Упрямая. (Не)пара для волка

Глава 18 Вечер полнолуния

А пока до нас не дошли те, кто шумел в коридоре, я так и продолжала прижиматься к его тёплому боку, склонив голову ему на плечо. Эмин вздохнул (вот вообще не поняла, почему) и положил руку мне на спину, продолжая прислушиваться. Ай, как приятно.

Вскоре я уже тоже слышу голоса в отдалении, но ничего не разобрать, пока они не подходят ближе и не становится ясно, что пришли крепить камеру. Как, интересно, он мог так издалека услышать?

Мужчина отходит от меня в противоположный угол ещё до того, как нас могут заметить, и демонстративно справляет нужду в «туалет», видимо, продолжая притворяться. Но вот никак нельзя было без этого? Я не против смотреть на него голым, но в других обстоятельствах. А сейчас приходится отвернуться, на что мои тюремщики похабно усмехаются.

– Ты бы наоборот посмотрела, – говорит один.

Да я не только посмотрела уже, но и потрогала и погладила, и понажимала везде, где можно… Мне вообще эта часть тела Эмина понравилась больше всех остальных. Ну правда, если задуматься, это же просто невероятная разница между нами. И она такая… крепкая и нежная одновременно… Так, снова мысли не в ту сторону утекают.

– Да, сегодня как раз и познакомитесь поближе, – усмехается зло второй.

Я так-то и вчера была не против, а он…

– Да пошли вы в… пешее… эротическое, – буркаю, возвращаясь на кровать.

Что я им вообще всем сделала, чтобы так меня ненавидеть? И Эмин этот ещё… Ходит себе и рычит. Настроение стремительно катится к нулю и ниже. Как я вообще в это всё вляпалась? Почему именно я?

– Ага, – ржут оба, – сегодня, когда будешь орать и звать на помощь, мы будем там, куда ты нас послала.

У меня мурашки вдруг бегут по телу. Вот с чего они все уверены, что придется звать на помощь? Эмин тоже смотрит на меня украдкой с жалостью. Да нет же, он не может причинить мне вред. Даже когда на тех бросался, а я начала оттаскивать, ничего не сделал. Вот и сейчас не сделает… Правда же?

Пусть я не знаю его настоящего практически, только прислушиваюсь к интуиции и четко понимаю – мне нечего бояться. Но я, разумеется, молчу. Мало ли как они отреагируют, если скажу, что не боюсь. Да и немного нервирует то, что он не разделяет мою уверенность…

Когда камера прикручена, продолжая отпускать неприличные шутки, оба тюремщика уходят, оставляя нас наедине. И Эмин взглядом показывает мне молчать, когда открываю рот. Нельзя, чтобы видели, что мы разговариваем? Ладно.

Теперь ко всему прочему за нами и наблюдают ещё… Мало же мне было остальных проблем.

Становится так грустно, так одиноко, поэтому сворачиваюсь в клубок и смотрю в одну точку на полу. Пытаюсь поднять себе настроение, думая, что что бы не ждало меня сегодня, это стоит прошедшей ночи. Еле удерживаю счастливую улыбку.

Моим первым мужчиной (хоть ещё и не в полноценном смысле), и хотелось бы верить, что единственным, стал Эмин. Ну правда никто никогда не прикасался ко мне так, не целовал, не позволял касаться себя (хотя других и не хотелось самой). Это же почти как я мечтала последние несколько лет. Вот бы он ещё признался, что я ему тоже нравлюсь. А не просто поддавался на мои уговоры и провокации.

Понимаю, что, наверное, он руководствовался каким-то своими ещё причинами (напряжение – не напряжение у него, все дела), а не только симпатией ко мне (но она же есть? Мне не показалось?), и всё же надеюсь, что как только закончится эта ерунда, и мы выберемся, то наконец сможем нормально поговорить…и начать встречаться, конечно.

Он узнает меня лучше, влюбится и сам предложит. Ну не может же быть иначе.

Кидаю взгляд на него. Он ест, стоя на четвереньках, как вчера. Надеюсь, это всего лишь спектакль. Потому что если нет, то мне такое не нравится. Пугает немного. Он же человек, а не собака… Зачем они с ним так?

Но разговаривать нельзя, обнимать нельзя, целовать и трогать его – тем более. Вот и получается, что в итоге, за весь день он не говорит мне не слова и не подходит. Будто и не замечает вовсе. Ходит из угла в угол, иногда рычит тихонько, скребется в дверь, лежит, свернувшись на полу.

А на меня лишь иногда кидает обеспокоенные взгляды, проверяя как будто, и один раз указывает на еду, видимо, призывая поесть тоже. Но мне не хочется. Вчерашняя эйфория спадает, становится как-то пусто без этих ощущений. Поэтому я отворачиваюсь к стене, чтобы не наблюдать за его спектаклем.

Хочу уйти отсюда. Оказаться в хорошем месте, уютном, вместе с ним. И говорить с ним, обниматься, узнавать друг друга. И чтобы он перестал уже вот так наклонять в бок голову!

Через какое-то время ощущаю, что клонит в сон. Неужели уже вечер? Выходит, весь день я пролежала на кровати, так и не поела. Даже воды всего раз пила. Сейчас же буквально выть хотелось от накатившей усталости и грусти.

Только если правда уже вечер, то почему тогда не гаснет свет?

Смотрю в спину свернувшегося на полу мужчины. Что, блин, происходит? Что это за сцена? И чего все ждут? А ведь ждут. Слышу, как где-то недалеко будто открывается – отъезжает на колесиках огромная дверь и типа того. И в наше окошко падает прямой лунный свет. Надо же, до этого мне казалось, что окно где-то сбоку от нашей коробки, ведь утром из него кое-как пробивались к нам солнечные лучи.

Затем шаги отдаляются. И что теперь должно случиться? Ну свет. Ну луна. Камера. Отлично. Дальше-то что?

Пока была увлечена размышлениями, не заметила, как Эмин поднялся на ноги, расправил плечи и вдруг… завыл? Что за черт!

Вскочив, сжимаюсь в углу кровати. И уверенность моя куда-то испаряется. Пожалуйста, пусть это тоже его дурацкий спектакль, а не по-настоящему.

Но он оборачивается и делает первый шаг. Клыки и когти вернулись, да и весь он какой-то другой. Опаснее что ли, словно хищник к жертве направляется, целеустремленно, но медленно, ведь бежать мне некуда. И глаза его горят оранжевым.

Блин, блин, блин, это совсем не весело. Так мне не нравится. Давайте перемотаем, а…

«Не убегай, не сопротивляйся», – слышу, как наяву, его голос и дополняю сама: «Не провоцируй».

Он походит ближе, по-звериному ведет носом и склоняется ко мне. Еле сдерживаю порыв отпрянуть, попытаться спрятаться, сейчас интуиция кричит об опасности. Он приподнимает верхнюю губу, обнажая клыки и я… Протягиваю вперед руку, гладя его по щеке.

Это происходит неожиданно не только для меня, но и для него. Оранжевые почти целиком глаза округляются, а я решаю не убирать руку, ведь клыки-то прячутся снова за чудесными, вкусными губами…

– Всё же хорошо, Эмин? Правда? А то я немножечко боюсь Вас сейчас, – от волнения перехожу опять на «Вы». Да и, признаться, сейчас снова чувствую себя рядом с ним беззащитной пятилетней девочкой.

Он замирает, и происходит чудо, будто трезвеет, трясет головой. И хоть когти и клыки никуда не пропадают, взгляд вроде бы становится иным. Как вчера. Горит уже не жаждой крови, а кажется страстью.

Вот это другое дело. Совсем. Так уже почти не страшно. А то, что зубки острые, так это ничего. Уверена, он умеет с ними обращаться.

Его ладонь тянется ко мне, а я ей навстречу. Но неожиданно она цепляет верх платья и… рвёт его! А я-то думала, всё, в себя пришёл.

– Вы что делаете? – шепчу возмущенно.

Он что-то неразборчиво хрипит каким-то чужим голосом.

– Так всё, я наигралась, пустите, – пытаюсь выбраться из-под его нависшего надо мной тела, но он лишь придавливает сильнее и на его носу собираются морщинки, как у собак, когда они рычат. Он тяжело и шумно дышит и царапает меня своими когтищами!

– Э-э-ми-н, прекратите, что это Вы удумали, а? Я так не хочу…

За шею он грубо прижимает меня к себе и даже немного больно прикусывает кожу на плече. Совсем озверел что ли?!