В Нью-Йорк за приключением

Восьмая глава

Хлоя не спала в кровати Гиба. Но заглядывала в его спальню слишком часто.

Поскольку ей больше не надо было ходить на работу, в следующие две недели она могла заниматься в Нью-Йорке всем, чем душа пожелает, и целыми днями осматривать достопримечательности.

Время от времени она этим и занималась. Посетила все места, в которых не успела побывать раньше: монастыри, музей американских индейцев, музеи Гугенхейма и Нью-Йоркского исторического общества, музей американского народного искусства, Музео дель Барио и музей города Нью-Йорка.

Она знала, что не сможет вернуться домой, не повидав все это.

Но большую часть времени она проводила в квартире Гиба.

Хлоя восхищалась огромными комнатами с видом на парк. Но в еще больший восторг ее приводили висящие на стене фотографии.

В доме Гиба она ожидала увидеть лучшие из созданных им фотопортретов красивейших женщин мира.

Однако на этих снимках красивые женщины встречались очень редко. Здесь были не те журнальные красотки, которых он фотографировал в своей студии. И не только женщины.

Действительно, большинство снимков были портретами. Но среди изображенных на них людей одинаково часто попадались и представители молодежи, и дети, и старики. Несколько фотографий были сделаны в Нью-Йорке. На некоторых снимках Хлоя с удивлением узнавала знакомые виды Коллервиля. На этих фотографиях, не столь совершенных, как его последние работы, Гиб запечатлел людей в гуще событий. С некоторыми из них Хлоя была знакома.

Над столом на кухне висела фотография старой миссис Хеллер, умершей несколько лет назад. На снимке она выглядела лет на пятнадцать моложе. Она стояла с гордо выпрямленной спиной и развешивала простыни, колышущиеся на ветру. Это был потрясающий снимок. Глядя на него каждое утро, Хлоя чувствовала дуновение ветерка и вспоминала упрямство и независимость миссис Хеллер, ее силу характера и практичность. И все эти качества были отражены на снимке.

В комнате, в которой спала Хлоя, висела фотография двух мальчиков, за которыми ей однажды пришлось присматривать. Они катились на санках с горы, визжа от ужаса и восторга. Хлоя помнила, как и сама испытывала те же чувства, мчась вниз по крутому склону.

Во всех этих фотографиях чувствовалась энергия Гибсона, с которой он обычно приступал к работе. Но было в них и нечто большее. В них ощущалось его личное отношение, внимание, сострадание, интерес. В этих снимках присутствовала эмоциональная связь между фотографом и предметом съемки, которой были лишены коммерческие работы Гибсона.

Чем больше Хлоя вглядывалась в эти фотографии, тем сильнее ей хотелось узнать, почему Гиб так переменился.

И тем меньше ей хотелось думать о нем.

У девушки, которая продала ему лицензию на право рыбной ловли, были золотистые кудряшки.

Отлично. Но они не блестели на солнце. При виде этих девичьих кудрей, у Гиба не возникало желание протянуть руку и прикоснуться к ним. Они не пахли цветами и солнечным светом. Они были совершенно другими – совершенно непохожими на роскошные волосы Хлои.

Гиб не хотел думать о Хлое Мэдсен. Он проехал полконтинента, чтобы оказаться от нее как можно дальше.

И вспоминал ее на каждом шагу.

Блеск ее волос на свету, радостную улыбку на ее губах. Покачивание ее бедер, когда она шла по комнате. Колыхание ее грудей, когда она снимала что-нибудь с верхней полки.

Теперь Гиб воспринимал ее как стандарт, с которым сравнивал всех остальных женщин. Их волосы не были такими волнистыми и блестящими. Их губы не были такими полными. Их бедра были или слишком узкими, или слишком широкими. Их груди совершенно ему не нравились.

А Хлоины нравились. До сих пор.

Черт побери.

Конечно, в первый день, когда все эти мысли не выходили у Гиба из головы, он решил, что это последствия его слишком тесного общения с Хлоей. Не удивительно, что он запомнил ее бедра, ее груди, ее губы. Ведь он видел все это каждый день.

Но в то же время он видел множество губ, бедер и грудей других женщин. Моделей, к примеру. Но это была его работа. А что касается Сьерры, так Гиб вообще не помнил, есть ли у нее грудь. Наверное, есть.

Он помнил только Хлою.

Гиб пытался забыть ее. Но прогулка по Бозману ничем ему не помогла. Каждый раз при виде идущей по улице девушки с золотистыми волосами его охватывали воспоминания.

Он вернулся в свой номер в мотеле, снятый на одну ночь, и включил телевизор. Там шли дурацкие передачи, которые не смогли бы заинтересовать и пятилетнего ребенка, а от фильмов, идущих по платному каналу, у него с души воротило. Вместо этого Гиб предпочел принять холодный душ.

Завтра, – пообещал себе Гиб, – все изменится к лучшему. Завтра он будет бродить по горам, любоваться окрестностями, и на мысли у Хлое Мэдсен у него просто не останется времени.

Но завтрашний день оказался ничем не лучше предыдущего. Даже хуже.

Гибсон взял напрокат машину и отправился в горы. Они оказались такими же живописными, как он и надеялся. Вскоре город остался позади. Гиб тащился вверх по узкой пыльной дороге, которую пометил на карте, недавно купленной в магазине спортивных товаров. Затем он остановил машину и запер ее, взвалил на плечи рюкзак с притороченным к нему спальным мешком и начал восхождение.

У Гиба имелась карта. Он приобрел путеводитель, где описывался чуть ли не каждый сантиметр маршрута, по которому он собирался пройти. Он здоров, полон сил и решимости. Неужели это так трудно?

Оказалось, трудно.

Даже очень.

Гиб забыл о том, что лезть придется в гору. Он не привык к таким нагрузкам, и выдохся гораздо раньше, чем ожидал. Гиб забыл, что не успел растоптать свои новые кроссовки. Черт, ну и когда ему было их разнашивать? Он же не готовился к этой поездке заранее. И он забыл, что в Монтане даже летом может пойти снег.

Снег?

Гибсон был поражен до глубины души, когда с неба посыпались первые снежинки. Ему проще было поверить в старую детскую сказочку о том, что бог взбивает по утрам свои пуховые перины, чем в падающий снег.

Но поверить пришлось.

Становилось все холоднее. Поднялся ветер. Снег повалил хлопьями. Гиб развернулся и пошел обратно.

Он не готов к снегу. Он предпочитает заниматься туризмом в хорошую погоду.

Короче, Гиб вернулся в гостиницу дрожащим, промокшим до нитки и с водяными мозолями на пятках. По «ящику» снова шла какая-то чушь, и Гиба опять потянуло включить платный канал. Это было очень заманчиво еще и потому, что весь день он по любому поводу вспоминал Хлою.

Сначала: «Хлое бы жутко понравился этот бесподобный пейзаж». Затем: «Как жаль, что Хлоя не видит этот цветок» или «Интересно, а Хлоя когда-нибудь ходила в походы?»

Дальше еще круче: «Хлоя ни за что не поверит. Снег! В июле!» И наконец: «Это безумие. Надо вернуться, чтобы я смог рассказать ей об этом».

И только придя в гостиницу и приняв душ, на этот раз горячий, Гиб вспомнил, что распрощался с Хлоей навсегда.

Почему-то эта мысль его уже не грела.

Гиб лежал на кровати и представлял, как она улыбается, хлопает ресницами, покачивает бедрами и надувает губки.

Он застонал.

А потом сделал то, что обещал себе не делать. Гиб встал, порылся в своем рюкзаке и вытащил с самого дна из-под кучи носков пачку фотографий. Снимки обнаженной и прекрасной Хлои, который он сделал в первый день. И несколько других. Некоторые из них он делал, когда пленка подходила к концу, «чтобы кадры зря не пропадали». Здесь Хлоя была одета. На некоторых снимках она казалась печальной, на некоторых смеялась, а кое-где казалась задумчивой. Но везде она была очаровательна.

Гиб не должен был брать с собой эти фотографии. Он не помнил, зачем сделал это.

Хотя, нет, помнил.

Гиб надеялся, что будет доставать их время от времени и убеждаться, как далеко он продвинулся в своей борьбе с чарами Хлои Мэдсен.

Предполагалось, что его чувства остынут со временем, и он сможет рассматривать эти снимки с возрастающим день ото дня равнодушием.

Но, если судить по его теперешней реакции, до этого очень далеко.

Возможно, именно по этой причине Гиб так стремился снова отправиться в горы, как только в городе стает снег.

– Я бы не советовал вам сейчас уходить, – сказал портье, когда Гиб выселялся из мотеля. – Еще довольно скользко. Здесь-то снег растаял, а выше он еще лежит.

Но прогноз погоды на ближайшие дни был благоприятным, а Гибу очень нужно было отвлечься.

– Как-нибудь переживу, – ответил он.

Через три дня, думая о Хлое вместо того, чтобы смотреть себе под ноги, он поскользнулся, упал и сломал себе ногу.

Через двадцать четыре часа она будет дома.

Хлоя сидела на кровати Гибсона и думала об Айове, пыталась представить себе, как сойдет с трапа самолета и упадет в объятия Дэйва.

Ее сумки уже упакованы. Цветы политы. Квартира сияет чистотой. Хлоя даже напекла печенья и оставила его на кухонном столе в знак благодарности, но все же не теряла надежду еще раз пообщаться с Гибсоном до отъезда.

Хлоя надеялась, что Гиб ей позвонит, и она сможет попрощаться с ним и поблагодарить за то, что он позволил ей пожить в его потрясающей квартире и принял ее на работу.

Еще раз услышать его голос.

От этой мысли Хлою бросило в дрожь. Она вскочила с кровати и торопливо расправила покрывало, чтобы Гиб не догадался, что она тут сидела.

А потом опять уселась на то же самое место.

– Спасибо, – тихо сказала Хлоя, обведя взглядом комнату, в которую часто приходила по ночам, чтоб почитать, посидеть и подумать.

Она знала, что не должна приходить сюда. У нее же есть своя спальня. Вся квартира в полном ее распоряжении.

Но ей нигде не было так уютно, как здесь. Как ни странно, в этой комнате не было фотографий Гиба. Только три снимка в рамочках на комоде: Джина в молодости, Джина с мужем и детьми и какая-то семейная пара. Хлоя подозревала, что это родители Гиба.

У мужчины были такие же темные волосы, как у Гиба, и пронзительный взгляд. У женщины была похожая улыбка. Они стояли возле кафе-мороженого в Коллервиле. Это здание Хлоя узнала с первого взгляда. Увидев снимок впервые, она улыбнулась, ощутив знакомое тепло и тоску по дому.

Может, для этого она и приходила сюда. Чтобы почувствовать себя ближе к дому.

Или ближе к Гибу?

Эту мысль Хлоя немедленно выбросила из головы.

Она возвращается домой.

Завтра она уже будет дома. Ее Нью-Йоркское приключение окончено. Ее жизнь – та жизнь, о которой она мечтала с восемнадцати лет, пойдет своим чередом.

Хлоя попыталась это вообразить. Она представила, как спускается с трапа самолета, а Дэйв ее встречает. Она бросается к нему в объятия и понимает, наконец, что именно здесь ее место, что, подобно сестре Кармеле, она вернулась домой.

Хлоя упала на кровать и схватила одну из подушек Гиба. Она прижала ее к груди, уткнулась лицом в ее мягкую поверхность и глубоко вздохнула, представляя себе, что завтрашний день уже наступил, и она обнимает Дэйва.

Но это был не Дэйв.

Сегодня она еще в Нью-Йорке. И Хлоя знала, что будет до конца своих дней помнить это мгновение. Эту комнату. Эту кровать. Эту подушку. Она почувствовала запах и поняла, что будет помнить и его тоже.

Запах города. Запах мягкого хлопка.

Неописуемый запах Гиба.

Ее разбудил телефон.

Хлоя вздрогнула, не сразу сообразив, где находится, а затем поняла, что заснула на кровати Гиба. Приподнявшись, она взглянула на часы. Было уже поздно. Начало двенадцатого.

Она сняла трубку.

– Алло?

– Я тебя разбудил?

– Гиб! – Хлоя даже не пыталась скрыть свою радость. Он позвонил ей, чтобы попрощаться! – Как ты? Развлекаешься? Что ты делаешь?

– Я сломал ногу.

– Что? – Хлоя ушам своим не поверила. Его ответ был кратким и недвусмысленным. Как это похоже на Гиба. – Что? Сегодня? Как ты себя чувствуешь?

– Живу пока. Мне нужна твоя помощь.

– Все, что угодно. – Хлоя соскочила с кровати, отбросила подушку и снова расправила покрывало, как будто он мог увидеть, где она находится.

– Позвони по этому телефону и скажи, чтобы они выслали машину в аэропорт меня встретить. Завтра к двум часам дня. Я мог бы поймать такси, но так будет проще. – Гиб продиктовал номер, и Хлоя торопливо его записала.

– Я позвоню прямо сейчас. Но… – Но, прежде чем она успела произнести хотя бы слово, сигнал прервался.

Хлоя изумленно взглянула на гудящую трубку.

Ничего себе прощание.

Но ведь это никакое не прощание, – внезапно поняла она. Какое может быть прощание, когда Гиб в беде.

Хлоя снова ощутила ту смутную тоску, которая мучила ее весь день, пока она собирала вещи. Она схватила трубку и позвонила домой.

– Завтра я не приеду, – без обиняков заявила она.

Дэйв очень расстроился. Мама расстроилась тоже. Им еще надо выбрать цветы для букета. Составить меню. Разослать две сотни свадебных приглашений.

– Успеется, – ответила Хлоя, а когда она повесила трубку, на душе у нее полегчало.

Бедняга Гиб сломал ногу.

– Какого черта ты здесь делаешь? – Гиб с изумлением уставился на Хлою.

Полет прошел ужасно. Его загипсованная нога жутко болела все семь дней, прошедших после операции, и еще три дня после выписки из больницы.

Гиб мог сразу же вернуться в Нью-Йорк, но не сделал этого. Он остался в Бозмане, нашел гостиницу, где еду доставляли прямо в номера, и умирал от скуки, считая дни до отъезда Хлои.

А теперь, черт бы ее побрал, она приперлась посмотреть, как он ковыляет по трапу самолета!

При виде его она на мгновение растерялась, а затем бросилась к нему с ободряющей улыбкой.

– О, Гиб!

Гиб не находил в своей душе ни капли бодрости. Он чувствовал себя каменной статуей. Если бы Хлоя его обняла, он не знал бы, что делать. Запас сил у человека ограничен. Свои Гиб почти исчерпал. Он ощущал себя загнанным в угол, затравленным, доведенным до крайности. И ему совершенно не хотелось видеть Хлою!

Он преградил ей путь костылем.

– Я думал, твой самолет вылетел утром. – Гиб попытался пройти мимо нее.

Естественно, безрезультатно. Хлоя не прикоснулась к нему, но пошла рядом и чуть впереди, словно долбанный футбольный защитник, не пропускающий его к воротам.

– Он вылетел без меня. Водитель ждет нас в багажной зоне. – Гиб видел перед собой ее покачивающиеся бедра. Он закрыл глаза, чуть не грохнулся с этих дурацких костылей и чертыхнулся.

Хлоя поддержала его, не дав упасть.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

Гиб попытался ее оттолкнуть.

– Прекрасно, черт побери! Почему ты не в Айове? Ты же должна быть в Айове. – Быть может, он вел себя грубо, но его это не волновало.

Хлоя медленно пошла впереди, приноравливаясь к его шагу.

– Я не поехала. Я сказала им, что остаюсь.

– Что?

Она повернулась к нему, тряхнув кудряшками.

– Я не могла тебя бросить.

Гиб ожидал, что Хлоя смутится, осознав двусмысленность своего заявления, но она и бровью не повела.

– Я не хотела оставлять тебя одного, – продолжила она.

– Со мной все в порядке!

– Тебе нужна помощь.

– Нет!

– Да, – произнесла она совершенно спокойно, словно обращаясь к непонятливому ребенку. – Нужна. Поэтому я остаюсь.

Остается? Она сказала, что остается? Гиб застыл, как вкопанный.

Хлоя продолжала идти.

– Эй! – крикнул он вслед. – Эй! Что ты имела в виду? Ты не можешь остаться!

Она остановилась. Подошла к нему. Улыбнулась. Только этого ему и не хватало – улыбки Хлои Мэдсен.

Гиб собрался с духом.

– Конечно, могу. Попробуй только меня выставить, – жизнерадостно заявила она.

В юности Гиб иногда мечтал о том, как станет храбрым солдатом, получит ранение в борьбе за правое дело, и прекрасная девушка будет неустанно заботиться о нем, холить и лелеять.

Гибсон Уокер: раненый герой.

Реальность превзошла все его ожидания.

И если в падении с холма героического было мало, то в попытках держаться подальше от безумно соблазнительной, но совершенно недоступной Хлои Мэдсен Гиб проявил истинное мужество.

И если он не находил утешения в объятиях заботливой и преданной женщины, то лишь потому, что этой женщиной, черт бы ее побрал, оказалась Хлоя!

Неустанно заботясь о нем, принося еду, журналы, книги, подкладывая одеяло под его загипсованную ногу и взбивая подушки, поправляя постель, убирая волосы с его лба или подавая столовый прибор, Хлоя оставалась такой же недоступной, как раньше.

Она сводила его с ума.

Он хотел заняться с ней любовью.

Так не честно!

В последние двенадцать лет Гиб был совершенно невосприимчив к женскому очарованию. Конечно, монахом он не был, но и особого интереса к женщинам не проявлял. Он просто пользовался тем, что они могли ему предложить, приятно проводил время, развлекался, не забивая себе голову романтической ерундой.

Кэтрин отлично его вышколила. После нее он никого не подпускал близко к себе.

Хлою он тоже не подпускал. Но все равно хотел заняться с ней любовью.

Гиб пытался бороться с этим желанием всеми возможными способами. Ни к чему хорошему это не привело. От Хлои не было спасения. Она жила в его квартире, стелила ему постель, взбивала его подушки.

А теперь с улыбкой принесла ему ужин.

Гиб зажмурился.

– Как поживает, Дэйв? – выдавил он.

Ее улыбка поблекла, но лишь на краткое мгновение.

– Прекрасно, – коротко ответила Хлоя. Она наклонилась и снова поправила чертово одеяло, дотронувшись при этом до его руки. Легонько. Даже не заметив.

Но Гиб заметил.

Всего одно легчайшее касание, и все его тело отозвалось, напряглось, наполнилось желанием. Хлоя передвинула подушку под его ногой. Гибу хотелось протянуть руку и погладить ее волосы. Хотелось сграбастать ее, привлечь к себе и залезть к ней под юбку.

Ему хотелось потрогать эти чудесные колышущиеся груди. Хотелось потискать их, сдавить, покрыть поцелуями.

Гиб застонал.

– Господи! Я сделала тебе больно? – Хлоя отшатнулась, с ужасом глядя на него.

Гиб, умирающий от страсти, не смог даже ответить. Лишь судорожно сглотнул.

Видя, что он молчит, Хлоя разволновалась еще сильнее.

– Прости, Гиб. – Она снова занялась одеялом. – Конечно, тебе неудобно. Давно уже надо было переодеться в пижаму. Дай, я помогу. – Она потянулась к пуговицам на его рубашке.

– Нет! – крикнул он.

– Но…

Гиб замахал руками, отгоняя ее, чувствуя себя полным идиотом.

– Нет, ради бога! Разве ты английского языка не понимаешь?

Хлоя отшатнулась, но уходить явно не собиралась.

– Ты же не можешь спать в одежде, – возразила она, очень похожая в этот момент на строгую маму упрямого пятилетнего малыша.

Гиб раздраженно заерзал в кровати.

– Я и не собираюсь.

– Тогда скажи мне, где твоя пижама, и я принесу.

– У меня нет пижамы, – прошипел он сквозь зубы.

– Что? – Казалось, она не верит собственным ушам.

– Ну нет у меня этой долбанной пижамы, – заорал Гиб. – Я голый сплю!

– Ой, – пискнула Хлоя, густо покраснев, и окинула его взглядом с головы до ног. – Ой, – повторила она, несколько раз моргнув. – Понятно. Ну, гм, тогда я забираю этот поднос и ухожу. – Она повернулась к двери. – Если тебе что-нибудь понадобится, гм, позови.

И она исчезла за дверью.

Гиб с тяжелым вздохом откинулся на подушки. И как же он должен себя чувствовать после этого?

Джина сказала бы, что нет худа без добра.

По крайней мере, хоть что-то отвлекает его от боли в ноге.