Патер Мэгли уже не в первый раз устраивал публичные казни — Арвор отлично знал это. Но сегодня его как-то особенно удивило количество совсем уж юных смертников. Чего только стоила десятилетняя малышка, которая пялилась на него исподлобья большими серыми глазищами…
Еще ему запомнилась девушка, сидевшая прямо перед ним: в грязных лохмотьях, потрепанная, побитая — наверняка с рудников, — с большими синими глазами и белыми волнистыми волосами, давно спутанными в один сплошной безобразный колтун. На рудниках не было не только света, там не было в достаточном количестве и чистой воды, чтобы хоть иногда нормально мыться… Таким рабам оставалось только посочувствовать. Быть может, казнь и смерть даже были для них избавлением. Арвору-то повезло: он не только был чемпионом и любимцем своего господина, но и имел в связи с этим массу привилегий. Иногда ему даже позволяли ходить в баню в отличное от всех остальных бойцов время. Там он проводил приятные минуты в обществе какой-нибудь присланной хозяином распутницы, которая обливала его мыльной пеной, терла руки, грудь, живот, а потом насаживалась влажной щелью на его твердый член и доводила до исступления…
Во время своей речи патер Мэгли неожиданно решил «спасти» одну из приговоренных. Арвор едва не расхохотался от этого заявления. Уж кому-кому, а ему отлично было известно, что значит служить рабыней в доме, при котором содержится школа бойцов. Щели некоторых из этих девиц были раздолбаны настолько, что туда без труда могла втиснуться вся его пятерня… Если же в дом попадала девственница — ее невинность сначала продавали за большие деньги патеру или какому-нибудь другому богатому господину, а потом точно так же пускали по рукам… Он заранее не завидовал той, которую выберут в качестве «спасенной».
— Ты! — провозгласил в этот момент из своей ложи патер, и Арвор проследил за его пальцем, указывающим на одну из рабынь. Это была та самая, с голубыми глазами и белыми волнистыми волосами… Мужчина невольно поджал губы. Девчонка была симпатичной. Мужчины наверняка затрахают ее до полусмерти.
Потом началась казнь. Удивительно, но хоть в этом патер Мэгли решил не изощряться: он просто вызвал на арену победителя предыдущего боя и заставил его снести головы всем приговоренным. Стоя под навесом арки, Арвор с тоской наблюдал это кровавое зрелище: головы отделялись от туловища быстро и мягко, как во сне, падали на песок, поднимая небольшую кучку пыли, катились, расплескивая кровавые струи, застывали с остекленевшими глазами и открытыми в последнем крике ужаса ртами. Ровно сорок девять голов. Пятидесятая была спасена. Арвор видел, как белокурую девчонку провели мимо него обратно под своды трибун. Девчонка тряслась от страха и обнимала сама себя обеими руками.
Сразу после казни объявили финальный бой. Бой чемпионов. Арвор втянул носом воздух, покрепче сжимая пальцами рукоятки мечей и готовясь выйти на арену, в лучи уходящего солнца, под одобрительный гул толпы.
— Встречайте же чемпиона прошлого года, Повелителя Огненных Хлыстов, Укротителя Тигров, победителя восемьдесят первых Арданских Игр, сына дома Флавиуса, великолепного Икрейна!
Арвор закатил глаза, наблюдая, как с другой стороны арены на песок выходит его противник. Икрейн был неплохим бойцом, но Арвор относился к нему пренебрежительно: он считал, что оружие мужчины — это мечи, Икрейн же сражался двумя длинными хлыстами, и это делало его в глазах Арвора недостаточно достойным. Впрочем, Икрейну надо было отдать должное: со своими хлыстами он управлялся отлично.
Тем временем, патер Мэгли уже начал объявлять второго бойца:
— А теперь поприветствуйте чемпиона нынешнего года, Разжигающего Цепи, Убийцу Артахесисов, победителя восемьдесят вторых Арданских Игр, сына дома Марсилия, грозного Арвора!
Трибуны взорвались аплодисментами и криками, на окровавленный песок, откуда только что торопливо убрали тела и головы казненных, посыпались лилии и розы, и Арвор гордо ступил на священную землю Арены, которую считал своей жизнью и единственным смыслом.
— Посмотрите на них! — воскликнул патер Мэгли. — Полюбуйтесь их телами, эти налитые силой мышцы так и переливаются в лучах закатного солнца! Они оба прекрасны — и оба достойны победы, не так ли, Икрейн и Арвор? Но у Ардана может быть только один чемпион! Мы немедленно устраним это досадное недоразумение, в ходе которого в нашем государстве оказалось сразу два любимца публики! Итак — это будет не бой до первой крови! Это будет смертный бой! Победа или забвение! Во имя Эрона, покажите нам, что вы можете!
Ударили в гонг, и Арвор встал в стойку, присматриваясь и примериваясь к своему противнику. Икрейн на другой стороне арены делал то же самое. Его хлысты угрожающими толстыми змеями вились по песку. Арвор крепко сжимал рукояти мечей.
«Нужно обрубить хлысты», — думал он.
Но это было не так уж просто.
Арвор первым начал приближаться к противнику, выдерживая дистанцию, на которой хлысты Икрейна не достанут его… Публика свистела, топала и кричала. Большая часть была на стороне Арвора: он был моложе и красивей, чем Икрейн, и ему желали победы… Но Арвор не обольщался: он знал, что любовь толпы — вещь непредсказуемая и изменчивая. Сегодня тебя превозносят, а завтра втопчут в грязь, и никто уже не вспомнит, что еще вчера ты был их богом… Проиграй — и ты станешь никем.
Но Арвор не собирался проигрывать. Постепенно наращивая скорость, он приближался к Икрейну, заходя то с одной, то с другой стороны. Икрейн наконец щелкнул хлыстом — предупредительно, грозно. Арвор не обратил на это внимания. Замахнувшись мечом, в какой-то момент он бросился на противника с истошным криком.
Бой начался.
Исмин наблюдала за боем из-под арки. Когда с нее сняли кандалы, позволили размять запястья и даже дали выпить немного воды, она, наверное, должна была почувствовать себя лучше, но на самом деле, ее затрясло только сильнее.
Она только что избежала смерти.
И только что была обречена на еще более страшную жизнь.
А теперь от исхода развернувшегося на арене боя зависело то, под кого ей придется лечь грядущей ночью…
Завороженно она наблюдала за танцем смерти, где разыгрывали свои опасные па сразу два чемпиона.
Икрейн был старше и неповоротливее, поэтому хлысты были для него лучшим оружием: толстые веревки летали вокруг него, разбрызгивая кровь противника и песок арены, свистели в воздухе, ударялись о землю и вновь вспархивали вверх. Арвору приходилось нелегко, ведь его мечи были гораздо короче, но преимущество все равно было на его стороне: более молодой, крепкий, проворный, он почти всегда ловко уворачивался от ударов хлыста, одновременно умудряясь задеть противника своим мечом. Раз за разом он приближался к Икрейну, вонзая меч ему под ребра, оставляя глубокую царапину на животе, ударяя плашмя по спине, проскальзывая в нескольких сантиметрах от шеи противника…
Толпа бесновалась.
Исмин неожиданно для себя поняла: она болеет за Арвора. Именно этот мужчина стоял перед ней до начала казни, именно он сказал, что никто из рабов не заслуживает такого наказания… Быть может, если победа окажется в его руках, он сжалится над ней и не станет швырять ее лицом вниз и удовлетворять свою животную похоть? Быть может…
Она наверняка зря надеялась.
Но что ей оставалось, кроме надежды?
Между тем, Арвор и вправду начинал побеждать. Измотанный Икрейн едва не запутался в собственных хлыстах, и Арвор, подгадав момент, полоснул лезвием по его плечу. Икрейн невольно схватился за рассеченную плоть ладонью, и тут его противник быстрым движением перерубил один из хлыстов прямо посередине. Толпа заревела, предчувствуя скорую кровавую развязку. Исмин вздрогнула, когда увидела, как Икрейн упал на колени, а Арвор занес над ним меч… Чтобы не видеть секунду расправы, она закрыла глаза, а когда открыла вновь, Икрейн уже лежал на песке у ног победителя.
— Всемогущий Эрон, — прошептал слева от нее какой-то стражник. — Этот боец лучше всех, кого я видел здесь за последние годы…
Исмин покосилась на него, но не посмела ответить, а потом снова перевела взгляд на Арвора.
Тот уже принимал поздравления.
Толпа взорвалась овациями, женщины обнажали грудь, выставляя ее напоказ перед чемпионом, мужчины аплодировали, перепуганные дети кричали и плакали, со всех сторон на песок летели цветы. Арвор, перехватив на лету белую лилию, поднял ее над головой…