Уловки любви

Глава 8

Снова я совершила промах. Сестра Каттер сказала бы, что я страдаю из-за недостатка внимательности. На следующий день Мод не дежурила, она не должна была появиться до пятницы. Мне в голову приходили лишь дурацкие идеи вроде подделки ее подписи на «карточке наблюдений». К счастью, сестра Хуппер должна была прийти не раньше одиннадцати, а до тех пор дежурил Лео Шинер.

Я отнесла карточку к нему в кабинет:

— Послушайте, дежурный, я не знаю, как поступить с этой карточкой. Я хотела прикрыть старушку Мод, но мне не удалось этого сделать, потому что ее нет в больнице. Поэтому я могу быть честной. Медик внимательно осмотрел ее:

— И все это время она лежала у вас?

— Наверное, да.

— Чепуха! Думаю, она была у Эми Мур, — предположил он. — Ну хорошо, вы не хотите причинять ей неприятности, я понимаю. Но подобное случается с этой студенткой уже не в первый раз, она чересчур легкомысленна. А Мод действительно не видела в тот день этой карточки. Ну, не важно. По крайней мере, теперь мы знаем, что вы не были за нее ответственны во время этого неприятного инцидента… Оставьте карточку у меня.

— Сиделка считает, что с Сильвией тогда вообще никого не было, — рискнула произнести я.

— Вот именно, никого не было. А почему? — спросил Шинер сурово. — Потому что вы не передали карточку кому-то другому. Ведь именно в этом заключено предназначение карточки. Если бы вы помнили об обязанности передать карточку следующему дежурному, вы бы нашли человека, который позаботился бы о ней. Карточка похожа на ключ блокировки, который висит на одноколейной железной дороге, понимаете? Если есть карточка, то обязана быть и дежурная в данный момент сестра, и не возникает вопросов, кто ответствен за пациента. Понятно?

Я кивнула:

— Да. Вероятно, все это случилось из-за моего невежества. Мне следовало разобраться в ее предназначении.

— Вероятно, это так. На самом деле оплошность допустила Эми, но, может быть, это происшествие чему-то вас научит.

— Честное слово, дежурный, — сказала я виновато, — я была абсолютно уверена, что для нее постоянное наблюдение было отменено.

— Вы снова за свое. Уверены, говорите? — нахмурился медик. — Если пациент ставится на особый учет, то позже, когда попечение снимается, об этом объявляют на собрании всему персоналу… Честно говоря, мы придерживаемся принципа вовсе не брать в наше отделение таких пациентов, которым требуется наблюдение, — так что, может быть, вы с этой системой больше не столкнетесь. Это исключительно отделение групповой терапии. Сильвию взяли сюда по личной просьбе старшей сестры, по причине экстренности. И потом, она вполне могла оправиться от шока через двадцать четыре часа.

— Теперь ее переведут? — поинтересовалась я.

— Возможно. Это зависит от доктора Бернштейна.

— А она… Может она сделать это снова?

Он пожал плечами:

— Наверное, нет. Но во время депрессии такая опасность существует всегда, особенно когда пациент начинает идти на поправку, — проинформировал меня Лео. — Когда больному совсем плохо, его ничего не интересует, он безынициативен и не думает о суициде. Когда человек почти здоров, он уже не хочет этого. А вот промежуточная стадия самая опасная.

— Да. Сестра Хуппер говорила мне почти то же самое… Она очень на меня рассердилась?

— На самом деле она рассердилась на себя. — Шинер натянуто улыбнулся. — Она прекрасно осознает, что вы, студенты, не знаете всех этих нюансов. Она винит себя за то, что не объяснила вам предназначение карточки более доходчиво до того, как оставила вас с Сильвией. Вот увидите, она не такая злобная, как о ней говорят, — убеждал он. — Не думаю, что сестра вообще станет упоминать об этом случае. Это останется между нами.

— Но она угрожала, что отправит меня к старшей сестре, — возразила я дежурному. — Я заявила, что с радостью пойду. По крайней мере, старшая сестра меня выслушает.

— Постойте… Давайте признаем, что у сестры Хуппер по-настоящему взрывной характер. Но потом она очень сожалеет о своих несправедливых упреках. Видите ли, она очень часто кричит только для того, чтобы подчеркнуть значение какого-нибудь важного правила и заставить вас его запомнить, — пояснил медик. — И если сцена, которую она вам устроила, заставит вас в дальнейшем относиться внимательнее к карточке пациента, значит, дело того стоило. Вы так не думаете?

— Да, — согласилась я. — Хорошо, дежурный. Спасибо. Что мне делать теперь? Идти в группу В или к сестре Каттер? — Я не могла заставить себя называть ее Сильвией.

— С ней сейчас Петси, которая передаст ее Яну. Для вас у меня сегодня специальное задание, — произнес Шинер. — Отведите Роуз к дантисту, хорошо? Она должна быть там в десять, ей назначена консультация у мистера Крампселла. Она может забыть об этом и заблудиться среди магазинов, если ей позволить идти одной.

Вряд ли это было очень интересное задание, зато некоторое время между мной и сестрой Хуппер будет приличное расстояние.

— В таком случае я пойду и надену форму для улицы.

— В этом нет необходимости, — возразил Лео. — Возьмите накидку и идите как есть. Свободных служебных машин у нас сейчас нет, так что я вызову вам такси. У нас текущий счет в компании Роджерсона, так что просто позвоните туда перед возвращением, а потом распишитесь за поездку в путевой книге. — Он снова натянуто улыбнулся. — И не расписывайтесь за Роуз.

— А какие процедуры ей назначены? — поинтересовалась я. — Анестезия или что-нибудь еще?

— Нет, я думаю, только осмотр. Доктор Дез думает, что у нее инфекция Винсента или другое вирусное заболевание. У нее какое-то ужасное воспаление десен, и доктор считает, что ее нужно показать специалисту.

— Мне кажется, у нее нет личной посуды и столовых приборов. А ей должны их выдать в подобном случае?

— Хорошее замечание, — кивнул дежурный. — Нужно поручить кому-нибудь это организовать. — Он сделал пометку на листке блокнота. — Мы узнали об этом всего лишь час назад. Но, кажется, у нее болят десны уже около недели, просто она никому не говорила. Но больничная посуда стерилизуется каждые двадцать четыре часа, так что мы можем надеяться, что никто не заразился.

— Я никогда не видела, чтобы посуду кипятили. — Я следила, чтобы пациенты мыли за собой чашки и блюдца, но не замечала, чтобы из большой раковины из тика поднимался пар. — Это тоже входит в мои обязанности? Потому что…

— Нет, этим занимается ночная сиделка. Ей все равно больше делать нечего. Она здесь только на случай, если больным понадобится экстренная помощь. Пожар, например, или другое чрезвычайное происшествие… Милые дамочки проводят почти все время за чтением детективов… Непыльная работенка, если ее вообще можно таковой назвать.

— Мне было бы скучно до слез, — отозвалась я. — Ладно, я скажу Роуз, чтобы поскорее собиралась, а вы пока вызовите такси. Потом мы поедем.

Дежурный потянулся к телефону.

Роуз настояла на своем и взяла с собой розовую пряжу, что оказалось кстати, потому что нам пришлось провести почти час под дверью мистера Крампселла. Женщина уселась под дверью его кабинета, сгорбилась над щелкающими спицами и заворчала о Полли, битниках, недостатке уважения к старшим, забастовке учителей, введении сексуального воспитания в школе, экстравагантности полета на Луну и о вызывающей одежде Тони.

Наконец из-за двери вышла, хлопая накладными ресницами, сильно накрашенная девушка в белом халате и сделала нам знак заходить.

— Вы тоже идете, — заявила она мне. — Вы знаете, как с ними обращаться. Мы — нет. Так что проходите в кабинет вместе с ней.

— Обращаться с ними? — повторила я. — Она всего лишь обычная женщина. Она не горилла или какой-нибудь монстр.

— Сумасшедшая, да?

— Она пациент, проходящий групповую терапию, — холодно уточнила я. — И все, что ей нужно, — это немного доверия и уважения. И на вашем месте я бы не позволяла себе подобных высказываний. Не говоря уж о плохом воспитании, это просто старомодно.

— Вот еще! — Она, как веером, взмахнула своими ужасными ресницами и осмотрела меня с ног до головы. — Думаешь, ты здесь самая важная? Сестра, тоже мне! Все, недели на этой помойке с меня достаточно!

Я ответила, что очень рада слышать это, а потом последовала вслед за Роуз в кабинет. Мистер Крампселл оказался одним из тех подтянутых красавцев мужчин с седеющими волосами, в какого, как мне казалось, лет через двадцать должен был превратиться Джон Айткен. Он и три его студента по очереди обследовали десны Роуз. Даже сквозь маски я могла различить выражения их лиц и понять, что они об этом думают. Один из них спросил:

— Болезнь Винсента, сэр?

— Почему вы так думаете, Джеймс? — спросил доктор.

— Ну, центральное расположение, сэр.

— Что ж, возможно. А вы двое что думаете?

Девушка поинтересовалась, не может ли это быть психогения, а второй молодой человек пробормотал в ответ, что конечно же нет.

— Возможно, — сказал студентке мистер Крампселл. — Какое лечение предложите?

Молодой человек по имени Джеймс предложил «удар диатермией» и добавил, что вначале хотел бы изучить рентгеновский снимок. Девушка предложила пенбритин в качестве антибиотика. В конце они взяли пару мазков и согласились, что Роуз нужно будет прийти или на прижигание, или на частичное лечение воспаления через несколько дней, окончательный диагноз будет зависеть от результатов анализа. А тем временем пациентке выпишут пенбритин.

Мистер Крампселл повернулся ко мне:

— Вы поняли, сестра?

Потом он слегка наклонился вперед и внимательно на меня посмотрел:

— Да, я точно видел вас раньше. Вероятно, вы праздновали прибавку к зарплате, да?

— Я, сэр?

— Вы, дитя, — кивнул доктор. — В чудесном зеленовато-желтом платье. Вечером в четверг, да?

Все три студента сразу мной заинтересовались, и даже Роуз оглянулась, чтобы посмотреть на мою реакцию. «Он говорит о вечеринке в «Малтшовеле», — догадалась я.

— А, вот вы о чем, — улыбнулась я. — Нет, сэр. На самом деле это был запоздалый прием по случаю свадьбы, но не моей.

— Да? Так он все-таки на ней женился? — воскликнул собеседник. — Ну и ну! Это будет дорого мне стоить. — Он снял маску и лучезарно улыбнулся своим студентам. — Вот почему я так восхищаюсь нашими медсестрами, господа. Они всегда держат руку на пульсе событий. Дорогая, — обратился он ко мне. — Если бы вы к нам не забежали, я бы так и не узнал, что в мире творится… Ну хорошо, Роуз, ты можешь идти. Мы ведь тебя не слишком побеспокоили, да? Ну, разумеется, нет. А теперь иди, но мы скоро снова увидимся, я дам тебе знать когда… До свидания, сестра. Спасибо.

Я понятия не имела, что означают его слова, но доктор, очевидно, знал Джона, и Пиппу тоже.

Я доставила Роуз в отделение как раз к обеду, и Петси сообщила, что я могу быть свободна часов до пяти и должна вернуться после чая.

— Потом ты будешь дежурить с пяти тридцати до восьми тридцати, — объяснила она. — Да, и сестра выразила свою радость по поводу найденной карточки.

Я ждала продолжения.

— Это все, что она сказала, дежурная? — уточнила я после паузы.

— Да. А вы ожидали еще чего-то?

— Честно говоря, увольнения.

— Не сегодня, — покачала головой Петси. — Осмелюсь предположить, она выпустила весь пар вчера. В любом случае, это была не ваша вина.

— Нет, но я должна была задуматься.

— В следующий раз подумаете. Кстати, Сильвию перевели в частную клинику доктора Бернштейна, — сообщила она. — Он уже звонил по поводу ее и сказал, что недель через шесть вернет ее в нормальное состояние. Честно говоря, он был в прекрасном расположении духа, потому что сестра согласилась на терапию. Так что не волнуйтесь о ней. Вас даже не было здесь, когда все это случилось, — убеждала меня Петси. — У нас бывают свои небольшие неприятности, но мы с ними справляемся. Вы не можете всегда быть отличницей, вы же это понимаете.

Я решила, что она довольно милая девушка и занимается своим делом.

— Спасибо, — поблагодарила я ее. — Теперь я чувствую себя гораздо лучше.

— Вот и хорошо. Сильвия спрашивала, сможете ли вы навестить ее через недельку. Я, конечно, не могу вам советовать, но не думаю, что у нее много друзей.

— Да, не много, — согласилась я. — Сестра Каттер довольно замкнутый человек. Она правда просила? Конечно же я приду. Думаю, Роусторн тоже. И Стив Сейл.

— Хорошо. А теперь поторопитесь и уходите с дежурства. — Она улыбнулась. — Иначе вас втянут в очередной кошмар. Кажется, Эми устроила здесь настоящую бурю.

Я ушла.

Додо вернулась к шести. Тони тоже, и он чувствовал себя королем мира.

Я спросила:

— Значит, ты получил работу?

— Не совсем. По крайней мере, не в «Шрусбери кроникл».

— Что же тогда? — допытывалась я.

— У него был местный парень, знающий этот район как свои пять пальцев. Только мой предполагаемый босс еще не знал о его визите, когда посылал за мной. Но, наверное, приятель из «Бест-Мидланд пресс» сказал ему, что, если у них появится парень для «Солихилл ньюс» или если у него освободится какой-нибудь многообещающий сотрудник, он может отослать его туда.

— Значит, ты собираешься на собеседование? — уточнила я.

— Я уже там был. Парень должен был уезжать сегодня в Бирмингем, так что высадил меня у Волсолла, а сам поехал на встречу с каким-то высоким начальником. Так что я начинаю на следующей неделе! — просиял Тони. — У меня испытательный срок в шесть месяцев, и, если я им подойду, со мной подпишут контракт и отправят на учебу.

— Это здорово! — воскликнула я. — Я так рада за тебя, Тони. А где ты будешь жить?

— С жильем тоже все в порядке. У меня есть двое друзей, которые снимают вместе комнату недалеко от редакции, — объяснил он. — Ребята будут только рады делить арендную плату на троих. Мне осталось сделать только одно.

— Сказать родителям?

— Да… Дез и Мартин предложили сделать это вместо меня, но я хочу сообщить отцу эту новость сам. И лицом к лицу, а не по телефону. Я больше не боюсь. Не теперь, когда я уже сделал первый шаг.

— За это надо выпить шампанского! — провозгласила я.

Он счастливо рассмеялся:

— Тихо! Это же строго запрещено! Я принес две бутылки уцененного «Сент-Джулиана». Мы обязательно выпьем, когда сестра Хуппер сменится с дежурства. И никому ни слова!

— Никому ни слова, — пообещала я. Мне показалось, что ради такого случая даже сестра Хуппер не стала бы строго следить за соблюдением правил. Но потом я вспомнила об одной загвоздке. — Но послушай, люди, которые…

— Принимают транквилизаторы, не могут употреблять алкоголь? — закончил мою мысль Тони. — Они и не будут. Среди нас ведь не много таких пациентов. Вспомни, старине Мартину никогда не нравилась идея транквилизаторов. Не волнуйся, я на самом деле довольно ответственный парень, просто по-своему. Я действительно такой, иначе мне никогда бы не удалось заполучить эту работу.

Додо услышала его последние слова.

— Чушь! Ты получил эту работу благодаря прическе, а не своему чувству ответственности! — возразила она. — И я никогда не замечала, чтобы репортеры отличались ответственностью… Да, Тони, оставь стаканчик для старушки Грудинки.

— Грудинки? — спросила я.

— Ночная сиделка, — пояснила девушка. — Она выглядит как грудинка: невысокая, в коричневой форме. И она носит клетчатые подвязки, чтобы подчеркнуть принадлежность к Кемеронам. Или, может быть, она Кемпбелл?

— По-моему, Кемерон, — отозвался Тони. — Если она Кемпбелл, она слишком задается — мой дедушка был Макдоналдом!

— Дикарь! — воскликнула Додо. Потом она повернулась ко мне: — Я чудесно провела время в Лондоне. Бекенгем, например, я никогда раньше не видела. Когда я была там, я посетила обычную клинику, а не групповое отделение.

— Там было лучше, чем здесь? — поинтересовалась я.

— Так же. Только там было бы легче жить за чужой счет, — охотно объяснила она. — Приятные люди. Меня оставили ночевать с ними, мы устроили что-то вроде праздника. Они тоже очень инициативны, я привезла оттуда кучу идей.

Девушка начала рассказывать о своей поездке остальным, но я слушала ее вполуха. Я думала о Мартине и о предстоящей встрече с ним после окончания дежурства. Я наверняка опоздаю, и, может быть, он не станет меня дожидаться. Вудхерст ведь не знает, что мое расписание дежурств изменилось. Я прикинула, что, пропустив ужин и приняв душ вместо ванной, я опоздаю не больше чем на четверть часа… Потом Полли попросила меня поиграть с ней в настольный теннис. Я думаю, она просто устала долго находиться в тени и выслушивать Додо и Тони. Даже Роуз решила поговорить о кабинете зубного врача.

— Ладно, — ответила я Полли. — Но отбивай не слишком быстро и энергично, если можешь. Я не хочу чувствовать себя полностью вымотанной после дежурства.

Я надела любимое сиреневое с серым пальто, в котором приходила на новоселье у Тома Робертса, и шарф, возвращенный мне Мартином позже. Вудхерст ожидал меня прислонившись спиной к машине.

— Я думал, что опоздаю, — заметил он. — У меня был долгий спор с Эми Брукс, и я надеялся, что ты меня дождешься.

— А у меня изменилось расписание дежурств, — ответила я.

Мужчина захлопнул за мной дверцу, обошел машину и опустился на сиденье водителя. Мы выехали прямо на главное шоссе.

— Думаю, я не ошибусь, если предположу, что мы оба не ужинали, — заявил мой спутник.

— Ты прав. Но это не имеет значения…

— Нет, имеет, — возразил он. — К тому же я ужасно хочу есть. Так что нам стоит немного подкрепиться.

— Мартин, ужина во вторник должно было хватить нам на неделю. Кроме того… не хочу, чтобы ты тратился на меня.

— Кроме того, гораздо легче разговаривать за столом, — отозвался Вудхерст. — Зайдем в тихое местечко, в «Олимпию» например, ладно? Здесь недалеко.

— Я никогда там не была, — ответила я. — Ди Воттс была: она говорит, ужин там хорош хотя бы потому, что большинство посетителей — мужчины.

— Ди Воттс права. Это маленький и тихий ресторанчик. Один из тех, о которых в рекламных проспектах пишут «с интимной атмосферой», — это означает, что там удобно разговаривать и музыка негромкая.

— Хорошо, — согласилась я. — Я ненавижу навязчивую музыку, особенно когда ем.

Как только мы разместились за угловым столиком, Мартин сказал:

— Я закажу что-нибудь для нас обоих. Какие блюда ты не любишь?

— Только кабачки, но мне их никогда не предлагали в ресторанах.

— Мне тоже, — кивнул он. — Это странно, да? Эти овощи были одной из наших школьных страшилок: кабачки на ужин каждый четверг.

Вудхерст подозвал официанта:

— Мы закажем палтуса, потом — свежий ананас и бутылку холодного рислинга. Хорошо?

— Да, сэр.

Когда официант ушел, я спросила:

— Так о чем ты хотел поговорить?

— За кофе, хорошо? — ответил мой спутник.

Поедая палтуса и ананасы, он повествовал мне о конференции.

— Додо просто потрясла этих парней. Тамошние врачи перевели ее к нам два года назад, чтобы она сменила круг общения и у нее не возникало ассоциаций с прежней жизнью. В клинике помнят, насколько она была больна. Ты ведь знаешь ее историю?

— Нет, не знаю, — откликнулась я. — Она как-то обещала рассказать о себе, но удобный случай так и не представился. Она всегда слишком занята, выслушивая чужие жалобы, чтобы поговорить о своем прошлом.

— Да, она многим из них помогла… В общем, три года назад, как раз за неделю до свадьбы, она наблюдала гибель своего жениха в автогонке. Он умер не от столкновения, а сгорел заживо в автомобиле примерно в десяти ярдах от нее. Додо пыталась перелезть через ограждение, чтобы добраться до машины, но полицейские ей помешали. Она вырывалась и отказывалась отвернуться. Ей пришлось бессильно стоять там и смотреть, как гибнет ее возлюбленный. Это было страшно.

Я думала о Мартине, его глазах, руках, наклоне его головы, и меня охватил ужас, когда я представила себя на месте этой девушки.

— Это кошмар, — произнесла я с дрожью в голосе. — Бедная, бедная Додо.

— Да, это так. В течение нескольких месяцев она кричала днем и ночью, хотя ей давали успокоительное. Потом она совсем замкнулась, отказывалась есть, пить, говорить… Никто не мог найти к ней ключик. У нее развилась нервная анорексия, по сравнению с ней Твигги выглядела толстушкой. Она почти умирала… И посмотри на нее теперь.

— Но как? — спросила я. — Что ты мог сделать? Она ведь действительно хотела умереть.

— Думаю, хотела… Мы не можем излечить душевную боль. Только ждать, заботиться и хоть немного облегчать горе, если это в наших силах. Время лечит, если пациент не совершит непоправимое, — говорил мой спутник. — Поддержка и понимание постепенно снова научили ее общаться с людьми. Ведь жизнь — это способ общения. Если человек уходит в себя, варится в собственном соку, это психологическая смерть.

Я размышляла о Додо и о сестре Каттер, пока официант уносил наши тарелки, нарезал ананас и поливал его сверху киршем. Алкоголя он не пожалел.

Еще несколько минут спустя я произнесла:

— Я и сама не слишком общительна, Мартин. Так мало чутких людей… Даже с Ди, хотя она моя подруга, мы не всегда понимаем друг друга. Но я учусь… Ты думаешь, это старшей сестре пришла в голову идея перевести меня в ваше отделение? — спросила я. — Сестра Каттер отметила, что я была очень погружена в себя, а я и не замечала этого.

— Я считал, что это была твоя идея, — откликнулся мужчина. — Но Дез надеется, что пребывание здесь поможет тебе проснуться. Он воспринимал тебя кем-то вроде волка-одиночки на празднике жизни… Кстати, он передает тебе послание.

Он положил ложку и выудил из бокового кармана конверт.

— Думаю, это гороскоп, — предположил мой спутник. — Ему доставляет удовольствие играть с неизведанным.

— Ты не возражаешь? — Я разорвала конверт.

На листочке сверху была написана дата моего рождения, ниже была изображена диаграмма, озаглавленная «Карта рождения», еще ниже — написанный убористым почерком текст. «Как он узнал, когда я родилась? Наверное, ему сказала Эми Мур, — решила я. — Но как у него хватило времени? Только на вычисления нужно затратить несколько дней?»

— Хороший гороскоп? — поинтересовался Мартин. — Тогда поверь в него, а если нет, то выбрось его из головы. Вот мое отношение к гороскопам. Если рассуждать так, это просто безвредный аутотренинг.

Я взглянула на объяснения под диаграммой:

— Кажется, начинается хорошо. Венера в седьмом доме и… Нет, слишком длинное толкование.

«Венера в седьмом доме предвещает романтические отношения», — прочла я.

— Тебе будет неинтересно.

— Знаешь, какое-то рациональное зерно в этом должно быть. Чтобы протестировать способности Деза, мы заставили его составить пару гороскопов в комнате отдыха. Я назвал ему дату рождения Додо, — конечно, не называя ее имени, — и попросил рассказать, что могло случиться с этим человеком три года назад. Индиец заявил, будто видит почти полный распад личности и, может быть, уход из жизни. Как он мог это знать?

— Это могла быть телепатия, — улыбнулась я.

— Потом мы назвали ему время и место убийства Кеннеди, и он заявил, что небо предвещало взрыв насилия.

— Но это же совсем легко! — воскликнула я. — Если бы ты при мне произнес «Даллас», у меня бы возникли те же ассоциации.

— Да, но ему мы не говорили, — возразил собеседник. — Мы только назвали широту и долготу, карты он не видел. Затем мы взяли дату моего рождения, и…

— И что? — заинтересовалась я.

— Нет, я пока не скажу тебе. Лучше подожду и посмотрю, станет ли его предвидение правдой.

— Дез предсказал событие, о котором ты мечтаешь? Если так, то он просто почувствовал твои желания. С другой стороны, люди, которые по-настоящему чего-то хотят, обычно это получают.

Я не слишком верила в эту фразу. По крайней мере, по отношению к себе.

— Надеюсь, ты права… Кофе, Лин?

— Да, пожалуйста.

Он кивнул официанту, ожидавшему поблизости:

— Два бенедиктина. И большие, пожалуйста. — Мартин улыбнулся. Понятия не имею, что происходит внутри, когда бенедиктин смешивается с киршем, но сегодня мы это выясним. Это интересный эксперимент.

— Сестра, замеченная в помещениях больницы в нетрезвом состоянии, подлежит немедленному увольнению, — процитировала я. — Правила для персонала номер восемнадцать девяносто восемь. Я не слышала, чтобы его отменили. Оно все еще в силе.

— Правда? — усмехнулся доктор. — В комнате отдыха есть табличка с правилом, гласящим: «Члены медперсонала должны воздерживаться от написания своих имен на предметах мебели». Оно, конечно, потрясающе действенное.

— Правда?

— Честное слово. Имена писали всегда, — заверил он. — Я мог бы побиться об заклад, что видел инициалы старика Листера на большом дубовом столе.

Я почувствовала, что мой собеседник просто пытается поддержать разговор, да и со мной происходило то же самое. Когда нам принесли кофе и официант вернулся на свое место, я напряженно произнесла:

— Ладно, говори, Мартин. Я слушаю.

— Да… Для начала, вторник. Что ты думаешь о Джоне и Пиппе?

Я меньше всего ожидала подобного вопроса.

— Думаю, Пиппа очаровательна. И они безумно влюблены друг в друга.

— Тебе понравился Джон? — спросил Вудхерст.

— Он не в моем вкусе. Но ей он идеально подходит, ты так не думаешь? Они одного круга и во многом похожи.

— Да, я согласен… Айткены тоже сказали о тебе много хорошего, — заметил Мартин. — Точнее, о нас. А я ценю их мнение, потому что они мои старые друзья. Я очень хотел, чтобы они с тобой познакомились. Не то чтобы я не доверял своей интуиции, но ведь приятно, когда твое мнение с восторгом подтверждают близкие люди.

— А как же… — Я не могла продолжать. — О, Мартин!

— Лола?

— Да, — вздохнула я. — Так как же Лола?

— Можно, я расскажу тебе одну историю? — начал мой собеседник. — Так тебе будет легче… Жили-были двое детей, мальчик и девочка. Они были соседями, а их родители — близкими друзьями. Так получилось, что их семьи считали само собой разумеющимся, что однажды, когда дети вырастут, они поженятся… Детям это тоже казалось очевидным, словно их будущая свадьба должна была стать логическим продолжением и кульминацией счастливого детства.

Я поняла, что Мартин говорит о Лоле.

— Да, я знаю. Некоторые люди и сегодня так думают.

— Французы до сих пор так поступают… Может быть, такие браки по расчету счастливее? Кто знает? — подняв глаза к небу, вопросил он. — Но вернемся к нашей истории. Мальчик поступил в школу, потом в университет, завел новых друзей, но на каникулы он всегда возвращался к девочке. Когда ей было семнадцать, а ему двадцать один, она уехала за границу. Вначале в закрытую школу в Швейцарию, потом путешествовала вокруг света со своим отцом. Это был большой тур, часть ее образования. Но прежде чем молодые люди расстались, они решили сыграть свадьбу, когда девушке исполнится двадцать один. Юноша купил ей кольцо, об их помолвке было официально объявлено. Обе семьи были счастливы. — Он задумчиво отпил немного бенедиктина.

— Ну так что же? — нетерпеливо спросила я. — Продолжай.

— После пяти лет разлуки — они встречались каждый год только на Рождество — молодая женщина собралась вернуться домой. Красивая, образованная, много повидавшая — в ней было все то, что сводит с ума большинство мужчин. Очаровательная, веселая… Но к тому времени юноша влюбился в другую. Он надеялся, что его чувство со временем угаснет, но оно не умирало. И вот его невеста возвращается домой.

— Он рассказал ей?

— Нет. Ему не пришлось этого делать, — покачал головой Мартин. — Когда пришло время встречать ее самолет, он не смог поехать в аэропорт, он срочно был необходим в другом месте. Так что он попросил поехать своего лучшего друга, друга, которого знал еще со школы, и вместе с которым учился в университете, и который по странному стечению обстоятельств не был знаком с ней. В общем, он послал друга заменить себя. Это была любовь с первого взгляда, глубокая и взаимная. Они все честно рассказали молодому человеку, и девушка попросила освободить ее от обязательств. Так что все оказались довольны… Те двое поженились и…

— Что ты такое говоришь, Мартин? — Головоломка наконец начинала собираться. Я произнесла очень медленно: — Мартин?

— Я всего лишь говорю, любимая, что официальное имя Пиппы — Лола. Но ее все начали звать Пиппой, еще когда она была совсем крошкой. Я придумал ей это имя. Тогда была популярна дурацкая песенка: «Чего бы Лола ни хотела, она добьется своего…» Девочка ненавидела эту песенку. Потом появилась «Лолита». Так что прозвище Пиппа пришлось как нельзя кстати.

— Но, Мартин, в «Мейле» было написано, что…

— Что же там было написано?

— Что-то о свадьбе между тобой и Лолой Монтес. Я подумала, что объявлена дата, но…

— Дорогая, послушай. — Мужчина взял мою руку. — Ты ведь не прочитала статью полностью. Если бы ты взглянула на следующую колонку, то увидела бы продолжение сообщения, гласящее об отмене свадьбы. Пиппа не соглашалась выходить замуж за Джона, пока подобная заметка не появится в печати.

— Там было написано именно это? — Я все еще не могла поверить.

Мартин кивнул, все еще сжимая мою ладонь:

— Да. И благодаря мудрости Деза и бестактности Полли я догадался, что до тебя дошли искаженные сведения обо мне и Лоле. Например, о том, что она черноокая испанская красавица!

— Но ведь Монтес, кажется, испанская фамилия? — сказала я очень тихо.

— Испанцами они были много поколений назад. И их кровь разбавлялась английской последние две сотни лет.

— Как глупо. А я-то воображала страстную танцовщицу фламенко!

— Совсем не глупо, — возразил любимый. — Но я понял, что ты получила неверные сведения, хотя вначале и не сообразил, что ты просто не дочитала объявление. Я сам его даже не заметил, я был слишком занят размышлениями о твоем интервью в том же выпуске.

— Ты рассердился? — спросила я неуверенно.

— Рассердился?

— Ты едва со мной разговаривал. Ты смотрел на меня так, как будто я паршивая овца в отделении.

— Если я и злился, то только на себя. Я бы хотел никогда не ввязываться в эту глупость с повышением зарплаты. Ты была права, эта кампания разрушает престиж профессии. Я мог загладить свою вину единственным способом. Я должен был выйти из забастовочного комитета, и не важно, что другие подумали бы или сказали по этому поводу. А говорили они много. Особенно наша старая знакомая Мей Вильямс. И сестра Хуппер. «Он недостаточно тверд», и все прочее. Я пытался убедить Мей, что твой протест с помощью сверхурочной работы был замечательной идеей.

— Так вот как она об этом узнала? — внезапно поняла я. — Она рассказала об этом Ди. Но почему мое мнение так подействовало на тебя? Ведь моей позиции твои взгляды не изменили.

— Почему? Это провокационный вопрос. Я должен был заявить об этом и попросить разрешения ответить на него в более безлюдном месте.

— Разрешение дано, — дрожащим голосом пролепетала я.

— Тогда идем.

Он остановил машину под большими деревьями у церковного входа.

— Жаль, что в наши дни приходится запирать церкви на ночь из-за вандалов, — сказал Мартин. — А то мы могли бы зайти внутрь и возжечь свечи перед ликом какого-нибудь святого, который заботится о влюбленных. Огромные свечи. Это был бы почти пожар.

— Святому Валентину, например, — предложила я.

Мужчина обнял меня, и я спрятала лицо у него на груди.

— Дорогая Лин, я рассказал тебе о том, как юноша влюбился в другую. Ты знаешь, когда это произошло?

— Расскажи мне.

— Это было тысячу лет назад. В тот день, когда мы отправились в театр, а потом меня срочно вызвали в отделение.

— Я помню, — я тоже этого никогда не забуду.

— И ты не разозлилась. Ты была очень милой. Ты ответила: «Ну конечно же ты должен идти, ты же доктор». Любая другая девушка устроила бы настоящий скандал.

— Нет, медсестра бы так не поступила, — возразила я.

— А Пиппа бы поступила! Она бы восприняла мой уход как оскорбление, раз я имел неосторожность пригласить ее на свидание. Тогда я понял, что у нас точно ничего не выйдет. То есть у нас с Пиппой не выйдет. А только с девушкой, похожей на тебя. Я хочу сказать, с девушкой, которая относится к нашей работе с таким же уважением, как ты… А когда качалась борьба за повышение зарплаты, ты была единственной, кто остался честен перед самим собой и кому не было стыдно за свои слова.

— Это неправда, — заявила я. — Роусторн и…

— Ты была единственной, кто смело встал и сказал о том, о чем мы все должны были хотя бы подумать. Мне стало стыдно за самого себя, и все благодаря тебе. Ты, ты следуешь лучшим сестринским традициям, и я этим восхищаюсь. Дорогая, ты плачешь или смеешься? Что с тобой?

Думаю, я плакала и смеялась одновременно.

— Ты такой забавный, — сказала я. — Нельзя влюбиться в человека из-за его политических взглядов. — Интересно, как он меня себе представлял? Маленькая девочка с кучей идей?

— Солнышко, ты напрашиваешься на комплимент? Конечно же не только из-за взглядов. Ведь у тебя чудесные волосы, маленькие ручки, такие крошечные для медицинских перчаток. А еще ты потрясающе выглядишь в фиолетовом пальто, а твое лицо светится изнутри. Потому что ты — это ты.

Я бы расплакалась, если бы тут же не сморозила глупость:

— Напомни мне достать перчатки меньшего размера… Как это ни странно, я чувствую такую же привязанность к тебе. Только еще более глубокую, если это возможно. Мартин, ты собираешься еще хотя бы однажды меня поцеловать, потому что я не думаю…

Больше он ничего не дал мне сказать. Его поцелуй был похож на глоток холодной воды в пустыне или на глоток горячего чая в морозную темень в отделении скорой помощи. Я бы целовала его всю ночь и весь следующий день тоже, но, когда мы во второй раз оторвались друг от друга, чтобы вздохнуть, любимый поднял руку и посмотрел на часы.

— Надеюсь, тебя не выгонят, солнышко, — нежно произнес он. — Ты знаешь, который час? Уже почти двенадцать. И я не… боже, о чем я думаю?

— Не что? — мягко спросила я. Его волосы казались черными на фоне пурпурного неба, только глаза блестели в свете фонаря, пробивающегося сквозь листву.

— Смысл этого вечера заключался в одном: я собирался задать тебе простой вопрос, но так и не решился. — Мартин сжал мои ладони в своих. — Лин, дорогая Лин, ты думала когда-нибудь о многочисленных минусах в жизни жены психиатра?

— Да, — ответила я ему. — И часто.

— И?..

— И я пришла к странному заключению, что минусы перевешиваются несомненными плюсами.

— Какими же плюсами? — Мужчина коснулся моих губ легким поцелуем.

— Во-первых, всегда под рукой будет личный консультант, — улыбнулась я. — Их услуги в наши дни так дорого стоят. И никогда не знаешь, когда помощь одного из них может тебе понадобиться.

— Да, значительная экономия, — согласился Мартин с улыбкой. — Это даже больше, чём я заслуживаю. Лин, любимая, я должен сейчас отвезти тебя домой, но в субботу я свободен. Целый день. Предлагаю сходить и купить кольцо. Думаю, с большим аметистом и множеством бриллиантов вокруг.

— Без бриллиантов, — поправила я его. — Потому что я не должна чувствовать себя чересчур счастливой. Только я не уверена, свободна ли я в субботу.

— Свободна, — заверил любимый. — Я проверил, прежде чем попросил Деза подменить меня.

— Тогда домой! — сказала я. — Но прежде чем мы уедем… Я так сильно тебя люблю. И всегда любила. Только я не думала, что когда-нибудь смогу тебе в этом признаться. Неудивительно, что сестра Каттер заметила мою погруженность в себя. Мне ведь ничего другого не оставалось.

— Но теперь все изменилось, — откликнулся мужчина.

— В субботу, — сказала я решительно. — Поехали!

Когда я наконец добралась до постели, заснуть я не смогла. Поэтому я уселась на кровати и продолжила читать гороскоп Деза. Там было написано о четверых детях. Это, подумала я, будет выглядеть очень мило. К тому времени, как Мартин получит диплом и степень, мы сможем их обеспечить. Он ведь, разумеется, вскоре откроет свою консультацию, в наше время хорошие психиатры нарасхват. Там было еще много предсказаний, о богатом наследстве например, но мне бы хватило свадьбы и четверых детей. Остальное, я это чувствовала, может и подождать.

Внизу Дез приписал: «Надеюсь, ты не разозлилась за гороскоп. Мартин подкинул мне эту идею, а дату рождения он узнал в журнале регистрации персонала в офисе». Значит, меня выдала не Эми Мур. Должно быть, она просто забыла о своем обещании, как забыла о карточке сестры Каттер.

Я никому ничего не сообщала до тех пор, пока кольцо с аметистом не появилось у меня на шее на кусочке бинта под формой. Прежде остальных я поделилась своей радостью с Ди.

— Поздравляю, — сказала она. — Так вот почему ты выглядела как наевшийся сливок кот еще с четверга. Я должна рассказать эту новость сестре Крейг. Она думает, что ты увлечена Дезом, сама не знаю почему. Она считает твое поведение неподобающим, и, вообще, «о чем эта девушка только думает?». Только она не замечает, что это я пытаюсь ухаживать за Дезом. Кстати, она считает, что я испортилась после ухода из ее отделения. При каждой встрече она заявляет, что в ее отделении я бы не носила эту ужасную шапочку. Конечно, я была уверена, что рано или поздно у вас все получится. Мартин сказал…

Я вспомнила их голоса в саду.

— Да, о чем же вы беседовали на скамейке?

— Да я едва тебе все не выложила, если бы не твои подлые замечания, высказанные при моем появлении! О Дженни Черчиль и бог знает о чем еще! Мартин просил меня объясниться с тобой за него. Говорил, что не может до тебя достучаться. Но я его убедила самому с тобой побеседовать. Он спрашивал, есть ли у него хотя бы малейший шанс. Я ответила, что крошечный шанс у него есть. Эй! Это была моя лучшая шапочка!

В тот же день объявление о нашей помолвке появилось в «Пост», в «Мейл» и даже в «Гардиан». К утру понедельника я получила кучу открыток. Одна из них была от сестры Каттер. Она гласила: «Наверное, свадьба — именно то, что Вам необходимо. Я желаю Вам счастья, но постарайтесь обязательно сдать государственные экзамены до замужества!» Так я и собиралась поступить. Насколько я знала, до получения Мартином диплома могут пройти месяцы. И я не собиралась тратить все это время впустую.

Наша группа полчаса обсуждала эту новость, и их было не остановить. Мартин и я просто смущенно сидели рядом и слушали их. Додо сказала, что наши счастливые лица лучше любой терапии. Полли подарила Мартину новый галстук, а для меня у нее нашелся пузырек лака для ногтей. Роуз начала вязать светло-голубой праздничный жакет, и даже сестра Хуппер неохотно сказала: «Я надеюсь, вы знаете, что делаете». В ее устах, как заметил Лео, это звучало пожеланием всего самого наилучшего. Додо включила эту новость в текст телеграммы, которую они отсылали Тони в его первый день в «Солихилл».

Вечером мы снова отправились в «Олимпию», чтобы отпраздновать помолвку. На этот раз с собой мы пригласили Ди и Деза. На этой вечеринке мы заказали шампанское. На этот раз туда и обратно нас везли на такси.

Дез шумно описывал нам реакцию Роуз на обнаруженную бутылку вина, которую припрятал Тони, когда я воскликнула:

— Роуз! Как хорошо, что я вспомнила. Дорогой, Джон Айткен знаком с мистером Крампселлом?

— Сомневаюсь. А с чего ты взяла?

— Когда я отводила к нему Роуз, ты помнишь, я выяснила, что он видел нас всех в «Малтшовеле». Врач сказал тогда: «Так он все-таки женился на ней? Это дорого будет мне стоить».

Мартин рассмеялся:

— Крампселл говорил обо мне, дорогая. Он закадычный приятель моего отца. Он все время доказывал, что из попытки поженить меня и Лолу ничего не выйдет. По-моему, они заключили пари.

— Боже мой! В следующий раз я обязательно все ему объясню.

— В этом нет необходимости, — успокоил меня Мартин. — Отец, должно быть, уже поведал ему нашу историю и отослал выигрыш. Я звонил ему в субботу.

— И что же сказали твои родители?

— На самом деле, мама вздохнула с облегчением. Они просили выслать твою фотографию, так что я отправил ту, которая была напечатана в «Мейл».

— Нет!

— Почему нет? Это был мой личный экземпляр газеты, я принес его из офиса. И отец с матерью хотят, чтобы при первой же возможности мы приехали повидать их в Торквей, хорошо бы, если на недельку… А как твои родители?

— Я им написала, — призналась я. — Ответ должен прийти завтра. Не думаю, что они станут возражать. По крайней мере, когда увидят тебя, дорогой.

Ди фыркнула:

— Если вы двое уже закончили свою интимную беседу (это признак дурного тона — ворковать при посторонних, и я вообразить не могу реакцию сестры Крейг на подобное безобразие), то спешу заметить, что Дез только что утащил у вас еще одну бутылку шампанского.

— А кто хочет шампанского? — заявила я.

— Оно уже заказано, хотите вы или нет. Кроме того, есть кое-что еще… — Она передала Мартину маленький сверток. Дез, в свою очередь, протянул коробочку для меня.

Мартин получил в подарок серебряную рамку для фотографий. Ди выразила уверенность, что он найдет ей достойное применение. А мне подарили ожерелье из деревянных бусинок, чередующихся с шариками из слоновой кости. Дез пояснил: «Это амулет для рождения здоровых наследников. Он очень старый. Женщинам, у которых есть такое ожерелье, очень везет».

Потом они оба захотели узнать, что мы преподнесли друг другу.

— Ничего, — призналась я. — Я хочу найти по-настоящему замечательный подарок. А Мартин говорит, что уже обладает самым ценным сокровищем, о котором может мечтать.

— Да, теперь у меня есть ты, — заявил любимый. — И все же я приготовил для тебя сюрприз. Только я его не купил, а заработал.

— Дез, — укорила я индийца. — Ты не писал об этом в моем гороскопе.

— Лин, у меня нет ни малейшего предположения, что бы это могло быть. Он мне ничего не говорил.

— В таком случае ты должна угадать, — сказал мне Мартин.

— Тогда подскажи мне какой-нибудь ключик.

— Хорошо, только совсем крошечный… Жаль, что сюрприз по размеру не подходит для той рамки, которую подарила Ди, иначе я бы преподнес тебе его в ней.

— Фотография? — спросила я первое, что пришло в голову.

— Нет.

— Но это сделано из бумаги?

— Да.

— А я сообразил, — заявил Дез. — И все же я очень удивлен. Уже?

— Это ведь не может быть свадебный контракт? — не сдавалась я. — Потому что мне хотелось бы подождать, пока…

— Это не свадебный контракт. Этот документ имеет гораздо большее для меня значение!

— Теперь и я догадалась, — заметила Ди. — Подозреваю, что правильно догадалась. А ты блуждаешь в трех соснах!

А я все еще блуждала в тумане. Даже когда любимый достал из кармана большой конверт и поинтересовался:

— Ты же не думаешь, что я ездил в Лондон только для того, чтобы сопровождать на конференцию Додо? Бернштейн мог бы и без меня это сделать. Я не знаю, как смог держать это в секрете целых четыре дня!

Я открыла конверт. Там лежал его диплом.

— Ты доктор! — закричала я. — Мартин, это же чудесно! Я не думала, что это произойдет так скоро. Это ведь лучший подарок на помолвку. — Я приблизилась, чтобы поцеловать его.

— Если кто-либо из медицинского персонала будет замечен целующимся в общественном месте, это послужит поводом к немедленному увольнению, — ехидно произнес он.

— Вот и здорово, — заявила Ди. — Обними меня, Дез.

Мы не заметили, обнял он ее или нет.