В плену Времени

Глава 5

Утренняя прохлада заставила меня сжаться в плотный комочек, и поджать под юбку озябшие ноги. Мое сознание потихоньку просыпалось, и я даже ждала, когда Матрена, уже ставшим привычкой, тычком в бок разбудит меня, но я в этот же миг вспомнила, что сбежала из дома разбойника Митьки. Эта мысль обожгла меня, и я тут же вскочила на четвереньки, испуганно озираясь по сторонам. Вокруг меня была высокая трава и густой кустарник, надежно скрывающий от взглядов посторонних. Страх, что меня найдут, был очень силен. Я прислушалась. Не было ни единого звука, выдающего присутствие где-то поблизости людей. Набравшись смелости, я высунула голову из кустов и огляделась вокруг. В степи не было ни души. Уже светало. На серовато-жемчужном небе погасли звезды, серп месяца все еще слабо светил на небе. Восток ярко пламенел всеми оттенками алого цвета. Над плоской и безграничной степью стоял птичий гомон. Казалось, каждая пичужка исполняла свою партию в этом удивительном утреннем концерте. Я вдохнула свежий воздух и вернулась в свои кусты, наскоро позавтракав и запив еду морсом, снова двинулась строго на запад. Яркие лучи восходящего солнца светили мне в спину, нагревая порядком озябшее под утро и промокшее от росы тело. Роса — капли слез на травинках, блестела в золотистых лучах, как маленькие капельки расплавленного золота. На небе не было ни единой тучки, предвещая жаркий и безоблачный день.

Все утро я шла без устали и избегала больших и широких дорог. Пару раз я останавливалась перекусить припасами из погреба Матрены, и снова двигалась в обозначенном для себя направлении. Уже порядком припекало, хотя солнышко не достигло зенита. Поднялся ветер, который нес серую пыль, обжигал лицо жарким дыханием и сушил губы, заставляя меня мечтать о своем замечательном карамельном блеске для губ, который так и остался лежать в моей сумочке. Вздохнув, лишний раз я вспомнила, о том, что сумочка осталась у Ромки в квартире и как по глупости сумела угодить в эту эпоху. Если бы не мое упрямство, то была бы я сейчас у себя дома, ходила на практику и безмятежно мечтала о столь долгожданных каникулах, а вместо этого, я мотаюсь в пыли по полям и степям в поисках Часов Времени, чтобы наконец-то вернуться в свой век. От досады на себя, я сильно прикусила губу и едва сдерживала накатывающие на глаза слезы. Это же ведь не проявление моей слабости, просто ветер и пыль в глаза… Верно?

Вдалеке завиднелись первые деревянные дома и широкая пыльная дорога, ведущая в город. Было видно, как по направлению к Екатеринославу медленно тянулись две повозки груженные сеном и карета, покрытая толстым слоем степной пыли. В воздухе стоял оглушительный скрип колес телег и говор лениво переговаривающихся между собой возниц. Я остановилась еще довольно далеко от них, одернула запыленный подол платья, пригладила волосы и переплела косу. Жутко хотелось умыться и принять душ, как так я сильно вспотела и нижняя рубаха неприятно липла к телу, а еще — почистить зубы, ну, в общем, воспользоваться всеми благами цивилизации, к которым я привыкла за свои двадцать лет жизни.

Я, сторонясь большой дороги, нырнула в прореху в ближайшем ко мне плетне и, прокравшись чьим-то огородом, опасаясь собак и хозяев, вылезла на узкую улочку. Руководствуясь давно известным мне правилом: язык и до Киева доведет, я двинулась вверх по улочке, углубляясь в поселок. Глазами я искала возможный источник информации в виде одного из местных жителей. Окраина города была практически безлюдной, кое-где встречались женщины с корзинками или ведрами, некоторые работали во дворах перед своими белыми хатами. Я пыталась у некоторых хозяек выведать дорогу на главный рынок города. Но все попытки были неудачными. Все женщины уходили от прямого ответа, словно чувствуя во мне чужую. Видимо, здесь очень не любили чужаков. Даже дело было вовсе не в моем несуразном платье с чужого плеча или холщевой сумке, перекинутой через плечо, а скорее всего в странном для этой эпохи выражении лица или глаз. В общем, это что-то отпугивало народ, и я так и брела наугад по узким пыльным улочкам.

Морс в бутылке уже давно закончился, а полуденное солнце нещадно пекло. Жутко хотелось пить, и мне уже начинало казаться, что мой рот полон пыли и песка. Уже битый час, мне приходилось устало петлять по узким улочкам, прищуриваясь от ярких лучей солнца, попутно припоминая, свои новенькие, недавно купленные модные очки от солнца. Вот сейчас они мне очень бы пригодились. За них я отдала бешеные по нашим меркам деньги, утешая тем, что линзы там из стекла и куплены они в оптике. Я с ностальгией опять вспомнила о своем доме, и прибавила шагу. Теперь я выглядывала кого-то во дворах лишь только для того, чтобы попросить напиться воды из колодца.

В глаза мне бросилась давно небеленая хата, с покосившимся плетнем, крыша была выложена старой соломой. Перед входом на лавке сидела пожилая женщина, ее испещренное морщинами лицо было необыкновенно добрым и оно хранило какой-то неуловимый отпечаток горя. Ее небольшой дворик был несколько запущен. Перед домом под окнами цвели яркие мальвы, утопающие в сочной высокой траве. В этой самой траве резвился мальчик лет семи-восьми, одетый в белую длинную рубашку, его голова с волосами цвета спелых колосьев, мелькала среди кустов. Добрые глаза старушки с любовью следили за мальчиком, и было ясно с первого взгляда, что мальчишка ее внук.

Внутренним чутьем тут же сообразила, что старушка не откажет мне хотя бы в глотке свежей воды, и не ошиблась. Я подошла к калитке, вежливо поздоровалась с хозяйкой и попросила напиться воды, стараясь подражать простой речи крестьян. Мой приветливый голос и улыбка возымели нужное действие. Старушка зашевелилась и даже встала со своей лавки, неожиданно быстрым движением, и энергично подошла к колодцу, который находился слева от дома, на переднем дворе, среди вишен. Вблизи я увидела, что старуха еще далеко не старуха, а просто рано увядшая женщина с обветренным загорелым лицом, усыпанным морщинами и со следами былой красоты. Ее необыкновенно ясные карие глаза смотрели на меня приветливо и пытливо, а в глубине черных зрачков затаилась горькая, как полынь, печаль. Она ловко вытащила мне из колодца полное ведро воды.

Прозрачная и чистая, как горный хрусталь, вода была необычайно сладкой и свежей. Я с удовольствием выпила ее целых два черпака, затем прополоснув бутылку из мутного толстого стекла, налила и туда воды. Поблагодарив за воду, я улыбнулась еще раз и сделала шаг в сторону выхода. Хозяйка поинтересовалась, куда я направляюсь. Пришлось проявить смекалку. Я заявила, что не местная — из другого уезда, иду на главный рынок города искать работы. Заодно, между прочим, переспросила еще раз дорогу на рынок Екатеринослава. Приветливая хозяйка просто и доходчиво объяснила, как попасть туда. Поблагодарив женщину еще раз и пожелав ей здоровья, я двинулась дальше.

После этого, дело пошло куда быстрее. Я без труда вышла на нужную мне улицу и, лавируя между деревянными домами, торопливо шла вперед, навстречу своей цели. Вскоре мне начали попадаться двухэтажные и трехэтажные каменные дома, и затем, уже каменные полностью вытеснили деревянные. Дорога была вымощена брусчаткой, такой же, какую я видела на Крещатике в Киеве. Плотно пригнанные камни на мостовой, были отполированы не одной тысячей ног. Наверняка в вашем городе сохранились дома, и возможно целые кварталы, выстроенные еще до революции, примерно в середине или конце девятнадцатого века. Когда смотришь на них, то невольно припоминается старина, такое чувство, будто попадаешь в прошлое без машины времени. Для полноты картины остается немного проявить фантазию. Мысленно уберите все современные постройки и высотки, прибавьте мощенный камнем тротуар, вместо асфальта, старинные фонари с коваными завитушками. Затем очередь за бешеным потоком авто последних марок с их постоянными пробками. Представьте себе, что их нет, они просто исчезли, а по улицам трусят лошади различных мастей, запряженные в экипажи. Если вместо потока вечно спешащих по своим делам людей, вы представите себе неспешно гуляющих по узким улицам дам в длинных шуршащих платьях и кавалеров в элегантных костюмах, то вот вам — точная картина города в девятнадцатом веке. Правда, аристократов в полдень, да еще и летом, сейчас практически не встретишь, а по городу ходят лишь одни мещане, одетые более практично и по-деловому.

Я медленно шла по улице и с восторгом во все глаза рассматривала внезапно оживший вокруг меня девятнадцатый век: магазины, различные лавки и вывески с уже давно вышедшим из употребления твердым знаком в конце слов. На все это я смотрела с неописуемым восторгом и в душе мечтала посетить один из таких салонов, в окне которого красовалось элегантное платье нежного жемчужно-голубого оттенка, а также маленькая шляпка и серебристые длинные атласные перчатки к нему. Я буквально влюбилась в него с первого взгляда. Простояв еще пару минут и заслужив бранное слово от вышедшего из магазина дворника, чтобы прогнать меня, я поспешно пошла прочь. С горечью в душе я осознала, что меня приняли за голодранку или воровку. В душе закипала злость. Я даже была готова выкрасть эти Часы не только у Аркашки, но и у самого дьявола. Хотя, нет, с дьяволом я немного погорячилась.

Вскоре я вышла к центральному входу Главного рынка, и, свернув направо, пошла вдоль домов, высматривая нужную мне лавку. Выцветшая на солнце вывеска над дверями гласила: "Антиквариатъ от Аркадия". Вот она — лавка Аркашки! Мое сердце екнуло и подпрыгнуло от волнения. Неужели мои мучения наконец-то окончатся, и я вернусь домой? В этот момент сзади послышался шум колес и цоканье лошадиных подков о мостовую. Я испуганно дернулась в сторону и нырнула в одну из ближних ко мне арок, опасаясь от возможной погони. За эти доли секунды, перед моими глазами, как живые промелькнули Кузьма и Матрена. В сердце зародился ужас оттого, что меня поймают и насильно выдадут замуж за атамана местных разбойников.

Уже, будучи в густой тени я внимательно рассмотрела карету. Это был запряженный четверкой гнедых холеных лошадей, экипаж с одетым в ливрею кучером, гордо восседающим на козлах. Сама же карета была богато отделанной и с каким-то гербом на дверце. Окошко было завешено шелковыми синими шторками, которые трепыхались при движени. Глядя на эту чистенькую, сверкающую лаком карету и откормленных лошадей, чувствовала я себя очень плохо. Слишком уж был разительный контраст между такой ослепительной роскошью и той нищетой, в которой я жила последние пять дней. Прячась в тени арки, терпеливо ожидала пока экипаж проедет дальше, и я спокойно пойду своей дорогой, но Ее Величество Судьба распорядилась иначе. Экипаж подкатил к входу в магазин и остановился. Дверца отворилась, и на залитую полуденным солнцем брусчатку ступил лакированный ботинок, сшитый по здешней последней моде. Я с интересом наблюдала из-за угла, сгорая от любопытства, увидеть настоящих титулованных аристократов девятнадцатого века. Меж тем из недр экипажа изящно вышел молодой мужчина. Он не был слишком высок, но горделивая осанка делала его таковым. Атлетическую фигуру обтягивал дорогой с иголочки костюм белого цвета, под строгим, небрежно расстегнутым пиджаком, виднелся красиво вышитый дорогой шелковый жилет на двух перламутровых пуговицах, а в манжетах рубашки блеснули золотые запонки. Мужчина меж тем небрежно развернулся ко мне лицом. Оно, худощавое с правильными чертами, притягивало к себе взгляд. Я дольше обычного задержалась взглядом на его четко вылепленных скулах, волевом подбородке и больших светло-карих глазах. Его напомаженные каштановые волосы были зачесаны назад, открывая высокий умный лоб и прямые брови.

Когда я пришла в себя, то отругала за то, что так глупо засмотрелась на красивого молодого мужчину и еще раз напомнила себе, зачем тут нахожусь. За это время из кареты вышла дама, элегантно одетая в легкое летнее платье изумрудно-зеленого цвета. Кринолинов в эту эпоху уже не носили, а платье было более прямым спереди, облегало живот, приоткрывало туфли на каблуке, сзади юбка собиралась в пышный турнюр с лентами, кружевами, и плавно переходила в шлейф. Шляпка, напоминающая блинчик, была надвинута на лоб и закрывала тенью все лицо. На солнце сверкнули алмазы в серьгах дамы и кружева воротничка-стоечки, плотно облегающего шею. Весь ее изящный вид, напомнил мне о том, что волосы у меня давно не чесаны, губы потрескались, а лицо в пыли. Я горестно сжала руки в кулаки и скривила в усмешке губы. Перед тем как зайти в лавку, мужчина нахмурился и повернулся лицом в мою сторону, видимо почувствовав, что за ним тайно наблюдают. Я мигом отпрянула от угла и прижалась спиной в стене, наслаждаясь холодком, веявшим от камня. Мысленно досчитав до десяти, я вновь выглянула на улицу. Пара исчезла в магазине.

Сгорая от любопытства, я решила заглянуть в эту лавку, хотя это было просто сумасшествием, но меня тянуло зайти туда с непреодолимой силой. Отряхнув от пыли платье, которое впрочем, не стало менее серым и уродливым, пригладила волосы и поудобнее перехватив сумку, решительными шагами вышла из арки. Расстояние до дверей магазина я покрыла с гулко бьющимся сердцем и как во сне. Правой рукой я осторожно толкнула вовнутрь дверь, и тихо звякнул колокольчик, оповещая продавца о вошедшем покупателе. В этот момент мне сильно захотелось убежать, но отступать было некуда. Поэтому, я храбро шагнула в прохладу антикварного магазина и застыла на проходе, унимая дрожь в коленках. Никто не обратил на меня ровно никакого внимания. Хозяин, располневший господин лет за пятьдесят с сильно округлившимся брюшком в темно-синем костюме, стоял за широким прилавком и был занят с покупателями — парой аристократов. Я тихо забилась в самый темный угол и с интересом наблюдала за всем происходящим в лавке. Аркадий, назвать его Аркашкой у меня больше язык не поворачивался, что-то быстро тараторил, смешно картавя, показывал то, одну вещь, то другую. Весь антиквариат стоял на широких полках за спиной у продавца.

Его широкое скуластое лицо раскраснелось от волнения, а его голос был заискивающим:

— Вот, пожалуйте, господа, статуя Купидона, из мрамора. Она привезена из самой Греции.

— Нет, не то, — томно отозвалась дама. — У меня этих Купидонов полный будуар.

— Маман, тогда идемте-с, — отозвался мужчина. — Полно вам. Оставьте эту затею. В этой глуши решительно нет ничего примечательного.

Его бархатный голос ласкал мой слух, даже надменные нотки очень шли этому холеному аристократу. Уж кто-кто, а он мог позволить себе это пренебрежение. Мое сердце екнуло от двоякого чувства злости и восхищения, и я не знала какое из этих чувств сильнее. Я лишь покрепче стиснула зубы, теряя всякое терпение. Дрожь в коленях ушла, уступая место решительности.

— Вздор, милый, — отозвалась его мать обманчиво ласковым тоном избалованной женщины. — Иной раз тут бывают всякие занятные вещицы. Милейший, сделайте милость, покажите-ка мне вон те часы.