Уж замуж невтерпеж

Глава 6 В которой задается риторический вопрос о том, кто виноват

Я стояла и смотрела на труп.

Задумчиво так. И ведь самое интересное, что никаких особых эмоций этот труп не вызывал, разве что раздражение. Приехала тут. Померла. А нам теперь думай, что делать и как девиц успокоить. Хотя… девицы тоже стояли и смотрели.

Презадумчиво.

– Сердечная жила не выдержала, – сказала Летиция Ладхемская и, подхвативши юбки, подошла к покойнице. А я еще подумала, что, может, она вовсе и не мертва.

Нет, лежит себе, рот перекривился, глаза распахнуты, в потолок пялятся, но… вдруг да просто приступ какой?

Или еще чего.

– Или мозговая, – добавила Ладхемская принцесса, старательно обминая юбки. – Мне потрогать её надо.

– Вы… уверены? – поинтересовался Ричард.

– Само собой. Как иначе я могу определить причину смерти? – в раздражении принцесса дернула юбки. – Как же это все не вовремя…

Точно.

Вот был обед.

Душевная беседа о прошлом, как-то мило и незаметно перешедшая в разговоры о настоящем и архитектуре. Когда о прошлом и родстве говорить стало неловко. Еще, кажется, музыку пытались обсуждать, но без особого успеха.

О погоде поговорили.

И кто-то предложил прогуляться во двор. Предложение это даже поддержали, особенно Ариция Ладхемская, которая не спускала с Лассара глаз. Причем смотрела этак, с прищуром и плохо скрытым желанием заглянуть под доспех.

И ведь желание это, которое заметила не только я, Командора смутило.

Потому-то и гулять он не пошел. Делами отговорился.

Необходимостью что-то там проинспектировать. С ним сразу захотели инспектировать и прочие, сперва ладхемцы, которые определенно не отличались скромностью, там и степняки с островитянами, и виросцы. И как-то у всех вдруг сразу дела нашлись.

Кроме Ричарда.

Он на меня поглядел тоскливо, подавил вздох и пошел гулять. В сад. То есть, во двор, потому как сад выглядел слишком уж первозданно. В такой не всякую девицу гулять поведешь.

Ну а я…

Я тоже пошла.

На всякий случай. Ричард, он, конечно, может, и Повелитель Тьмы, но все равно добрый и немного наивный. И как знать, что случится может. Принцессы-то на диво хваткие. За такими глаз да глаз нужен.

Гуляли мы.

Гуляли.

Ладхемки щебетали о чем-то. Мудрослава Виросская беседовала с Брунгильдой и как-то так, что та позабыла о смущении и говорила тихо, но страстно. Сопровождавший её мужчина – звали его Никасом – время от времени задавал вопросы… а потом как-то так получилось, что раздался крик.

Тонкий такой.

Женский.

Но за мгновенье до него Ричард вдруг остановился и, резко развернувшись к Замку, рявкнул:

– Тихо.

Все и замолчали. Включая единственного попугая, огромную птицу с ярко-красным оперением, принесенную дэром Гроббе, дабы несколько оживить пейзаж. Ну и придать парку хоть какой-то налет цивилизованности.

Попугай имел массивный клюв, мрачный вид и обыкновение тихонько, но с душою, материться вслед принцессам. Причем это его свойство обнаружилось только сегодня.

Принцессы сделали вид, что не слышат.

А я даже не разозлилась.

Но главное, что, когда Ричард сказал это вот свое «тихо», то замолчали все, включая нахохлившуюся птицу. А Повелитель Тьмы, развернувшись, бросился прочь.

Бегом.

За ним я.

Принцессы.

И вот… стоим в коридоре. И главное, людно так.

– Да помогите же! – Летиция опять дернула платье и ткань слегка затрещала. А она все-таки сумела присесть.

Сперва присесть. Потом встать на четвереньки, опираясь одной рукой на кружево. Вторую принцесса вытянула и осторожно коснулась пальцами старухи.

Выругалась.

Почти как попугай. Вот, говорю же, глаз да глаз. С виду-то приличная принцесса. Классическая даже. А такие выражения знает! Я тоже запомнила. Для общего развития.

Жизнь – штука сложная, никогда не знаешь, что в ней пригодится.

– Она умерла, – торжественно провозгласила Летиция Ладхемская, пытаясь обуздать мешающее ей кружево.

– Заметили, – отозвалась Брунгильда, хмурясь.

– Она уже давно умерла.

– Быть того не может! – воскликнула рябая девица и подпрыгнула от переполнявшей её энергии. – Мы ж только что вот говорили!

– Договорились, вижу, – прошипела Мудрослава Виросская, пытаясь к девице подобраться, а та попятилась, тихонечко так, будто бы разом вспомнивши о каком-то весьма важном деле, о котором позабыла.

– Дня три уже как, самое меньшее, – продолжила Летиция Ладхемская и, снова дернув юбки, которые норовили раскрыться, погребая несчастную принцессу в шелках, подползла поближе. Теперь часть покойницы скрылась под кружевами, а я восприняла это как-то… спокойно, что ли? – Или нет…

Надушенные пальчики ловко ощупали лицо, ненадолго задержавшись на лбу. Потом повернули голову влево.

Вправо.

– Мне нужно будет осмотреть её тщательнее, – сказала принцесса, пытаясь подняться.

И Ксандр любезно подал руку.

– Благодарю. Сложный случай. Интересный. До крайности.

Почему-то я вздрогнула. От неожиданности, не иначе, ибо как-то не укладывались в моем представлении прекрасные принцессы и ужасные покойницы.

– Она будто изъедена тьмой и, главное, органы пострадали в разной степени. Ощущение такое, что она умирала давно… очень давно. А теперь, наконец, взяла и упокоилась!

Это было произнесено донельзя радостным голосом.

А принцесса повернулась к Ричарду и поинтересовалась:

– У вас анатомический театр имеется?

– У меня и обыкновенного-то нет, – повинился Повелитель Тьмы, чуть склонив голову. – Извините.

– Плохо, – взгляд Летиции сделался донельзя задумчивым. – Как можно жить без прекрасного?

– А что прекрасного, извините, в анатомическом театре? – осторожно уточнил Ксандр, глядя на пальчики, что лежали на его руке. Верно, прикидывая, сколь прилично будет от этих пальчиков избавиться.

Если осторожно.

– Прогресс! – отозвалась Ариция Ладхемская. – Прогресс всегда прекрасен, как и путь к познанию.

– Так… а все-таки, – Летиция выпустила жертву. – Где у вас тут трупы вскрывают?

– Ну… – Ксандр и Ричард переглянулись.

И вид у них сделался несчастным.

– Только не говорите, что не вскрывают! – Летиция и ножкой топнула. – Это… это в конце концов, обитель зла и порока!

– Да? – рябая девица начала оглядываться. – Тут?

– Нам так говорили, – поспешила сгладить неловкость Ариция. – Наверняка, преувеличивали… в отношении порока.

– Да, да, – закивала рябая. – Верю. Совершенно беспорочная обитель зла.

Ричард издал сдавленный звук, то ли стон, то ли с трудом сдерживаемый, но совершенно неуместный в данной ситуации смех. А я сказала:

– Думаю, тут найдется какая-нибудь… лаборатория. Или просто комната со столом?

Комната нашлась.

Летиция Ладхемская переодевалась.

И делала она это с совершенно неподобающей облику и положению поспешностью. Молча суетились служанки, и в каждом прикосновении, в каждом жесте их ей чудилось то самое неодобрение, которое Летиция, как ей казалось, преодолела. Вместе с неподобающими принцессе склонностями.

Преодолела.

Забыла.

Давно уже забыла. А тут взяла и вспомнила. Вдруг.

Но… но разве могла она поступить иначе?

Спину жег неодобрительный взгляд дуэньи, которая поджала губы, что, впрочем, не мешало ей жевать. Жевала она чеснок, изредка обмакивая дольки в освященный мед.

Платье сняли.

И нижнее тоже. Убрали часть юбок. Фижмы. И ослабили корсет.

– Ты тоже думаешь, что я зря? – тихо поинтересовалась Летиция и закрыла глаза, позволяя стереть с лица своего краску. Стирали теплыми надушенными полотенцами. – Матушка была бы недовольна.

У нее, может, опять бы сердце прихватило.

– Несомненно, – проскрипела дуэнья, выдыхая теплый чесночный аромат. – Вы, ваше высочество, уж позвольте, но проявили совершенно непростительную неразумность, показав столь неуместный интерес к… случившемуся.

Она чуть запнулась, а физия сделалась еще более торжественной и одухотворенной.

– Но это можно еще объяснить.

Летиция поморщилась.

Всегда объясняли. Во всяком случае еще в детстве, когда она не знала, что титул – это прежде всего ограничения. И пусть принцессе многое проститься, но… не это.

Лучше бы она тогда и вправду любовником обзавелась.

Любовник – это хотя бы жизненно.

Понять можно.

– Нет, – Ариция покачала головой. – Напротив, я думаю, что ты все правильно сделала.

– Я? – Летиция выхватила полотенце из рук служанки и сама стерла с лица краску. Закрыла глаза, наслаждаясь таким недоступным ощущением чистой кожи. И продляя его.

Она действительно забыла, как это возможно, вот так…

Пожалуй, от белил она откажется.

И от румян.

Не станет рисовать ресницы. И краску для век оставит на вечер. Немного пудры, чтоб совсем уж приличия не нарушать, и помада, но та, которая посветлее.

Именно.

– Ты, дорогая сестра.

– Ариция, вы-то должны поступить разумно! – возмутилась почтенная дуэнья, едва не подавившись очередным ломтиком чеснока.

И вот как у нее изжога-то не начинается?

Летиция покосилась на дуэнью с интересом. Хотя… она привезла с собой целую корзину всяких склянок с зельями, иные весьма сомнительного свойства, если бы кто поинтересовался мнением Летиции. Но им никогда-то не интересовались, вот она и молчала.

Привычно.

– Убедите вашу сестру, что её поведение будет неподобающим!

– Почему? – Ариция подала простое платье, которое подошло бы служанке. Вероятно, у служанки и было взято. – Напротив. Оглянитесь! Где мы находимся?

– В сердце зла! – отозвалась дуэнья и даже привстала, должно быть, для пущей солидности. И руку вытянула к потолку.

– В месте, где к мертвым отношение совсем иное, нежели то, к которому мы привыкли. Здесь мертвые ведут себя как живые.

– И это противно богам!

– Если бы богам и вправду было противно, – отозвалась Ариция, сама помогая Летиции застегнуть махонькие пуговки. – Они бы нашли способ высказаться. На деле же думаю, что нам сказали и показали далеко не все. Если рассуждать здраво, вряд ли из обычного мертвеца можно создать нечто, подобное этим темным рыцарем, силою молитвы.

– Вы недооцениваете силу молитвы, ваше высочество! – дуэнья окончательно оскорбилась и замолчала, надувшись от обиды. Отчего сделалась похожей на жабу, правда, в высоком парике.

А все-таки до чего по-дурацки эти парики смотрятся.

И не понятно.

Нет, парики – очень даже понятно, но… как Летиция могла забыть?

– Пускай. Но думаю, у них есть способ более надежный и требующий некоего вмешательства в структуру плоти. Следовательно, что?

– Что?

– Увлечение моей сестры может оказаться очень даже полезным. Это ведь хорошо, когда муж и жена получают удовольствие от вещей сходных.

– Я не получаю от этого удовольствия! – возразила Летиция, помогая закрепить скромный узкий воротник из жатого кружева. Мешать он не должен, а вот наряд преобразил.

Служанки кружев не носят.

Вот волосы под сеткой лежали ровно. Летиция несколько мгновений раздумывала, но все же отказалась от парика. Не хватало, чтобы пудра с него попала на образцы.

– Мне просто интересно, как устроено тело…

…с этого все началось.

Или с разбитой коленки. Ей так рассказывали, про коленку и про то, как Летиция сидела, завороженно глядела на кровь и не пыталась даже её остановить.

Как приставала с вопросами к целителю.

А тот не прогонял, но отвечал. Сперва отвечал, потом, верно, утомившись, вручил принцессе книгу. И другую. Третью. Когда книг стало слишком много, а в речи её высочества начали проскальзывать слова, совершенно неподобающие, непонятные, нянюшки забеспокоились.

Но Её величество отмахнулись.

А Его величество никогда не снисходил до дел столь незначительных. И дочерей он любил. И когда Летиция попросила разрешения учиться целительству, дозволил.

Отчего бы и нет?

Кто ж знал, что учеба – это не только книги, но и госпитали. Раны. Разные раны. А еще мертвецы, с первым из которых Летиция столкнулась в четырнадцать лет. Это был плотник, который свалился пьяным в пруд и захлебнулся. А Летиция, прикоснувшись к телу, увидела.

И то, что пьян был.

И падение.

И смерть. И тогда еще в обморок упала от избытка чувств, а списали на тонкость души. Она же смолчала, ибо тонкая душа – ей об этом рассказывали – куда более подходит принцессе, чем жадное непристойное любопытство.

Летиция подавила вздох.

Целых два… два чудесных года она занималась делом, которое полагала весьма и весьма любопытным. Ведь, как выяснилось, смерть таила в себе загадок едва ли не больше, чем жизнь.

И еще мертвые не могли себя защитить.

Это она поняла, коснувшись руки бледной хрупкой девицы, горничной, которую все полагали самоубийцей, а Летиция увидела, как бедолагу топят. И из-за чего.

И кто.

И… увидев, не сумела смолчать, потому что это было бы несправедливо. Она рассказала, сперва целителю, добродушному почтенному мастеру Эвусу, который уже успел привыкнуть к странностям и капризам принцессы. А потому выслушал.

Внимательно выслушал.

И изложил услышанное на бумаге, чтобы передать другому надежному человеку.

– Вы, ваше высочество, – в тот день Эвус сделался донельзя печален. – Обладаете редким даром, но… не вижу, чем он может быть полезен принцессе.

– А не принцессе?

– Если… если вы решитесь.

У мастера Эвуса имелись друзья средь городской стражи. И следующие несколько месяцев стали одновременно и страшными, и увлекательными, ибо выяснилось, что и за пределами дворца есть жизнь.

Разная.

Когда все вылезло наружу? Слухи пошли. Правда какие-то такие, неопределенные, ибо правды никто-то не знал, но когда это мешало людям эту правду выдумывать?

Слухи множились.

Обрастали самыми чудовищными подробностями. И добрались-таки до матушки. И до отца. И… и был неприятный разговор, после которого мастер Эвус отправился в собственное поместье, а Летиция – в гости к герцогине Хаммоншир, славившейся своим изысканным вкусом и умением воспитывать юных девушек должным образом.

Голова заболела.

И Летиция привычно коснулась пуховкой лица.