Опиум. Вечность после

Глава 13. Санта-Барбара

LSD – Thunderclouds (Official Video) ft. Sia, Diplo, Labrinth

karma-police kendra-morris

В кафетерии я обращаю внимание на подоконник: на нем лежит дорогой белый лэптоп. Он не мог бы принадлежать кому угодно, а лишь тому, у кого имеется достаточно денег, чтобы раскидываться подобными вещами. Его стоимость – состояние для меня, но не для Лурдес.

Подхожу, беру его в руки и убеждаюсь в своей правоте: внизу, на корпусе, имеется наклейка с именем и номером телефона хозяйки. Очевидно, она теряет его не в первый раз.

Набираю номер:

– Хелоу? – у Лурдес потрясающий голос.

– Привет. Я нашла твой лэптоп в столовой и звоню по номеру на корпусе.

– Оу! Спасибо! Вечно его теряю! Через пару минут буду! – бросает трубку.

Но даже пара минут не успевает пройти, как копна её фантастических волос появляется в кафетерии, заставляя парней сворачивать шеи и давиться своими ланчами.

– Пффф… я такая растеряха! – смеётся. – Это мне нагрузили в довесок к неотразимой красоте и блестящему уму! Ну не может же всё быть идеально в человеке!

Лурдес звонко хохочет, довольная собственным остроумием, а я наслаждаюсь запахом её духов: действительно, такие редко кто носит. Лурдес об этом не говорит, но все знают, что у неё очень состоятельные родители, живущие в Сиэтле, откуда и сама она родом. Забавно, но её никогда не обсуждают в курилке, а только восхищаются. Парни мечтают с ней встречаться, девушки дружить, а Лурдес всегда сама по себе, но не пропускает ни одной вечеринки и чаще устраивает их сама.

Уже через несколько часов, покончив с лекциями, мы сидим в милом недешёвом кафе и уплетаем итальянское тирамису из хрустальных стаканчиков – это одно из любимых мест Лурдес в Ванкувере, по её собственному признанию.

– А почему ты здесь, а не дома, в Сиэтле? – спрашиваю. – Вашингтонский Университет один из лучших в мире, не сравнить с нашими.

– Я здесь только на год – ради лекций Беннера, а на остальные таскаюсь просто так и от скуки, – очаровательно улыбается. – Прослушаю его курс и вернусь домой. Хотя к моей специализации он и не сильно относится, но знаешь, я считаю, что психиатрические проблемы берут начало в семье.

– Ты выбрала психиатрию?

– Да! А ты?

– Я больше склоняюсь к семейной терапии. Это интересно, – пожимаю плечами.

– Поверь! – вспыхивает Лурдес, – психиатрия ещё интереснее! Копаться в головах шизиков – это же весь кайф! – её глаза горят. – А вот нытьё зажравшихся домохозяек не воодушевляет.

– Ты звучишь убедительно, – соглашаюсь.

– Я уже говорила про свой блестящий ум? – подмигивает.

– О, да! – и я не в силах сдержать улыбку.

– Так вот, он достался мне от несравненной мамочки – она у меня математик. Ну а… – тут она театрально изображает соблазнительный мах головой, тряхнув волосами, – моя неподражаемая красота унаследована от отца.

И снова мне смешно. Никто не умеет так непосредственно себя нахваливать, как эта девушка.

– Лурдес…

– Друзья называют меня просто Лу, – она кладёт свою смуглую кисть с большим «А» на запястье мне на руку, и я удивлена заметить, что это прикосновение мне приятно.

– Лу, вон тот парень часто таскается за тобой в Институте, и сейчас он постоянно на нас пялится. Что говорит психиатрия по этому поводу?

Лурдес бросает короткий взгляд на крупного и, надо признать, по-мужски красивого парня:

– А! Это… Ну, психиатрия скажет только то, что сей кудесник – Люк, мой невидимый ангел хранитель! – смеётся. – Наш папа страдает фобией преследования, но, смею заметить, небезосновательно. У Соньки, моей сестры, тоже такой есть. Хочешь, кстати, познакомлю? Говорят, он хорош в постели! – заявляет с набитым ртом.

– Кто говорит?

– Девчонки на курсе, – Лурдес запивает тирамису второй чашкой кофе. – Со мной ему нельзя, я – охраняемый объект, – заявляет с деланной гордостью, чем снова заставляет меня улыбнуться.

Затем начинает издалека:

– Знаешь, в какой-то умной книжке было сказано, что человек, перечисляя что-либо, интересующую позицию назовёт последней, и только в том случае, если хочет скрыть свой интерес к ней.

– Ты о чём?

– О твоём вопросе преподу, – поднимает брови, изображая «многозначительность» во взгляде.

И мне не становится не по себе, наоборот: очень хочется «раскрыться».

Лурдес – тонкий психолог, прирождённый манипулятор и мисс Проницательность – бросает мне наживку:

– Знаешь, я влипла. Очень много лет назад. Думала, пройдёт! Но ни фига… который год уже, «а воз и ныне там».

– Какой воз? – уточняю.

– А! Это из басни. Из русской. Ты ж не знаешь, – улыбается. – Короче, люблю я чужого парня. И не просто чужого, а того, с которым встречается моя любимая сестра. И вот будь она хотя бы немного стервой, я бы не запаривалась… и он дааавно уже был бы моим!

Тут она самоуверенно морщит брови, давая мне понять, что в её способностях даже сомневаться не стоит.

– Но фортуна не на моей стороне: Соня – добрая ранимая душа. Мало того, ещё и обиженная судьбой. Братец, блин, постарался, – кривится, и за гримасой я успеваю разглядеть искреннюю боль о близком человеке. – У нас ведь как получилось, мой брат Эштон, он только мне брат, а для Соньки – потенциальный партнёр. И он её вроде как… изнасиловал.

– Что? – не успеваю скрыть свой шок.

– Дааа, – тянет, поджимая губы. – Ну, никто доподлинно не знает, что у них там вышло. Но ничего хорошего, это точно.

Лурдес смотрит в окно невидящим, затянутым пеленой воспоминаний взглядом. Наживка переродилась в потребность излить душу:

– Всё сложно у нас, причём у всех. Соня до сих пор и несмотря ни на что любит его. Эштона, – уточняет, коротко взглянув на меня, словно желая убедиться в том, что я всё ещё здесь. – И живёт с Антоном. А я кроме Антона вот уже семь лет никого больше не вижу. Я – как мой папа, а он у нас – моногам.

– Твой папа кто?

– Однолюб. За всю свою жизнь влюблялся только раз, с первого взгляда и сразу до беспамятства.

– Тогда я тоже моногам, – сознаюсь.

– Оу… – вытягивает лицо. – И в кого же ты так безнадёжно втрескалась?

– Не важно. Продолжай! Ты так интересно рассказываешь о своей семье. А главное, столько подробностей знаешь о своих родителях и их личном.

– А, это папа! Он любитель поговорить на эту тему и поведать душещипательную историю своей Большой любви. Правда, рассказывает только нам, детям, больше никому. А вот маман, мисс «Скрытность», редко говорит, но зато, только не смейся, книгу пишет! Ха-ха! Представляешь? Моя маман – писатель! Обхохочешься!

– Почему? Это же здорово! – я и впрямь так считаю.

– Да потому что мама моя – математик мозговыносоед! Её студенты как чёрта боятся, такая строгая! И тут вдруг взялась писать про свою любовь… смех, да и только!

– Наверное, у неё была особенная любовь?

– Не была, а есть. Обитает по сей день под боком, Алексом звать. Это папенька мой, – сперва смеётся, потом внезапно становится серьёзной. – Ну, ей, на самом деле есть, что рассказать. История у них длинная, необычная и… сильная. Да, именно сильная: о большом и нерушимом чувстве, пронесённом через жизнь, беды и невзгоды, глупости, потери, несчастья и огромное, просто огроменное счастье, в котором родилась я. Я – их кульминация! – сообщает с гордостью и звонким смехом.

– Очень достойная кульминация, нужно сказать! – тоже смеюсь. – А почему трудности, если любовь с первого взгляда?

– Ну, маман у меня специфическая личность: в юности она не согласилась стать женой отцу, потому что он не удовлетворял её требованиям безопасности, – подмигивает.

– Это как?

– А так, – Лурдес толкает свой смартфон, он скользит по гладкой поверхности стола и врезается в мою руку.

На экране я вижу фото мужчины, и у меня, надо сказать, несдержанная реакция:

– Кто эта модель?

– Это не модель, это мой отец. Здесь ему тридцать пять, и по моему скромному мнению, именно в этом возрасте он был на пике, так сказать, своей привлекательности, пока не поседел.

– Он сейчас седой?

– Не полностью, но частично да. Возраст, во-первых, а, во-вторых, поседеть ему пришлось вскоре после того, как была сделана эта фотография – маму несколько раз ударили ножом в живот, а она как раз была беременная. Ребёнок погиб и мама почти – отец её вытащил и выходил.

На фото изображён человек не просто безупречной внешности, в нём выдающаяся сексуальность. Причём в таком объёме, что глаза, скользящие по его идеальным чертам, волосам, плечам, отрываются с трудом. И сложно сказать, что именно имеет такое воздействие: его необыкновенно красивое лицо или взгляд. Лурдес почти точно скопировала своего отца (в женской вариации) и даже шарм, но не глубину во взгляде. Странно смотреть и поражаться настолько необыкновенной мужской красоте и слушать историю его жизни, узнавать о пережитых бедах и трагедиях.

Лурдес показывает другое фото, где мужчина выглядит уже намного старше, он носит очки и от висков и дальше к затылку у него частично седые волосы. Он улыбается широченной улыбкой и указывает пальцем на нечто, чего не видно в кадре.

– Эту фотку я сняла примерно два года назад, до того, как родители уехали в Израиль. Рожать.

– Рожать? Сколько им лет?

– Матери было сорок девять. Отцу пятьдесят. Сейчас – на два года старше.

Мои глаза округляются, а Лурдес закатывает свои:

– Дааа! Я отношусь к этому точно так же. Мать, блин, на сносях на старости лет! Я чуть сама не ошалела, когда узнала!

Я рассматриваю фотографию внимательнее и вдруг узнаю на ней знакомое лицо – не раз его встречала в журналах и на телевидении.

– Твой отец известная личность?

– Что-то вроде. Эй, красавчик! Можешь уделить мне минуточку? – машет официанту, профессионально «щуря глазки».

Лурдес заказывает себе ещё чашку кофе.

– Ещё по кофе?

– Нет, мне хватит.

– Давай с коньячком!

– А здесь и такое есть?

– Здесь, как и везде, только кофе, а коньячок у меня с собой!

Вынимает из своей студенческой брезентовой сумки крохотную бутылочку:

– Одна ложечка, а вкус с обычного в момент меняется на волшебный!

Я отвечаю улыбкой на изображающее неземное наслаждение лицо моей новой подруги и соглашаюсь на кофе с коньяком. Правда вливала его Лурдес совсем не по ложечке, а от души.

– Ну, так вот, никто кроме меня не догадывался об их «сюрпризе»!

– А ты как узнала?

– Не поверишь, случайно. Говорила с матерью по скайпу и вдруг поняла, что уже несколько месяцев не видела её в полный рост. Звонит и только лицо в экран вставляет. Если кто и ходит, то только папа. Но он, типа, смертельно болен.

– Почему «типа»?

– Да потому что больным он не выглядел, а вот мать располнела. Я сразу просекла: она в положении!

– И как, не ошиблась?

– Нет. Отец хоть и носил всю жизнь мамочку на руках, но не нудел ей в ухо, что пора уже фруктового салатика поесть. Он как это произнёс, я сразу их заподозрила! Мать зашипела на него, а поздно – я догадливая. Он просто не знал, что я в эфире, вот и прокололся. В общем, пришлось собирать делегацию и ехать выводить их на чистую воду.

– Слушай, у тебя прямо не семья, а мексиканский сериал!

– Нееет, – тянет. – Ни разу не сериал, скорее драматическая love story со счастливым концом. У родителей только, правда. А у нас… – вздыхает, – всё плохо. Ну вот скажи, какой смысл Соньке жить с Антоном, если она его не любит? А я ну вот прямо сохну! Как в мексиканском сериале, блин!

Лурдес подливает себе коньяка в кофе.

– А Антон кого любит?

– Ну, слушай… – кривится, недовольная вопросом, – он думает, что Софи – его звезда, но это полный бред.

– Почему?

– Ну, видишь ли, Бог парует людей по некоторым ключевым моментам. И вот Сонька с Антоном, они не пара, понимаешь? Софи – одухотворённо-возвышенная мадам, ей нужна драма, если любить, то какую-нибудь придурковато-калеченную личность, типа Эштона! А Антон, он такой прямой и понятный, конкретный и брутальный… в общем, Сонька никогда его не полюбит. Да и он рано или поздно упрётся в её идейность, и она точно начнёт его раздражать. И что важно: когда мне было шестнадцать, Антон меня поцеловал! Они тогда с Соней не встречались ещё, но она ему нравилась.

– И что потом? После поцелуя?

– Позвонил на другой день и извинился, сказал, что был в невменяемом состоянии. Это правда – он был пьян: у Лёхи на вечеринках они вечно в хлам напивались, но сейчас брат уже без пяти минут женатый человек и трезвенник. Так вот, главная моя мысль – Антон в ту ночь, однозначно меня хотел. Причём ооочень хотел, понимаешь, о чём я?

– Да, – признаюсь.

– Ну и вот: счастье было почти в кармане, но… – изображает страдание, – малолетство меня подкачало! Антоша не решился, оправдав своё бегство отговоркой «вовремя опомнился».

– А Лёха это кто?

– Это мой самый старший брат.

– Господи, сколько их у тебя?

– Тааак… ну смотри: моя мама изменила своему первому мужу с моим папой. Но до этого у неё уже был Лёха. Пока они были вместе, мой папа изменил моей маме со случайной девицей (ну, он говорит, что не изменял, мама от него отказалась, и он с горя начал искать, с кем бы ему семью замутить), и родился Эштон – мой второй брат. А у мамы с её первым мужем родилась Сонька. То есть Лёха и Сонька полностью родные, а со мной у них только мама общая. А с Эштоном – только папа. Поняла?

– С трудом.

– Ну вот. Потом папа начал умирать, и мама поехала его лечить, они снова спелись и она, наконец, решилась выйти за него замуж, и почти сразу родилась распрекрасная я! – рисует нимб над своей головой.

Я смеюсь с этого представления, а она продолжает:

– Потом не понятно, что вышло, вроде папа и не изменял маме, а она сама во всём была виновата, короче, тут я сама путаюсь в их Санта-Барбаре, но у папы родилась ещё одна дочь от другой тётки – Аннабель. Поэтому, – вздыхает, – нас много. И ещё один брат – Амаэль, родился полтора года назад. С Лёхой у них разница… в тридцать лет!

Я не знаю, как реагировать на всю эту информацию:

– Слушай, Санта–Барбара отдыхает в сравнении с твоей семьёй.

– По глазам вижу, что ты запуталась, – констатирует. – Но это нормально. Мама пишет роман обо всей этой эпопее, хочет рассказать миру о своей настоящей любви и о папиной моногамной. Так что, если захочешь, когда-нибудь прочитаешь.

– Ты заинтриговала, – соглашаюсь. – Если она решится опубликовать – обязательно прочитаю.

– Я тебе пришлю копию с автографом автора, – одаривает меня широченной улыбкой. – Ну, так ты расскажешь свою love story?

– Я?

– Ты, – подмигивает. – Влюбилась в родного брата? Раз и навсегда? Никого кроме него не видишь? Не можешь устроить личную жизнь?

Я согласно киваю. Ну, а что? Смысл скрывать, если она и так всё знает?

– Добро пожаловать в клуб запретно влюблённых! – достаёт ещё одну крохотную бутылочку коньяка и разливает прямо в чашки из-под кофе. – Чин-чин?

– Спасибо за душевный приём, – поднимаю свою чашку. – Членские взносы платить не надо?

– Только откровенничать! – хитро улыбается. – Ну, рассказывай!