Узник моего сердца

ГЛАВА 17

Приезд епископа вызвал большой переполох в аббатстве Сен-Северин. Обитель еще не оправилась после нападения разбойников. Немало монахов и слуг было убито, кельи разорены, угнано много скота. Во всем обвиняли беглых крестьян-мародеров, утративших веру в Бога.

Епископ д'Энбо, выслушав рассказ аббата о той ночи, пришел в такой ужас, что не мог уснуть даже после изрядной порции вина, выпитого за ужином. Мягкое, шелковое постельное белье, которое епископ всегда брал с собой в путешествие, тоже не принесло успокоения.

Симон Карл вовсе не испытывал страха перед крестьянами-мародерами. Въехав в красноватом свете факелов во двор аббатства, он думал о том, что Рауль де Конше вряд ли доброжелательно отнесся к последней неудаче Симона. Скрипя зубами, Карл мечтал о том, чтобы свернуть шею де Фонтену, этому самодовольному попугаю. Подернутая инеем трава хрустела под его сапогами.

Послушник с фонарем в руках провел Симона через двор, мимо еле различимых в темноте хозяйственных построек монастыря в небольшую комнату, хорошо освещенную лампой, висящей на цепях.

На одном из обитых бархатом кресел сидел Рауль де Конше и вертел в руках кубок с вином. Когда он поднял глаза на Симона, в них сверкал гнев, а синеватый, чисто выбритый подбородок напрягся. Прежде чем Карл хоть что-то смог сказать в свое оправдание, де Конше презрительно фыркнул:

– Оставь оправдания при себе! Ты просто бездарный мужлан! Тебя нужно привязать к хвосту лошади и пустить ее галопом – пусть скачет до самого Клермона!

– Милорд, – сказал Карл, медленно стягивая с головы меховую шапку с круглыми полями, – де Фонтен был уже далеко, когда я узнал, что он покинул Жизор.

И забыв, что барон не приглашал его сесть, Симон плюхнулся на второе бархатное кресло, готовясь дать полный отчет о происшедшем. Может быть, не со всеми деталями, но достаточно полный, чтобы избавить себя от дальнейших упреков.

– Ты осмелился сесть без моего разрешения!

Резкий голос де Конше заставил Карла вскочить. Но… его куртка и бриджи, отнюдь не первой свежести, оставили на бледно-желтом бархате несколько грязных пятен и колючек. Голос Рауля загремел, словно гром.

– Ты – рыбья кровь, глупая башка! Посмотри, что ты наделал!

– Простите, сир, – прошептал Карл, неуклюжий, словно бык, и смущенный, как глупая служанка. – Ничего особенного, сир. Все можно отчистить. Расправить складки. Снять колючки.

Лицо Рауля де Конше странным образом изменилось.

– Затяжки, складки, – проговорил он себе под нос, словно впервые слыша эти слова. – И, конечно, колючки, – неожиданно он вспомнил, как Николетт Бургундская расправляла складки своего грубого балахона, когда сидела перед епископом. В какой-то миг де Конше увидел тогда ее коленку и рваную нижнюю юбку в темных пятнах. Тогда он подумал, что это следы месячных. Но еще была колючка, приставшая к ткани. Где женщина, запертая в башне, может подцепить на юбку колючку? Чем дольше де Конше думал об этом, тем убедительнее ему казалась собственная догадка. Нет, Николетт отнюдь не производила впечатление женщины, которую плохо кормят и с которой плохо обращаются. Щеки розовые, руки полны нежной силы. Рауль глянул на Симона, склонившегося над креслом.

– Вы ехали за ними по полям, поросшим колючими кустами?

– Да, милорд.

Симон Карл снял последнюю колючку и швырнул в огонь.

– И вы преследовали де Фонтена и служанку?

Карл отвел глаза от камина и кивнул, глуповато улыбаясь.

– А служанку… Ты хорошо разглядел?

Карл описал тонкое лицо и изящную фигуру. Настроение де Конше несколько улучшилось. Карл, почувствовав облегчение, прищелкнул языком и отметил, что по дороге они чуть не наткнулись на парочку, занимавшуюся любовью в хижине пастуха. Де Конше расхохотался.

– Боже, в какую опасную игру они играют! Безумцы. Де Конше знал де Фонтена как благородного офицера, которому отвага снискала добрую славу. Что же касается Николетт, ей просто не повезло из-за этих пьесок в садах Несле. Когда-то принцесса, которую обошло счастье, могла потратить на украшения целое состояние…

– В лачуге пастуха! – повторил он со смехом. Карл кивнул и вновь похабно фыркнул.

– Ты ничего не понимаешь? – де Конше даже вспотел от своей догадки. Но этот человек глуп, как пробка.

Карл заметил, что довольное выражение на лице его сюзерена сменилось серьезным. Симон тоже сделал сосредоточенное лицо. По привычке он поднял руку и почесал затылок – засаленные спутанные волосы, спускающиеся на шею.

– Понимаю? Что я должен понимать, милорд?

– А то, что эта служанка и есть Николетт Бургундская, идиот! Да, теперь я уверен. Найди способ похитить ее, спрячь где-нибудь, пока я вернусь. И она будет в моих руках… – Рауль не закончил мысль, все еще продолжая обдумывать возможности.

– Но, милорд, как я… Голос де Конше стал резким.

– И на этот раз, Карл, я не потерплю неудачи!

– Милорд, – нервно отозвался Симон. – Все будет исполнено, как скажете. Я умею охотиться на лис.

Утро выдалось серое, ветреное, по небу плыли низкие облака. Вслед за Лэром Николетт вышла во двор. Мороз обжигал холодом все тело, собаки лаяли, как сумасшедшие. Кони фыркали и переминались с ноги на ногу.

Риго и два его сына ждали, пока конюший приведет жеребца де Фонтена. Лэр и Николетт простились так, как положено сеньору и служанке – несколько коротких указаний де Фонтена, как вести хозяйство. Но блеск в глазах Лэра, молчаливый упрек во взгляде Николетт не остались незамеченными. Риго когда-то тоже был влюблен…

Когда сеньор и вооруженные крестьяне покинули замок, в нем воцарилась тревога. Особенно много и часто говорили о возможном нападении Симона Карла. Часовые не раз поднимали ложную тревогу, заметив что-то подозрительное.

– Вот, – сказала Николетт. Она стояла посреди кухни, в которой пахло дрожжами. Одетая в один из старых халатов Доры, девушка держала в руках голубое платье. Она сняла все колючки, прицепившиеся к шерсти, выбила меловую пыль, отскребла грязь. Все бросили работу. Мюетта подошла поближе, маленькие черные глазки, прячущиеся среди морщин, оценивающе посмотрели на платье. В конце концов старуха покачала головой и, прищелкнув языком, заявила:

– Можно использовать на тряпки. Выражение надежды на лице Николетт исчезло.

– А если как-нибудь перешить?

Мысль о том, что придется выбросить голубое платье, казалась невыносимой. Она считала его тоже одним из своих талисманов, как и гнедую кобылку. А если разрезать платье на мелкие кусочки, это плохая примета. Все равно, что черная кошка дорогу перебежала.

Мюетта взяла платье узловатыми руками.

– Тут уже ничего не перешьешь. Весь подол разодран шипами. Никакой надежды. Но мы можем использовать его как образец для выкроек, – старая женщина подняла глаза на Николетт. Словно птица вскинула голову. – Расскажи еще раз о тех тканях, которые вы купили в Жизоре.

Радостная, словно дитя, старуха желала еще раз выслушать рассказ о покупках.

После того как дрожжи положили в тесто, Николетт и Мюетта сели за длинный стол, разложили на нем платье и начали распарывать швы. Пока они колдовали над столом, все навострили уши и, словно завороженные, внимали Николетт, которая описывала яркие цвета и хорошее качество тканей, а потом – вдохновленная вниманием слушателей – рассказала о самой ярмарке – жонглерах, воришках, хитрых торговцах и многом другом.

В холодный сырой день в конце недели церковные колокола Андлу возвестили о возвращении торговцев. Звон казался необычным – громкий, бодрый непрерывный звук, который резко отличался от привычных унылых ударов.

Подобно привидениям, телеги выплывали из тумана. Люди шли прямо по лужам. Дети и собаки весело расплескивали воду. С громким скрипом опустили мост. Коровы и свиньи ворвались во двор замка, за ними прогремели табуны купленных лошадей. Замыкали процессию лошади, несущие хозяев.

Николетт, стоя на крепостной стене, помахала Лэру. Холодный ветер развевал ее юбку. Де Фонтен натянул поводья, остановился у начала лестницы в сторожевой башне. Николетт бросилась вниз. Что подумают люди? Одетая в старый домотканый балахон с накинутой на плечи шалью Мюетты, она была похожа на крестьянку, а не на служанку благородной леди. Но Лэр, кажется, не обратил на это внимание, посадив ее на коня впереди себя. Его небритая щека коснулась ее нежной кожи.

– Ты скучала по мне? – прошептал он ей прямо в ухо. Николетт ничего не ответила, но ее щеки вспыхнули красноречивее всяких слов, улыбка осветила лицо.

Скот начали размещать в сарае, товары сгружать с телег. В общей суматохе Николетт почти не видела Лэра. Тем более Дора и Жозина были полны желания рассказать Николетт обо всем, что случилось за прошедшую неделю.

За ужином говорили только о ярмарке. Наверняка, о ней будут говорить до пасхи, а то и дольше! Лица мужчин сияли, и даже Альбер, который имел особенность всегда краснеть по любому поводу, присоединился к общему оживлению.

Лэр извинился и отправился в свою комнату. Он недолго ждал Николетт, которая скоро появилась с тарелкой еды для «королевской узницы». Стоило ей только поставить ужин на столик, как Лэр заключил ее в объятия и начал безудержно целовать. Губы Николетт стали влажными. Низким голосом де Фонтен произнес:

– Моя душа жаждет твоих поцелуев. Я схожу с ума от желания. Без тебя мне не прожить и дня.

От этих слов по телу Николетт пробежала судорога. Кровь застыла в жилах. Именно эти слова были в записке, которая когда-то попала ей в руки.

Николетт замерла и отпрянула от Лэра. Тот удивлено посмотрел на нее.

– Что? Что я такого сказал?

– Эти слова ты говоришь каждой женщине? – ее голос был похож на шипение змеи. Она искренне разозлилась, готовая поверить, что де Фонтен был соучастником плана, задуманного Луи и Изабеллой, готовая поверить в истинность своих самых жутких предположений.

Но Лэр только тихо рассмеялся.

– Я поступал так в прошлом, – прошептал он. – Хотя слова выдумал не я. Когда-то мы разыгрывали глупую шутку – Готье, Пьер и я. Поспорили, когда были пьяны, – он внимательно посмотрел ей в лицо, опасаясь, что дальнейшие признания могут испортить вечер. – Во время турниров, – продолжал Лэр, – мы любили говорить комплименты самым красивым леди. Иногда нас щелкали по носу, а иногда мы получали приглашения.

Николетт с недоверием слушала рассказ о том, как каждый из друзей ставил золотой экю, и в конце турнира все три экю доставались тому, кто получал наибольшее количество приглашений.

Николетт почувствовала, как ее сердце разрывается на части. Теперь все ясно. Готье и Жанна, Бланш и Пьер – почему она ничего не замечала? Братья д'Олни так часто бывали в садах Несле, в коридорах дворца, что их присутствие казалось привычным. Неужели Жанна постоянно говорила о любви, надеясь вовлечь Николетт в придворные интриги? Может быть, Жанна и Бланш не доверяли ей? Неужели она тоже виновна, поскольку должна была заметить, должна была знать…

– Я обидел тебя? – спросил Лэр, подумав, что зря рассказал все это Николетт.

Она посмотрела на него как-то странно.

– Нет, – ее голос походил на шепот. Николетт сняла руку Лэра со своей талии, отошла и села на кровать. Де Фонтен последовал за ней, сел рядом. Он ничего не понимал. Какое-то время они сидели молча. Затем Николетт словно очнулась и рассказала Лэру о письме, скорее всего, от Готье, которое взяла у нее Жанна. Она вспомнила также, что однажды застала Бланш и Пьера в розарии, о смущенных выражениях их лиц, о том, как Бланш расправляла юбки…

Она говорила и говорила, вспоминая многое, что когда-то не казалось ей важным.

– А ты знал, да?

– Нет, имен не знал. Знал только, что леди – из королевской семьи. Я пытался предупредить Готье, объяснить, что кокетство хорошо только во время и после турниров, а не среди родственниц короля. Что касается меня, я предпочел бы не встречаться с ревнивым мужем, который может схватить меня за руку как раз тогда, когда она под юбкой его жены. Так и руку можно потерять. Особенно, если голова ревнивого мужа увенчана короной. Но Готье не слушал, называл меня моралистом. В день ареста я был у него. Готье писал письмо. Помню первую строчку: «Обожаемая королева моего сердца…» Я думал тогда, что письмо адресовано тебе, поскольку ты жена старшего сына короля. Но, как видишь, ошибался.

Но даже сейчас Николетт не хотела верить в то, что Жанна и Бланш действительно виновны.

– А что касается колец… Их подарила Изабелла. Именно она и ее ужасные братья решили поймать нас в ловушку, подослав своего человека, который объявил кольца призами в невинной игре!

– Думаю, причина всего – Изабелла, – громко сказал Лэр. Раньше это не приходило ему в голову. Если жены ее братьев будут сосланы, то шансов, что появится законный наследник, не так уж много. И после смерти братьев кто окажется ближе всех к трону? Ребенок Изабеллы.

Николетт посмотрела на него со слезами на глазах.

– Но для нас это не важно. Меня заберут в монастырь, я умру для мира, а ты останешься здесь, пока не превратишься в дряхлого старика. Мы больше никогда не встретимся.

– Умру для мира… – задумчиво повторил Лэр, заключив Николетт в объятия. – Возможно, это решение. Если королевской пленнице суждено умереть, то не будет необходимости постригаться в монахини, а Одетта, ее преданная служанка, станет свободной. Что ты на это скажешь?

– Но никто не поверит!

– А почему, нет? Все верят, что ты Одетта.

– Но если приедет кто-то из дворца, они увидят, что…

– А что они увидят? Только могилу!

Смесь снега и дождя засыпала Париж. К торговым судам, прибывавшим на пристань у Гревской площади, шли таможенные офицеры, грузчики, купцы. На улицах было не то, чтобы малолюдно, но и не слишком шумно. У аптекарского магазина на Пти Пон ученик лекаря готовил травяные настойки и мазь от ожогов, добавляя к настойкам поросячий навоз.

Во дворце Сите Изабелла нежилась, созерцая роскошный балдахин над кроватью. По сравнению с провинциальным английским двором в Вестминстере и с апартаментами Изабеллы в Лондонском Тауэре, французский королевский двор, казалось, блистал роскошью.

Новости о том, что невесток короля должны постричь в монахини, настолько разожгли любопытство Изабеллы, что она решила покинуть Англию. Она без труда убедила своего волокиту-мужа в том, что должна отправиться во Францию в связи с землями в Понтье, которые отец отписал ей в приданое. Ей даже удалось уговорить мужа отпустить с ней сына, юного Эдуарда, наследника английского престола.

Несколько лет назад Изабелла решила, что сын также должен стать королем Франции. Она знала, что родит сына еще тогда, когда ребенок впервые шевельнулся в ее чреве. И сейчас Изабелла была полна решимости отобрать трон у своих слабовольных братцев.

Роскошная комната, в которой она возлежала на богато расшитой кровати, была обита шелком с золотыми нитями. Изабелла унаследовала любовь к роскоши, к блеску от отца – наряду с его ненасытной жадностью.

Служанка принесла на подносе вазу с засахаренными фруктами. Прежде чем отослать девушку, Изабелла приказала позвать мадам, отвечающую за ее гардероб. Затем светлые глаза Изабеллы впились в другую служанку, которая растирала ее ноги ароматным маслом.

– Осторожнее! – прошипела Изабелла. – Ты неуклюжа, как корова!

Над рекой гуляли ветры. По нежной коже Изабеллы пробежала дрожь. Даже в теплой комнате чувствовалось дыхание холодной речной воды.

– Ой! – вскрикнула Изабелла и быстро ударила служанку пальцами ноги. – Глупая крестьянка, перед тобой моя нога, а не тесто!

В этот момент в дверях появилась мадам Борэн, которая исполняла обязанности няни. Она привела маленького Эдуарда. Пухленький, розовощекий ребенок был разодет воистину, как принц. Изабелла улыбнулась сыну и протянула засахаренный фрукт.

– Он хорошо ест? – спросила она мадам Борэн. – Тепло ли в его комнате?

Получив удовлетворительные ответы, Изабелла посчитала, что материнский долг исполнен. Поцеловав ребенка несколько раз, она сказала:

– А теперь можете увести малыша. Маленький горшочек с ароматным маслом выскользнул из рук служанки и ударил по ступне Изабеллы.

– Достаточно! – взвизгнула та. – Убирайся, негодяйка! Наверняка, останется царапина.

Побледневшая девушка выбежала из комнаты.

– Серафина!

Худая, узколицая женщина, сидевшая у камина, встала и подошла к госпоже.

– Мадам, – она присела в реверансе.

– Приведите в порядок мое платье, – приказала Изабелла. – И можете, наконец, пригласить человека, который ждет за дверью.

Через несколько секунд Станис Рапе, алхимик и астролог, появился в комнате и склонился в низком поклоне. Затем поднял голову и посмотрел на Изабеллу: красива холодной царственной красотой – величественная блондинка, роскошное тело. Но все же было в ее красоте что-то пугающее. «Этот жесткий рот? – подумал Рапе. – Крупная нижняя губа и более тонкая верхняя свидетельствуют о чувственности и жестокости».

Изабелла улыбнулась странной улыбкой.

– Ты принес то, о чем мы говорили?

– Да, – отозвался Рапе, вынимая из огромных рукавов разноцветного балахона изящную серебряную чашечку с крышкой. Он откинул крышку. В чашечке поблескивал и переливался серый ртутный порошок. Рапе называл эту смесь «змея фараона», заверяя богатых клиентов, что действие порошка намного сильнее, чем яд той змеи, от которого когда-то погибла Клеопатра.

Изабелла надеялась, что «змея фараона» сможет уничтожить ее жертвы – быстро, почти молниеносно. Она задала Рапе еще несколько вопросов о качестве яда, затем ее лицо озарилось странной, злобной улыбкой.

– Серафина! – крикнула она. – Приведи ту девушку, которая массировала мне ноги!

Несколько дней спустя сильные порывы ветра – предвестники долгой зимы – согнали в кучи опавшую листву. Худая женщина, закутанная в серый плащ, торопливо пересекла площадь перед церковью Святого Юлиана и прошла сквозь железные ворота в садик перед домом сборщика налогов Жерома де Маржинея. Не успела она протиснуться сквозь толпу посетителей, ожидавших в коридоре, как молодая девушка-служанка подошла к ней и провела вверх по лестнице в глубь дома. Узкие ступени привели в комнату, где сидела Агнес де Маржиней, разложив на коленях шитье. Как только служанка вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, Агнес воткнула иголку в подушечку и спросила:

– У вас есть для меня новости? Тонкий нос пришедшей женщины, чуть свернутый набок, казался удивительно длинным.

– Да, мадам, – ответила она полушепотом, словно опасаясь, что их могут подслушать. – Но вы должны заплатить золотом, как мы и договаривались. Тем более что сведения могут стоить мне жизни.

Агнес сунула руку в корзинку для шитья и достала бархатный кошелек, затем положила его в протянутую ладонь посетительницы.

Женщина начала рассказ, все время поглаживая пальцами тугой кошелек. Быстрым шепотом она сообщила о визите Станиса Рапе к Изабелле, о яде и его смертоносных свойствах, о бедной девушке, которая упала замертво, отведав «угощение» госпожи.

Агнес передернуло при мысли о жестокости, хотя ничего другого от злобной красавицы она и не ожидала.

– И для кого же эта отрава?

Женщина пожала плечами, ее глаза замигали.

– Кто знает, мадам? Но хочу сказать, что во дворце все встревожены. Мадам Изабелла спорила с отцом, постоянно ссорится со своим любовником, а вчера долго и громко что-то выясняла у королевского инквизитора. Я слышала их гневные голоса, но слов не разобрала. Но потом – от других слуг – узнала, что Изабелла даже залепила пощечину де Ногаре и обвинила его в предательстве.

После ухода женщины Агнес вновь занялась шитьем, не переставая обдумывать сведения, рассказанные посетительницей. В любом случае, золото потрачено не зря…

Агнес нисколько не удивилась, когда через неделю узнала о смерти де Ногаре. Королевский врач поставил диагноз: сердечный приступ. Но слуги де Ногаре уже без особой опаски рассказывали о том, как Гюлимай упал на пол, забился в судорогах, словно раненая утка, а затем затих.

Каждый день все более странные новости доставлялись в дом де Маржинея. От своего дяди, д'Орфевре, Агнес узнала, что король собирается на север, где состоятся переговоры с фламандцами и баронами Нормандии. Другие источники сообщали, что Изабелла уговаривает отца сделать ее сына наследником французского престола. Но король Филипп отказался.

Агнес почувствовала, что должна предупредить младшего брата. Она написала в письме: «Ты должен убедить узницу подписать соглашение и постричься в монахини. Если она откажется, боюсь, ее дни сочтены и, как ни ужасно сознавать, твои, возможно, тоже. Поскольку король хочет, чтобы у Луи была законная жена, а у французского престола наследник. И немедленно».

В унылый декабрьский день замок Симона Карла в густом тумане казался заброшенным утесом. Хотя здание рядом с аббатством Сен-Элуа трудно было назвать замком – это был старый огромный особняк с рядом хозяйственных построек, огородом и несколькими рвами. Место казалось заброшенным, неуютным, словно пещера зверя. В этот день во дворе не было видно ни человека, ни животного. Холодный морозный воздух не вызывал особого желания выходить на улицу. Никакого признака жизни – за исключением голубоватого дыма из труб.

Симон Карл вышагивал перед камином, то и дело отпивая из кубка теплое крепкое вино. С тех пор как в его доме поселились сестра, ее дети и Понс Верне, Симон не знал покоя. Постоянно раздавались стоны и жалобы сестры, дети вопили и путались под ногами. Словно голодные кошки, женщины шипели друг на друга.

Нет, Карла трудно было назвать счастливым человеком. Ко всем досадным проблемам добавлялась еще одна: как найти способ похитить «служанку узницы»? Она редко покидала Гайяр, а если и покидала, то в сопровождении двух других девушек или де Фонтена и его людей. Карл понимал, что о штурме Гайяра нечего и думать, а проникнуть в замок не так-то просто.

Жан – рыцарь, потерявший в аббатстве свой кинжал, лежал на пыльном каменном возвышении рядом с камином, щелкая лесные орехи. Два других рыцаря, позевывая, от нечего делать точили ножи. Понс Верне спал в кресле у камина – подбородок лежал на груди, рот полуоткрыт.

Откуда-то донесся резкий голос сестры, отчитывающей нерасторопного слугу. Карл сделал изрядный глоток из кубка. В этот момент в комнату ворвались племянники, которых преследовали дети Симона. Жены Карл не имел, предпочитая развлекаться то с одной, то с другой служанкой, поэтому законных детей у него не было.

Дети заскакали вокруг стола, все время крича и бросая друг в друга гроздь винограда. Когда гроздь пролетела мимо его уха, Симон в ярости приказал шумной ватаге отправляться в кухню. Пусть с ними там воюют женщины. Затем повернулся к солдатам, точившим клинки.

– Седлайте лошадей.

Жан встал со своего пыльного ложа, закинул последнее ядро ореха в рот, бросил скорлупу в огонь. Разбуженный суматохой, Понс Верне замигал глазами, словно барсук после спячки:

– И куда мы едем?

Грязная дорога огибала лес чуть ниже Андлу. Симон Карл и его люди ехали между высоких старых тополей. В низине журчал ручей, чуть повеселевший после дождя. Они отъехали не так уж далеко, когда увидели телегу, которую тащили три мула. На телеге высился гроб, обвязанный веревками. Его сопровождали только двое послушников, что было видно по их не обритым макушкам. Один сидел на телеге, второй вел под уздцы самого крупного мула.

– Что за зрелище! – произнес Понс Верне, торопливо крестясь, словно стараясь отогнать мысли о смерти. Все остальные тоже перекрестились, за исключением Симона Карла. Он спокойно смотрел, как страшный груз подрагивает на неровной дороге. Некая мысль зародилась в его голове… Кто откажет в ночлеге братьям, провожающим в последний путь достопочтенного монаха? И что может быть лучшим средством для похищения «служанки», если не гроб святого брата, ушедшего в иной мир?