В кольце твоих рук

Часть вторая Великобритания, 1995 год

Общежитие Манчестерского университета, куда их с Ольгой поселили по приезде, носило очень английское название, Эшберн-холл, и, надо сказать, полностью его оправдывало. Длинное трехэтажное здание из побуревшего от времени кирпича до самой крыши было увито буйно разросшимся плющом. Вокруг шелестел и переливался яркими красками парк. Рододендроны, сплошь усыпанные розовыми, малиновыми и фиолетовыми цветками, раскидистые липы, изумрудные газоны, розы всех оттенков — все это великолепие было словно тонко выписано вдохновенной кистью художника.

У входа их встретила пожилая пухленькая женщина, вся из уютных морщинок и седых кудряшек. Ее розовое лицо так и светилось радушием и приветливостью.

— Добро пожаловать в Эшберн-холл! Меня зовут миссис Браун, Полин Браун. Я — администратор общежития. Поэтому по всем бытовым вопросам обращайтесь сразу ко мне. Пойдемте, я провожу вас в ваши комнаты.

Она взяла со стойки ключи и важно прошествовала по коридору. Наташа с Ольгой, подхватив свои вещи, последовали за ней.

— Здесь у нас телефоны. Вниз по этой лестнице прачечная. Столовая на втором этаже. Здесь вы будете завтракать и ужинать. Обед в университете или в городе, уж как вам захочется.

Они поднялись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж и прошли по длинному узкому коридору. Справа и слева белели двери с номерами. Миссис Браун отомкнула ключом дверь под номером четыре и сделала Наташе приглашающий жест рукой.

— Ваша комната, мисс Преображенски.

— Я — миссис.

— Извините. Я не знала.

— Ничего, русские носят обручальное кольцо на правой руке, не так, как англичане. Лучше зовите меня Наташа.

— Наташа. Очень мило. Располагайтесь, пожалуйста. — Миссис Браун повернулась к Ольге. — Ваша комната рядом, номер пять.

Наташа окинула взглядом комнату. Обстановка была самая что ни на есть пуританская. Узкая кровать в углу, тумбочка, стол со стулом, шкаф, книжная полка, умывальник и, конечно же, неизменный английский камин, правда, газовый. Подчеркнутая простота и неприхотливость.

Несмотря на это, все в комнате было выдержано в стиле прошлого века. Даже дверные ручки и краны умывальника. Благородная потертая медь, явно настоящие, а не подделка.

Наташа почувствовала себя героиней романа Агаты Кристи. Сейчас все гости соберутся в столовой, потом выяснится, что в доме произошло таинственное убийство, и их всех по очереди будет допрашивать странный маленький человечек с пушистыми усами. Знаменитый сыщик, который оказался здесь совершенно случайно.

Наташа подняла раму окна. Парк тянулся далеко, насколько хватало глаз. Справа, чуть в отдалении, виднелась спортивная площадка. Веселые возгласы и стук мяча свидетельствовали о том, что там сейчас резвятся студенты. Ощущение старины сразу пропало. Как-никак на дворе конец двадцатого века и ничего с этим не поделаешь.

Наташа уже почти закончила распаковывать вещи, когда в дверь постучали. В комнату стремительно ворвалась Ольга.

— Ты скоро? Я уже все здесь обследовала. Душевые и ванная — в конце коридора. Кругом одни желторотики, — затараторила она. — Мы с тобой в абсолютном меньшинстве. Правда, говорят, через неделю здесь будет проходить семинар по европейской литературе. Съедутся люди посолиднее.

— Солидности мне, тетя Оля, и дома хватает, — рассмеялась Наташа. — Давай хоть здесь забудем, что мы с тобой две засушенные училки.

— Да, на засушенных мы действительно не тянем, — хохотнула Ольга. — Пошевеливайся. В шесть часов общий сбор в столовой, торжественный ужин и все такое.

У входа в столовую их встретил маленький поджарый человек со стриженными ежиком седыми волосами.

— Здравствуйте! Я — Том Уилсон, директор Языкового центра. — Он энергично затряс их руки. Глаза его так и горели, усы смешно топорщились. — Курирую вашу группу.

— Наташа Преображенская.

— Ольга Зотова.

— Очень, очень рад. Надеюсь, мы приятно проведем время. Пойдемте, я познакомлю вас с остальными.

Остальных было десятка полтора человек, девушек и юношей, лет двадцати — двадцати двух, не больше. Несколько японцев и европейцев, большинство — американцы. Их сразу можно было отличить по громкому смеху и широченным белозубым улыбкам.

Все быстро расселись за столы. Том очутился за одним столом с Наташей. Она заметила, что он ловко перетасовал всех, чтобы быстрее освоились.

Он был явно из той породы людей, которых называют душой общества. Стоило ему появиться, и тут же воцарялась веселая, непринужденная атмосфера. Он так и сыпал шутками, помогая себе руками и богатой мимикой подвижного лица.

— Прежде чем мы приступим к еде, — закричал он, перекрывая общий нестройный говор, — хочу рассказать вам одну вещь, чтобы потом не было лишних вопросов. Когда Господь Бог создавал Европу, он все очень хорошо продумал и заранее распределил обязанности. Лучшие работники — кто?

— Немцы, — нерешительно сказал кто-то.

— Правильно! Лучшие кулинары?

— Французы.

— Точно! Лучшие полицейские, конечно же, англичане. А лучшие любовники?

— Итальянцы! — Этот вариант предложили сразу несколько голосов.

— Растолковал он это своим помощникам и прилег отдохнуть. А они возьми все и перепутай. И теперь у нас в Общем рынке лучшие работники — итальянцы, лучшие полицейские — французы, лучшие любовники — немцы, а лучшие кулинары — угадайте кто?

— Англичане!

— То-то. Именно поэтому в Общем рынке такой покой, порядок и высокая производительность труда. А о еде и говорить нечего. Так что ешьте и не обижайтесь. Ошибка природы.

Хохоча, все принялись за еду. Похоже, он не очень и преувеличил, подумала Наташа, ковыряя вилкой в тарелке. Тушеное мясо под мучнистым соусом, тушеные же овощи, отварной картофель. Никаких специй. Доброкачественно и без всякого намека на фантазию.

Наташа взглянула на Тома. Он хитро подмигнул ей. Она поняла, почему он рассказал этот анекдот именно сейчас. Сразу выбил почву из-под ног у всех возможных критиков. Блестящий ход! Она подмигнула ему в ответ.

Программа курса включала лекции и семинары по проблемам Общего рынка, занятия английским языком для желающих, посещение фондовой биржи и фирм — производителей и экспортеров промышленного оборудования и материалов, бизнес-игры и прочие необременительные развлечения. Наташа рассматривала происходящее именно так.

Единственное, что могло бы быть ей полезно с профессиональной точки зрения, это занятия английским. Тут Том Уилсон был еще более неподражаем, чем во всем остальном.

Объясняя какое-нибудь выражение или грамматическую конструкцию, он разыгрывал целые сценки, яркие и сочные настолько, что потом предмет его объяснений уже невозможно было забыть.

— Не стесняйтесь применять нестандартные приемы, — говорил он Наташе и Ольге после занятий. — Все годится, лишь бы добиться цели — запоминания. А это гораздо легче происходит, когда включается воображение. В каждом человеке дремлет артист, в каждом, только на разной глубине. Ваша задача — докопаться, вовлечь в игру, и дело пойдет. Привлекайте для этого все средства, если надо, и язык тела.

Он принял позу танцовщицы варьете и завращал бедрами. От этого сказанное им прозвучало двусмысленно и, как все в его устах, забавно.

Лекции по Общему рынку или, как его чаще называют, Европейскому сообществу, были не очень интересными. Явно рассчитанные на несведущих людей, они сильно отдавали ликбезом, где вопрос исследуется «по верхам», без особого анализа и обобщений. Поэтому Наташа и Ольга все чаще прогуливали, резонно полагая, что найдут более достойное применение своему времени. Все, что говорилось на лекциях, было так или иначе им уже знакомо по газетным и журнальным публикациям последних лет, а также по достославным временам учебы в институте.

— Вам не интересно? — спросил их Том еще в самом начале.

— Нет, — без обиняков ответила Ольга. — Вообще-то лекции толковые, но не для таких специалистов, как мы.

— Пройденный этап, — подхватила Наташа. — Вот лет этак двадцать назад…

— Двадцать лет назад вы еще пешком под стол ходили, — мрачно заявил Том.

— Том, вы обеспечили мне хорошее настроение на целый день, — рассмеялась она. — Напоминайте мне об этом почаще, ладно?

— Для этого надо вас почаще видеть, — заметил он.

— Вечерами мы совершенно свободны, правда, Ольга?

— Еще бы! Набор развлечений здесь так себе. Для людей с нашими доходами, разумеется. Одни пабы[18]. Вот Наташа ходит, а я нет. Терпеть не могу пиво.

— Я тоже, — вставила Наташа. — Но надо же приобщаться к национальной культуре.

— Все это замечательно, но вам же придется писать итоговую работу. Иначе вы не получите свидетельство об окончании курса.

— Естественно. — Ольга, как всегда, излучала всепобеждающую уверенность в себе. — И будьте спокойны, у нас будет высший балл.

— Я вижу, вы сомневаетесь, — сказала Наташа. — Можете хоть сейчас проверить нас. — Ну же, любой вопрос по Общему рынку.

— Любой?

— Любой.

— Извольте. Но прошу запомнить, я вас за язык не тянул. При торговле продуктами питания внутри Сообщества какой стандарт имеет приоритет, национальный или общеевропейский?

— Какой замечательный вопрос, а, Наташ? — Ольга аж закатила глаза, всем своим видом выражая восхищение.

— Мечта!

— Кто будет отвечать?

— Ты начни, а я продолжу.

— Поскольку при таком мощном ассортименте невозможно разработать общие стандарты по всем позициям, было принято соломоново решение, а именно: если тот или иной продукт соответствует национальному стандарту и разрешен к продаже в данной стране, он может продаваться в любой стране Сообщества.

— Иначе говоря, — подхватила Наташа, — что хорошо, например, для Франции, хорошо и для всех остальных. А началось все с «Дела Кассис де Дижон», французского ликера из смородины.

Том беспомощно поднял вверх обе руки.

— Значит ли это, маэстро, что вы удовлетворены? — осведомилась Ольга.

— Более чем. Сражен наповал вашей эрудицией.

— Следует это понимать так, что мы получаем индульгенцию за все прошлые и будущие прогулы? — Наташа решила ковать железо, пока горячо.

— Именно так. Кстати, вы пробовали «Кассис де Дижон»?

— Никогда.

— Очень рекомендую. Не в чистом виде, слишком сладкий, а в сочетании с шампанским. Это что-то особенное!

Наташа лукаво посмотрела на него.

— А что бы вам нас не угостить, коли вам пришла в голову эта мысль? У нас еще во времена Советского Союза говорили «инициатива наказуема».

— Ничего не имею против. Всегда бы меня так наказывали! — галантно парировал Том.

После этого памятного разговора, закончившегося в ресторанчике «Трафальгар» на Йорк-стрит, жизнь у Наташи с Ольгой стала совсем привольной.

Они быстро облазили весь Манчестер, благо смотреть здесь было особенно нечего. Внушительный собор пятнадцатого века, ратуша со звонницей, выстроенная в псевдоготическом стиле, неизменный памятник принцу Альберту, обожаемому мужу королевы Виктории. По ее распоряжению их соорудили в свое время по всей Англии. Да еще, пожалуй, картинная галерея на Принсесс-стрит со впечатляющей коллекцией английской живописи.

Совершили паломничество в Ливерпуль к битловским местам, съездили в Честер и Йорк соприкоснуться с седой стариной. Правда, о ней напоминали только мрачноватые своды соборов да древние камни крепостных стен. Все остальное было тщательно вылизано и отполировано и напоминало глянцевую картинку из журнала для туристов. Во всем чувствовался трепет и благоговение перед историей и еще огромные деньги, которые в это вкладывались.

Наташа вспомнила полуразрушенные церкви своего детства, с поросшими травой стенами и ободранными куполами. Слава Богу, что теперь лицо России постепенно меняется.

Загородные пейзажи были особенно пленительны. Пологие холмы, тут и там перечеркнутые изгородями из светлого камня. Раскидистые рощи, зеленые луга, нежащиеся под скупыми лучами солнца. Ей все казалось, что вот сейчас раздастся резкий звук охотничьего рога и из-за деревьев вынесется свора гончих псов вслед за ополоумевшей от страха лисицей. А за ними и всадники в лосинах и красных курточках и дамы в развевающихся амазонках.

Вечера она чаще всего проводила со своими новыми знакомыми по группе. Они как-то сразу приняли ее в свою компанию, несмотря на разницу в возрасте. Да она и не чувствовалась. Никто, похоже, не верил, что ей уже исполнилось тридцать пять.

Их вечерние эскапады в точности соответствовали объему тощих студенческих кошельков. Прокуренные пабы с неизменным пивом да полутемные дансинги, содрогающиеся от оглушительной музыки.

Впрочем, им было весело. Молодость не обращает внимания на мелкие неудобства. Для Наташи это было забавным разнообразием. Когда она была студенткой, в Москве еще не было устойчивой традиции ходить в кафе или на дискотеку. Народ все больше оттягивался по квартирам. В московские пивные женщины, по вполне понятным причинам, не ходят. Поэтому ей было интересно наблюдать за новым для нее миром.

Впрочем, особого удовольствия ей это не доставило. Завсегдатаи пабов были малопривлекательны и как человеческие особи, и как собеседники. Вообще средние англичане, из тех, которых можно встретить на улице или в автобусе, разочаровали ее. Она и сама не могла бы себе объяснить, чего ждала. Те англичане, которых она знала, имели внутри прочный стержень, сгусток жизненной энергии, динамизм в сочетании с интеллектом и изысканностью. Древняя европейская культура наложила на них неповторимый отпечаток, который довольно редко можно встретить в американцах.

А тут, на улице или в пабе, ей все чаще приходили мысли о вырождении. Женщин это, похоже, пока не коснулось. Но мужчины, мужчины! Ранние лысины, пивные брюшки, длинные носы в красных прожилочках. Бр-р-р! Наташа поймала себя на мысли, что за все это время ей не попалось на улице ни одного мужского лица, на которое хотелось бы обернуться. Тревожный симптом.

Уж очень хотелось поскорее уехать в Лондон. Она знала даже, где остановится. Ее новая подружка Карен, студентка Университета штата Айова, как раз перед началом курса провела неделю в Лондоне.

— Студенческие общежития — просто кошмар, — рассказывала она. — По десять человек в комнате. Сама можешь себе представить, что там творится. Но за четыре фунта в день чего еще ждать.

Вместо этого она разыскала в газете объявление, гласящее, что Общество друзей девчонок предоставляет ночлег с завтраком особам женского пола в уютном домике недалеко от Гайд-парка всего за шесть фунтов за ночь. «Обществом» оказалась бойкая пятидесятилетняя вдова, миссис Валери Нэш. Ее муж оставил ей трехэтажный домик на тихой улочке в пяти минутах ходьбы от Гайд-парка, а поскольку энергии ей было не занимать, она живо переоборудовала его в скромный домашний пансион. Кроме нее, там постоянно обитали две приживалки, пожилые дамы весьма респектабельного вида, которые выполняли разные работы по дому.

— Там очень мило, чистенько и уютно. Комнаты на двоих. Только ты закажи себе место заранее. В сезон там всегда переполнено.

Совет оказался очень полезным. Когда Наташа, прикинув по своим скромным финансам, что шесть дней в заведении миссис Нэш она вполне потянет, позвонила ей, та сказала, что как раз через неделю у нее освобождается одно место, да и то на пять дней, не больше.

— Вам еще крупно повезло, поверьте. Все знают, что лучше, чем у меня, за эти деньги ничего не найдешь. Заказывают за месяц вперед. Как, вы сказали, ваша фамилия? Преображенска? Вы из Польши?

— Из России.

— Русская! Как интересно! Вы будете первой русской у нас. С нетерпением буду ждать вашего приезда.

Теперь предстояло утрясти все с Томом. Она нашла его в уютном маленьком кабинетике под самой крышей языкового центра с чашкой дымящегося чая в руке.

— A-а, Наташа! Редкая гостья! Заходите, рад вас видеть, — приветствовал он ее, оторвавшись от внушительной кипы бумаг, разложенных на столе. — Как идут дела?

— Отменно, благодарю вас. У меня к вам просьба, Том, только, ради Бога, не говорите, что я и так достаточно испытывала ваше терпение.

— Обещаю, что не скажу. Что на этот раз?

— Хочу съездить в Лондон.

— Объяснимое желание. Я и сам хочу, но дела не пускают. Вот закончу с вами и заскочу туда по дороге во Францию. У меня на август запланированы лекции в Страсбурге.

— Поздравляю. А что бы вы сказали, если бы я уехала туда за неделю до окончания курса?

— На сколько дней?

— На всю неделю. И в Москву улетела бы прямо оттуда. Я уже узнавала в представительстве Аэрофлота. Они берутся перекинуть меня на лондонский рейс.

Том задумчиво почесал в затылке.

— Да, дела. В принципе я не возражаю, но как же итоговая работа?

— В этом-то все и дело. Как вы думаете, не могла бы я написать ее раньше?

— Когда?

— Завтра или послезавтра. А Ольга привезет мой сертификат.

— Значит, она остается. Так-так. Я вижу, вы уже все продумали.

— В общем да. Слово за вами.

— Как же это так получается, не пойму, что я ни в чем не могу вам отказать?

— Значит, завтра?

— Часов в одиннадцать. Но учтите, я буду строг и беспристрастен.

— А как же иначе!

Ее провожали всей компанией. Когда они шумной гурьбой ввалились на автовокзал, полусонные механики и носильщики только глаза вылупили. Еще бы! Ведь было почти два часа ночи.

Наташа специально взяла билет на последний рейс, чтобы не тратить на дорогу светлую часть дня. Время слишком дорого. Впереди маячил Лондон, загадочный и притягательный, как шкатулка с сюрпризом. Она знала наизусть названия всех центральных улиц, столько раз восхищенно рассматривала фотографии с видами древней британской столицы, что, казалось, не заблудится там и с завязанными глазами.

Теперь лишь четыре часа пути отделяли ее от встречи лицом к лицу. Даже не верится!

Друзья основательно экипировали ее на дорогу, притащили сандвичи, печенье, кока-колу в банках, шоколадки и два большущих яблока. Это было очень кстати, потому что она в суматохе совершенно не подумала о еде. Хорошо, когда есть друзья.

— На каждой станции метро есть бесплатные карты Лондона для туристов, — напутствовала ее Карен. — Так что не вздумай на это деньги тратить. И передай от меня привет миссис Нэш.

— Обязательно зарули в Сохо. Там такие ночные бабочки, закачаешься! — Это Флинн, студент из Южной Каролины.

Наташа не выдержала и расхохоталась. Несмотря на его баскетбольный рост, он был таким милым, домашним и неиспорченным мальчиком, что представить его в злачном месте было просто невозможно.

— Непременно. Я ведь именно за этим и еду.

Тут подали автобус. Все стали прощаться. Поцелуи, объятия, последние напутствия. В общей суматохе Наташа подошла к Ольге, они расцеловались.

— Увидимся в Москве.

— Будь умницей.

— Ты тоже.

Автобус тронулся. Наташа махала им из окна, пока вокзальная площадь не скрылась за поворотом.

Автобус прибыл на вокзал Виктория точно по расписанию. Было шесть часов утра. Улицы совершенно пусты. Утреннее солнце лениво отражается в сонных еще стеклах окон.

Наташа мысленно поздравила себя с тем, что послушалась Ольгу и оставила ей чемоданчик с вещами. У нее с собой была только небольшая дорожная сумка. Значит, можно не спускаться в метро и с удовольствием прогуляться налегке.

Воздух был жемчужно-розовый и по-утреннему свежий. Вокруг ни души. Волшебный спящий город без людей.

Наташа дошла до Гайд-парка и наугад побрела по извилистым дорожкам. Спешить было некуда. Миссис Нэш ждет ее не раньше девяти.

Из серебристой утренней дымки на широкую песчаную дорожку выехали два всадника на вороных лошадях. Их лоснящиеся бока отливали серебром. Изящно перебирая тонкими ногами, они легко, почти не касаясь земли, прогарцевали мимо. Сзади бежал огромный пятнистый дог.

Они были так умопомрачительно красивы, что у Наташи захватило дух. «Я в Лондоне, — подумала она, задыхаясь. — И это не сон. Я действительно в Лондоне». Только сейчас она до конца поверила в это.

Издалека раздался звук трубы. Наташа поспешила туда и не напрасно. На просторной зеленой лужайке строились в каре конные гвардейцы. Их золотые каски и начищенные пуговицы на мундирах ослепительно горели на солнце. Породистые лошади нервно грызли удила и нетерпеливо переступали копытами. Видно было, что им трудно держать строй, не терпится размять застоявшиеся ноги, пронестись неистовым галопом куда глаза глядят.

Город постепенно оживал, но где-то там, за пределами парка. Наташе пока не хотелось возвращаться в двадцатый век, насыщенный автомобильными гудками и выхлопными газами автобусов. Пока нет. Она нашла уютную скамеечку под раскидистым дубом и с удовольствием позавтракала. Ее не покидало упоительное чувство свободы. Она одна в незнакомом и одновременно таком знакомом городе. Она вольна пойти куда угодно, делать, что заблагорассудится. Ее никто здесь не знает, и она не знает никого. Я сегодня один, я человек-невидимка, как поет Андрей Макаревич. Но сердце вдруг забилось и ухнуло куда-то вниз.

Майкл. Его имя выплыло из закоулков памяти, как всегда, неожиданно, коварно застало врасплох. Ее вечная заноза в сердце, неизбывная боль, надежно и глубоко запрятанная от самой себя. Ведь сколько лет прошло, ан нет, вот она, здесь, никуда не делась. Это его город, он живет где-то здесь, ходит по этим улицам, работает, спит, любит кого-то. Не ее. Ее он, наверное, уже забыл. А она не забыла, как ни старалась.

Только с ним она чувствовала себя настоящей женщиной. Только он был способен вознести ее к вершинам чувственности, заставить ее ходить по краю бездны и получать от этого удовольствие. Он кружил ей голову, как никто другой ни до, ни после. И они оба наслаждались этим.

Но ничего уже не исправишь. Судьба поторопилась свести их. Случись это сейчас, и все было бы иначе. Впрочем, как знать. По крайней мере, у нее остались дивные воспоминания.

Она, наверное, могла бы разыскать его. Если он до сих пор живет в Лондоне, его номер должен быть в телефонной книге. Но на это уйдет слишком много времени. Одному Богу известно, сколько в Лондоне Майклов Джонсов. Нет, нет, пусть все остается как есть. Не стоит искушать судьбу еще раз.

Однако пора. Наташа решительно поднялась и направилась к Кенсингтон-роуд. Вот и Альберт-холл, еще одно напоминание о принце Альберте. Что ни говори, а королеве Виктории удалось обессмертить своего мужа.

Общество друзей девчонок располагалось в доме 12 по Квинз-Гейт. Прелестная тихая улочка, два ряда двух-трехэтажных домов за узорчатыми чугунными решетками. Изысканные фонари по углам. Когда-то фонарщики зажигали в них газовые рожки. Теперь сюда провели электричество, но, кроме этого, ничего не изменилось. Квинз-Гейт, картинки старого Лондона. Похоже, что декорации для фильма «Моя прекрасная леди» срисовывали именно с нее.

Наташа нажала кнопку звонка. Дверь открыла маленькая старушка в кокетливом накрахмаленном фартучке. Ее отвислые морщинистые щеки и массивный, выдающийся вперед подбородок делали ее похожей на бульдога, впрочем, на очень добродушного.

— Доброе утро! — сказала Наташа. — Я хотела бы видеть миссис Нэш.

— Заходите, пожалуйста. — Старушка отступила в глубь просторного холла, освобождая Наташе дорогу. — Она сейчас спустится.

Не прошло и нескольких минут, как перед ней предстала Валери Нэш во всей красе. Ее коренастая фигура излучала энергию. Голубые глаза смотрели уверенно, твердо и не без лукавства. Темные волосы с обильной проседью были тщательно уложены. Рукава красного клетчатого платья были закатаны до локтей, что придавало еще больше решительности всей ее фигуре. Такая не потерпит беспорядка в своем заведении и будет до конца отстаивать право своих жильцов на покой и комфорт.

— Здравствуйте, миссис Нэш, я — Наташа Преображенская. Мы с вами говорили по телефону несколько дней назад.

— Как же, отлично помню. Русская девушка. Ваша комната уже ждет. Дайте-ка рассмотреть вас получше.

Наташу нисколько не возмутила ее бесцеремонность, так естественно и просто это прозвучало.

— Как видите, ни шерсть, ни клыки у русских не растут. Так что можете быть спокойны.

— Ну что вы, моя дорогая. Не стоит принимать меня за дикарку. Просто мы живем здесь одной большой семьей, и мне хочется сразу познакомиться с новыми постояльцами поближе.

Способ уж больно оригинальный, подумала Наташа, но вслух ничего не сказала. Миссис Нэш тем временем подхватила ее сумку и направилась к лестнице.

— Ваша комната на третьем этаже, под самой крышей. Чудесный вид из окна. Сегодня попозже приедет ваша соседка. Она уже три года неизменно останавливается у нас, когда приезжает в Лондон. И таких постоянных клиентов у меня много, — с гордостью заявила миссис Нэш. — Надеюсь, вам тоже понравится и мы встретимся в следующий ваш приезд.

Наташа ничего не успела ответить. Когда Валери Нэш говорила, вставить слово было просто невозможно.

— Можно подняться на лифте, но мне хотелось бы сразу показать вам, где что. Столовая и кухня в полуподвале, вот по этой лестнице до конца. Там у нас очень мило все устроено. В конце этого коридора направо прачечная. Налево, вон в той нише, телефон.

Они поднялись еще на этаж. У Наташи голова пошла кругом от обилия коридорчиков, закоулков и поворотов. Не дом, а лабиринт какой-то. Интересно, на сколько человек он рассчитан. Но она опять не успела ничего спросить.

— А вот и ваша комната. Располагайтесь. Вот здесь туалетная комната с душем. Выбирайте любую кровать. Как говорится, кто первый приехал, того первого и обслуживают. Вечерами желательно возвращаться до одиннадцати часов, тогда вам кто-нибудь откроет. А на тот случай, если задержитесь, вот ключи. Этот от комнаты, большой от входной двери, маленький от решетки. Завтрак с восьми до десяти. Чувствуйте себя как дома, дорогая. Мы все вам очень рады.

Наташа вернулась на Квинз-Гейт за полночь, не чуя под собой ног от усталости. Она почти не присела за целый день. Ноги сами несли ее вперед. Букингемский дворец, Парламент, Биг Бен, Вестминстер, Трафальгарская площадь, Национальная галерея, где она добрых полчаса простояла, ослепленная, перед «Подсолнухами» Ван Гога, Пиккадили. Надо заставить себя сбавить темп, иначе она просто рухнет. Разум приказывал ей это, но сердце требовало — еще, еще! Как прекрасно, когда сбываются мечты.

Она протянула было руку к выключателю, но вовремя одернула себя. Соседка, наверное, давно уже спит. Неудобно будить ее. Наташа сделала несколько осторожных шагов и тут же наткнулась на стул.

Зажегся свет ночника. С кровати на нее смотрела прелестная блондинка, одного с ней возраста, может быть, чуточку старше.

— Не стесняйтесь. Зажигайте свет. Я все равно не сплю.

— Извините, что так поздно. Я первый раз в Лондоне. Никак не могла загнать себя домой.

— Со мной тоже так было, когда я приехала сюда впервые. Такой уж это город. Затягивает, как омут. Кстати, меня зовут Кристина.

— Наташа.

— Я знаю, вы из России. Валери всем сегодня только о вас и рассказывает.

— Вот уж не думала, что стану местной знаменитостью. А вы откуда приехали?

— Из Олдершота. Это маленький городок в полутора часах езды от Лондона.

Она говорила с чуть заметным акцентом. Наташа прислушалась. Скандинавия, Дания, Голландия. Что-то в этом роде.

— Деловая командировка, если можно так выразиться. Я здесь от нашего женского комитета, закупаю подарки для детского праздника. Пока ничего подходящего не нашла.

— И как вам там живется, в Олдершоте?

— Поначалу, когда муж только привез меня туда, очень скучно было. Городок-то ведь крошечный, всего несколько десятков тысяч человек. Если ты кого лично и не знаешь, то все равно знакомое лицо. Шучу, конечно. Я ведь из Стокгольма. Там совсем другая жизнь. Мой муж работал там несколько лет по контракту. — Наташа мысленно поздравила себя. Ее догадка оказалась верной. — А потом привыкла. Дети родились, у меня их трое. Теперь даже нравится. Тихо, спокойно, воздух чистый, все свои. Как будто иначе и не бывает.

— А как к вам отнеслись местные жители, когда вы только приехали? — полюбопытствовала Наташа. — Иностранка все-таки.

— По-разному. Кто как. Но в основном хорошо. Я очень быстро почувствовала себя своей, тем более что с языком особых проблем не было. У нас в Швеции очень хорошо обучают английскому. С самого детства.

Наташа заметила, что Кристина сказала: «У нас в Швеции». Значит, совсем уж англичанкой она себя пока не чувствует. Или не хочет. Тонкое это дело.

Они проболтали еще часа два и только потом в изнеможении уснули.

Когда наутро Наташа проснулась, шел уже десятый час. Кристины не было. Наверное, шерстит вовсю детские магазины.

Наташа быстро приняла душ, на ходу проглотила свой завтрак и выбежала на улицу. Сегодня ей хотелось побродить вдоль Темзы, осмотреть все мосты и добраться таким образам до Тауэра.

Тауэр был несказанно хорош в этот ясный солнечный день и совсем не похож на страшную темницу, где столько несчастных нашли свой конец. Только внутри, пройдя по низким темным коридорам и казематам, увидев топор и плаху, она, содрогнувшись, поняла, что первое впечатление обманчиво. Ведь именно здесь две жены Генриха VIII, Анна Болейн и Кэтрин Говард, заплатили страшную цену королевской любви. Обе были молоды и красивы, но это не спасло их, а скорее погубило.

Тем же путем, вдоль Темзы, Наташа дошла до галереи Тейта. Мирные пейзажи Констебля восстановили ее душевное равновесие и в какой-то степени примирили с несовершенством мира.

На обратном пути она слегка заплутала и неожиданно вышла на улицу, название которой показалось смутно знакомым. Кингз-роуд.

Кингз-роуд. Наташа замедлила шаг и в задумчивости остановилась прямо посреди тротуара. На нее тут же кто-то налетел, но она даже не почувствовала. Ну, конечно, как она могла забыть. Кингз-роуд, 24. Лондонский офис «ЭНКО», той самой британской фирмы, которая сотрудничала с ними в Нигерии. Майкл Джонс, Джек Мартин, Майкл, Майкл, Майкл. И это где-то здесь, совсем рядом.

Наташа перешла на четную сторону. А вот и номер двадцать четыре. Не задумываясь более, Наташа толкнула тяжелую дверь, слева от которой красовалась медная табличка с надписью «ЭНКО», и вошла в прохладный, отделанный деревянными панелями холл.

В глубине его, за массивной стойкой, восседала молоденькая секретарша. Наташа быстро подошла к ней.

— Здравствуйте, я хотела бы видеть М-м-май… Джека Мартина.

Секретарша удивленно уставилась на нее.

— У нас такой не работает.

— Ну тогда Майкла Джонса.

— Тоже нет. Вы уверены, что пришли по адресу?

— Конечно. Есть здесь кто-нибудь, кто работал в фирме в 1980 году?

— Одну минуту.

Секретарша зашелестела клавишами компьютера.

— Пол Смит. Но он сейчас на совещании. Освободится не скоро. Еще Робин Бромптон. Второй этаж, третья комната налево.

Это имя ничего не говорило Наташе, но она решила рискнуть. Бромптон оказался совершенно незнакомым ей седым джентльменом, но он сразу вспомнил и нигерийский проект, и тех людей, которые так интересовали Наташу.

— Майкл уволился из фирмы в самом начале восьмидесятых и сразу уехал куда-то, кажется, в Южную Америку. А Джек Мартин работал до восемьдесят девятого года, а потом вышел на пенсию. Боюсь, у меня для вас не самые хорошие новости. Он умер год назад.

От неожиданности Наташа больно прикусила губу. Трудно было представить, что Джека больше нет. Он всегда был так полон жизни. Сколько ему было лет? Семьдесят, семьдесят один или, может быть, и того больше?

— Я был у него на похоронах. Очень грустно все это. — Бромптон тихо вздохнул. — Замечательный был человек.

— Скажите, а у вас не сохранился телефон его жены, то есть вдовы?

— Сьюзен? Конечно.

Он продиктовал ей номер.

— Можно позвонить от вас?

— Несомненно. — Он пододвинул к ней телефон.

«Ковент-Гарден», как всегда, кишмя кишел народом. С тех пор как отсюда убрали знаменитый рынок и взамен понастроили кафе, кондитерских и ресторанчиков, это место облюбовали для себя уличные музыканты, фокусники и торговцы сувенирами. И неудивительно, ведь от туристов отбою не было.

Сьюзен Мартин присела за угловой столик кафе, откуда открывался хороший вид на площадь, и приготовилась ждать. Наташа должна была появиться с минуты на минуту. Самое главное, не пропустить ее в этой толпе.

Ее звонок застал Сьюзен врасплох. Голос из далекого прошлого, когда они с Джеком еще только начинали свой путь. Каким безоблачным сейчас казалось то время.

Сьюзен почувствовала, как на глазах закипают слезы. Она никак не могла приучить себя к мысли, что его больше нет. Она привыкла быть нужной, предупреждать все его желания, купаться в его любви. И вдруг, в одночасье, все кончилось. Пустота вокруг, которую ничто не может заполнить. Вот когда она по-настоящему пожалела, что у них не было детей.

Сьюзен сняла изящную соломенную шляпку с загнутыми полями и положила на стул. Встряхнув волосами, она достала из сумочки сигарету и закурила. И тут же почувствовала угрызения совести. Джек так не любил, когда она курила. Всю жизнь неустанно боролся с этим.

— Ты же умная девочка, Сью, — услышала она его хрипловатый голос. — Это все равно, что поджигать банкноты и дышать их ядовитым дымом.

А теперь даже остановить ее некому. Вздохнув, Сьюзен затушила сигарету и тут увидела Наташу. Она стояла в толпе зевак и слушала струнный дуэт. Девушка и юноша в две скрипки играли Вивальди. Воздушная, трепетная музыка взвивалась над толпой. Сьюзен видела, как светлеют лица людей, на глазах становясь добрее и мягче.

Наташа слушала их, прикрыв глаза. На губах блуждала неуловимая улыбка. А она почти не изменилась, подумала Сьюзен. Даже похорошела. Красота ее стала более зрелой и законченной. Она заметила, с каким интересом поглядывают на нее стоящие рядом мужчины.

Музыканты закончили играть. Раздались громкие аплодисменты. Наташа вздрогнула, словно пробудившись от сна, и обежала глазами площадь. Сьюзен помахала ей рукой.

— Привет! — Наташа опустилась на стул рядом с ней. — Ты слышала, как они играли? — Сьюзен кивнула. — Чудо какое! Жаль, что у меня денег в обрез. Все бы им отдала.

— Ты все такая же восторженная, — заметила Сьюзен. — Ничуть не изменилась.

— Ты тоже. — Наташа взглянула на нее.

Это было, конечно, некоторое преувеличение. Сьюзен очень изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз. Веки набрякли, в уголках глаз притаились морщинки, которые даже умело наложенный слой косметики не мог скрыть. Время беспощадно к женщинам.

— Извини, что не пригласила тебя домой. Я стараюсь оттуда улизнуть при первой возможности. Подумываю даже о переезде.

Наташа сразу поняла, что она имеет в виду. Видно, даже спустя год все еще настолько полно Джеком, что ей невмоготу.

— Все в порядке. Я понимаю, — сказала она. — Мне так жаль, Сьюзен. Я…

Сьюзен замахала рукой.

— Не надо об этом. Я и так раскисла, когда ты позвонила. Сразу вспомнила, как вы танцевали тогда, в Африке. И все вновь ожило. Сколько лет прошло с тех пор? Десять, двенадцать?

— Пятнадцать.

— Так много. Господи, целая жизнь. А я и не заметила. Давай закажем что-нибудь, отмстим нашу встречу. Конечно, коктейль в кокосовом орехе нам здесь не подадут, но за сухое мартини ручаюсь.

— Ты тоже все помнишь, — заметила Наташа.

— Как будто это было вчера.

Бокалы негромко звякнули.

— За тебя.

— За тебя и за твой приезд. Расскажи, как ты здесь очутилась и как нашла меня.

Пока Наташа рассказывала, Сьюзен задумчиво катала по тарелке маслину.

— Здорово, что у тебя есть сын и что ты работаешь. Тебе удалось заполнить свою жизнь. Это моя большая ошибка.

— Поправимая.

— Надеюсь. — Они помолчали.

— Ты помнишь Майкла Джонса? — вдруг спросила Сьюзен.

От неожиданности Наташа чуть не выронила бокал.

— Д-да.

— Насколько я помню, между вами в Нигерии начиналось что-то красивое.

Красивое. Начиналось. Она даже не знает, насколько она права, в смятении подумала Наташа. Рука ее еле заметно задрожала.

— Он звонит мне иногда, — ничего не замечая, сказала Сьюзен.

— Он… в Лондоне?

— Насколько я знаю, сейчас да. Он много ездит. Никогда не знаешь, когда объявится.

— Чем он занимается? — как можно более небрежно спросила Наташа.

— О-о, это целая история. — Сьюзен даже оживилась. — После ухода из «ЭНКО» он долго работал в Чили и Аргентине. Строил какие-то крупные заводы. И видно, неплохо строил, потому что теперь он владелец крупной строительной компании. Никак не могу запомнить ее название. Большими деньгами ворочает. И что самое интересное, до сих пор не женат. Ума не приложу, как это ни одна кошечка его не окрутила. Уж больно лакомый кусочек. Хочешь, дам тебе его телефон?

Наташа промычала что-то нечленораздельное. Язык так и прилип к гортани, голосовые связки не слушались. Неужели все действительно так просто: наберешь номер и услышишь его голос?

— Ну так как? Будешь ему звонить?

— Может быть.

Майкл переложил трубку в левую руку, подписал оставшиеся письма и кивнул секретарше. Она быстро собрала их в папку и вышла.

— Так что ты говоришь у тебя за идея, Брайс?

— Может, съездим на выходные в Брайтон? Сыграем в гольф, искупаемся. Лошади уже застоялись. Проветримся, смоем с себя городскую пыль, а?

— Пожалуй. А много нас там будет на этот раз?

Брайтонский дом Трентонов в сезон всегда напоминал потревоженный улей. Миллионы старшего Трентона, отца Брайса, владельца издательского дома «Трентон-хаус», были хорошей приманкой. Равно как и красота его дочери Лоры. Искатели легких денег слетались туда, как мухи на мед.

— Только мы, Биби и Лора.

Какой миленький семейный квартет, усмехнулся про себя Майкл. Биби, Барбара Трентон, была женой Брайса.

— Что так скромно?

— Родители вчера укатили в Довиль. А без маман, сам знаешь, приемы закатывать некому.

У Брайса была забавная привычка пересыпать свою речь французскими словечками.

— Лора что-то дуется на тебя в последнее время. Сэ дроль[19], Майк. Между вами что-то произошло, о чем я не знаю?

— Ничего нового.

Кроме того, что мисс Трентон, кажется, твердо решила стать миссис Джонс, закончил про себя Майкл. При этом ее нисколько не волновала смена звучной фамилии «Трентон» на простенькую «Джонс». Вот уж воистину не фамилия красит человека.

Избалованная, обворожительная Лора привыкла ко всеобщему восхищению и поклонению. Находящиеся от нее в радиусе километра мужчины просто не имели права сохранять в неприкосновенности свой рассудок. Вежливое безразличие Майкла сначала вывело ее из себя, а потом заинтересовало. Она сама дала ему понять, что не прочь познакомиться поближе. Их несколько раз видели вместе, вполне достаточно, чтобы поползли слухи и догадки.

И не то, чтобы она оставила его равнодушным. Для этого нужно было быть камнем. Но он настолько привык к легким и необременительным отношениям с женщинами, что был просто не готов к чему-то более серьезному. Хотя пора бы, ведь не мальчик уже.

Вся беда в том, что не хватает главного, со вздохом подумал Майкл. Той самой волшебной искорки, которая озаряет все вокруг, тревожит и не дает спать по ночам. Это случилось с ним лишь один раз в жизни. Эль амор. Любовь.

А впрочем, может, без нее и спокойнее. Ему, по крайней мере, она ничего хорошего не принесла.

— Решено, Брайс. Увидимся в пятницу.

Майкл положил трубку. Телефон тут же зазвонил снова. Кто на этот раз? Номер его прямого телефона был известен лишь немногим самым близким людям.

— Майкл?

— Да.

— Майкл, это я, Наташа.

Во внезапно наступившей тишине он услышал ее легкое дыхание. Не может быть, этого просто не может быть!

— Майкл? Ты здесь?

— Да, да. Я слушаю.

— Я… Сьюзен Мартин дала мне твой телефон, и я подумала…

Голос ее неожиданно пресекся. Просто растаял в трубке и все. Майкл сжал трубку так сильно, что побелели костяшки пальцев.

— Наташа! Как… где… О Господи, что это мы лопочем? Где ты сейчас?

— Недалеко от Гайд-парка. Я здесь остановилась на несколько дней.

— Отлично. Через час я буду ждать тебя в баре «Трэмп». Это недалеко от Пиккадили.

Он объяснил ей, как туда добраться, что немного привело его в себя. Если хотите обрести чувство реальности, смело беритесь описывать дорогу куда-нибудь, чем заковыристее, тем лучше. Моментально отрезвляет.

К тому моменту, когда он повесил трубку, он уже вполне владел собой.

Майкл не случайно назначил Наташе встречу в баре «Трэмп». Это был скорее не бар, а дансинг-клуб, изысканно стилизованный под бродяжий притон[20]. Излюбленное место лондонской богемы, он привлекал самую сумасбродную публику, которую только можно вообразить. Все заезжие знаменитости считали своим долгом отметиться здесь.

Среди завсегдатаев было много известных лиц, не сходящих с обложек модных журналов. Авангардные модельеры и их модели, похожие на причудливых птиц, театральные режиссеры, художники, писатели и киношники всех мастей, рок-звезды и дизайнеры придавали заведению тот неповторимый колорит, который неизменно обеспечивал «Трэмпу» славу самого модного местечка в Сохо.

Официанток подбирали исключительно по длине ног или, может быть, специально выращивали для этой цели. Более длинноногих девиц было просто невозможно себе представить. Коротенькие лохмотья, в которых они щеголяли, только подчеркивали эту деталь их тел. Плавно перемещаясь между столиками, они не просто обслуживали клиентов, но, казалось, исполняли замысловатый танец, каждый раз новый, в зависимости от музыки.

Над всем этим разношерстным сборищем уверенно царил Мекки-Нож[21], чернокожий ди-джей, краса и гордость «Трэмпа». Когда он восседал за пультом, его власть над людьми была бесконечной. Он мог взвинтить аудиторию до высшей точки кипения и тут же остудить, погрузив в обволакивающие волны блюза. Мог довести чувственность до самого опасного предела, а потом, одним мановением руки, вздыбить цунами рок-н-ролла. Он жонглировал сердцами людей, как умелый циркач на арене жонглирует мячиками. Брехтовскому герою такое и не снилось.

Майкл часто приходил сюда и уже успел стать своим. Нигде он так не отдыхал, как здесь, после монотонной мясорубки Сити. Рыцари бизнеса, закованные, как в броню, в одинаковые деловые костюмы, сюда не заглядывали. На этот счет он мог быть абсолютно спокоен. Здесь он мог себе позволить быть самим собой, тем Майклом Джонсом, которому не суждено было состояться в реальной жизни. Почти таким, каким он бывал в Испании, мачо, крутым, рисковым мужиком, любящим ходить по лезвию бритвы.

И женщины здесь были совсем другие, не такие, которых он встречал на скучных деловых приемах. Раскованные и бесшабашные, они не признавали никаких запретов. Жить, как они, Майкл не смог бы. Это бы скоро наскучило. А вот мимолетные соприкосновения с их миром были как прохладный, освежающий душ в жаркий день.

Майкл ждал Натащу, и чем дальше, тем больше сомневался в правильности сделанного шага. В одну и ту же реку нельзя войти дважды. Та вода уже утекла, все изменилось. Изменились и они. Он слишком хорошо, до мельчайших деталей помнил о том, что было между ними пятнадцать лет назад, слишком дорожил этими воспоминаниями.

Ему вдруг стало не по себе. Вот она придет сейчас, не первой свежести тетя с двойным подбородком и расплывшейся фигурой, и все испортит. О чем они будут говорить? Впрочем, Мекки-Нож не даст ему пропасть. Сегодня музыка гремела, как никогда.

Народ продолжал прибывать. Обычно «Трэмп» заполнялся до отказа к десяти часам вечера, а после менеджеру приходилось отказывать разгоряченным посетителям, когда вежливо, а когда и не очень, смотря по ситуации. И только самые-самые могли прийти сюда в любое время. В таких случаях на свет Божий извлекались резервные столики.

— Майкл, детка, сколько лет, сколько зим! — проворковал прямо у него над ухом знакомый женский голос.

Майкл вздрогнул и обернулся. За его плечом, покачиваясь на высоченных каблуках, стояло умопомрачительное видение. Торчащие живописными клоками огненно-красные волосы. Удлиненные, подведенные чем-то белым, почти до висков глаза. Алый, в тон волосам, рот. Высокая худая фигура, казалось, вот-вот переломится в талии.

Снуки. Скандальная топ-модель андеграунда, муза и вдохновительница авангардной моды. Они случайно познакомились здесь несколько месяцев назад. И надо сказать, довольно близко. Несколько раз она оставалась у него до утра. Называлось это довольно забористо — «папочкин синдром», что было, по сути, верно. Однажды она затащила его на вечеринку, которая плавно перетекла в примитивную оргию. Майкл тогда позорно бежал, в чем ни разу не раскаялся.

— Ты ужасно консервативен, Майкл, детка, — таков был приговор Снуки. — От комплексов надо избавляться.

— Нет уж, извини, кое-какие комплексы я с удовольствием оставлю при себе.

Потом она надолго исчезла, по слухам, уехала поработать в Германию, а теперь нежданно-негаданно объявилась. Около нее стоял длинноволосый парень с еле заметным брюшком.

— Познакомься, Майк, это — Лео Швейцер. Мой новый фотограф. Я его откопала в Германии. Не слышал еще? Наша последняя подборка фотографий в «Хомо» наделала много шума. — Снуки скользнула на стул рядом с Майклом. — Лео, мать твою, не стой как столб. Пожми дяде Майклу лапку и скажи: «Добрый вечер».

Снуки никогда не стеснялась в выражениях. Это была часть ее имиджа. Майкл только усмехнулся и пожал Лео руку. Похоже, Снуки устроилась за его столиком надолго. Ну и ладно. Так даже лучше. Поможет скоротать вечер.

— Как съездила?

— Обалденно. Я их здорово там встряхнула. Не скоро забудут милую, воспитанную девочку Снуки. — Она хихикнула. — Как тебе мой костюмчик? Что-то не слышу восторженных восклицаний. Никто не падает со стула. Скукотища!

Упасть действительно было от чего, заметил про себя Майкл. Весь ее наряд состоял из сложного переплетения кожаных ремешков, которые при малейшем движении то сходились, то расходились, обнажая довольно плоскую грудь с темными, подкрашенными сосками. Майкл уже успел заметить, что внимание всех присутствующих было намертво приковано к их столику.

— Как ты говоришь, обалденно. У меня нет слов.

— «У меня нет слов», — передразнила его Снуки. — Это ж надо так сказать. Сразу чувствуется, что вернулась домой, в добрую, старую Англию. Между прочим, меня сейчас на улице чуть не разорвали. Репортеры гнались до самого входа. Еле ноги унесла.

— Надеюсь, они успели тебя запечатлеть?

— А то!

Майкл откупорил бутылку шампанского. На столике, как по мановению волшебной палочки, возникли недостающие бокалы.

— За твое триумфальное возвращение! Спать сегодня не лягу, буду ждать выхода утренних газет.

— Ненадолго прилечь все-таки можно. — Снуки многозначительно посмотрела на него, наклонилась и, незаметно лизнув мочку уха, прошептала: — Я соскучилась.

— У меня аллергия на красный цвет, — усмехнулся он. — Вот перекрасишься в зеленый, тогда посмотрим.

Снуки раздраженно откинулась на спинку стула, надула губки и занялась шампанским. Лео что-то спросил у него, но Майкл не расслышал. Он вообще вдруг будто оглох.

В проходе между столиками он увидел Наташу. Она неторопливо оглядывала зал, ища его. В мечущихся лучах разноцветных огней ее волосы вспыхивали то розовым, то голубым, то фиолетовым. Менеджер подошел и спросил о чем-то, кивнув, указал на его столик.

Майкл медленно поднялся. Она приближалась. Он не мог толком рассмотреть ее лица, видел только огромные глаза, смотрящие прямо на него.

Какое счастье, что время было к нему благосклонно, думала Наташа. Только морщинки в уголках глаз да легкая седина на висках свидетельствовали о прожитых годах. Плечи и грудь стали еще шире, от них веяло зрелой мужской силой. В голубых глазах плясали искорки. Перед ней был Майкл, ее Майкл, только куда лучше и значительнее, чем она помнила.

Чертовщина какая-то, твердил себе Майкл, чертовщина, чертовщина. Этого просто не может быть. Она уже не юная девчонка, это ясно. Она превратилась в обворожительную женщину, и эта женщина нравилась ему даже больше Наташи прежней.

Они стояли молча, не в силах оторвать друг от друга глаз. Первой молчание нарушила Снуки.

— Эй, Майкл, детка, это кто такая?

Майкл заметил, что лениво прикрытые глаза Лео изумленно округлились. Он с неподдельным интересом разглядывал Наташу.

— Наташа, моя старая знакомая.

— Насколько именно старая? — с нажимом спросила Снуки.

Наташа присела на свободный стул напротив Майкла.

— Успокойтесь, — ответила она, мило улыбнувшись. — Гораздо старше вас.

Лео ухмыльнулся. Он был явно заинтересован ею и решил взять инициативу в свои руки.

— Шампанского?

Она кивнула. Присутствие этих людей было очень кстати. По крайней мере помогло сгладить неловкость первых минут их встречи.

— Интересное у вас имя. Бьюсь об заклад, оно от прабабушки, какой-нибудь русской княгини.

— Не совсем так. — Наташа пригубила шампанского. — Но по сути вы правы. Я из России.

— Что, прямо-таки из России? — Снуки лениво потянулась. Ремешки платья слегка разошлись, приоткрыв белеющую под ними кожу. — Майкл, детка, ты, как всегда, полон сюрпризов. Отпадные у тебя знакомые.

Наташа скользнула по ней взглядом.

— Необычное у вас платье.

— Нравится? — Снуки кокетливо повела плечами, желая убедиться в произведенном эффекте. — Вам оно вряд ли подойдет.

— Слишком много изгибов? — Наташа невозмутимо смотрела на нее.

Лео ухмыльнулся еще шире. Уж чего-чего, а изгибов Снуки явно не хватало. Она была плоская, как доска. И именно поэтому могла носить такие чумовые модели. Рядом с Наташей она казалась картонной раскрашенной куклой.

— Потанцуем?

Наташа, кивнув, встала.

Майкл наблюдал за ними, упершись подбородком в сложенные ладони. Ее фигурка в крошечных черных шортах грациозно покачивалась в такт музыке. Как она жила все эти годы? Думала ли о нем? Жалела о том, что сделала? Ему вдруг захотелось увести ее отсюда и задать все эти вопросы. Прочесть правду в ее зеленых глазах.

Он почувствовал прикосновение к своему бедру. Тонкая рука Снуки скользнула чуть выше и замерла. Он совсем забыл о ней.

— Ты правда не хочешь тряхнуть стариной?

Майкл отрицательно покачал головой.

— И дело тут не в моих долбаных волосах, верно? Значит, весь сыр-бор из-за этой русской бабы. Майкл, детка, так тебя и перетак, ты с ума сошел. Она же пресная, как коровья лепешка. Небось даже не знает толком, как отсосать у мужика.

— Спроси ее сама.

— И спрошу.

Майкл в шутливом ужасе закрыл лицо руками. И ведь спросит. Надо было знать Снуки. Все происходящее начинало забавлять его.

Вернулись Лео с Наташей. Лицо его так и сияло.

— Вообразите, какая удача! — воскликнул он, пододвигая ей стул. — Наташа согласилась попозировать мне завтра в студии. Я уже знаю, как вас надо снимать. Получится просто классно. У меня уже руки чешутся. Давайте начнем прямо сейчас.

Он достал из сумки «Никон», приладил объектив и защелкал затвором.

— Тут такой убойный свет, — бормотал он. — Нарочно не придумаешь.

Снуки решительно повернулась к Наташе. Ее клоунские, раскрашенные белым глаза многообещающе блестели.

— Я тут порасспросила Майкла, пока вы там обжимались, но он мне ничего толкового не сообщил. Как у вас в России с траханьем?

Наташа и бровью не повела.

— Я думаю, так же, как и везде.

— То есть?

— Слава Богу, не вымерли еще.

— Я так и думала, — торжествующе воскликнула Снуки. — Трам-бам, спасибо, мадам. Скукотища! Хочешь, поедем ко мне. Я тебя кое-чему научу.

— Очень мило с вашей стороны, но я предпочитаю мужчин. Жаль, что пришлось вас разочаровать.

Снуки поперхнулась шампанским. Пока Лео стучал ее по спине, Майкл увел Наташу танцевать.

Она скользнула в его объятия так легко и естественно, будто никогда их и не покидала. «Благослови тебя Бог, — пел Джон Леннон, — где бы ты ни была». Майкл слегка прижал ее к себе и почувствовал, как ее руки обвились вокруг его шеи.

— Это как вернуться домой, — прошептала она.

— Где он, твой дом?

— Не знаю. Сейчас я ничего не знаю.

— Ты побудешь со мной?

— Немного.

— И опять исчезнешь? Зачем ты вообще появилась?

Наташа зажмурила глаза.

— Не стоило, наверное. Прости.

Майкл склонился над ней и провел пальцем по ее губам.

— Я, может быть, еще много чего скажу тебе. Живой все-таки человек. Не верь. Я благодарен тебе за то, что ты пришла. Я думал, прошлое умерло, а оно живет.

— Мы были безрассудны.

— Мы были прекрасны.

— Мы были…

Майкл не дал ей закончить. Он сделал то, что хотел сделать с того самого момента, как увидел ее. Поцеловал ее полуоткрытые губы, почувствовал нежные прикосновения ее языка, ее дыхание на своем лице. И понял: вот оно, счастье, вернулось к нему.

Он не искал, не ждал, не звал его. Просто жил. Оно само нашло его. Как, за что, надолго ли? Пустые маленькие ненужные вопросы.

Он скользил губами по ее шее, по изящному изгибу плеч и вспоминал пьянящий запах ее кожи, ее бархатистое прикосновение. Руки все теснее сжимались вокруг ее талии. Наташа, задыхаясь, откинула голову назад, вцепилась пальцами в его плечи.

— О-о, Майкл!

Он оторвался от нее, требовательно и нежно взглянул в глаза.

— Уйдем отсюда.

Стремительный полет автомобиля, яичные желтки фонарей, сверкающие плиты пола в подъезде, шелест лифта, щелчок замка. Все эти образы, звуки, краски доносились до нее, как во сне.

Майкл провел ее по коридору в гостиную, включил настольную лампу. Мягкий розовый свет залил комнату. Наташа подошла к столу, утопая по щиколотку в пушистом ковре.

— Что это?

На полированной поверхности стола матово светилась женская фигурка из темного дерева. Закинутые за голову руки, изящный изгиб спины, струящиеся длинные волосы. Лицо только намечено, оставляя полную свободу воображению.

— Красиво.

— Это Виктория мне подарила на прощанье. Помнишь ее? — Наташа кивнула. — Я люблю думать, что это ты.

Он стоял у нее за спиной. Даже не прикасаясь к нему, она чувствовала близость его большого, напрягшегося ожиданием тела. Безумное желание охватило ее. Она не хотела, не могла больше ждать.

Взвизгнула «молния», шорты упали к ее ногам. Блузка порхнула следом. Как сквозь туман, она услышала треск отрывающихся пуговиц.

Его горячие руки скользнули к ее груди, к напрягшимся от возбуждения соскам. Пульсирующие волны пробежали по ее телу. Из стиснутых зубов вырвался протяжный стон. Не надо никакой предварительной игры, никаких утонченных ухищрений. Это будет потом, потом. Сейчас ей хотелось только одного: чтобы он взял ее, избавил поскорее от сосущей, изматывающей тяжести между ног.

Наташа качнулась к столу, уперлась в него руками. Он вошел в нее одним ударом, властно заполнил ее всю, целиком, без остатка. Она завибрировала всем телом и подалась ему навстречу; ускользнула, вернулась снова. Он что-то кричал, и его буйная радость, его наслаждение отдавались в каждой клеточке ее существа.

В изнеможении они рухнули на ковер, убаюкивая друг друга в тесном объятии. Наташа опомнилась первой, приподнялась на локте и посмотрела на него.

— Мы, наверное, переполошили всех соседей?

— Не волнуйся. Квартира занимает целый этаж. Вокруг никого нет.

— Зачем тебе так много?

— Разные были мысли, когда я ее покупал.

— Почему ты не женился?

— Ждал второю пришествия. Иначе никак не объяснишь. Ведь ничего не изменилось. Ты по-прежнему моя женщина.

У Наташи задрожали губы. Чтобы скрыть смятение, она уткнулась лицом в его плечо. Он задумчиво перебирал ее волосы, прислушиваясь к ее дыханию. Все просто и сложно, как всегда в этой жизни.

— А ты?

— Я замужем.

— Все хорошо?

— Да. Ведь у меня есть… сын.

Это выговорилось на удивление легко. И ничего не произошло, ни землетрясения, ни тайфуна, даже люстра не покачнулась.

— Вот оно, значит, как.

Все происходящее здесь лишь волнующий эпизод в ее жизни. Главное осталось там, в России: семья, муж, сын. Она принадлежит им. Побудет здесь, развлечется и вернется домой. Она ведь всегда возвращается.

Сын. Как особенно она это сказала.

— Какой он? Такой же красивый, как и ты?

— Гораздо красивее. Он уже большой. Ему четырнадцать лет.

Наташа почувствовала, как напряглась его рука. Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

— Повтори, что ты сказала.

— Его зовут Миша, Майкл.

— Мой сын, — прошептал он, холодея. — Мой сын. У меня есть сын, а ты хотела скрыть это от меня. Господи, почему?

— Ты забыл, что я жила за «железным занавесом»? А потом, когда этот кошмар наконец кончился, прошло уже слишком много времени, я ничего о тебе не знала, вышла замуж, все как-то успокоилось, устоялось. Время лечит.

— Ни черта оно не лечит, — взорвался Майо. — Иначе ты не была бы сейчас со мной.

— Все вышло случайно, Сьюзен сама заговорила о тебе.

— Не лги, Наташа, ни мне, ни себе. Не надо. Ты сама позвонила мне и пришла в «Трэмп». Никто тебя не принуждал. Сама видишь, что годы ничего не изменили. Мы по-прежнему нужны друг другу.

Он провел пальцами по ее животу. Здесь она носила их сына. Он родился и вырос без отца, но он имеет право знать правду. Еще не поздно, еще можно что-то изменить.

Утро застало их в постели. Рука Майкла уютно примостилась в нежной ложбинке между ее ног. Он поочередно сгибал и разгибал пальцы, проникая во влажную трепещущую глубь.

Наташа в изнеможении откинулась на подушки.

— Ты ненасытен, Майкл.

— Ты тоже, моя прелесть. Один сплошной сладкий сон. Мне кажется, мы могли бы не вылезать из спальни целый месяц, столько в нас накопилось за эти годы нерастраченной любви.

Наташа тихо засмеялась.

— Я сейчас распадусь на молекулы.

Она действительно ощущала небывалую легкость во всем теле. Вот-вот взлетит.

— Видел бы тебя сейчас этот вчерашний фотограф. Как его?

— Лео.

— Ну да. Всю свою пленку бы на тебя извел.

— Страх какой. Я сейчас, наверное, похожа на пугало.

— Не говори так. Утомленная богиня после ночи любви. Воплощение эротических грез.

— Вам следует быть поосмотрительнее, господин льстец. Так ведь недолго и избаловать меня.

— Зачем заглядывать так далеко? Будем решать проблемы по мере их поступления.

— Легче их просто не создавать.

— Дурочка! Я рожден для того, чтобы баловать тебя. Или ты до сих пор этого не поняла?

— Теперь, кажется, начинаю понимать. Боже мой, я же совсем забыла! Я обещала Лео подъехать сегодня в студию.

— Поедешь?

— Ты против?

— Нет, конечно.

— Но тебе было бы приятнее, если бы я осталась?

— Не то. Просто мне не совсем понятно. Утомительный сеанс под жаркими софитами, неестественные позы. Я бы предпочел расслабиться где-нибудь в парке.

— А знаешь, почему женщины любят художников?

— Почему?

— Они фиксируют мгновения быстротечной жизни. Фотографы те же художники. Завтра я буду совсем другой. А на фотографиях Лео такой, как сейчас. Кроме того, ты все равно уходишь.

— К сожалению. Пара скучных, но важных встреч.

— Ну вот. Мало того, что он запечатлеет мою небесную красу, он еще поможет мне скоротать время.

Майкл потянулся к ней и поцеловал в нос.

— Ты меня убедила. Давай собираться. Надо еще забрать вещи у твоей квартирной хозяйки.

— Майкл?

Голос Лоры Трентон в телефонной трубке был, как всегда, сдержан и прохладен. Услышав ее, любой подумал бы, что эту женщину невозможно вывести из равновесия. Утонченная и элегантная, она являла собой реальное воплощение англичанки.

Майкл представал себе ее тонкое лицо в обрамлении светлых волос. Она была вся в полутонах, как набросок пастелью. Немыслимо было представить ее одетой в красное или ярко-желтое, за рулем мотоцикла или орущую на рок-концерте. Зато она великолепно смотрелась в вечерних туалетах или в белом кружевном платье и широкополой шляпке на площадке для игры в крокет.

Она была леди до кончиков ногтей, из той вымирающей породы женщин, которые никогда, ни при каких обстоятельствах не позволят себе прикоснуться спиной к спинке стула.

Майкл не мог не восхищаться ею, как законченным произведением искусства, и в то же время немножко жалел. Она будто обозналась веком и с холодным удивлением взирала на непонятную ей суету вокруг. Наверное, это было не совсем так, но Майклу нравилось так думать.

— Лора.

— Что такое говорит мне Брайс? Ты не приедешь в Брайтон на выходные? Это правда?

— Правда.

— Ты ведь знаешь, что это я тебя приглашаю.

Она сделала еле заметный акцент на «я».

— Знаю, Лора.

— Знаешь. Ты все всегда знаешь, верно, Майкл? С тобой даже говорить неинтересно. И ты, без сомнения, знаешь, что если не приедешь сейчас, то не приедешь уже никогда?

Майкл только вздохнул. Он действительно догадывался об этом.

— Извини, если я что-то сделал не так.

— Ты все делал не так, с самого начала. — Голос ее чуть слышно дрогнул. — Никто на свете не умеет этого так хорошо, как ты. Поэтому я и звоню сейчас тебе. Ты понимаешь, что происходит, Майкл? Я признаюсь тебе в любви, а ты молчишь. Тебе не страшно?

— Нет. Ведь на самом деле тут ничего серьезного. Я просто затронул твое любопытство.

— Не играй словами, Майкл. Надеюсь, весь сыр-бор не из-за этой размалеванной наркоманки.

Она каким-то образом узнала о его короткой связи со Снуки и при всяком удобном случае напоминала ему об этом.

— Она не наркоманка.

— Она до крайности вульгарна, а это еще хуже. Так это не она?

— Нет.

— Кто-то, кого я знаю?

— Нет. — Ему были неприятны ее настойчивые расспросы.

— Почему бы тебе не познакомить нас? Это было бы так мило и современно. Ты ведь очень современный, Майкл, тебе бы это понравилось.

— Не надо, Лора. Тебе не идет такой тон.

— Отчего же? Всего-навсего хочу посмотреть, на кого ты меня променял.

Майкл промолчал. Что он мог сказать ей?

— Я ее ненавижу. — При этом голос ее звучал так, как будто она сказала: «Не хотите ли чаю?» — Я хочу, чтобы она умерла.

Щелчок. Короткие, острые гудки в трубке. Майклу вдруг показалось, что оттуда выползло маленькое ядовитое облачко.

Как страшно она это сказала! Буднично и спокойно, от чего слова приобрели еще более зловещий смысл. Какие кульбиты выкидывает жизнь! Ведь еще каких-то пару дней назад он собирался ехать к ней в Брайтон и всерьез подумывал о развитии их отношений.

Майкл мельком взглянул на часы. Пора. Наташа будет ждать его на Чипсайде. Как славно, когда никуда не надо торопиться. Они погуляют, потом поужинают в Барбикен-центре, потанцуют под тихую музыку и журчание фонтанов, полюбуются на древнюю Лондонскую стену при ночном освещении. Они будут переговариваться вполголоса, и слова будут приобретать особый, только им ведомый смысл. Он будет держать ее руку и знать, что это навсегда.

Остренький коготок царапнул по сердцу. «Я хочу, чтобы она умерла». Тревожно отчего-то, любимая моя. Мысль, облеченная в слово, обладает странной силой.

Неожиданно для себя Майкл остановил машину у ступенек собора святого Павла. В этот час здесь было пусто. Шаги гулко отдавались под величественными сводами. Лучи света ломались о цветные стекла витражей и ложились вокруг мягкими бликами.

Майкл не был религиозен в общепринятом значении этого слова. Он любил приходить сюда вот в такой неурочный час, когда вокруг ни души и он с Богом один на один. Будто открываются скрытые шлюзы и все суетное, пустое уходит куда-то. Остается только покой и свет.

Он остановился перед распятием. Сохрани любимую мою от беды, Господи. Больше ни о чем не прошу. Я так долго ее ждал.

Была пятница, шесть часов вечера.

Лео беспрерывно щелкал фотоаппаратом. Длинные волосы падали ему на лоб, и он то и дело отбрасывал их нетерпеливым движением руки.

— Двигайтесь, двигайтесь, естественнее, — бормотал он. — Не надо позировать, и все произойдет само собой. Замрите. Вот так. Голову чуть-чуть назад и вбок. Отлично.

— Может быть, сделаем перерыв? — взмолилась Наташа.

Он мучил ее уже больше часа. Сначала долго ставил свет, выбирал фон, вывалил перед ней целую гору косметики, даже приклеил какие-то немыслимые ресницы, уверяя, что на фотографии все будет смотреться естественно.

В студии было нестерпимо жарко. Наташа буквально плавилась под ослепительным светом софитов. Шея одеревенела, спина разламывалась, ноги не слушались. Лицо от постоянного напряжения стало совсем чужим.

— Ага, выдохлись! — почему-то торжествующе сказал Лео. — Не будете теперь говорить, что фотомодели даром едят свой хлеб.

— А я ничего подобного и не говорила, — возразила Наташа.

— Разве? — Лео даже опустил камеру. — А впрочем, неважно. Все вы так думаете.

— Ничего я не думаю. Просто больше не могу.

Наташа решительно сошла с подиума.

— Эй, эй, я еще не кончил, — запротестовал Лео.

— Зато я кончила. Кажется, я вам в рабство не продавалась.

— Ладно, не кипятитесь, — примирительно сказал Лео. — Отдохнем, выпьем кофейку и еще пощелкаем немного.

Наташа взглянула на часики.

— Только действительно немного. Ровно в шесть я должна быть на Чипсайде.

Лео взглянул на нее, насмешливо приподняв брови.

— К папочке торопитесь?

Наташа хмыкнула.

— Как это мило! Сразу чувствуешь себя маленькой девочкой.

— А вы и есть маленькая девочка, — не моргнув глазом, заявил Лео. — Маленькая девочка на качелях над пропастью. Так и хочется снять вас оттуда, успокоить и угостить шоколадкой.

— За чем же дело стало? Шоколад и кофе — роскошное сочетание, — машинально ответила Наташа и добавила, помедлив: — А почему вы так сказали: «На качелях над пропастью»?

— Не знаю. Такой вот образ родился вчера, когда я вас увидел в «Трэмпе». Столько всего было в ваших глазах: испуг, трепет, восторг, еще что-то неописуемое. Полет над бездной, иначе не скажешь. Кстати, и у папочки было что-то похожее.

— Мы не виделись пятнадцать лет.

— Дело ведь не только в этом, так? Я вот тоже лет десять не видел свою сестру — и ничего.

Наташа представила себе его сестру, толстую, вечно озабоченную «хаусфрау»[22], и улыбнулась сравнению.

— А почему вы называете Майкла папочкой? — поинтересовалась она.

— Это не я. Это Снуки. Ее изобретение. Я вообще его вчера впервые увидел.

— А она?

Лео промолчал, сделав вид, что ему надоело воевать со своими вечно сползающими на лицо волосами. Он перехватил их резинкой наподобие хвостика и направился было на кухню, но Наташа остановила его.

— Эй, вы не ответили!

— А вы не в курсе?

— Нет.

— Тогда стоит ли? — Лео заботливо потеребил свой хвостик. — Уверен, что папочка… Майкл, — поправился он, — изложит все гораздо лучше и точнее, чем я.

— У нас не было времени поговорить об этом.

Лео понимающе присвистнул.

— Завидую. Да в общем там ничего серьезного. Так, покувыркались в постели несколько раз и разбежались. Вернее, папочка отвалил. Снуки слишком экзотична для него, как ни крути. Тропическая пташка.

— О да, тут спору нет.

— Но! — Лео поднял вверх указательный палец, но было это сделано так весомо и значительно, что Наташа невольно посмотрела на него. — Наша милая Снуки до сих пор не прочь вернуть папочку, так что от нее можно ожидать всяких неожиданностей.

Наташа небрежно передернула плечами. Она и сама не могла понять, почему этот вопрос ее нимало не волнует.

— Так как же насчет кофе с шоколадом? — напомнила она ему.

Лео бросился на кухню. Наташа последовала было за ним, но он решительно остановил ее.

— Ни шагу дальше. Когда я на кухне, женщине там делать нечего.

— Что так?

— Терпеть не могу, когда женщины толкутся на кухне. Не знаю, что там с ними происходит, но все, как одна, превращаются в квохчущих клуш. И куда только девается их обаяние, индивидуальность, загадочность? Чудовищная метаморфоза.

— Оригинально. — Наташа даже слегка опешила от такой отповеди. — Сразу видно, что это результат глубоких раздумий и наблюдений.

— Вот именно. — Лео был абсолютно серьезен, явно пропустив шпильку мимо ушей. — Никто на свете не знает женщин так, как я. Сколько я перевидал вашего брата, это просто уму непостижимо.

— Убедительно, а главное, скромно.

— Скромность тут ни при чем. Самое бесполезное качество в моей работе.

Он исчез в кухне и деловито там чем-то загремел. Наташа послушно вернулась в студию и присела на диван.

На низком журнальном столике были разбросаны альбомы с фотографиями, явно, чтобы привлечь внимание гостей. От нечего делать Наташа открыла один. Снуки в различных стадиях раздевания.

Промучившись час под софитами, Наташа смотрела на снимки совершенно новыми глазами. Девица была потрясающим профессионалом. Отточенные позы, полная непринужденность и естественность перед камерой. И кроме всего прочего, потрясающее тело, для любителей плоских форм, конечно, и во всем, до кончиков ногтей на ногах, сногсшибательно экстравагантный стиль. Даже красные волосы и татуировка на плечах и животе в виде красных и черных пауков и бабочек выглядели на ней эффектно.

Из коридора раздались громкие голоса, смех, дверь стукнула. Наташа подняла глаза от альбома. Перед ней стояла Снуки собственной персоной, совсем такая, как на фотографиях, только волосы у нее были уже не красные, а изумрудно-зеленые, ослепительные в сочетании с длинным оранжевым платьем, облегающем ее тонкую высокую фигуру, как вторая кожа. В разрезе платья виднелась длинная белая нога на высоченной платформе.

— A-а, наша русская подруга! — проговорила она слегка заплетающимся языком. — Посетила-таки наш вертеп. Вот уж не ожидала.

По ее замутненным глазам и затрудненной речи, а также по тому, как она покачивалась на своих платформах, Наташа поняла, что она здорово «под газом». Либо не протрезвела еще после вчерашнего, либо успела клюкнуть с утра пораньше.

— А где же наш добропорядочный папочка Майкл? Почему не пришел подержать тебя за лапку?

— Занят, — коротко ответила Наташа.

— Ну и скукотища! — Снуки притворно зевнула, потом вдруг состроила хищную мордочку. — А если мы тебя невзначай сло-о-опаем?

— Боюсь, подавитесь.

От неожиданности подведенные ярко-зеленым глаза Снуки расширились до опасных размеров.

— Вот мы, оказывается, какие крутые! Лихо, так тебя и растак! Ты мне начинаешь нравиться. Ричи, паскудник, двигай сюда! — закричала она в распахнутую дверь. — С кем познакомлю!

В комнату ввалился огромный детина в борцовке. Шишковатый, наголо бритый череп матово светился в свете ламп. Оба плеча были украшены замысловатой татуировкой. Он прищурился на Наташу и, грохая громадными ботинками на толстой подошве, плюхнулся рядом с ней на диван. Тот угрожающе заскрипел.

— Полегче, боров, — пропела Снуки. — А то, хрен тебе в глотку, разнесешь мне здесь всю мебель. Познакомься, это девушка Майкла. Помнишь его?

Ричи промычал что-то нечленораздельное.

— Ну как же! — сердито воскликнула Снуки. — Мы тогда устроили такую сладенькую оргию, а он возьми да сбеги. У него, видишь ли, при посторонних член не стоит.

Снуки визгливо расхохоталась. Наташа только брезгливо поморщилась. Ей решительно переставало нравиться все происходящее. Тяжелая рука Ричи легла ей на плечи. Наташа стряхнула руку и отодвинулась. Он переместился ближе, пока она наконец не оказалась зажатой в угол дивана. Она возмущенно посмотрела на него, но его отсутствующий взгляд был устремлен в потолок.

Наташа, изловчившись, вывернулась и пересела в кресло. Надо было уходить, но ей не хотелось обижать Лео.

— Смотри-ка, не нравится! — воскликнула Снуки. — Ричи, дебил гребаный, ты ей не приглянулся!

Ричи и бровью не повел, только вольготнее развалился на диване и закинул ногу на ногу.

— Я тут рассматривала фотографии, — обратилась Наташа к Снуки. — Очень впечатляет.

— Это Лео расстарался, — гордо ответила Снуки. — Хочешь, он и тебе такие сделает. Или уже сделал?

— К сожалению, это не мой стиль.

— Да где уж там, с такой-то грудью! Как у кормилицы, ей-Богу! Но можно что-то поромантичнее.

— Нет, спасибо. — Наташа взглянула на часы. — Мне пора.

— А как же наше сраное английское гостеприимство? Будешь потом рассказывать в своей России, что в Англии и гостей-то принять толком не умеют.

Она исчезла за дверью и тут же вернулась с подносом, на котором дымилась чашка кофе. Она поставила поднос перед Наташей, глаза ее при этом насмешливо сверкнули.

— Лео, прихвати конфет и рули сюда.

Наташа пригубила кофе. Он был горячий и пряный и приятно обжигал горло. Только тут она почувствовала, как сильно устала. Очень хотелось поскорее увидеть Майкла, и в то же время страшно было подумать о том, что надо встать и куда-то идти.

— Пей, пей. Лео так старался. Он, по-моему, к тебе проникся. Говорит, что сделал классные снимки. Даже завидно.

Она еще что-то говорила, но Наташа все хуже слышала ее. Слова сливались в нечленораздельное монотонное бормотание, все поплыло перед глазами. На нее вдруг навалилась страшная тяжесть. Темнота. Наташа бессильно откинулась на спинку кресла.

— Что здесь происходит?

Озабоченный голос Лео был последним, что она услышала, прежде чем провалиться в забытье.

— Черт, по-моему, она отключилась. — Снуки нервно хихикнула.

— Что значит отключилась? Что ты ей подмешала?

— Да так, пару капель. Думала, позабавимся.

— Сука! Идиотка!

Лео метнулся к Наташе, пощупал пульс, приподнял веки. На него глянули слепые голубоватые белки. Глаза закатились, губы побелели. Лео смачно выругался.

— Беги, звони в «Скорую».

— Хрен тебе! — завопила Снуки. — Притащатся сюда, легавых приволокут, а тут наркоты везде понапихано. Вони будет! Не отмоешься.

Словно в подтверждение ее слов, Ричи выудил из кармана металлическую коробочку, сыпанул на ребро руки белого порошка и с наслаждением вдохнул.

— Нюхни газку, старуха, — пробормотал он. — Офигенно забирает, ёп-тыть.

— Заткнись, козел! — Снуки, вся взъерошенная, повернулась к Лео. — Сделай же что-нибудь, а то еще помрет тут. Куда нам с ней?

— Звони Майклу! — скомандовал Лео и, подхватив Наташу на руки, поволок в ванную.

Пятница, шесть часов вечера. Рабочий день только что закончился. Двери банков, страховых компаний и фирм всех мастей выплевывали на улицы тысячи и тысячи клерков, менеджеров, секретарш. Настал тот самый долгожданный миг, когда можно сменить надоевший за неделю костюм на уютные футболку и слаксы, вооружиться теннисной ракеткой или кружкой пива, что кому ближе, и на два дня забыть о том, что ты всего лишь винтик в гигантской машине отечественного бизнеса.

Майкл стоял у магазина «Маркс и Спенсер», где они условились встретиться с Наташей, и напряженно вглядывался в бурлящую вокруг него толпу. Хорошенькое место выбрал, ничего не окажешь. Содом и Гоморра.

Их встреча была похожа на сказку. Он до сих пор не мог до конца поверить, что это произошло. Столько лет он ждал, сам не зная чего, понимал, что надеяться глупо, и все же надеялся. Поэтому и не женился, поэтому и купил огромную квартиру, любовно обставлял ее, шлифовал, отделывал, как паук плетет свою паутину в надежде, что в нее залетит все же та самая, долгожданная муха.

И она появилась, прекрасная и желанная, и сразу заполнила всю его жизнь. Теперь он никому ее не отдаст, ни ее, ни сына, загадочного далекого сына, бесценную награду за долгие годы одиночества. Они станут друзьями, он был уверен в этом, самыми близкими на свете людьми, он научит его всему, что знает сам, даст ему все, о чем только можно мечтать. Взрослый сын, Господи, даже не верится!

Наташа все не шла. Майкл занервничал. Прошло уже около часа с назначенного времени. Неужели что-то случилось? Он вспомнил холодный голос Лоры в трубке: «Я хочу, чтобы она умерла». Бог ты мой — неужели все же что-то случилось?

В кармане приглушенно зажурчал радиотелефон. Майкл вздрогнул от неожиданности и выхватил из кармана трубку. Черт, чуть не уронил!

— Я слушаю.

— Майкл, детка, — голос Снуки звучал приглушенно и как-то неуверенно. — Подгребай скорее ко мне. У нас тут проблема.

— Что с Наташей? — закричал он, но в трубке уже пели гудки отбоя.

Майкл влетел в спальню и с размаху опустился на колени перед кроватью. Лицо Наташи было безжизненно и бледно, тонкая рука бессильно свисала к полу. Мокрые волосы разметались по подушке. Ему вдруг показалось, что она не дышит, что жизнь покинула ее. Проклятье!

Черная, страшная ярость ослепила его. Он вскочил на ноги, схватил Снуки за плечи и бешено затряс.

— Что ты дала ей?

— А я откуда знаю? — захныкала она. — Спроси у Ричи. Он сказал, мгновенный кайф.

Майкл дернулся было к двери, но Лео остановил его.

— Бесполезно. Он уже в улете.

Майкл подхватил Наташу на руки. Ее головка болталась на тонкой шее, как на ниточке. Снуки замерла в углу. Косметика на ее лице расплылась, помада размазалась, превратив лицо в уродливую застывшую маску.

— Если с ней что-то случится, я тебя убью, так и знай.

Пнул ногой дверь и вышел, унося свою драгоценную ношу. Лео заторопился следом.

Наташа очнулась в незнакомой комнате. В приглушенном свете все предметы виделись зыбко и расплывчато, как в тумане. К горлу подступила тошнота, в висках стучало.

— Клофелин или что-то покруче, — донесся до нее чей-то незнакомый голос. — Анализ покажет, но это представляет уже чисто клинический интерес. Все позади. Пульс восстановился.

Наташа почувствовала прикосновение сухих сильных пальцев к своей руке.

— Спасибо, док.

Майкл! Слава Богу, Майкл! Наташа слабо пошевелилась и попыталась что-то сказать, но с губ сорвался только тихий стон.

— Ну, вот она и очнулась. Не двигайтесь, лежите спокойно.

Чье-то лицо замаячило перед глазами. Не он, в отчаянии подумала Наташа, не он.

Тут знакомые руки обхватили ее, бережно и нежно, и она почувствовала, как жизнь вливается в нее мощной волной. Он был рядом, живой, любящий, теплый. Его губы на ее щеке, его волосы щекочут висок. Майкл здесь, рядом, значит, все позади и нечего больше бояться.

Наташа с трудом разлепила пересохшие губы.

— Майкл, я…

— Молчи, — шепнул он. — Все хорошо.

— Ну и нагнала ты на меня страху! До сих пор опомниться не могу.

Такси мчало их в аэропорт. Ее лондонские каникулы пролетели, как один сладостный божественный миг, как сон. Как она ни оттягивала отъезд, этот день все же настал.

Впереди маячило грозовое облако. Предстоящее объяснение с мужем. Тяжелое испытание для них обоих. Насчет сына она не очень волновалась, хотя сама не смогла бы себе объяснить, почему. Наверное, потому, что для Олега он всегда был обузой, человеком, с которым ему всегда приходилось делить Наташу. Баланс был не в пользу Олега, и это выводило его из себя. Миша, чуткий, как все дети, чувствовал это, поэтому близости между ним и отчимом так и не возникло.

Наташа спрятала лицо на груди Майкла.

— Пожалуйста, не вспоминай об этом, — попросила она. — Мне так стыдно.

— Дурочка ты моя! Постарайся до моего приезда не попасть еще в какую-нибудь историю. Звони мне каждый день, по нескольку раз. Все переговоры за мой счет. Помни только, что я каждую минуту беспокоюсь о тебе.

— Я помню. О, Майкл, неужели я и вправду уезжаю?

Он только крепче обнял ее и прижал к себе. Она почувствовала дразнящее прикосновение его языка к своему уху.

— Это ведь ненадолго, моя маленькая. Я приеду, как только оформят документы. Приеду и заберу тебя и младшенького. Повтори еще раз, как ты его называешь. Мне так нравится слушать.

— Миша, Мишаня.

— Мишя, Мишя, Мишяня, — старательно повторил он.

— О, Майкл, я так люблю тебя!

Она прильнула губами к его губам, скользнула языком во влажную глубину его рта, ощутила прохладную гладкую поверхность зубов. Буйное пламя опалило обоих. Они еще целовались, а их нетерпеливые руки уже вытаскивали рубашку из брюк, судорожно расстегивали пуговки, дергали замочки «молний». Скорее, скорее прикоснуться друг к другу, упиться напоследок своей любовью.

Майкл скосил глаза на зеркальце заднего вида. Так и есть! Шофер глядит не столько на дорогу, сколько на них. Озорные искорки так и пляшут в глазах, усы топорщатся добродушной улыбкой. Слегка отстранив от себя полураздетую Наташу, он выудил из кармана брюк хрустящую купюру. Постучал шофера по спине.

— Слушай, друг, так и до аварии недалеко. Припаркуй машину в местечке потише и погуляй минут двадцать. Мы успеем.

— Есть, сэр! — лихо откозырял тот.

Он не стал уточнять, что именно они успеют, лишь резко крутанул руль. Машина проехала еще метров сто, свернула и, уткнувшись в живую изгородь какого-то сада, встала.

— Не буду вам мешать, сэр.

Он сунул кредитку в карман и растворился в сгущающейся темноте.

— Давненько я не занимался любовью в машине, — шепнул Майкл. — С самой школы. Надо еще вспомнить, как это делается.

Но долго вспоминать не пришлось. Тесное пространство заднего сиденья вдруг будто раздвинулось, принимая их разгоряченные тела.

Он погрузился в огненную клокочущую лаву ее лона дерзко, яростно, не раздумывая, и понял, что его безумный порыв был верным. Она так же изнемогала от желания, как и он. Сегодня изощренные ласки прошлой ночи были не нужны.

Несколько томительных мгновений они лежали без движения, прислушиваясь друг к другу. Потом Наташа словно ожила. Ее ноги, взлетев, обвились вокруг его шеи, вся она изогнулась немыслимой дугой, стремясь вобрать его в себя целиком, всего без остатка. Под его мощными ритмичными ударами ее белое фарфоровое тело извивалось, стонало, пело. Он играл губами на вибрирующих струнах ее горла, и не было на свете музыки прекраснее.

Сияющая звездами бездна разверзлась под ними, они взлетали над ней и падали, взлетали и падали, чтобы через миг взлететь вновь.

Никогда еще они не любили друг друга так неистово и страстно, как сейчас, и горечь предстоящей разлуки придавала их поцелуям особенный, терпкий вкус.

Возбуждение достигло предела, весь окружающий их мир сгустился, спрессовался, напрягся и взорвался бурей огненных искр. Майкл в изнеможении упал головой на ее грудь. Остренький игривый язычок слизнул капельки пота с его лба, защекотал переносицу, скользнул к уху.

Майкл улыбнулся про себя той легкости, с которой его возлюбленная перешла от бурной страсти к непринужденной игре. Истинная женщина от макушки до кончиков пальцев, загадочная, непредсказуемая, и от этого еще более желанная.

— Пора, кошка, — шепнул он ей. — Пора. А то все мои благие намерения полетят к чертям, и я велю шоферу везти нас обратно в Лондон.

Самолет напрягся, как перед прыжком, завибрировал и понесся, набирая скорость, по взлетной полосе.

Майкл провожал его взглядом, пока он не обратился в светящуюся точку и не исчез в темном небе. Точно так же стоял он пятнадцать лет назад в аэропорту Лагоса душной тропической ночью, стиснув перила до боли в пальцах, и вглядывался в чернильное небо. Все силился разглядеть уносивший ее самолет. Уносивший навсегда, так он тогда думал. Сердце разрывалось от чудовищной боли, он вспомнил, как просил его: «Да разорвись, лопни ты, наконец. Нет сил терпеть эту муку». Ничего, выжил, ел, спал, работал, как одержимый, трахал женщин и даже получал от этого удовольствие. И ждал. Гнал от себя самую мысль о ней и все-таки ждал. Вопреки логике, здравому смыслу, рассудку, вопреки всему. И судьба, сжалившись, дала ему еще один шанс.

Закончился второй акт пьесы под названием «Наша жизнь. Полеты над бездной». Но не спеши расходиться, публика. Впереди третий акт. Занавес.