Умоляй меня

— Мне жаль, — прошептала она. — Мне очень жаль.

Еще одно осознание выжало последний глоток воздуха из ее легких. После смерти Гэвина, что случилось с настоящей Циннией?

Эмброуз моргнул длинными, мокрыми от слез ресницами и молча кивнул. Он снова обратил свое внимание на Джименина. Луваен не могла видеть лица мужчины, но удовлетворение в его голосе было достаточно явным.

— Это значительно облегчает жизнь для всех, — он убрал пистолет с бока Луваен. — Ты поменяешься местами со своей сестрой и уйдешь со мной. Никакой борьбы, никаких протестов, и я оставлю твоего отца в живых.

— А как насчет Луваен?

— Посмотрим.

Эмброуз взглянул на нее, его взгляд был твердым, как гранит, и в нем читалось безмолвное послание: «Будь готова». Их короткие отношения всегда состояли из взаимных оскорблений и осторожных перемирий, но она прониклась уважением к коварному колдуну и оказала ему доверие, которое он так доблестно заслужил, когда шел среди врагов, чтобы спасти ее. Она наклонила голову.

Он одарил Джименина ясным взглядом.

— Я пойду с тобой, — просто сказал он.

— Цинния, пожалуйста! — крикнул ее отец со своего места позади одного из прихвостней. Луваен хотела сказать ему, чтобы он замолчал, но ее команда могла выдать игру. В его протесте была и неожиданная польза. Если Эмброуз одурачил Мерсера своей иллюзией, он одурачил и всех остальных.

Колдун уронил свечу в снег и поднял обе руки к Джименину.

— Как же мне ехать?

Как будто этот вопрос пробудил Джименина, он сильно оттолкнул Луваен в сторону и нетерпеливо потянулся к своему новому пленнику. Она вылетела из седла и растянулась в снежном сугробе. Лошадь закрывала большую часть ее обзора, но она заметила потрясенное выражение лица Джименина, прежде чем он дернулся и свалился со своего места на противоположной стороне.

Эмброуз взревел своим глубоким голосом:

— Шевелись, Луваен!

Вспышка обжигающего света пронеслась по двору. Ослепленная, Луваен на четвереньках поползла прочь от стука копыт, когда во второй раз испуганные лошади бросились врассыпную. Серия оглушительных раскатов добавила хаоса, и мучительные крики раненых присоединились к хору лошадиного ржания. Где-то в этом хаосе люди Джименина либо перестреляли друг друга, либо застрелили своих лошадей, либо, не дай боги, застрелили ее отца или Эмброуза.

Предупреждающее шипение роз Изабо прозвучало в опасной близости, и она отпрянула, поскользнувшись на участке ледяной грязи. Свисающие концы лошадиного хвоста хлестнули ее по щеке, когда одно из животных проскакало достаточно близко. Она была на волосок от того, чтобы быть растоптанной.

Как только ее зрение восстановилось после взрыва светового заклинания Эмброуза, последовало еще одно, развеяв ее опасения, что кто-то застрелил Эмброуза.

— Стойте на месте, вы, белобрысые оборванцы! — проревел Джименин, перекрикивая шум. — Стреляйте в женщину и старика!

Угроза Джименина заставила Луваен замолчать, и она молилась, чтобы Мерсер сделал то же самое. Тяжелый удар тела о землю заставил ее подпрыгнуть. Шипение превратилось в бешеный шелест, когда дьявольские розы вцепились в жертву. Крики мужчины прорвались сквозь шум, переходя в неземные визги, от которых каждая капля крови в ее жилах застыла, превратившись в мокрый снег. Двор замер. Даже оставшиеся лошади стояли тихо. Тишину нарушали только приливы и отливы предсмертных криков одной несчастной души.

Благодарная за милость временной слепоты, Луваен продолжила ползти по двору к тому месту, где, по ее предположению, могла находиться дверь. Если она попадет внутрь, то сможет вооружиться одним из многочисленных видов оружия Балларда. Меч был не очень полезен против кремневого ружья, но лучше, чем то, что у нее было сейчас, то есть ничего. Она снова остановилась, когда жалобный вой заглушил затихающие крики умирающего приспешника. Волчий, дикий, к нему присоединился другой, крик больше похожий на рев, от которого земля задрожала у нее под ногами.

Ее зрение прояснилось как раз вовремя, чтобы увидеть, как черная фигура вылетела из двери во двор, где прыгнула на ближайшего мужчину так быстро, что у него не было шанса вскрикнуть прежде, чем пара блестящих когтей разорвала его от пищевода до желудка. За ним последовала вторая фигура так же быстро. Походка была другой, больше похожей на паучий бег, чем на бег вприпрыжку. Как и первое существо, оно бросилось в бой, нападая на всех, до кого могло дотянуться. Среди новых криков и грохота пистолетной стрельбы Луваен распласталась на земле. Она лихорадочно искала своего отца и Эмброуза в скрывающем снегопаде и увидела обоих мужчин, съежившихся за тушей мертвой лошади.

По ту сторону двора, превращенного в поле боя, Джименин и его люди сражались с нападавшими. Одно из чудовищ повернулось, и в лунном свете она увидела сверкающий блеск серых глаз, ощетинившийся мех и приплюснутую морду гигантской летучей мыши. Луваен вскрикнула. Гэвин выжил. Если сын выжил, то, возможно, и отец тоже. Она выглядывала другое существо и обнаружила, что оно занято превращением одного из приспешников Джименина в груду разодранных в клочья частей тела. Кровь брызнула во все стороны, и еще одна пара глаз сверкнула в полумраке. Баллард. Или то, что когда-то было хозяином Кетах-Тора.

Это жестокое существо не имело никакого сходства с человеком, которого она полюбила, точно так же, как в летучей мыши-волке не было и следа Гэвина. Ужасная мука во взгляде Эмброуза ранее была вызвана не тем, что они были мертвы, а тем, что они все еще были живы.

Ее кошмар наяву принял худший оборот. Настоящая Цинния появилась в дверях и бросилась во двор. Луваен вскрикнула и вскочила на ноги. Забыв об осторожности, она бросилась к двери, размахивая руками.

— Цинния! Ради всех богов, вернись внутрь! Иди внутрь!

В этот момент мир замедлился, и звуки боя стихли. Она увидела лицо Циннии, бледное и залитое слезами, ее взгляд был прикован исключительно к Гэвину. Краем глаза она заметила какое-то движение: Джименин повернулся, его пустой взгляд сменился с испуганного на злобный. Он рванул к ним, пистолет в его руке был поднят и нацелен на Циннию. Луваен бросилась на нее. Щелчок спускового курка отдался в ее ушах, и она вздрогнула в ожидании сопутствующей вспышки и приглушенного грохота свинцовой пули, вылетевшей из ствола, чтобы поразить ее сестру.

Ничего. Мир снова ускорился, и боги ответили на отчаянные молитвы. Джименин выкрикнул разочарованные проклятия, когда пистолет дал осечку. Он наполовину взвел курок, но так и не получил возможности полностью взвести его. Как только он прицелился в Циннию во второй раз, его глаза расширились, и он пошатнулся вперед. Его рука безвольно повисла вдоль тела, и он рухнул на колени, прежде чем упасть лицом в грязь и снег. Нож королевы воинов торчал у него между лопатками. Мерсер стоял позади него: дышал тяжелее, чем запыхавшаяся лошадь, осунувшиеся черты лица потемнели от мрачного торжества.

Шок от того, что ее кроткий отец расправился с их самым ненавистным врагом, не остановил Луваен. Она, прихрамывая, подошла к упавшему Джименину и осторожно вынула пистолет из его неподвижных пальцев. Она потянулась к руке Мерсера:

— Уходи, папа. Поторопись.

Она потянула его, удерживая в вертикальном положении, когда он, спотыкаясь, шел рядом с ней, пытаясь добраться до Циннии.

Проклятая пара отца и сына жестоко расправилась со своими последними противниками, оставив в живых только Луваен, Циннию, Мерсера и Эмброуза. К сожалению, ни она, ни Мерсер не были достаточно быстры. Не успела она сделать и двух шагов, как Гэвин вприпрыжку пересек двор и присел между ней и Циннией. Шерсть на его сгорбленной спине встала дыбом в знак предупреждения, и он зарычал, обнажив впечатляющие размером клыки.

Они с Мерсером замерли. Луваен взвела курок пистолета, который выхватила из мертвой руки Джименина. Если Гэвин нападет на них или на Циннию, у нее не будет другого выбора, кроме как выстрелить. Он не сделал ни того, ни другого, но шерсть на его спине вздымалась при каждом их вздрагивании и подергивании. Луваен наблюдала, как он расхаживает взад-вперед, и ее осенила идея. Он защищал свою пару. Где-то в этом зверином мозгу человек Гэвин вспомнил Циннию, вспомнил любимую жену и попытался защитить ее от тех, кто мог причинить ей вред. Взгляд Циннии, сидевшей напротив нее, по-прежнему был прикован к ее проклятому мужу.

— Гэвин, — промурлыкала она. — Мой дорогой муж, вернись ко мне.

Луваен сморгнула слезы, увидев тоску в мольбе своей сестры и недоумение на зверином лице Гэвина, когда он изо всех сил пытался понять ее слова. Что, во имя богов, они должны были теперь делать?

Она схватила отца за руку и наклонилась, чтобы прошептать ему на ухо:

— Медленно отступай, папа.

Возможно, если бы они не были так близко, Гэвин сосредоточил бы свое внимание меньше на них и больше на Циннии. У нее, из всех людей, был самый большой шанс достучаться до него.

Они остановились, когда каждый волосок на покрытом мехом теле Гэвина встал дыбом. Его глаза сверкнули, а губы изогнулись, обнажив клыки, когда он уставился на что-то за ними. В лунном свете лицо Циннии побелело.

— Осторожно, Лу, — предупредила она тихим голосом. — Де Совтер позади тебя.

Предупрежденная, Луваен медленно повернулась и прикусила губу, пытаясь не закричать.

Каждый ребенок вырос на историях о народе терна: темные существа, рожденные злыми мыслями людей, их страданиями и яростью. Они рыскали по ночам, прятались за занавесками, на краю окон и под кроватями, готовые вырвать непослушных детей из их дома и сожрать их целиком. В детстве одиннадцатилетняя Луваен делила постель с трехлетней Циннией. Много ночей она не спала после того, как они ложились спать, сжимая в руках одну из маминых стиральных бит на случай, если ей придется отбиваться от сородичей терна, ищущих полуночный перекус. Они с Циннией выросли и оставили те ночные ужасы в памяти детства. Никогда в своих самых мрачных мечтах она не представляла, что они реальны, или что она может столкнуться с одним из них, став взрослой.

Когда она видела его в последний раз, перемены в Балларде были поразительными. Они придали причудливый оттенок побегам, вплетенным в его волосы и вокруг новоиспеченных рогов, прорастающих из головы, сравнив его с одним из древних богов природы. Однако его глаза заставили ее насторожиться. Последний поток навсегда превратил их из темно-коричневых в желтые, цвета соснового сока, со змеиными зрачками. Она сорвала росток, погладила участки кожи, сделанные из коры, и поцеловала закрытые глаза рептилии. Несмотря на физические искажения проклятия, он все еще был терпеливым, благородным мужчиной, в которого она влюбилась.

Сейчас же перед ней стоял не мужчина. Кора, ранее покрывавшая его тело лоскутными узорами, теперь поглотила его, превратив в древесного и потрескавшегося, как старый дуб. Пучки щетинистых волос пробивались сквозь кору в случайных местах. Извилистые шрамы, врезавшиеся в его торс, шею и лицо, прорезались и затвердели, поднимаясь вверх по коже головы, пока не переплелись с шипастыми рогами и не увенчали его голову короной из сучковатых корней и оленьих рогов. Его руки и ноги истончились и удлинились, как будто он каким-то образом пережил пытки на дыбе, с костями вытянутыми, как ветви, заканчивающимися огромными суставчатыми ладонями и стопами, с которых капала кровь.

Хуже всего было то, что он уставился на Гэвина с искаженным, неузнаваемым лицом. Скелетообразные скулы изогнулись под впалыми глазницами, в которых вместо глаз сияли точечки белого цвета — света, холодного и далекого, как звезды. Он зарычал, издав странный скребущий звук, не похожий ни на звериный, ни на человеческий, но какой-то потусторонний. Луваен содрогнулась при виде разинутой пасти с черным языком и рядами острых, как копья, зубов. Это был не лесной король, а демон.

— Баллард, — сказала она.

— Его больше нет, Луваен, — Эмброуз заговорил через двор между Гэвином и Баллардом. Как и Мерсер, он покинул безопасную конную баррикаду и медленно приблизился к ним. Тени играли на его угрюмых чертах. Он остановился, когда Баллард обратил на него горящие глаза. Зубы демона щелкнули в вызове, свирепом, как любой волчий капкан. Он вернул свое внимание Гэвину и повторил действие.

Гэвин ответил рычанием, гораздо менее сверхъестественным, но столь же угрожающим. Одна когтистая рука ударила по воздуху, и он предупреждающе топнул ногой по грязи. Цинния тихо заговорила позади него, все тем же успокаивающим голосом, который умолял его вспомнить, кто он такой, вспомнить своего отца.

— Любовь моя, ты — Гэвин де Ловет. Это ваш дом, мы — ваша семья. Твой отец стоит перед тобой — человек, который любит тебя, который защитил тебя от проклятия Изабо, — она беспрерывно уговаривала волка, радуясь тому, что его большие уши, похожие на уши летучей мыши, поворачивались, когда он слушал ее и не сводил глаз с химеры, царапающей землю когтями и издававшей странные звуки из древесного горла.

Луваен шепотом повторяла про себя: «Вспомни, вспомни». Гэвин был последним ключом к разрушению проклятия. Как грубое животное, движимое агрессией и жаждой крови, его шансы вспомнить человека, которым он был, были маловероятны, но он инстинктивно бросился к Циннии, защищая ее от тех, кого считал угрозой. Где-то там, внутри, горела искра этого человека. Если кто и мог разжечь пламя, так это его жена. Шанс спасти одного, если не обоих, все еще существовал.

Она так крепко сжала руку отца, что пальцы онемели. Они наблюдали, как Гэвин на мгновение закрыл глаза, покачал головой и открыл их, чтобы показать радужки, зеленые, как весна. Сдавленный крик застрял в горле Луваен, когда он уставился на Балларда и произнес два слова, достаточно отчетливых, чтобы они поняли:

— Мой отец, — сказал он и упал на колени.

Тот же гулкий треск и сотрясающая волна, которые обрушились на замок, когда две сестры признались в любви отцу и сыну, теперь прокатились по двору. Мерсер столкнулся с Луваен, которая наклонилась вбок и чуть не упала, когда на нее обрушился приступ головокружения. Двор замка изменился, превратившись в искаженный пейзаж, как будто она смотрела сквозь толстое волнистое стекло. Проклятия, крики и нечеловеческие вопли раздавались вокруг нее вместе с шипением кровожадных роз Изабо. Она изо всех сил старалась держаться прямо и прояснить свое и без того помутневшее зрение. Гэвин остался стоять на коленях, схватившись за голову и раскачиваясь взад-вперед в объятиях Циннии. Волна заклятия обрушилась на него, превращая его из зверя в человека и обратно. Как и Луваен, Эмброуз изо всех сил пытался удержаться на ногах. Он вытянул руки, чтобы удержать равновесие, и несколько раз покачал головой.

Искажение исчезло, и шипящий хор роз замер. Луваен обняла отца и заглянула ему в глаза:

— Ты в порядке?

Он кивнул, прежде чем воскликнуть задыхающимся шепотом:

— Милосердные боги, Лу. Смотри!

Она проследила за его взглядом и ахнула. Существо, похожее на летучую мышь-волка, исчезло. На его месте был Гэвин, без сознания и на руках Циннии. Луваен резко обернулась, чтобы найти Балларда. Ее ликование испарилось, когда она обнаружила, что он не изменился. Все еще испытывая муки, вызванные ненавистью его давно умершей жены, он покачнулся и вцепился когтями в свою узловатую макушку.

Ее голос сорвался на рыдание:

— Отпусти его, Изабо. Я умоляю тебя.

Нельзя было отступать, даже когда сила Изабо была сокрушена. Баллард слишком долго терпел разрушительное воздействие проклятия. Разрушенное, оно все еще держало его в плену. Она отказывалась терять надежду. В отличие от Циннии, она не была спокойной женщиной с миловидным выражением лица или успокаивающим голосом. Она также не была женой Балларда, но если методы ее сестры оказались успешными с Гэвином, то, может, они помогут и ей с Баллардом. Она должна была попытаться, другого выхода у нее не было.

— Баллард, — тихо сказала она. — Ты помнишь меня, лесной король? Я помню тебя, как ты и приказал, — она отпустила отца, чтобы постучать пальцем по своей груди. — Строптивая, сварливая торговка. Кто поможет мне стать нежной, если ты не вернешься?

Время шло медленное, шаркая, словно одряхлевший старик. Баллард моргнул, глядя на нее, сияющие глаза не темнели и не показывали проблеска узнавания. Его кожа оставалась корой, зубы острыми, а ноги и руки тонкими и жесткими, как ветки без листьев. Слезы потекли по ее щекам.

Мерсер коснулся ее руки:

— Слишком поздно, Лу.

— Пристрели его, Луваен, — строгий приказ Эмброуза разнесся по двору. Она дернулась и уставилась на него здоровым глазом. Кремневый пистолет лежал в ее руке, почти забытый и все еще полностью взведенный. — Пристрели его, — повторил он. — И даруй ему милосердие, которого он заслуживает.

Тяжесть пистолета свела ее руку судорогой.

— Еще немного, — умоляла она. Проклятие было снято. Если они подождут еще несколько секунд…

Гэвин застонал в объятиях Циннии. Баллард присел на корточки, проводя черным языком по изрытым губам. Зазубренные веточки, торчащие из его локтей и лопаток, задрожали, а пучки шерсти встали дыбом. Позади нее Цинния закричала, когда он прыгнул вперед, бросаясь на беспомощного Гэвина.

— Сейчас, Луваен! — взревел Эмброуз. — Пристрели его!

Она подняла пистолет. Полуслепая и дрожащая от холода, она прицелилась в прыгающее чудовище и нажала на курок. Свет вырвался дождем искр. Она отвернула лицо от яркой вспышки пороха, когда пистолет выстрелил. Она лишь мельком увидела мчащуюся темную фигуру, отброшенную назад. Последовало ворчание и глухой удар чего-то, упавшего на землю.

Пистолет выскользнул из ее пальцев, едва не задев при падении пальцы ног.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Луваен оцепенело уставилась на неподвижную фигуру, съежившуюся в снегу, словно мертвец. Слезы, которые лились, высохли, и она стояла как вкопанная, пока Эмброуз пробежал мимо нее. Плащ развивался за его спиной. Он опустился на колени рядом со своим поверженным хозяином. Цинния позвала ее по имени, но она проигнорировала ее вместе с пронизывающим холодом, нежным бормотанием отца и абсолютной тишиной от колючего гобелена роз. Только ее голос эхом отдавался в голове — обвиняющий, неумолимый: «Ты убила его. Ты убила его».

— Луваен, ты мне нужна, — голос Эмброуза прорезал, как острое лезвие, обвинения в ее голове.

Она ощетинилась, возмущение испепелило оцепенение. Один раз она сыграла роль палача. Она не сделает этого снова.

— Я не буду стрелять в него во второй раз, колдун.

— Прекрати спорить, женщина! Подойди сюда!

Несмотря на желание убежать и кричать о своем горе до хрипоты, Луваен присоединилась к Эмброузу, опустившегося на колени рядом с Баллардом. Шок заставил ее пошатнуться, когда она посмотрела вниз на своего возлюбленного: обнаженного, изможденного, окровавленного и живого. Еще больше крови растекалось по снегу вокруг него и потекло сквозь пальцы Эмброуза там, где его руки обхватили бедро Балларда. Она целилась ему в грудь, а прострелила ногу. Колдун хмуро посмотрел на нее.

— Не стой просто так, как идиотка, — огрызнулся он. — Помоги мне, — она упала рядом с ним, так пристально вглядываясь в лицо Балларда, что едва заметила, как окровавленные руки Эмброуза направили ее к ноге Балларда. — Прижми крепче, чтобы замедлить кровотечение, — проинструктировал он. Она последовала его указаниям, пока он отрывал полоску ткани от своего плаща и заматывал ее вокруг раны. — Хорошо, что ты не так точна с пистолетом, как с ударами ногами, — сказал он.

Он жестом подозвал Мерсера.

— Отец Луваен? — мужчина напротив кивнул. — Мне понадобится твоя помощь через минуту. Оставайся пока с Луваен. Мне нужно позаботиться о Гэвине и забрать Магду из беседки. Она охраняет других женщин и считается местным целителем, — он направился к Циннии, прижимавшей к себе Гэвина.

Мерсер устроился рядом с Луваен.

— Ты могла бы сказать мне, дочь, — он погладил ее по волосам. — Я пропустил две свадьбы?

— Нет. Я все еще вдова Томаса Дуенды.

— И любовница Балларда де Совтера? — ее молчание было ответом на его вопрос, поэтому он задал другой. — Ты любишь его?

Луваен наклонилась и провела губами по лбу Балларда.

— О да.

Она резко вдохнула, когда веки Балларда дернулись и открылись. Темные и влажные, его глаза смотрели на нее с озадаченным выражением. Он облизнул пересохшие губы розовым языком и сглотнул.

— Ты опасная женщина для любви, Луваен Дуенда, — сказал он скрипучим голосом. Его глаза остекленели, прежде чем закатиться, и он снова погрузился в забытье.

Все слезы, которые, как она думала, высохли или замерзли внутри нее, снова потекли по ее лицу. Она смеялась и рыдала, а отец легонько похлопывал ее по спине. Магда и Эмброуз нашли их такими, и экономка уговорила ее подняться на ноги.

Она смерила Луваен взглядом.

— Девочка, — сказала она. — Ты выглядишь так, словно тебя лягнул мул. Иди на кухню и жди Кларимонду. Она позаботится о тебе, как только мы доставим Гэвина и господина внутрь.

Луваен заупрямилась:

— Я хочу помочь.

— Ты поможешь, если будешь держаться в стороне. А теперь делай, что я говорю.

Луваен знала, что потерпела поражение. Бросив последний долгий взгляд на Балларда, она поплелась на кухню и обнаружила там беспорядок из перевернутой мебели и разбитой посуды. Стол был опрокинут на бок и придвинут к стене. Осколки разбитого винного кувшина валялись на полу, и она осторожно пробралась сквозь них, чтобы найти стул и сесть. Гэвин или Баллард, должно быть, выплеснули свою ярость на кухне, прежде чем вырваться во двор. Луваен откинулась на спинку стула, усталость охватила ее окончательно, теперь она больше не действовала под влиянием лихорадочного импульса отчаяния. Кларимонда увидела, что она наполовину сползла со стула, и спасла ее от падения на пол.

— Вы в плачевном состоянии, госпожа. Оставайтесь на месте, и я скоро займусь вами.

Луваен безвольно сидела на стуле, пока Кларимонда убирала осколки посуды и ставила воду на огонь. Она вымыла окровавленные руки Луваен и умыла, сочувственно посмеиваясь над ее подбитым глазом и разбитым ртом. Кудахтанье сменилось возмущенным фырканьем, когда она сняла с Луваен грязную ночную рубашку и увидела рубцы и фиолетовые синяки, охватившие весь ее левый бок.

— Мыться будет больно, госпожа, — предупредила она.

Луваен вздрогнула:

— Пожалуйста, мне нужно помыться, — она бы выдержала ледяную бурю, если бы это означало, что она сможет смыть прикосновения Джименина. Ее кожа все еще покрывалась мурашками при воспоминании о часах, проведенных рядом с ним в седле.

У Кларимонды были нежные руки, но Луваен возблагодарила богов, когда купание закончилось. Ее колени подогнулись: ей нужно было сесть, иначе она упадет. Служанка одела ее в одну из сорочек Циннии и набросила ей на плечи одеяло.

— Пойдемте, госпожа, — сказала она и подтолкнула ее к большому залу. — Ваша комната та же. Вы сможете отдохнуть. А я принесу вам теплый напиток, как только вы ляжете в постель.

Повсюду царил хаос. Мерсер помогал полубессознательному Гэвину подняться наверх, в то время как Джоан с бинтами в руках пробежала мимо них во двор. Луваен помахала отцу рукой, когда он остановился возле антресолей, согнувшись под тяжестью Гэвина.

— Продолжай, папа, — произнесла она. — Я в порядке.

Она остановилась, привлеченная открытой дверью холла и теми, кто ухаживал за Баллардом снаружи. Кларимонда слегка подтолкнула ее:

— Они делали это и раньше, госпожа. Как только я что-нибудь узнаю, я вам скажу.

Смирившись с ожиданием, Луваен кивнула и поднялась по лестнице. Она была пьяна от усталости к тому времени, когда Кларимонда подоткнула ей одеяло и занялась разжиганием очага. Она едва услышала, как за ней закрылась дверь, прежде чем заснула с пятнами яркой крови на снегу перед глазами и эхом пистолетного выстрела.

Скрип стула по полу разбудил ее, и она обнаружила Циннию, позолоченную в лучах водянисто-розового света, сидящую у ее кровати. Она положила руку на плечо Луваен, останавливая ее:

— Тебе нужно отдохнуть, Лу.

Луваен отмахнулась от нее:

— Который сейчас час?

— Недавно рассвело. Ты проспала всю ночь.

Ее желудок скрутило. Она собиралась поспать всего час или два. Девушка сдернула одеяло, вздрогнув и полностью проснувшись от внезапного порыва холодного воздуха, коснувшегося ее тела.

— Где Баллард? — она соскочила с кровати и встала, но тут же пошатнулась. У нее закружилась голова, в боку запульсировало.

— Ты самая упрямая женщина, которую я знаю, — Цинния встала со своего стула и усадила на него Луваен. — Я должна привязать тебя к кровати?

— Да, — прошлой ночью она стреляла в своего любовника. Она должна быть у его постели. Ее сердце бешено колотилось в груди при мысли, что она также может стоять у его могилы, прежде чем все это закончится.

Цинния вздохнула:

— Де Совтер сейчас в комнате Эмброуза. Магда заботится о нем, — она пожала плечами в ответ на вопросительный взгляд Луваен. — Эти мерзкие розы заняли весь солар, включая его спальню. Я буду рада, когда мы выгребем их и сожжем.

Луваен вспомнила, как розы шипели и корчились в убийственном безумии прошлой ночью, а затем внезапно замолчали, когда щелкнуло последнее проклятия.

— Они мертвы? Я имею в виду розы.

— Вполне, — Цинния накинула одно из одеял на плечи Луваен и протянула ей кружку тепловатого эля. Ее карие глаза наполнились слезами, и она подняла руку, чтобы обвести призрачные очертания черт своей сестры. — О, Лу, твое бедное лицо.

Луваен пожала плечами и отхлебнула из своей кружки. Она подумала, что ее лицо значительно улучшилось по сравнению с предыдущей ночью. Этим утром она смогла открыть оба глаза.

— Расскажи мне, что произошло, пока я спала.

— Много беготни вверх и вниз по лестнице за вещами, которые Магде нужны для ухода за де Совтером. Эмброуз проделал дорожку в полу между своей комнатой и комнатой Гэвина.

— А папа? — Луваен никогда не забудет выражение его лица после того, как он ударил Джименина ножом. Еще одна причина ненавидеть мерзкого ублюдка. Он заставил ее мягкосердечного отца убивать.

Цинния взяла пустую чашку и поставила ее на ближайший столик.

— Достаточно хорошо, учитывая произошедшее. Он сейчас на кухне с Джоан и Кларимондой. Они взяли его под свое крыло, пока ты спала, а я была с Гэвином, — она усмехнулась, ее глаза заблестели. — Гэвин стал самим собой, Лу. Измотан, но на этом все, — она схватила Луваен за руку, сжав ее пальцы. — Проклятие действительно снято.

Луваен поцеловала тыльную сторону ладони сестры. Она была вне себя от радости за Циннию, у которой теперь был шанс прожить счастливую жизнь с человеком, преданным ей, и которому она была так же предана. Однако ее радость несла в себе привкус зависти. Она хотела того же с хозяином Кетах-Тора. Новости Циннии придали ей еще больше решимости увидеться с ним.

— Помоги мне одеться, — сказала она и встала во второй раз, но чуть медленнее первого.

— Лу, я не думаю…

— Не спорь со мной, Цинния. Если бы на его месте был Гэвин, ты бы тоже не валялась в постели.

С этими словами Цинния подчинилась желанию своей сестры. Она одела Луваен в одно из своих платьев, нахмурившись из-за слишком короткого подола.

— Ты выглядишь так, как будто стащила детский гардероб, — ее хмурый взгляд стал еще мрачнее. — Я не могу поверить, что они привели тебя сюда без обуви!

Учитывая, что Джименин чуть не привел ее сюда без зубов, Луваен не слишком возмущалась отсутствием у нее обуви.

— Дай мне парочку твоих шерстяных вещей. Они будут держать мои ноги в тепле, пока я не смогу одолжить подходящую обувь.

Они недолго спорили из-за ее волос: впечатляющего пучка спутанных эльфийских колтунов.

Луваен увернулась от Циннии, размахивающей щеткой.

— Это займет слишком много времени. Я не иду на королевский бал для того, чтобы заманить принца! Просто помоги мне закрепить его.

Они препирались всю дорогу до комнат Эмброуза, пока Цинния пыталась ухаживать за ней, а Луваен сопротивлялась материнским заботам. Она подняла кулак, чтобы постучать в дверь Эмброуза.

— Я сделаю это, — Цинния оттащила ее. — Твои неуклюжие методы гарантируют, что он не позволит тебе переступить порог, — она постучала — три легких стука. Прошло несколько тихих мгновений, прежде чем дверь открылась, и Эмброуз уставился на них с каменным лицом.

Ничуть не смущенная отсутствием приветствия с его стороны и неприступной позой, Цинния мило улыбнулась:

— Доброе утро, Эмброуз.

Луваен, отчаянно желавшая увидеть Балларда, встретилась с взглядом Эмброуза.

— Пожалуйста, Эмброуз, — как и стук Циннии, это была простая, сдержанная просьба. К ее удивлению, он кивнул и отступил в сторону.

Они прошли мимо него и вошли в уютную прихожую, благоухающую ароматами специй и свечного воска. Комната представляла собой гнездо сороки, состоящее из столов, заваленных свитками и гримуарами, стеклянными флаконами и бутылками, полными жидкостей или высушенных кусочков жутких диковин. Небольшие кучки трав занимали место на серванте вместе со ступками и пестиками разного размера. С крючков на потолке свисали гирлянды чеснока и сушеных фиалок. Угли в угловой жаровне светились оранжевым, и вверх поднимались волнистые клубы едкого дыма, окрашенного в синий цвет магией. Они вошли в логово колдуна.

В любое другое время Луваен растоптала бы Циннию, попытавшись уйти. Теперь ее единственной заботой было пройти через вторую дверь рядом с жаровней.

Колдун жестом пригласил их следовать за собой и повел в свою спальню. Он пропустил женщин в комнату, пропахшую кровью, мазями, пчелиным воском и жиром. Даже в этот ранний час помещение было ярко освещено масляными лампами и свечами, а в другой, побольше, жаровне, накрытой решеткой, на которой грелись чайник и казан, потрескивал огонь. Магда наклонилась над решеткой и бросила в котел горсть трав.

Экономка пропустила обычное приветствие и указала на кровать.

— Для тебя есть табурет. Ты можешь поговорить с ним, но он не ответит. Он не пошевелился, даже когда я вытащила пулю у него из ноги.

Луваен вздрогнула от слов Магды.

Кровать Эмброуза была уменьшенной версией кровати Балларда: высокой, с балдахином и парчовыми занавесками с трех сторон, чтобы сохранить тепло. Они были сдвинуты в углы, что давало непрерывный обзор пациента для Магды. Он лежал вдоль одной стороны кровати, завернутый в одеяло, за исключением одной ноги, замотанной бинтами от верхней части бедра до колена. Круглое пятно крови запятнало белье в том месте, где она ранила его. Он глубоко дышал, одеяло на его груди поднималось и опускалось в медленном ритме. Она заняла место Магды рядом с ним, чтобы услышать его дыхание и убедиться, что он все еще жив.

Она никогда не видела его смуглым, из-за зимы его кожа всегда была бледной, но на фоне подушек он выглядел ужасно. Проклятие придало его коже почти прозрачный оттенок. Даже будучи ослабленным, он все еще был похож на человека, который искал смерти. Тени проступали над тонкой кожей под глазами и углубляли впадины под скулами. Его губы были белыми, контрастируя с темной бородой. Рунические шрамы исчезли, как и большинство тех, что были получены шипами роз. Немногие оставшиеся поблекли, слившись с теми, которые он получил на поле боя столетия назад.

— Он выглядит почти так же, как тогда, когда Гэвин был ребенком, — Магда стояла рядом с ней, с нежностью глядя на Балларда. — Я лечила его от вещи и похуже этого. Турнир так же смертоносен, как война, — она вздохнула. — Он всегда был сильным, но я не знаю, что проклятие сделало с ним после стольких лет. Сделало его сильнее или слабее?

Луваен погладила его по щеке, ощутив ее прохладу своими пальцами.

— Я хотела убить его, — произнесла она.

— Что ж, ты чертовски плохой стрелок, девочка моя, — Магда улыбнулась, увидев ошеломленное выражение лица Луваен. — Ты сделала то, что нужно, — заявила она. — Кроме того, дух Балларда никогда бы не успокоился, если бы Изабо победила его, и он убил бы своего сына.

— Я бы предпочла, чтобы он подольше продержал свой дух в теле, чтобы мог поделиться со мной и тем, и другим.

Магда похлопала ее по плечу, и черты ее лица стали суровыми:

— Я не буду подслащивать горечь, Луваен. Я вытащила пулю из его ноги вместе с кусочками кости, мышца разорвана. Если он выживет, то будет хромать до конца своих дней.

Луваен провела пальцем по носу Балларда, пройдя по костлявой переносице к раздутым ноздрям и вниз к губе. Теплое дыхание коснулось ее пальца.

— У него нет лихорадки.

— Пока нет, но будет. Я заливала ему в глотку пиретрум до тех пор, пока он чуть не утонул. Тем не менее, такие раны почти всегда отравляют.

Ее слова оказались пророческими. В течение следующих четырех дней Балларда мучила лихорадка. Мертвенная бледность его кожи подчеркивала румянец, покрывавший его скулы. Луваен лихорадочно трудилась с Магдой, Эмброузом и Гэвином, меняя простыни, испачканные кровью и гноем, которые просачивались сквозь бинты. В комнате было душно и воняло гнилью. Луваен помогала Гэвину удерживать Балларда, пока Магда перемещала ложкой личинок в рану, чтобы они полакомились рваными краями мертвой плоти и инфекцией.

Экономка и колдун заваривали чаи и смешивали эликсиры. Когда они не вливали их в рот Балларду, они брызгали ими на его распухшую ногу, смазывая гнилостную рваную рану. Баллард бился в бреду, один раз так сильно, что чуть не свалился с кровати и не сбил с ног Магду, стоявшей рядом с ним. Гэвин спас их обоих. Полностью оправившись от проклятия, он оттащил тело отца от Магды и осторожно положил его обратно на кровать. Он заговорил с Баллардом ровным голосом, и тот успокоился, несмотря на бушующую лихорадку.

На пятый день, когда красные полосы, расходящиеся от раны, отступили, и кровь стала чистой, Магда объявила, что Баллард будет жить. Она ухмыльнулась Луваен, которая в ответ уставилась на нее совиным взглядом:

— У тебя есть еще один шанс выстрелить в него, Луваен, но подожди немного. Я слишком измотана, чтобы ухаживать за ним еще раз.

Гэвин, не обремененный недосыпанием, которое парализовало Луваен, издал радостный возглас и заключил Магду в крепкие объятия. Она хрипло протестовала и, наконец, ударила его по голове, пока тот не отпустил ее. Он обнял и Луваен, безвольно повисшей у него на руках, прежде чем выскочить за дверь, выкрикивая имя Циннии.

Луваен посмотрела ему вслед, прежде чем повернуться к своим компаньонам:

— Это точно?

Эмброуз пожал плечами:

— Как кто-то может быть уверен в таких вещах? Но лихорадка прошла, и рана чистая. Он выглядит хуже, чем освежеванная крыса, но он жив, — он привлек измученную Магду в гораздо более нежные объятия и поцеловал ее в губы. — Мы все у тебя в долгу, женщина.

Луваен на мгновение закрыла глаза. Когда она открыла их, Магда, привалившись к Эмброузу, спала. Она не слышала пылкого: «Да благословят боги все твои дни, Магда».

Эмброуз крепче прижал ее к себе и почти понес к двери:

— Я отведу ее в комнату. Думаю, что она не спала всю ночь, — он взглянул на Балларда, мирно отдыхающего в постели. — Ты останешься с ним? Я пошлю одну из девочек или даже твоего отца заступить на караул, чтобы ты тоже могла поспать.

Она покачала головой:

— Не нужно. Я не хочу спать и не хочу быть где-то еще.

— Как пожелаешь, — он остановился на пороге комнаты. Легкая улыбка заиграла на его губах, а в глазах за стеклами очков загорелся огонек восхищения. Он кивнул один раз. — Молодец, гарпия, — сказал он тоном, обычно предназначенным для Балларда.

Распознав почтительное приветствие, она низко присела в реверансе и ответила тем же:

— Хорошая работа, колдун.

После того, как они ушли, Луваен опустилась на табурет, который каждый из них занимал в какой-то момент во время караула у Балларда, и уставилась на человека, который отказался умирать. Четыре дня лихорадки и бреда взяли свое, кожа туго обтянула его лицевые кости. Его борода, темная и с проседью, покрывала нижнюю часть лица, скрывая большую часть изможденных щек. Однако он не был таким бледным, как раньше, и его губы больше не были мелового цвета.

Она взяла его за руку, отметив розовые ногтевые пластины с белыми основаниями в виде полумесяца. Совершенно нормальные ногти. Ему нужно было их подстричь, но ей больше не придется пользоваться кусачками для копыт. Луваен подняла ладонь, чтобы коснуться его щеки.

— Сейчас здесь только мы двое, милорд. Магда сорвала себе спину, чтобы спасти тебя, и хотя я никогда никого не убивала, Эмброуз убежден, что я убийца. Пожалуйста, окажи нам всем любезность и не умирай на моем дежурстве.

Она поцеловала каждый из его пальцев, прежде чем переплести их со своими. Баллард не проснулся, и следующие несколько минут Луваен провела, считая его вдохи. Для нее они были самой необыкновенной музыкой, настроенной на тончайшие ритмы. Она могла слушать их часами.

Они были достаточно успокаивающими, чтобы погрузить ее в сон. Луваен проснулась и обнаружила, что сидит, сгорбившись, на табурете, положив голову на переплетенные руки на матраце. Что-то коснулось ее головы, исследуя от макушки до затылка и обратно. Луваен выпрямилась и обнаружила, что Баллард наблюдает за ней из-под тяжелых век. Его рука скользнула по ее волосам к плечу и по предплечью.

— Привет, моя красавица.

Она моргнула:

— Баллард? — его губы дрогнули в подобие улыбки. Луваен вскочила на ноги и прижала руку к его лбу. Его кожа была прохладной, а взгляд ясным. Ее руки порхали над ним: его головой и грудью, плечами и прикрытым одеялом торсом. Вопросы водопадом срывались с ее губ: — Тебе больно? Ты хочешь, чтобы я позвала Магду? Хочешь пить? Есть чай из ивовой коры.

Для человека, который только что поцеловал смерть в щеку, прежде чем отправить ее восвояси, у него была отличная реакция. Он поймал ее за руку.

— Никакого чая, — твердо сказал он. Баллард ослабил хватку, и его бледные черты лица застыли от напряжения. — Гэвин?

В этом вопросе, состоящем из одного слова, была гора страха и океан надежды. Ухмылка Луваен грозила расколоть ее лицо:

— Он в порядке, Баллард. Проклятие снято. Гэвин остался самим собой.

Его глаза снова закрылись, длинные ресницы были похожи на следы сажи на его щеках. Его хватка чуть не сломала ей пальцы, но она подавила вздох и сжала его руку в ответ.

Когда он снова открыл глаза, его пристальный взгляд пригвоздил ее к месту:

— Ты выстрелила в меня.

Все внутри нее замерло: сердцебиение, дыхание, кровоток. Она уставилась на Балларда и промолчала.

— Напомни мне научить тебя обращаться с арбалетом. В следующий раз тебе повезет больше, — он подмигнул.

Ее колени подогнулись, и она плюхнулась обратно на табурет.

— Следующего раза не будет, — заявила она. Ее сердце снова начало биться, хотя и в гораздо ускоренном темпе. — У тебя нет еще четырехсот лет, чтобы простить меня.

Он настойчиво потянул ее за руку, пока она не села на кровать, прижавшись бедром к его боку.

— Здесь нечего прощать, — он поцеловал ее запястье, посылая горячие мурашки вверх по ее руке. — За исключением, может быть, твоего плохого прицела.

Она нахмурилась:

— Ты не первый, кто высказывает это мнение, хотя я бы бросила вызов любому из вас, что он справился бы лучше, будучи наполовину замороженным и слепым.

Его глаза сузились, пока он оценивал ее. Луваен хотела отвернуться, но осталась на месте, пока его взгляд осматривал синяки, которые покрывали ее лицо блеклыми оттенками лаванды и желтого. Его рот сжался в мрачную линию.

— Я не видел, когда он ударил тебя, лишь синяки в зеркале Циннии, — он низко зарычал. — Я должен был быть там. Использовал бы его кишки, как тетиву для лука, и превратил его шкуру в ножны для одного из моих мечей.

Луваен поверила ему. Цинния рассказала ей ранее о его ярости, когда он узнал, что Джименин сделал с ней. Как он почти проехал по подъемному мосту на Магнусе, прежде чем Гэвин и Эмброуз буквально сбросили его с лошади. Им пришлось использовать грубую силу и магию, чтобы подчинить его. Прошли часы проклятий, угроз смертью и оскорблений в дверь его камеры, прежде чем он успокоился настолько, чтобы прислушаться к голосу разума.

— Если это тебя утешит, мой отец отомстил, когда вонзил нож, который ты мне подарил, между лопаток. Папа спас наши с Циннией жизни.

Он приподнял бровь в ответ на ее откровение и хмыкнул, одобряя действия Мерсера:

— А я-то думал, что твой боевой дух унаследован от одной из твоих матерей.

Луваен улыбнулась при воспоминании об Абигейл Халлис. Ее мачеха, не задумываясь, зарезала бы Джименина и застрелила Балларда, если бы это защитило ее детей.

Баллард похлопал по матрасу со стороны, противоположной его раненой ноге:

— Иди, ляг рядом со мной.

Она воспротивилась:

— Нет, у тебя ведь нога болит.

— Так больно, будто к моему бедру пришили горячий уголь, — он усмехнулся, увидев ее нахмуренный взгляд. — Но ты рядом заставляешь меня думать совершенно о других вещах, — она все еще колебалась, и он уставился на нее без улыбки. — Ты влюбилась в лесного короля и теперь не хочешь иметь с ним ничего общего?

Она притворилась, что изучает его:

— Мне очень понравились цветы паслена, а рожки были интересным штрихом, — пальцем она очертила край его подбородка, задержавшись, чтобы погладить жесткие волоски его бороды. — Ты сейчас почти красив.

Он слабо рассмеялся и приподнял одеяло, обнажив голое бедро и длинную ногу. Луваен сбросила одолженные туфли и скользнула рядом с ним, полностью одетая. Баллард прижал ее к себе, и она положила голову на плечо, наслаждаясь знакомым теплом его тела, прижатого к ней по всей длине. Скоро ей придется оставить его, чтобы привести Гэвина, Магду и Эмброуза. Они использовали бы ее кишки, как тетиву для лука, если бы она скрыла от них пробуждение Балларда.

Они тихо лежали рядом, пока Баллард не поднял руку к свече, поворачивая ее то в одну, то в другую сторону.

— Прошло много лет с тех пор, как мои руки выглядели так, — он провел большим пальцем по кончикам пальцев и тупым краям. — В прошлый раз поток ударил так быстро, что мы не были готовы. Я продержался достаточно долго, чтобы помочь Эмброузу запереть Гэвина в его комнате. Не то, чтобы, в конце концов, это принесло много пользы. Я не успел добраться до своей камеры, как превратился. Эмброузу пришлось заманить меня в ловушку в кладовой. После этого я больше ничего не помню, кроме того, что ты держала пистолет и стреляла мне в ногу. Что случилось?

Луваен не была в восторге от идеи вернуться к тем кошмарным событиям во дворе замка, но он имел право знать, и если она не скажет ему, это сделает кто-то другой. Он слушал, не прерывая, когда она рассказывала о своей поездке с Джименином в Кетах-Тор, хитроумной иллюзии Эмброуза, которая одурачила даже Мерсера, и о хаосе, который разразился после этого. Она не стала зацикливаться на криках человека, разорванного на части розами Изабо, или на жестокости, с которой они с Гэвином расправились с остатками отряда Джименина. Должно быть, он услышал ужас в ее голосе, потому что напрягся, прижимаясь к ней.

— Я не буду лгать, Луваен, — решительно сказал он. — Как мужчина, я бы убил этих людей с той же жестокостью, что и зверь. Единственная разница в том, что я бы использовал меч и топор вместо зубов и когтей. Таков способ сражаться и защищать своих.

Она приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в лицо. В его глазах мелькнул вызов и невысказанное послание. Это часть того, кто я есть. Она разгладила одну из его бровей.

— Я не осуждаю тебя, Баллард. Я чуть не оторвала тебе ногу, и я люблю тебя.

Черты его лица смягчились, а взгляд загорелся.

— Любишь? Даже сейчас, после того, как ты видела, что проклятие сделало с человеком?

Луваен поцеловала кончик его носа, двинулась вниз и завладела его губами для долгого поцелуя. Он застонал ей в рот. Она оставила еще один быстрый поцелуй, прежде чем отстраниться.

— О, это пустяки, — сказала она. — Я терпела то, как твой колдун оскорблял и пытался отравить меня всю зиму, только чтобы быть рядом с тобой. Если это не любовь, то я не знаю, что это такое.

Она ухмыльнулась, когда он разразился искренним смехом.

Он притянул ее обратно к себе. Проклятие распознало ее искренность в первый раз, когда она призналась спящему Балларду. Поцелуй Настоящей Любви не избавил от проклятия. Настоящая любовь и смелость это сделали. Ну это и странный поворот в том, что она нерожденная. Хорошо, что она, а не Цинния, влюбилась в Балларда.

— Ты не спрашиваешь, люблю ли я тебя, — голос Балларда вибрировал под ее щекой.

— Мне и не нужно. Ты так сказал, и я тебе верю. Кроме того, я знаю, что ты любишь меня, — он показывал ей это бесчисленными способами, провозглашал это множеством разных слов.

— Ты права, я люблю. Я должен: я провел всю зиму, мешая моему колдуну превратить тебя в жабу.

Луваен услышала смех в его голосе и легонько шлепнула бы его по руке, если бы не заметила проблеск в его глазах. Они были мутными от боли, а на лбу блестел пот. Она проигнорировала его протесты и выскользнула из кровати.

— Тебе больно, Баллард, я вижу это. Есть чай из ивовой коры, но я думаю, тебе нужно что-нибудь покрепче. Я схожу за Эмброузом, — она схватила его руку и сжала ее. — Скоро вернусь.

Она уже взялась за щеколду, когда он окликнул ее:

— Луваен, пришли ко мне Гэвина.

Неохотно покидая его, но и не в силах дать ему облегчение, которое он мог бы найти в одной из смесей Эмброуза, она направилась в комнаты Магды. Она встретила колдуна в коридоре. Луваен отбросила вежливые приветствия, теперь она была достаточно знакома с Эмброузом, чтобы понимать его признательность за краткость.

— Он проснулся, ему больно, и он просит Гэвина.

Эмброуз быстро кивнул ей и прошел мимо:

— Гэвин на кухне с твоим отцом и Циннией, — бросил он через плечо, прежде чем исчезнуть в своих покоях.

Все трое приветствовали ее появление предложениями сесть и расспросами о Балларде. Она произнесла только половину просьбы Балларда, прежде чем Гэвин выбежал из кухни.

— Он беспокоился и боялся за своего отца, — Цинния похлопала по месту рядом с собой на скамейке. — Я не думаю, что он все еще до конца верит, что они больше не связаны проклятием.

Луваен опустилась рядом с ней:

— Я сама с трудом в это верю.

Мерсер подвинул к ней кувшин с миндальным молоком, а Цинния принесла ей чашку.

— Он идет на поправку?

Она опустошила свою чашку и налила еще.

— Да, хотя я послала к нему Эмброуза. Эта нога будет мучить его, пока заживает, но, по крайней мере, он выздоравливает.

Ее отец взглянул на Циннию, прежде чем устремить на Луваен стальной взгляд:

— Это приятно знать, потому что нам нужно поговорить.

Луваен замерла с чашкой на полпути ко рту. Мерсер и Цинния наблюдали за ней, как ястребы на охоте. Ее кожу покалывало, и она со стуком поставила чашку на стол:

— Что случилось?

— Ничего не случилось, — слащавая улыбка Циннии не предвещала ничего хорошего. — Папа просто не хочет, чтобы ты жила с ним.

Мерсер хмуро посмотрел на свою младшую дочь, в то время как у Луваен отвисла челюсть.

— Очевидно, ты проводишь слишком много времени в обществе своей сестры, — сказал он голосом, от которого гарантированно увяли б цветы.

Цинния покраснела:

— Прости.

Он похлопал Луваен по руке и бросил на нее застенчивый взгляд.

— Что Цинния пытается сказать, на удивление по-луваенски — это то, что когда я вернусь домой, тебе не нужно будет сопровождать меня, — он кашлянул, когда ее глаза расширились еще больше. — Ты способная женщина, Луваен. Более чем способная.

— Властная, — Цинния пожала плечами в ответ на два брошенных на нее взгляда.

— Ты долгое время заботилась о своей сестре и обо мне, и хотя Цинния восстала против этого, я привык, что меня опекают, даже полагался на это, — взгляд Мерсера опустился, и он пристально уставился на покрытую шрамами столешницу. — Я слабый мужчина, ставший сильнее благодаря женщинам, которых держу рядом, но эта слабость лишила тебя жизни в последние годы. За исключением того короткого времени, что ты была замужем за Томасом, ты посвящаешь свои дни заботе обо мне и роли матери для своей сестры.

Уязвленная отказом отца, Луваен сделала глубокий вдох.

— Я старалась быть хорошей дочерью, — сказала она хриплым голосом.

Он бросил на нее испуганный взгляд, и его лицо смягчилось при виде ее огорчения.

— Мое прекрасное, свирепое дитя, — мягко сказал он. — Ты лучшая из дочерей и всегда будешь такой. Но мне давно пора тебя отпустить. Я прекрасно справлюсь сам в Монтебланко.

— С вдовой Купер по соседству, — добавила Цинния.

Мерсер опустил голову на руки. Тяжесть в груди Луваен испарилась в одно мгновение, сменившись медленным жжением. Ее глаза сузились, глядя на отца.

— Подожди минутку. Ты бросаешь меня ради Нив Купер? — она встала, чтобы нависнуть над ним, возмущенная. — Да? — она резко отвернулась от стола. — Ты выгоняешь меня из дома, моего дома, заметь, чтобы трахнуть Нив Купер в гостиной?

— Не говори со мной таким тоном, Луваен, — Мерсер тоже поднялся со стула и обменялся взглядом со своей возмущенной дочерью. — Я все еще твой отец. Прояви хоть немного уважения, — он указал на место, которое она освободила. — А теперь сядь, помолчи и дай мне закончить, — он указал пальцем на Циннию, которая отклонилась в сторону. — Ты сделаешь то же самое.

Луваен сидела, все еще оскорбленная, но и шокированная нехарактерным для нее доминированием отца, вынужденная повиноваться. Она была не единственной. Цинния уставилась на него, разинув рот.

Мерсер вздохнул, изо всех сил стараясь вернуть себе обычную мягкость.

— Я слишком стар, чтобы возиться с кем-либо где-либо, кроме удобной кровати. Неприкосновенность твоей гостиной останется нетронутой, — Луваен ничего не могла с собой поделать: она прыснула, и Мерсер улыбнулся в ответ. Их веселье рассеяло напряжение между ними, и он продолжил непринужденным голосом. — Это твой дом — удобный, который мне начал нравиться. С помощью Циннии и Гэвина я буду более чем рад приобрести его у тебя. Если ты не хочешь продавать, я поищу другой дом.

Цинния кивнула:

— Теперь, когда Джименин мёртв, папе не нужно покидать Монтебланко. Мы с Гэвином решили на некоторое время остаться с ним. Я буду достаточно близко, чтобы убедиться, что папа не разорится из-за очередной неудачной торговой схемы, — лукавая усмешка изогнула ее рот. — Плюс он будет достаточно близко, чтобы помочь Нив, если ей понадобится, не мешая ей при этом. Конечно, по-соседски.

Луваен бросила на нее взгляд.

— Конечно, — она снова обратила свое внимание на Мерсера. — Я отдам тебе дом, папа, но здесь есть вопрос некоторой важности, по крайней мере, для меня. Где я буду жить теперь, когда вы с Циннией выселили меня? — она все еще не оправилась от его заявления о том, что она ему больше не нужна.

Он сидел молча, обдумывая ее вопрос.

— Наверху есть человек, за которого, я искренне верю, ты будешь сражаться до смерти. Цинния рассказала мне о де Совтере и ваших с ним отношениях, — Цинния с вызовом вздернула подбородок в ответ на обвиняющий взгляд сестры. — Не увещевай ее, — продолжил он. — Она не делилась информацией добровольно, пока я не попросил, — его морщинистое лицо превратилось в глубокие борозды, и печаль искривила его рот. — Луваен, я потерял двух жен, которых очень любил. Как ты знаешь по собственному опыту, такое горе никогда не проходит. Я страдал от сердечной боли, потому что на короткое время Гулльвейг и Абигейл были моими. Не всем так повезло, как мне, как Циннии и как тебе. Единственное, что тебя ждет в Монтебланко — это дом и воспоминания о покойнике, который когда-то жил там. Ты готова уйти от де Совтера только для того, чтобы поиграть со мной в няньку?

Она сидела, пригвожденная к скамейке, лишившись дара речи от слов отца и мрачной картины, которую он нарисовал о ее днях, если она вернется в Монтебланко. Она облизнула сухие губы:

— Де Совтер не делал мне предложения.

Цинния рядом с ней пожала плечами:

— И что? Меня это не остановило. Я сделала предложение за Гэвина, и любой, у кого есть пара глаз, может увидеть, что его Светлость без ума от тебя. Интересно, выстрелила бы ты ему в голову вместо ноги, если бы он ответил отказом на предложение.

Мерсер поперхнулся:

— Ты не перестаешь удивлять меня, Цинния, — сказал он, как только отдышался.

Не такая удивленная замечаниями Циннии, как Мерсер, Луваен уставилась в пространство. В один краткий, восхитительный миг: в тепле конюшни, Баллард прислонился своим лбом к ее лбу и попросил ее остаться. Они оба знали, что она откажется, но он женился бы на ней в ту же ночь, если бы она сказала «да». Не было никаких оснований полагать, что его чувства к ней ослабли. Ее чувства к нему были такими же сильными. Только традиции заставили ее остановиться, и это были в лучшем случае плохие причины.

— Если будет свадьба, ты останешься, чтобы засвидетельствовать это событие?

Мерсер помог ей подняться со своего места и заключил в объятия. Он ощущался хрупким в ее объятиях.

— Я пропустил свадьбу Циннии. Твою не пропущу.

Они обнялись во второй раз, прежде чем Луваен направилась к большому залу. Цинния окликнула ее:

— Ты сейчас сделаешь это?

Она сделала паузу и пожала плечами:

— Почему нет? Он, наверное, наелся до отвала из одного из флаконов с пойлом Эмброуза. Лучшего времени не найти.

Она вышла из кухни, сопровождаемая смехом своей семьи.

Спальня Эмброуза превратилась в переполненный зал для собраний. Гэвин занял табурет у кровати, пока Эмброуз спорил с Магдой о том, кто должен приготовить следующую настойку. Джоан и Кларимонда стояли на страже по обе стороны кровати: одна взбивала валик и подушки, в то время как другая разглаживала покрывало на Балларде. Хозяин этого владения откинулся на подушки, стеклянные глаза и отсутствующая улыбка — верные признаки того, что он действительно был опоен.

Они все повернулись и уставились на Луваен. Ее бравада испарилась. Однажды она отклонила просьбу Балларда остаться с ним в Кетах-Торе из-за своего отца. Что, если он отвергнет ее? Она нахмурилась. Ему лучше не отвергать ее, иначе она задушит его одной из подушек!

— Можно оставить нас на минутку?

Магда обменялась красноречивым взглядом с Эмброузом, прежде чем выпроводить Гэвина и девочек из комнаты. Колдун шел последним. Он остановился рядом с ней, вглядываясь в ее серьезное лицо:

— Какие бы мрачные новости ты бы не собиралась обрушить на его голову, это не может подождать?

— Нет.

— Луваен…

— Эмброуз, — сказала она резким шепотом. — Если хочешь знать, я собираюсь сделать предложение, — ее щеки вспыхнули, когда он округлил глаза и поднял брови. — А теперь уходи.

Губы волшебника сжались в тонкую линию от сдерживаемого смеха, а не от гнева. Его плечи начали трястись, а глаза заблестели. В конце концов, он решил прикрыть рот рукой, чтобы заглушить смех. Он все еще посмеивался, когда она буквально вытолкала его из спальни и захлопнула за ним дверь. Луваен расправила юбки, повернулась и свирепо посмотрела на Балларда.

Он просто улыбнулся ей:

— Ты вернулась, моя красавица, — он откинул одеяло. — Я приберег для тебя местечко.

Луваен обошла корзину с бинтами и поднос с мазью и встала в ногах кровати:

— Я хочу кое-что сказать.

Он перестал улыбаться, и мечтательный взгляд исчез, сменившись взглядом острым, как у хищной птицы. Его плечи напряглись, а изможденные черты лица стали еще тоньше:

— И что же?

Она сцепила руки за спиной, чтобы скрыть их дрожь. Ее слова срывались с губ в запыхавшемся порыве:

— У меня нет желания снова покидать Кетах-Тор, Баллард. Я хочу быть твоей женой и рожать тебе детей. Ты женишься на мне?

Последовавшая тишина угрожала задушить ее. Луваен стиснула зубы так сильно, что у нее запульсировало в ушах.

Баллард смотрел на нее еще одно столетие, пока широкая улыбка не растянулась на его лице.

— Некоронованная королева, — сказал он. — Я думал, ты никогда не спросишь.

Она вскрикнула, когда он попытался подняться, и прыгнула на кровать, вдавливая его в подушки. Он упал назад с возгласом «умпф!»

— Ты с ума сошел? Ты не можешь вот так просто выпрыгнуть из постели.

Он прижал ее к своей груди, положив тяжелую руку ей на бедра.

— На случай, если ты не заметила, моя милая строптивица, это не я прыгаю вокруг да около, — он осторожно притянул ее к себе. — Я знал, что смогу заманить тебя обратно, так или иначе.

Он приподнял ее подбородок и поцеловал. Луваен вздохнула ему в рот, ощущая тепло, мягкость и приторную сладость. Разговор дразнил ее память, и она прервала поцелуй, нахмурившись:

— Эмброуз сказал, что только его яды сладкие на вкус.

Баллард поморщился:

— Он солгал.

Она отпрянула:

— Я убью его, — воспоминание о том отвратительном на вкус отваре, который он дал ей после того, как она чуть не утонула, все еще заставляло ее язык скручиваться обратно в горло.

— Нет, ты этого не сделаешь, — он притянул ее обратно к себе. — Ты останешься здесь со мной. Если мне придется задержаться в этой постели, то и тебе тоже.

Она потянула его за кончики волос:

— Нет, пока ты не ответишь на мой вопрос, — он развеял все сомнения, которые мучили ее, своей реакцией на ее предложение, но она все еще хотела услышать окончательное «да».

Он постучал пальцем по губе, словно размышляя над самым трудным из вопросов:

— Несомненно, в Монтебланко есть люди, гораздо более подходящие тебе, чем покрытый шрамами лорд небольших владений и никем не признанный. А как насчет мясника?

— Женат, имеет тринадцать детей.

Он присвистнул:

— Впечатляет. Булочник?

— Овдовел. Четыре раза за шесть лет.

Морщины прорезали его лоб:

— Это либо подозрительно, либо к несчастью.

— Очень, — в восторге от игры, но с нетерпением ожидая ее окончания, она продолжила с того места, на котором он остановился. — Мастер по изготовлению свечей — женщина, которая, мудро, я могла бы добавить, решила не выходить замуж и не рожать детей, а лишь время от времени заводить любовника. Я не хочу быть случайным любовником.

Баллард усмехнулся:

— Ты понимаешь, что любые дети, которых я могу зачать, не будут похожи на Гэвина?

— Ты понимаешь, что любые дети, которых я рожу, не будут похожи на Циннию?

— Если бы меня это волновало, я бы женился на Циннии, — он поцеловал ее правое веко, а затем ушибленное левое: прикосновение бабочки к ее ресницам. — Ты смелая, Луваен Дуенда.

— Я бы бросила вызов богам и королевам, чтобы сделать тебя своим, Баллард. Завоюю королевство или два, если потребуется.

Он не улыбнулся ее заявлению. Его пальцы прошлись по ее голове, пробежались по прядям, выбившимся из ее беспорядочной косы.

— Ты бы нашла меня за воротами королевства, мои вещи у ног и записку, приколотую к моему плащу для тебя, с надписью «Лучше ты, чем мы». Они были бы неправы. Гораздо лучше для меня. Ответ — да. Тебе даже не нужно было спрашивать.

Луваен ухмыльнулась, ее сердце радостно забилось в груди.

— Я и не планировала этого. Я намеревалась сказать тебе, что ты собираешься жениться на мне, но подумала, что должна, по крайней мере, быть вежливой, учитывая твое деликатное положение.

Баллард на мгновение уставился на нее, прежде чем рассмеяться. Он прижал ее к себе. Когда смех прекратился, он наклонил голову, чтобы украсть у нее еще один поцелуй.

— Поцелуй меня, ты, кровожадная ведьма. И не кусай меня за губу.

Она была кроткой, как ягненок.

ЭПИЛОГ

Из самого высокого окна в замке Баллард смотрел на леса и поля своих расширяющихся владений и ждал, когда жена позовет его. Западный ветерок доносил аромат зеленого клевера, а также острый мускус сосны и ясеня, предвещавший наступление лета.

Лето было любимым временем года Луваен. Она блаженно игнорировала жару, рои мошек и резкий запах гниющего льна, который иногда доносился в Кетах-Тор с близлежащих промокших полей.

— Это подарок земли прядильщику, — однажды сказала она ему. — Я в любой день предпочту аромат мокрого льна запаху роз.

В воздухе не пахло розами почти четыре года. Те, которые росли во дворе, погибли вместе с проклятием. Ни одна из них не расцвела снова, а они с Гэвином вынесли завернутые в саван кости Изабо из семейного склепа и похоронили ее на старых приданных землях в поле сон-травы. Они постояли над ее недавно засыпанной могилой, пожелали ее духу долгожданного покоя и ушли. Ни он, ни Гэвин не посетили могилу, хотя он слышал, что его мягкосердечная невестка иногда приезжала из земель де Ловет и возлагала белые розы на место ее упокоения.

Скрип открывающейся двери позади него возвестил о прибытии колдуна и вывел его из задумчивости. Мантия Эмброуза шептала пыльные заклинания, когда они касались половиц. Он остановился, прежде чем подойти к окну.

— Господин.

Пульс Балларда участился:

— Все закончилось?

— Более или менее, — в голосе Эмброуза появились обеспокоенные нотки. — Она спрашивает о тебе.

Он оторвался от созерцания земли и повернулся к своему магу. На лице мужчины был написан ужас:

— Значит, она все еще бушует?

Эмброуз покачал головой:

— Нет. Довольно спокойна для гадюки. Будь осторожен.

Бессмысленное предупреждение. Три года брака, и он научился опасаться своей жены. Он указал на сиделку в углу комнаты.

— Отдай его мне.

Она поднялась по его команде, бережно баюкая спеленатый сверток, который дергался и сопел. Он взял ребенка у нее из рук и осторожно развернул одеяла, чтобы посмотреть на розовокожее существо со сжатыми кулачками, шапкой тонких черных волос и яркими по-младенчески голубыми глазами, которые вскоре станут серыми или темно-карими. Руки Балларда, смуглые и покрытые боевыми шрамами, легли на маленькое тело мальчика, когда он повернул его так, чтобы увидеть спину.

На протяжении бесчисленных поколений дети крови Кетах носили отметину в форме серпа над ягодицами. Такой был у Балларда, как и у его отца и деда. Гладкая, но не безупречная спина этого ребенка раскрывала правду о его отцовском наследии. Розовая отметина тянулась между двумя крошечными вмятинами на его пояснице. Совершенно определенно его сын — не то чтобы он повторил это матери мальчика. Баллард ценил свою голову.

— Ты можешь отдать его Гэвину на воспитание, когда он подрастет. Мне не нравятся эти новые традиции, когда мальчики остаются со своими родителями. Это портит их. Гэвина воспитывали вне дома, пока не обрушилось проклятие. Он может воспитать своего брата и хорошо с этим справится.

Баллард проигнорировал предложение Эмброуза, очарованный тонкими чертами лица младенца и крошечной ручкой, которая крепко сжала один из его пальцев. В отличие от Эмброуза, он не скучал по старой традиции воспитания. Гэвин был бы отличным наставником, но теперь у них с Циннией были собственные дети. Он сомневался, что Цинния была бы более склонна отправить своих детей на воспитание в Кетах-Тор, чем он был готов отослать этого ребенка из дома. Категорический отказ Луваен был несомненным.

Глаза ребенка моргнули и медленно сфокусировались, поймав взгляд Балларда и удерживая его на одно вечное мгновение, обнажая его до самой сути его духа. Во второй раз на его памяти что-то экстраординарное шевельнулось внутри него, пробудилось и зашевелилось — свирепый инстинкт защищать. Инстинкт выходил далеко за рамки мощного принуждения охранять Луваен от вреда.

Он наклонился и провел губами по лбу ребенка. Этот ребенок был его по крови и духу, не наследник Кетах-Тор и его земель, но все же часть его наследия. Он бы на коленях поблагодарил Луваен за столь любезный подарок.

Он посмотрел на Эмброуза, который наблюдал за ним непроницаемым взглядом, а затем на сиделку, которая улыбнулась.

— Это Томас де Совтер, — провозгласил он мягким голосом. — Сын Балларда, сына Двеннона, сына Удольфа, брат Гэвина де Ловета, дитя Кетах-Тор.

— Провозглашенный и признанный, — Эмброуз поклонился. Сиделка присела в реверансе.

Баллард еще раз запеленал сына и уложил его на сгиб руки. Ему не терпелось покинуть эту комнату и отнести мальчика женщине, которая через многое прошла, чтобы произвести его на свет.

В будуаре, где родился Гэвин и где когда-то спала Цинния, пахло мылом и свежевыстиранными простынями, посыпанными сушеной лавандой и мятой. Во время беременности Луваен была в расцвете сил, даже в первые недели, когда она будила его каждое утро под серенаду рвотных позывов в таз.

Когда тошнота прошла, а ее живот округлился, он был как одержимый: вожделел ее, пока Магда не пригрозила утопить его в пруду с рыбой, если он не перестанет мешать Луваен работать и тащить ее в постель каждую минуту.

Он был мрачен и болен от страха, когда у нее начались схватки, и он отнес ее в будуар. Она тяжело дышала и напрягалась, впиваясь пальцами в его одежду с каждой судорогой. Он поцеловал ее в макушку.

— Что я могу сделать, Луваен?

Ее тяжелый живот напрягся у него на глазах, и она обнажила зубы в белозубой улыбке:

— Принеси мне мою прялку. Я скручу тебе кольчугу.

Он стоял на страже в коридоре после того, как Магда выгнала его из комнаты своим резким: «Женская работа. Убирайся». Эмброузу удалось заманить его в солар, где Баллард начал волноваться до седьмого пота от череды мучительных стонов, эхом разносящихся по коридору, и воспоминаний о смертельной потере крови Изабо.

Когда стоны сменились криками, он помчался к комнате. Эмброуз и двое слуг едва удержали его от того, чтобы вышибить дверь. Визгливые клятвы Луваен нанести ему несколько видов мучительной смерти заставили его побледнеть. Он стряхнул с себя захватчиков и приоткрыл дверь достаточно, чтобы заглянуть внутрь. Что-то врезалось в дерево, отправив осколки разбитой керамики в отверстие. Он закрыл дверь и повернулся лицом к остальным мужчинам. Эмброуз стоял перед ним, подбоченившись, с выражением «я-тебя-предупреждал» на лице. Двое слуг ухмыльнулись.

Один из них дал небольшой мудрый совет, который немного уменьшил ужас Балларда:

— Это хороший знак, когда они угрожают вырвать твои внутренности и скормить их собакам. Стоит беспокоиться, когда они молятся или молчат.

Теперь, бледная и усталая, Луваен полулежала в постели, обложенная подушками и закутанная в платье, достаточно большое, чтобы поглотить ее целиком. Темные тени окружили ее глаза, а влажные пряди волос прилипли к вискам и шее. Баллард считал ее самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел.

Ее глаза, холодные, как грифельная доска, вместо горячего пепла, который он видел ранее днем, блестели от возбуждения. На ее лице была широкая улыбка, когда Баллард, прихрамывая, подошел к ней, прижимая к груди маленького Томаса.

— Твой сын, Луваен, — он осторожно передал ребенка в ее ожидающие руки.

Она откинула пеленки и провела пальцами по его круглому животу и конечностям. Она сосчитала его пальцы на ногах и рассмеялась, когда он поджал губы и выпустил пузыри слюны.

— У тебя чудесные дети, Баллард.

Он усмехнулся:

— Мы еще увидим. Без сомнения, у него будет впечатляющий нос.

Луваен фыркнула:

— Лицо с характером, милорд. Самый интересный вид, — она прижала кончик пальца к губам ребенка. — Магда сказала, что он скоро захочет есть. Я понятия не имею, как ухаживать за ним.

Баллард запнулся. Если только его сын не умел жевать куриную ножку или ломтик баранины, он тоже понятия не имел, что делать.

— Мне позвать Магду?

Луваен покачала головой:

— Пока нет. Она говорит, что мы узнаем, когда он проголодается, и тогда она мне поможет. Я предполагаю, что это означает, что он обрушит крышу над нашими головами, — она похлопала по пустому месту рядом с собой. Баллард осторожно сел, готовый увернуться от удара. Она озадаченно посмотрела на него. — Что случилось?

Ему было трудно сопоставить мирную женщину рядом с ним с кричащим, воющим, швыряющим кувшины демоном несколько часов назад.

— Ты помнишь, что ты говорила ранее?

Она посмотрела на него так, как будто он был слегка слабоумным:

— Баллард, все, что я помню, это то, как я пыталась вытолкнуть пушечное ядро из своего тела в то время, как Магда выкрикивала приказы тужиться в мои уши, — ее брови нахмурились от его облегченного выдоха. — Что я такого сказала?

Он погладил Томаса по макушке, любуясь мягкими волосами.

— Ничего ужасного. Только то, что ты собиралась кастрировать меня, обезглавить, расчленить, окунуть в кипящее масло, облить горячей смолой и поджечь.

Луваен уставилась на него, разинув рот:

— Я не говорила этих вещей.

Дверь открылась, и вошла Магда со стопкой одеял в руках. Она поставила их на ближайший столик:

— Нет, ты проорала их. Все в трех провинциях к югу отсюда слышали тебя, — она подошла к кровати и посмотрела на ребенка. — Гораздо красивее теперь, когда он не выглядит так, будто кто-то пытался раздавить его в стоге сена, — она потянулась к нему и усмехнулась, когда Луваен инстинктивно прижала его ближе. — Отдай его, Луваен. Его нужно обтереть губкой. Я отнесу его на кухню. Огонь разведен: он не замерзнет. Я сразу же принесу его обратно. Ты можешь использовать это время, чтобы добиться подарков, обещаний и извинений от его отца.

Луваен протянула ей Томаса:

— Я думаю, он красивый.

Магда прижала ребенка к своему плечу и похлопала его по спине.

— Он будет еще более красивым, когда я верну его тебе. Я пришлю Кларимонду наверх с хлебом и бульоном. Тебе нужно поесть и набраться сил, — она вышла из будуара, а хмурая Луваен смотрела ей вслед.

— Почему это я делаю всю работу, а все остальные должны держать его? — она перевела свой хмурый взгляд на Балларда и быстро разрушила неприступный вид широким зевком. Он был готов поспорить на половину своей казны, что она уснет до того, как Кларимонда вернется с едой или Магда с ребенком. Она сонно моргнула, глядя на него. — Как ты его назвал?

За неделю до того, как она начала рожать, они договорились, что он выберет имя, если она родит мальчика, а она выберет, если родится девочка.

— Я не верю, что ты не назовешь ее как-нибудь глупо, вроде Авроры, Лютика или Подснежника, — сказала она ему. — И если бы ты назвал ее Розой, мне пришлось бы тебя убить.

Когда Магда пришла сказать ему, что Луваен родила сына, он уже выбрал имя. Он не испытывал ревности к первому мужу Луваен. Она говорила о нем с любовью и большим уважением. Он доверял суждению своей жены о характере, и, по общему мнению, Томас Дуенда был исключительным человеком. В конце концов, он выбрал Луваен в жены. Баллард не мог придумать лучшего имени для своего сына.

— Томас, — сказал он. — Его зовут Томас.

Молчание усилилось, пока она смотрела на него в течение долгих мгновений, серый цвет ее глаз стал угольно-черным. Наконец она заговорила.

— Ты должен прожить еще четыре столетия, Баллард, как и я. Еще немного, и я почувствую себя обманутой в любви к самому прекрасному мужчине, которого я когда-либо знала.

Баллард притянул ее в свои объятия и зарылся лицом в ее волосы.

— Моя красавица, — прошептал он ей на ухо. — Если бы мы прожили тысячу лет, я бы все равно чувствовал себя обманутым.

Луваен отстранилась, обхватывая ладонями его челюсть. Одна тонкая черная бровь изогнулась:

— Я останусь мегерой до самой смерти.

— Просто пообещай мне, что не будешь проклинать меня, когда умрешь.

Она шлепнула его по руке:

— Конечно, нет. Мой призрак будет просто пилить тебя до бесконечности.

Он бы с радостью принял такую судьбу. Он провел большим пальцем по ее мягким губам, наблюдая, как ее веки опускаются все ниже и ниже.

— Поцелуй меня, строптивица, прежде чем закроешь глаза и будешь мечтать о прекрасном принце.

Они обменялись несколькими одурманивающими поцелуями, прежде чем Луваен скользнула в кровать и положила голову на плечо Балларда.

— Баллард, — сказала она слабым голосом.

— Хмм?

— Принцы скучны. Мне было бы до смерти скучно тащиться на королевские балы. А еще меня одолело бы отвратительное настроение, потому что я была бы затянута в колючее платье и одета в последнюю модную обувь: что-то безбожно болезненное и глупое, как стеклянные туфли. Я бы предпочла мечтать о Зеленом человеке с рогами или маркграфе с красивыми шрамами и прекрасным телом.

Баллард ухмыльнулся и поцеловал ее в макушку.

— А если ты проснешься и обнаружишь его в своей постели? Ты побежишь звать на помощь?

Она нескромно фыркнула:

— Вряд ли. Я способна оценить что-то хорошее, когда вижу это. Я бы переспала с ним.

Его плечи затряслись от беззвучного смеха. Он прижал ее к себе так крепко, как только мог, не раздавив:

— Я люблю тебя, Луваен де Совтер.

— Я тоже люблю тебя, мой лесной король.

Конец

Notes

[

←1

]

1 фурлонг = 201,168 метра

[

←2

]

Скит — в общем случае место жительства монахов, отдалённое от крупных поселений людей

[

←3

]

Маркгра́ф — в раннем средневековье в Западной Европе должностное лицо в подчинении короля, наделённое широкими административными, военными и судебными полномочиями в марке (граница частных владений либо государственной территории).

[

←4

]

Котарди — удлинённая куртка с застёжками по центру переда и низко расположенным поясом. Рукава могли пришиваться или быть пристежными.

[

←5

]

Мировоззрения и религии Пути левой руки: Сатанизм, Демонолатрия, Красный дракон, Сетианизм, Люциферианство.

Религии Пути правой руки: Иудаизм, Христианство, Ислам.

[

←6

]

Солар — частные покои хозяев, комната, расположенная на верхнем этаже. Внутри замков их часто называют «Лордами» и «Дамской палатой» или «Большой палатой».