В ритме свинга

Эпилог

Что же было после? — спросите вы.

А после..

Желающие «сочетаться» предстали перед недоумевающим Павлом Игоревичем и едва ли не рыдающей от счастья мамой Владлены. Так как оба родителя и слова вымолвить не могли, отеческое «добро» они получили от донельзя довольного Сергея Александровича

Потом..

Лёлику, по меткому выражению, Люси «вздумалось сумасбродничать» и, ни на секунду не переставая возмущаться, Людмила держала венец над головой новобрачной в старой церкви где-то в глуши.

А ещё чуть позже выяснилось, что бравый полковник Советской армии живёт в маленькой комнатушке коммунальной квартиры. Просто потому что не нужны ему были предложенные хоромы.

Всё та же Люся, кляня всех «без-пяти-минут-генералов» на свете, отправилась «выбивать квартиры» для обеих пар. Потому как к тому времени Людмила уже осознала, кто воспитал ей такого терпеливого мужа — свекровь, Елена Георгиевна, будучи милейшей женщиной, могла бы командовать дивизией, но ограниченность её активности размерами кухни делала проживание с ней если не попросту невыносимым, то, по крайней мере, затруднительным. Потому Людмила задумалась о либерализации ещё в 63-м.

Ахтынцевы и Поповы были среди первых пар, которые получили собственное жилье в строящихся домах.

И ещё немного позже на всё той же генеральской даче.

— ЛЁЛИК, твою ж дивизию!!

— Какую из? — всё так же невозмутимо отщипывая от яблочного пирога.

— Прекратить! — легко ударив Алексея по руке.

Лёлик, с довольной ухмылкой дожёвывая «трофей», предпочёл ретироваться.

— Дружище, скажи мне, как ты терпишь эту женщину? — обращаясь к Михаилу.

Тот только пожимает плечами и улыбается, как умеет только он — с прищуром, отчего Люся невольно замирает. И сердце бьётся всё так же гулко. Хоть и одёргивает она себя тут же — лишь бы не выдать, кто на самом деле в семье генерал.

— Я беспокоюсь за Витюшу, — возвращаясь на кухню к Владлене, которая вытаскивает из духовки свежие подрумянившиеся пирожки: «Он ходит с какими-то совершенно непонятными ребятами и слушает странную музыку — очень громко кричат».

— А что Миша говорит?

— Ничего. Говорит, дело молодое, — Люся хмурит бровки — всё так же, как в девичестве: «Не знаю, мы такими не были».

На Владлену находит приступ кашля, Люся хмурится ещё больше, но потом всё же смеётся.

— Я нашла у Юленьки ахматовское, переписанное от руки — ну ты знаешь, из неопубликованного.

У Люси на лице годами привитый ужас: «и что?»

Владлена пожимает плечами: «А что? Пусть читает. Значит, думает. Иногда не вредно правду знать».

За столом мужчины говорят о новых машинах, о том, что старик уже давно не тот..

— Не нравится мне эта новая мода. Эти четырёхклинки, — презрительно.

Люся только улыбается в ответ: Владлена всегда умело выбирала лучшее.

— А где Лильча? — Алексей оборачивается к жене.

— Убежали куда-то в лес с мальчишками. Изображают студпоход, — раздражённо. Не нравится Владлене новый ухажёр дочери: какой-то странный парень, грезит о всякой технике, мол, провода — это пережиток. Хорошо хоть Даня с ними: приглядит за сестрой.

Поздним вечером разомлевшая Люся сидит подле Миши, уронив ему голову на плечо.

Алексей обнимает за плечи жену, и она вдруг приникает к нему, хотя никогда не проявит нежность на людях — при чужих, и шепчет на ухо. что-то безумно родное, близкое, всё так же извечно дерзкое. И он улыбается. Едва заметно.

Могла ли она знать, что так будет любить его? Могла ли тогда ещё юная, хотя и казавшаяся такой умной и зрелой, девчонка понять, что бывают мужчины, которых мы узнаём всю жизнь?

Из горящего светом дома в лесной глуши, с бревенчатого настила ступеней, уходящих в сад, льётся музыка — что-то стародворянское.

Что-то, что, наверно, пришлось бы по душе Ольге Николаевне, бабушке Владлены, возлюбленной бравого генерала Самойленко, который до конца своей жизни скрывал истинное имя своей жены.

Белой акации гроздья душистые

FIN