Узник моего сердца

ГЛАВА 9

Женщина принесла им еду. Николетт с благодарностью поужинала. Как все изменилось, хотя прошла всего неделя! То, что Альбер сидит рядом с ней, сейчас радовало, а ведь при дворе посади кто с ней рядом за стол слугу, она бы просто оскорбилась! Альбер был вежлив, скромен, большей частью молчалив. Он относился к ней с уважением, в отличие от похотливого сержанта и его вояк.

После ужина, когда тарелки унесли, Альбер проводил ее в комнату, но не вошел вместе с ней. Наверное, остался за дверью.

Довольно долго она лежала без сна, прислушиваясь к ночным шорохам. Шаги в коридоре, шорох листьев за закрытыми ставнями окон, выходящих в сад.

В комнате было шесть постелей. Обстановка мало чем отличалась от монастырской гостиницы. Николетт выбрала одну из постелей посередине. В этом было мало смысла, но находиться чуть дальше от окна и двери почему-то казалось безопаснее. Все постели были одинаковы – деревянный лежак, на нем сначала матрац из соломы, а потом перина. Только домотканые одеяла отличались расцветкой – их грубоватая яркость почему-то напомнила ей детство – время, когда она была счастлива и полна надежд.

Николетт не раз вздрагивала, когда в коридоре раздавались шаги. Конечно, это Альбер или Лэр, но даже эта мысль не приносила успокоения.

Кажется, она все же задремала. Неожиданно дверь с шумом распахнулась, и прямоугольное пятно света упало на ее постель. В колеблющемся свете факела на пороге появились две темные фигуры. Николетт в ужасе вскочила.

– Кто здесь?

– Де Фонтен, – отозвался веселый голос. – Преданный офицер армии нашего великодушного и обожаемого Филиппа, благословенного Богом короля Франции.

Слова набегали друг на друга, пока Лэр продолжал представлять себя, постоянно повторяясь, увеличивая ряд эпитетов, относящихся к королю. Неуверенными шагами, негромко посмеиваясь, он пересек темную комнату.

«Он пьян», – поняла Николетт.

Факел погас, и она не видела, где Альбер, только легкое движение у крайней постели. Но Альбер не пойдет против воли хозяина. Она отдана на милость де Фонтена.

Лэр чертыхнулся, споткнувшись обо что-то, и тяжело плюхнулся на ближайшую к ней постель, совсем рядом – на расстоянии вытянутой руки. Смех мужчины продолжал звенеть в ушах Николетт. Пахло так, будто в комнате разлили бочонок с вином.

Лэр был настолько пьян, что процесс снятия сапог превратился для него в настоящую пытку. Откинувшись на матраце и продолжая борьбу с сапогами, он начал странный, бессвязный монолог.

– Мне было восемь лет, – он сделал паузу, чтобы устроиться поудобнее. – Я был незнаком… с двором… прямо… деревенщина. Рост – по колено коню, – он довольно замычал, поскольку один сапог все-таки с шумом упал на пол. – Как и все юноши, я должен был прислуживать дяде за столом. Праздник. Тогда был праздник. Тридцать блюд, не меньше, – заверил он, стянув наконец и второй сапог. – И все это время мы должны были стоять, готовые… готовые исполнить любое приказание. Как я тогда устал! Я почти перестал что-либо соображать. И вдруг увидел испанского рыцаря. Оттуда, где я находился, было хорошо видно все под столом, который стоял на возвышении. Рыцарь снял один ботинок, потом второй. Ноги голые… Потер большими пальцами друг о друга, – Лэр облегченно вздохнул, его речь стала более спокойной. – У него были длинные пальцы… Даже для испанца очень длинные. Я заинтересовался. А затем увидел, что леди напротив него подняла юбки и расставила ноги. Как известно – бывает. Это было зрелище! Испанец поднял ногу, и его пальцы занялись интересным делом… Кажется, он удовлетворил эту даму прямо в присутствии короля Франции и трех сотен благородных рыцарей. Стол стоял на возвышении, я – внизу. А над столом леди и испанский рыцарь обменивались светскими любезностями. Я глазам не мог поверить! Должно быть, я залился краской, потому что дядя окликнул меня и спросил, не болен ли я.

Николетт не знала, смеяться ей или плакать. Никогда в жизни она еще не видела вблизи столь пьяного человека. Когда выпивал Луи, его речь становилась резкой, оскорбительной. Иногда Луи поднимал на Николетт руку.

Но этот человек, что-то бормочущий в темноте, не собирался ее оскорблять. Он встал с постели и попытался расстегнуть ремень. В его состоянии это оказалось нелегким делом. Де Фонтен неожиданно рассмеялся.

– Конец моего ремня сбежал от меня, – он начал крутиться на месте. Николетт молча прислушивалась к его неловким движениям.

– Могу я помочь? – спросила она наконец, опасаясь, что он споткнется и упадет на ее кровать.

Лэр галантно поклонился и скорчил умильную гримасу.

– Вы слишком добры ко мне, миледи.

Николетт быстро встала и, стараясь избежать его неловких рук, начала расстегивать пряжку.

– Вы должны стоять на месте, – приказным тоном сказала она.

Лэр выпрямился.

– На месте? Конечно! – его мягкий смех с одной стороны смущал, с другой – казался таким заразительным. Пока она боролась с ускользающей пряжкой, де Фонтен продолжал раскачиваться. Его руки почти нечаянно легли ей на плечи, словно он хотел найти в ней опору.

Николетт почувствовала, как тепло разливается по телу. Нет, его объятие не испугало. Она так мягко, так нежно ощущала его руки на своих плечах, словно ее тело втайне от разума только и ждало этого прикосновения. Николетт почувствовала, что глаза Лэра испытующе смотрят на нее. В полутьме она не могла различить выражения лица, но чувственный изгиб рта заставил ее смутиться.

Возможно, Лэр ощутил ее смущение и неожиданно замер на месте, что позволило Николетт наконец-то расстегнуть тяжелую пряжку. Он рассыпался в пылких благодарностях и, подхватив пояс с пристегнутым мечом, повалился на постель. Через секунду она услышала, как оружие звякнуло, соскользнув на пол.

Николетт тоже легла, надеясь, что ее тюремщик заснет. Но Лэр продолжал бормотать что-то абсурдное. Даже завернувшись в одеяло, он приглушенным голосом продолжал рассказ. На этот раз темой послужил случай в Понтуазе:

– Однажды кюре воспылал страстью к жене купца. Он так неистово преследовал ее, что бедная женщина в отчаянии решила уступить его желаниям. Условившись о месте и времени, она договорилась с местной проституткой, что та придет на свидание и будет ждать кюре в полной темноте. А заодно пригласила туда видных жителей города…

Не успел он закончить эту историю, как за ней последовала другая, о смышленом монахе, который продал брату короля, монсеньеру Шарлю, перо из крыла Архангела Гавриила, убедив доверчивого покупателя, что Архангел случайно обронил перо в комнате Богородицы во время Благовещения.

Историй было еще немало, но речь де Фонтена становилась все бессвязнее, постепенно он уснул.

К Николетт сон не шел. Нет, она больше не боялась Лэра де Фонтена. Теперь она была уверена, что он не состоит в заговоре с ее мужем. Инстинктивно она понимала, что Лэр не хочет причинить ей зло. Нет, он не способен на жестокость. Но должен сторожить ее. У него нет выбора. Даже если Лэр и будет относиться к ней с уважением, ее все равно ждет пожизненное заключение. И эта мысль была невыносима…

Нет! Она должна найти выход. Пробраться в Бургундию. Даже если ее семья не захочет или не сможет помочь, верный управляющий делами отца, Вальдо, не сможет отказать ей в убежище. Итак, нужно бежать. И сейчас – благоприятный момент. Николетт медленно повернулась на другой бок, стараясь не шуршать соломой. В комнате было тихо. Присев на краю постели, она прислушалась к мерному дыханию спящих мужчин. Бесшумно, почти не веря, что способна передвигаться тихо, будто мышка, подобралась к окну.

Деревянный ставень скрипнул, когда она открыла окно. Но ее решительность не уменьшилась. Лунный свет проник в комнату. Николетт затаила дыхание, опасаясь, что мужчины проснутся. Сердце стучало, как барабан. Казалось, именно этот звук разбудит спящих. Бросив взгляд на Лэра, она не увидела никакого движения.

Двор за низким окном был залит лунным светом. Николетт взобралась на подоконник и благополучно спустилась на землю. Приподняв юбки, тихо скользнула в холодную ночную мглу. Легкий туман серебрился и поблескивал, окутывая предметы. Тишина – ни звука, ни движения.

Николетт направилась к конюшне. Еще по прибытии в замок она заметила в крепостной стене рядом с конюшней ворота. Чтобы ее бегство увенчалось успехом, ей нужна лошадь.

Несколько минут спустя Альбер Друэ проснулся. Приподняв голову, полусонным взглядом осмотрел комнату. Переполненный желудок заставил встать, хотя вылезать из-под одеяла не хотелось. Поскольку найти в темноте горшок было трудновато, Альбер решил воспользоваться окном. То, что его ставни были открыты, поначалу не вызвало никакого удивления.

Только повернувшись и увидев пустую кровать пленницы, Альбер бросился к своему хозяину с криком:

– Она сбежала! Сир! Сир! Она сбежала!

Альбер тряс хозяина за плечо довольно энергично. Лэр заворочался, ничего не понимая и ощущая только сильную головную боль. Неуверенно встал в полудреме, оглядывая комнату. Пустая постель Николетт, открытое окно и холодный ночной воздух, наполнявший комнату, не оставляли сомнений… Лэр тут же протрезвел.

Глаза Альбера в лунном свете казались широко раскрытыми, как у ребенка.

– Позвать сержанта? – встревоженно спросил он.

– Нет! – сказал Лэр. – Нет! – он понизил голос, тяжело опустился на постель. Голова раскалывалась, рот, казалось, был набит тряпками. Пошарив на полу, нашел сапоги, сунул в них ноги. Может быть, пленнице помогла бежать очаровательная Адель?

– Что за хитрая кошка! – пробормотал он, направляясь к окну. Альбер рванулся к двери.

– Ты куда? – окликнул его Лэр и, не дождавшись ответа, перекинул ногу через подоконник.

До Альбера наконец дошло, что выйти через окно быстрее. Он бросился вслед за хозяином и через пару мгновений тоже очутился во дворе. Они быстро побежали к конюшне, оглядывая залитый лунным светом двор.

В это время Николетт удалось приоткрыть тяжелую дверь конюшни. Легкая, словно пушинка, она скользнула внутрь. Пахло сеном, конским потом, навозом. Глаза, привыкнув к темноте, различили дверцу ближайшего стойла.

Она замерла, прислушиваясь. Только шорох сена и хрумканье лошадей. Набравшись мужества, Николетт на цыпочках направилась к стойлу. Лошадь встрепенулась, встревоженным глазом посмотрела на пришелицу, пренебрежительно фыркнула.

Лэр и Альбер услышали голоса. Наверное, сержант и его солдаты. Если они узнают о происшедшем, де Фонтена могут признать неспособным выполнять свою задачу.

Лэр похолодел, представив, что произойдет, если пленница убежит. Дядя де Фонтена сделал все возможное, чтобы спасти племянника от виселицы. Но теперь гнев короля доберется до всех.

Задняя дверь конюшни была чуть-чуть приоткрыта. Как раз настолько, чтобы проскользнуть хрупкой фигурке. Шепотом Лэр послал Альбера к главному входу. Сам же постоял у приоткрытой двери, затем вошел.

Пальцы Николетт боролись с лошадиной упряжью. Неожиданно конь шарахнулся в сторону, вздернул голову.

– Тише, тише! – умоляла она шепотом, пытаясь накинуть узду, но лошадь продолжала пятиться. Николетт не услышала шагов и не заметила тень за своей спиной, но запах вина достиг ее ноздрей. Нет, не тот аромат, который исходит от кувшина, а кислый, одурманивающий запах перегара, который она успела ощутить еще до бегства. Сердце чуть не выскочило из груди. Не успела она повернуться, как широкая ладонь закрыла ей рот. Встревоженная лошадь заржала, вздрогнули перегородки стойла. Кусающуюся Николетт подтащили к куче сена возле стены. С ужасом она ощутила, что лежит на спине, прямо над ней, прижимая к земле, нависает Лэр.

В этот момент Симон Карл в сопровождении двух солдат шел по направлению к конюшне. Один солдат нес фонарь. Карл остановился у поилки для лошадей, сняв шлем, зачерпнул ледяной воды. Выпил несколько жадных глотков. Внутри все горело, в горле пересохло, как в пустыне. Резко дернувшись, он надел шлем, выливая остатки воды себе на голову. Затем отряхнулся, как собака.

– Что вы стоите? – закричал он, когда увидел, что слуги тоже остановились у поилки. – Седлайте лошадей!

Два подвыпивших спутника Карла, словно опасаясь, что через секунду их разъяренный хозяин отделит их головы от туловищ, бросились в конюшню.

Альбер, замерший у двери внутри конюшни, услышал голоса и спрятался за кучей сена. В дверь ввалились двое пьяных мужчин. Фонарь в руке одного раскачивался прямо над головой Альбера. Юноша вжался в сено.

Лэр тоже услышал голоса и с удвоенной силой попытался утихомирить Николетт, которая брыкалась и царапалась, извиваясь, как угорь. Ей казалось, что она все глубже погружается в сено. В отчаянии Николетт укусила Лэра за большой палец. Ему хотелось взвыть от боли, но удалось подавить крик. И он не ослабил хватку. Навалившись на нее всем телом, он прошептал в самое ухо:

– Прекрати кусаться! Я не испытываю к тебе злобы, но клянусь, что перережу глотку, если не перестанешь кусаться!

Альбер широко раскрытыми глазами смотрел за вошедшими. Затем, не сводя глаз с мужчин, пополз в заднюю часть конюшни. Но неожиданно в свете фонаря блеснула рукоять меча одного из солдат. Изящный орнамент на серебряной поверхности. Такой же, как на ноже, который убийца оставил в аббатстве. Альбер замер на месте, пытаясь в неровном свете разглядеть лицо человека с мечом. В этот миг дверь вновь с шумом распахнулась, и в конюшню ввалился Симон Карл, чертыхаясь во весь голос.

Вжатая в сено, Николетт отпустила палец Лэра. Отвернувшись, она прошипела:

– От вас несет перегаром!

В ответ он закрыл ее рот рукой.

– Вы начнете хуже думать обо мне, если не успокоитесь!

Шаги приближались. Неожиданно Лэр раздвинул ноги Николетт и поставил свое колено между ее мягкими белыми бедрами. Она вновь забилась в его руках, впиваясь зубами в ладонь.

Симон Карл принял приглушенные звуки борьбы за крики удовольствия. Он оглянулся на звук, веки покрасневших глаз приподнялись.

– Кто здесь?

При виде сцены, представшей перед его глазами – благородный рыцарь среди сена, а под ним – какая-то служанка, Карл разразился похабным хохотом. Смех усилился, когда Лэр оторвался от своего занятия и с довольной улыбкой помахал Симону рукой в знак приветствия.

Николетт в изнеможении прекратила борьбу. Она не знала, кто издает этот жуткий смех, но неожиданно поняла, что последствия ее неудачного побега могут быть самыми печальными. Уж пусть лучше ее тюремщиком будет Лэр де Фонтен. Мысль о том, что его заменят на этого пошлого сержанта или кого-то в этом роде, ужаснула ее.

– Мои извинения, – Карл икнул от смеха и отвернулся. – А вы, оказывается, парень не промах. Вроде меня. Ха! Совсем не промах!

Лэр молча смотрел, как тот удаляется. Когда спина Симона скрылась за перегородкой, Лэр рывком поставил Николетт на ноги и потащил за собой из конюшни.

Альбер подождал, пока Симон Карл и его два спутника начнут седлать коней, и незаметно выскользнул из конюшни. Не успел он облегченно вздохнуть, как увидел во дворе сержанта и его солдат, тоже направляющихся к конюшне. Альбер пригнул голову и бесшумно прокрался к открытому окну в комнате для приезжих.

В конюшне Карл и его спутники все еще продолжали хохотать, когда появился сержант со своими солдатами. Вновь прибывшим в деталях описали забавную сцену в сене. Хохот стал еще громче…

– Я видел меч, – сказал Альбер шепотом. – Клянусь, сир.

Лэр внимательно выслушал юношу, потом направился к конюшне, но Карл и его спутники уже ускакали.

Альбер так и не разглядел лицо человека, к поясу которого был пристегнут меч. Лэр тоже мало что помнил. Если Альбер не ошибался, скорее всего, он просидел с этим человеком за одним столом весь вечер. Честно говоря, де Фонтен не помнил никого из спутников Карла в лицо. Яблочное вино вышибло из памяти все детали. Он только помнил, что люди были молодые. Один, кажется, с большим носом…

Пора было готовиться к отъезду. Альбер подвел притихшую Николетт, одетую в балахон, к ее лошади. Николетт надеялась, что ей удастся поблагодарить хозяев замка за гостеприимство, но к Супругам Кашо Лэр отправился один. Он обнаружил Франсуа лежащим на кушетке в зале. Глаза Кашо были весьма утомленными, но держался он бодро.

– Как хорошо мы провели время, – сказал он, помигивая покрасневшими глазами.

Лэру ничего не оставалось, как согласиться. Но все же он подумал: если удовольствие можно измерить волнениями и тревогами, то трудно вспомнить ночь в его жизни, равную прошедшей.

– Мой друг, – начал Кашо. – Если я вам понадоблюсь, известите меня. Может быть, мы вместе сможем положить конец беззакониям. Я всегда готов быть вашим союзником.

Лэр пожал руку хозяину замка.

– Я в неоплатном долгу у вас, монсеньор. Ваше гостеприимство бесценно. Буду рад видеть вас у себя в Гайяре.

Адель, стоящая рядом с кушеткой, на которой лежал муж, улыбалась.

– Доброго пути! Мое сердце спокойно, если только вы будете тюремщиком молодой леди… Вы – благородный человек.

Лэр поклонился. Сказав еще несколько любезных фраз, он прикоснулся губами к ее нежным пальчикам. Кашо ощутил укол ревности, но предложил послать вперед всадников.

– Бандиты нередко нападают из засады. Я мог бы послать с вами Гуэна, но он и его люди мне нужны здесь.

Лэр заверил Кашо, что будет осторожен. Впрочем, де Фонтен полагал, что даже разбойники вряд ли осмелятся напасть на отряд тяжело вооруженных всадников.

Башни замка постепенно растворились среди позолоченных солнцем холмов. Утренняя дымка рассеялась, и острый запах осенних листьев наполнил пропитанный солнечными лучами воздух.

Путь лежал на север. Дорога становилась то шире, то уже, в зависимости от рельефа. Лесные поляны, покрытые ковром из желтых, голубых и багряных цветов, сменялись густыми ветвями сосен и низкорослым кустарником. Дорога шла вниз. Словно под огромным голубым куполом впереди раскинулась низина с редкими крестьянскими домами. На виноградниках собирали урожай. Загорелые до цвета лесного ореха крестьяне, одетые в свободную, не очень чистую одежду, мелькали среди лоз нежно шелестящего, искрящегося налитым соком винограда.

К полудню начали собираться тучи, стали слышны пока еще далекие раскаты грома. Дождь хлынул внезапно, словно над лучами опустился театральный занавес. Ветер срывал листья с деревьев, гнул кусты. Крупные капли моментально вымочили плечи всадников и спины коней. Постепенно дождь стал тише, но дорога успела превратиться в скользкое месиво. К счастью, путь вновь лежал через лес, где листья и сосновые иглы не позволили дороге сильно размокнуть. Дождь то усиливался, то превращался в мелкую изморось, но холодный ветер продолжал швырять листву прямо в лицо.

Время от времени Николетт бросала взгляд на своего тюремщика. Он весь день ехал рядом, привязав поводья ее лошади к луке своего седла. За все это время он не произнес и дюжины слов. Она видела, что Лэру нездоровится. Он часто останавливался, чтобы глотнуть воды.

Дважды за день был вынужден слезть с коня и отойти в кусты, где его вырвало. «Он не заслуживает этого», – подумала Николетт. Она ощущала уколы совести, когда вспоминала об укушенном пальце – на той же самой руке, которая была ранена во время стычки в аббатстве. Поэтому большую часть пути Лэр держал поводья в левой руке, а правую прятал под курткой. А ведь в обоих случаях де Фонтен защищал ее, Николетт. Пусть даже со стороны его намерения могли показаться не слишком благородными.

Постепенно стемнело. Дорога пошла в гору. Дождь кончился, но дюжина мелких ручейков стекала по каменистому склону. Вода с негромким журчанием устремлялась в низину. Николетт пригибалась к холке лошади, когда ее кобыла копытами расплескивала воду. Кавалькада добралась до небольшой поляны. Где-то вдали в сгущающемся сумраке высились мрачные башни Гайяра, темной массой вырисовываясь на фоне грозного неба. Ни одного окошка, ни одной светящейся бойницы. Николетт показалось, что перед ней могильный склеп, воздвигнутый неведомо зачем в пустынном, забытом Богом месте.