В плену Времени

Глава 11

Только теперь я заметила, что день незаметно перевалил за полдень и солнце немилосердно жарило. От залитых дневным солнечным светом аллей шел жар нагретой земли и гальки. С непривычки в длинном платье мне было жарко, корсет сильно давил, руки вспотели в перчатках, а шея и грудь под кружевами неприятно взмокли. Жутко хотелось пить, а также стащить с себя неудобное платье, и даже принять прохладный душ. Но о последнем мне приходилось лишь только втайне мечтать, желая, как можно скорее, вернутся к себе домой. Но пока что я могла попасть домой лишь в своих мечтах или во сне. При мысли о доме в душу закралась такая тоска, что я безучастно позволила няньке завести меня в холл. Приятная прохлада пахнула мне в лицо, и я с наслаждением стащила с себя перчатки и шляпку. Все окна в холле были открыты нараспашку, и прохладный сквозняк гулял по огромной зале. Было настолько приятно, что я подставила свое разгоряченное лицо прохладному ветерку. Где-то на втором этаже слышалась возня, тихие голоса Милы и Марфы, из-за полуоткрытой боковой двери слышалась чья-то перебранка. В холл степенно вошел Иван. Его спокойное уравновешенное не выражало ровно никаких эмоций. Он плотно притворил за собой дверь и этим приглушил ругань. Я с интересом прислушивалась к колоритным простонародным оборотам речи, находя некоторое сходство с тем непечатными словами, коими изъясняются некоторые личности в мое время.

— Иван, уйми кухарок. Иначе я дам им расчет и никаких рекомендаций, — строго чопорным тоном велела Матильда. — Барышням не пристало слышать такие речи! Иван, сию же минуту доложи мадам Элен, что ее дочери прибыли.

Дворецкий сдержанно кивнул и куда-то исчез. Нянька меж тем придирчиво осмотрела нас, одернула юбки, мне поправила выбившийся локон и оправила кружева на груди. В общем, вертела нами как малыми детьми. Я же, не привыкшая к тому, чтобы мне завязывали шнурки, пыталась сопротивляться, в отличие от Сесиль. "Сестрица" спокойно стояла перед нянькой и терпеливо ждала, когда Матильда закончит свой осмотр. Когда, по мнению няньки, мы выглядели, как подобает воспитанным высокородным юным леди, она оставила нас в покое. Это повышенное внимание изрядно раздражало меня, но приходилось стоически терпеть издевательства. Хотя насчет издевательств я переборщила. Матильда трогательно заботилась о нас с материнской нежностью и видела в нас маленьких девочек, которые все еще жили в ее памяти. Просто я не привыкла к тому, что со мной так сюсюкают и прислуживают.

Вскоре вернулся Иван и нас повели к двустворчатым дверям, которые были расположены справа от лестницы, ведущей на второй этаж. Я их заметила лишь только тогда, когда Иван распахнул их перед нами, и мы попали в просторную светлую комнату с паркетным полом. Посредине, которой стоял огромный дубовый стол, накрытый белоснежной льняной скатертью. Во главе стола сидела мадам Элен с чопорным видом, облаченная в светло-голубое платье под горло. Ее шелковые волосы были уложены красивыми волнами и были собраны в свободную прическу. Комната казалась огромной из-за того, что кроме стола и стульев, в ней не было больше никакой мебели. Два огромных окна в столовой были распахнуты настежь и зашторены плотными шторами, не попускающими ни единого лучика в комнату. По столовой гулял ветерок, пахнущий июльским медвяным зноем.

Стол был накрыт на четыре персоны. На белоснежной скатерти уже стояли фарфоровые тарелки, лежали серебряные приборы, широкие хрустальные бокалы с водой. Иван ловко отодвинул передо мной резной стул из темного дерева, сидение и спинка которого была оббита репсом темного оттенка, гармонирующим со шторами. Я уселась на указанное мне место, по правую руку мадам Элен, а по левую — присели Сесиль и Матильда. Обе сидели так прямо, что казалось, они проглотили по доске. Я отвела от них глаза, и мой взгляд упал на воду. Прозрачная как горный хрусталь влага притягивала меня и манила. В горле жутко пересохло, жажда мучила меня с особой жестокостью. Моя рука сама собой потянулась к бокалу, взяла его и поднесла ко рту. Свежая чуть сладковатая колодезная вода прекрасно утоляла жажду. Краем глаза я увидела недовольный и строгий взгляд мадам Элен. Ее светло-серые глаза вмиг стали ледяными но, ни единый мускул не дернулся на нее лице.

Мадам Элен лишь только спокойно заметила:

— На досуге надобно напомнить тебе, дочь моя, о хороших манерах.

Мое сердце неприятно сжалось, и я застыла объятая ужасом при мысли о перспективе, как мне будут напоминать об этих самых манерах. Мое внутренне чутье подсказывало, что это будут самые настоящие пытки. Ведь меня надо учить этим манерам, а не напоминать мне о правилах приличия. Едва сдерживая внутреннюю дрожь, я вернула пустой бокал на место и застыла на стуле, выпрямив спину и мечтая оказаться где-то вдали от этой чопорной леди.

То, что происходило дальше, я видела лишь в фильмах или сериалах об этой эпохе. Дворецкий принес первое блюдо — суп-пюре с каким-то заковыристым французским названием, которое он объявил нам вслух. Суп оказался грибным с сухарями. Дворецкий плеснул мне в тарелку его совсем чуть-чуть. Вкус этого блюда был просто непередаваем, какое-то время я даже сожалела о том, что мне так мало насыпали. Но пока мы ели, Иван мигом унес фарфоровую супницу и принес на подносе блюдо, накрытое серебряной высокой крышкой, под которой оказалось жаркое из картофеля с кусочками зажаренной дичи, щедро политое зажаркой с луком и посыпанное зеленью.

"Твою мать, вот как аристократы ели на обед! Такое мне и не снилось… У нас так только по праздникам… Представляю себе, что у них подают на приемы и банкеты… Язык проглотить можно…" — попутно размышляла я, изящно ковыряя серебряной вилочкой в салате из свежих огурцов и помидоров.

Это было третье по счету блюдо, и мой желудок уже насытился и уже отказывался принимать пищу. Я уже сыто взирала на Ивана, принесшего на десерт ягодное желе в хрустальных вазочках.

Во время трапезы Матильда и мадам Элен беседовали о каких-то Левиных, которые грозились заехать в крымское поместье в гости. Затем, в болтовню включилась Сесиль, и я узнала небольшую толику светских сплетен далекого Киева. Весь этот водопад чьих-то имен и фамилий, пикантные подробности личной жизни настолько ошеломили меня, что я даже испугалась того, что не запомню ни единой фамилии. В душу закрался страх и ледяное отчаяние. Очередная волна тоски накрыла меня, и я почувствовала себя лишней в этом уютном и роскошном мире дворян. Будто легко было притворяться другим человеком в чуждой мне эпохе и времени. Я лишь следила за царственной осанкой истинных аристократов, как изящно они управлялись со столовыми приборами, пили воду из бокалов и кушали так изящно и маленькими кусочками, что я невольно позавидовала им. Все движения и манеры я впитывала как губка, стараясь запомнить все тонкости, которые мне могут понадобиться в дальнейшем. Потом разговор перекинулся на литературу, и мадам Элен за десертом рассказала содержание какого-то модного французского романа.

Когда я запихнула в себя желе, уже не чувствуя его вкуса, маман позвонила в колокольчик, и в комнату зашел Иван, а следом за ним Марфа и Мила. Матильда поблагодарила хозяйку дома за обед, поднялась со своего стула и, сделав реверанс, увела Сесиль отдыхать. За ними увязалась Марфа. Я тоже попросила Милу отвести меня в апартаменты, которые занимала. Мне уже не терпелось снять платье, принять прохладную ванну и отдохнуть в часы полуденной жары. Как только я пришла в спальню и, отослав Милу распорядиться наполнить ванную, первым же делом проверила наличие холщовой сумки. Она все еще лежала там, где я ее оставила. Не я толком успела соскучиться, как в спальню вернулась Мила. Она с готовностью помогла снять платье, корсет и чулки. Когда я осталась в одних панталонах и нижней сорочке, велела ей приготовить пеньюар и с огромным облегчением повалилась, в чем была, на кровать поверх шелкового покрывала. В окна комнаты уже не заглядывало солнышко, но шторы все равно были плотно задернуты, создавая уютный полумрак. Через открытые окна вливался такой жаркий воздух, что захотелось захлопнуть их и тут же включить кондиционер. Я в который раз за этот день мечтала обо всех благах цивилизации, которые остались в моем двадцать первом веке, а в девятнадцатом, еще и не были изобретены человечеством. Но больше всего сокрушалась в данный момент об отсутствии искусственного охлаждения помещений. Я даже была согласна на старенький совдеповский вентилятор, который валялся в хламе у нас на антресолях, лишь бы он был тут и создавал в комнате движение воздуха.

Мое бедственное положение спасли водные процедуры. Нет ничего приятнее прохладной ванны в жаркий летний день. Я пролежала в теплой воде более получаса, до тех пор, пока не остыла вода. Затем Мила помогла мне надеть сорочку и розовый пеньюар, распустила мои волосы и расстелила постель. Шелк сорочки приятно льнул к телу и холодил кожу. Как только горничная оставила меня в покое и с поклоном вышла из спальни, я с наслаждением растянулась на кровати и прикрыла глаза. Спать даже и не собиралась, но вот подумать обо всем мне не помешает. Но вместо того, чтобы думать о том, что меня ждет впереди, мои мысли невольно перекинулись на прошедшие события в моем времени. Только сейчас я осознала, как жутко скучаю по своим родителям, Ромке и Машке. Очередная волна тоски по дому накрыла меня с головой. Как-то незаметно я провалилась в счастливые воспоминания о своем прошлом…

… - Элька, с Днем Рождения! — радостно на всю квартиру заорала Машка, и прямо с порога прыгнула мне на шею.

— Желаем тебе здоровья, радости и удачи побольше, и, конечно же, ЛЮБВИ! — на одном дыхании выдала подруга.

Я едва удержалась на ногах и то благодаря тому, что вовремя оперлась спиной о стену в прихожей. На пороге за ней маячил Ромка. В руках он держал огромный букет розовато-кремовых роз в красивой розовой полиэтиленовой обертке и огромный торт.

— Тише, тише, Маша, ты меня задушишь, — прохрипела я в цепких объятиях своей подруги. — Главное — сессию сдать! Тогда будет мне и радость и удача…

Машка расцеловала меня в обе щеки и наконец-то оставила мою шею в покое. Теперь она суетливо снимала свою кожаную куртку и сапожки, о чем-то попутно болтая.

— Поздравила сама, дай другим поздравить, Маша, — послышался ворчливый голос Ромки из-за спины подруги.

Она посторонилась, и в прихожую полностью завалился наш довольный друг. Его лицо сияло как майское солнышко, что выглядело несколько странно, ведь лицо Ромки всегда хранило выражение деловитости и серьезности.

— С Днем Рождения, Эля, — Ромка никогда не терял своего спокойствия. — Это тебе тортик от нас.

Он вручил мне цветы и торт. Последний я тут же отдала Маше. Теперь была моя очередь визжать — получила в подарок любимые розы. Я по-дружески обняла и расцеловала друга от души. Вокруг нас прыгала Машка и весело заливалась смехом. Наше веселье прервала моя мама. Это ее голос послышался из большой комнаты:

— И долго ты будешь держать своих гостей в прихожей, Эля?

— Уже идем, мама! Проходите в комнату, ребята. Я сейчас, только цветы в воду поставлю.

Когда я набирала на кухне воду в вазочку, из комнаты доносились радостные голоса мамы, папы и моих самых лучших друзей. Ромка о чем-то степенно разговаривал с папой, а Машка болтала с мамой о женских штучках и хитростях. Когда я вошла в комнату, то все уже сидели за накрытым столом. Мама была такой красивой в своем кремовом платье и с новой стрижкой. Она постоянно улыбалась, а ее глаза сияли подобно двум изумрудам. Папа был как всегда неотразим в белой рубашке навыпуск и в светлых брюках. Он слегка располнел после сорока, но все еще оставался весьма интересным мужчиной. При моем появлении их лица приобрели напускное торжественное выражение. Меня затопило приятное чувство семейного тепла и уюта. Мои родители и друзья были такими радостными и счастливыми, что хотелось превратиться в птицу и взмыть высоко в небо.

— А вот и наша именинница! — воскликнул папа, его светлые глаза светились радостью и гордостью за меня. — Вот уже и двадцать лет моей дочери. Совсем взрослая стала… и красивая…

— Да, милый… Так быстро летят года… Еще совсем недавно Элечка была совсем крошкой, — отозвалась мама. — А сегодня, опять, двадцать пятое марта… Юбилей…

В этот момент раздался звонок в дверь. Обычная трель дверного звонка… Я не знаю, но что-то было не так. Я застыла по средине комнаты и пыталась сообразить, что происходит не так.

— Кто это мог быть? — удивленно спросила меня мать. — Эля, ты кого-то ждешь? Пригласила? Мне поставить еще один прибор?

— Нет, — удивленно отозвалась я и тут же напряглась. — Я никого не приглашала. Наверное, квартирой ошиблись.

И тут до меня дошло. Как же это возможно, в реальной жизни НЕ БЫЛО этого звонка. Не было и все тут. Под ложечкой возникло неприятное сосущее чувство. Не было даже этого разговора. Ведь после фразы мамы, я присела за стол, и мы начали праздновать юбилей, а тут такое происходит… Странно…

— Ты же знаешь, дочка, нашу традицию. Сегодня твой день — ты открываешь двери и отвечаешь на телефонные звонки. Скорее всего, это к тебе — поздравить, — отозвался папа.

— Неизвестный поклонник, — вставила мама и ухмыльнулась.

— Это Васька Харитонов, из параллельной группы, — предположила Машка. — Я знаю, он на тебя запал!

Мама и подруга переглянулись между собой и загадочно подмигнули друг другу как подружки. Ромка молчал, вперив взгляд в свою пустую тарелку, его глаза были абсолютно пусты. Папа же, сидя за столом, закурил. У меня голова пошла кругом. Мама спокойно смотрела, как отец курил в комнате и пускал колечки дыма в потолок, а звонок разрывался всевозможными трелями, будто кто-то за дверью не отпускает палец с пуговки звонка. Тревога закралась мне в душу. Мне стало не по себе…

Все присутствующие за столом расхохотались и хором сказали:

— Иди, иди…Эля…

Ноги стали ватными, а в желудке поселилось такое чувство, будто туда залили жидкий лед. Я развернулась на сто восемьдесят градусов и без оглядки кинулась бегом к входной двери. Холодеющей от страха рукой отворила дверь. На пороге — никого. Хотя за дверью даже коридора и самого подъезда не было. За ней сразу раскинулся знакомый переулок и арка в 1881 году. Сердце замерло, а ноги сами понесли меня за порог. Сзади послышался стук закрывающейся двери, и вот я снова стою под знакомой аркой и наблюдаю за выходящим из кареты "красавчиком". Все происходило так же как и все в прошлый раз, до того момента, как он внезапно обернулся ко мне лицом и его карие глаза жестко заглянули мне в душу. Я хотела отпрянуть за угол арки, но стояла и не могла пошевелить даже пальчиком, и ледяной ужас непробиваемым панцирем сковал меня.

— Ты никогда не получишь Часы Времени, состаришься и умрешь в этом веке! Слышишь, никогда не попадешь домой! Самозванка! Я тебя ненавижу! — прошипел сквозь белоснежные зубы незнакомец, он хищно оскалился и, клацнув зубами, отвернулся.

Его карие глаза смотрели на меня с такой злобой. Более не задерживаясь, парочка аристократов ушла в магазин, а я стояла посреди улицы.

— НЕТ! — это слово само вырвалось из горла, я открыла рот и, как рыба без воды, глотала ртом воздух.

В этот момент я чувствовала, что задыхаюсь, рванулась куда-то вперед. Воздух вокруг меня стал вязким, затем я дернулась посильнее, и проснулась…

Я лежала на кровати настоящей Габриэль, укутанная в легкое одеяло, а надо мной нависла обеспокоенная Мила со свечой в руке.

— Тише, тише, барышня. Это просто дурной сон, — шептала она и гладила мои волосы. — Вы так кричали… Просто жуть…

— Воды, — прохрипела я, проводя сухим языком по губам и содрогаясь от пережитого во сне ужаса.

— Да, да, барышня, — прошелестела Мила и бесшумно исчезла из комнаты, оставив свечу на прикроватной тумбочке. — Сию же минуту, обождите…

В груди гулко колотилось сердце, готовое в любую минуту выпрыгнуть прочь из грудной клетки. Уже окончательно придя в себя, я поняла, где нахожусь и, сообразив, что в спальне слишком темно и неровное пламя свечи было не в силах разогнать мрак, обступивший меня со всех сторон. По всей видимости, уже была ночь. Осторожно приподнявшись на руках, я уселась в постели. Вскоре вернулась Мила со стаканом воды. В неярком свете ее фигура казалась немного нереальной. Темное платье, казалось мне сотканным из самой тьмы, а ее белоснежный фартук — из самого яркого света. Тень, отбрасываемая горничной на стену, была огромной и, из-за пляшущего огонька свечи, казалась мне живой. Хотя, возможно, после такого фантастического сна, даже самое странное событие может показаться теперь естественным. Залпом, осушив воду, я без сил рухнула на подушки и тут же погрузилась в спокойный, безо всяких сновидений, сон.