Уловки любви

Глава 4

Я оказалась права насчет света в боковой палате…

Я почувствовала, что какие-то туманные слухи уже просочились, войдя в столовую на следующее утро. При моем появлении Ди опустила глаза и помрачнела, а Джим Хикен — утром он был в штатском — поднял голову и посмотрел на тесную компанию во главе стола так, словно объявил: «А вот и она».

Остин стояла, ожидая нас в коридоре отделения. Ее молчание (вместо привычной для всех болтовни) доказывало, насколько глубоки ее переживания.

— Он умер, — хрипло сказала девушка, еще не до конца осознавая случившееся. — В половине одиннадцатого.

— Я догадывалась об этом, — отозвалась я. — Свет был включен. Что со старшей сестрой?

— Она была здесь и пошла спать после часу ночи. Она бы осталась и… Я не могла…

— Я знаю. С ней все в порядке?

— Я не уверена. Она не разговаривала. Но сестра Каттер не позволила бы мне помочь ей. Вы знаете, какой она становится, когда с ней начинают пререкаться… Я перевела мальчика с аппендицитом обратно в первую палату.

Я пересказала наш разговор Алану Бриттону на кухне. Для него это известие стало новостью.

— Сколько ему было? — спросил Алан.

— Пятьдесят с хвостиком, — предположила я. — В его деле возраст не указан. Может быть, шестьдесят. Он старше, чем Каттер, а ей должно быть пятьдесят шесть, если судить по ее редким обмолвкам об участии в войне. Она служила вместе с моим отцом в Северной Африке, в Первой армии, а ведь Кершоу тогда уже не был зеленым юнцом.

Роусторн, едва появившись, уже была осведомлена о случившемся. Более того, она знала, что Виктория Лей попытается занять освободившуюся должность, как только на нее объявят конкурс.

— Скоро ему начнут подыскивать замену, я думаю. Это нужно сделать побыстрее, — говорила она. — Ведь нужно подумать обо всех его частных пациентах.

— Откуда ты узнала все это к восьми утра? — поинтересовалась я.

— Элементарно. Я не пошла завтракать, а протиснулась в общий зал. Хороший кофе — все, что мне было нужно. Там сидел мой приятель и шептался о ночном происшествии с кем-то из седьмой палаты. Он мне и выболтал все. Думаю, он воспользовался случаем, чтобы избавиться от своих собеседников, — объяснил, что ему нужно срочно поговорить со мной.

Теперь я поняла. Но я все еще не могла понять, как могло случиться, что Ди Воттс знала, что я сказала Мартину на кухне Тома Робертсона.

В половине девятого двое молодых людей из «Пост энд мейл» заглянули в палату, разыскивая сестру Капер. Роусторн высунула голову из кабинета и заявила:

— Сестра не заступит на дежурство раньше половины одиннадцатого. Я могу вам чем-нибудь помочь?

Газетчики ответили, что нет. Они хотели побеседовать с ней о мистере Кершоу и надеялись услышать «характеристику, которую можно процитировать в газете, по возможности от сестры его отделения. Они могут вернуться попозже. И не подскажут ли им, где можно выпить чашечку кофе?

Я сама как раз собиралась вниз, поэтому спросила у Виктории:

— Я покажу им дорогу в столовую, ладно?

— Сделай одолжение, — кивнула она, а взгляд говорил: «И попытайся избавиться от них, если сможешь».

Молодые люди представились как Том и Билл уже на пути вниз. Младший из них, Том, оказался фотографом. Я всегда считала, что фотографы ходят, нагруженные тяжелыми камерами и обвешанные всякими электрическими устройствами, но при нем была только «лейка» в одном кармане и миниатюрная японская камера в другом.

— У меня работа Джеймса Бонда, — усмехнулся он. — Маленький фотоаппарат сподручнее для быстрой съемки.

Выпив чаю, газетчики пришли поболтать со мной. Они говорили о некрологе. Я и не догадывалась, какой вес наш мистер Кершоу имел в окружающем мире. Когда я призналась в своем невежестве старшему из парней, Биллу, он рассмеялся мне в лицо.

— Разве это не поразительно? — заявил он. — Вы долго работали с ним и даже не знали, какое имя у него в медицине! Полагаю, вы никогда не слышали о полковнике Хартли Кершоу? Первом человеке, который начал покрывать раны пластиком?

— Да вы что? — Я нахмурилась. — Пластиком? Но зачем?

— Зачем, она спрашивает! — воскликнул Билл. — Солнышко, он просто загерметизировал их, чтобы вирусы не могли размножаться до тех пор, пока раненого не доставят в стационарный госпиталь. А потом выяснилось, что обработанные таким способом повреждения сами заживали, становились розовыми и чистыми. Разве это не очевидно?

Я вздохнула:

— Я всегда думала, что этот способ возник еще в Первую мировую войну. И что был использован французский пластырь, а не пластик. Это не ново. Вообразите, я слышала о шине Кершоу, но не…

— И не знали, что у него были военные ордена, я полагаю?

Должно быть, они считают меня идиоткой.

— Понимаете, нет. Он… он был для нас просто мистером Кершоу. Но как мог врач получить военный орден? Медики ведь не принимают непосредственного участия в боях.

Билл склонил голову набок:

— Это долгая история. Давайте скажем так: ему однажды пришлось серьезно повоевать. Уверен, вы прочитаете об этом сегодня в некрологе. Этот факт из его биографии наверняка не обойдут вниманием.

— В «Мейл»?

Газетчик молча кивнул. Том добавил:

— Кто же собирается продавать эту информацию в «Экспресс» или «Стар»? Он родился в Волверхамптоне. Местный мальчишка добивается успеха, все в таком духе… Кстати, как продвигается ваша кампания за повышение зарплаты? Кажется, на прошлой неделе была многолюдная демонстрация в Волсолле?

— Правда? — Демонстрацией я не очень интересовалась. — Меня об этом спрашивать бессмысленно. Боюсь, я представляю реакционный лагерь.

Билл не мог поверить своим ушам.

— Вы довольны существующими порядками?

— Да, более или менее. Если говорить уж совсем честно, было бы отличной идеей снизить зарплату, а не повысить, и тогда… О, вам все это неинтересно. Но люди, действительно желающие заботиться о других, чувствующие призвание… — Я осеклась, увидев на другом конце длинного помещения Мартина. Он остановился поговорить с кем-то у двери. Грета Севард. «Он может выяснить что-то насчет собрания», — сказала я себе. Мне удалось заметить, как он улыбнулся, дотронулся до ее плеча, а потом летящим шагом вышел из комнаты.

— Что вы говорили? — пробормотал Билл.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы вернуться в реальность.

Мы попытались скрыть печальную новость от пациентов, но слухи неизбежно просочились. Все вели себя очень тихо в то утро, но я догадывалась, что происходит, заметив, как они шепчутся друг с другом и замолкают, когда кто-то может их услышать. Жена мистера Вилсона, пришедшая забрать мужа на ленч, сунула ему деньги, которые он отнес Планту, когда я забирала его поднос.

— Мой вклад, Тед, — пробормотал он. — Я чуть было не забыл.

Собеседник наклонился и бросил монеты в жестяную коробочку из-под табака, стоявшую у него на тумбочке.

— Спасибо. Я проверю, включено ли в список твое имя.

Затем мистер Плант посмотрел на меня:

— Понимаете, цветы для нашего шефа. Подойдет, да? Большинство ребят хотели бы сделать для него хоть что-то. Я хочу сказать, он ведь был добр к нам.

Я обязана была ответить, что им не следовало собирать деньги и никто не требует этого от них, но не стала этого говорить.

— Благослови нас Бог, — произнесла я. — Но кто вам рассказал, мистер Плант?

Он указал большим пальцем на Арчи, молодого мотоциклиста, который попадал к нам в третий раз. Сейчас у него была повреждена голова, и это несмотря на все наши проповеди о необходимости защитного шлема.

— Парень на соседней кровати сказал мне.

Арчи спал.

— А как он узнал?

— Он догадывался, что-то слышал прошлой ночью. А потом он спросил сестру Коссар, и она ответила так уклончиво, что мы сразу поняли — это правда. Это ведь правда, да?

— Боюсь, что так. Мистер Кершоу был в очень плохом состоянии. Мы немногое могли для него сделать.

— Проклятие! У него ведь было все самое лучшее. Верно сказано — здоровье и силу ни за какие деньги не купишь. Кто теперь будет заниматься нами, сестра?

Я ответила, что, возможно, мисс Лей на какое-то время возьмет эти функции на себя.

— Позже обязательно кого-нибудь назначат, но на это нужно время. Не беспокойтесь, вас будут лечить не хуже, чем прежде.

— Я уверен, так оно и будет. До тех пор, пока вы, девочки, нас не бросите. Моя жена говорит, будто прошел слух, что вы угрожаете забастовкой. Знаете, я вас в этом не виню. Мне кажется, вам не платят и половины того, что вы заслуживаете.

— Глупости все это, — возразила я. — Мне здесь все нравится. Так что у вас есть одна практикантка, не собирающаяся бастовать. И старшая сестра Каттер тоже не станет этого делать, и сестра по персоналу, насколько я ее знаю. И вообще, как мы можем бастовать, даже если бы захотели? Это всего лишь глупые разговоры.

— Правда? Мне так не кажется, — покачал головой шофер. — Сестра Кей говорила, что не будет приносить нам еду, когда придет время проводить акцию. Что уж говорить о прачечной или о протирке пыли на тумбочках?

Я была взбешена.

— Посмотрим, — фыркнула я. — А вы не позволяйте ребятам собирать большие суммы на цветы. Некоторые из них не могут себе позволить больших трат, у них только больничная страховка, а ведь им еще семьи содержать. Не все пациенты, подобно вам, могут получить компенсацию.

— Да не волнуйтесь. — Мужчина улыбнулся. — Я сказал им, что шиллинга будет достаточно, но они все принесли по полдоллара или больше. А старик Вильсон и вовсе отдал целый доллар. Они сами хотят собрать побольше. И я не думаю, что старшая сестра сможет их остановить.

— Она не станет этого делать, — заверила я его. — Конечно, она станет ворчать из-за нарушения правил, но на самом деле ей будет очень приятно, я уверена.

Мы не видели сестру Каттер целый день, потому что она заперлась в кабинете и не разговаривала ни с кем, кроме Роусторн. Она отказалась встречаться с репортерами и совершать вечерний обход с членами Королевского общества, и я не думаю, что она обедала.

Я должна была освободиться в шесть, но было едва половина шестого, когда я закончила. Я спросила Роусторн:

— Мне просто уйти или пойти и сдать сестре отчеты?

Она кивнула:

— Да. Пойдите и посмотрите на нее. Сестра Каттер не должна все время оставаться наедине со своими мыслями. Я беспокоюсь о ней. Идите, она вас не съест, и, возможно, ей не понравится, если я вас просто отпущу.

Я постучала в дверь офиса, не услышала ответа и вошла. Старшая сестра просто сидела там неподвижно, как она сидела у постели мистера Кершоу, — прямая, глаза устремлены в одну точку. Я произнесла:

— Я могу окончить дежурство, сестра?

Она даже не взглянула на меня. Я попыталась снова:

— Сестра, вы разрешаете мне уйти сейчас?

Спрашивать дальше было бессмысленно. Стоявшая в дверях Роусторн подняла брови:

— Она все еще просто смотрит в пустоту?

— Да. Очевидно, она в шоке. Что нам делать?

Она задумалась на минуту.

— Я знаю, что мне следовало бы сделать. Сообщить старшей сестре. Но я не стану так поступать, не сейчас. Заместительница сейчас на месте, к сожалению, а вы ведь знаете, как наша сестра любит миссис Эвансон?

Я знала. И отвращение было обоюдным. Когда бы заместительница ни вошла в палату, мы почти наяву видели, как топорщатся синие форменные платья двух женщин, словно перья у птиц перед дракой. Никто доподлинно не знал почему: казалось, это редкий случай абсолютной несовместимости двух людей, когда появление одного из них проявляет худшие качества в характере другого. Возможно, между ними и случился когда-то конфликт, но если и так, я об этом ничего не знала.

— Я позвоню в отделение психиатрии, — предложила Роусторн. — Посмотрю, сможет ли кто-нибудь ее быстро осмотреть. Хорошо?

Не в моей компетенции было советовать ей, и я не понимала, почему она интересуется моим мнением. Наверное, иногда даже опытные сестры не знают, что делать.

— Почему бы и нет? — согласилась я. — Хотите, я сама позвоню?

— Если у вас есть время. А пока вы будете дозваниваться, я закончу с инъекциями.

В отделении ответила сестра Хуппер. Я не хотела распространяться о происшествии с Каттер, поэтому я просто проговорила:

— Говорят из восьмой палаты. Могу я поговорить с мистером… с вашим дежурным?

Жаль, что я не знала фамилии Деза.

Сестра ответила, что мистер Гобблдгууг уже освободился и покинул клинику.

— Может быть, вы поговорите с мисс Брукс?

— Конечно, сестра, если никого другого нет. — Я не рассчитывала, что моя фраза прозвучит настолько отчаянно.

— Подождите, — приказала она мне и удалилась.

Затем она вновь вернулась к телефону и спросила:

— А кто говорит?

— Это сестра Дрейк. Я звоню по просьбе старшей дежурной Роусторн.

— В таком случае будьте так добры позвать к телефону саму старшую дежурную, а я пока схожу за доктором. — Я снова услышала удаляющиеся шаги Хуппер.

Шаги, услышанные несколькими мгновениями позже, были медленнее и мягче, поэтому я не стала класть трубку. Потом голос Мартина произнес:

— Вудхерст слушает.

— Мартин, это Лин. Ты не мог бы…

— Послушай, я не могу говорить сейчас. Твой разговор не может подождать? — Он, конечно, подумал, что это личный звонок, а сестра Хуппер все слышит.

— Послушай, — прервала его я. — Нам необходимо, чтобы кто-то пришел и осторожно осмотрел сестру Каттер. Она, кажется, в шоке, и старшая дежурная не знает, что делать.

— О, извини. В шоке, ты говоришь? Как это выглядит и почему произошло?

Я все объяснила. Потом, все еще чувствуя себя неловко, я добавила:

— Я попросила найти Деза, а не тебя, но, кажется, он уже ушел.

— Жаль. Тебе бы стоило вначале поговорить именно с ним или с другим врачом в этой должности, но… Ладно, я поднимусь через пару минут.

— Хорошо, — согласилась я. — Спасибо, Мартин.

Я подождала, пока он положил трубку, затем нашла Роусторн и объяснила ей:

— Вудхерст сказал, что мы должны были сначала обратиться к его заместителю, но, поскольку дело срочное, он уже поднимается.

— Я знаю, что должны были, — ответила дежурная. — Но, зная доктора Гайдона… Уверена, так будет быстрее.

Она имела в виду, что доктор Гайдон находился сейчас, скорее всего, в своем доме на другом конце обширной территории клиники, и только стихийное бедствие смогло бы выгнать его из дому до ужина. Роусторн опустила последний из использованных шприцов в мусорное ведро и заперла шкафчик с лекарствами.

— Спасибо, — поблагодарила она. — А теперь бегите. Вы и так уже сильно задержались… Вы собираетесь на это собрание сегодня вечером?

— Я размышляла об этом, — призналась я. — Но не думаю, что собравшиеся станут меня слушать. Они сейчас слишком увлечены своей идеей.

— Понимаю. Вы чувствуете себя не в своей тарелке из-за этой кампании, как и я, не правда ли? Что же, вы — свежий ветер на фоне остального персонала этой палаты!

— Честно говоря, я действительно считаю их неправыми. Если бы они отложили демонстрацию до первого апреля!

— День рождения Флорри? — Дежурная быстро улыбнулась. — Да, я тоже о нем вспомнила. Я и не знала, что наши мысли настолько совпадают. Ладно, мы вместе пойдем на собрание и обнародуем наше мнение. Вы согласны?

В этот момент Мартин бесшумно появился в дверях. Я кивнула:

— Увидимся позже, сестра. Доктор Вудхерст уже здесь.

Его голос по телефону звучал раздраженно, но я списала это на боязнь быть подслушанным. Я не могла придумать ни одной причины, из-за которой он может убить меня в моей же собственной палате. Но что-то похожее он проделал. Меня как будто вообще не существовало до той минуты, когда я прошла мимо него в дверях. Мужчина подвинулся, причем в этом жесте сквозила скорее не вежливость, а неприязнь: его губы были плотно сжаты, а взгляд скользил мимо меня. Непроизвольно я остановилась и произнесла:

— Мартин!

Вудхерст быстро прошел мимо меня.

— Здравствуйте, дежурная. Чем я могу вам помочь?

Мне не нужно было даже оглядываться, чтобы почувствовать обращенную к ней улыбку. Я услышала ее в голосе Мартина. Поэтому я просто пересекла коридор, села в лифт, что было нам запрещено, и спустилась вниз. Существуют правила или нет, чем быстрее я доберусь до своей комнаты, тем лучше. Было бы вопиюще непрофессионально разрыдаться в общественном учреждении.

Но моим планам было не суждено сбыться, потому что в моей комнате сидела в ожидании Ди Воттс.

— Как ты сюда попала? — спросила я ошарашенно. — Я не возражаю, просто мне любопытно.

Подруга не улыбнулась:

— Ты забыла запереть дверь. Это просто не твой день, да?

— Правда? Не похоже на меня. — Я сняла шляпку и начала расстегивать пуговицы форменного платья. — Я хочу принять ванну, прежде чем появятся соперницы и начнется толкотня… Что-то произошло?

— Что-то произошло? Я тебе скажу! — возмущенно заявила она. — А для твоей сегодняшней непохожести на себя я просто слов не нахожу. Вот так.

Я резко обернулась и взглянула на нее. И все это из-за незапертой двери?

— Что с тобой происходит, Ди?

— Полагаю, ты «забыла» об этом? — Теперь я заметила на кровати рядом с ней выпуск «Мейл». Подруга не глядя ткнула пальцем в первую страницу:

— Когда до меня впервые дошли слухи, я решила, что ты просто неправильно все поняла. Я даже приняла твою сторону. Но это…

Я выхватила у нее газету и уставилась на нее. Затем я прокляла Билла. Заголовок статьи шириной в две колонки на первой полосе гласил: «Городская медсестра: платите нам меньше, а не больше!» Что еще хуже, рядом помещалась моя смазанная фотография — по-видимому, сработала миниатюрная камера Тома. Мое имя было написано правильно, значит, им помогал кто-то еще.

— Ну, давай. Вперед, читай это! — кипятилась Ди. — Боже мой, ты что, была пьяна или что похуже? Если бы я не пробовала кофе в столовой, я бы так и подумала. О, как же все теперь будут тебя любить! После твоего бреда о том, что хорошая зарплата привлекает случайных людей, что стандарты понижаются, когда улучшаются условия труда… Ты и вправду завязла теперь в этой грязи по уши, моя дорогая.

Я бегло просмотрела статью. Каждая фраза из нашей беседы с Биллом была напечатана. Мое недовольство акцией было искусно преувеличено, но все цитаты оказались точными. Я почувствовала себя такой ничтожной, что могла бы протиснуться в щель у себя под дверью.

— Я всего лишь болтала с ними, — произнесла я беспомощно. — Я понятия не имела, что они собираются использовать мои слова! Разве они имеют право так поступать?

Ди пожала плечами:

— Они ведь сделали это, правда? Признай, с их точки зрения, это сенсационная история.

— О, черт! — Я села рядом с ней. — Что же мне делать? Зачем мне вообще понадобилось открывать рот? Эти парни казались… Ну, они вели себя дружелюбно. И приехали только ради разговора о мистере Кершоу. Я и не думала, что их интересует мое мнение.

— Правда? Эта кампания — главная новость недели, если тебе это раньше в голову не приходило. Как ты могла оказаться такой бестолковой?

— Но почему они прицепились ко мне? Я ведь не разделяю вашей идеи…

— Вот именно! В этом-то и заключается сенсация, знаешь ли. Странная девушка, одна против всех. Предательница.

— Предательница?

— Они заставили тебя выглядеть именно так. Упрямица, которая может все испортить. О, Лин, почему ты не задумалась о своих словах?

Я страдальчески пожала плечами. Что бы я сейчас ни сказала, сделанного не исправишь.

— Ты же знаешь, что за люди репортеры, — продолжала она. — Не понимаю, почему ты не сообразила, что они тебя раскручивают?

— Да, не сообразила. Это выглядело обычной болтовней за чашкой кофе.

— Просто болтовня! — Подруга поднялась с кровати. — Ладно. Что сделано, то сделано. Тебе придется переждать эту бурю. Твое интервью в «Мейл» будет свежей новостью дней десять, и о тебе забудут, я думаю, а потом неожиданно произойдет что-то еще, что привлечет внимание общества. Но некоторые из коллег все это так просто не оставят.

— Я знаю, — согласилась я. — И догадываюсь кто. Мей Вильямс, например.

Но на самом деле я думала не о Вильямс. Я вспоминала ледяное выражение лица Мартина, видела, как он отстранился и дал мне дорогу. Статья все объясняет. Должно быть, он уже видел газету в комнате отдыха для врачей. Этот номер как раз вышел во время вечернего чаепития.

— Где ты достала газету?

У нас, в комнате для сестер, не оказалось экземпляра, возможно, кто-то посчитал нас безграмотными.

— Эту я выпросила у Эрика в обмен на результаты скачек.

Эрик был нашим швейцаром.

— Я принесла ее сюда прежде, чем сестра Крейг или кто-то другой успел ее прочитать, но, полагаю, еще один экземпляр лежит в комнате отдыха старших сестер.

Я подумала еще об одном человеке, который обязательно разозлится на меня.

— Сестра Хуппер это тоже прочтет, а она ведь решительная женщина.

— Тебе не стоит о ней волноваться, она тебя даже не знает. По крайней мере, ты с ней вместе никогда не работала. Но зато ты время от времени видишь Фанни Крейг. После этой статьи ты ведь раздумала идти на собрание? Конечно, если ты вообще туда собиралась. А ты собиралась?

— Я почти пообещала пойти туда с Роусторн.

Дежурная, по крайней мере, не собиралась демонстративно игнорировать меня или объявлять бойкот. И сестра Каттер тоже. Я вспомнила, что еще не рассказала Ди о случившемся с сестрой, но момент был неподходящий.

— И если я не пойду, собравшиеся посчитают меня трусихой, неспособной встретить трудности лицом к лицу.

— Ты говоришь прямо как моя мама. Она не пропускает ни одного утреннего чаепития, хотя и ненавидит их, потому что там собираются сплетницы, обсуждающие людей, которых за столом нет. — Ди распахнула дверь и высунулась наружу. Теперь, оставив за собой последнее слово, она стала гораздо дружелюбнее. — Это твое личное дело, подружка. Я не стану тебя критиковать публично, но не думаю, что все присутствующие окажутся так же щепетильны.

Достав свое домашнее платье, я натянула его поверх нижней юбки.

— Знаю, я допустила оплошность. Мне не следовало и рта раскрывать. Моя мама предостерегала меня от разговоров с незнакомыми мужчинами. Как же она была права! В следующий раз буду умнее… Я не отрекаюсь от своих слов, но я не хотела подобной огласки. Это негативно влияет на…

— На имидж? Ты ведь обвиняла нас в создании отрицательного образа медсестры. Так от чьих действий больше вреда?

— Ладно, — сдалась я. — Не надо начинать наш спор снова. Я вряд ли могу соображать хуже, чем сейчас. Может быть, ванна мне поможет.

Я отмокала больше получаса, будто горячая ароматизированная вода могла успокоить мою душу подобно ноющему телу. Иногда так и случалось, но не сейчас. Я не смогла даже согреться. Мне было так зябко, когда я одевалась, что поверх платья я накинула толстое твидовое пальто, спустившись поужинать пораньше в компании Ди.

В столовой было немноголюдно. Толкотня должна начаться позже, когда сменятся большинство дневных дежурных. Ди, чувствовавшая, что была слишком резка со мной, почти силой заставила меня съесть запеканку из цветной капусты, которая, чередуясь с рыбным пирогом и запеканкой из макарон, стала нашей постоянной вечерней трапезой с тех пор, как появился новый ученик повара. Администрация всегда позволяла ученикам экономить на ужине, поскольку недалекие члены Комитета по управлению больницами никогда не приходили к нам с проверками в столь поздний час, так что жаловаться было бессмысленно.

— Кто-то должен объяснить сестре Хейдок, что существуют и другие блюда, — проворчала я. — Если она заставляет поваренка использовать остатки сыра в пищу до крошки, почему бы ей не научить его готовить пиццу? Или гренки в сыре? Я здесь ни разу не видела даже яйцо-пашот, кроме единственного, которое сама приготовила для сестры Каттер.

— Гренки с сыром нельзя приготовить на нашей кухне, — заметила Ди. — Но когда эта сестра, как ее имя… Парсонс, что ли? Когда она работала здесь, она изобретала разные любопытные блюда. Пока она готовила, у нас на столе бывали даже лимонный пирог и взбитые сливки.

— Вероятно, она использовала больше рецептов, чем положено по инструкции, за это ей и указали на дверь, — вздохнула я. — Неужели настоящие сливки для обычных сестер? Ужасная экстравагантность! А что касается замены масла маргарином в сегодняшней запеканке, то я никогда не слышала о более бессмысленном поступке.

Ди сурово посмотрела на меня:

— Не противоречь сама себе. Ты ведь та самая девушка, которая хочет получать меньше, а не больше, помнишь? Ты не должна ворчать по поводу еды.

— Я никогда не упоминала о питании, только о деньгах и часах работы. И потом, еда здесь совсем не так плоха, как могла бы быть. Намного лучше, чем в некоторых колледжах. Посмотри как-нибудь на ужасную бурду, которую едят в Королевском медицинском колледже. Помнишь, мы были там во время теннисного кубка между медицинскими учебными заведениями? Черствый хлеб, несвежий маргарин. Их макаронная запеканка водянистая и жидкая, а наша хотя бы сытная.

— Слишком сытная. — Ди похлопала себя по животу. — После получения диплома мне понадобится интенсивный курс похудания, чтобы избавиться от накопленного за три года жирка.

— Миддер, — сообщила я ей. — Это самый интенсивный курс похудания. Все здорово теряют в весе, когда проходят его.

— Полагаю, что так. Только я не собираюсь тратить время на миддер. Я хочу быть сестрой в операционной.

Мне показалось, что раньше я не замечала за ней таких амбиций. Она всегда молча слушала наши разговоры на тему «Когда я окончу Мей».

— Скорее ты выйдешь замуж за Эдриана Вульфа, и вы будете жить в роскоши. Все считают, что он обязательно откроет свою консультацию. Я просто вижу тебя женой врача-консультанта, ухоженной дамой, приглашающей секретаршу на игру в бридж.

Подруга поднялась и направилась к горячему кофейнику на боковом столике, чтобы налить себе еще кофе. Вернувшись, она заявила:

— Возможно, но не женой Эдриана.

Ее лицо было совершенно бесстрастным.

— Но мне казалось, все было… — пробормотала я беспомощно.

— Все кончено. Finito. Все на помойку. — Приятельница потянулась к сахару, избегая смотреть мне в глаза. — Эдриан Вульф — это всего лишь два грязных слова.

Я вспомнила вечеринку у Тома. Ди общалась со всеми и ни с кем. Ведь так? Я с трудом вспомнила ее болтовню с Мартином у магнитофона, но затем он флиртовал с Мей Вильямс, а потом со мной. И в общежитие Вудхерст вез меня одну. Может быть, ей всерьез нравится Том? В конце концов, они долго работали вместе. Или Эдриан влюбился в другую девушку?

— Но почему, Ди? И насколько давно?

Подруга нерешительно пожала плечами. Я заметила, какой хрупкой она выглядит в тонком зеленом свитере.

— Мы все время балансировали на грани разрыва. Ты же знаешь, как это случается.

— Это было твое решение? — допытывалась я. — Или его?

— Обоюдное. Если бы случилось что-то особенное, я бы обязательно с тобой поделилась, но здесь и рассказывать нечего. И разве в твоей жизни недостаточно драматичных событий и без моих проблем?

Очевидно, Ди больше не хотела говорить об Эдриане, так что, допив кофе, она поднялась наверх подправить макияж перед собранием. А я сидела внизу, в одиночестве дожевывая резиновый яблочный пирог.

Потом я побродила туда-сюда по коридору школы медсестер в ожидании Роусторн, но после нашей встречи в четверть десятого мы не пошли прямо в малый лекционный зал, потому что она сказала:

— Ты ведь наверняка хочешь узнать о сестре Каттер. Мартину ее состояние не понравилось. Он сказал, что, хотя она и может самостоятельно выйти из шока через пару дней, существует опасность развития тяжелой депрессии, если не назначить специального лечения. Так что он позвонил по телефону в отделение, и они решили забрать ее.

— Забрать ее? — Это звучало непостижимо. — Прямо сейчас?

— Да, ее увезли. Вот почему я задержалась: мне пришлось ее сопровождать.

— Как она это восприняла?

Старшая дежурная криво улыбнулась:

— Ты же ее видела. Сестра никак не прореагировала. Я посадила ее в инвалидную коляску, объяснила, что ей нужно будет отдохнуть несколько дней, и отвезла в психиатрическое отделение. Бедняжка не произнесла ни слова. Надеюсь, она все-таки придет в себя. Но, по словам доктора Вудхерста, в ее возрасте тяжелые переживания рискованны… Ты знаешь, она, наверное, постоянно думала о нем.

— О мистере Кершоу? Да, мне тоже так кажется, — призналась я. — А Хикен подумал, что я с ума сошла.

— Мужчины! — фыркнула собеседница. — Ну как, я удовлетворила твое любопытство? В таком случае идем.

Я медлила.

— Ты не видела вечерней «Мейл», правда?

— Нет. А должна была? Когда я могла успеть?

Я быстро объяснила ей про статью и добавила:

— Ты все еще хочешь сидеть рядом со мной?

— О, дорогая, — вздохнула она. — Ты серьезно усложнила ситуацию, но тем лучше. Ты не можешь оказаться единственной противницей демонстрации. И, конечно, я сяду рядом с тобой. Пойдем, — заторопилась она.

В зале было всего около тридцати активистов. Я-то боялась, что все помещение будет заполнено народом. Сестра Хуппер занимала место в президиуме вместе с доктором Крофтом, Гретой Севард и Аланом Бриттоном. Когда мы вошли, все обернулись, как будто кто-то указал на нас пальцем. Мы сели сзади.

После переклички сестра Хуппер встала и объявила:

— Мы с радостью единогласно избираем Мей Вильямс представителем от студентов третьего года обучения.

Мей, одетая в излишне обтягивающее платье цвета морской волны, направилась к столу президиума. Прежде чем сесть, она произнесла:

— Спасибо за оказанное доверие, сестры, — затем, поймав мой взгляд, добавила: — Вношу поправку: спасибо большинству из вас. Поскольку теперь я представляю третьекурсников, я должна подчеркнуть, что мы совершенно не разделяем взгляды, высказанные в прессе одной из наших сокурсниц. Но, вероятно, сестра Дрейк изменила свое мнение, раз она посетила это собрание?

Кто-то громко прокричал:

— Давно пора!

Сестра Хуппер слегка стукнула по столу, восстанавливая тишину, потому что все вдруг загомонили одновременно.

— Тишина, пожалуйста! Сестра Дрейк, где вы?

Я подняла руку.

— Вы хотите сказать собравшимся что-нибудь, прежде чем мы приступим к обсуждению предстоящей демонстрации?

Я не могла проигнорировать вызов, звучащий в ее голосе, и беспощадное выражение маленького лица и встала.

— Да, сестра. Я бы хотела подчеркнуть: я понятия не имела, что мои взгляды, высказанные в частной беседе, будут опубликованы…

— Хорошенькая сказочка! Она обо всем знала! — Я отчетливо расслышала чьи-то громкие комментарии. Собравшиеся возмущенно гудели до тех пор, пока сестра Хуппер снова не постучала по столу.

Затем я продолжила:

— Я понятия не имела, что мои высказывания напечатают, но я не отказываюсь от собственной позиции. И некоторые сестры разделяют мое мнение, хотя мы в меньшинстве. Честно говоря, я считаю вашу кампанию преступлением.

— Сестра, вероятно, была слишком занята чтением «Мейл» и не услышала новости Би-би-си, — издевательски произнесла Хуппер. — Позвольте мне повторить специально для нее, что нам официально объявили о повышении зарплаты на двадцать два процента в течение двух лет. Что, сестра Дрейк, наша кампания по-прежнему кажется вам преступлением?

Я была ошеломлена. Двадцать два процента? Когда учителям предложили так мало? Больше пятой части нашей нынешней зарплаты? Это известие выглядело абсурдно.

— Это много, — проговорила я. — Это слишком много. Но если нам пообещали прибавку, больше нет необходимости в демонстрациях и забастовках, правда?

На этот раз угомонить собравшихся оказалось не просто. В конце концов сестра Хуппер сняла туфлю на двойной подошве и постучала ею по столу.

— И снова повторяю специально для сестры Дрейк. И, кажется, для вас тоже, сестра Роусторн? — язвительно продолжала эта женщина. — Мы выработали решение продолжать наше давление еще более настойчиво. Мы не согласны на меньше чем двадцать пять процентов. И немедленно, а не в течение двадцати пяти лет. Я не сомневаюсь, другие больницы поддержат нашу позицию. А теперь давайте послушаем объявление старшей сестры Севард по поводу собрания на выходных.

— Нам нет смысла слушать дальше, — пробормотала я.

Роусторн встала, и мы обе направились к выходу.

— Извини, — проговорила я, когда мы вышли из зала. — Нам бы никогда не предоставили слова, так что не было смысла оставаться.

— У меня есть идея получше, — сказала она мне. — Как зовут вашего знакомого репортера? Я поговорю с ним. Поднимется шум, читатели станут писать в «Мейл», и кто-то из них обязательно встанет на нашу сторону хотя бы потому, что мы в меньшинстве.

— Ты шутишь, — изумленно произнесла я.

— Нет, я говорю серьезно. Я видела, как активисты нами недовольны. Но пусть они только попробуют нас растерзать! Мы пойдем жаловаться в Комитет по управлению, если старшая сестра попытается на нас отыграться.

Я никак не могла поверить в происходящее.

— Сестра, но ты всегда была такой тихой! Ты из тех людей, которые следуют букве закона…

— Ну и что? Разве мы не на стороне порядка? — возразила она. — Это остальные — бунтовщики. Я бы хотела посмотреть, как комитет попытается давить на нас, зная, что мы поддерживаем политику правительства и законность.

Она повернула налево, к телефонной будке в холле общежития.

— Давай же посмотрим, сможем ли мы связаться с журналистом.

Когда я объяснила все телефонисту на коммутаторе в офисном центре «Мейл», он ответил:

— Это, наверное, наш мистер Моран. Его сейчас нет на месте, но я могу дать вам номер его домашнего телефона, если парень вам срочно нужен. Или вы можете поговорить с другими журналистами из службы новостей.

Я пояснила, что мы предпочитаем поговорить с мистером Мораном лично, и записала телефон для сестры Роусторн. Я ждала в холле, пока она звонила. Выйдя из будки, сестра улыбнулась:

— Он выезжает сейчас, я встречусь с ним в гостиной. Ты останешься?

— Если ты этого хочешь.

— Да, хочу, — кивнула собеседница. — Я могу упустить что-то важное, если ты мне не напомнишь! А теперь, до его прихода, перескажи мне точно содержание статьи, чтобы мне не повторяться. Я думаю, ты утаила от них больше половины происходящего, потому что ты тоже законопослушная. Даже бедняжка Каттер как-то сказала, что на тебя можно положиться.

— Она так сказала? — удивилась я. — Но она придиралась ко мне всякий раз, когда видела!

— Она ко всем придиралась, давай будем честными. Возможно, Вудхерст прав, утверждая, что у нее депрессивный тип личности.

— Интересно, почему доктора не было на собрании? — задумалась я. — Кей сказала, он состоит в комитете.

— Может быть, потому, что он все еще занят с сестрой Каттер. Ладно, давай сейчас вкратце набросаем содержание статьи. — Она выудила из верхнего кармана ручку. — Ты сравнивала между собой оклады медсестры-студентки и, например, машинистки, которой тоже приходится много тратить на еду, письменные принадлежности и прочее?

— Нет, но это хорошая идея, — ответила я. — Ведь в каком-то смысле нам повезло. А ведь больничные сестры вынуждены платить пять шиллингов в неделю за ту же самую пищу и жилье, за которые мы платим только какую-то ничтожную сумму в год. Это тоже несправедливо. Это называется взиманием из дохода, если ты должна платить тем больше, чем больше зарабатываешь. Сколько же, интересно, платят старшей сестре и ее заместителям?

— Боже мой, астрономическую сумму! Около двенадцати в неделю, я полагаю.

— В таком случае вот еще одна несправедливость: взимание.

— Я обязательно упомяну об этом. А как насчет этой дурацкой идеи гибкой зарплаты, которая никого не устраивает? Наши мятежные друзья сначала ухватились за нее, а сейчас говорят, что она несправедлива. И это нововведение не прижилось бы, если бы старшая сестра не настояла.

Я слегка толкнула ее локтем:

— Я вернусь через минутку. Он, вероятно, хочет сказать тебе что-то о сестре Каттер.

Мартин стоял прислонившись к стене в углу школьного коридора. Я не заметила, сколько он пробыл там.

Взлетая по лестнице, я услышала голос Роусторн:

— Я вам нужна, доктор Вудхерст? Извините, я вас не видела.

Когда звуки их голосов утихли и послышался хлопок входной двери, ведущей в школу медсестер, я решила вернуться. Роусторн глядела на меня снизу вверх, пока я спускалась.

— Представляешь, — сообщила она, — Вудхерсту была нужна не я. Он ждал, пока ты освободишься, чтобы поговорить.

— Со мной? — удивилась я. — О чем?

— Откуда мне знать? Я не спрашивала… Но зато я спросила о сестре Каттер, — отозвалась собеседница. — Доктор успокоил ее, а его начальник осмотрит ее утром, потому что сейчас сестра спит как младенец. Надеюсь, она отдохнет, поскольку она не смыкала глаз прошлой ночью… А вот это и есть твой репортер?

Это был он. Прежде чем мы отправились беседовать в маленькую гостиную, я кое-что вспомнила.

— Знаешь, я ведь из-за всех этих событий так и не прочитала некролог мистеру Кершоу. Но газета лежит у меня в комнате. Я покажу ее тебе позже.

— Позже у тебя не будет времени. В десять пятнадцать ты должна сидеть на скамейке в живой беседке у теннисного корта.

— Что, при такой погоде?

— Так велел передать доктор.

— Мартин? — Я не верила своим ушам.

— Да, Мартин Вудхерст. А теперь мы наконец можем поговорить с Биллом?

Я не помню ни слова из ее беседы с журналистом. И не знаю, как долго просидела дрожа на той скамейке. Я знаю только, что он примчался бегом, потому что сильно опаздывал, взял мои ладони в свои и сказал:

— Лин, ты, должно быть, замерзла… Послушай, мне о многом нужно с тобой поговорить. Знаю, я обещал позвонить в субботу, но, уверен, ты слышала о перемене расписания на следующей неделе. Мы можем сейчас окончательно договориться о встрече?

— Я не знаю, где буду работать на следующей неделе, — отозвалась я, не упомянув о том, что Паркинсон покидает отделение и я могу ее заменить. Вероятно, Дез тоже умолчал об этом факте. — Ничего не смогу точно сказать до воскресенья.

— Понятно. Тогда я позвоню тебе. Сейчас я не могу задержаться, я нужен в отделении, к тому же ты совсем заледенеешь, если мы продолжим разговор.

Он снова взял мои руки, наклонился, будто бы для поцелуя, как в тот вечер у пожарной лестницы. Только на этот раз Мартин не поцеловал меня. Он просто сжал мои руки и пробормотал:

— Доброй ночи, Лин.

Затем развернулся и побежал обратно к блокам больницы.

Он даже не улыбнулся. Но его настроение изменилось с его последнего появления в восьмой палате. За это я была ему благодарна.

Но у себя в комнате я почувствовала новый удар судьбы, когда прочла некролог мистеру Кершоу. Потому что, закончив читать, я перевела взгляд на колонку похорон. Меня интересовала дата его погребения, если она уже определена, для того чтобы сообщить мистеру Планту. Мой взгляд механически пробежал по сообщениям о свадьбах и помолвках. И там черным по белому было напечатано: «Вудхерст — Монтес: свадьба между Мартином Джеймсом и Лолой…»

Я не стала читать дальше, детали меня не интересовали. И к тому моменту, когда мне удалось перестать плакать, газета была изорвана в клочья.