В сладостном плену

Глава 8

Бретана проснулась от холода. Огонь в очаге погас. Она вся дрожала, а все тело ныло. Да к тому же она лежала совсем голая. У нее не было привычки спать без одежды, однако из-за бурных событий накануне она не только не позаботилась об очаге, но и забыла одеться. Сказать по правде, Бретана и представить себе не могла, что оказалась без своего голубого льняного платья. Единственное, что она хорошо помнила, так это страстно и жадно целующие ее губы Торгуна и его сильные руки, гладившие и ласкавшие ее тело с таким изяществом, которое и заподозрить-то было нельзя в таком грубом существе.

« Господи, — в отчаянии корила она себя, — что же я наговорила?»— Бретана знала одно, что в будущем она должна решительно противиться любому повторению чего-либо столь же позорного и низкого.

Бретана чувствовала, что ее как ледяной волной окатила холодная волна уныния и растерянности. До ее сознания дошло, что впервые с тех пор, как она попала в этот дом, ей придется повторить трудный процесс разжигания огня.

Если она не займется этим, то это наверняка сделает Торгун. Однако любая мысль о помощи, полученной от этого подлеца, была ей отвратительна. Ей ничего не остается, как положиться только на себя.

Огромным усилием воли Бретана заставила себя отбросить шкуру, под которой лежала. Если она не разожжет огонь, то просто-напросто замерзнет. Она перевесилась с постели, подняла с полу лежавшее рядом платье и встала, чтобы надеть его. И только когда она ступила на левую ногу, дало себя знать распухшее колено, и она припомнила, как началось все это несчастье с Торгуном.

Громко вскрикнув от боли, Бретана откинулась назад на постель, платье выпало у нее из рук, и она инстинктивно схватилась за больное место. Колено сейчас увеличилось чуть ли не вдвое и было сплошным синяком от темно-фиолетового до отвратительно желтого цвета. Боль усиливалась с каждой попыткой размассировать колено, которое становилось все более неподвижным. Сустав сильно растянут, и колено нельзя нагружать. Это неудобство резко снизит ее независимость, к которой она так привыкла. Все же она надеялась как-то передвигаться. С трудом одевшись, не вставая с постели, ей удалось подтянуть к себе метлу, которую она надеялась использовать в качестве костыля.

Это было не лучшее средство, однако Бретана обрадовалась возможности хоть как-то двигаться, перенося свой вес с больной ноги на метлу, и приходилось передвигаться прыжками. Теперь она, хоть и с трудом, но добралась-таки до очага и стала высекать огонь, ударяя кремнием по холодному кресалу.

— Доброе утро. Что, огонь погас?

— Да. — Бретана очень старалась, чтобы ее ответ прозвучал как обычно. — Я его снова развожу.

Торгуй подошел к Бретане. Она еще не натянула на ноги козловые сапоги, и викинг сразу же увидел ее колено нездорового красного цвета.

— Да, падение не прошло бесследно. — Он указал на ее распухшую ногу. Бретана не ответила. Все ее внимание было сосредоточено на этом, увы, бесплодном занятии.

— Давай, я займусь этим, — предложил Торгуй почти просительным тоном.

— Сама справлюсь, — отрезала Бретана, хотя уверенности у нее в этом совсем не было.

— Никто и не сомневается, просто с твоей больной ногой тебе лучше в постель. — Опять постель — это слово как топор чуть не разрубило их натянутые попытки проявлять взаимную вежливость.

Если бы не нога Бретаны, ее в этот момент ничто бы не удержало от того, чтобы выбежать из комнаты.

— Ну, пожалуйста. — Он протянул руку, чтобы взять кремень и кресало. Бретану поразило то обстоятельство, что это слово Торгун в разговоре с ней употребил впервые. И в самом деле, он больше привык к тому, чтобы все его желания исполнялись по команде. Было его предложение искренним или нет, но для Бретаны предоставлялся удобный случай не ходить несколько часов по холодному земляному полу.

— Ну ладно, — уступила она неохотно. — Спасибо, — процедила она, давая ему ясно понять, что она чувствует по поводу бурных событий прошлой ночи.

В глазах Торгуна отразилось нечто такое, что Бретана истолковала как некую благодарность за свою уступку.

— Ты можешь двигаться без посторонней помощи?

— Конечно. — Ее быстрый ответ отражал ужас перед тем, что в случае промедления он поспешит ей на помощь. — Это я сама придумала, — сказала она с гордостью и указала на метлу.

Гордиться тут было, конечно, нечем, однако Торгуй позволил Бретане испробовать это ее изобретение и облегченно вздохнул, когда она доковыляла до постели.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы оживить очаг, разжечь огонь, который он набил березовыми дровами. Почти сразу же комната согрелась, теплый воздух выгнал утреннюю свежесть, и Бретана почувствовала себя гораздо лучше.

Торгуй приготовил завтрак, а потом смочил полоску льняной материи в холодной воде и велел Бретане наложить повязку на больную ногу. Вначале холодный компресс причинял одно беспокойство, однако по мере охлаждения ткани болезненная пульсация в ноге прекратилась. Это средство, а также выпитое по совету Торгуна пиво, которое, по его словам, ускорит лечение или по крайней мере поможет лучше перенести его, оказало благотворное действие.

На следующее утро она вновь попыталась встать на больную ногу, но не успела воспользоваться своим самодельным костылем, как подошел Торгуй и сказал:

— Подожди, у меня есть для тебя кое-что получше.

Бретана с недоверием подняла брови. Удивлению ее не было предела, когда викинг показал ей палку с горизонтально закрепленным сверху упором.

— Ты это сделал для меня? — спросила она.

— Меня не очень-то устраивает, когда ты в постели. — Торгуй не мог сдержать улыбки от этой невольной игры слов. — Я имею в виду, что ты лучше будешь справляться с домашними делами, если сможешь ходить. Думаю, что это будет получше метлы.

С этими словами Торгуй поместил поперечину костыля под мышку Бретаны, отступил назад, и Бретана начала осторожно переносить на него тяжесть тела. К ее радости, движения стали гораздо более удобными и не такими болезненными, чем прыжки на одной ноге.

— Думаю, тебе это доставит удовольствие. — Торгун протянул Бретане корзинку, до краев наполненную сочными красными ягодами.

— Вот уже четвертый раз за эти дни ты приносишь мне землянику. Можно подумать, что ты наделяешь ее особыми целебными свойствами.

— Во всяком случае, она явно улучшила твое настроение.

Бретану и озадачивало, и смущало это новое качество Торгуна — его галантность. После той унизительной близости он проявлял к ней такое уважение, которое ну никак не вязалось со сложившимся у нее представлением о викинге. Было ли тому причиной ее физически беспомощное состояние или же он старался загладить вину за свой бессовестный поступок!

— Не тебе беспокоиться о моем настроении. Оно улучшится только после того, как я снова окажусь в Глендонвике. — Торгун ощутил ее растущее раздражение. Ягоды были попыткой ублажить ее.

— Я оставлю ягоды здесь. Торгун поставил корзинку на стол. В эти последние дни он тщательно избегал каких-либо физических контактов с ней. Это не ускользнуло от внимания Бретаны.

— Я обожаю их, спасибо. — Когда она потянулась к корзинке и взяла ягоду, Торгун быстро отдернул руку. Она по-прежнему терялась в догадках, что же с ним случилось — почему его отношение к ней так резко изменилось.

Нельзя же сказать, что в ту злополучную ночь он испытывал к ней отвращение. О, нет! И все же, с тех пор он тщательно избегал любого прикосновения к ней и даже никак не помогал ей управляться с этим самодельным костылем, хотя оба прекрасно знали, что помощь с его стороны сильно облегчила бы ее страдания.

Может, его уже не влечет к ней физически?

Бретана знала, что выглядит сейчас очень неказисто: чего стоит это чиненое-перечиненное платье с множеством заплат или ее волосы, туго стянутые на затылке — так удобнее работать по хозяйству… А ее и без того неизящные движения выглядели просто нелепыми из-за этого ужасного костыля. Да, сейчас она не такой уж желанный приз, не то что раньше, в других, более благоприятных обстоятельствах.

И тут она опомнилась, пораженная ходом своих мыслей. Что это с ней происходит? Ей не нравится, что ее честь вновь не подвергается угрозе? А может, в глубине души она как раз и делает такую надежду?

— Горькая попалась? — спросил Торгун, заметив резкое движение Бретаны.

— Что? — едва продохнула Бретана, так как ее рот был набит сочными ягодами. — Нет, нет, ягоды отменные. Я просто подумала о нашей свекле.

— Эйнар наверняка привезет что-нибудь повкуснее.

— Кстати, об Эйнаре, он что, приезжает сюда каждый год? — спросила Бретана, довольная тем, что может отвлечься от занимавших ее мыслей.

— Да, сторожевые посты были устроены моим отцом Харальдом, чтобы предотвращать пиратские набеги фризов. Их торговые занятия в Хебеди приносят много серебра, но только если есть что продать. В последнее время наименее усердные среди них пришли к выводу, что грабить наши суда легче, чем самим заниматься морской торговлей. И вот этот аванпост, хотя он и малочислен, как раз и предназначен для борьбы с их грабежами.

Торгуна обнадежил вопрос Бретаны, поскольку он считал проявленный ей интерес пусть маленьким, но многоообещающим шагом к тому, чтобы перевести разговор на тему их общего происхождения и сделать так, чтобы она смирилась с ним.

Ничего удивительного нет в том, что, будучи саксонкой, она боялась и ненавидела скандинавов. Набеги последних двадцати лет, часть которых предпринималась его соплеменниками, а другие фризами и ютландцами, не делали их привлекательными в глазах саксов. И, тем не менее, если он хочет успешно претворить в жизнь свой план, надо во что бы то ни стало заручиться ее доверием. Он был уверен, что этого можно добиться только одним — жестокой правдой, которую он должен сообщить ей.

Бретана отвернулась от Торгуна. Напряженная поза выдавала ее беспокойство.

— Хебеди, Трондберген, Норманландия. Слова такие же странные, как и эти ужасные люди. Для чего тебе нужна там саксонка?

— Мне она не нужна. Все дело в твоем отце. Озадаченная, Бретана на какое-то мгновение сначала нахмурила брови. Положив костыль на стол и откинувшись назад, она обеими руками уперлась в бедра.

— Знаешь, сегодня я совсем не расположена отгадывать твои загадки.

— Никакой загадки и нет, миледи. Хотя поначалу это и может поразить твое воображение.

— Я хочу знать о причинах своего похищения. Похоже, что наконец-то ты ответишь на вопрос, который я все время, с самого начала нашего злополучного знакомства, задаю тебе, не так ли?

— Только в том случае, если ты пожелаешь выслушать мой ответ. — Торгун знал, что факты он должен сообщать очень постепенно, а не обрушивать на Бретану всю правду сразу от начала до конца.

— Тебе лучше присесть.

— Ладно, — нетерпеливо ответила девушка, почти выведенная из себя уклончивостью собеседника. Видя, что он не начнет, пока его просьба не будет выполнена, она осторожно опустилась на дерновый пол, прищуренными глазами скептически рассматривая Торгуна.

Тот понял, что дальнейшего промедления она уже не выдержит.

— Твоя мать Эйлин не всегда жила в Англии, — начал он. Его слова сразу же вызвали реакцию, которой он так опасался.

— Не смей говорить о моей матери! — закричала Бретана. — И откуда ты вообще знаешь ее имя?

— Прошу, выслушай, а уж потом обвиняй меня в чем хочешь.

— Так вот, одно время она жила в Трондбергене и была возлюбленной знатного человека, у викингов это называется ярл, по имени Магнус. Ты их ребенок, и в тебе половина скандинавской и половина саксонской крови. Когда твоя мать покинула его, то Магнус не знал, где ее искать. А потом выяснил, где живешь ты, и поручил мне привести тебя домой.

Торгун помолчал, чтобы проверить, какое действие произвели на Бретану его слова. Смятение, отразившееся на ее лице, придавало ей выражение ребенка, заблудившегося в лесу и старающегося вспомнить дорогу, по которой он шел до этого.

— Мой отец был саксонским лордом, — медленно и размеренно произнесла она с чувством постепенно нарастающего гнева.

— Мужем твоей матери, возможно, — поправил Торгуй, — но не твоим отцом. — Он чувствовал, что Бретана все еще не верит ему. — Твой отец Магнус. Я не знаю, что тебе наговорила твоя мать, чтобы скрыть свое прошлое, но уверяю тебя и клянусь Одином, что ты дочь Магнуса.

История были слишком невероятной, чтобы поверить в нее, даже если это и объясняло причины ее похищения Торгу ном.

— Англия — большая страна, — решительно возразила Бретана. — Как же ты узнал, что именно я тебе нужна?

— Подвеска. Магнус дал мне ее половину. До этого момента она о ней не вспоминала. При напоминании об этом Бретана рукой дотронулась на своей шее до того места, где находилась подвеска.

— Где она? — сердито спросила она. Торгун вздохнул.

— Увы, потеряна во время шторма. Но это неважно. Магнус поверит мне на слово.

— Ты лжешь! — презрительно возразила Бретана. — Даже если бы я носила браслет из конского волоса, ты и тогда бы сказал, что он подарен этим викингом Магнусом.

Лицо Торгуна выразило понимание хода мыслей Бретаны.

— Так-то оно так, но откуда мне знать… Бретану ошеломил этот довод. Может, она сама сказала ему об этом? Она этого не помнит, но… Вдруг ей пришел на ум единственный правильный вывод из рассказа Торгуна, если только он не лгал ей.

— Так, значит, он убил ее! Как же еще другая подвеска попала к нему?

Бретана ужа начала верить Торгуну, и горячие, мучительные слезы наполнили ее прекрасные глаза.

— Нет. — Торгун почувствовал угрозу, нависшую над своим планом. — Магнус тут ни при чем. Эта вещица была похищена фризами, а другую подвеску они как-то упустили. И вот та из них, которую они украли, появилась на рынке в Хебеди. Там ее увидел и узнал Магнус. Потом он выяснил, откуда она к ним попала. Ярл никогда не терял надежды, что Эйлин жива. Много лет назад, что она бежала, будучи беременной, он поклялся вернуть домой и мать, и их отпрыска. Я направился в Гендонвик, надеясь найти там вас обеих, но Эдуард сказал мне, что жива только ты.

Бретана считала историю, рассказанную Торгуном, невероятной.

— Если это так, то как моя мать вообще попала в Норманландию? Или ты хочешь сказать, что она покинула Британию, чтобы стать женой язычника?

Торгун знал ответ и на этот вопрос, но сомневался, что он понравится Бретане. Эйлин была пленницей пиратов и продана Магнусу на невольничьем рынке в Хебеди и лишь позже стала его возлюбленной, что, в конце концов, и послужило причиной ее бегства из Трондбергена. Когда Эйлин поняла, что у нее будет ребенок, она, очевидно, испугалась за его безопасность. Другого и быть не могло, учитывая ненависть, которую питала к ней Тири, жена Магнуса. Оспаривать законные права ее сына значило подвергать смертельной угрозе и ее, и ребенка. Торгун искал щадящую форму, в какой он мог бы ответить на вопрос Бретаны.

— Так как же она попала туда? — сердито повторила она свой вопрос.

— Видишь ли, фризы торгуют многими товарами: серебром, пряностями, франкскими клинками и иногда рабами.

— Ты хочешь сказать, что они похитили мою мать?

— Да. — Торгун был рад, что хоть это не вменяется в вину скандинавам.

— А этот Магнус, он что, купил мою мать? Торгун начал сомневаться в безупречности своего намерения войти в доверие Бретаны. Оказавшись в Трондбергене, она рано или поздно узнает правду. Но пока в своем желании просветить ее, он только пробудил негодование саксонки. И, что еще хуже, она как будто не слышит его и думает, что Эйлин была женой Магнуса. Торгун решил пока не останавливаться на этом факте.

— Магнус хорошо относился к твоей матери.

— Разве? Тогда почему же она бежала от него?

— Я же тебе сказал, она опасалась за твое будущее. Говорят, что за деньги ее на франкском торговом корабле перевезли в Ютландию, а уж как она вернулась в Англию — этого я не знаю.

Теперь Бретана должна обдумать то, что Торгун считал возможным сообщить ей. Он подождет в надежде, что она не только поверит ему, но и поймет, как трудно было ему сообщать такие трагические сведения.

К истории похищения Эйлин нельзя было относиться сочувственно. Поэтому он не осуждал Бретану за ее гнев. Несмотря на все старания Торгуна оправдать Магнуса, факт остается фактом — старый ярл купил ее, как какой-нибудь товар, а такой деловой подход вряд ли найдет понимание в глазах саксонки.

Торгуй наблюдал за печальной и задумчивой Бретаной, которая перебирала в уме обстоятельства своего запутанного происхождения. Он подумал, что, может быть, эту историю надо было подать иначе. Возможно, следовало бы не говорить о действиях тех, кого теперь она вправе ненавидеть. Хотя он и сам викинг, однако надеялся, что в глазах Бретаны он как-то сумеет предстать ее союзником против Магнуса.

Торгун знал, а в свое время в этом убедилась и Эйлин, что Бретана не может успешно противостоять желаниям Магнуса. И все же в его интересах дать ей понять, что ей это удастся.

Торгун подбросил дров в угасающий очаг и, откашлявшись, внимательно посмотрел на Бретану. Она сидела рядом с ним, но по ее отвлеченному взору было ясно, что мыслями она блуждает где-то далеко-далеко отсюда.

— Думаю, что могу помочь тебе.

— Хватит, уже помог. — Голос Бретаны был бесцветен, ибо все ее силы были израсходованы на осмысление той запутанной» истории, которую поведал Торгун.

— Я даже не знаю, правду ли ты говоришь? И даже если я поверю тебе, что из того? Что ты можешь мне сейчас предложить? — Она взглянула на Торгуна, глаза которого излучали непреклонность и решимость.

Даже сейчас, в момент выпавших на ее долю мучительных переживаний, она была прекрасна. Огонь высвечивал ее блестящие, казавшиеся на этот раз сиреневыми, глаза и наполнял их лучистым блеском. От воспоминаний об их близости кровь Торгуна вновь взыграла, а в паху появилось знакомое ощущение болезненной ломоты. Он может колебаться относительно женитьбы на ней, но не желания обладать ее телом.

О, как бы он хотел, обойдя очаг, приблизиться к ней, навалиться на нее всем телом и овладеть тут же, на холодном земляном полу. Останавливало его только сознание того, что это сведет на нет все то, чего он достиг вчера ночью. Хотя и не был уверен, — что сможет подняться в своем возбужденном состоянии, он все же, в завершении беседы, ответил на ее вопрос.

— Пожалуй, лучше всего оставить тебя наедине с твоими мыслями. Всего хорошего, миледи. — Торгун встал, уйдя в более прохладную половину дома. Бретана в задумчивости осталась одна, освещаемая теплыми отсветами пляшущих языков пламени.

Как это не раз бывало в последнее время, ее поразила эта деликатность Торгуна. Она была признательна ему за то, что он оставил ее одну. Если Бретана и искала ответов на мучающие ее вопросы, то задать их все равно бы не решилась.

Ее предыдущее неведение во многих отношениях было даже более привлекательным, чем нынешняя трудная задача отделить правду от лжи в невероятном рассказе Торгуна. Все это казалось очень странным. И если поверить в его еретическое описание прошлого Бретаны, то вся ее жизнь до сих пор была насквозь фальшивой. Она верила в лживую историю своей жизни, рассказанную ее матерью, ложь о человеке, который якобы был ее отцом; да что там говорить, она не знала даже о том, какая кровь текла в ее жилах.

Теперь она припоминала, что ей всегда казалась странной та неуверенность, с которой Эйлин говорила о человеке, кого Бретана называла своим отцом. Она почти ничего не знала о сэре Уильяме. Ей было известно только, что он погиб, отражая нападение скандинавов.

Возможно ли, чтобы молчание матери выдавало ужасную правду? Если так, то Бретане не нужно долго заниматься поисками причин, которые бы объясняли молчание Эйлин. В самом деле, похищение и изнасилование викингом, как теперь Бретана знает по собственному опыту, означает невероятное унижение. Это нечто такое, в чем не всякая жертва охотно признается.

Бретана взглянула на свои сапожки. Будь у нее что-нибудь другое, с каким наслаждением она бы сорвала их с себя и бросила в ревущий огонь, ведь такую обувь носили скандинавы. Теперь же любая мысль о том, что она сама наполовину принадлежит к тому же народу, была просто невыносимой.

Она поднялась, подошла к сундуку с одеждой и вынула зеркало. Медленно и осторожно посмотрела на свое отражение. Она видела себя как будто впервые, ибо это была уже другая Бретана, которая искала в новом образе ключ к отгадке своего прошлого, составлявшего часть ее жизни и до сих пор скрытое от нее.

Она тщательно исследовала каждую черточку и ямку своего словно точеного лица. Дрожащими пальцами она провела под глазами, носом и остановилась на пухлых, слегка раскрытых губах. Продолжая изучать свое отражение, она едва слышно вздохнула.

Какими же светлыми казались ее волосы по сравнению с черными как смоль локонами Эйлин. До чего странно, что раньше она совсем не придавала этому значения, относя это за счет прихотливой наследственности. А ведь подлинная причина заключалась, скорее всего, именно в том, кто были ее родители, о чем она до сих пор не знала.

«Но нет!»— громко произнес чей-то страдающий голос внутри Бретаны. Его внешним выражением явился только звук разбитого зеркала. Торгун, который молча сидел за занавесью, всем сердцем надеялся, что разбито только зеркало, а не будущее Бретаны.