День выдался на редкость жарким; тяжелый душный зной отнимал силы, выкачивал энергию, и Хэлен все сильнее жалела, что Виктор все-таки сумел настоять на ее присутствии.
Клодия Оливейра вела себя как нельзя более радушно. Она оказалась веселой, общительной женщиной, начисто лишенной снобизма, и стремилась, чтобы всем вокруг тоже было весело.
— Я всегда широко отмечала день своего рождения, — пояснила она Хэлен и Дэйву, после того как ей представили их. — Когда умер муж, я решила покончить со всеми праздниками, но эти двое настояли, чтобы традиция сохранилась, и были правы. Жизнь продолжается, несмотря ни на что, не правда ли, дети?
— И ты, мамочка, — живое этому доказательнее, — улыбнулась Пилар.
Она казалась молодой и более стройной копией своей темноволосой симпатичной матери; ее брат Паоло был года на два старше сестры, выглядел чертовски привлекательным и знал об этом.
На улыбку дочери Клодия ответила любящей нежной улыбкой.
— Может, и так, но с каждым годом я замечаю, как число твоих сверстников в нашем доме все растет, тогда как моих — убывает! Принимайте же наших английских друзей, знакомьте их с гостями, угощайте и развлекайте.
Она повернулась к Стефани:
— Как грустно, что Патрик в этот раз не смог выбраться. Но твой отец, моя дорогая, очень занятой человек, я знаю это. Он звонил вчера, пожелал мне хорошо повеселиться, и мы договорились, что устроим обед на следующей неделе для самых близких… Я приготовлю для него омара по оригинальному рецепту и знаю, что ему очень понравится.
— Идемте, — раздался глубокий звучный голос Паоло, вмешиваясь в плавный говор матери, и его рука скользнула под локоть Хэлен. — В возрасте двадцати шести лет могу я поступить по-своему и приберечь вас для себя?
— О, но я… — пробормотала Хэлен, между тем как он мягко, но решительно уводил ее все дальше, через широкий, с порыжевшей от зноя травой газон, от длинного, причудливо изогнутого бассейна, вокруг которого прогуливались гости. Хэлен быстро обернулась, ища глазами Дэйва, но ее шеф был поглощен разговором с Пилар и роскошной рыжеволосой красавицей в длинной огненно-красной юбке и черном открытом лифе. Ждать помощи от него явно не приходилось.
А Паоло продолжал настойчиво, теперь уже обнимая Хэлен за талию:
— Давайте сбежим отсюда? Можно прогуляться до деревни, она просто прелестна, совершенно нетронута цивилизацией. Вы должны были проезжать через нее по пути сюда. Или хотите, я покажу вам усадьбу? Наши владения довольно обширны. Есть одна незаметная тропинка, она ведет через поле к маленькому заливу. Там никогда не бывает людей…
— Мы уже осматривали деревню, — внезапно прозвучал голос Уэстона. — Хэлен — очень добросовестный турист, она наблюдала, как рыбаки разгружают свои сети, и пила кофе в маленьком баре на старинной площадке. Вы ведь это хотели ей предложить, Паоло? — Виктор преградил им путь, лицо его было мрачнее тучи, и он даже не пытался изобразить хотя бы подобие улыбки. Его глаза сверкнули в сторону Хэлен, затем он остановил взгляд на Паоло: — Как сказала Клодия, вам следует оставаться с гостями. Если Хэлен захочет осмотреть ваши владения, я смогу сопровождать ее. Я уже бывал здесь раньше, — Его серые глаза насмешливо наблюдали замешательство молодого человека. — Со мной она не заблудится.
— Не сомневаюсь в этом, — в тон ему ответил Паоло, он уже пришел в себя и приготовился к схватке, крепче обхватывая Хэлен за талию.
Девушка почувствовала себя костью, которую тянут каждый к себе два голодных пса, и эта роль была ей ненавистна. С такими неисправимыми любителями флирта, как Паоло, девушка легко умела справляться. Но она не могла вынести того, что Виктор ведет себя по отношению к ней как собака на сене. Влечение, которое он к ней испытывал, не входило в его планы — он не собирался заводить с ней даже мимолетной интрижки, — но твердо решил, что и никакому другому мужчине не представится такой возможности!
Как же плохо он ее знает, подумала Хэлен с внезапно нахлынувшей грустью. Виктор до сих пор в глубине души убежден, что она — обыкновенная потаскушка; он уверился в этом, когда она позволила ему то интимное прикосновение… Уэстон никогда не узнает, что именно он, и никто другой, разбудил ее дремлющую чувственность, не узнает, что она любит его глубоко и сильно.
В одном Хэлен была уверена — ему она никогда о своем чувстве не скажет, самоуважение не позволит ей сделать этого. Если бы она в порыве безумия открыла ему правду, он ни за что бы ей не поверил. А если и поверит, то презрительно рассмеется над ее обожанием, потому что она совсем не нужна ему. Разве что один раз в постели, чтобы утолить низменную страсть…
Хэлен попыталась освободиться от руки Паоло, все еще по-хозяйски обнимавшей ее, и испытала громадное облегчение, когда увидела спешившую к ним запыхавшуюся Стефани. Лицо Стефани раскраснелось и лоснилось от расплывшейся под горячим солнцем косметики.
— Могли бы и меня подождать! — сердито воскликнула она, беря Виктора под руку. — Я просто умираю от жажды. Паоло, сходите, принесите мне попить, а мы с Виктором пока поищем здесь какую-нибудь тень.
— Непременно, — португальский красавец иронически поклонился, и Хэлен мимоходом подумала, что если его мать выйдет замуж за отца Стефани, то он быстро поставит ее на свое место. Хэлен ни разу не приходилось видеть, чтобы Виктор сломя голову бросался исполнять капризы невесты. И теперь, когда Стефани потянула его к увитой розами беседке, он снял ее руку со своего локтя и сказал:
— Останься здесь с Хэлен. Я помогу Паоло принести коктейли.
И отошел — гибкий, высокий, привлекательный до умопомрачения, в узких серых брюках и легком белом свитере, обтягивающем его мускулистый торс.
Хэлен задержала дыхание. Как он грациозен, какая плавная походка! Внешне — поистине образец идеального мужчины, внутри же — жестокий, холодный, расчетливый, и вместо сердца у него кусок неотесанного гранита.
Спазм отчаяния сдавил ей горло. Если уж вышло так, что она вынуждена была изменить своему маленькому, уютному мирку, познала, что такое любовь, то почему человек, который разбудил в ней чувства, оказался таким, как Виктор Уэстон? Любовь стала самым горьким и мучительным переживанием, которые приходилось ей испытывать в жизни.
— Идемте же! — раздраженно воскликнула Стефани. — Я вся изжарилась на этом солнце!
— Мне кажется, скоро будет гроза, — заметила Хэлен, садясь вслед за Стефани на деревянную скамью. — Не лучше ли держаться поближе к дому?
Отсюда, из беседки, старый дом, который когда-то был крестьянской фермой, выглядел очень живописно; вьюнок с красными цветами сплошным ковром покрывал каменные стены. Защищенная от солнца ярким полосатым тентом, позади бассейна тянулась длинная терраса, на которой были накрыты столы, Но большинство гостей предпочитало охлаждаться в бассейне или лениво бродить близ воды. Хэлен с большим удовольствием присоединилась бы к ним, вместо того чтобы сидеть вместе с несносной невестой Виктора.
— Гроза еще не началась, — небрежно произнесла Стефани, обмахиваясь своей вычурной соломенной шляпкой. — И я не двинусь с места, пока мне не принесут пить. — Она кивнула в сторону лестницы, ведущей с террасы в сад. Виктор и Паоло возвращались с напитками. — И раз уж мы взялись давать друг другу советы, не лучше ли вам перестать вести себя как дуре по отношению к Виктору? Сначала все это его забавляло, но теперь только раздражает. Если вы не перестанете глупить, то можете лишиться работы.
На миг у Хэлен перехватило дыхание. Внутри все сжалось, похолодело, к горлу подступила тошнота. Однако это было все-таки лучше, чем разрывающая сердце боль. А ведь она так старательно скрывала свои чувства к Виктору, противилась им, насколько было в ее силах, избегала его и не питала никаких надежд.
Значит, он все сказал Стефани! Решил похвастаться? Пусть Стефани знает, какая она счастливица, что подцепила его, — ведь ему стоит лишь взглянуть на женщину, и она уже млеет от желания и страсти.
Но, конечно же, он не стал упоминать о собственном влечении. Большая леди не выразила бы удовольствия!
— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказала Хэлен гордо, не отрывая глаз от Виктора, который приближался к ним вместе с Паоло.
Насколько легче испытывать холодную, непримиримую ненависть, чем сердечную боль!
Девушка почувствовала себя преданной. У них с Виктором была общая тайна, даже если это — всего лишь нежеланное для обоих влечение. И вот он взял ее часть тайны, осторожно избегая упоминания о своей, и преподал ее невесте в виде шутки, как нечто нелепое и забавное.
— А я думаю, что вы отлично понимаете, — сказала Стефани, и ее тон стал тяжелым и угрожающим. — Вы не виноваты, что влюбились в него, о таком возлюбленном, как он, мечтает каждая женщина. Вы виноваты в том, что позволили другим заметить это. Он принадлежит мне, не забывайте!
И она улыбнулась подошедшим мужчинам, взяла в руки бокал холодного белого вина и, подвинувшись на скамье, похлопала рукой по доскам:
— Садись рядом со мной, дорогой.
Оттолкнувшись от чугунного подлокотника, Хэлен резко поднялась на ноги. В ее голове созрело твердое решение. Ей ни к чему больше изобретать, как удачно избежать общения с Виктором и оградить себя, секрет Уэстон поднес на блюде своей невесте. Он считает ее аморальной женщиной, он не позволил ей остаться с Дэйвом на вилле, он, несомненно, успел предостеречь Паоло. И все потому, что не мог позволить кому-то другому получить то, что, по его мнению, она беззастенчиво предлагала налево и направо! В этот миг девушка страстно ненавидела его, и ненависть облегчала ей выполнение принятого решения. Сжав в одной руке бокал, Хэлен продела другую руку под локоть Паоло и мысленно поблагодарила его за то, что его черные глаза тут же вспыхнули горячим огнем, а губы чувственно изогнулись.
— Вы собирались стать моим гидом, — напомнила она низким, волнующим голосом. — Так почему бы нам не оставить этих голубков наедине?
— Буду счастлив, — быстро ответил португалец, но его глаза невольно расширились, настороженно следя за выражением лица Уэстона. Он был удивлен — Хэлен отважилась ослушаться всемогущего Уэстона! Так она расшифровала этот взгляд, избегая смотреть в сторону Виктора, зная, какие молнии мечут сейчас его серые глаза.
Но он полностью заслужил то, что она ему приготовила. Гнев и чувство оскорбленного самолюбия заставили Хэлен забыть о старомодных правилах приличия, о манерах, обязательных для хорошо воспитанной девушки.
Она заставит его раскаяться, заставит бессильно скрежетать зубами!
Паоло предложил показать дом. Он представил Хэлен своим друзьям, большинство из которых, к счастью, говорили по-английски; они взяли в буфете еще по бокалу вина и задержались у бассейна, беседуя с молодыми людьми. Хэлен поняла с облегчением, что, как и большинство любителей откровенного флирта, Паоло был смел скорее на словах, чем на деле. Он рад был пройтись под руку с хорошенькой девушкой, но не вполне понимал, что делать с ней дальше. Но ее тактический ход сработал прекрасно, отметила Хэлен со злорадным ликованием. Лицо Виктора выражало холодную ярость. Он не мог скрыть своих чувств. Даже когда он казался поглощенным беседой с другими гостями, Уэстон не мог отвести от Хэлен этого странного, мрачного взгляда.
— Я бы с радостью осмотрела дом, — сказала девушка, ближе придвигаясь к своему кавалеру. — Если только ваша мать не будет против, — добавила она, ощутив затылком сверлящий взгляд Виктора, от чего по спине ее пробежала дрожь.
— Конечно, нет. К тому же в доме не так жарко. — И Паоло повел ее к распахнутой двери. В доме действительно оказалось гораздо прохладнее — толстые каменные стены не впускали сюда раскаленный воздух.
Дверь открывалась в просторную комнату — Хэлен решила, что это гостиная. Мягкие цветные ковры покрывали пол, мебель была старинная, из потемневшего дерева, солидная и тяжелая. Девушка добросовестно выражала свое восхищение, радуясь, что правильно разгадала характер португальца. Он ни разу не сделал попытки обнять ее, не предлагал ничего нескромного, хотя здесь не было свидетелей, способных оценить ловкость, с которой он завладел вниманием этой светловолосой иностранки.
Когда они вошли в кухню, оформленную в стиле традиционного фермерского дома, — отполированные сосновые панели, камышовые дорожки и начищенные медные кастрюли, — Паоло спросил ее с любопытством:
— Почему вы назвали Виктора и Стефани голубками? Из его слов я решил, что именно вы являетесь его собственностью. И это вполне можно понять. — Паоло обезоруживающе улыбнулся. — Иное понять гораздо труднее.
Хэлен не знала, что ему ответить. Не могла же она сказать: «Он и рад был бы лечь со мной в постель, да не может — собрался жениться на дочери начальника». Поэтому девушка только пожала плечами, легко провела пальцами по лепесткам остро пахнувшей герани на подоконнике и проговорила сухо:
— Я не являюсь ничьей собственностью. Наверное, нам лучше вернуться к остальным. Ваша матушка будет недовольна, что вы оставили из-за меня гостей.
— Мы скоро присоединимся к ним. — Ее сдержанный тон нисколько не обескуражил Паоло. — Вы еще не видели второй этаж.
Они поднялись по лестнице, прошли по многочисленным комнатам, и наконец Паоло показал ей то, ради чего и была затеяна эта экскурсия. Стены его комнаты были сплошь покрыты портретами чемпионов автомобильных гонок.
Он с улыбкой повернулся к девушке, держа в руках громоздкий шлем.
— Этот шлем принадлежал Фанджио. Он был на нем во время состязаний. А здесь у меня… — Одно за другим демонстрировал Паоло свои сокровища, и Хэлен неожиданно решила, что этот молодой человек ей очень симпатичен. Особенно после того, как он сказал: — Я мечтал стать гонщиком с тех пор, как помню себя. Но лет в семнадцать понял, что не имею для этого достаточно денег, связей и таланта. И тогда я решил коллекционировать.
— И подошли к этому весьма основательно, — девушка была не в силах сдержать улыбку, глядя на его энтузиазм. Паоло напоминал ей большого ребенка, не имевшего ничего общего с образом опытного соблазнителя, роль которого он пытался играть.
Она взглянула на часы. В желудке у нее громко бурчало, потому что утром она так и не позавтракала.
— Теперь нам в самом деле лучше всего спуститься вниз, — предложила она. — Я, кажется, не на шутку проголодалась.
Даже отсюда она чувствовала чудесный аромат жаренного на вертеле мяса. Паоло бережно поставил на место фотографию знаменитого гонщика с автографом, подошел к Хэлен, вытянул густые пряди ее волос из туго закрученного на макушке узла, рассыпав шпильки по полу, и неохотно проговорил:
— Тогда я накормлю вас. Вы попробуете все блюда, какие только будут стоять на столе, обещаю вам.
Спускаясь с ним рука об руку по главной лестнице, Хэлен то и дело отбрасывала назад рассыпавшиеся по плечам непокорные волосы. В том, как Паоло освободил их, не было ничего чувственного, он только привел их в красивый беспорядок. Девушка могла легко представить, что он делает то же самое с прической Пилар, своей хорошенькой сестры, а может быть, даже матери. Невинная шутка, игра, желание показать мужское превосходство!
Они провели в доме почти час, и Хэлен была рада этой передышке. Флиртовать с Паоло на виду у всех, откликаться улыбкой на его случайные прикосновения и произнесенные шепотом шутки, при этом каждую секунду чувствовать, как Виктор следит за ними, было невыносимо для Хэлен, взвинчивало ее нервы до предела, и она чувствовала себя на грани истерики. Ей казалось, что ее кровь мчится по сосудам со скоростью тысячи миль в час!
Этот час, проведенный с Паоло в спокойной дружеской атмосфере, несколько успокоил девушку, так, по крайней мере, ей казалось. Однако, когда она увидела Виктора, одиноко стоящего в холле и наблюдающего, как они вместе спускаются по лестнице, Хэлен заметила, что он сурово сдвинул брови при виде ее взлохмаченных волос, и напряжение, острое и жгучее, как раскаленный клинок, вернулось к ней и заставило тело затрепетать. Инстинкт велел ей спрятаться куда-нибудь от этих пронзительных, испепеляющих глаз, но гордость и жажда мести заставили девушку продолжать свою игру. Хэлен забыла об отставшем Паоло, на ее губах застыла улыбка, а голос внутри кричал: «Смотри, смотри, негодяй! Мучайся!»
Может быть, сейчас он наконец испытывает то, что испытывала она, глядя, как Стефани прижимается к нему. Может быть, сейчас он поймет, что значит безнадежно и страстно желать и не иметь возможности удовлетворить свое желание, чувствовать, что еще немного, и страсть расколет тебя пополам.
Но когда девушка увидела, как на миг глаза Виктора потемнели от боли, ее сердце сжалось, и она оперлась рукой о стену, потому что перед глазами вдруг все поплыло.
Уэстон резко повернулся на каблуках и вышел из холла, а Паоло сказал с неискренним смехом, пытаясь казаться беспечным:
— Надеюсь, вы говорили правду, сказав, что не принадлежите ему. Он, кажется, подумал, что этот час мы провели в постели. Я встречал его только два или три раза и не прочь поспорить с ним, когда кругом люди. Но не хотел бы встретиться с ним один на один в темной аллее, если мне случится перейти ему дорогу!
Хэлен, чувствуя, как тошнота подступает под самое горло, последовала за Паоло через боковую дверь в тенистый сад. Под сенью лимонных деревьев, в тени гераней и роз гости сидели за столиками, смеялись, болтали, ели и пили.
— Найдите пока свободное место, — предложил Паоло. — А я принесу нам еду.
— Спасибо, — ответила девушка, стараясь не выглядеть подавленной, чтобы молодой человек не догадался, как подействовало на нее мимолетное выражение, промелькнувшее в глазах Виктора. — Но лучше я побуду одна.
Она прошла под аркой стены, окружавшей сад, и Паоло не стал возражать. Он не мог не заметить, что между ней и Виктором пробежала черная кошка и, по-видимому, пришел к мысли, что разыгрывать и дальше роль губителя женщин может оказаться для него делом нешуточным.
Длинная стойка буфета ломилась от деликатесов. Ароматное мясо, аппетитные серебристые сардины, горшочки со свежим дымящимся картофелем, всевозможные салаты, хрустящие хлебцы, несколько сортов сыра. Но аппетит пропал, и Хэлен равнодушно прошла мимо, едва удостаивая взглядом роскошные яства. Ей необходимо было хоть немного побыть одной, вдали от этих людей, беспечно предающихся веселью. И подальше от Виктора и его бдительных глаз, в которых читалось страстное желание, когда он жадно смотрел на ее стройные ноги, округлые очертания бедер, высокую грудь под мягкой тканью лифа. И этот взгляд становился тяжелым и угрожающим, когда Хэлен с наигранно дразнящей улыбкой обращалась к своему спутнику. Она зябко повела плечами, быстро спустилась с террасы и двинулась вдоль стены, отыскивая калитку, за которой, как сказал ей Паоло, начиналась тропинка, ведущая к уединенному заливу.
Игра, в которую она решила сыграть, теперь казалась ей глупой и недостойной. Ущемленная гордость, чувство, что ее предали, любовь, которую она отчаянно пыталась обратить в ненависть, — все это заставило девушку повести себя безрассудно. И теперь ей было стыдно.
Узкая тропинка отчетливо виднелась в невысокой траве, в тяжелом воздухе витал терпкий и вяжущий запах диких цветов. Может быть, с моря повеет свежий бриз и смягчит давящий удушливый жар, от которого ее одежда липла к покрытому испариной телу, а волосы тяжелым грузом оттягивали затылок. Но надежды девушки не оправдались. Ни малейший ветерок не оживлял неподвижной атмосферы, а поверхность моря напоминала стекло; только у самого берега было заметно слабое движение волн.
Ничего, по крайней мере, она здесь одна, кругом ни души, можно собраться с мыслями, опомниться, прийти в себя.
Страдание, промелькнувшее в глазах Виктора, потрясло Хэлен до глубины души. В ее планы входило посильнее ранить его, помучить так, как мучилась она сама, видя его вместе со Стефани. И, похоже, ей удалось задуманное, однако принесло одну лишь боль. Ей невыносимо было знать, что он страдает. Его боль стала ее болью, наверное, таково свойство любви.
Сегодня она получила урок, который ей трудно будет забыть; девушке предстояло решить, как она станет вести себя в оставшееся в Потругалии время. Видимо, придется постоянно стискивать зубы. Ни к чему приносить извинения Виктору за свою глупую демонстрацию. Ее сегодняшнее поведение лишь укрепит его в невыгодном о ней мнении и, скорее всего, наконец-то погасит несчастную страсть, которую она пробудила в нем так некстати. И это станет лучшим исходом. У нее никогда не было ни малейшего шанса.
Удовлетворить свое физическое влечение — вот все, чего он желал, но самодисциплина и подозрительность не позволяли ему поступиться гордостью… Ничего, скоро они расстанутся, и все будет предано забвению…
Все к лучшему, вяло подумала Хэлен. Моральные принципы говорили ей, что физическая близость без взаимной любви и обязательств была бы унизительной для ее достоинства. Но девушка понимала, что не нашла бы в себе воли противиться, если бы Виктор решил провести с ней ночь. И она должна быть благодарна ему за самообладание. Неземное блаженство, которое Хэлен испытала бы в его объятиях, могло быстро обернуться стыдом и унижением, когда она вспоминала бы о том, что он просто использовал ее, как используют доступных женщин.
Над горами прокатился глухой рокочущий грохот и вскоре повторился снова, уже ближе. Хэлен вздохнула, подняв руки, откинула назад тяжелые волосы. Пора возвращаться назад. Сейчас начнется гроза, и гости уйдут в дом. Праздник скоро кончится. При мысли о возвращении на виллу девушке стало не по себе. Но, так или иначе, через это придется пройти.
Хэлен повернулась и медленно побрела вдоль берега, но вдруг остановилась как вкопанная. Ноги ее окаменели. Он стоял в конце тропинки и наблюдал за ней.
Пульс застучал в ее висках, земля под ногами качнулась. Горячая волна пробежала по телу, вызывая сладкую дрожь, дыхание замерло в горле, а сердце неистово забилось. Сколько времени Уэстон стоял так, смотрел на нее и ждал? Может, уже пора уезжать, и он пришел позвать ее? Это казалось самым естественным объяснением.
Внезапно налетел сильный порыв ветра, сопровождаемый резким раскатом грома, и девушка ускорила шаги. Но Виктор остался неподвижным, словно был одним из таинственных каменных изваяний, сохранившихся на берегу с глубокой древности. Хэлен напряглась, пытаясь взять себя в руки. Она должна выбросить из головы безумные мысли. Он здесь только затем, чтобы поторопить ее назад, потому что пора уезжать. И в этом нет ничего таинственного, упорно повторила себе девушка и пошла быстрее, так как на песок уже упали первые тяжелые капли дождя, грозя каждый миг превратиться в ливень.
Хэлен, конечно, знала, что рано или поздно ей придется столкнуться с ним лицом к лицу и увидеть в глубине его серых глаз ледяное презрение, справедливо заслуженное ее нелепым поведением. Правда, она предпочла бы, чтобы это случилось потом, не наедине, а в обществе, в окружении людей, и она покорно приняла бы наказание за свою глупость. Сжав губы, девушка подошла к Уэстону достаточно близко, чтобы на его застывшем лице можно было разглядеть выражение глаз. А разглядев, Хэлен вздрогнула и опустила взгляд. Нет, это было не презрение. Возмездие, вот что она прочла в них.
— Мне жаль, что вам пришлось идти за мной сюда.
Девушка знала, что должна вести себя как ни в чем не бывало, в этом заключалось ее спасение, если она, конечно, не хотела, чтобы океан презрения немедленно обрушился на ее голову. Но ее тонкий голосок прозвучал жалко, сдавленно. Изо всех сил стараясь дышать ровно, Хэлен попыталась обойти Уэстона кругом:
— Придется нам бежать, иначе мы промокнем до нитки.
— Нет.
Его рука обвилась вокруг ее шеи, и он привлек ее к себе. Голос Виктора, произнесший единственное слово, прозвучал глухо и отрывисто, он словно пытался удержать под контролем вулкан страсти. Намокшая рубашка прилипла к телу, капли стекали по волосам и ручейками струились по суровому напряженному лицу. Он был так близко, что Хэлен чувствовала тепло его тела, жесткая линия губ неумолимо влекла ее своей обжигающей мужественностью, как слабую, ничтожную мошку влечет на гибельный для нее костер.
Хэлен начала бить дрожь, такая сильная, что она с трудом смогла выговорить:
— Пустите меня!
— Назовите хотя бы один серьезный довод, почему я должен это сделать! — яростно воскликнул Виктор и обеими руками сжал ее голову, погрузив пальцы в мокрые светлые пряди волос. — Вы прекрасно знаете, как я жажду обладать вашим грешным телом. Почему же я должен отказать себе в том, что свободно берут другие?
Что-то острое и пугающее повернулось в душе Хэлен, она с трудом удержалась на ногах и невольно ухватилась за его руки, ища опоры. Когда ее пальцы сжали его твердые мускулы, девушка услышала, как он прерывисто и резко дышит, и с жалобным всхлипом выдавила:
— Вы не сделаете этого!
Но его намерение не оставляло повода для сомнений. Глаза Виктора горели огнем, они казались почти черными, губы побелели. Своей игрой она довела его до крайности, и грядущее наказание ясно читалось в глубине глаз, на обезумевшем лице.
— Попробуйте меня! И не смейте говорить, что вы сами не жаждете этого. — Его губы цинично искривились, руки соскользнули на ее плечи, крепко сжали их, слегка отклонив ее корпус назад. — Я, как и каждый мужчина, осведомлен в физиологии.
И он выразительно посмотрел на ее поднявшуюся грудь, четко обрисованную под тонкой мокрой тканью. Щеки Хэлен вспыхнули от стыда, когда до нее откуда-то издалека донесся его голос:
— Что же случилось? Паоло не оправдал ожиданий? Или вы ненасытны, как мартовская кошка?!
Голова девушки бессильно поникла, занавес мокрых волос укрыл ее пылающее лицо. Она должна сказать ему о своем чувстве, о том, как специально дразнила его, флиртовала с Паоло, желая отомстить. Но Хэлен не находила слов.
Виктор отбросил волосы с ее лица, запрокинув голову назад. Вокруг между тем сделалось совсем темно, и дождь лил уже в полную силу, но девушка видела, как блестят его глаза:
— Смотрите на меня, когда говорю, я увижу по вашему лицу, что вы лжете, если вы скажете сейчас, что не хотите больше всего на свете отдаться мне здесь и сию минуту. Посмейте заявить, что вы не желаете меня так же, как желаю вас я, и я назову вас самой последней лгуньей.
Прикосновения его тела жгли сквозь мокрую ткань одежды. Нарочито медленно одной рукой Виктор расстегнул пуговицы ее платья, и оно соскользнуло на землю.
Уэстон обхватил грудь девушки, не отрывая от ее лица пристального взгляда, который больно ранил ей душу. От прикосновения длинных гибких пальцев по ее телу пробежали электрические волны мучительного, острого желания. Но чувство это превратилось в ничто, когда он склонил темную голову и прикоснулся ртом к ее коже.
Экстаз, охвативший Хэлен, был почти невыносимым, ничего подобного она не могла бы вообразить в самых смелых фантазиях, и переполнявшее ее смятение вновь вызвало к жизни чувство стыда. Она жаждала его ласк с мучительной силой, но не так, как это происходит сейчас! Такого она не желала ни за что на свете! Собрав остаток сил, Хэлен попыталась вырваться, застучала кулачками по его спине, но Виктор легко перехватил ее запястья, зрачки его расширились, и в них девушка прочла насмешку. Безнадежное отчаяние охватило ее, из груди вырвалось судорожное рыдание, и Хэлен заплакала навзрыд, так горько, что сердце ее готово было разорваться.
Изо всех сил стараясь взять себя в руки, девушка почувствовала, как Виктор вдруг замер. Ее слезы смешались с дождем, несчастное маленькое личико выражало глубокое страдание. Какой-то миг они стояли, скованные общим напряжением, потом он со стоном привлек ее к себе и губами принялся осушать ее слезы. Хэлен бессильно поникла на его руках, прижалась к нему — с тех пор, как она поранила себе нижнюю губу, это была его первая нежность. А именно о его нежности девушка тосковала сильнее всего, к ней она стремилась!
Его руки ласково гладили ее обнаженную спину, с их прикосновением Хэлен наполняло чудесное тепло.
Наконец его губы коснулись уголка ее губ, задержались на одну томительно долгую долю секунды и заскользили дальше, медленным чувственным движением касаясь ее рта. Этот поцелуй был волшебным, инстинктивным выражением нежности, чудесной вспышкой желания.
По мере того как его поцелуй становился все более долгим и страстным, Хэлен, подставляя свои губы, ощутила вдруг ненасытную жажду. Она сомкнула руки на его шее, порывисто прижалась к нему. Мысль о неизбежности промелькнула в ее ошеломленном сознании, в то время как каждая клеточка тела упивалась небывалыми блаженными ощущениями, совершенно новыми для нее. Ничто не могло помешать тому, что должно было случиться. Это было предопределено давно, и ничего теперь не существовало, кроме их страстного и стихийного взаимного желания, глубокой первобытной страсти.
— Хэлен!
Маленькие руки нетерпеливо скользнули под его свитер, ноздри Виктора дрогнули, и он прерывисто выдохнул:
— Бог мой, Хэлен, как я хочу тебя, как ты нужна мне!
Он начал жадно целовать ее шею, грудь, щеки, быстро стянул с девушки остатки одежды, и она осталась нагая и, удивительно, не испытала никакого стыда, чувствуя только нетерпение скорее дать ему все, что он только пожелает.
Глаза Виктора с жадностью рассматривали каждый дюйм ее тела, потом их взгляды встретились. Хэлен увидела в глубине его зрачков мучительную жажду и с улыбкой протянула к нему руки, потому что для нее все муки остались позади, их место заняла упоительная уверенность. Она хотела, чтобы и он чувствовал то же самое, ей это было необходимо, и из ее горла вырвался стон, когда она увидела, как в его серых глазах вспыхнуло торжество. Он с силой прижал ее к себе, заключил в объятия нежное тело, и они опустились на мягкую сырую траву.
Девушка словно перешла в иное измерение, где не было ничего, кроме нее самой и любимого ею человека. Время здесь измерялось не в минутах, а в исступленном соединении рук, губ и взглядов, в страстном сближении тел, в вечной мелодии, сливающей воедино суровую властную мужественность и мягкую уступчивую женственность. Сердце Хэлен запело гимн любви, славящий полное соединение в неистовом порыве с мужчиной, безраздельно владевшим ее сердцем, мыслями и душой.
Виктор ощутил сопротивление ее девственной плоти, и Хэлен почувствовала, как он замер, замерло все вокруг. Он вдруг отодвинулся от нее, охватив руками свою голову. Девушка воскликнула:
— Виктор! Не надо! Не покидай меня теперь. О, Виктор, я люблю тебя, я так люблю тебя!
Она увидела, как вздрогнули его плечи, и, привстав на колени, вскричала с отчаянной мольбой:
— Но почему, почему? Скажи мне, что случилось?
Виктор, поднял голову и замер, из его губ вырвалось проклятье, нарушившее неподвижную тишину и потрясшее девушку. Проследив за его взглядом, она увидела на тропинке, невдалеке от них, неподвижную фигуру.
Дождь уже закончился, солнце пробилось сквозь быстро тающие облака, но этот человек держал над головой большой красный зонт. Этот зонт напоминал жирный восклицательный знак.
Не успела Хэлен отметить эту деталь, как незнакомец повернулся, закрыл зонт и, опираясь на него, как на трость, пошел по тропинке назад.
Вспыхнув от смущения, девушка торопливо натянула на себя одежду. Промокшая ткань липла к телу, но ничто не могло сравниться с ужасным чувством, которое она испытывала. Виктор, наверное, тоже переживает сейчас не меньшее отвращение. Видимо, чутье подсказало ему, что за ними наблюдают, и он оставил ее потому, что ощутил присутствие постороннего.
Хэлен обернулась к нему, на ее ресницах дрожали слезы:
— Как я ненавижу любителей поглазеть!
Глаза Виктора мрачно блеснули:
— Здесь общественная территория. А человек этот не просто любитель поглазеть. Это Патрик Райт, мой шеф, отец Стефани.