Узы любви

Глава 15

Впоследствии Кетрин едва могла припомнить первые дни разлуки с Хэмптоном. Казалось, она только и делалала, что ела, спала и плакала. Они ожидали попутного корабля в Штаты. Доктор Рэкингхэм не тревожил ее расспросами, деликатно оставляя ее одну, понимая, что сон будет лучшим лекарством, нежели все его таблетки. Она забывалась во сне, слишком слабая и потрясенная, чтобы переносить бодрствуя пустоту рухнувшего мира и свое одиночество, а также презрение к себе. Она не покидала своего номера в отеле, под дверную ручку подставляла стул и сто раз на день проверяла надежность оконных запоров.

Однако постепенно ее страх начал униматься и почти прошел, когда они сели на корабль, направлявшийся в Нью-Йорк. В море она почувствовала себя в большей безопасности. Она подолгу оставалась на палубе, любуясь бескрайними просторами океана, и свежий морской ветер бодрил ее. К ее разуму вернулась способность здраво мыслить, и она один за другим извлекла все свои страхи, глубоко запрятанные в уголках ее сознания, и смело сосредоточила на них свои размышления и безжалостно выжгла их жгучими лучами твердой воли. День за днем она чувствовала, как к ней возвращается ее сила духа и борется с прежней сумятицей в душе. Она поняла, что должна сражаться сама с собой, чтобы вновь обрести себя. Никто не может помочь ей, кроме нее самой. Только она сама может окончательно уничтожить в себе демонов страха.

Прежде всего ей пришлось восстановить утраченное было чувство собственного достоинства, и это было самым сложным. Каждый день Кетрин говорила себе, что она не виновата в случившемся и потому нет причин ненавидеть и казнить себя. Чувство презрения к себе уходило, и она смогла вновь смотреть людям в глаза и выдерживать их взгляды. Ее первое болезненное восприятие решения Хэмптона отпустить ее прошло и сменись горьким разочарованием и гневом. О, да! Ему было приятно овладевать ею, хотела она этого или нет, и ему позволительно было впадать в бешенство при ее сопротивлении. Но как только другие мужчины использовали ее тело, она стала ему неприятна, не имело значения, что они насиловали ее, не имело значение, что его тело знавало куда больше женщин, чем ее тело мужчин. О нет, для него значило только то, что кто-то еще, кроме него, овладевал ею, и потому он отныне не хотел ее. Испорченный товар, вот чем она ему казалась. Он выкинул ее, как мусор.

Как же глупо было с ее стороны чувствовать боль и обиду от того, что он ее больше не хотел! Конечно, она слишком много о нем думала во время всех этих тяжких испытаний, он представлялся ей спасителем, и он на самом деле спас ее, вломившись в тот бордель. Она была переполнена чувством благодарности и готова была, даже желала, отплатить ему за свое спасение, бросившись ему в ноги. Вот почему ей хотелось прильнуть к нему, и вот почему она болезненно восприняла его решение отослать ее от себя прочь.

Но теперь, когда она разобралась во всем и осознала причины своей благодарности и вспомнила, что это по его вине она попала в положение, из которого ему пришлось ее спасать, она увидела всю бессмысленность своих переживаний. В конце концов, разве он не сделал то, о чем она столько времени его умоляла?

Дни шли один за другим, и душевное равновесие Кетрин восстанавливалось все быстрей и быстрей. Приятные беседы с доктором, игра в шахматы и долгие часы одиночества, во время которых она шила или читала, способствовали успокоению. Ее беспричинные страхи умерли, как не бывали, вновь решительно и твердо были сжаты ее губы, взгляд опять стал прямым и бесстрашным, ее дух возродился. Но ничто не могло заполнить болезненную пустоту в ее душе, оставшуюся от разлуки с Мэттью. Ее глаза туманились печалью, движения были замедленны, и она не столь остро, как прежде, отвечала на шутки. Казалось, ее грудь была сжата стальной лентой, которая давила все туже и туже. Неудивительно, сказала она себе, ведь ее жизнь испорчена. Ни один мужчина не возьмет ее теперь в жены, ее перестанут принимать в светском обществе, и она обречена доживать свои дни в скучной компании тети Амелии. Каждую ночь она иссушала слезами свое сердце, горюя о свое судьбе.

Прошло время, прежде чем она смогла заставить себя открыть коробку с подарками Хэмптона. Она вообще не хотела открывать ее, но любопытство победило. Зачем и что он купил ей в Лондоне? Самой верхней лежал маленькая белая коробочка, внутри которой на черной бархате покоилась изящная золотая цепочка. У нее даже дух захватило от ее простой и хрупкой красоты. Она поспешила надеть ее и принялась прихорашиваться перед зеркалом. Слабая улыбка тронула ее губы. Черт его побери, но у него отличный вкус! Она вернулась к коробке и вытащила веер из слоновой кости с резными украшениями и прелестное кружевное нижнее белье. Ее улыбка стала еще ярче.

От холода такое белье не спасет, но как нежно прикосновение шелка! Такие вещи надевают только для того, чтобы соблазнить мужчину. От этой мысли ее щеки заалели. Она устыдилась того, что может еще чувствовать щекочущий холодок возбуждения при мысли о постельных утехах после всего, что испытала.

С хмурым видом она отложила в сторону нижнее белье и опять запустила руку в ящик, достав на этот раз такую ночную сорочку, что не только к щекам у нее прихлынула кровь. Тонкая, прозрачная, первозданной белизны! Она быстро разделась и накинула ее на себя. Сорочка нежно касалась ее кожи, не скрывая ничего, и Кетрин была в ней еще более обольстительна, нежели обнаженной, благодаря тому слабому намеку на лжепопытку укрыть тело от постороннего взора.

Кетрин мечтательно оглядывала себя в зеркале. Они могла надеть эту сорочку и хрупкую золотую цепочку и пойти ему навстречу так, чтобы ее обнаженные формы мелькали в боковых разрезах. Он был замер, улыбнулся б ей чуть насмешливо, и глаза его загорелись бы, наблюдая за ней. Когда она подошла бы к нему, он вытянул бы руки и провел по ее телу кончиками пальцев, слегка царапая ей грудь и живот.

Силы небесные, что же она делает! Стоит, погрузившись в распутные и обольстительные мечты! Поспешно сдернув с себя прозрачную сорочку, она переоделась и вытащила из коробки отрезы — темно-розовый, изумрудный и… такой бесподобный, что дух захватывало, бледно-золотой атлас. Кетрин нежно их погладила. Должно быть, он долго выбирал их, угадывая, какие цвета подойдут ей, и угадал. Он думал о ней в Лондоне! Он потратил время на выбор подарков. Он хотел доставить ей удовольствие. Эти вещи предназначались только ей и никому больше.

Как он мог сделать это, а затем холодно ее отвергнуть? Зачем он беспокоился ее спасать? Чтобы затем выкинуть? Разве он не прошептал «я люблю я», когда утешал ее? Или же это было обманом ее наркотических фантазий? Он сказал ей эти слова? Он серьезно сказал их? Возможно ли тогда, что осквернение ее тела уничтожило его чувство к ней?

Нет, он не мог сказать такие слова, не мог любить ее, потому что тогда он не отверг бы ее с такою легкостью. Она ощутила соленый привкус слез и поняла, что плачет. Неужели она никогда не перестанет лить слезы? Она сурово вытерла слезы, положила подарки назад в коробку и убрала ее с глаз долой.

Путешествие через океан было долгим. Корабль сначала зашел в Нассау, прежде чем продолжить свой путь в Нью-Йорк. Кетрин была этому рада, ей понравились солнечные, спокойные, даже, пожалуй, сонные дни в Наcсау. Чем меньше времени оставалось до приезда, тем лучше она себя чувствовала. Судно бросило якорь в Нью-Йорке, а Кетрин и доктор продожили путь в Бостон на поезде.

Рэкингхэм послал телеграмму ее отцу, и, сойдя с поезда, они обнаружили, что карета Деверов ожидает их.

Невозмутимое лицо кучера расплылось в искренней улыбке приветствия, и Кетрин улыбнулась ему в ответ, но почувствовала обиду, что отец не приехал встретить ее. Она обнаружила, что вновь войти в чопорную и сдержанную жизнь Бостона ей очень трудно после бурных недель, проведенных с Мэттью. Улицы, здания, даже ее собственный дом, когда они подъехали к нему, показались ей знакомыми, но вместе с тем очень странными. Внезапно к ней ледяной молнией пришла мысль: она не к месту теперь в Бостоне. Ей вновь захотелось плакать. Где же она теперь к месту?

Дворецкий отворил дверь и провел ее в гостиную, где ее ждали мистер Девер и тетя Амелия. Отец заключил Кетрин в радостные объятия, а тетя расплакалась. Кетрин крепко держалась за руку отца в надежде, что барьер ее отчужденности от него скоро рухнет. Она была несказанно рада снова увидеть их, но у нее почему то было на душе так печально, словно ей чего-то не хватало. Вскоре, сославшись на усталость с дороги, она удалилась в свою комнату, оставив родственников беседовать с доктором Рэкингхэмом.

— О, мисс Кейт! Я так рада вас видеть! — Педжин подбежала к ней и сердечно ее обняла.

Кетрин ответно распростерла свои объятия, а затем попросила Педжин прикрыть дверь спальной комнаты. Ей хорошо было здесь, в своей комнате, со своей горничной.

— О, мисс, вы даже не представляете себе, как было мне тут без вас ужасно!

— И я скучала по тебе, Педжин. Я обнаружила, что не знаю, как и что мне делать с волосами.

Ирландка засмеялась, но внезапно стала очень серьезной.

— О, мисс Кетрин мы так волновались за вас! Он не причинил вам боли или какого другого вреда?

— Нет, — Кетрин устало села на постель. — Он не причинил мне боли.

— Я знала, что он не обойдется с вами дурно. Все говорили, что этот человек — сущий дьявол и нельзя предсказать, что он с вами сделает. Но я не сомневалась, что он настоящий джентльмен, хотя и в кандалах. Я видела, как он смотрел на вас, и поняла, что он вас не обидит. Он просто очень хотел… вы знаете что, мисс!

— Да, я знаю.

— Как все увлекательно! Только подумать, как же сильно он должен был желать вас, чтобы столь дерзко совершить похищение прямо под носом у нашего флот.

— Я уверена, ему нравилось чувство опасности.

— Но ему должно быть известно, насколько хуже к нему отнеслись бы из-за побега и вашего похищения в случае поимки!

Кетрин вздохнула:

— Мэттью ничего не боится, я не раз убеждалась в этом. О, Педжин! — она внезапно повернулась к горничной с просветленным лицом. — Если бы ты только видела его в разгар боя! Он чудесен! Он так отважен!

Кетрин впервые обнаружила, что все ее воспоминания о его смелости, умении и решительности: сражение, ураган, захват «Сюзан Харпер» — легко льются из нее бурным потоком сами по себе.

Перемены в ее хозяйке поразили Педжин и подняли ей настроение. Кетрин казалась похорошевшей, в ней появилось больше внутреннего тепла.

— Но, мэм, почему вы оставили его? — вырвалось у Педжин.

Лицо Кетрин поскучнело и словно отгородилось от мира невидимой стеной. Она отвернулась.

— Он замечательный моряк, Педжин, но как человеку, ему не хватает многих добрых качеств. Он нагл, эгоистичен и жесток. Кроме того, как можешь ты думать, что я стану по своей воле жить в грехе с мужчиной?

— Простите меня, мисс, я знаю, что вы хорошая и добродетельная женщина. Просто… ну, мне показалось, вы полюбили его.

— Не будь глупа, Пег! Я всего-навсего признаю его достоинства как капитана и также благодарна ему за то, что он спас меня от ужасной участи.

— От чего? — спросила Педжин с расширившимися от возбуждения глазами.

— Сказать откровенно, от жизни в борделе.

— Да сохранят нас все святые, мэм! Вы это вполне серьезно? Вы, что, в самом деле были в одном из таких мест?

— Да, к несчастью. Но капитан Хэмптон спас меня, а потом отпустил. Он больше не хотел меня после…

— О, мисс Кейт! — Педжин все поняла и поспешила участливо дотронуться до ее руки. — Как жутко! Он злой, испорченный человек, раз избавился от вас вот так! Я не могу понять, почему мужчины думают, что это очень ужасно, если девушка переспит с другими мужчинами, в то время как они сами имеют столько женщин, сколько им хочется. Тем более, если в этом не было вашей вины! Это нечестно!

Бедная ее хозяйка! Мужчины — просто животные! Ее сердце сохнет по капитану, несмотря на все ее уверения, что она не полюбила его. Он бросил ее, потому что кто-то другой ее изнасиловал. Педжин захотелось найти этого красавчика-подлеца и удушить его тут же на месте. Бедная мисс Кетрин! Что же теперь она будет делать?

Доктор оставался у Деверов несколько дней по настоянию хозяина дома. Мистер Девер хорошо понимал, чем он обязан старому джентльмену. Кетрин также была благодарна доктору за его компанию. Он единственный человеком, посвященным во все ее тайны. С ним она чувствовала себя уверенно и безопасно. Xотя они никогда не говорили о Мэттью, Кетрин знала, что пережитое ими вместе на корабле Хэмптона покинет навсегда с отъездом старого доктора. Кроме того, только его общество и было ей спасением от скучной компании ее тетушек, которых Кетрин уже снова не могла терпеть. Тетя Амелия, как обычно, была плаксива и вечно неумело старалась утешить свою спокойную и сильную духом племянницу. Это было бы даже забавно, если б только не раздражало Кетрин сверх меры. Ну, a тетя Аманда и вовсе не забавляла ее. Эта почтенная матрона пришла с визитом на следующий день после возвращения Кетрин, и ее лицо при этом могло служить наглядным пособием для демонстрации проявления христианской жалости и всепрощения.

— Бедное дитя! — вздохнула она, прижимая Кетрин к своей объемной груди. — Слава Богу, ты вернулась к нам!

Кетрин воздержалась от напоминаний, что они едва ли были в хороших отношениях прежде. Аманда стерла с лица воображаемую слезу и устало опустилась в кресло.

— Я так страдала, я столько вынесла, я столько пережила из-за тебя!.. И не только я! Мы все! Мой бедный Джеймс…

— Пожалуйста, тетя Аманда, пощадите меня! — сухо сказала Кетрин.

— Он чуть с ума не сошел, беспокоясь о тебе! — твердила его мать.

— Я уверена, ему это было бы незатруднительно!

— Кетрин, ты самое неблагодарное дитя! Да ведь мальчик хочет жениться на тебе, даже сейчас, чтобы спасти твое доброе имя!

— Это очень мило с его стороны, тетушка, но я не стану требовать от него подобной ужасной жертвы.

— Ну, а я сомневаюсь, что твой нищий лейтенант примет теперь тебя, хоть у него и может остаться огромное желание заполучить твое состояние.

— Я собираюсь освободить и его от этого обязательства, — спокойно проговорила Кетрин.

— Разумеется! — это известие улучшило настроение тети, и она опять заулыбалась. — Семья должна теснее сплотиться сейчас. Ты можешь положиться на Амелию и на меня. Мы всегда поддержим тебя. Если бы ты только послушалась меня и осталась дома, как приличная молодая девушка, вместо того чтобы шастать каждый день на верфи, то ничего бы с тобой не случилось. Я надеюсь, теперь ты будешь полагаться на мои советы, и, наверное, мы сможем стереть это пятно с семейного древа Фритэмов.

— О чем вы? — холодно осведомилась Кетрин.

— Я говорю о том, что нам следует сейчас делать. Думаю, немного погодя, если ты, конечно, будешь вести себя прилично и вокруг тебя поутихнет шумиха, ты сможешь выйти замуж за Джеймса, выждав положенное время, разумеется, чтобы доказать… — она сделала многозначительную паузу.

Что я не беременна? — резко произнесла ее племянница.

У тети Амелии перехватило дыхание, и она принялась обмахиваться веером.

— Кетрин, пожалуйста! Нет сомнений, что общение с этим монстром-мятежником заставило тебя позабыть и те немногие манеры и правила приличия, которые у тебя были. Но если ты хочешь, чтобы перед тобой опять открылись двери приличных домов, тебе лучше научиться вести себя пристойно! — с жаром сказала Аманда. — Прежде твои экстравагантности были терпимы благодаря твоему имени, но ты умудрилась замарать его своим упрямым и своевольным поведением, и с этого времени тебе придется быть осмотрительнее, иначе ты и кончик носа не просунешь в приличное общество.

— Но я не совершила ничего предосудительного! — возмутилась Кетрин. — Почему же общество должно передо мной захлопнуть свои двери?

— Случилось ли это по доброй воле или насильно, все же ты теперь падшая женщина, и запомни, если бы ты не выставляла себя напоказ в доках…

Кетрин резко вскочила на ноги:

— Вы выносите мне приговор, не имея никаких доказательств! Откуда всему Бостону знать, что случилось со мной? Откуда вы, если на то пошло… Я говорю вам, и доктор Рэкингхэм подтвердит…

— Кетрин, едва ли имеет значение, что случилось на самом деле. Сам факт, что ты находилась так долго в обществе этого животного, изобличает тебя.

— Это неслыханно! Возмутительно! Я этого не потерплю!

— Дорогая, пожалуйста, — робко встала Амелия. — Аманда права. Ты обесчещена, дитя. Ты не можешь больше появляться в свете, как раньше. Даже в опере или в театре. И конечно, нас перестанут приглашать на балы и вечера.

— И вы ожидаете, что я с этим смирюсь? Укроюсь в норе вместе с вами и никуда больше не выйду? Буду сидеть за шитьем весь день или читать возвышенные душещипательные романы? — ярость кипела внутри нее и выливалась наружу. — Да разрази меня гром, если я так поступлю! Я не виновата в том, что случилось, и никто не имеет права судить меня на основании лишь одних догадок или предположений. Я собираюсь снова зажить прежней жизнью, как раньше! Я думаю на этой неделе устроить званый обед.

Она вихрем вылетела из гостиной, где остались ее две тетушки, остолбенело уставившиеся ей вслед. Почти сразу же она пожалела о своей вспышке. У нее не было никакого желания видеть кого-либо, не говоря уже о том, чтобы подставить себя под любопытные взгляды. Но она дала, хоть и опрометчиво, обещание, и теперь ей нужно было сдержать слово.

Ее затея была обречена на неудачу с самого начала. Половина приглашенных ответили холодным отказом другие пришли из острого любопытства. Лилиан Cтилфенс была из тех, кто пришел. Ее лицо не скрывало злорадства. Ее отец, недавний соискатель руки Кетрин, теперь усердно избегал ее. Гости явно порицали в душе Кетрин, но в вопросах, которыми ее забросали, они старались не затрагивать тему падения.

— Какие лишения вам выпали! — сказала Лилиан, с наигранной скромностью опуская глаза. — Неужели этот пират и в самом деле сущий дьявол, как о нем говорят?

— Не будьте столь наивны и глупы, — спокойно ответила Кетрин, хотя и почувствовала острую боль в сердце.

О, если бы только Мэттью был здесь, он бы… что он бы? Предложил бы ей опереться на его руку и посмотрел бы на них всех взглядом, от которого повеяло бы могильным холодом, и никто бы из них не осмелился тогда взглянуть на нее свысока и презрительно.

— …Все время он вел себя как истинный джентльмен, хоть я и была его заложницей. Разве вы не находили капитана Хэмптона чрезвычайно учтивым человеком, доктор Рэкингхэм?

— Ну конечно же! — соврал старик, не моргнув глазом, хотя и замерцали в его глазах всепонимающие огоньки. — Он предоставил мне и мисс Девер лучшие каюты, в то время как он и его прапорщик спали в матросском кубрике.

— В самом деле? — с хитрецой в уголках губ произнесла Мэри Уитмен. — У меня сложилось мнение, что южане отличаются шокирующим поведением и не являются образцом благородства.

Кетрин на мгновение охватило жгучее желание описать им свои подлинные злоключения, просто для того только, чтобы увидеть ужас на их лицах, но она заставила себя сохранять спокойствие.

— О, силы небесные, там, где дело касается светских приличий и манер, я не знаю никого, кроме англичан, кто мог бы сравниться с южанами.

Она подавила улыбку, вспомнив об англичанах, которых ей довелось повстречать.

— Я полагаю к тому же, капитан Хэмптон — самый храбрый человек, какого мне когда-либо доводилось видеть, — добавила она.

— Вот это да, Кетрин! — с невинным видом произнесла Лилиан. — Вы превратились в ярую сторонницу мятежников!

— Нет! Просто я не закрываю глаза на их достоинства.

— Абсолютно верно! — вклинился в беседу доктор Рэкингхэм, чтобы отвлечь огонь на себя, и начал долго и нудно излагать вымышленную историю их морских приключений.

Атака Кетрин на бастионы общества в конце концов захлебнулась, и больше она не испытывала желания ее возобновить. Никто не навещал их и не приглашал на приемы. Ее жизнь свелась к коротанию дня за бесцельной и утомительной работой швейной иглой и общению с тетей Амелией. Ее отец наотрез отказался разрешить ей вернуться к работе в конторе.

— О Боже, Кетрин, — сказал он, когда дочь затронула эту тему, — как ты можешь думать, что я опять рискну подвергнуть тебя опасности? Меня и так неотступно терзает чувство вины за то, что тебя похитили. Если бы я не был столь эгоистичен, этого бы не случилось, но ты нужна была мне в конторе, и я позволил тебе работать, хотя знал, что не следует мне этого делать. Но теперь я не собираюсь повторять свою ошибку.

— Отец! — Кетрин пристально взглянула на него. Неужели ты действительно думаешь, что может найтись еще кто-то, способный повторить то, что сделал Мэтт… капитан Хэмптон. Нет такого второго безрассудного человека, чтобы предпринять подобную попытку! Кроме того, насколько мне известно, пленные больше не работают на верфях.

— Кетрин, я не могу и не хочу рисковать. Может произойти что-либо другое. Одним словом, женщине не место на верфях. Твоя работа в конторе еще тогда наделала много шума, но теперь, когда твоя репутация уже и так…

Его дочь поднялась с места, от ее голоса повеяло ледяным холодом:

— Пожалуйста, отец, нет нужды продолжать этот разговор. Я вполне понимаю твое желание, чтобы я больше не пачкала твоего имени. Если ты будешь выплачивать мне небольшое пособие, я с радостью переменю фамилию и перееду в другой город, куда-нибудь подальше, конечно… скажем, в Калифорнию! Или ты предпочел бы, чтобы я уехала в другую страну? Несмотря на то, что моя репутация так сильно подорвана, может все-таки Франция согласится меня принять?

— Кетрин, пожалуйста, не нужно волноваться! Я думаю прежде всего о тебе, о твоей безопасности и репутации.

— Отец! — резко проговорила она. — Меня похитили, изнасиловали и унизили… и не один Мэттыо Хэмпттон! Я побывала в пекле сражения, ухаживала за ранеными, видела много крови, я пережила свирепый ураган Северной Атлантике, я ударила ножом одного мужчину и попыталась застрелить другого. И теперь ты ожидаешь, что после всего этого я смогу всю оставшуюся жизнь заниматься шитьем и вязанием?

Она выскочила из комнаты, как ветер. Ее отец, ничего не понимая, уставился ей вслед.

Хотя она старалась с ледяным безразличием на лице избегать отца, он не сдался и не позволил ей вернуться на работу. Днем она обычно предпринимала короткую прогулку в компании Педжин, но на это уходило мало времени. Она много читала, а еще больше времени проводила в мечтах. Вязание чулков и шарфов, вышивание монограмм на платках и фигурная штопка утомили ее своим однообразием. Внезапно ей пришла идея сшить платья из подаренных Меттью отрезов.

Впервые, с тех пор как она вернулась, ей доставляло удовольствие ее занятие. Они с Педжин весело листали альбомы с выкройками и журналы мод, а затем кроили. Из розового материала она решила сделать повседневное платье с прямоугольным вырезом и рукавами-буфами, вспомнив как однажды Мэттью сказал, что легкое муслиновое платье замечательно оттеняет ее красивую грудь. Из шерстяного отреза изумрудного цвета они сшили платье с высоким воротником и длинными рукавами с кружевной отделкой по воротнику и обшлагам, чтобы смягчить его несколько строгий вид.

После примерки Педжин объявила, что темно-розовое платье просто прелестно, а изумрудное элегантно. Из золотистого атласа они смастерили модное бальное платье. Кетрин знала, что в этом нет смысла, ей никогда не представится повод его надеть, но ей было безразлично это, она сделала его как бы для Мэттью, а не для Бостона. Глубокий вырез обнажал стройную шею и нежную, упругую, кремового оттенка грудь. Рукава были узки и подчеркивали изящность ее рук и хрупкость запястья. На изготовление юбки в форме колокола ушло несколько ярдов материала, но ее талия благодаря форме юбки, стала казаться тоненькой, как спичка.

Хотя это платье было очень простым, оно чрезвычайно шло ей. Когда она надела его, ее волосы и глаза, казалось, засверкали, заблестели, а ее кожа приняла соблазнительно теплый золотистый оттенок. Он знал, подумала Кетрин, как я буду смотреться в платье из этой ткани! Он разглядел во мне красоту, которой больше никто не увидел. Она состроила гримасу. К черту! Почему обязательно должно было случиться, чтобы именно такой бессердечный и холодный человек, как он, разглядел ее красоту?

Она аккуратно сложила золотистое бальное платье и, завернув его в китайскую шелковую бумагу, спрятала в шкаф. Темно-зеленое платье они с Педжин пересыпали нафталином, чтобы оставить его полежать до зимы. Розовое она стала носить по дому к неудовольствию тети Аманды, которая заявила, что оно непристойно.

Кетрин вела себя, как ребенок, впервые в жизни отведавший конфет. Светский Бостон не мог запретить ей посещать магазины! Они с Педжин пропадали в них, покупая обувь, затейливые шляпки, перчатки, ленты, расчески, зонтики и прочее и прочее. Но главным образом они приобретали отрезы и последние номера журнала мод «Годиз». Кетрин не доверяла бостонским портнихам. Если ее отвергло общество, что ж, пусть! Но одеваться она будет так, как ей нравится!

Они с Педжин сами шили платья. Из-под их проворных рук выходили то дорожный костюм в бело-золотую полоску, выглядевший так аппетитно, что его хотелось съесть, то серебристо-зеленое утреннее платье, отделанное по краям белыми кружевами, то шоколадно-коричневое вечернее платье с широким шлейфом и бессчетное количество других, подходивших Кетрин по фигуре и манере держаться. Среди платьев Кетрин больше не было ни одного чопорного платья в стиле старых дев.

Тетю Аманду чуть удар не хватил от покупательского разгула Кетрин и фасонов платьев, которые шила себе ее племянница. Эти платья, юбки, костюмы выглядели дерзко и вызывающе, считала тетя Аманда. Кетрин следует знать свое место и скромно прятать свой позор, а она появляется на людях и покупает кричащую одежду и яркие ткани, совершенно не имея стыда. Она ведет себя как развязная и вульгарная женщина.

Кетрин в ответ на слова тети только рассмеялась и сказала:

— Но тетушка, не забывайте, я же на самом деле падшая женщина!

Однажды в послеобеденное время, когда Кетрин сидела в кабинете отца, пытаясь разобраться в чертежах книги по военно-морской стратегии, вошел дворецкий и доложил, что к ней явился гость.

— Гость? — удивилась Кетрин.

— Лейтенант Перкинс, — доложил дворецкий.

— Уильям? — Кетрин вскочила с кресла, и книга из ее рук выпала и полетела на пол. — Зачем?

Дворецкий бесстрастно проговорил:

— Что мне сказать ему, мисс?

Кетрин достаточно пришла в себя, чтобы произнести;

— Пригласите его войти. Я приму его в кабинете, и нет никакой необходимости сообщать о его приходе моей тете.

Что-то близкое к улыбке промелькнуло по лицу дворецкого, но вслух он лишь произнес:

— Слушаюсь, мисс.

Кетрин подняла книгу и поставила ее на полку, тем временем пытаясь привести в порядок свои мысли.

— Кетрин! — лейтенант Перкинс остановился, стараясь совладать со своими чувствами.

— Уильям! — она взволнованно присела перед ним в неглубоком реверансе.

Он двумя широкими шагами преодолел расстояние между ними, взял ее руку и нежно ее поцеловал. — О, Кетрин, дорогая моя, с вами все в порядке?

— Да, вполне, — в замешательстве она залилась румянцем. — Пожалуйста, присядь, Уильям.

Он сел, подтянув свое кресло поближе к ней, и опять взял ее за руку. На губах Кетрин появилась вымученная улыбка.

— Я думала, ты все еще на корабле, участвуешь в блокаде побережья.

— Нет, мы теперь базируемся в Нью-Йорке. Я написал твоему отцу, как только мы бросили якорь, справляясь о тебе, и он ответил мне телеграммой, что ты уже дома. Как только мне удалось всеми правдами и неправдами раздобыть увольнительную, я сразу же сел в поезд, идущий в Бостон.

Кетрин взглянула на него и опустила глаза.

— Уильям, ты должен знать, что мне придется разорвать помолвку.

— Что? Кетрин, не глупи!

— Боюсь, я теперь скандальная личность! — произнесла она.

— Неужели ты думаешь, что мне до этого есть дело! Кетрин, моя единственная забота — чтобы ты была жива и здорова. Я убил бы того подлеца голыми руками, если бы он не был уже мертв.

— Мертв? — тихим эхом отозвалась она, ошеломленная известием. — Хэмптон мертв?

Он пожал плечами:

— Он внезапно исчез месяц назад из Англии. Никто не знает ничего наверняка, но прошел слух, что он убил на дуэли английского барона и сам был ранен, началось заражение крови, и последнее, что о нем слышали, так это, что в Лондоне он был уже при смерти, а затем и вовсе пропал. Мятежники утверждают, он жив, но они просто пытаются скрыть его смерть. Больше не слышно о его нападениях на корабли. На море стало спокойнее. Корабль «Сюзан Харпер» отплыл из Англии под командой нового капитана. Как только мы стали на стоянку в порту, я узнал, что мятежник, похитивший тебя, умер, но о тебе не было ни слуху ни духу, я сразу же написал твоему отцу узнать, не получил ли он от тебя каких-либо известий.

Голова у нее пошла кругом, она чувствовала себя как в тумане, как будто ей внезапно перекрыли дыхание. Умер? Мэттью не мог умереть. В отчаянии она попыталась в словах Уильяма найти спасительную ниточку, за которую можно было бы уцепиться и не думать о его смерти.

— Он убил на дуэли барона?

— Никто не знает наверняка. Говорят, он дрался на дуэли с каким-то бароном в Ливерпуле.

— В Ливерпуле? — ее сердце тяжело застучало, словно под непосильным грузом. — Но почему?

— Что-то сомнительное, из-за какой-то девушки из… — Перкинс покраснел, — из того заведения, о котором леди не положено знать.

Из борделя. Он убил барона в Ливерпуле из-за проститутки из борделя. Того барона? Он погиб, мстя этому маньяку, надругавшемуся над ней? О Боже, нет, он не умер! «И я умру, — подумала она, оцепенев от ужаса. И я умру.»

— Кетрин! Не смотри так! Как глупо было с моей стороны упоминать его имя! Выброси все это из головы! Забудь обо всем, что случилось! Я постараюсь все для тебя сделать, клянусь!

— Нет, Уильям, пожалуйста, я не могу говорить тобой, — она почувствовала, как на глаза у нее накатываются слезы, а в горле уже стоит комок, за которым вот-вот последуют истерические рыдания. — Приходи завтра, если тебе нужны объяснения, но сейчас я…

Она бросилась из кабинета вверх по лестнице к себе в комнату. Уильям в недоумении уставился на запертую дверь. Бедная Кетрин! И угораздило же его, дурака, упомянуть Хэмптона! Ему следовало подумать о том, какие страшные воспоминания могут всплыть в ее памяти.

Мэттью умер! Эти слова, словно молотом, били ее по голове. Все несчастья, которые она пережила, казались ей незначительными в сравнении с этой болью, глубоко, как ножом, полоснувшей ее по сердцу. Он не мог умереть, нет! Она не сможет жить, если он умер. Она сидела, ошеломленная, на краешке кровати, уставившись в никуда.

Ее первый приступ слез и рыданий прошел, и теперь, опустошенная, она должна была посмотреть правде в лицо, смириться с его смертью и вновь привести распадающийся мир в порядок. Возможно… оставалась надежда — он не умер! Но это было лишь предположение. На секунду она вцепилась в этот луч надежды, но затем безжалостно рассталась с ним. Нужно смириться.

Он был ранен, болен, затем исчез. Какое другое объяснение этому может быть, как не смерть? Будь Мэттью жив, он бы плавал на «Сюзан Харпер» или на каком другом корабле. Будь он жив, он был бы там, на войне. Значит, Мэттью мертв.

Она встала и подошла к окну, вглядываясь в темноту ночи. О, почему она не осталась с ним, приняв его предложение о фиктивном браке, хоть оно и было сделано им с неохотой? Возможно, ей удалось бы его спасти, выхаживая денно и нощно, как тогда, во время его горячки на корабле. Или, может быть, она смогла бы его удержать от дуэли. Неужели эта дуэль случилась из-за нее? Если этот барон, с кем дрался Мэттью, был тем маньяком… она прислонилась лбом к оконному стеклу, и слезы вновь заструились по ее лицу.

— Мисс Кетрин? — Педжин вошла в комнату, чтобы помочь ей раздеться, любопытство разбирало ее. — Говорят, лейтенант Перкинс заходил к нам? Здорово! О мисс, в чем дело? Вы плакали?

Кетрин попыталась улыбнуться.

— Пустяки, Педжин!

— Он ведь не сказал вам ничего огорчительного, не так ли?

— О нет! Лейтенант Перкинс — сама доброта. Боюсь, это именно я обидела его.

— Что вы имеете в виду?

— Я не могу выйти за него замуж.

— Почему, мэм?

— О, Педжин, из меня получилась бы отвратительная жена. Я не могла бы полюбить его. Во мне уже не осталось ничего, что бы я могла ему дать.

— Странно вы думаете, — сказала Педжин, от волнения с очень сильным ирландским акцентом.

— Нет, это, к сожалению, правда! О Педжин, разве ты не видишь? Я люблю Мэттью Хэмптона!

Горничная вздохнула:

— Этого я и боялась!

— А теперь… он мертв, — голос Кетрин сломался и по лицу опять потекли слезы. — Мэттью умер!

— О, мисс Кетрин! — Педжин заключила ее в свои теплые объятия. — О, что же нам делать?

— У меня даже нет… О, проклятье, я даже не ношу его ребенка! У меня ничего не осталось от него, ничего, Педжин, ничего! Я не могу так больше! Я не могу жить, зная, что его уже нет в этом мире!

— О, мисс Кетрин! — слезы Педжин смешались со слезами ее хозяйки.

Две девушки приникли друг к другу в рыданиях.

Какая страшная ирония судьбы заключалась в том, что только смерть Мэттью заставила Кетрин понять, что она любила его, что вся ее ненависть и сопротивление были ни чем иным, как притворством, она просто боялась признаться себе в своей любви.

Она вспомнила его лицо, легкую, вечно насмешливую улыбку, вспомнила, как его брови изгибались, изображая веселое ироническое недоумение, как его серые глаза с длинными ресницами иногда походили на холод стали, иногда — на штормовые волны Атлантики, а временами освещались огнем страсти. Она вспомнила его протяжное бархатистое произношение, за которым скрывалась железная твердость. Она вспомнила его стройное, мускулистое тело и цепкую хватку его пальцев на своей руке, их прогулки по палубе, успокаивающую силу его рук, уносивших ее из заведения Перл. Она плакала по нему и по той радости и счастью, которые он мог бы дать ей, не откажись она от них сама.

Кетрин предстала на следующее утро перед своей семьей с покрасневшими от слез и бессонной ночи глазами, но в остальном ее облик и поведение остались прежними. Куда труднее было сохранить присутствие духа и выдержку вечером, когда пришел Уильям и принялся проявлять свою любовь.

Кетрин нервно вертела на пальце его кольцо и заметила, как бы невзначай, что, должно быть, она похудела, потому что это кольцо стало ей теперь свободно. Наконец, сделав глубокий вздох, она приступила к главному:

— Уильям, ты чудесный человек! Ты очень достойный человек, ты верен своему слову и не оставляешь намерения на мне жениться. Но это невозможно.

— Я не вижу причин…

— Уильям, пожалуйста, не усложняй все еще больше, — прошептала она.

— Кетрин, я люблю тебя!

— Ты красивый мужчина помимо всех твоих прочих достоинств, к тому же, из тебя получится добрый и заботливый муж, я в этом уверена, но я не могу выйти за тебя замуж… не перебивай меня, дай мне договорить. Моя репутация подорвана, — она печально улыбнулась. — Я падшая женщина.

— И ты думаешь, что я стану обращать внимание на мнение света? Не твоя вина в том, что проделал с тобой этот подлец, Кетрин! Я хочу заботиться о тебе и заставить тебя позабыть о случившемся.

— Но что скажут люди?

— К дьяволу, что они скажут! Нет никакой необходимости нам жить в Бостоне. Свет клином не сошелся на этом городе. Мы могли бы жить в Нью-Йорке или в любом другом месте, где плавают корабли. Мы можем начать совершенно новую жизнь, и никто не будет ничего знать о прошлом.

— Но мы с тобой оба будем знать! Я бы чувствовала себя виноватой перед тобой всю оставшуюся жизнь. И дело не только в том, что моя репутация запятнана. У тебя была бы ужасная жена. Я не смогла бы ничего тебе дать. Я лишена теперь всяких чувств. Я ничего не испытываю. Во мне теперь лишь одна пустота. Я не думаю, что когда-либо снова буду способна испытывать к кому-нибудь какие-то чувства. Было бы нечестно обрекать тебя на жизнь с такой женою. Ты переживешь эту боль, найдешь себе другую девушку, которая полюбит тебя и будет тебе достойной женою.

— Кетрин, мне не нужна другая девушка!

— Уильям, пожалуйста! — она отвернулась от Перкинса в крайнем волнении, она не могла заставить себя при знаться ему, что никогда по-настоящему его не любима, что она теперь это знает наверняка, потому что испытала любовь к другому, и хотя он уже мертв, она пронизана воспоминаниями.

Боль и тревога в его глазах были ей невыносимы.

— Ты хочешь сказать… что физическая сторона брака внушает тебе отвращение, и ты не могла бы…

— Да, Уильям, я не могла бы спать с тобой или с кем либо еще.

За исключением одного мужчины, который теперь мертв.

— Кетрин, я был бы терпелив, и со временем твое отношение изменилось бы, я уверен, — его взгляд уперся в пол, он был не в состоянии посмотреть ей в глаза.

Кетрин почувствовала приступ отчаяния. Зачем ему смущать его и ходить вокруг да около?

— Нет, Уильям, — твердо произнесла она, — из этого ничего не выйдет.

Стянув кольцо со своего пальца, Кетрин протянули его Перкинсу. Он смотрел на кольцо несколько секунд, затем все-таки его взял. С напряженным выражением лица он встал и откланялся. Кетрин заглушила слабый стон. Почему, ну почему все должно было случиться так несправедливо?

В мрачном настроении Кетрин брела по нескончаемой дороге времени, ведущей в никуда, окутанная своим горем, едва замечая окружавший ее мир. Лето близилось к концу. Она знала, что далеко на юге Конфедерация гибнет под ударами войск Гранта и Шермана, армия Ли едва держалась. Почему они продолжают упрямо сопротивляться перед лицом неминуемого поражения? Почему бы им не сдаться и не покончить с войной? Она улыбнулась. До нее дошло, почему. По той же причине, по какой она цеплялась за жизнь, даже тогда, когда все надежды и радости ушли безвозвратно — упрямство, гордость, отчаяние… одному Богу было известно, что это такое.

Ночами, лежа одна в своей постели, она вспоминала, как Мэттью любил ее своим телом, она вспоминала нежные прикосновения его сильных рук, его глубокие поцелуи и доводящие до исступления ласки, и ей было очень больно от пустоты и неудовлетворенного желания. Ей никогда раньше и в голову не могло прийти, что она будет скучать по нему своим телом, что всю ее будет сжигать огонь тоски, а ее плоть будет трепетать при одной только мысли о его прикосновении, что ей будет казаться, что она вот-вот умрет от сильного желания слиться с его телом. Почему, ну почему она так упрямо отказалась от его предложения? Почему она сдержалась, хотя ее тело желало ответить на его любовь? Она горько раскаивалась; жизнь, которая разворачивалась перед ней, состояла лишь из пустоты и суеты. Если бы только она тогда ухватилась за ту счастливую возможность, сколь бы кратковременно ни было б ее счастье!

Слишком поздно она осознала, что он не был эгоистичным чудовищем, каким она его себе представляла. Он пытался доставить ей наслаждение, заботился, думал о ее удовольствии. Она знала теперь наверняка, благодаря усилиям Перл, что ему вовсе не нужно было возбуждать ее, он и так мог получить свое.

Из борделя Перл она вынесла знание, какими бывают настоящие жестокость и унижение. То, что с ней делал он, было нечто другое. Много раз он предлагал ей быть не пассивным объектом его вожделения, а любящим партнером. Он хотел поднять ее на вершины страсти, быть ее другом, делать ей подарки. А она холодно и упрямо отказывалась.

Это она настояла, чтобы они оставались на прежних глупых ролях завоевателя и его жертвы. Если бы она не была так тупоголова, то упивалась бы тем чувственным наслаждением, которое он ей дарил — чувственным наслаждением, которое они могли бы разделить. Она могла бы ему сказать о том, чего ей хотелось, и что бы она ни пожелала, он бы с радостью исполнял. Он получал удовольствие от ее остроумия, смеялся над ее верными и точными шутливыми замечаниями, она развлекала его, приводила в восторг своей находчивостью. Попроси она, он, без сомнений, научил бы ее основам мореплавания… Всему, чему бы она ни пожелала у него учиться.

Но слишком поздно она осознала свою вину. Она любила Мэттью, но уничтожила свое счастье и блаженство своими собственными руками. Теперь он был мертв, а ее жизнь была пустой. В ее сердце горела неутихающая боль: все могло быть иначе.

Однажды вечером, когда на душе у нее было особенно мрачно, отец пригласил ее в свой кабинет. Его глаза светились.

— Кетрин, как тебе понравилось бы съездить в Нью-Йорк навестить кузину?

— Кого? — в изумлении спросила Кетрин.

— Анжелу Ван дер Брайз. Помнишь, ты ездила на ее свадьбу семь или восемь лет тому назад?

— О да, я помню, хорошенькая блондинка, не так ли?

— Да, верно! Пришло письмо, в котором она приглашает тебя провести в ее доме несколько месяцев.

— Но она нам дальняя родственница, отец. Наши прапрадеды были кузенами или даже троюродными братьями, — она с подозрением взглянула на отца. — С чего это вдруг ей захотелось, чтобы я пожила у нее?

Джошуа пожал плечами:

— Я не знаю!

Он не стал пояснять, что это приглашение — следствие недавно отправленной им телеграммы, в которой он намекал, что был бы благодарен за приглашение для Кетрин.

— Возможно, ей одиноко, ведь ее муж на войне. В любом случае, всегда приятно сменить обстановку на некоторое время. Поездка развлечет тебя. Ты и там могла бы бегать по магазинам.

Кетрин не сомневалась, что отец — причина этого внезапного приглашения. Но какое это для нее имело значение? Ничего в этом мире теперь не имело для нее значения. Отец хотел, чтобы она поехала в Нью-Йорк развлечься. Но куда бы она ни поехала, везде ее жизнь будет уныла и скучна. Ничто не сгладит боль и острое раскаяние, постоянно мучавшие ее. Но если уж отец хочет, чтобы она съездила в Нью-Йорк, почему бы и не поехать? По крайней мере, там ей не будут докучать тетушки.

— Хорошо, я поеду, — безразлично проговорила она.

Джошуа захотелось от радости воздеть руки к небу. Его замысел сработал! Он не понимал, какие глупости заставили его дочь отвергнуть Перкинса, но он чувствовал, что молодой человек все еще любит его дочь. Пусть она поживет в Нью-Йорке и успокоится, а Перкинс, находясь поблизости, сможет своими ухаживаниями вернуть ее расположение, избавив заодно ее от хандры.

Кетрин в сопровождении Педжин сошла с поезда и стала нервно вертеть головой.

— Как же я узнаю ее, Пег? Я не помню ее лица!

— Мисс Девер? — перед ними появился высокий человек в ливреи.

— Да.

— Я Адам Клаф, кучер миссис Ван дер Брайз. Мадам ждет вас в карете. Это ваш багаж?

— Да, пожалуйста, — ответила Кетрин, и он поднял один из ее чемоданов и провел их к элегантному экипажу, стоявшему на площади перед вокзалом.

— Кузина! — вскричал звонкий голос, когда Кетрин стала садиться в карету.

Кетрин окунулась в облако тафты и кружев.

— Кузина Анжела! Как мило! — выдавила из себя Кетрин и, усевшись, впервые смогла как следует рассмотреть свою многоюродную сестру.

Анжела была похожа на куколку — хорошенькая, светловолосая, хрупкая. Ей было уже далеко за двадцать, но в ней все еще сохранилась девичья непосредственность, хотя элегантная прическа, а также искусный макияж придавали ее внешности несколько чопорный вид.

Она была одета по последнему крику моды, широкие юбки выгодно подчеркивали ее узкую и стройную талию, а на голове красовалась очаровательная маленькая шляпка, из-под которой виднелись белокурые локоны. Ее жесты были энергичны, и она несколько раз хватала Кетрин за руку, выражая свой «исключительный восторг» по поводу приезда кузины как раз к началу «сезона».

Анжела и в самом деле была очень рада видеть Кетрин, хотя и почуяла что-то неладное, когда пришла телеграмма от Джошуа Девера. Она помнила кузину угловатой, робкой и непривлекательной девочкой, и первый брошенный взгляд на Кетрин, одетую в простой дорожный костюм, подтвердил прежние ее впечатления. Но она радостно приветствовала Кетрин как свою гостью. Кроме того, на фоне слишком высокого роста и неброской внешности кузины, ее собственные изящество и красота будут выглядеть еще более привлекательно.

Во время продвижения кареты по улицам Нью-Йорка Анжела Ван дер Брайз трещала без умолку, показывая из окна достопримечательности. Кетрин с трудом улавливала суть, а вскоре и вовсе перестала что-либо понимать. Здесь было много шума и суеты. Нью-Йорк производил впечатление свободного и терпимого ко всему города. Тут ей будет лучше, постаралась она себя уверить и слегка улыбнулась кузине.

Анжела жила в изысканном доме из красного кирпича. Обстановка дома была роскошной, даже, пожалуй, чересчур роскошной на взгляд Кетрин. Гостья Анжелы удалилась в отведенную ей комнату немного отдохнуть с дороги, воспользовавшись предложением хозяйки дома.

Кетрин с удовольствием избавилась от непрекращавшейся болтовни Анжелы. Комната произвела на Кетрин благоприятное впечатление. Она была просторна, удобна, с большим окном, выходившим в боковой дворик. Перед окном рос дуб, затенявший большую часть комнаты, поэтому даже летом в ней было прохладно. «Очень приятно, — сказала себе Кетрин. — Мне здесь нравится. Но почему же так хочется заплакать?»

Анжела весело кружилась в нескончаемом вихре балов, танцев, вечеринок, чаепитий, официальных приемов, посещала театры, балет, оперу, и всегда ее повсюду сопровождала целая свита офицеров Нью-Йоркского гарнизона. У Кетрин промелькнула забавная мысль, что ее отец здорово ошибся, предположив, что Анжела сильно скучает по своему мужу, сражающемуся на фронте.

Кетрин никогда не ездила с Анжелой даже на дневные рауты. Она молча терпела гостей, потоками ежедневно вливавшихся в дом, но сама не могла заставить себя общаться с людьми. Ей были невыносимы смех и светская болтовня, веселье, развлечения. Все ей казалось бесцветным, неинтересным, однообразным. Она могла часами смотреть куда-то в пространство невидящими глазами, занимая при этом свои руки бездумным вязанием или вышивкой. Она не надевала свои яркие новые платья. Теперь, после смерти Мэттыо, их красота обижала ее. Мироощущению Кетрин соответствовали мрачные серые, коричневые и темно-синие цвета, как прежде.

Кузина Анжела обнаружила, что Кетрин еще более робка и нелюдима, чем это ей запомнилось. Она никогда ничего не говорила без нужды и не делала без крайней на то необходимости. Она лишь сидела, согнувшись над своим шитьем, чопорная и печальная.

Анжеле очень хотелось, чтобы Кетрин как-то встряхнулась и хотя бы иногда выходила с ней в свет. К тому же, иметь компаньонку считалось респектабельным. Некоторые отвратительные старые матроны начали перешептываться, что Анжела чрезмерно уж проворна. Ну и что ж! Пусть сплетничают! Анжела упрямо тряхнула головой. Но все-таки было бы лучше, если бы Кетрин сопровождала ее.

Однажды она уселась перед Кетрин в гостиной и попыталась соблазнить ее поездкой на бал у Макфорлендов.

— Кетрин, ты просто не представляешь себе, как там будет весело! В самом деле! С тех пор как началась война, город просто переполнен очень интересными людьми, многие из которых увлекательные рассказчики и обаятельные джентльмены.

Кетрин улыбнулась, чтобы поддержать разговор. Она не слушала Анжелу.

— На прошлой неделе, например, прибыл в наш город исключительно очаровательный капитан третьего ранга. Его прикомандировали к военно-морской базе. Он самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела в своей жизни, — в глазах Анжелы появились искры страсти, она находила капитана третьего ранга крайне привлекательным, и ей казалось, что он также не обделил ее вниманием.

— В самом деле? — пробормотала Кетрин, и Анжела пустилась в подробное описание своего фаворита.

Из ее болтовни Кетрин не услышала ни единого слова.

— …он из Мериленда, — сказала Анжела. Кетрин встрепенулась, очнувшись.

— …у него обаятельные манеры и южный акцент. Я дразню его, утверждая, что он разговаривает, как мятежники. Ты должна с ним познакомиться, Кетрин. Тебе он понравится, я не сомневаюсь.

Сердце Кетрин уколола острая боль. Ей не хотелось бы знакомиться с этим офицером. Она думала, что умрет, если услышит медленное протяжное произношение, как у Мэттью.

— Как его звут? — спросила она безо всякого интереса.

— Клянусь, Кетрин, ты не слышала ничего из того, что я рассказывала! Я же говорила тебе, его зовут Джейсон Форрест!

Словно по заказу в этот момент в гостиную вошел дворецкий с визитной карточкой на серебряном подносе.

— Капитан третьего ранга Форрест просит позволении видеть вас, мадам, — объявил он.

— Введите его, Дженсон!

Анжела возбужденно обратилась к Кетрин:

— Какая удача! Он! У тебя будет возможность с ним познакомиться!

Да, какая удача, тупо повторила про себя Кетрин. Она поднялась с кресла, лихорадочно придумывая предлог, чтобы скрыться, когда вдруг дверной проем загородила высокая фигура в синем мундире. Кетрин взглянула на вошедшего, и вязание выпало у нее из рук, одна спица покатилась по ковру прямо к нему под ноги.

Мэттью!

Глава 16

Анжела изумленно разглядывала свою кузину. Почему она ведет себя так странно? Два ярко-красных пятна выступили на скулах Кетрин, и она пристально смотрела на гостя, словно видела призрак. И капитан третьего ранга Форрест тоже повел себя очень странно. Удивление, радость и возбуждение мгновенно смешались на его лице, а затем исчезли под обычной обворожительной маской легкой иронии. Он наклонился, чтобы поднять спицу и, пройдя по комнате, подал ее Кетрин. Их руки соприкоснулись, Кетрин задрожала.

— Из-извините меня, — заикаясь, проговорила она. — Вы… испугали меня.

— Конечно! — его голос звучал ласково. — Но, пожалуйста, вы не должны убегать, словно вспугнутая лань.

— Нет, конечно, нет, — сказала Кетрин с нервным смешком.

Ей хотелось подкинуть к потолку вязание и пуститься в сумасшедший пляс по комнате, броситься ему на шею и утопить его в поцелуях, истерически хохоча. Мэттью жив! О Боже, он жив! Какая разница, что он тут делает и почему переоделся в чужую форму морского офицера враждебных ему вооруженных сил! Главное, он здесь живой и невредимый! Это было невероятно. Она готова была заплакать от немыслимого счастья.

Анжела почувствовала раздражение. Что же это такое? Кетрин сияет ярче солнца, в глазах — странный блеск! Нужно сказать этой простофиле, что нельзя выставлять напоказ свои чувства! Любой мог бы сказать, что очаровательный капитан сразил ее наповал. Это просто неприлично, так пожирать его глазами! А почему Джейсон Форрест не сводит глаз с этой неуклюжей старой девы? Анжела предположила, что он пришел как раз для того, чтобы своими чарами выманить ее кузину из раковины, куда она спряталась, словно улитка, но не было совершенно никакой необходимости заходить ему так далеко!

Прелестная миссис Ван дер Брайз попыталась представить их друг другу и переключить тем самым внимание на себя.

— Кетрин Девер, — повторил он, его язык медленно тянул звуки. — Какое восхитительное имя! Вы француженка?

— О Боже, нет! Родилась и выросла в Бостоне, — проговорила она, стараясь придать своему голосу светскую легкость.

Она немедленно должна прийти в себя и опомниться, иначе Анжела заподозрит что-то неладное.

— Ах, Бостон! Прелестный город, — сказал он серьезно, поблескивая, однако, озорными глазами.

— Так вы бывали там? — ответила Кетрин дьяволятам в его глазах.

— О, да! Я лишь сожалею, что не имел удовольствия в Бостоне познакомиться с вами.

— Вне всяких сомнений, вы были слишком… — она помедлила, ее губы дернулись в улыбке, — слишком прикованы цепями к тому делу, которое было у вас под руками, чтобы еще заняться светскими пустяками.

На его лице появилась двусмысленная улыбка:

— Я и в самом деле был страшно занят, мисс Девер. Видите ли, в то время я реквизировал для военных целей корабли и всевозможные припасы.

— Капитан Форрест, вы никогда не рассказывали мне, что бывали в Бостоне, — обиженно надула прелестные губки Анжела, она чувствовала себя так, будто эти двое разговаривали на незнакомом ей иностранном языке.

Мэттью одарил ее своим неотразимым взглядом и произнес:

— Это как-то не приходило мне в голову. Когда я рядом с вами, ваша красота затмевает все мои мысли.

— Я не сомневаюсь, капитан-лейтенанту… простите, капитану третьего ранга Форресту довелось побывать во многих местах, — сказала Кетрин.

Он наклонил голову в знак согласия.

Случалось вам навещать Англию, капитан? — продолжила игру Кетрин.

— Много раз. Я нахожу Англию очаровательной страной.

— М-да, изысканная публика.

— Сколько интересных достопримечательностей, и даже неподалеку от порта!

— Причудливая старинная архитектура!

Кетрин испытывала огромный душевный подъем.

Она была на седьмом небе от счастья. Мэттью был жив и чертовски хитро сейчас ей улыбался, перекидываясь с ней фразами, чуть ли не провоцировавшими ее разоблачить его. Ей хотелось откинуть назад голову и засмеяться, так, как она не смеялась уже века. Она лукаво улыбалась ему, подзадоривая его, и с удовольствием заметила, как сжались его челюсти. Она знала, что это значило. Он желал ее! Она была прекрасна, она владела собой, она была прежней Кетрин. Она была ему превосходным партнером в игре, где выигрывал каждый из них, а проигрыш все равно оборачивался выигрышем.

— Миссис Ван дер Брайз, — сказал Мэттью с шутливым укором, — вы никогда не говорили мне, как прелестна ваша кузина. А ну, признавайтесь-ка, почему вы ее прячете?

— О, капитан! — смех Анжелы прозвучал несколько ломко. — Дело в том, что Кетрин отказывается куда-либо выходить. Вы знаете, она помолвлена.

— Кузина Анжела, да это же было сто лет назад! — насмешливо запротестовала Кетрин.

— Несчастный мужчина, — сочувственно пробормотал Хэмптон. — Но теперь, когда с этим покончено, вам больше не следует отказываться от приглашений.

Губы Кетрин медленно раздвинулись в улыбке, и она увидела, как в ответ, незаметно для Анжелы, расширились глаза Хэмптона.

— Возможно, — сказала Кетрин, — вы правы.

— Тогда позвольте мне пригласить вас на бал Макфорлендов завтра вечером.

Едва Анжела открыла рот, приготовившись сказать, что Кетрин только что наотрез отказалась идти на бал, как Кэтрин отчетливо произнесла:

— О, да! Я как раз предполагала принять это приглашение.

Анжела уставилась на нее с открытым ртом, и Кетрин с трудом удержалась от совета кузине закрыть рот.

— Ну что ж, тогда до завтра, — сказал гость, вставая. — Боюсь, я должен сейчас распрощаться с вами.

Они запротестовали из вежливости, и он выразил свое крайнее сожаление, но остался тверд. Хэмптон склонился над рукой Анжелы, а затем и Кетрин, его губы слегка дотронулись до ее кожи, однако одного этого оказалось достаточно, чтобы восхитительная дрожь пробежала по всему ее телу.

Мэттью жив! Когда он ушел, Кетрин вылетела из гостиной, даже не взглянув на свою ошеломленную кузину. Позвав Педжин, она побежала в свою комнату, на бегу вынимая заколки из волос. В комнате она мигом скинула с себя свое блеклое платье.

— Мисс Кетрин, что… — Педжин остановилась в дверях, потеряв дар речи при виде своей хозяйки, на которой была лишь одна сорочка, а волосы ниспадали на плечи роскошными волнами, лицо же ее сияло радостью.

— О, Педжин! — Кетрин обняла ее и протанцевала ней по комнате. — Педжин, он не умер! Он жив! И завтра вечером я иду на бал.

— Да кто? О ком вы? Вы что, имеете в виду капитана Хэмптона?

— Конечно! Кого же еще! Педжин, нам обязательно нужно придумать мне сногсшибательную прическу. И давай-ка избавимся от этого платья! Сожги его, сделай с ним что угодно, мне все равно! Приготовь мои новые платья. О, Педжин, я так взволнована, что едва могу дышать.

— О, мэм, но что же он тут делает?

— Понятия не имею, да мне и безразлично! Он расхаживает в форме капитана третьего ранга нашего флота, скрываясь под именем Джейсона Форреста. И, Пег, если ты скажешь хоть единой душе об этом, я убью тебя. Я предупреждаю совершенно серьезно! Ни одному человеку, ни одному слуге!

— О, нет, мэм, никогда! — Педжин светилась радостью сопереживания.

Кетрин идиотски улыбалась своему отражению в зеркале в то время, как Педжин делала ей прическу. Жив! Мэттью жив, и он здесь! Она видела его! Видела его улыбку, его темно-серые глаза, его загорелые сильные руки. Он дотронулся до ее руки, он сидел напротив нее близко… достаточно было сделать два шага. Он был жив! Кетрин чувствовала себя высоко парящей в небе чайкой.

Ее мысли были в совершеннейшем беспорядке и бессвязны. Она не могла размышлять. Она могла лишь чувствовать. Мир вдруг сделался ярким, красочным, солнечным. Она хотела надеть одно из своих шикарна новых платьев и танцевать в объятиях Мэттью на балу. Она хотела быть для него красивой. И она будет красивой! Она уже чувствовала себя красавицей. Он вновь станет желать ее! Кетрин заставит его желать себя! Oни начнут все заново, забудут все, что было, и она станет завораживать его и обольщать, пока он не заберет ее и вновь не овладеет ею.

Кому какое дело до того, что подумают в свете! Что пристойно, а что нет? Ей было все равно! Кто победит их схватке воли и характеров? Урок для нее не прошел даром: главное — любить его, делить с ним наслаждение и не упустить возможность счастья. И к дьяволу все остальное!

Мэттью вышел на улицу, чувствуя, что его настроение поднялось на слишком опасную высоту. Он согласился на это смертельное задание от глубокого желания умереть. После ухода Кетрин с корабля, он настолько пал духом, что не знал, как ему выкарабкаться из этой бездны отчаяния. Он страдал от воспалившейся раны, он осунулся от недосыпания и оттого, что без конца осыпал себя упреками, ему казалось, он умирает от любви к ней, от страстного желания ее тела и невозможности удовлетворить это желание. Ни виски, ни женщины не могли уменьшить его боль. Он проклинал себя, что отпустил ее и ненавидел себя за то, что удерживал Кетрин против ее воли. Сутки напролет его мучили горячие, страстные мечты, в которых она стонала под ним в экстазе, но мучили его и кошмары, в которых он видел, как ее жестоко избивают в борделе вновь и вновь.

Когда Редфилд изложил ему план, самым привлекательным в нем для Хэмптона оказалась видимая неизбежность смерти! Но, встретив здесь Кетрин, он расхотел умирать! Когда он увидел, как она стоит в той гостиной, худая и бледная, с золотыми глазами, потемневшими от печали, ему потребовались неимоверные усилия, чтобы не заключить ее тотчас же в объятия. И она, как прежде, непринужденно обменивалась с ним колкостями, улыбаясь и призывно поглядывая на него янтарными глазами из-под густых ресниц! Он вспоминал снова и снова, как она посмотрела на него, когда он вошел: ее лицо засветилось, глаза зажглись яркими огоньками. Конечно же, это была любовь, а не ненависть! Любовь излучали ее глаза! Он увидит ее снова, будет снова держать ее в своих объятиях, вальсируя на завтрашнем балу, непременно проведет несколько минут с ней наедине на террасе. Он принялся насвистывать, но оборвал мелодию, когда осознал, что насвистывает «Дикси» — гимн Конфедерации.

Кетрин медленно кружилась перед зеркалом, тщательно осматривая каждую складку ее изящного платья из золотистого атласа. Сидевшая позади нее Анжела с завистью наблюдала за ее медленным вращением. Это нечестно и несправедливо, говорила она себе, что ее невзрачная кузина, этот гадкий утенок, сумела внезапно превратиться в прекрасного лебедя. Ее бальное платье было очаровательно и открывало грудь так низко, что открыть ее ниже было бы уже непристойно. Свое лицо Кетрин освободила совершенно от нависавших локонов, собрав волосы высокой короной, рассыпавшейся книзу раскошным водопадом. Ее изящные уши, похожие на морские раковины, были украшены простыми, но изящными золотыми сережками, а вокруг королевской шеи грациозно возлежала хрупкая золотая цепочка.

Она выглядела величественно и в то же время необычно. Анжела почувствовала себя рядом с ней бесцветным листочком. Она не могла понять, как удалось Кетрин это волшебное превращение, но что золотым блеском своей кожи и глаз Кетрин была обязана неотразимости капитана третьего ранга Форреста, в том Анжела не сомневалась. У кузины Кетрин возникло тяжелое предчувствие, что Кетрин, прежде безвусно и даже неряшливо одетая, собирается теперь стать гвоздем сезона.

— Кузина, я готова к выходу. Мы идем? — спросила Кетрин.

Анжела улыбнулась. Не такая уж она была дурочка, чтобы войти в зал, оказавшись в тени Кетрин!

— Нет, дорогая, ты иди, мне нужно еще побеседовать с Розмари Клифтон.

— Хорошо, — улыбнулась Кетрин, догадавшись о подлинной причине отказа Анжелы.

Она величественно выплыла из дамской уборной и остановилась наверху лестницы, отыскивая глазами Мэттью. Она стала спускаться вниз, шелестя по мрамору широкими юбками. В ее правой руке был зажат веер из слоновой кости. Она хотела, чтобы Хэмптон поскорее увидел ее. Многие мужчины уже заметили ее и собрались у подножия лестницы.

Хэмптон рассеянно бросил взгляд в сторону собравшихся в небольшую толпу мужчин и, увидев Кетрип и не закончил фразу, оставив собеседников в недоумении. На его губах появилась ленивая улыбка, но Кетрин заметила, как сжалось и напряглось все его тело при взгляде на нее. От Кетрин не ускользнул и тот яростный огонь, которым заискрились его глаза, прежде чем он успел прийти в себя.

Она одарила всех присутствующих ослепительной улыбкой, и едва слышный вздох восхищения прошелся по залу. Кетрин стала звездой бала, но она даже и не думала об этом пустяке. Ее платье предназначалось Мэттью. Она хотела возбудить его чувства, раздразнить и воспламенить его.

Ее собственные чувства пришли в полнейшее смятение и оставались хаосом и водоворотом с той самой минуты, как она увидела его снова. Волнение, царившее в ее душе, не давало Кетрин ни есть, ни спать. Тысячи вопросов задавала она себе и не могла распутать клубок своих бушевавших чувств. Только две вещи были ясны ей определенно: он жив, и ей жизненно важно зажечь в нем вновь страсть к ней. Ей и в голову не приходило, что подобное воздействие она производит и на других мужчин.

Кетрин оказалась в кольце из офицеров в синих мундирах. Все они умоляли ее занести их в список ее партнеров по танцам. Для Кетрин, привыкшей сидеть незаметно у стены во время танцев из-за невнимания к ней кавалеров, ее неожиданный успех явился головокружительным и упоительным чувством. Вечер пролетал для нее стремительно, в смехе, улыбках, легких ухаживаниях и танцах. Но Мэттью так и не подошел к ней. Вдруг она заметила, как он широкими шагами направляется к ней через весь зал. Она замерла, поджидая его с остановившимся дыханием, чуть не упав в обморок от страха и надежды.

— Полагаю, этот танец мой, — сказал он, оттесняя в сторону очередного поклонника Кетрин, и она послушно отдала себя в его руки.

Его рука твердо легла на ее талию, когда он уверенно повел ее в танце по залу, их тела находились друг от друга на расстоянии, выдержанном правилами приличия, но зато другая его рука сжимала ее руку далеко не по правилам приличия. Кетрин легко следовала за ним. Он прекрасно танцевал. Ей казалось, они парят над полом, и в его объятиях ей было спокойно и хорошо. Его серые глаза с пляшущими в них чертиками завораживали ее. Кетрин хотелось кружиться в объятиях Хэмптона вечно.

Наконец ей удалось собраться с силами, чтобы весело произнести:

— Вы пренебрегали мною весь вечер, капитан Форрест. Как нехорошо с вашей стороны! Я не видела вас.

— О, но зато я вас видел. Вокруг вас толпилось столько мужчин, что мне было и не пробиться. Кроме того, — его зубы блеснули в широкой улыбке, — не мог же я позволить, чтоб все было по-вашему, не правда ли?

— Я вижу, вы, как всегда, самоуверенны, — четко и резко проговорила Кетрин.

— О, Кетрин, ты выглядишь такой прекрасной, что я готов тебя съесть!

— Прямо здесь, на полу? — поддразнила его она.

— Прямо здесь, — его голос стал хрипл. — Кети, когда окончится этот танец, пройди со мной на террасу.

Ее сердце бешено заколотилось, и едва слышно она вымолвила:

— Хорошо.

— Я вижу, ты надела мою цепочку.

Он не стал добавлять, что был потрясен, увидев, как она спускается вниз по лестнице в этом сногсшибательном платье, сшитом из купленной им ткани, с его цепочной, обольстительно сверкающей на ее шелковистой коже, и с его веером в руке. Он понял это как знак того, что она простила его.

Она улыбнулась:

— Твоя цепочка. Твое платье. Твой веер. И некоторые другие вещи, подаренные тобой, тоже сейчас на мне, — Кетрин многозначительно улыбнулась.

У него перехватило дыхание при мысли об изысканном тонком нижнем белье, нежно облегавшем сейчас ее тело. Музыка умолкла, и она приняла предложенную им руку, чтобы пройти на террасу. Обмахиваясь веером, она с удовольствием отметила дрожь его руки. Выйдя на террасу, они прошли в дальний конец колоннады за освещенные окна, где ночь укрыла их своим темным крылом. Он повернул к ней лицо, даже не зная, что ему делать дальше. Попытаться ли ему объясниться с ней, воспользовавшись ее молчанием? Может, умолять простить его? Ему страстно хотелось поцеловать ее, он не делал этого только из опасности отпугнуть ее.

Он нежно дотронулся до цепочки на ее шее. Металл был нагрет теплом ее тела. Он не смог сдержаться, и его пальцы осторожно заскользили вниз, легонько прикоснулись к ее груди, прошлись по верху декольте, дугой обогнули округлости ее обольстительных форм и поднялись снова вверх, рисуя причудливые узоры на бархатистой коже. Они стояли молча. Их глаза впились друг и друга. Они боялись шелохнуться, чтобы не спугнуть до боли приятное удовольствие прикосновений.

Но Кетрин разорвала заколдованный круг, взяв его руку в свои и приблизив ее к своим губам. Она нежно поцеловала ладонь, а затем каждый палец, на мгновенье прижала запястье к своей щеке и опять поцеловала его ладонь.

— Кетрин, — ее имя вырвалось из него как стон.

— Мэттью, — она взяла другую его руку и стала целовать и ее. — Мэтт. Мэттью. Слышишь, как я произношу твое имя? — задрожав, проговорила она.

Он почувствовал влагу на ее щеке. Слезы?

— Мне сказали, ты умер, — ее голос прервался. Я поверила, что тебя больше нет.

— Как ты видишь, я очень даже живой, — он провел пальцами по ее лицу. — О, Кетрин, никогда еще я не чувствовал в себе столько жизни.

Она привстала на цыпочки и коснулась его легким поцелуем, похожим на шепот, но его руки крепко сжали ее и он поцеловал ее глубоко, ненасытно, его язык ласкал ее, и она ответила, губами прижавшись к его губам, их языки затеяли игру. Его руки бродили по ее телу и, нырнув под лиф, принялись ласкать ее прелестные груди. Не удовлетворившись лаской руками, он наклонился, чтобы поцеловать их. К своему изумлению, он почувствовал руки Кетрин на своей груди, а затем ее руки спустились к низу его живота.

— О, мой Бог! — он отстранился от нее.

— Мэттью!

— Мы сейчас же должны вернуться.

— Почему? — она теснее прижалась к нему всем телом, чувствуя его судороги.

Он хотел ее, она это знала!

— Мы здесь и так уже слишком долго. Скоро заметят наше отсутствие, и если мы останемся здесь еще дольше, твоя репутация будет стерта в прах.

— Мне все равно, она уже в прахе.

— В Бостоне, возможно, но не в Нью-Йорке.

Руки Кетрин проскользнули между пуговиц его мундира и стали ласково поглаживать кожу его груди.

— Кетрин, ты мучаешь меня!

— Тогда возьми меня! Кто нам запретит пройти в сад?

— Любовь моя, и я сам не мог бы придумать ничего более приятного, чем улизнуть с тобой в сад и предаться любви, но нам нельзя этого делать! Как ты не понимаешь? Твоя репутация лопнет, как мыльный пузырь! Я не хочу и в Нью-Йорке испачкать тебе имя. Все было бы по другому, если бы я мог забрать тебя с собой, когда буду уезжать, но на этот раз я не смогу тебя взять с собой. Это слишком опасно! Мне придется оставить тебя здесь, и ты станешь прекрасной пищей для языков сплетников, а без меня защитить тебя будет некому. Иначе я сказал бы, конечно: «К черту репутацию!» Я никогда еще не хотел тебя так сильно, как сейчас.

— Встретимся где-нибудь позже? Я могу улизнуть в любое время. Я приду к тебе, и теперь все будет по-другому, не так, как раньше. Я буду делать все, что ты захочешь, клянусь тебе.

— Боже милостивый, ну как же мне заставить тебя понять, что сейчас я должен думать о твоем будущем и о моем тоже. Если тебя застанут со мной, и я окажусь вовлеченным в скандал, то весь мой маскарад будет разоблачен, и меня повесят как шпиона. И к тебе отнесуться как к предателю страны, потому что ты знала, кто я и не выдала меня властям. Но даже если нас и не застанут, то, все равно, как только я выполню задание, должен буду исчезнуть из Нью-Йорка, и, откровенно говоря, я сомневаюсь, что мне удастся остаться в живых. Я не могу и не хочу позволить себе насладиться тобой, а затем бросить тебя, возможно забеременевшую, на произвол судьбы.

— Если дело обстоит именно так, то, я думаю, мы тем более должны быть близки и насладиться друг другом. Я хочу, чтобы ты знал, все последнее время, полагая, что ты умер, больше всего я сожалела о том, что не вынашиваю твоего ребенка.

— Кетрин, ты сейчас не в состоянии размышлять спокойно, ясно и здраво!

Издав короткий и горький смешок, она оправила на себе сбившееся платье.

— Я размышляю слишком спокойно, ясно и здраво, чтобы увидеть подлинную причину, по которой ты отказываешься овладеть мной. Просто ты меня не хочешь!

— Кетрин!

Она прошмыгнула мимо него и прошествовала в зал не оглядываясь. Он облокотился на перила и вздохнул. О, Боже! Ну и дела!

Кетрин в ту ночь так и не смогла уснуть. Буря чувств захлестывала ее: сначала боль от известия о его смерти, затем бесконечная радость от того, что он жив, и всевозрастающая страсть, поглотившая ее совершенно этим вечером, и… повторный его отказ от нее! Усталая, растерзанная этой бурей, она вновь пыталась привести в порядок свой душевный мир и успокоиться, чтобы все обдумать хорошенько и представить, что же ей делать в будущем.

Он не хотел ее тогда — как могла она это забыть! Он избавился от нее навсегда тогда в Ливерпуле! Она так обрадовалась, увидев его, что ей отшибло память. Она решила, что ей удастся вновь разжечь в нем страсть, но очевидно, она ошиблась. Кетрин ни на секунду не поверила его оправданиям, ведь она считала его самым безответственным человеком на свете, им не мог руководить страх за ее репутацию, тем более за их будущее, прежде никогда он не думал о таких вещах, когда желал ее. Нет, он лгал, зачем-то притворяясь, что желает ее. Но в то же время он искал предлог, чтобы не сблизиться с нею. А причина так очевидна: он должен удерживать ее на своей стороне, чтобы она не выдала его властям! Одно лишь ее слово — и он окажется на виселице! Поэтому-то ему и нужно было ублажать ее своими ухаживаниями и ласками, но вот овладеть ею он не мог себя заставить!

Она сурово встряхнула себя. Какое все это имеет значение? Она знала и прежде, что Мэттью не любит ее, а теперь он не желает и ее тела. Но она любила его, и важно было лишь то, что он остался в живых. Она могла видеть его и слышать его голос и чувствовать тепло его улыбки. По крайней мере, хоть это было ей позволено. Он будет продолжать навещать ее, в этом нет сомнений, и они опять увлекутся словесными перепалками. Сколько угодно она сможет упиваться удовольствием видеть его, но она не должна больше заставлять его овладеть своим телом. Она должна быть прежней Кетрин, остроумной, беззаботной и веселой, она не должна больше пугать его, как чумой, своею любовью. И, не исключено, если ей удастся выглядеть достаточно привлекательной, его желание ее тела может возродиться.

Но почему же он ей врал, притворяясь, что хочет ее? Какова же причина его пребывания в Нью-Йорке? Должно быть, он шпион или диверсант, это очевидно. И если она не раскроет его властям, то предаст свою страну. Кетрин испытала угрызения совести. Но она готова была предать страну, но не Мэттью. Она знала, что никогда не выдаст его: для него это означало бы смертную казнь через повешение. Она бы никогда не простила себе его смерть.

Но как могла она, аболиционистка и ярая сторонница Федерации, позволить ему чинить вред своей стране? Любовь к Мэттью не изменила ее мнение о Юге и войне, не возникло у нее сомнений и в праведности дела северян. Юг был уже почти разбит, и чтобы ни пытался сделать Мэттью — а у нее не было сомнений, что он сумеет выполнить задание — это могло привести лишь к отсрочке окончания войны, то есть еще к большим людским потерям. Она не могла вот просто так взять и пожертвовать сотнями жизней солдат в угоду своей любви.

«Я должна остановить его, — подумала она. — Это единственный выход. Я должна выяснить, зачем он здесь, и отговорить его от задуманного или же расстроить его планы». Поставив перед собой ясную и четкую конкретную задачу, она, наконец, смогла спокойно заснуть, когда занимался рассвет.

Проснулась она поздно, на исходе утра, и потратила много времени, чтобы одеться. Она должна была подобрать себе платье и сделать красивую прическу, так кА знала, что придет Мэттью. Она ждала его, пытаясь скрыть что нервничает за шитьем. Но взглянув на свои неровные стежки, она поняла, что придется вытянуть нитки и начать все сначала.

Анжела ну просто прилипла к своей кузине, забросав ее сплетнями о вчерашнем бале, и не давала ей покоя, пока не довела до такого состояния, что Кетрин была готова визжать от ее назойливости. В конце концов, не в состоянии больше вынести ее болтливость, Кетрин вышла прогуляться, прихватив с собой для приличия горничную.

За квартал от дома она увидела идущего ей навстречу Хэмитона.

— Мисс Девер, — сказал он, сняв фуражку и поклонившись. — Какая удача! Я как раз шел навестить вас.

Его глаза охватили Кетрин с головы до пят. Она была похожа на изысканное кондитерское лакомство в этом платье из серебристого шелка с широкими алыми и белыми полосами, нашитыми углом. Пышные локоны выбивались из-под изящной соломенной шляпки, бледно-лиловое перо, изогнувшись, свисало, слегка касаясь ее щеки. Мэттью почувствовал нестерпимое желание сграбастать ее в объятия и расцеловать прямо на улице.

— Капитан Форрест, какой приятный сюрприз, пробормотала Кетрин, и глаза ее сверкнули.

— Педжин! — он улыбнулся бойкой рыжей красотке. — Ты по-прежнему разбиваешь сердца? Ты знаешь, что ты вывела из строя тогда весь мой экипаж?

Педжин захихикала:

— Хватит вам забивать мне мозги всякой чепухой, капитан Хэмптон! Вам не нужно ничего выдумывать, чтобы я оставила вас с мисс наедине.

— Как хорошо, что ты ирландка, — он подмигнул ей и предложил свою руку Кетрин.

На лице Кетрин вмиг вспыхнула ослепительная улыбка, и они с Хэмптоном прошли вперед, а Педжин скромно отстала от них на несколько шагов.

— Ты изменилась, Кетрин.

— Изменилась? В самом деле?

— Ты прекраснее, чем прежде. Кажется, ты освоилась с положением красивой женщины.

Кетрин взглянула на него сквозь ресницы и улыбнулась:

— Ты один считал меня красивой. Никто раньше этого мне не говорил. Ты заставил меня посмотреть на себя иначе. И я решила бросить вызов всем. Все равно я ни чего не теряла, потому что уже была отвергнута обществом.

— Кетрин, прости меня, — начал Хэмптон, но она тряхнула головой и сказала «старые кошки!» так разъяренно, что вместо слов из его горла вырвался только смех.

— Не смейся! Это правда! Они на самом деле старые кошки! Даже не заговорят со мною! Один Господь знает, какие они все нудные! А знаешь ли ты, что такое быть в четырех стенах весь день с тетей Амелией? Ее единственная тема разговора — семейное древо Фри-тэмов. Да еще ее похороны! От них она в восторге! Разумеется, тетя Аманда чуть ли не каждый день являлась побранить меня, и ее сын Джеймс тоже приплетался, чтобы обслюнявить мне руку и сказать, как он хотел бы на мне жениться, несмотря на мое запятнанное прошлое.

— Еще один соперник? — спросил Хэмптон весело.

— М-да, один из тех бостонских бухгалтеров, про которых ты говорил однажды.

— Кетрин, не могли бы мы побеседовать в каком-нибудь более удобном, нежели эта улица, месте?

— Недалеко есть парк.

— Тогда в парк!

Несколько минут спустя они уютно устроились на каменной скамье под низко нависшими ветвями деревьев. Педжин стояла на страже в конце аллеи. Мэттью взял левую руку Кетрин и слегка погладил ее палец, на котором раньше она носила обручальный перстень.

— Значит, твой глупый лейтенант дал отбой? — саркастично произнес он.

Кетрин выдернула свою руку и ответила горячо:

— Уж кому говорить об этом, так только не тебе! К твоему сведению, не лейтенант Перкинс разорвал нашу помолвку. Он по-прежнему любил меня, был очень ласков со мной и сказал, что для него ничего не значит случившееся, он обещал быть терпеливым и… — она задохнулась от ярости.

— Какой он великодушный и благородный человек! — сухо заметил Хэмптон. — Он кажется мне образцом добродетели, но интересно, почему же тогда ты разорвала помолвку? Полагаю, что один из вас все-таки отказался от сделки, раз ты больше не носишь его кольцо.

Кетрин сжала кулаки. Как могла она позабыть, что он всегда был несносным человеком! Ее раздражал его ленивый и насмешливый голос. Ей хотелось ударить его, ударить сильно, так сильно, чтобы стерлась эта наглая ухмылка с его лица.

— Да, разорвала помолвку я, но это не твое дело! Я не собиралась портить ему жизнь, награждая женой с запятнанной репутацией. Я его достаточно уважаю, чтобы желать ему добра. Он заслуживает лучшего, чем пользоваться объедками с твоего стола! Твоего и других мужчин тоже!

— Заткнись! — мрачно сказал Хэмптон.

— Ага! Тебя задело за живое? Правда? — спросила она со злорадством. — Тебе не нравится, что я об этом напоминаю, да? Моим телом пользовались и другие! Ты был не единственным, кто обладал мною!

— Кетрин, ради Бога, пожалуйста…

— О, я знаю, твое мужское самолюбие уязвлено! — колко произнесла она. — Тебе ведь невыносима мысль, что до твоей собственности дотронулся еще кто-то, так ведь? Это сделало меня недостойной тебя, не так ли? Сделало низкой, общедоступной…

— Не мели чушь, Кетрин! Ты очень хорошо знаешь, что…

— Да, я знаю очень хорошо! Тебе нет нужды притворяться, что это не так, что ты все еще желаешь меня. Не принимай меня за идиотку! Неужели ты думаешь я не догадываюсь, что ты ухаживаешь за мной, изображая бешеную страсть ко мне только для того, чтобы я не выдала тебя? Так вот, не беспокойся и не старайся понапрасну, потому что я и без твоих ухаживаии не намереваюсь выдавать тебя. У меня нет никакого желания, чтобы и Нью-Йорк узнал о моем позоре.

Он остолбенело уставился на нее:

— Кетрин, ты полоумная? Неужели ты думаешь, что мое желание… притворное?

Кетрин в бешенстве поднялась со скамьи.

— Именно так я и думаю! Я не верю твоим глупостям насчет моей репутации! Это же смешно! Когда ты хотел меня, тебя ничто не могло остановить!

— О, Боже праведный! Ты мне, значит, даешь нагоняй за то, что я не похищаю тебя и не насилую снова? Ты ума сошла!

— Ах, так! Ну ладно, большое тебе спасибо! Да, лучше я буду сумасшедшей, чем таким низким и закоренелым подлецом, как ты! Ты — змея, и шпионаж самое что ни на есть подходящее для тебя занятие. И я еще тебе скажу: ты не стоишь мизинца такого человека, как лейтенант Перкинс. Ему наплевать на мое прошве! Он не бросил меня, потому что другой мужчина меня изнасиловал, как это сделал ты!

— Я тебя бросил? Кетрин, я просил тебя выйти за меня замуж! Разве же это «бросил»?

— О, да! Ты просил меня… потому что тебя заставил это сделать доктор Рэкингхэм! Но ты не хотел меня! Ты боялся до меня дотронуться! Потому что меня испортили! Потому что другие мужчины меня насиловали! Я была непригодна для тебя больше, не так ли? Я по глупости рассказала тебе обо всем, что случилось, и ты поспешил послать за доктором Рэкингхэмом, чтобы поскорей отослать меня прочь! И ты думаешь, я такая дура, что поверю в твою жгучую страсть ко мне теперь? Никогда в жизни! Поэтому не трать на меня своего времени! Уходи и выполняй свое задание! Я не выдам тебя ! Но только не подходи ко мне снова никогда больше! Я презираю тебя и надеюсь никогда снова не увидеть твоего лица!

Она стремительно повернулась и побежала к выходу. Мэттью осатанело глядел ей вслед. Он не мог вполне понять сказанное ею. Он встал и… тяжело опустился на скамью. Там, в Ливерпуле, она, оказывается, не хотела уходить от него! Он решил поступить против своего желания, но благородно по отношению к ней! Он отпустил ее, потому что понял, что любит ее. А она подумала, что он выкинул ее, потому что не хотел ее больше! И за это она теперь его презирала! Внезапно его разобрал смех: какие же они оба идиоты!

Двумя днями позже Мэттью сидел за своим столом в военно-морском штабе, задумчиво глядя в окно. Это был его последний день в военно-морском штабе. Скоро он будет либо убит, либо окажется у себя дома, на Юге. Вчера ему, наконец, удалось установить секретное пристанище нового броненосца северян, для уничтожения которого он и был заслан. Сегодня вечером он взорвет его и скроется… при том условии, конечно, что не будет убит. В любом случае, все будет кончено, Кетрин окажется для него недосягаема.

И ему невозможно было увидеть ее, чтобы объяснить ей весь этот свой маскарад с мундиром офицера вражеских ему сил и чтобы извиниться перед ней и убедить ее в своей любви. С одной стороны, это уже не

имело никакого значения, он не сомневался, что у нее не осталось никаких чувств к нему. Казалось, чтобы он ни делал, все оборачивалось так, что давало ей все больше оснований ненавидеть его. Но с другой стороны все это значило для него крайне много: он не мог умереть и позволить ей и дальше считать всю оставшуюся жизнь, что он не любил ее. Он хотел, чтобы, по крайней мере, она знала, что была в его жизни единственной женщиной, покорившей его сердце.

Однако прелестная мисс Девер упорно отказывалась его видеть. Каждый раз, когда он заходил, дворецкий объявлял ему, что ее нет дома. Он написал ей письмо, но она вернула его нераспечатанным. В отчаянии он подумывал вломиться в дом Ван дер Брайзов и поймать ее чтобы поговорить, но вовремя остановился: насильственое проникновение в дом видного и влиятельного джентльмена запросто могло привести его к paзоблачению. Он не мог поставить под удар судьбу своей многострадальной родины ради собственных сердечных дел.

— Капитан третьего ранга Форрест! — гулко прозвучал низкий бас.

Хэмптон от неожиданности вздрогнул. Он узнал голос майора Линдейла, ужасного зануды из Нантакета. Он безропотно повернулся, чтобы поприветствовать его… и внезапно покрылся ледяной испариной. Рядом с Линдейлом стоял лейтенант Перкинс.

— Майор Линдейл, — Меттью заставил свой голос прозвучать спокойно, вряд ли Кетрин выдала его своему бывшему жениху.

— Форрест, мне бы хотелось познакомить вас с тенантом Перкинсом. Лейтенант Перкинс, капитан третьего ранга Форрест. Лейтенант Перкинс из моего родного города, я случайно встретился с ним, когда шел сюда к вам, и подумал, почему бы мне не захватить его с собой, чтобы познакомить с вами.

— Лейтенант Перкинс, — Мэттью приветствовал его с чопорной снисходительностью старшего по званию офицера.

— Капитан третьего ранга, — отдал честь Перкинс, в его глазах не было ни тени признака того, что он узнал Хэмптона, одна лишь смертельная скука челе которому пришлось провести несколько минут с майором Линдейлом.

— Перкинс служит на блокадном корабле. Завтра он отплывает в Уилмингтон.

Хэмптон почувствовал сумасшедшее желание рассмеяться и сказать, что и он тоже как раз собирается это сделать. Перкинс продолжал смотреть на него, и Хэмптон заметил, как лоб лейтенанта озабоченно нахмурился.

— Простите меня, сэр, — сказал он, — но у меня такое чувство, что я вас уже встречал раньше.

«Да, однажды на верфях мистера Девера», — этот ответ не прозвучал вслух.

— Может, ваш корабль базировался когда-нибудь в Филадельфии? — хладнокровно спросил Хэмптон. — Нет, сэр. — Ну что ж, наверное, мы случайно где-нибудь встречались, — он пожал плечами, как бы показывая, что не стоит придавать значения подобным пустякам. — Был рад познакомиться с вами, лейтенант. Всего хорошего.

— Благодарю вас, сэр, — Перкинс отдал честь, поняв, его отпускают, и постарался побыстрей исчезнуть, он боялся надолго застрять с Линдейлом.

Перкинс зашел в ресторан, чтобы в последний раз перед отплытием поесть на берегу. Лицо Форреста постоянно всплывало в его памяти, не давая покоя: где же он его видел? Привяжется же такая чепуха, подумал он и выбросил все это из головы.

После обеда он прохаживался возле дома Ван дер Брайзов. Мистер Девер сообщил ему письмом о приезде Кетрин в Нью-Йорк и настоятельно просил его зайти к ней. Уильям не решался. Его не покидали мысли о ней, но он знал, что Кетрин была настроена серьезно и решительно, когда разрывала их помолвку. Он не желал навязывать ей свое общество против ее воли.

Однако он часто проходил мимо дома, где она остановилась, в надежде увидеть ее хотя бы мельком. Вот и сегодняшним вечером он приткнулся плечом к ограде, тоскливо уставившись на освещенные окна. В одном из них он смог разглядеть несколько мужчин в синих мундирах и блондинку, которую он часто видел выходившей из дома. Но он не видел Кетрин.

Он уперся головой в железные прутья ограды, еще теплые от дневного солнца. Ему вспомнился вкус ее губ в том последнем глубоком поцелуе, когда он уходил от нее вечером в день их помолвки. Он вспомнил ее улыбку, ее сладкий и щедрый рот, ее низкий голос в тот день, когда она водила его по кораблю, который строили пленнные. Тогда она сказала ему, что он может зайти к ней. Он стиснул зубы, чтобы сдержать поток горячих слез, готовых хлынуть. Может быть, ему удастся увидеть ее хотя бы раз перед отплытием, не для того, чтобы что-то потребовать от нее, но просто для того, чтобы предложить ей помощь и дружбу, если они ей когда-либо понадобятся.

И вдруг он вздрогнул. В тот день на корабле… он спустился вниз по трапу… в воздухе висела напряженность, позади Кетрин стоял охранник, а напротив нее… пленный с дерзким и самоуверенным лицом и холодными, как лед, глазами… капитан третьего ранга Форрест — капитан Хэмптон! О, Боже! Хэмптон был в Нью-Йорке, замаскировавшись под капитана третьего ранга федерального флота. Подумать только! Ведь он стоял меньше, чем в трех футах от своего заклятого врага!

Перкинс сорвался с места и побежал. Когда он добрался до штаба, то обнаружил, что все давно ушли. На секунду Перкинс задумался. Наверняка, он у себя в квартире! Перкинс направился в общежитие для холостых офицеров, но, оказалось, что капитан третьего ранга Форрест не проживает в общежитии. В условиях военного времени общежитие было переполнено, и вновь прибывшему офицеру места в нем не нашлось. Форрест снимал комнату в городе. Уильям узнал адрес и вскоре отыскал его жилье. Он постучал в дверь несколько раз, но без толку.

— Вы что, не видите, жильца нет дома! — послышался раздраженный голос.

Уильям обернулся. Перед ним стояла полная женщина средних лет и рукой придерживала свой халат.

— Здесь проживает капитан третьего ранга Форрест? — вежливо поинтересовался он.

— Да, но он вышел. Почему бы вам не зайти позже?

— Вы случайно не его домовладелица?

— Да, а что?

— Я старый приятель капитана, мы вместе учились.

Женщина смерила его подозрительным взглядом.

— Однако же, у вас не такое странное произношение, как у него.

— О нет! Я не имел в виду детский возраст. Мы учились вместе в военно-морской академии. Я прибыл только сегодня, и вот узнал, что он здесь. Мне бы хотелось устроить ему сюрприз. Не могли бы вы впустить меня в его комнату?

Домовладелица уставилась на него в раздумье, но честные глаза Перкинса решили дело в его пользу.

— Ладно, — сказала она и отправилась в свою комнату за ключами.

Она тут же вернулась и впустила его. Уильям зажег керосиновую лампу, стоявшую на столе и осмотрел комнату. Это была полупустая комната с голыми стенами. Не удивительно, шпион не держит при себе вещей, которые могли бы изобличить его. Уильям поставил стул на против двери и сел. Отлично. Хэмптон откроет дверь и сразу попадет под прицел его оружия. Он вынул револьвер из кобуры, погасил лампу и стал ждать.

Украдкой Мэттью перебрался через высокое ограждение из колючей проволоки, мешок со взрывчаткой зловеще хлопал его по спине. Согнувшись, он побежал по причалу, стараясь оставаться в тени. В темноте вырисовывались массивные очертания броненосца. Он замедлил шаг, приблизившись к трапу, и вытащил нож. Часовой в конце трапа дремал, опершись на винтовку. Хэмптон метнул нож. Нож просвистел в воздухе, и часовой свалился замертво и беззвучно. Мэттью ползком взобрался на борт корабля и спустился в его чрево. Он едва осмеливался дышать, но ему не попадались другие часовые. Когда, по его расчетам, он оказался ниже ватерлинии, Хэмптон установил заряд прямо на внутренней стороне корпуса корабля. Сделав глубокий вздох, чтобы успокоиться, он поджег шнур. Затем он повернулся и быстро поднялся на палубу и вновь побежал по причалу. Хэмптон прыгнул на проволоку ограды и стал карабкаться, как вдруг…

— Эй, ты! Что ты здесь делаешь? Стоять! — крикнул кто-то злым голосом, и Мэттью услышал за спиной топот бегущего человека.

Выругавшись, он перевалился через ограду. Позади него раздался выстрел, и Мэттью грохнулся с разлета наземь. И тут раздался страшный взрыв и вспышка яркого света. Броненосец взлетел на воздух, как игрушечный корабль. Осколок металла попал преследователю Мэттью в голову, свалив его замертво.

Хэмптон лежал на земле, лишившись дыхания от удара. Он старался отдышаться, голову раскалывала острая боль. Хэмптон провел рукой по голове. Рука стала липкой от крови. Должно быть, пуля задела его. Испытывая сильную боль, он собрал все свои силы и поднялся. Пошатываясь, он поспешил прочь. Ни в коем случае его не должны были здесь обнаружить.

Он добрался до городских улиц. Несколько раз он чуть было не терял сознание. Кто-то из спешивших на взрыв людей столкнулся с ним, и Хэмптон чуть не закричал от боли. В боку закололо так сильно, что Хэмптон решил: у него сломано ребро. Было так темно, что незнакомец не разглядел кровь, струившуюся по лицу Мэттью, он извинился и побежал дальше, и дальше своей дорогой побрел Хэмптон. Ему постоянно приходилось отирать кровь с глаз. Огромным усилием воли он гнал себя вперед. Нет, его не поймают и не повесят! Он доберется до Нью-Джерси, где его ожидает парусная шлюпка. Лучше уж умереть в море.

Наконец он дошел до своей квартиры и с трудом взобрался по лестнице. Порывшись в кармане и не сразу попав ключом в скважину, он все-таки отпер дверь. Обессиленный, он не смог даже перешагнуть порог и прислонился к дверному косяку.

— Входите, капитан Хэмптон, — внезапно в его комнате зажегся свет. Хэмптон онемело уставился на Перкинса, сидевшего напротив двери и целившегося в него из револьвера.

Черт подери!

Глава 17

Приглушенный, но достаточно громкий звук взрыва вырвал Кетрин из объятий сна. Она села на постели с застучавшим сильнее в груди сердцем и посмотрела на часы. Что же ее разбудило? Кетрин соскочила с кровати и подошла к окну, но кроме темных ветвей дуба ничего не увидела. На цыпочках пройдя холл, она оказалась у окна фасада. Вдали, должно быть на военно-морских верфях, в небе полыхало зарево. Пожар?

Вдруг ее охватила волна безотчетного страха: здесь не обошлось без Мэттью! Она вернулась в свою комнату и принялась лихорадочно одеваться. Сунув ноги в туфельки, она подхватила с комода шаль. Ночной воздух прохладен.

Кетрин направилась к двери, но остановилась. Если она выйдет через парадный вход, то разбудит Анжелу и слуг. Бросившись к окну и открыв его, Кетрин вытянула руку и смогла дотянуться до ветви дуба. Ребенком ей частенько доводилось удирать из дома через окно и спускаться вниз по дереву.

Глубоко вздохнув, она уцепилась за сук и, оттолкнувшись посильнее от подоконника ногами, благополучно перескочила на другую ветвь. Оказалось, она не забыла, как карабкаться по деревьям. Перебирая руками и ногами по стволу дуба и придерживая подол юбок, задравшихся к самой талии, она слезла с дерева. Спустившись на землю, она побежала. Ее гнал страх за Мэттью.

Пробегая улицы, она проклинала себя, что отказывалась от встреч с ним в эти последние два дня. Тогда, после свидания в парке, она принеслась домой охваченная гневом и бросилась, рыдая на кровать. Когда же, наконец, ей удалось прийти в себя и собраться с силами, она осознала, что рядом с Мэттью просто не в состоянии сдерживать себя. Для них обоих было бы лучше не видеться некоторое время. Именно поэтому Кетрин отказалась принимать Хэмптона, несмотря на его настойчивые попытки ее увидеть. Но теперь она ненавидела себя за безрассудный каприз. Если бы только она не давала волю своим чувствам и поговорила бы с ним серьезно, возможно, ей удалось бы удержать его от задуманного!

Ничего не замечая вокруг себя, она неслась по улицам в устремленном к докам беспорядочном потоке людей, движимых любопытством и желанием увидеть, что же произошло. Она окутала голову шарфом, чтобы скрыть распущенные волосы и свое лицо. У нее не было уверенности, туда ли она идет. Педжин сумела вызнать адрес Мэттью у какого-то штабного недотепы-писаря, они с ней проехали мимо его дома в кэбе: она не могла отказать себе в удовольствии взглянуть на дом, в котором жил Мэттью. Это было подобно тому, как язык пытается уменьшить свербящую боль и облизывает больной зуб, вызывая новые приступы боли.

Но пешком, да еще в темноте! Кетрин стала сомневаться в правильности выбранного пути, но упрямо продолжала бежать, даже не задумываясь, не совершает ли сейчас она очередной опрометчивый поступок. Ее разум сверлила лишь одна единственная, исступленная мысль: Мэттью нуждается в ее помощи!

Мэттью перешагнул порог и закрыл за собой дверь. Не в состоянии двигаться, он привалился спиной к двери. Голова у него кружилась. Он чувствовал сильную слабость. Каждый вдох и выдох отдавал невыносимой болью в ребрах.

— Значит, вы узнали меня, — сказал он, задыхаясь.

— Не сразу, — сказал Уильям, — но я вспомнил.

— Вы хотите убить меня?

— Нет, если вы не вынудите меня к этому. Я намереваюсь сдать вас властям. Вы беглый преступник и зассланный шпион.

— Диверсант, — поправил его Мэттью, хладнокровно вытирая рукой кровь на лбу.

— Значит, тот взрыв, что я недавно слышал, ваших рук дело?

Мэттью слегка довольно улыбнулся:

— Ваш новый броненосец!

— Капитан Хэмптон, отстегните кобуру с пистолетом и бросьте ее на пол! И ваш нож тоже! Я слышал, вы постоянно носите при себе нож.

— Боюсь, что нож свой я впопыхах оставил где-то, уж очень, знаете ли, пришлось спешить, — Мэттью от стегнул кобуру и разжал пальцы, раздался глухой стук падения кобуры с пистолетом на пол.

Мэттью внимательно наблюдал за мрачным лицом лейтенанта. Да, жалости от него ждать не было смысла! Единственная надежда теперь была, что удастся как-то отвлечь лейтенанта и вывести его из состояния напряженного внимания и бдительности.

Хэмптон презрительно выпятил нижнюю губу.

— Вы просто глупец, что не застрелили меня сразу. Я непременно так бы и поступил, окажись я на вашем месте.

— Да уж, в этом я не сомневаюсь, — Перкинс встал. — Однако, я собираюсь доставить вас в штаб.

Мэттью бессильно пожал плечами:

— Вы сегодня не видели Кетрин?

На мгновение в глазах Перкинса промелькнул страх, и Мэттью улыбнулся:

— Нет, о чем я спрашиваю! Конечно же, не видели! Ее ведь нет дома.

Как ни в чем не бывало он прошел по комнате и сел к столу.

— Что вы имеете в виду? — хмуро поинтересовался Перкинс.

— Только то, что она ждет не дождется меня в одном укромном местечке. Представляю себе, как она разволнуется, когда я не вернусь. Она ведь привязана к кровати.

Мэттью заметил, как рука, державшаяся пистолет, слегка дрогнула. Отлично! Удар достиг цели! Только бы не потерять сознание прежде, чем предоставится удобный случай выбить револьвер.

— Черт бы вас побрал, Хэмптон, если окажется, что вы снова хоть пальцем дотронулись до нее, я убью вас.

— Ну и как же тогда вы ее разыщете? — насмешливо ухмыльнулся Мэттью. — Я предлагаю вам более разумный подход к проблеме: обмен! Я отдаю вам девушку, а вы меня отпускаете.

Уильям молчал, пристально глядя на него.

— Разумеется, мне будет очень недоставать ее на обратном пути домой, поверьте, — продолжал Мэттью безжалостно посыпать солью душевную рану Уильяма. — она очень приятная курочка. С ней изумительно хорошо баловаться в постели.

— Заткнитесь!

— Ах да, я же забыл, что вы понятия не имеете о всех таких-этаких вещах! Вы всегда оставались слишком джентльменом, не так ли? Рассказать вам обо всем этом попоподробнее?

— Закрой грязную пасть, сукин ты сын!

Мэттью пожал плечами. Он опасался, что не сможет даже встать, не то что одолеть этого здоровяка с револьвером в руке. В глазах у него все плыло, он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание.

— Ладно, — сказал Перкинс, немного успокоившись. — Отведите меня к ней, и я отпущу вас.

Внезапно дверь распахнулась и в комнату капитана Хэмптона влетела Кетрин, вскричав:

— Мэттью, с тобой все в…

Дальнейшие слова застряли у нее в горле при виде лейтенанта Перкинса, державшего Мэттью под прицелом.

— О, мой Бог!

— Кетрин? — Уильям в изумлении посмотрел на нее.

При других обстоятельствах Мэттью немедленно бы воспользовался возможностью и выбил бы револьвер из рук лейтенанта, но едва он дернулся телом в сторону Перкинса, как тот перевел на него глаза.

— Мэттью, что случилось? У тебя голова вся в крови! — забеспокоилась Кетрин.

Хэмптон обмяк, сидя на стуле. Он изо всех сил старался не упасть в обморок.

— Ты выбрала для своего визита чертовски не подходящий момент, Кетрин. Я только что сказал твоему приятелю, что оставил тебя связанной в одном укромном местечке.

— Кетрин, с тобой все хорошо? — с тревогой в голосе спросил Уильям.

— Разумеется! А что со мной должно было случиться?

— Он сказал…

— Он все наврал тебе! Он большой мастер на выдумки! Но, Уильям, что ты здесь делаешь?

— Я собираюсь отвести его в штаб. Хэмптон встаньте и повернитесь спиной. Кетрин, ты можешь связать ему руки?

— Конечно, могу, но не хочу! Уильям, неужели ты так и сделаешь? Ведь его же повесят!

— Да, и это наказание будет слишком малой карой за все его преступления.

— У твоего бывшего жениха очень тонкое понятие о чести, моя дорогая! Он хочет отомстить мне руками властей, — Мэттью задирал лейтенанта, и Перкинс, сжавшись от неудержимого гнева, испепелял его взглядом.

Кетрин почувствовала ту животную ненависть, которая связывала этих двоих мужчин, она просто витала в воздухе, распространившись по всему пространству комнаты.

— Мэттью! — резко произнесла она.

Хэмптон, казалось, нарочно злил Перкинса, стараясь довести его до белого каления.

— В твоем положении не стоит бросаться оскорблениями, — сказала Кетрин. — Уильям, послушай меня, ради Бога, не посылай его на смерть! Ну пожалуйста! Дело в том, что… он спас меня! И даже не один раз! Он провел наш корабль сквозь ужаснейший ураган Северной Атлантики, и он унес меня, когда я сама была совершенно беспомощна, из борделя.

— Кетрин!

— Я не могла рассказать тебе всего, Уильям. Мне было стыдно. Но то, что я говорю сейчас, правда, если бы не он, я, наверное, была бы уже мертва.

— Прежде всего, если бы не он, ты не попала бы в бордель — возразил Перкинс. — Кетрин, ты слишком добросердечна. Какое тебе дело до того, что с ним будет? Он похитил, изнасиловал тебя! Я не понимаю, почему ты просишь о его спасении!

— Потому что люблю его! — вспыхнула она.

Испуг в глазах Перкинса так поразил ее, что у нее перехватило от жалости горло. Тихо она продолжала:

— Прости меня, Уильям. Все это правда. Именно поэтому я не могла выйти за тебя замуж. Потому что полюбила его.

Потрясенный Уильям смотрел на нее, не зная, что и сказать. Ее голос упал до шепота:

— Я знаю, как плохо ты должен теперь думать обо мне, но, пожалуйста, если ты хоть когда-нибудь любил меня, пожалуйста, Уильям, отпусти его сейчас. Если его повесят, я тоже умру.

— Черт побери, Кети, не умоляй его из-за меня! — хрипло проговорил Мэттью.

— Значит… ты тогда убежала с ним по своей воле? — выдавил из себя нелепый вопрос Уильям, и в его голосе прозвучала мучительная боль.

— Нет! Она никогда не ложилась в мою постель добровольно! Каждый раз мне приходилось принуждать ее, — Мэттью с трудом оторвался от стула, пытаясь встать.

— Мэттью, ради Бога, посиди спокойно!

— Нет, я не могу сидеть спокойно, когда ты унижаешься перед этим…

— Мэттью, ты рехнулся! Сядь и держи свой рот на запоре, не то окажешься на виселице, если сейчас не получишь пулю в лоб. Так, Уильям, пожалуйста, отпусти его, ради меня!

— Хорошо, — устало проговорил Уильям.

Кетрин почувствовала, что слезы наворачиваются eй на глаза от вида страданий, отразившихся на лице Перкинса.

— Хорошо, — повторил Уильям, — я оставлю сейчас тебя с ним, и я никому не скажу, кто он на самом деле. Мой корабль завтра отплывает, вам нет нужды беспокоиться, что я могу переменить свое решение. Желаю тебе счастья, Кетрин.

Он вышел из комнаты, и Кетрин повернулась к Мэттью со слезами, струившимися потоком по ее щекам.

— Он дурак, — задыхаясь от злости, произнес Мэттью. — Я бы убил его, если бы оказался на его месте.

— Заткнись! — огрызнулась Кетрин. — Не все так жестоки, как ты. Он истинный джентльмен.

— Тогда почему же ты не пошла с ним, раз ты от него в таком восторге?

— Потому что я люблю тебя, черт возьми! — заорала Кетрин.

Он слабо улыбнулся:

— Кети, любовь моя, иди сюда! Боюсь, что я не могу… — он тяжело осел мимо стула на пол.

— Мэттью! — она бросилась к нему.

Хэмптон потерял сознание. Его лицо стало пепельносерым. Она схватила тряпку, намочила ее и промыла его рану: узкую канавку на левой стороне головы. Но что же делать дальше? Здесь ему нельзя оставаться! Они обязательно заподозрят капитана третьего ранга Форреста, когда он не явится на следующий день на службу, и тогда, начав поиски, они непременно придут к нему на квартиру. Но даже если он и очнется, то все равно не сможет самостоятельно идти. Ей нужно было придумать, где же укрыть его, пока он не придет в себя и не восстановит свои силы. О гостинице и речи не могло быть. Единственный выход — спрятать его в своей комнате.

— Мэттью, очнись! — она потрясла его и приложила к его лицу холодную мокрую ткань. — Мэттью, очнись!

Его веки задрожали и открылись.

— Кети, — произнес он хрипло — …проклятый барон… я убил его!

— Мэттью, ты должен встать, как бы это не было тебе трудно! Идем! Нам нужно уходить! Держись! Не теряй пожалуйста, сознание! Держись! Иначе мы оба пропадем! Ты понимаешь?

Он кивнул, его глаза прояснились.

— Понимаю. Прости меня за все, Кети. Помоги мне встать.

Кетрин подтянула его и положила его руку себе на плечо, чтобы он мог опереться. Его лицо исказила боль при ее прикосновении.

— Сильно болит бок, — пояснил он. — Наверно, ребро сломано. Я упал с высоты в несколько футов, когда меня подстрелили. Возможно, у меня еще сотрясение мозга. О Боже, ноги словно из резины.

— Обопрись на меня! Я постараюсь не причинять тебе боли. Но, пожалуйста, не теряй сознание!

Казалось, прошло много часов, прежде чем они добрались до дома Ван дер Брайзов. Иногда Мэттью приходил в себя и мог идти довольно хорошо, но временами он просто повисал без сил на Кетрин, и ей приходилось прислоняться к стене, чтобы не упасть. Прохожие, попадавшиеся им навстречу, думали, что Хэмптон сильно поднабрался, и не приставали к ним с расспросами.

Когда они подошли к дому, Кетрин остановилась, озадаченная. Как же ей провести его в свою комнату? Пройди они через парадный или черный вход дома, все равно они перебудят прислугу, но и на дерево он вряд ли сможет влезть.

— Мэттью, — прошептала она.

Он пробурчал что-то неразборчивое, уткнувшись носом ей в шею:

— …я застрелил его… нет, не так… я бы тоже отдал бы его тебе, если бы ты попросила…

— Мэттью, очнись! Мэттью!

Его остекленевшие глаза глупо ей улыбались:

— Я удерживал тебя… ты понимаешь?.. в залог?.. нет, потому что я не джентльмен.

— Я знаю это. Послушай меня, Мэттью. Можешь ли ты вскарабкаться по этому дереву вон в то окно? Нам нужно либо пройти через вход в дом, при этом не издав ни звука, или же залезть по этому дереву. Ты понимаешь? Очнись!

— Да, — он с трудом пробивался сквозь густой туман, воцарившийся в его голове, Кетрин ждала, и он в конце концов пришел в себя. — Я могу залезть по дереву.

— Ты уверен? Может, лучше спрятать тебя в будке садовника?

— Я могу вскарабкаться по дереву, — взгляд Мэттью прояснился и стал острее.

— Тогда быстрей, пока ты вновь не потерял сознание!

Он подтянулся на нижних ветках и пополз вверх по стволу, стараясь не заорать от боли, острым ножом вонзавшейся ему под ребра при каждом движении. Кетрин подоткнула юбки и последовала за ним. Мэттью карабкался быстро и уверенно, как будто был здоров, и вскоре уже он прополз по одной из ветвей в окно ее комнаты. И тут вдруг все поплыло у него перед глазами, и ом изо всех сил вцепился в оконную раму и перекинул свое тело через подоконник. Кетрин забралась в комнату сразу же вслед за ним. Мэттью бросил взгляд на ее обнаженные ноги и улыбнулся.

— Как неприлично, мисс Девер! — остался он верен своей ироничной улыбке.

— Кажется, ты уже выздоравливаешь, как я посмотрю, — отчеканила Кетрин.

— Да, — сказал Хэмптон и тут же бесшумно свалился в долгий обморок.

Кетрин поймала его прежде, чем он успел упасть на пол, и уложила на постель. Затем она разорвала свою нижнюю юбку на полосы и забинтовала ему голову. Она осторожно прощупала его ребра. Ей показалось, что несколько ребер сломано, но она не знала, что полагается делать при переломах ребер. Она сняла с него ботинки и накрыла его одеялом. После этого ноги ей отказали, и она опустилась в кресло.

Кетрин разбудил испуганный шепот Педжин.

— О, мисс Кетрин, что происходит?

Моргнув, Кетрин взглянула на нее, пытаясь привести свои мысли в порядок. Педжин закрыла дверь на ключ и подскочила к креслу, в котором сморил сон Кетрин.

— О Боже, так я, значит, забыла запереть дверь? — простонала Кетрин и подавила в себе истерический смех, грозивший вырваться наружу.

— Мэм, почему вы спите в кресле? И что он здесь делает? — Педжин залилась румянцем. — Я… я хотела сказать, почему он весь в бинтах? Он похож на мертве…

— Нет, он жив! — встрепенулась Кетрин. — Он без сознания!

Она вскочила и подошла к Мэттью, опустив руку на его запястье, чтобы прощупать пульс. Пульс был учащенным.

— О, Педжин, если б ты только знала, в какую переделку мы с ним попали! — она быстро описала ночные события. — Что же нам теперь делать? Я даже не знаю, как лечить сломанные ребра!

Кетрин была готова заплакать, но Педжин сказала:

— Моему брату Томми однажды в пивной сломали три ребра в пьяной драке, и все, что тогда велел сделать доктор, это туго перебинтовать ему туловище. Я могу это сделать, я видела, как его забинтовывали.

Кетрин разодрала на бинты еще одну юбку. Они подняли Мэттью, и Педжин туго обмотала его. К тому времени, как они закончили бинтовать его, Кетрин уже полиостью овладела собой.

— А теперь, Педжин, я на весь день останусь в комнате, а ты выйдешь и скажешь, что у меня разыгралась страшная ипохондрия из-за ночного взрыва. Позаботься, чтобы кроме тебя никто сюда не входил. Я буду держать дверь закрытой. Принеси мне еду на подносе, да побольше, ведь Мэттью тоже нужно будет поесть, но не слишком много, чтобы не возбудить подозрений. Не позволяй Анжеле вызвать врача, дай ей понять, что у меня обычные женские страхи и беспокойства. И выясни все, что только сможешь, о взрыве броненосца.

— А откуда вам известно, что… — начала Педжин, но замолкла с широко открытыми глазами, переведя взгляд на Хэмптона. — Вы подозреваете, что…

— Педжин, чем меньше ты будешь знать обо всем этом, тем лучше для тебя и для меня спокойнее. Если его найдут, то, считай, он уже покойник, да и я, вероятно, тоже.

Педжин судорожно вздохнула:

— Да, мисс, я понимаю. Я буду держать рот закрытым, а уши открытыми.

Когда Педжин ушла, Кетрин вновь уселась в кресло, не сводя взгляда с бледного лица Мэттью. Страх накатывал на нее волной, но она упорно его отгоняла. Удастся ей выпутаться как-нибудь! Она в это верила.

До середины следующего дня он не приходил в сознание. Она подпрыгнула с бешено застучавшим сердцем, когда, наконец, его ресницы задрожали и веки приподнялись. Его взгляд упал на нее, и Хэмптон чуть заметно улыбнулся:

— Кетрин.

— Шшш, — она бросилась к постели и, наклонившись к самому его лицу, прошептала:

— Ты не должен разговаривать! Нельзя шуметь! Ты в моей комнате в доме моей кузины, и тебя не должны здесь обнаружить!

Он кивнул в знак согласия, взял ее руку в свою и поднес к губам. Через секунду он снова спал, и весь день он то засыпал, то просыпался, но Кетрин все-таки удалось однажды продержать его в сознании достаточно долго, чтобы покормить.

Ночь она опять провела в кресле, опасаясь лечь с ним рядом, чтобы не задеть случайно во сне его сломанные ребра. Ближе к утру ее разбудил звук его голоса. Он бредил. Кетрин прикрыла его рот своей рукой, чтобы заглушить звуки. Он проснулся, поймал ее за запястье, отвел руку и попытался встать, но боль напомнила ему обо всем, и он расслабился, откинувшись на спину.

— Можно нам сейчас поговорить? — спросил он шепотом.

Кетрин села возле него на кровать и наклонилась к нему так близко, что их лица почти соприкасались.

— Да, можно, но очень тихо. Все уже давно спят, и стены здесь достаточно толстые, но все же осторожность не помешает нам.

— Кети, глупышка, зачем только ты привела меня сюда! Ведь ты головой своею рискуешь!

— Я не могла оставить тебя там, тебя схватили бы непременно!

— Ладно, не будем спорить, — он усмехнулся. — Я очень признателен тебе, но меня беспокоит не только моя, но и твоя судьба.

— Ничего с нами не случится, если мы будем сидеть в этой комнате тихонечно, как мышки. Никто ничего не заподозрит, вот увидишь! Сегодня я сказалась больной. Завтра я буду запирать за собой дверь, покидая комнату. Педжин — единственная, кто все знает, но она нас не выдаст. Анжела не зайдет в комнату, если меня в ней не будет. Пегги украдкой будет приносить тебе еду, чтобы ты не умер с голоду. Думаю, ты не откажешься полежать здесь в моей постели и побездельничать, пока власти не перестанут разыскивать тебя по всему городу. Но им никогда в голову не взбредет искать тебя в доме Ван дер Брайзов. Они посчитают, что ты скрылся из Нью-Йорка, когда их поиски окажутся напрасны.

— Но я же не могу оставаться здесь вечно!

— Нет, но несколько дней ты должен обождать, пока не прекратятся поиски и пока у тебя не отрастет борода, чтобы твоя внешность хоть немного изменилась. В любом случае, сейчас ты не в состоянии подняться с постели, не то чтобы куда-либо идти.

Он нахмурился и, неохотно согласившись, опять впал забытье. Кетрин, однако, не могла уснуть и с нетерпением ожидала, когда же Педжин принесет завтрак. Наконец, вошла Педжин с подносом, заваленным едой.

— И что только подумают на кухне? — усмехнулась Кетрин.

— Я объяснила им, что вы всегда едите, как лошадь, после своих приступов ипохондрии.

— Приступов? Боже милосердный! Педжин, что ты наговорила про меня?

Горничная весело рассмеялась и принялась показывать, как она изображала перед слугами приступы ипохондрии своей знатной госпожи. Кетрин запротестовала, в то же время охотно жуя булочку и запивая ее кофе.

— Мэттью, — прошептала она, — просыпайся! Принесли отличнейший горячий завтрак!

Она помогла ему сесть и заботливо обложила подушками, чтобы он не упал. Хэмптон жадно набросился на еду, в то время как Педжин делала Кетрин прическу. Горничная без умолку тараторила об огромном шуме, который наделал взрыв броненосца, приписываемый газетами местным сторонникам южан.

— О капитане третьего ранга Форресте я не слышала ни слова, — сказала она, положив расческу и отступив, чтобы полюбоваться своей работой.

— Чтобы это могло означать? — проговорила Кетрин, вставая.

Когда Педжин принялась помогать ей одеваться, она почувствовала на себе взгляд Мэттью и ответно искоса взглянула на него. Он взирал на нее с легкой улыбкою. Она залилась румянцем. Раздеваться и одеваться при нем было уже для нее делом привычным, но делать это и в присутствии Педжин… Она смутилась. Его улыбка стала еще шире, и она отвернулась.

Целый день она притворялась сильно напуганной взрывом.

— Сумасшедшие! — Заявила она Анжеле. — Полные идиоты! Круглые дураки! Их все еще не поймали? Нас всех могут умертвить прямо в постелях, а власти только руками разведут! Я знаю, что не смогу сомкнуть глаз, пока их не поймают. И я полагаю, мне следует поскорее покинуть Нью-Йорк и возвратиться в Бостон, где, конечно, безопаснее.

Кетрин сыграла свою роль настолько искусно, что заставила свою впечатлительную кузину призадумать не стоит ли ей переехать в летнее поместье на Гудзоне хотя сезон в Нью-Йорке был еще в полном разгаре. Кетрин не стала отговаривать ее: если Анжелы не будет в Нью-Йорке, то не будет и опасности разоблачения, когда вдруг отец пришлет ей письмо в Нью-Йорк, в то время как здесь все уже будут думать, что Кетрин давно в Бостоне. Ведь на самом деле Кетрин лишь прикидывалась, что хочет вернуться домой, истинным ее намерением было отвезти Мэттью на Юг. Но как им выбраться из Нью-Йорка?

Дни шли, у нее появилась еще одна проблема: как удержать Мэттью от поспешных решений? Его силы вскоре полностью восстановились, у него был сильный организм. Бог наградил его отменным здоровьем, и, выздоровев, Хэмптон на стену лез от нетерпения и скуки. Кетрин давала ему книги, но чтение мало привлекало его. Вынужденный покой и затворничество и напоминания Кетрин о сломанных ребрах приводили его в мрачное настроение.

— Кетрин, — прошептал он однажды вечером, после того как она разделась и накинула на себя ночную сорочку.

— Шшш, — пожурила она и подошла к нему ближе. — Тише! Что?

— Я уйду завтра.

— Не глупи! Далеко ли ты сможешь уйти? Ты же сам должен понимать, что твои сломанные ребра не позволят тебе ехать верхом на лошади, а за железнодорожным вокзалом наверняка ведется наблюдение.

— Все же это лучше, чем умереть здесь от голода!

— Как ты несправедлив к нам с Педжин! Мы приносим тебе достаточно много еды!

— Вас скоро поймают на этом! Кетрин, неужо до тебя не доходит, что чем дольше я остаюсь здесь, тем больше вероятность разоблачения?

Кетрин вздохнула:

— Ты прав.

Она задумчиво посмотрела на Хэмптона.

Сдается мне, борода у тебя уже достаточно отросла, и мы можем уехать послезавтра.

— Мы? — повторил он удивленно.

— Разумеется!

— Ты не поедешь!

— Поеду!

Их упрямые взгляды скрестились. Кетрин сказала:

— Будь разумен хоть раз в жизни, Мэттью! Тебе не обойтись без моей помощи, и ты это прекрасно понимаешь! Не за тем я тебя выхаживала, чтобы ты оказался на виселице! Кроме того, я придумала одну уловку, и чтобы она удалась, ты должен согласиться с тем, что я поеду с тобой.

— Что за уловка? — спросил он.

— Я как-то раз, посмотрев на твою забинтованную голову, подумала, что ведь можно забинтовать ее совершенно, даже глаза, и ты превратишься в бедного слепого солдата, а я в твою верную жену, которая, забрав из госпиталя, везет тебя домой.

— Нет, Кетрин!

— Почему?

— Это опасно! Могут потребовать опознания или документы о демобилизации.

— Да кто пристанет к слепому? А если кто и пристанет, то я, поверь, сумею расплакаться очень горько и тем самым приведу их в смущение, они будут рады любому нашему объяснению, лишь бы поскорей отделаться нас.

— Возможно, они захотят поискать капитана третьего ранга и среди слепых!

— Да, капитана третьего ранга, но не армейского рядового.

— Где же ты думаешь достать форму рядового?

Она улыбнулась: он уже был согласен!

— Здесь, в Нью-Йорке, у Педжин есть кузены, и один из них рядовой. Вернее, был рядовым. Ему подстрелили ногу, и теперь он дома. Он хочет продать свою старую форму.

Хэмптон тихо выругался.

— Ладно, девушка, твоя взяла, черт возьми! Тогда, может быть, ты скажешь мне также, куда мы отправимся?

— Вот этого я сказать не могу, — неуверенно произнесла Кетрин. — Я собиралась тебя спросить об этом.

— Я нахожу твое намерение удивительным!

— О, Мэттью, пожалуйста, не сердись! — на ее глазах появились слезы.

Хэмптон нежно притронулся к ее лицу.

— Прости меня, Кетрин, ты замечательная девушка. Ты такая храбрая и находчивая! Ты все делаешь, чтобы спасти меня, а я рычу на тебя, как медведь! Но я чувствую себя таким беспомощным, лежа здесь в твоей комнате целый день, что отвратителен сам себе, и я ненавижу себя еще и за то, что подвергаю тебя опасности, — он поцеловал ей руку. — Мы поедем в Филадельфию. Там есть у меня один знакомый предприниматель, торговавший с Югом и в войну. Думаю, я смогу отплыть на одном из его судов.

Он помолчал, прежде чем сказать:

— Если хочешь, ты можешь отправиться со мной.

— Благодарю тебя, но я не нуждаюсь в твоей снисходительной благодарности!

— Однако хочешь ты этого или нет, ты располагаешь ею, так же как и моим сердцем.

Она выдернула из его рук свою руку и, прерывесто дыша от волнения, вымолвила:

— Тихо! Спи!

— Кетрин, если ты опять устроишься спать в этом кресле, клянусь, я подыму шум на весь дом.

— Но я боюсь задеть твои ребра.

— Ложись, ложись, гусыня. Я хочу тебе кое-что сказать, а ты послушай меня.

Она легла рядом, примостившись поудобнее к его плечу.

— Кети, ты всерьез говорила тогда ночью Перкинсу, что любишь меня?

— Ну и что, если даже так?

— Не ершись, а то мне придется отстегать тебя, я же рабовладелец! Так ты любишь меня?

— Да, — прошипела она.

Он нежно поцеловал ее в ухо.

— И я люблю тебя. Только не возражай, что это не так! Если ты хоть на минутку задумаешься, то поймешь, что я не из тех, кто будет притворяться, изображай любовь из чувства благодарности.

Но тело Кетрин все еще было жестким и непокорным, и он это чувствовал.

— Тогда почему же ты отослал меня от себя прочь в Англии?

— Потому что понял, что люблю тебя! Я не хотел, чтобы ты уходила. Но ты вздрагивала и сжималась от моего прикосновения!

— О, Мэттью, я не могла допустить, чтобы ты дотронулся до меня тогда, я не хотела, чтобы ты пачкал свои руки, я казалась себе грязной…

— Кетрин, любовь моя, почему же ты не сказала мне об этом?

— Я не могла, мне было стыдно!

— О, девочка моя, я хотел оставить тебя с собой, хотел сжать тебя в своих объятиях и заставить тебя позабыть обо всех этих ублюдках, но я был уверен, что ты презираешь меня. Ты ведь не раз говорила мне об этом во время всего нашего плавания через океан, и кроме того, я был виноват в том, что ты сбежала от меня и попала в бордель. Я был так по-идиотски благороден и великодушен, что больше никогда в жизни не буду так себя вести, поверь мне.

— О, Мэттью, — смех соскользнул с ее губ.

— Я хочу, чтобы ты знала, на случай, если я погибну…

— Не говори так!

— …что я люблю тебя. Я никогда не любил так ни одной женщины в своей жизни, — он пощекотал носом ее шею — Ты самое прекрасное, самое умное, самое храброе, самое желанное создание, которое я когда-либо встречал.

— Мэттью, — выдохнула она и потянулась к нему губами.

Его рот жадно принял их.

— Кетрин, пожалуйста, позволь мне любить тебя. Подари мне ночь… ту, что ты мне предлагала давеча на балу! — его губы путешествовали по ее шее. — Ты всерьез тогда предложила?

— О да, Мэттью, но тебе нельзя… твои ребра!

Он хитро усмехнулся:

— Будь нежна со мной, любовь моя. Помни… мои ребра!

Его руки потянули ночную сорочку Кетрин, и она охотно помогла ему ее снять.

— Кети, — жарко задышал он, — ты так прелестна! Это стоит боли в ребрах!

Его руки бродили по ее телу. От его прикосновепт она задрожала, робкая и неуверенная, как девственница.

— Мэттью, я не знаю, что мне сделать, чтобы тебе было приятно. Я не буду сопротивляться, я хочу доставить тебе удовольствие, но я не знаю как.

— Расслабься, и мне будет тогда очень приятно, — Хэмптон глубоко поцеловал ее, не переставая ласкать руками.

Его рот прошелся по всему ее телу, его губы сжимали, вбирали в себя ее плоть, а его руки отыскали и стали возбуждать ее сокровенные уголки. Кетрин впервые сдалась мужчине. Она дрожала от страсти при его прикосновениях. Она отвечала на его ласки своими ласками и довольно улыбнулась, услышав, как он застонал от желания при ее неопытных прикосновениях.

Из ее горла вырвался стон, когда ее тело пронзило до боли прекрасное наслаждение.

— Мэттью, я люблю тебя, я хочу тебя. Люби меня… пожалуйста… — шептала она.

Его слова были неразборчивы, его губы произносили что-то, соприкасаясь с ее кожей. Он алчно завладел ее ртом в свирепом поцелуе, когда вошел в нее, их тела соединились, сплелись в потрясающем взрыве восторга и наслаждения, в ослепительном миге смерти и возрождения.

Глава 18

Нежным поцелуем Мэттью разбудил Кетрин. Она застенчиво улыбнулась ему и опустила глаза. Он негромко рассмеялся.

— Скромная маленькая девочка? — подтрунил он. — Ночью ты была менее сдержана!

Она уткнулась ему лицом в плечо.

— А ты не разочаровался во мне? А может быть я разочаровалась?

Хэмптон посмотрел внимательно в ее глаза.

— Нет, любовь моя, я не разочаровался. Наша ночь была самым прекрасным событием в моей жизни.

И вдруг он почувствовал себя смущенным, спросив:

— А ты?

— Я безумно люблю тебя, Мэттью, — прошептала она и поцеловала его в плечо. — Ради тебя я готова на все. Мне так жаль, что я была в прошлом так глупа и упряма, что отказывала тебе.

— Нет, это я был грубой и жестокой скотиной, потому что силой брал тебя, — он слегка улыбнулся. — Мне не следовало действовать слишком поспешно, как сказал бы мой брат Шелби. Но мне так не терпелось овладеть тобой! Ты сводила меня с ума от желания! Да и сейчас тоже. Этот чистый аромат лепестков роз, исходивший от тебя… твои волосы… эти неистовые золотистые глаза… ты догадываешься о том, какой у тебя чувственный и соблазнительный рот? Он так и просит, чтобы его поцеловали.

И Хэмптон сопроводил свои слова поцелуем, крепко охватив ее губы своим ртом. Когда же он отпустил ее, Кетрин произнесла дрожащим от страсти голосом:

— Нет, Мэттью, нет! В доме уже проснулись, нас могут услышать, да и Педжин скоро принесет нам завтрак.

— Ты отказываешь мне? — он шутливо нахмурился.

— Нет, Мэттью, нет! — она принялась осыпать его лицо и шею поцелуями, пока теперь уж ему не пришлось остановить ее.

— О, девушка, — сказал он прерывистым голосом, — когда мы отчалим, то я запру дверь нашей каюты и посвящу себя только лишь одному занятию, я буду любить и любить тебя, и нам не нужно будет стараться вести себя тихо, как мышки. Я сделаю так, чтобы ты громко стонала, выла, скулила и визжала от страсти. Но пока что ты права, не время нам забываться! Поэтому выбирайся-ка из постели и одевайся, пока я не забыл обо всем на свете и не овладел тобой прямо на глазах вносящей завтрак Педжин.

— Есть, сэр! — она шутливо отдала честь и выпрыгнула из постели.

Мэттью наблюдал, как она одевается, с легкою улыбкой на губах. Она немного была смущена его далеко не безразличным взглядом, но все же не отвернулась, потому что ей было приятно. Теперь она гордилась тем, что может возбуждать его.

С головы до пят Мэттью был переполнен новыми ощущениями. Он боялся неосмотрительно сделать что-то не так и разрушить то хрупкое чувство, что так сблизило их. Любое неосторожное слово или действие могло свести все на нет. Он совершенно не знал, как ему сохранить и укрепить новые ростки их любви. Именно поэтому Мэттью чувствовал себя сильным и могущественным и одновременно слабым и связанным по рукам и ногам. Это мешало ему четко и ясно мыслить и заставляло брать Кетрин с собою в дорогу, хотя безопаснее для нее было бы остаться. Он корил себя за то, что подвергает ее опасности, хоть и план ее был весьма разумен. Какая громадная ответственность лежала теперь на его плечах — защищать ее, думать о ней каждый миг, обуздывать себя, укрощать свой нрав и темперамент и ограничивать свои эгоистические чувства.

— Кетрин, — произнес он шепотом, и она поспешила к нему. — Я люблю тебя! Доверяй мне! Верь мне! Даже если я по неразумению сделаю что-либо глупое или грубое, пожалуйста, не отворачивайся от меня!

— Мэттью, — в горле у нее вдруг встал комок, и слезы заблестели на ее глазах.

Кетрин взяла его за руки и крепко их сжала. Их молчаливое общение взглядами было прервано приходом Педжин, вошедшей в комнату с горячим завтраком на подносе. Оба они обнаружили, что страшно голодны.

После завтрака Кетрин спустилась вниз уведомить Анжелу о своем решении завтра же уехать в Бостон, поскольку она не в состоянии глаз сомкнуть из страха, что их всех попереубивают в их собственных постетелях. Анжела разволновалась, потому что тоже не захотела оставаться в Нью-Йорке одна в доме и решила уехать подальше от этого опасного города в свое летнее поместье на Гудзоне. Дом загудел от сборов и приготовлений к поспешному отъезду и гости, и хозяйки дома.

Кетрин написала отцу письмо и отдала его Педжин вместе с приличной суммой денег.

— Обещай мне, что ты поедешь домой и отдашь письмо папе по истечении двух недель, не раньше.

— О да, мэм, не беспокойтесь, — уверенно ответила горничная.

Педжин упаковала вещи хозяйки и свои чемоданы, а затем взяла свой поношенный саквояж и положила туда платье Кетрин и разную другую необходимую для путешествия мелочь. С этим саквояжем Кетрин должна была отправиться в Филадельфию. Кетрин добавила к собранным горничной вещам тонкую ночную сорочку, подарок Мэттью. «Когда мы выйдем в море, — сказала она себе, — я ее надену».

Прислуга в доме легла рано после хлопотливого и суетного дня. Кетрин с трудом сохраняла спокойствие, когда Педжин расчесывала ее густые волосы. Она понимала, что из-за сильного нервного возбуждения не сможет этой ночью заснуть. Завтра они отправятся, не исключено, навстречу своей смерти. И вся ответственность будет на ней, потому что Мэттью окажется слеп и беспомощен из-за повязки на глазах! До сих пор она не осознавала в полной мере, насколько все будет зависеть от нее.

Закусив нижнюю губу, Кетрин перевела взгляд. Мэттью в ответ широко растянул губы в теплой и ленивой улыбке, от которой, казалось, даже ее кости растаяли. Он весь был поглощен созерцанием ее волос и тем, с какой сноровкой расчесывает их Педжин.

После того как Педжин помогла ей надеть ночную сорочку и вышла из комнаты, Кетрин повернулась к постели и пошла по ковру к Мэттью.

— Сними эту дурацкую сорочку, — приказал он, и Кетрин повиновалась, расстегивая пуговицы неторопясь, чтобы поддразнить его.

— Ах ты, хитрая лиса! — засмеялся Мэттью, когда она, извиваясь всем телом, вползла под одеяла и устроилась рядом с ним.

— Есть жалобы? — с притворным равнодушием поинтересовалась Кетрин.

— Ни одной! — Хэмптон притянул ее к себе и пробормотал ей в волосы: — Завтра вечером мне самому придется выступать в роли твоей горничной и расчесывать твои волосы, потому что поблизости Педжин уже не будет.

Предложение Мэттью стать ее горничной позабавило Кетрин, ее золотистые глаза обольстительно потемнели, и он судорожно вздохнул. Медленно и нежно он принялся наслаждаться ее телом, терпеливо и постепенно разжигая в Кетрин огонь страсти, пока ей не пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы не зарыдать от желания. Его пальцы искусно воспламеняли ее, доводя ее до судорог экстаза. Его рот, плотно прильнув к ее губам, заглушал непроизвольные стенания. Она вцепилась в него, а затем ее тело ослабло и стало вялым от удовлетворенного блаженства.

Неистовые страсти своего тела привели Кетрин в смущение, что заметил Мэттью, и в его глазах замерцали веселые огоньки.

— Распутница, — прошептал он это слово так, что оно прозвучало очень нежно и ласково.

Задолго до рассвета Мэттью встал и надел на себя форму рядового. Затем он осторожно переполз с подоконника на дерево и, цепляясь за сучья и ствол, спустился на землю. Кетрин бросила ему саквояж, послала воздушный поцелуй и затворила окно.

Подобрав саквояж, Мэттью направился в собор святого Патрика, где у них с Кетрин была назначена встреча.

Кетрин с тревогой выжидала, когда подойдет назначенный час. Она ходила из угла в угол своей комнаты, много раз начинала одеваться и останавливалась, она проверяла и перепроверяла свой радикюль, каждый раз обнаруживая, что пачка ассигнаций и золотые монеты на своем месте.

Когда же вошла Педжин, как обычно с завтраком на подносе, Кетрин настолько разнервничалась, что не смогла ничего съесть. Отломив маленький кусочек булочки и отпив глоток кофе, она отодвинула поднос в сторону и принялась решительно одеваться.

Чтобы ее не узнали, Кетрин облачилась в одно из своих старых серых платьев и надела скромную шляпку. Случайно уловив свое отражение в зеркале, она состроила себе гримасу. Как только Мэттью сумел разглядеть в ней под этим невзрачным нарядом неистовую и страстную натуру?

Явился наконец слуга и отнес вниз ее чемоданы. Они с Педжин следом за слугой засеменили к карете, остановившись по пути обнять на прощанье Анжелу и одарить чаевыми прислугу. Дорога к вокзалу показалась Кетрин бесконечно долгой. Затем еще этот верный слуга многоюродной кузины настоял на том, чтобы проводить родственницу хозяйки до самого поезда, вместо того чтобы сразу отправиться с каретою назад.

— Я уж подумала, он останется на перроне до прихода поезда, — воскликнула Кетрин, вскакивая с места.

Настал момент ее расставания с Педжин, и Педжин заплакала. Кетрин крепко обняла ее.

— Не плачь, Пег! Все будет хорошо! Правда. Мэттью из тех, кто всегда побеждает. И подумай, что я обрету наконец свое счастье. Помни: тебе нужно выждать две недели, прежде чем отдать письмо. О, Педжин, я буду очень скучать по тебе, ты ведь была мне самой близкой подругой.

— Вам пора уже идти, мисс Кетрин, — сказала Педжин со слезами. — И пусть святой Кристофер присмотрит за вами и сохранит вас.

Кетрин выскочила из вагона, едва не расплакавшись от избытка чувств. Подбежав к кассе, она сдала свой билет до Бостона и купила два билета в Филадельфию. До отправления поезда в Филадельфию оставалось два часа, и Кетрин, едва сдерживая шаг, постаралась спокойно дойти до собора святого Патрика. Проповедь уже закончилась, и огромная церковь опустела. Ей не составило никакого труда отыскать Мэттью, стоявшего на коленях в одном из последних рядов и, судя по его виду, совершенно погруженного в молитву. Она тихонько скользнула на свободное место рядом с ним.

— Слава Богу, — прошипел он, — а то у меня уже колени отваливаются.

— Не наглей! Я не могла быстрее! — строго произнесла Кетрин и сжала его руку.

Устроившись за исповедальней, они начали свои превращение в слепого солдата и его жену. Кетрин вытащила из саквояжа бинт. Голову Мэттью словно накрыли выше рта плотным белым колпаком.

— Я ни черта не вижу! — пожаловался он.

— Не чертыхайся, Мэттью, мы же в церкви!

Он издал короткий смешок.

— Ты до последнего верна бостонским приличиям!

— Замолчи! Держись за мою руку! Возьми саквояж в другую. Готов?

— Веди меня вперед, утенок Макдафф!

Около часа им пришлось ждать на вокзале, пока не пришел поезд. Кетрин старалась, чтобы ее лицо не выглядело испуганно, а всего лишь печально, но она так волновалась, что больно сжала руку Мэттью, и тот вздрогнул:

— Что случилось?

— Ничего!

Что же касается Мэттью, то теперь, находясь в опасном положении, он, как обычно, был одержим непоколебимым спокойствием. Кетрин им восхищалась. Если бы ей пришлось сидеть вот так с завязанными глазами в окружении врагов, ее бы давно уже охватил беспредельный и панический страх.

Путешествие на поезде оказалось вполне безопасным, хотя страх Кетрин не ослабевал. Она начинала дрожать, завидев синюю форму, и на каждой остановке у нее душа уходила в пятки. Любой новый пассажир заставлял ее сжаться, и любой чужой случайный взгляд наводил на мысль, что они раскрыты и сейчас их схватят. Каждая минута этого долгого дня казалась ей часом, а к концу путешествия она не сомневалась, что каждая секунда тянется для нее уже годом.

Добравшись до Филадельфии, они наняли двуколку, и Кетрин приказала кучеру ехать по адресу, который заблаговременно сообщил Мэттью. Это была контора, занимавшаяся морской перевозкой грузов: «Мерсер и сыновья». Судя по обстановке конторы, дела фирмы шли в гору. Кетрин сказала секретарю, что они желают видеть мистера Мерсера. Секретарь высокомерно приказал им обождать.

— Могу я узнать ваши имена? — поинтересовался он.

— Я представляю компанию из Гаваны, моя фамилия Хэмптон, и мистер Мерсер уже несколько раз имел до с моей фирмой.

Секретарь возвратился очень скоро и провел их в кабинет. За письменным столом восседал тучный и осанистый джентельмен. Увидев их, он слегка побледнел.

— Послушайте, — начал он громоподобно возмущаться, как только вышел секретарь. — Какого черта вы тут делаете? На следующей неделе я отправляю вам последний груз и в дальнейшем отказываюсь рисковать.

Мэттью спокойно разбинтовал голову:

— В самом деле?

— Да, теперь это дело гиблое, и вы это знаете! Юг долго не протянет! Кроме того, боюсь, власти напали на мой след!

— Не волнуйтесь так! Я пришел не затем, чтобы просить вас еще об одной партии товаров. Все, что мне нужно сейчас, это два пассажирских места на ближайший рейс вашего корабля.

Мерсер уставился на него с явной иронией.

— И это все? — спросил он с сарказмом. — Зачем вы в Филадельфии? Я думал, вы бежали из форта Уоррен несколько месяцев назад!

— Так оно и было. Но, как видите, мне так полюбился Север, что я вернулся, а теперь вновь хочу выбраться отсюда. Куда угодно! На Бермуды! На Кубу!

— Вы с ума сошли! Вы отдаете себе отчет, что может со мной случиться, когда выясниться, что я способствовал вашему побегу?

— Я знаю, что случится с вами, если вы мне не поможете, — непринужденно заметил Хэмптон.

Мерсер с ненавистью посмотрел на него:

— Не угрожай мне, Хэмптон! Если вы сдадите меня властям, то и ваша карта тоже будет бита!

— О, нет, я не побегу к флотскому командованию закладывать вас! — рассудительно пояснил Мэттью. — Просто если я не смогу выбраться из страны и меня поймают, поверьте мне, первое слово, которое слетит с моих губ, будет вашей фамилией. В конце концов мне нечего терять, в отличие от вас.

— Ближайший рейс не раньше следующего вторника, корабль отправляется в Нассау. «Морская Нимфа» под командой капитана Даниэля Джозефа.

— А, так это наш груз! — сказал Мэттью и, заметив изумление на лице Кетрин, пояснил: — Только один из капитанов знает о связи мистера Мерсера с Югом, и это значительно уменьшает риск. Кроме того, некоторые люди Мерсера — ярые патриоты Севера.

— Я надеюсь, это так, и хотелось бы верить, их немало, — сказала Кетрин, с неприязнью взирая на Мерсера, словно перед ней было отвратительное пресмыкающееся.

— Пожалуйста, дорогая, будь немного милосерднее, — произнес Мэттью, забавляясь взглядом Кетрин. — Мистер Мерсер помогает ведь нам спасти наши головы.

Ответный взгляд Мерсера на Кетрин не отличался особым дружелюбием.

— А вы кто такая?

— Не ваше дело, — охладил его интерес Мэттью. — Она со мной, и это все, что вам надлежит знать.

— Ладно, — Мерсер опустил руку, сжатую в кулак, на стол. — Я скажу о вас Джозефу. Он отплывает на рассвете во вторник.

— Мы будем на пристани, — пообещал Мэттью и встал. — Было очень приятно встретиться с вами, наконец, лицом к лицу.

— Жаль, я не могу сказать то же самое, — сухо ответил Мерсер.

Кетрин дала выход своим чувствам, как только они вышли на улицу.

— Этот человек… он паук! Отвратительное создание! Он пытается урвать от войны с обеих сторон! Для своей страны он предатель, и вашей армии, я уверена, назначает сумасшедшие цены! Змея, вот кто он!

— Успокойся, Кетрин! Ты должна быть ему благодарна. Без его помощи нам было не обойтись!

Кетрин скорчила рожицу:

— Я не уверена! До вторника еще далеко. Мы подвергаемся каждую минуту огромному риску.

— Честно говоря, Кетрин, у нас нет другого выбора.

— Я знаю, — раздраженно ответила она и на некоторое время замолчала.

Когда она заговорила, ее голос был куда менее взволнован:

— Ну и что нам теперь делать?

— Снять комнату в гостинице, я полагаю, и укрыться в ней на несколько дней, — он хитро посмотрел на нее. Думаю, нам будет чем заполнить время.

Кетрин рассмеялась и, покраснев, повернулась к магазинной витрине, чтобы скрыть свое смущение.

— Мэттью, — произнесла она, остановившись как вкопанная. — Посмотри-ка!

— Что? Эта шляпка? Нет, дорогая, она не в твоем стиле!

— Дурачок! Видишь того человека в сером костюме позади нас? Того, что внимательно разглядывает витрину с галантерейными товарами! Видишь его отражение в стекле?

— Вижу. Ну и что?

— Когда я остановилась и посмотрела на витрину, то увидела его. Он смотрел на нас! Когда же он увидел, что мы остановились, он резко повернулся и сделал вид, что разглядывает галантерейные товары!

Хэмптон нахмурился:

— Ты думаешь, он следит за нами?

— Не знаю, но он повел себя странно!

— Ну что ж, не помешает, если мы отвяжемся от него. Пошли!

Они ускорили шаг. Человек в сером костюме последовал за ними. Он тоже пошел быстрее. Они несколько раз повернули. Он не отставал. Мэттью забеспокоился.

— Здесь что-то не так! — сказал он. — Лучше нам отпратиться к Мерсеру и рассказать ему об этом человеке. Думаю, за его конторой наблюдают. Мы с тобой сумеем оторваться от этого человека, потому что темнеет. Видишь тот переулок впереди? Когда мы дойдем до него, сворачивай в него и беги. Но пока мы не поравняемся с переулком, не суетись.

— Ясно! — она напряглась, приготовившись бежать, опустила руки, чтобы суметь в нужный момент быстро поднять юбки.

Когда они дошли до переулка, Мэттью взял ее за руку и прошипел сквозь зубы:

— Давай!

Они рванулись в переулок. Саковяж в руке Мэттью мешал ему бежать, ударяясь о его ногу, но он упорно тащил за собой Кетрин, сворачивая то в одну темную улицу, то в другую. Кетрин старалась бежать как можно быстрее и больше ни о чем не думала, предоставив Мэттью выбирать дорогу.

Наконец Мэттью остановился, втащив ее за собой в темную подворотню. Они обессиленно привалились к стене, пытаясь отдышаться. Они ждали. Человека в сером костюме не было.

— Теперь нам нужно предупредить Мерсера, — сказал Мэттью, и они покинули подворотню.

Из конторы Мерсер уже ушел, но ночной сторож дал им его домашний адрес, соблазнившись щедрым вознагрождением. Они быстро поймали кэб и вскоре оказании в хорошо ухоженном квартале с чистыми и широкими улицами, обсаженными деревьями, и красивыми особняками.

Кэб остановился возле дома, обнесенного забором, и они вышли. Мэттью заплатил вознице, и копыта лошади вновь зацокали по мостовой, а они подошли к калитке, но тут Мэттью остановил Кетрин, предостерегающе схватив ее за локоть. Озадаченная, она подняла голову, проследила за его взглядом.

Парадная дверь дома отворилась, и вышел офицер в синем мундире. За ним следовал Мерсер под конвоем двух вооруженных солдат. У Кетрин перехватило дыхание и она повернулась к Хэмптону. Мэттью хмуро кивнул.

— Его арестовали. Возьми меня под руку и пойдем будто мы прогуливаемся.

Кетрин повиновалась. Ее сердце стучало так, что готово было выпрыгнуть из груди. Они шли довольно быстро, и вскоре дом Мерсера скрылся из вида.

— О, Мэттью, что же нам делать? Если они арестовали его, значит, во вторник они помешают отплытию корабля, и нет сомнений, он им расскажет о нас!

— Нам следует немедленно отправиться в порт и разыскать «Морскую Нимфу». Если на корабль еще не наложен арест, то, возможно, мы сможем убедить Джозефа отчалить тотчас же. Мне приходилось в прошлом иметь с ним дело, и я думаю, он узнает меня и поверит моему рассказу.

— Ну а если на судно уже наложен арест?

— Тогда мы с тобой направимся в сторону границы и попытаемся пересечь ее сушей.

— Для того чтобы нас пристрелили либо с одной, либо с другой стороны, — продолжила его фразу Кетрин.

— Не исключено!

Им не сразу удалось найти экипаж. Кетрин показалось, они прошли никак не меньше половины пути, прежде чем им попался кэб. Но кэб довольно скоро привез их в район порта. Мэттью выпрыгнул из кэба, но когда Кетрин хотела сойти, его рука властно ее остановила.

— Могут быть часовые! Возможно, возникнет непредсказуемая ситуация, и я не хочу впутывать тебя в это дело. Оставайся здесь, пока я не приду. Если же меня долго не будет, уезжай и возвращайся в Бостон. Поняла?

— Но Мэттью… — запротестовала она.

— Кетрин, я сказал это вполне серьезно, — твердо и непреклонно проговорил Хэмптон. — Я никогда не прощу себя за то, что в прошлом подвергал тебя серьезной опасности, и я отказываюсь делать это сейчас и в будущем без серьезных к тому оснований.

Ее губы гневно задрожали, но она сумела сдержаться. Хэмптон только усмехнулся:

— Ах, Кетрин, ты научилась выдержке!

Он исчез в темноте. Кетрин ожидала его в тревоге, напрягая слух, она старалась уловить хоть какой-нибудь звук. Время тянулось вечностью, но, наконец, послышались шаги Мэттью. Он улыбался, и Кетрин, оставив экипаж, расплатилась с кучером. Мэттью поднял с земли саквояж и бодрым шагом повел ее к причалу.

— Я нашел судно, — сказал он. — За кораблем велось наблюдение, но я оглушил человека, наблюдавшего за кораблем. Потом я взошел на борт и переговорил с Джозефом. Как я и предполагал, он поверил мне и уже готовится к отплытию. Кетрин, я думаю, нам надо поторо…

Окончание слова застряло у него в горле, потому что внезапно перед ними возник темный силуэт солдата с пистолетом в руке.

— Стоять!

— Какого черта? — огрызнулся Мэттью, стараясь как можно больше походить на рассерженного задержкой обывателя.

— Я видел, как вы сходили с «Морской Нимфы», — говорил солдат, — и только что я обнаружил напарника, которого должен был сменить, связанным и без сознания.

— Какое все это имеет отношение к нам? — невинно спросил Мэттью. — Я также не могу понять, зачем вы следили за мной!

— Думаю, вы прекрасно все понимаете! И уж точно никому не повредит, если я вас обоих доставлю в штаб, чтобы вы там объяснили, почему вы несете багаж на корабль, занимающийся перевозкой контрабандных грузов.

— Контрабандных грузов? Что за чушь! — возмутился Мэттью.

— О, Боже, что же нам теперь делать? — притворно причитала Кетрин. — Папа, если найдет нас, отошлет меня к сестре в деревню, и больше мы с Генри не увидим друг друга. О, капрал, вы же понимаете, в каком мы положении! У меня самый суровый в мире отец, он ни за что не позволит мне выйти замуж за Генри. Именно поэтому мы бежим из города! Но вы сейчас нам можете все испортить! — она расплакалась, и солдат растерялся.

— Успокойтесь, мисс… — попробовал он утешить несчастную девушку.

— О, вы, наверное, добрый человек! Пожалуйста, не разлучайте нас с Генри! Помогите нам! — она воздела руки как бы в отчаянной мольбе, а затем резко ударила ими по кисти солдата, в которой был пистолет.

Хэмптон немедленно набросился на опешившего солдата и ударом кулака отправил его полежать на земле.

Пистолет, упав, скрылся в темноте, и Кетрин ползала

по земле на четвереньках, спеша отыскать его, но когда ее рука нащупала оружие и она взяла солдата под прицел, в этом уже не было никакой необходимости, поскольку Мэттью уже успешно скрутил его голыми руками.

— О, Боже! — только и выговорила она, и пистолет выпал из ее задрожавших пальцев.

— Помоги мне его связать! Быстрей! — громким шепотом сказал ей Мэттью, потащив солдата в темный закоулок.

Она последовала за ним и встала рядом с солдатом на колени, поскольку ее ноги дрожали не меньше ее рук. Торопясь, она сняла с солдата поясной ремень и связала ремнем ему руки. Ноги солдата пришлось связать ремнем Мэттью, а вместо кляпа Кетрин предложила Хэмптону использовать ее шарф.

— Все! Пошли! — Мэттью поднял ее на ноги, подхватил саквояж и быстро потащил Кетрин за собой через причал к ожидавшему их кораблю.

Оказавшись на борту, Кетрин отказалась спуститься в каюту. Ей невыносимо было бы сидеть и трястись от страха в корабельной утробе, не имея никакого представления о том, что происходит на пристани. Она встала у борта, крепко вцепившись в него обеими руками, и затаила дыхание.

Тихо, украдкой, матросы распускали один за другим паруса по мере того, как судно удалялось от берега, пока не распустили все. Огни города отдалялись, тускнели, и вскоре хороший бриз ударил в парусную оснастку корабля, и судно, быстро набрав скорость, птицей полетело по волнам.

— Мы в море! — прозвучал голос Мэттью у нее за спиной, и она вздрогнула от неожиданности.

Все это время он помогал экипажу корабля выполнять маневры.

— Теперь мы в безопасности, Мэттью?

— Думаю, да. Даже когда найдут связанного моим ремнем солдата с кляпом во рту из твоего шарфа, вряд ли они снарядят за нами погоню. Полупустой торговый корабль не имеет для них большого значения.

— Мэттью! — она с облегчением прильнула к нему, и он бережно ее обнял.

— Моя отважная добрая девочка, — сказал Хэмптон и поцеловал ее в макушку.

Его переполняла нежность к Кетрин. Он вспомнил, как она рисковала ради его спасения, отбросив гордость и патриотизм, как она помогала ему бежать, подставив под угрозу саму свою жизнь и ничего не требуя взамен, как она спасла его от Перкинса, даже не подумав, любит ли он ее ответно или нет, кажется, даже наоборот, Кетрин тогда полагала, что он ее презирает. И даже теперь она не требовала от него никаких обязательств.

— Кетрин, я безумно люблю тебя, — выдохнул он ей в ухо.

Они отправились в свою каюту. Войдя, Кетрин порылась в своем саквояже и, достав оттуда какую-то вещь, постаралась ее скрыть до поры до времени от Хэмптона.

— Я подумал, — сказал Хэмптон, и Кетрин вопросительно взглянула на него. — Завтра я попрошу капитана Джозефа воспользоваться своей властью и поженить нас в море. Или ты предпочитаешь подождать, чтобы это сделал священник в церкви?

Кетрин уставилась на него, и ее глаза засветились огромным счастьем.

— Мэттью, ты серьезно? Ты не обязан, ты же знаешь… но я имею в виду, что…

Он рассмеялся:

— Неужели ты знаешь меня так плохо, что полагаешь, будто я могу жениться из чувства долга или благодарности?

Кетрин улыбнулась, и слезы подступили у нее к глазам.

— О, Мэттью! Да, я выйду за тебя замуж в море или в любом другом месте, где ты пожелаешь. Я люблю тебя!

— Если ты будешь и дальше так смотреть на меня, девушка, то я вдруг начну срывать с тебя одежду… как прежде!

— О нет, не нужно! У меня приготовлен для тебя сюрприз! Отвернись!

Он повиновался со словами:

— А я думал, ты уже потеряла девичью застенчивость.

Кстрин рассмеялась:

— Подожди!

Мэттью услышал шорох падавших на пол нижних юбок и улыбнулся про себя.

— Теперь можешь повернуться! — сказала она, и Мэттью обернулся.

У него перехватило дыхание, и слова застряли в горле. Она стояла, облаченная в прозрачную белую ночную сорочку, приобретенную им для нее в Лондоне. Нежная тонкая ткань облегала ее стройное, безупречное тело, не скрывая ничего, а боковые разрезы приоткрывали соблазнительную гладкую плоть. Мэттью почувствовал в своем теле дрожь.

— Ты просто чудо! — проговорил он хриплым голосом и, преодолев разделявшее их пространство, привлек ее к себе.

Засмеявшись, Кетрин обвила руками его шею, когда он понес ее к постели.