Бонни знала, что она пленница замка. Всю осень и начало зимы Энгус был насторожен, молчалив и отдален. Детей опять отправили в школы. Бонни была совершенно одна. Энгус никому больше не доверял. Только Гарри болтался по замку.
Бонни призналась отцу Макбрайду в своей любви к Майклу. Священник был уже слишком стар.
— Дитя мое, есть много грехов, которые Господь не простит. Но твоя любовь к Майклу — чистая любовь. И в этой чистой любви ты совершаешь меньше греха, чем когда подчиняешься своему мужу.
Голос Бонни дрогнул.
— Я знаю. Я пыталась освободиться, но каждый раз, кроме последнего, меня опять тянуло к нему, стоило мне только увидеть его лицо или услышать его голос. Теперь я понимаю, что на самом деле не любила Энгуса. Он действовал на меня, как наркотик на наркомана. Валери подсказала мне это в приюте.
Она покачала головой.
— Я так противна сама себе.
— Нет, Бонни. Отвращение — это грех. Вся эта боль в прошлом. И останется в прошлом. Я не знаю, что будет в будущем, но могу сказать тебе одно: как человек он сломлен.
— Да, он на самом деле изменился. Он злится, кричит, ругается, но уже не бьет меня. Более того, что-то происходит с ним. Ему кажется, что он что-то слышит. Он часто говорит, что с ним разговаривает телевизор, и тогда становится очень загадочным. А я беспокоюсь за него.
Священник молчал.
— Я знаю, о чем вы думаете, — сказала Бонни, — так его отец сошел с ума.
— Да, — сказал священник, вздохнув. — Все мужчины этого рода сходят с ума и умирают. Медленно…
— С Эльсидером никогда такого не произойдет. Он совсем не злой.
Отец Макбрайд улыбнулся.
— Это благодаря твоей любви. Твои дети — просто чудо.
Бонни исповедалась и встала на колени перед алтарем.
— Я буду ждать, пока Эльсидер и Розмари устроят свою жизнь, а потом уеду к Майклу. Я знаю, что не могу вторично выйти замуж, но не думаю, что будет лучше, если Энгус убьет меня. Я не верю, что супружеская клятва более свята, чем моя любовь к Майклу.
Обратившись к Богу, Бонни почувствовала успокоение души. Ей придется ждать, но однажды она будет счастлива.
— Мы никогда не были женаты, — сказала она, выходя из церкви. — Мы никогда не знали друг друга.
В Мерилле Лора была рада чеку на две тысячи долларов от Энгуса. К чеку прилагалось сообщение о том, что Бонни в Шотландии. Лора поспешила к телефону. Отец Джон внимательно слушал: две тысячи долларов. Как он мог устоять? Он назначил встречу на полседьмого в его доме, когда тетушка уйдет к соседям посплетничать. Несколько недель назад Лора предложила отцу Джону огромную сумму, которую ей обещал Энгус за помощь в поисках Бонни.
— Я хочу, чтобы ты бил меня кнутом, — сказала она ему. — Я хочу принести кнуты к тебе домой и хочу, чтобы ты наказывал меня за мои грехи, пока кровь не потечет по спине.
У отца Джона было совсем другое желание. Он хотел обновить церковь. Это был убедительный довод получать деньги от Лоры, и каждую неделю он бил ее за все прегрешения. На банковском счете отца Джона было уже около четверти миллиона долларов. Теперь он ездил в «Пепсо» и великолепно питался. Он регулярно посещал епископа, который сам все эти годы говорил о Риме. Епископ был благодарен за деньги, которые отец Джон приносил в церковь. Оказывая финансовую поддержку собственной церкви, отец Джон заручился обещанием епископа, что будет выделена определенная сумма для того, чтобы послать его в Рим. Его тщеславная мечта была уже совсем близко. Этой последней суммы Лоры будет достаточно, и он больше никогда не увидит ее.
Каждый раз на встречу со священником Лора приносила новые плети. Она всегда была очень прилично одета. Лора становилась перед ним на колени и склоняла голову.
— Простите меня, отец, — говорила она.
Этой ночью отец Джон был сильно раздражен. Он устал, потому что целый день был занят приготовлениями к Рождеству, еще нужно было подписать поздравления, а Лора исповедовалась особенно извращенно. Отец Джон почувствовал непреодолимое желание быть где угодно, только не в этой комнате, только бы не видеть ее оголенных плеч, спину, сплошь покрытую свежими и старыми рубцами.
У отца Джона появилось нехорошее предчувствие. Он опасался быть пойманным. Пойманным Лорой, ее отвратительными желаниями. Он нахмурился. Он чувствовал, что в нем нарастает злость. С огромной силой он принялся хлестать покорное и молящее тело Лоры. Несмотря на пот, заливавший его лицо, он видел ее глаза, сияющие от экстаза. Она улыбнулась ему.
— Я никогда не знала, что ты такой, — нежно сказала она.
Он начал ругаться.
— Ты ведьма! Ты демон!
Лора улыбалась. Он поднимал кнут и хлестал ее вновь и вновь с безжалостной силой. Но она только улыбалась. Вдруг священник замер. Резкая боль пронзила его сердце, и он упал на пол.
Лора вскочила и склонилась над ним. «Умер», — подумала она. Она натянула свитер, и схватив чек со стола, выскочила из дома. Она огляделась — в переулке никого не было. Она медленно пошла к машине, припаркованной в нескольких кварталах отсюда. «Вот дерьмо», — подумала она.
— Боже мой, — удивился врач, — повсюду эти извращенцы.
Он успокаивал тетушку отца Джона:
— Он умер очень быстро.
Тетушку Айлин трясло.
— Я плачу не по этому грязному ублюдку. Просто меня это шокировало.
— Хорошо, я думаю, что вам следует избавиться от бюстгальтера и кнутов, чтобы избежать многих неприятных вопросов, — сказал врач. Он собрал свою сумку и вышел из дома. — Плохи дела, — пробормотал он, — дела в самом деле неважные.
Позже, той же ночью, новость о смерти священника облетела весь город.
Врач, не умевший хранить профессиональные тайны, привлек внимание всего бара.
— Да, — сказал он, потягивая красное вино, — парень лежал на полу среди кнутов.
— Я не удивлена, — вступила в разговор невысокая женщина. — Когда я была маленькой, в монастырь, где я жила, часто приезжал архиепископ. Он всегда щупал девочек, когда они становились на колени, чтобы поцеловать его кольцо.
— Правда? — удивился доктор.
— Просто ужасно, когда такими вещами занимаются священники, — сказал бармен, грустно покачав головой.
— Не могу с вами согласиться, — ответил врач, — я думаю о том, что священники — тоже люди. Хотя этот мне никогда не нравился.
Разговор переключился на политику.
Отец Джон в это время лежал в морге Мерилла. Его жестокие глаза были закрыты навечно. Его тонкие пальцы, скрещенные на груди, сжимали распятие.
Рождество в Драмосси угнетало Энгуса. Накануне праздника он отправился к отцу Макбрайду. Старик сидел в уютной скромной гостиной, держа ноги в тазу с горячей водой.
— Заходи, сын мой, — отец Макбрайд очень тревожился за Энгуса.
— Отец, — сказал Энгус, садясь напротив старика, — я принял решение.
Отец Макбрайд поднял брови.
— Да?
— Да, — спокойно ответил Энгус, глядя на горящие угли в камине. — Я понял, что потерял Бонни. Я потерял любовь своих детей. А сейчас со мной происходит то же самое, что и с отцом. Я консультировался с доктором, но он не может помочь. Таблетки только хуже действуют на меня. — Он замолчал. — Я сказал, что принял решение. Нет, — он посмотрел на священника. — Я не хочу обсуждать это с вами. Я только хочу, чтобы вы запомнили наш разговор.
— Хорошо, Энгус. Но надеюсь, что ты поправишься.
— Да, — Энгус встал и улыбнулся. — Отпустите меня с миром.
— Да, иди с миром, дитя мое. Да благословит тебя Господь.
— Спасибо, отец.
В праздник Рождества Энгус был необычайно добр и нежен с детьми. Он взял Эльсидера на прогулку.
— Я знаю, что не всегда был хорошим отцом, — начал Энгус.
Эльсидер взглянул на него:
— Ты больше не будешь бить маму?
— Нет. — Энгус посмотрел в доверчивые глаза сына. — Я больше никогда не буду бить твою маму. И всегда помни: что бы ни случилось, я очень тебя люблю. Я всех вас очень люблю.
Эльсидер улыбнулся и осторожно взял отца за руку.
— Хорошо, папуля. Идем домой, я замерзаю.
Энгус знал, что он будет таким же, как и его отец. Голос матери постоянно звал его к себе.
— Я жду тебя, Энгус. Я жду тебя.
Энгус слышал и другие голоса. Он ругался, бранился, как будто его окружали злые духи. Он знал, что ему придется покончить с собой, или его заточат туда, где был его отец — в отдаленное крыло замка. Эта мысль для гордого Энгуса была просто невыносимой. Быть обреченным, зависимым от транквилизаторов, от которых распухнет лицо и расползется фигура, — ужасно. Лучше немедленная смерть.
Энгус сторонился всех. Бонни, поглощенная собственной болью и потерями, была благодарна мужу за то, что он оставил ее в покое. Они по-прежнему спали вместе. Голоса, которые слышал Энгус, по-прежнему угрожали ему. Стены замка обвиняли его в дьявольских грехах. Ему казалось, что за ним следят.
Накануне Нового года дети вошли в гостиную, чтобы пожелать спокойной ночи. Энгус поцеловал их очень нежно.
— Я люблю тебя, папочка. — Розмари посмотрела в мертвенно-бледное лицо отца, в его безжизненные погасшие глаза. — У тебя усталый вид, — сказал она.
— Я устал, Розмари, я очень устал.
Дети вышли из комнаты.
Тишина становилась зловещей, и Бонни нервничала. Она боялась, что такое затишье предвещает бурю. Она взглянула на Энгуса:
— Я тоже пойду лягу.
— Хорошо, — сказал Энгус. Он подошел к Бонни и поцеловал ее в макушку. — Спокойной ночи, дорогая.
Бонни вышла, оставив Энгуса одного.
Перед полуночью Энгус взял в своем кабинете любимую винтовку. По снегу он пошел к часовне. Там он встал перед алтарем, и, когда в башне колокола стали отбивать полночь, Энгус нажал на курок. Звонари слышали выстрел. Они перестали звонить и побежали вниз. Там перед алтарем лежал Энгус. Кровь стекалась в лужицу на каменном полу. Спотыкаясь, сюда приковылял отец Макбрайд.
— Боже мой! — сказал он, увидев кровь. Священник стоял у тела Энгуса и вспоминал, как много лет назад, когда был еще молодым, он крестил Энгуса. — Боже мой!
Отец Макбрайд распорядился завернуть тело Энгуса в одеяло и внести в замок. Он медленно шел к замку и смотрел, как звонари несли тело. Ярко светила луна. От облаков на лужайку падали огромные тени. Под ногами звонарей шуршал гравий. Огромная дверь со скрипом открылась, принимая тело своего хозяина. Энгус ушел из жизни.
Бонни выслушала новость молча. Она стояла у окна. Она ждала наступления Нового года, надеясь, что он будет более счастливым. Старый священник взял ее за руку.
— Он говорил мне о том, что хочет покончить с собой, но тогда я этого не понял. Только сейчас я понимаю, что он имел в виду.
Бонни ничего не смогла ответить.
— Я вызову врача, — сказал отец Макбрайд.
Его напугала бледность Бонни.
— Пожалуйста, — слабо кивнула она.
В своей комнате она долго стояла у окна, глядя на белый снег. Она думала. Она почувствовала, что огромная стена страха, которая стояла перед ней все эти годы, начала рушиться. Понадобится много времени, чтобы осыпались последние камни этой стены. Но теперь у нее было время. Смерть Энгуса вернула ее к жизни. Она поедет к Майклу и начнет жизнь с ним, жизнь без боли. Эльсидер унаследует фамильную собственность, но кроме наследства еще и страдания. Нет, они больше не будут страдать!
Бонни смотрела на снег. Вдруг она вспомнила, как Энгус пришел за ней на бал в дом Макгрегора. Она отчетливо помнила, что это было в новогоднюю ночь. Она видела его бархатный жилет, кружево у шеи, помнила сверкание серебряных пуговиц. Она видела, как он стоит на заснеженной лужайке. Он улыбался. Она помнила ту странную улыбку, с которой он подошел к ней в зале у Макгрегора.
— Спасибо, — нежно сказала она.
Бонни отвела глаза от окна и вытерла слезу со щеки. Энгуса больше не было.
— Это конец, — прошептала она. — Это действительно конец.