, чтобы она кинулась в его объятия. — И что же за секреты может раскрыть такая женщина, как вы?

Слово «раскрыть» в сочетании со страстным взглядом, которым Гарри пожирал ее грудь, лишило Плам остатков разума.

— О… я уверена, что у меня есть кое-что…

— Да-да, у вас есть кое-что. Просто прелестное кое-что. — Гарри не отрывал ярко сверкнувших глаз от ее грудей.

Плам тоже покосилась на них. Соски, как маленькие твердые камешки, упирались в тонкую ткань. Плам не могла решить, то ли изобразить девичью застенчивость, то ли поддаться распутному возбуждению, раз уж Гарри удается вызвать в ней такую реакцию, что она аж пылает от желания потереться о его тело. Вероятно, девичья скромность приличнее, но распутство гораздо ближе к ее истинной натуре. По крайней мере она сможет быть честной распутницей. Плам шагнула к нему.

— Заверяю вас, у меня есть секреты, Гарри. Я была замужем…

Плам осеклась, потому что Гарри, по-прежнему смотревший на ее груди так, как умирающий от голода человек смотрит на полные еды тарелки, протянул руку и нежно обхватил ее правую грудь.

— Да, вы говорили мне, что были замужем, и, если помните, я ответил, что ваше прошлое меня совершенно не касается.

Плам охватила приятная теплая дрожь. Плам закрыла глаза и вздрогнула от удовольствия, а спина сама по себе выгнулась, сильно вжав грудь в ладонь Гарри.

— Вы замерзли? — хрипло спросил он.

Плам открыла глаза. Гарри большим пальцем ласкал ее ноющий сосок.

— Нет. Не замерзла. Мне жарко. Очень жарко.

— Жарко, да, жарко, я чувствую ваш пыл. А вторая ваша… — Он положил правую руку на другую грудь, и Плам застонала. — Вы пылаете. Буквально как в лихорадке. Думаю, лучше освободить вас от одежд.

— Вы правда так думаете? Это поможет унять мою… лихорадку? — Плам уже не обращала внимания на то, что лепечет чушь словно круглая дурочка. Ее захлестнуло вожделение, и похоть, и куча самых разных ощущений, связанных с тем восхитительным трепетом в груди.

— Думаю, да. Право же, я уверен, что это поможет. Я, как ваш супруг, обязан заботиться о вашем благополучии. Я просто вынужден потребовать, чтобы вы, ради собственного здоровья, сняли этот пеньюар.

Какой чудесный мужчина! Какой чуткий! Как заботится о ее здоровье!

– О, — выдохнула Плам, искренне наслаждаясь тем, как ее груди колышутся в его ладонях.

Глаза Гарри сверкнули стеклами очков.

— Немедленно!

− О!

Не убирая теплых рук с ее грудей, он наклонился, пощекотав волосами ее подбородок, и начал поцелуями прокладывать жаркую дорожку вдоль ключицы, прямо к вырезу пеньюара, туда, где он был завязан на красивую розовую ленту. Плам вдыхала его запах — лимонное мыло для бритья и что-то земное, возбуждающее, мужское, принадлежавшее только Гарри.

— Я буду счастлив помочь вам, если вы не в силах раздеться сами.

Плам посмотрела вниз. Гарри чуть отодвинулся от нее, крепко зажав в зубах конец розовой ленты.

— Это неприлично — вы понимаете? — просто совершенно неприлично. Мы знакомы всего два дня и уже собираемся… вы хотите… и я тоже с удовольствием… в постели. Обнаженными!

Ленточка выпала из его рта. Он посмотрел вверх с такой очаровательной улыбкой, что Плам захотелось схватить его и целовать до тех пор, пока очки не запотеют.

— Да, я знаю, это неприлично. Восхитительно неприлично! — Ярко блестевшие глаза медленно темнели сомнением. Гарри сделал шаг назад. — Вы этого не хотите? Я вас слишком тороплю? Я хотел сказать вам, что мне нужна жена, желающая интимных отношений, но тогда… эээ… я… эээ… а сегодня, когда вы сказали, что уже были замужем, я решил, что вы тоже хотите… гм…

Плам криво улыбнулась — ее груди, сильно потяжелевшие и отвердевшие, ужасно тоскующие без его прикосновения, сами охотно ткнулись в его ладони.

— Да, я очень хочу по-настоящему стать вашей женой. Просто, видите ли, я занималась этим только со своим первым мужем и то всего каких-то шесть недель…

Гарри нежно поцеловал ее в губы, заглушив все слова.

— Я прекрасно понимаю, у вас совсем небольшой опыт. Но не нужно из-за этого беспокоиться — мы вместе освоим новые премудрости.

Плам уже хотела возразить против смехотворной идеи насчет ее наивности, но тут он прильнул к ее губам, и все мысли, кроме самых чувственных, исчезли из головы. Его рот был сладкий и горячий, он просто требовал, чтобы она распробовала его на вкус. Не дожидаясь ни приглашения, ни разрешения, Плам скользнула языком в его рот, услышала чудесный стон и прижалась к нему в стремлении оказаться как можно ближе. Его руки переползли с грудей на спину, одна запуталась в волосах Плам, другая крепко прижала бедра. Даже сквозь тяжелую парчу халата Плам чувствовала, как сильно возбужден Гарри. Их языки переплелись, его бедра начали двигаться. Плам, прижимаясь все сильнее, обвила руками его шею, запустила пальцы в волосы, исследовала глубины его рта, стремясь запылать тем жаром, который он в ней разжигал, не в силах остановиться до тех пор, пока не сольется с ним воедино, его жар будет питать ее пламя…

— Папа, Крысик заснул и не хочет просыпаться.

Плам решила, что у нее галлюцинации, но Гарри окаменел, и она поняла, что детский голосок из-за спины ей не померещился. Она с огромным сожалением отодвинулась и обернулась. На пороге комнаты стоял маленький мальчик, осторожно держа в руках что-то коричневое. Он с любопытством посмотрел на Плам:

— Кто это? Моя новая мама?

Мама? Как… мама? Плам удивленно моргнула.

— Э-э… да. Дорогая, это Мактавиш, мой сын.

У него есть сын? И он ей ничего не сказал? Плам стряхнула с мозгов паутину изумления и улыбнулась светловолосому мальчику.

— Привет, Мактавиш, очень рада с тобой познакомиться. Да, я твоя новая мама. Что это у тебя?

Мальчик ткнул ей в руки коричневый комок.

— Это Крысик. Он уснул и не хочет просыпаться.

Плам, привыкшая к грызунам после нескольких лет жизни с помешанной на животных Том, не завизжала и не стала возражать против дохлой крысы. Честно говоря, она гордилась тем, что так быстро приняла к сведению новость о ребенке, — факт, о котором Гарри забыл упомянуть, раскрывая перед ней свои секреты.

— Боюсь, что твой Крысик уже на небесах, с ангелами, Мактавиш. Видишь, его грудь не шевелится? Это значит, что он не дышит. Мне очень жаль. Похоже, Крысик был твоим хорошим товарищем.

Нижняя губа Мактавиша оттопырилась, глаза на мгновение затуманились слезами, но слезы исчезли так же быстро, как появились, и губа вернулась на место.

— Можно мне теперь взять котенка, папа? Ты говорил, что нельзя, потому что он съест Крысика, но теперь Крысик на небесах и я могу взять котенка. Можно? Ты говорил, что можно! Можно?

Гарри виновато посмотрел на Плам. Его взгляд умолял простить то, что он не упомянул о ребенке. Плам ответила взглядом, говорившим, что она, конечно, предпочла бы узнать об этом раньше, но все понимает и более чем счастлива стать матерью его прелестного сына. Ответный взгляд Гарри был исполнен искренней и пылкой благодарности за то, что она готова принять его ранее не упомянутого сына, а заодно и искреннего восхищения ее материнской натурой, и обещания подарить ей собственных детей. По крайней мере, Плам именно так восприняла его взгляд, а если говорить правду, то Гарри выглядел скорее озабоченным, чем что-то обещающим. Но она не сомневалась, что правильно поняла эмоции, так ясно светившиеся в его красивых изменчивых глазах. Какой мужчина не захочет, чтобы новая жена любила и обожала его ребенка?

— Мы поговорим об этом позже, сын. А сейчас забери своего Крысика и положи в коробку. Утром мы его похороним. Отдай его пока Герти. — Гарри подтолкнул своего маленького сына к двери, кинув на Плам еще один извиняющийся взгляд.

— Я хочу котенка! Ты сказал, мне можно будет взять котенка, и я хочу котенка! Я хочу котенка прямо сейчас!

— Потом, — прошипел Гарри и попытался вытолкнуть мальчика за дверь.

Мактавиш вцепился рукой в косяк. Его карие глаза, настолько похожие на отцовские, что задевали сердечные струнки Плам, умоляли ее о помощи, пока Гарри пытался отодрать пять цепких пальчиков от косяка.

— Мама, я хочу котенка! Папа сказал, что мне можно будет взять котенка!

Он назвал ее мамой! Плам растеклась в одну большую сладкую лужу материнского умиления.

— И ты его получишь, мой милый маленький ягненочек. Утром я первым делом поведу тебя за котенком. Мы обязательно этим займемся.

— Потом, — прорычал Гарри, отрывая от косяка последний палец.

Отец вскрикнул, когда Мактавиш метко пнул его по ноге. Мальчик повернулся и помчался по коридору, крича какой-то Герти, что новая мама подарит ему котенка.

Гарри погрозил вслед мальчику кулаком.

— Ты маленький ублю… — Он покосился на Плам. — Паршивец! Я это запомню, вот увидишь!

Плам робко улыбнулась. Он закрыл дверь и повернулся к жене. Она просто чудо, не только самый восхитительный образец женственности из всех ему встречавшихся: у нее дивная грудь, милый характер, соблазнительные бедра, острый ум, длинные роскошные ноги и множество других качеств, которые просто не приходят ему сейчас в голову, соски, просто кричащие о том, чтобы их потрогали; губы, молящие о поцелуе; тело, прикосновение к которому вызывает райское блаженство… Не в силах удержаться на расстоянии, Гарри ринулся вперед, желая овладеть этой теплой, великолепной женщиной, на которой ему хватило здравого смысла жениться.

Плам остановила его, положив ладонь на грудь. Он едва не взвыл, но вовремя вспомнил, что джентльмен, а джентльмены не воют, не пресмыкаются и не умоляют, они даже не падают на колени, когда жена хочет поговорить, а не лечь в постель. Нет, такие джентльмены, как он, умеют отвлекаться от размышлений о том, что им хочется сделать с соблазнительницей, которая стоит перед ним в почти прозрачном клочке ткани — ткани такой тонкой, что сквозь нее просвечивают ее очаровательные соски — соски, взывающие к нему, соски, умоляющие втянуть их в рот и пососать, вложив в эту ласку все свое вожделение, а у него этого вожделения целый океан.

— Гарри, дорогой Гарри, какой ты глупыш. — Глупыш? Она сказала «глупыш»? Это хорошо или плохо? О, она улыбается — значит, хорошо. Ура! — Ну как ты мог подумать, что мне не захочется узнать о твоем сыне?

У Гарри на кончике языка вертелся вопрос «О котором?», но он вовремя вспомнил о грандиозной схеме, изобретенной им сегодня утром с целью облегчить Плам процесс постижения того, что она стала мачехой пятерым дьяволятам. Потребность в таком плане возникла, когда вышеупомянутые дети подожгли карету викария, пока сам викарий изучал протянутую ему Гарри специальную лицензию. Вроде бы Мактавиш ей понравился… но опять же это маленькое чудовище лягнуло по ноге не ее… в общем, это предвещает удачное будущее. Если получится растянуть знакомство с детьми на несколько недель (полагаясь на то, что Герти, Джордж и остальная прислуга сумеют их все это время прятать), может быть, она не сильно расстроится из-за детей. И из-за него тоже. Гарри очень хотел, чтобы она была счастлива с ним, потому что счастливая жена — это такая жена, которая позволяет своему мужу проделывать со своим восхитительным, желанным телом множество чудесных штук.

— Он очарователен, честное слово. Сколько ему лет?

Гарри посмотрел на руку, ласкающую его грудь, и его охватило внезапное желание взять в рот каждый изящный пальчик по очереди.

— Кому?

Она захихикала. Такой восхитительный, веселый звук — Гарри тоже захотелось хихикнуть вместе с ней. Может, он так бы и поступил, да только никогда раньше он не хихикал и не знал, умеет ли.

— Мактавишу. Сколько ему лет?

— В декабре будет шесть.

— Он такой милый и очень похож на тебя. Должно быть, ты им очень гордишься.

Гордится? Мактавишем? Гарри с трудом отвлекся от представлений того, что он хочет сделать с Плам, и задумался над ее словами. Уж это он сделать просто обязан. Джентльмены не испытывают похоти к своим женам. Джентльмен может желать свою леди, но высоко ценит ее ум. Похоть — это для низших классов, для тех мужчин, которые думают исключительно о своих низменных потребностях и никогда — о своих соблазнительных женщинах.

— Парень любит животных. Ему все равно, живые они или мертвые, он их всех любит. Думаю, это замечательное качество. Да, я им горжусь. Глубоко под глиной в нем имеется хорошая почва. — Гарри с любопытством взглянул на Плам. — Ты не сердишься, что я не рассказал тебе о нем?

— Сержусь? — Плам снова улыбнулась одной из тех своих обворожительных улыбок, что пленили его сердце и наполнили исключительной и абсолютной похотью… желанием. И радостью. Так много, много радости! Гораздо больше радости, чем примитивного физического желания. — Нет, я не сержусь. В конце концов, делая мне предложение, ты не знал, что со мной переедет и Том.

— Нет, я об этом знал. Темпл говорил, что ты рассказала ему про племянницу. Тебе хватило порядочности рассказать мне обо всем, а вот мне…

Она вдруг нахмурилась, и похоти… безумной радости сразу поубавилось. Плам потеребила нижнюю губу, похожую на спелую клубничку.

— О том, что…

Он не мог больше сдерживаться. Он просто должен был еще раз попробовать на вкус ее губы. Дыхание перехватило, он впился в этот сладкий рот, чувствуя, как возбуждается еще сильнее, а она прижималась к нему, запустив пальцы в волосы, пробуя его на вкус так же, как пробовал ее он. Это рай, это блаженство, это…

— Ах, вот ты где! Что ты здесь делаешь? Герти говорит, что мне нельзя зачесывать волосы наверх, пока мне не исполнится пятнадцать, но я считаю… О?..

Гарри захотелось заплакать. Вот прямо сесть на пол и заплакать. Он оторвался от сладкого рта Плам, с удовлетворением заметив затуманенные страстью глаза, отпустил ее и злобно уставился на дочь. Она не должна здесь находиться! Он отправил ее вниз и собирался представить Плам завтра, во время чаепития.

Индия изучала его новую жену, подбоченившись и сведя брови вместе. Поза очень походила на ту, что принимала Беатрис, когда была им недовольна.

— Стало быть, это она и есть?

Гарри нахмурился. Мактавиш еще ничего не понимает, но Индия-то!

— Плам, эта юная леди, явно забывшая о хороших манерах, — моя дочь Индия.

— Дочь. — Плам пару раз моргнула, но требовать немедленного аннулирования брака не стала, за что Гарри был ей исключительно благодарен. — У тебя есть дочь. По имени Индия. Весьма необычное имя. Добрый вечер, Индия. Рада познакомиться.

Он хотел расцеловать Плам — так был ей благодарен. Она не стала его бранить, не стала обвинять в том, что он скрыл правду о детях, просто кинула на него полный любопытства взгляд и подошла, чтобы вежливо обнять Индию, как при знакомстве обычно поступают женщины. Да, Плам заслуживает поцелуя, а Гарри как раз и есть тот мужчина, который справится с этой работой.

— Вы Плам? — спросила Индия, с удивлением и ужасом взглянув на Гарри, когда Плам обняла ее.

В конце концов, целовать жену — это его обязанность. Плам отступила назад и одарила яркой, солнечной улыбкой и Гарри, и Индию.

— Да, я Плам. Твой отец не… эээ… в общем, я не рассчитывала знакомиться с тобой сегодня вечером, но очень рада, что ты зашла поздороваться.

Поцелуи скажут Плам, как он благодарен и как высоко ценит ее отношение.

— Утром мы с тобой непременно должны хорошенько поболтать. Я знаю несколько интересных причесок, и уверена, что они сделают тебя еще красивее, хотя ты и так очень хорошенькая.

Поцелуи частенько ведут к кое-чему еще — к более интенсивным телодвижениям.

— Моя племянница Том тоже будет рада познакомиться с тобой. У Том тоже кудрявые волосы, как у тебя. Я уверена, она сможет посоветовать тебе, как их лучше причесывать.

Плам нравится целоваться, значит, будет очень эгоистично лишать ее такого удовольствия. Даже жестоко. А Гарри вовсе не жестокий человек. Может, он и не безумно влюблен в Плам, но она ему нравится и он хочет, чтобы она была счастлива.

— Папа? — воскликнула Индия, вытаращив глаза. Плам только что уложила ее косу короной, все это время без умолку болтая о всяких связанных с волосами вещах, столь дорогих любому женскому сердцу.

— Да, — ответил Гарри, заранее соглашаясь на все, что угодно, лишь бы выгнать Индию из комнаты и уложить Плам в постель.

— Да? — Индия отскочила от Плам, раскрутила уложенную короной косу и кинула на мачеху взбешенный взгляд.

— Да. — Он посмотрел на Плам. Ее восхитительно прямые брови в молчаливом изумлении взлетели вверх. Очевидно, она ожидала от него другого ответа, а не простого «да». — Нет, — поправился он. Брови Плам опустились. Он улыбнулся, радуясь, что додумался до правильного ответа.

— Папа! — ахнула Индия, когда Гарри схватил ее за руку. Он открыл дверь в коридор и, все еще улыбаясь Плам, вытащил дочь из комнаты. — Папа, ты даже не услышал…

— Мы же договорились! — прошипел Гарри, наклоняясь к ее уху. — Ты согласилась не беспокоить меня сегодня вечером, если никто не умрет, не отрежет себе руку и не случится апокалипсиса, а я за это обещал купить тебе ту кобылу Гамильтона, серую с белыми чулками. И у меня есть подписанное тобой согласие, которое я не постесняюсь предъявить в любом суде!

— Да, но…

Гарри одарил ее своим лучшим возмущенным взглядом, какой приберегая только для особых случаев. Индия, умная юная девица, прекрасно понимала, что у нее нет никаких законных прав, поэтому, пробормотав одно слово (которое ей он в следующий раз припомнит) и, топнув ногой в опасной близости от босых ступней отца, удалилась. Гарри, не теряя времени, метнулся обратно в спальню и возобновил занятия, которые уже дважды столь прискорбно прерывались. Он даже не дал Плам вымолвить хоть что-нибудь, кроме удивленного «Гарри!», и сразу приступил к исследованию ее дивного, влажного, теплого рта.

— Индия говорит, ты купишь ей серую кобылу! А обещал, что купишь лошадь мне! Сразу же, как мы устроимся! Я граф, а она только леди. Сначала ты должен купить лошадь мне!

Гарри слегка отодвинулся, так что его губы едва задевали губы Плам, и произнес:

— Это мой старший сын Диггер, лорд Марстон. Не обращай на него внимания, и он уйдет.

И снова попытался завладеть ее губами, но она выскользнула из его объятий.

— Диггер?

— Сокращенно от «Диггори». А ты Плам. Индия сказала, что ты тощая и что ты трогала ее волосы. Она не любит, когда ее трогают. Она девочка, — заявил Диггер так, будто это все объясняло.

Гарри с трудом подавил желание удушить своего сына и наследника — в конце концов, у него есть и другие сыновья — и приготовился давать жене объяснения.

Она посмотрела на Диггера, поджав губы, а потом перевела взгляд на Гарри.

— Еще один сын. И сколько же у вас детей, милорд?

От этого «милорд» он вздрогнул. За какие-то несколько секунд ее интонации вместо теплых и возбуждающих превратились в ледяные и подозрительные.

— Гм… по последним подсчетам у меня…

Дверь в коридор с грохотом распахнулась, и в спальню клубком вкатились Энн и Эндрю — сплошь дерущиеся локти, колени и ступни.

— Это моя! У нее синяя мачта, это моя! Твоя с желтой мачтой! — Эндрю вырвал из руки Энн маленькую деревянную лодочку.

Она приподнялась и врезала своему близнецу в живот.

— Дурак! Моя синяя, а желтая — это твоя!

— …пятеро детей.

— Пятеро?

— Моя! — Эндрю пнул сестру сразу обеими ногами, попав одной в челюсть. Девочка завопила и накинулась на него, неистово мотая кулаками и ногами.

— Это Энн и Эндрю. Они близнецы, — с готовностью подсказал Диггер.

Близнецы врезались в туалетный столик и сшибли с него бутылочки и склянки с женскими кремами и духами, купленными Темплом по распоряжению Гарри. Потом столик перевернулся, на нем взорвалась коробочка с пудрой, образовав в воздухе облачко с ароматом розы. Два одинаковых темно-синих флакона с очень дорогими духами разбились, их содержимое выплеснулось на алый с розовым коврик. Какие-то маленькие баночки покатились по полу, тоже теряя по дороге свое содержимое. Энн и Эндрю закашлялись, глотнув розовой пудры. Эндрю вцепился в волосы Энн. Она укусила его за руку. Диггер неспешно приблизился к Плам и сообщил, что вовсе не считает ее тощей, просто ей нужно немножко поправиться.

Гарри на секунду закрыл глаза, вознося немую молитву: пусть, когда он снова откроет глаза, окажется, что он остался наедине с женой. Ничего не вышло, и тогда он начал молиться о том, чтобы придумать достаточно толковое объяснение и не дать ей бросить его.

Раздался звон бьющегося стекла, и Гарри очнулся.

— Вон! — взревел он, схватив Эндрю одной рукой, а Энн — другой и очень неласково подтолкнув их к двери. — Вон! — взревел он еще раз, указывая на дверь и сверкая глазами на Диггера. — И забери с собой близнецов!

— Я все равно хочу лошадь, — сказал Диггер, но ему все-таки удалось вытолкать все еще дерущихся близнецов за дверь, так что Гарри смог ее захлопнуть. И запереть. Не глядя на Плам, он подпер дверь диваном, чтобы никто из детей не смог ворваться сюда снова.

— Пятеро, — повторила Плам, когда Гарри наконец повернулся к ней.

Все его объяснения, все мольбы понять растворились при виде изогнутой брови и рук, скрещенных на восхитительной груди. Его надежды на дивную чувственную ночь, проведенную в поисках путей к супружеской гармонии, рассыпались в прах, их выдуло в окно вместе со слабым ароматом розовой пудры.

Гарри вымучил жалкую улыбку и изо всех сил постарался не разрыдаться.

— Да. «Пять» всегда было моим счастливым числом.