Глава 8 О неприличных увлечениях приличных принцесс

«А девам благородным, дабы не ронять достоинства своего и не учинять ущерба чести родовой, надлежно соблюдать благонравие во всем, особливо в делах вольных. И потому из дел бездельных допустимо им читать книги духовные, нравственность воспитующие, играть музыку, но лишь на инструментах приличного свойства, и вышивать драгоценными нитями»

«Слова о благонравии и девичьей чести, коию надлежно блюсти»

Мудрослава Виросская все же ухватила братца за косу, когда тот слишком уж сунулся вперед.

– Стоять, – прошипела она, стараясь при этом улыбаться. Широко и радостно. Показывая всем видом своим, что несказанно счастлива находится в столь чудесном месте и в компании всех этих удивительных людей.

– Стою, – Яр потупился, правда все одно косил.

Влево.

На степнячку.

Та стояла, ни жива, ни мертва. Побелела, посерела даже. И губы дрожали, и ресницы дрожали, и казалось, что того и гляди расплачется.

Красивая.

И степняки – народ крепкий, хотя вовсе не похожа она на смуглых и желтокожих детей Степи. Да и те будто бы сторонятся красавицы.

Почему?

– Что здесь произошло? – Мудрослава косу не выпустила, а то с братца станется заговорить её и сгинуть, растворившись где-то средь ладхемских девок, которых в замке было слишком уж много.

Куда больше, чем при ней боярынь.

И гляделись те наряднее, хотя, конечно, странными были их наряды. С виду неудобными, а то и вовсе стыдными. Где это видано, чтоб платье шею открывало? И ладно бы шею.

Вона, и грудь почти голая, правда, странно плоская.

И руки.

– Так… ругалась старушка, а потом померла, – как-то не очень искренне ответил братец. – От злости, видать.

– И ты не при чем?

Неугомонный. Вот вроде ж был рядышком, гулял по саду, чинно да прилично, как оно положено, в разговоры не лез и вовсе сделался столь тих, что Мудрославе бы заподозрить неладное, а она не заподозрила. Увлеклась.

Что-то такое рассказывал этот вот Повелитель Тьмы, который оказался вовсе не страшен, то ли про историю, то ли про нежить, то ли еще про что, главное, что рассказывать умел.

И слушали его.

Мудрослава тоже.

А потом вот крик. И мертвая старуха, над которой склонился Яр. И степнячка эта. Суета… суета унялась, старуху перенесли в лабораторию, причем весьма даже просторную. Места вот в ней всем хватило.

– Совершенно! – соврал Яр, и Мудрослава за косу дернула.

Огляделась.

Степняки.

И ладхемцы рядом. Их красные мундиры выделяются яркими пятнами. Там же бояре, которые вчера пить изволили, но прилично, памятуя, что в гостях. Из Ижицкого хороший глава посольский вышел. Крепко всех в руке держит, не позволяя честь государеву уронить.

Еще бы самому государю этакого понимания.

– Потом поговорим, – прошипела Мудрослава и улыбнулась еще шире, кивнула кому-то, сама не разобравшись кому.

Островитяне держались наособицу.

А к столу, на котором уложили покойную, никто-то не смел приближаться.

Кроме ладхемки.

Сперва-то Мудрослава её и не узнала. Мудрено ли! Оказывается, средь всех этих тряпок золотых человек прятался. И главное, нормальная-то девка, если помыть.

Невысокая.

Не худая, не толстая, самое оно. И волосья у ней, оказывается, имеются. Рыжие. Только обрезаны коротко больно и зачесывает она их гладко. Да сеткою сверху прикрывает. Только непослушные прядки сквозь сетку пробиваются, ложатся завиточками.

Переоделась опять же.

– Ишь ты! – восхитился Яр как-то даже громко, пришлось опять за косу дернуть. – Ай!

И шепотом добавил:

– Оторвешь, потом сама клеить будешь.

– Веди себя прилично, – Мудрослава косу отпустила, с неудовольствием отметив, что в прежнем, размалеванном виде, ладхемка ей нравилась куда больше. Прежнюю-то её ни один нормальный мужик всерьез не примет, а теперь вот глядят.

Все.

Шепчутся.

Хмурятся ладхемцы, и глава посольства даже выступает вперед, склоняется, говорит что-то, явно неодобрительное.

– Мою сестру боги одарили щедро, – голос Ариции Ладхемской не оставляет шансов расслышать, что же такое втолковывали её сестрице. – Но дар её весьма… своеобразен.

А вот сама Ариция осталась в прежнем виде.

К счастью.

– Она способна заглянуть в человека и понять, отчего умер он.

Тихо стала.

– Некромантка, что ли? – осведомился Яр шепотом. Но услышали, кажется, все.

Боги, когда же он молчать научится-то?!

– Ладхемская принцесса не осквернила бы себя прикосновением к проклятому искусству чернокнижия! – громко отозвался глава посольства, вперившись в Яра свирепо. А тот плечами пожал.

– А я чего? Я так… спросить.

– Некромантия не имеет отношения к чернокнижию и тьме, – заметил Ричард, отводя взгляд. А ведь ладхемку рассмотрел, как и прочие.

Все-то смотрели.

Старомысл.

Он тоже. Вперился тяжелым взглядом. И… и Мудрослава ощутила прилив ярости. Как смеет он? Как… на эту вот… тощую.

Бледную.

Моль.

– Некромантия учит тому, как работать с мертвой материей. Сохранять её. Изменять. Использовать. В ней множество разделов и большая часть их далека от истинной тьмы. И потому в таком даре нет ничего стыдного, – это было сказано громко и на диво жестко, отчего шепоток, родившийся было средь людей, стих. – Напротив, дар этот весьма редок. И оттого ценен.

И замолчал.

А Старомысл все смотрит и смотрит. Отчего он смотрит? На ладхемку? Он ведь говорил о любви. Разве тот, кто любит, будет глядеть на другую женщину? И так, бесстыдно?

Сердце заныло. И зубы. И появилось недостойное желание завизжать, затопать ногами.

– Спокойно, – Яр почувствовал и подхватил под руку. – Дыши глубже. Это морок. Только морок.

Морок.

И Мудрослава понимает. Разумом. Вот только сердце сбоит. Сердцу разум не прикажет. А во рту сделалось кисло, будто она ненароком порченного молока хлебнула.

Она прикрыла глаза и стояла.

Долго?

Верно, долго, а Яр стоял рядом. Вот так и за руку держал, сжимая крепко, отчего на душе словно бы легче становилось. Главное, что когда Мудрослава открыла глаза, то все переменилось.

Нет, старуха лежала на столе, только избавленная от лохмотьев.

Она была вовсе не страшной.

Напротив, она гляделась ненастоящею. Желтая кожа. Какое-то сухое легкое тело, глядеть на которое стыдно, но Мудрослава вперилась взглядом.

Зацепилась.

– И все-таки, – чей-то голос нарушил затянувшуюся тишину. – Возможно, не стоит юным девам видеть…

– Бросьте, – отмахнулась Ариция Ладхемская. – Я не раз и не два бывала в анатомическом театре. Это весьма познавательно.

– Я мертвецов не боюсь, – островитянка нахмурилась.

Степнячка лишь покачала головой и прижала к подбородку кулачки. А вот рядом с ней людей почти и не было, только один, невысокий хмурый и в роскошном халате, наброшенном поверх другого столь же роскошного, из-под которого, кажется, и третий выглядывал. Он стоял, обнимая хрупкую девушку, и что-то настойчиво говорил ей на ухо.

А остальные?

– Потом расскажу, как оно вышло, – Яр отпустил руку. – Старуха свое получила. Девочку вот жаль. Слухи пойдут.

Мудрослава кивнула.

Расскажет.

Все странно. Не так. Не как должно.

Ладхемская принцесса склонилась над телом. Она осторожно коснулась головы старухи. Прислушалась к чему-то…

Пальцы пробежали по лицу. Замерли на закрытых глазах. Переместились на грудь.

На живот.

Они рисовали странные узоры, и Мудрослава вдруг ощутила острую зависть. Выходит, что вот эта, разряженная в пух и прах ладхемка, что-то умеет? Что-то такое, недоступное самой Мудрославе?

У Мудрославы тоже дар.

Но… её не учили им пользоваться. К чему? Разве вместно царевне ворожить? Она-то и должна, что силу свою детям передать, род укрепляя. В том её истинное призвание, а все прочее – от демонов.

А в Ладхеме, выходит…

Мудрослава прикусила губу. И поглядела на Яра. Тот смотрел. Все смотрели. На тело. На принцессу, ныне саму на себя не похожую. На то, как спокойно, умело двигались руки её. А на лице играла безмятежная улыбка.

И вот она отступила.

С благодарностью кивнула Ксандру, который подал влажное полотенце. И долго старательно вытирала им руки.

Каждый палец.

Каждый, чтоб его, палец… будто и не замечая ни людей, ни ожидания их.

– Она умерла, – сказала, наконец, Летиция Ладхемская.

– Мы заметили, – Мудрослава прикусила губу, кляня себя за вырвавшиеся эти слова.

– Давно. Это… сложно объяснить, но она… – Летиция уставилась на свои руки. – Она была мертва. И в то же время жила. Не понимаю!

В этом голосе было столько отчаяния.

– Я видела, как она умирала. Она… отравила кого-то. Убила. Смерть оставляет отпечаток на человеке. Но та, другая, забрала её с собой. Так тоже бывает. А эта женщина не захотела уходить. И осталась. Только все равно умерла. А чтобы жить… она… она убивала.

Тихо.

Очень тихо. И слышно, как колотится сердце.

– Девушек. Она их забирала и убивала.

А степняки слушают внимательно. И с каждым произнесенным словом лицо мужчины темнеет. И вот уже не он поддерживает Теттенике, но она цепляется за руки его, словно пытаясь удержать.

Остановить.

Что?

– Она забирала их жизни себе, но этого было мало. И она пришла сюда. Она… хотела забрать её жизнь, – Летиция Ладхемская повернулась к степнячке. – Но почему-то просто так сделать этого не могла. Извините. Смерть, она всегда слегка размывает восприятие. Всякий раз по иному. Но… кем бы ни была эта женщина, тело лучше сжечь.

Она протянула полотенце к Ксандру.

– И еще… – Летиция задумалась ненадолго. – Могу я поговорить с вами? Наедине?

– Это неприлично! – взвизгнула пухлая женщина, которая, верно, выполняла ту же роль, что и боярыня Никитская при Мудрославе. – Наедине! Это… это вас скомпрометирует!

– Я думаю, этот вопрос можно решить, – Ричард подал руку принцессе, и это вновь же резануло по сердцу. Конечно… темный дар некромантии там, в мире обыкновенном, привычном Мудрославе, стыден. А здесь? Не выйдет ли так, что этот дар, про который Повелитель говорил, что он редок, станет тем самым аргументом в пользу Ладхема?

И не то, чтобы Мудрославе вдруг захотелось замуж, нет.

Просто… обидно.

– Что бы вы ни хотели сказать, – Ричард протянул другую руку демонице. – Мы выслушаем.

А еще подумалось, что демоница тоже не выглядит счастливой.

Почему?


Летиция Ладхемская давно не чувствовала себя настолько неудобно. Наверное, с того самого раза, как матушка, узнав о её даре, о недостойном её поведении, слегла. И впервые не ругалась, не читала мораль, но просто лежала, такая непривычно бледная и несчастная.

А в покоях остро пахло лекарствами.

Батюшка гляделся мрачным и хмурым.

И сама Летиция чувствовала себя виноватой. Правда, не понимала, в чем именно провинилась. Она ведь никому не причинила вреда.

Она… только пользу.

Она помогала.

Это ведь важно, помогать людям. Но отец был бледен.

– Дорогая, – матушка говорила слабым голосом и руку протянула, и Летиция коснулась этой руки, цепенея от страха. Вдруг да увидит на ней, на белой коже, привычную тень смерти? Но нет. Руки были чисты. И даже задышалось легче. – Дорогая, мы не сердимся… мы понимаем, что ты не виновата.

Только почему-то Летиция ощутила себя еще более виноватой.

– Однако ты должна понимать, что…

…разговор тот был долгим.

Муторным.

И запомнился лишь отчасти. Матушка вот. Отец. И еще маг, который выглядел очень расстроенным и тоже глубоко несчастным.

Почему?

Голова заболела. И Летиция поморщилась. Не хватало. Мало того, что она взяла и вот так… и теперь все знают, что Летиция Ладхемская владеет проклятым даром. Так еще и здоровье у неё слабое.

А перед глазами плывет все.

Будто туман.

И сестра в кои-то веки молчит, поддерживает под руку. Не от избытка родственной любви, никогда-то этой любви меж ними не было, но тоже хочет услышать.

Надо ли?

– Прости, – Летиция высвободила руку. – Но это и вправду… я потом. Ладно?

Когда станет понятно, можно ли вообще говорить о подобном.

Хмурится.

Ариция.

И почтенная вдова, которая теперь точно заставит есть чеснок и молиться. Остальные… и главное, у нее и в голове-то не было про остальных. Все-таки стоит признать, что ума Летиции никогда не доставало. Можно ведь было промолчать.

Удержаться.

Притвориться… а она вот полезла. Как-то разом и вдруг. И как быть теперь?

Пальцы Повелителя Тьмы кажутся необычайно теплыми. И прикосновение к ним успокаивает. А вот демоница смотрит хмуро. Недовольно. Летиция успела и её прогневить?

Хотя… отцовские фаворитки точно также на матушку смотрели. Те, которые были слишком глупы, чтобы этом можно было компенсировать красотой. Как правило, они весьма скоро покидали двор.

Была ли демоница глупой?

Или, возможно, стоит побеседовать и с ней? Договориться. Сказать, что Летиция – женщина цивилизованная, широких взглядом. И не станет возражать, если у мужа появится сердечное увлечение. Она ведь понимает, что брак – это вовсе не про сердечные увлечения.

И спорить им не о чем.

Нечего делить.

Леди Севальго, пусть даже давно уж покинула, что отцовскую опочивальню, что вовсе двор, удалившись на побережье, до сих пор с матушкою переписывается. И дружат они. Настолько, насколько сие возможно.

С демоницами и вправду лучше дружить.

– Прошу, – Ричард открыл какую-то дверь. – Вам принести чего-нибудь выпить?

– Выпить?

– Вы явно потратили много сил. Вас кто учил управляться даром?

– Целитель.

Ричард приподнял бровь. Он все-таки не слишком красив. В нем нет ни изящества, ни утонченности. И хорошо.

Почему?

Она сама не знала. Но вдруг поняла, что та прошлая её жизнь, она отчасти ненастоящая.

Как такое возможно.

– Извините, – Летиция потерла виски. – Голова… болит.

– Не удивительно, – пробурчал Ксандр, закрывая дверь. И он здесь будет?

– Я всецело доверяю моему другу. И… – Повелитель Тьмы запнулся, посмотрел на демоницу и покраснел. – Доверяю всем, собравшимся здесь.

Смешной.

Хотя… матушка говорила, что в годы юные отец тоже краснел легко. Потому и пудриться начал. А потом не только он. Мода случилась. И все никак выслучиться не могла.

Головы коснулись холодные пальцы.

Просто ледяные.

И смертью обожгло. И последнее, что успела подумать Летиция, так это, что и вправду было глупо разговаривать наедине. А потом стало больно.

И главное, сказать-то она не успела!

Не успела сказать!

Загрузка...