ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЛАММАС СБОР УРОЖАЯ

ЛАММАС

И отказалась земля приносить плоды, но

вместо них порождала нечисть и чудовищ.

И восстали мертвые, и ходили по земле рядом с теми, кто еще не жил.

— Пророк Симон, VIII век —

1 ЯЧМЕННАЯ ЛУНА

К нам Бог Света в Йоль придет,

Мощь и силу принесет.

Полыхай огонь костров

В честь победы Деверо!

Род Каор чтоб дольше жил,

Пьем из кубка Госпожи

Кровь врагов и кровь друзей…

Землю обнови скорей!

Река Колорадо, 1 августа (Ламмас)

«Отлично. Только грозы для полного счастья не хватало!»

На носу надувного плота неразборчиво бранились родители; Холли постаралась отвлечься и посмотрела на осколок неба, видневшийся между стенами каньона. Медные и стальные солнечные блики болезненно слепили глаза. В гнилостно-серых комьях облаков рокотал гром. Над водой с тревожными криками носились вылетевшие из укрытий птицы.

Симпатичный мускулистый парень, подрабатывающий инструктором, чтобы платить за учебу в Калифорнийском университете, заворчал и вздохнул у нее за спиной. Его жизнерадостность («Здравствуйте, меня зовут Райан, я буду вас сопровождать») иссякла, и Холли его за это не винила. Родители достали всех: Райана, Холли, ее лучшую подругу Тину — вот уж кому не повезло получить приглашение в эту жуткую поездку. Конечно, Тину приглашали всегда. Ни у нее, ни у Холли не было братьев и сестер, а единственного ребенка всегда балуют.

Мама Тины в последний момент отказалась ехать, сославшись на проблемы с графиком в больнице округа Марин, но Холли подозревала: хрупкая темноволосая Барбара Дэвис-Чин — лучшая подруга ее матери — знала, что назревают проблемы. Должна была знать, ведь даже взрослые женщины делятся с подругами.

«Я в курсе, — подумала Холли, — я же смотрела "Секс в большом городе"».

Пять дней назад, вернувшись домой после работы на конюшне, Холли заметила неладное. Родители ссорились, и даже когда их прервал звук поворачивающегося в замке ключа, осталось чувство, что крики продолжают метаться среди белых оштукатуренных стен типичного для Сан-Франциско дома в викторианском стиле.

Судя по звукам, доносившимся из родительской спальни, с пола подбирали осколки, и половицы поскрипывали, словно от разлитого в воздухе напряжения.

— Эй, привет, я дома! — крикнула Холли, снимая куртку в прихожей, но ответа не получила.

Отец, наигранно улыбаясь, спустился по лестнице.

— Привет, малышка, как дела в конюшне?

Произошедшее никто не обсуждал. Элиза и Дэниел Катерс хранили вежливое молчание, демонстрировали прохладное отношение друг к другу во время сборов, а уж в самолете на Лас-Вегас холод стал просто леденящим. К счастью, в дороге Холли сидела в другом ряду вместе с Тиной, а в отеле «Белладжио» девушек поселили в отдельном номере.

Родители ушли смотреть представление, которое давал Цирк Солнца, а Холли и Тина остались в своей комнате, поговорить о приближающемся выпускном классе и планах на колледж: они собирались поступать в разные университеты.

Взрослые вернулись поздно и в подпитии — по крайней мере, так хотелось думать Холли, которая не могла поверить, что они способны так говорить друг с другом в трезвом состоянии. Родители метали друг в друга злые слова, которые должны, обязаны были ранить. Холли не хотела их слышать — наверняка и Тина тоже, — но оскорбления ясно доносились сквозь закрытую дверь спальни.

Утром Райан встретил их в фойе «Белладжио», и они все вместе поехали в точку старта плотов. Во время инструктажа по безопасности родители Холли едва соблюдали приличия.

Райан спустил надувное судно на воду и рассадил всех по местам. Перебранка разгорелась снова, как будто бурные воды реки Колорадо подхлестывали взаимное недовольство, и в течение дня настроение у всех становилось только хуже.

Холли и Тина съежились над веслами, тщательно выполняя указания Райана и демонстративно притворяясь, что ничего особенного не происходит. На всех были надеты ярко-оранжевые спасательные жилеты и оранжевые шлемы. У Тины шлем съехал, открывая темные волосы, которые она в честь поездки выкрасила в цвет морской волны. Холли зажало рядом с Тиной по центру плота, похожего на пухлое каноэ. Они неслись между гладкими черными валунами и стволами деревьев, как на сумасшедшем аттракционе; плот со всех сторон заливала вода, но холод казался тропической жарой по сравнению с тем, что излучали ее родители.

— Да что с ними такое? — шепнула Тина на ухо подруге. — Они убьют друг друга! Или нас.

— Удочери меня, как вернемся? — с несчастным видом попросила Холли.

— Скоро мы будем совершеннолетними и сможем пожениться. — Тина многозначительно пошевелила бровями. — Давай, детка, соглашайся, ты же меня любишь!

За этим последовал воздушный поцелуй.

Холли со слабой усмешкой тряхнула мокрыми, взъерошенными кудряшками.

— То-то твоя мама обрадуется!

— Моя мама терпимее всех твоих родственников, вместе взятых, — возразила Тина. — Она будет счастлива спланировать церемонию нашего соединения.

Холли расплылась в улыбке, Тина ответила ей тем же, но радость длилась недолго: сердитые голоса снова перекрыли рев воды на порогах.

— …я раньше не уеду! — яростно шипел отец Холли.

— Ты мне не сказал! Обязан был сказать…

«Ах, черт!» — подумала Холли.

В воздухе клубилось напряжение, и ее вновь накрыла волна беспокойства. Сломалось что-то важное, основополагающее, причем еще больше года назад.

«Все началось с того кошмара…»

Отец Холли первым отвел глаза, и мать тоже отступила: два диких зверя в борьбе за территорию, недовольные исходом поединка. Несмотря на возраст родителей — обоим перевалило за сорок, — они сохранили привлекательность: высокий худощавый отец, с копной густых непослушных темных волос и темными карими глазами, и мать — странное создание с неестественно светлыми волосами и глазами кукольного ярко-голубого цвета. Все кругом говорили, что они — красивая, почти киношная пара, но мало кто кроме Холли знал, что их диалоги лучше всего подошли бы для фильма ужасов.

— Держитесь! — Райан на мгновение вклинился в ее мысли и перепалку родителей. — Проходим пороги Хэнс. Берите влево. — Он посмотрел на темнеющее небо и тихо выругался.

Холли подняла глаза. Темное суровое лицо инструктора казалось слишком жестким для его возраста. Сейчас ему двадцать один, а к тридцати Райан высохнет окончательно и будет выглядеть как статуя из вяленой говядины.

— Гроза надвигается? — спросила она, пытаясь перекрыть шум воды и скрипение плота.

— Да. Мы сегодня остановимся пораньше… — Он взглянул на нее, потом на ее родителей. — Запасы терпения вроде как на исходе.

— Они не всегда… — возразила Холли, потом замолчала и снова принялась грести.

Перед ними, как вода в кастрюле, бурлили белые пенные струи. Девочки выпрямились, готовясь к захватывающему стремительному спуску — ради порогов они сюда и приехали, а теперь Холли хотелось все бросить и уехать домой.

Река разбивалась на множество потоков, которые сплетались, расходились, оборачивались вокруг камней и валунов и свивались в воронки, похожие на дорожные выбоины. Плот заносило и тянуло дальше, и Холли чувствовала, как в груди собирается уже привычный комок радости и страха, от которого по позвоночнику бегут мурашки.

Она закричала, ей вторил голос Тины. Подруги рассмеялись и закричали снова, так громко, что их голоса эхом отразились от стен каньона, сплетаясь с криками птиц и рокотом грома над головой. Холли ощутила мимолетную вспышку злости на родителей за то, что они так поглощены своими ссорами и не могут разделить ее восторг.

Плот пошел быстрее, Холли почувствовала, как что-то внутри оборвалось и ухнуло вниз, услышала восторженно-испуганный вскрик подруги.

Небо зарокотало раз, другой — и разверзлось. Сплошным потоком хлынул дождь и мгновенно промочил всех до нитки, больно хлеща по плечам. Холли лихорадочно пыталась дотянуться до завязанного на талии дождевика, плот качало из стороны в сторону, а застигнутые врасплох пассажиры на мгновение забыли о том, где находятся.

— Гребите! — взревел Райан.

Родители Холли очнулись и взялись за весла, как Райан их учил. Дождь лил сплошной стеной, река плескалась вокруг огромного валуна, и Холли скорее вспомнила, чем услышала, как Райан велел им держаться левой стороны. Везде держаться левой стороны.

Над ними нависла гигантская гранитная глыба с зазубренной, острой, почему-то не обточенной водой поверхностью.

— Ого! — указывая рукой, прокричала Тина.

Дождь замолотил сильнее. Холли отчаянно сражалась с порывами ветра, пытаясь удержать на голове капюшон. Вода заливала глаза, мешая видеть.

— Осторожно! — закричал Райан.

Холли пригнулась, всматриваясь в дождь. На мгновение все застыли — их ошарашенные мозги осознавали происходящее, — а потом, как по сигналу воздушной тревоги, судорожно схватились за весла, чтобы не позволить реке швырнуть плот на гранитную глыбу.

Тина вскрикнула, с трудом удерживая весло под натиском волны. Плот нырнул, и яростные пенные потоки залили всех до пояса. Тина снова закричала, беспомощно шлепая веслом по воде, а Холли обернулась к Райану.

— Что делать? Что нам теперь делать?

— Не паниковать! Левей! Левей! Левей!!!

Маленькое хрупкое весло, явно не способное противостоять силе воды, казалось тяжелым и неуклюжим.

Мать Холли что-то крикнула, вслед за ней прозвучал вопль Дэниела Катерса.

Река превратилась в водоворот, все вокруг стало холодным, безжалостным и ненадежным, серые камни и серая вода кружили, толкали плот на скалу.

Холли в ужасе вцепилась заледеневшими пальцами в бесполезное весло. Она слышала, что кто-то выкрикивает ее имя, но не могла понять кто.

— Прыгайте! Сейчас же! — прозвенел голос Райана.

Приказ вывел Холли из оцепенения, и она попыталась расстегнуть непослушные застежки. Река поднялась над плотом и поглотила его. Безжалостная холодная вода окружала, заливала по плечи, с головой. Холли ждала, когда поток схлынет, но вода только хлестала сильнее. Без воздуха девушка запаниковала, задергалась в путах, забыв, как от них избавиться.

«Я утону. Умру».

Серо-стальные водные сумерки сгустились, оборачиваясь волнами черноты, в которой ничего нельзя было рассмотреть; чувствовался только ужасающий холод. Может, плот вообще несется кувырком? Сознание Холли уцепилось за картинку: огромный валун, налететь на него с такой скоростью — верная смерть, не менее верная, чем падение из окна, после которого остается лишь влажное пятно на тротуаре.

Легкие разрывались. Через какое-то неопределимое время Холли поняла, что ей нужно выдохнуть и набрать еще кислорода. Она подергала застежки, но так и не смогла освободиться. Грудь пульсировала болью, Холли била руками по воде, коленям, теребила ремни на плечах, из последних сил стараясь удержать самообладание…

«Я умираю… умираю…»

Логика испарилась. Холли вообще перестала думать, и только инстинкт заставлял ее слабо дергать путы. Она забыла, что плывет на плоту с тремя самыми дорогими ей людьми. Забыла, что она — подросток по имени Холли, живая девочка, у которой есть волосы, глаза, руки и ноги.

Все поглотила серая пелена. Мир приобрел тусклый цвет тумана, и вместе с миром поблекли картинки, мысли, эмоции… Она плыла, оцепенелая и опустошенная, в бездонном колодце небытия, растворяясь в нем, угасая. Не особо приятное место. Да и не место, а нечто непонятное.

Уже не осознавая происходящего, Холли наконец выдохнула и жадно втянула чуть солоноватую речную воду, которая заполнила легкие. Глаза девушки закатились. Началась агония.

Тело Холли еще протестовало, извивалось, как рыба на крючке, пыталось откашляться, вытолкнуть опасную жидкость. Бесполезно — смерть почти наступила.

Глаза Холли закрылись.

Внезапно, сквозь закрытые веки, она увидела потрясающий оттенок синего. Если бы Холли еще что-то осознавала, она бы сказала, что цвет подобен чешуе аквариумных рыбок-неонов. Он мерцал вдали, как последний кадр фильма, но Холли не потянулась к нему и не отпрянула, потому что ее мозг уже не фиксировал происходящее.

Отдельные вспышки слились в сияющее пятно, из которого появилась фигура. Если бы мозг Холли еще принимал и обрабатывал сведения из внешнего мира, он сообщил бы, что перед ней появилась невероятно красивая женщина в сером шерстяном платье с длинными рукавами и золотой каймой. Длинные пряди вьющихся черных волос диковинным темным облаком колыхались над головой.

Сочувственно глядя на Холли прекрасными темными глазами, незнакомка потянулась к девушке.

«Беги, бросай все, спасайся. Она погибнет, если ты не отправишься немедля. Maintenaint, a c'est moment la; vite, je vous en prie…»[1]

«Мой кошмар, — смутно пронеслось в голове у Холли. — Прошлогодний кошмар…»

Женщина подняла правую руку в кожаной перчатке и толкнула сквозь воду огромную серую птицу. Бешено забили крылья — птица пробиралась к Холли сквозь быстрый поток.

В памяти всплыла ссора родителей — испуганное восклицание отца: «Ведовство тут ни при чем», и рассерженный ответ матери: «Неправда, я видела, что случилось в спальне Холли!»

«Ступай, спаси ее, они найдут ее и убьют… je vous en prie… je vous en prie, Daniel de Cahors…»[2]

«Je vous en prie», — жалобно прошептал мужчина с головой оленя.

Пришла Ячменная Луна, время урожая, лес был теплым и щедрым, как женщина. Посреди каштановой рощи стоял окровавленный связанный мужчина.

В начерченном Круге горели свечи.

— Мне жаль его, — прошептала Изабо.

Катрина, хозяйка имения, в шелках цвета воронова крыла, расшитых серебряными и алыми нитями, стояла рядом со спутниками. Круг состоял из тринадцати человек, включая Робера, ее нового мужа — кстати, брата мужа предыдущего, — и жертву, знающую, что конец близок: трясущегося мужчину, на которого нацепили голову убитого оленя.

Прекрасный сокол Пандиона, талисман Круга, позвякивая бубенцами, наблюдала за происходящим с насеста, сооруженного из костей злейших врагов семьи де Каор — клана Деверо. Она с нетерпением ждала близящегося убийства, собираясь отщипнуть кусочек души жертвы.

— Ему лучше умереть так, — улыбаясь дочери, возразила Катрина де Каор.

Одной рукой она гладила волосы Изабо, в другой держала окровавленный нож. Именно Катрина вырезала знаки на груди жертвы. Роберу даже пришлось напомнить ей, что пытки не являлись частью ритуала и смерть жертвы должна быть скорой и чистой.

— С таким длинным языком он все равно попал бы на костер. Смерть от огня ужасна, а так…

Слуга в черной с серебром ливрее дома Каор подбежал к краю Круга и упал на колени перед Робером, хотя тот был в маске и плаще. Изабо решила, что отчима выдал высокий рост.

— Деверо… Огонь… — задыхаясь, проговорил лакей. — У них получилось.

Пандиона запрокинула голову и жалобно закричала. Стоявшие в Круге ошеломленно переглядывались, не снимая маски животных. Некоторые в отчаянии упали на колени. Изабо похолодела. Многие века род Деверо искал секрет Черного огня и наконец нашел… Что теперь будет с кланом Каор?

Да и с любым, кто станет у Деверо на пути?

Катрина сложила руки над сердцем и воскликнула:

— О Богиня, защити нас!

— Ночь сегодня темна, — сказал кто-то, — и наполнена злом. Каким радостным должен был стать этот Ламмас! Изобильный урожай, подкрепленный жертвоприношением…

— Нам конец, — застонала женщина в плаще, — мы обречены!

— Проклятые трусы! — тихим угрожающим голосом пробормотал Робер. — Еще не все потеряно!

Он сорвал с себя маску, забрал у жены кинжал и спокойно подошел к жертве. Ни секунды не раздумывая, Робер схватил мужчину за волосы, запрокинул ему голову и рассек горло. Хлынула кровь, заливая стоящих рядом, некоторые двинулись вперед, чтобы получить благословение.

Пандиона, от нетерпения дребезжа колокольцами, сорвалась с насеста и ринулась к теплому потоку.

Мать подтолкнула Изабо к телу.

— Прими благословение. Нас ждет тяжелая работа, ты должна быть готова выполнить свою часть.

Изабо неуверенно шагнула вперед, жмурясь и отворачиваясь. Мать твердой рукой взяла ее за подбородок и развернула лицом к горячей алой струе.

— Не надо… — продолжала умолять Изабо, однако кровь уже наполнила ей рот. Девушка чувствовала себя оскверненной, запятнанной.

Казалось, поток крови затопил все видимое пространство…

_____


Холли очнулась на берегу реки. В висках стучало, сознание заполнял звук бегущей воды. Дрожа и стуча зубами от холода, Холли попробовала пошевелиться, но оказалось, что она настолько окоченела, что не может понять, получилось ли у нее двинуться.

— Ммм… — замычала Холли, надеясь позвать маму.

Она слышала и осознавала лишь шум реки. Потом захлопали птичьи крылья — судя по звуку, огромные, — и в голове Холли пронеслись спутанные мысли о том, что птица нападает на нее, хочет унести, как крошечную захлебнувшуюся мышку.

Холли открыла глаза, увидела отчетливый силуэт в небе на фоне луны и вновь лишилась чувств. Холод растаял, за ним пришло успокаивающее тепло…

«Кровь такая теплая, — отстраненно думала она, — что ночью от нее поднимается пар…»

И снова шум воды, смертельный холод и крики хищной птицы…

Затем Холли увидела горячую, исходящую паром кровь и почуяла кое-что еще: отвратительный резкий запах, вонь склепов и застенков. Нечто злобное, мерзкое и голодное подбиралось девушке, медленно разворачивалось, как туман, тянуло щупальца, обследовало каждую ветку камень, пытаясь найти запястье Холли, взять е в кольцо, схватить.

Кто-то — или что-то — низким чувственны голосом прошептал:

«Именем ночи и Ячменной Луны, я заявляю права на тебя, Изабо Каор. Ты — моя».

Из темноты над Кругом на Пандиону, выставив большущие острые когти и клюв, пикировал огромный сокол…

Холли отчаянно вскрикнула.

Хлопанье птичьих крыльев, затем — тишина

Девушка тряслась от холода, но была жива.

В глаза ударил ослепляющий ярко-желтый луч света.

Холли застонала, свет закачался вверх-вниз затем опустился. Крупная женщина в форме смотрителя заповедника присела на корточки, светя фонариком.

— Все в порядке, дорогая, мы тебя нашли, — сказала она и крикнула кому-то: — Эй, здесь живая!

В ответ послышались нестройные радостные возгласы.

Холли разразилась отчаянными, испуганными слезами.


Сиэтл, штат Вашингтон, Ламмас

Кари Хардвик в полупрозрачном кремовом пеньюаре, подобрав босые ноги, прильнула к своему другу, который с мрачным видом сидел в кресле у камина. Ни полевые цветы, вплетенные в светлые волосы Кари, ни мерцающая пудра на щеках и плечах девушки, ни масло пачулей, нанесенное на ее тело, не привлекали внимания Жеро.

«А говорят, чародеи любят масло пачули», — подумала Кари.

Погруженный в свои мысли, Жеро созерцал камин. В неистовой ярости он ворвался в дом Кари, когда гроза только началась, но не стал объяснять причину своего настроения. Он принял из рук девушки бокал каберне и, опустившись в кресло, безмолвно прихлебывал вино и испепелял дрова в камине взглядом темных глаз.

В ярости Жеро Люк Деверо становился еще желаннее. В нем необъяснимо привлекало и притягивало все: и повелительная манера общения, и острый ум, и бурлящая энергия, и поразительная внешность — черно-карие глаза, густые брови, четкие черты лица, высокие скулы… В отличие от отца и брата он чисто брился, открывая взглядам волевой подбородок, отчего губы казались нежными и мягкими. Он следил за собой, и это было заметно — особенно по мощным плечам, которые в настоящий момент скрывал черный свитер.

Как и прочие члены его семьи, Жеро почти все время носил черное, тем самым подчеркивая ауру чувственности и угрозы.

Кари размышляла о том, что и это не главное, что он просто…

Человек магии.

В слуховое окно маленькой студенческой квартирки барабанил ливень, настроение Жеро вполне соответствовало буйству стихии, но Кари намеревалась его изменить. Пришла пора праздника Ламмас, сбора урожая, важная ночь в жизни тех, кто имеет дело с магией, и девушка знала, что через некоторое время Жеро уйдет, чтобы провести какой-то ритуал со своим братом Илаем и отцом Майклом. Они «придерживались традиций», как говорил сам Жеро, и Кари хотела, чтобы он взял ее с собой, посвятил в их секреты, ритуалы, заклинания… Девушка жаждала узнать все.

«Мужчины клана Деверо — колдуны», — подумала она.

Впрочем, если сказать это Жеро в лицо, он будет все отрицать.

В самом начале их связи — неужели это было всего лишь год назад? — он сам хотел посвятить ее в тайну. Они познакомились на занятиях — Кари досталась группа первокурсников, — и после того, как они впервые сблизились, он обещал разделить с ней свои «тайны», даже намекнул, что в их семье есть древняя Книга заклинаний.

Кари была в восторге. Она нарочно выбрала фольклор темой диссертации, чтобы иметь доступ к университетским источникам по магии и шаманизму. В Вашингтонском университете в Сиэтле трепетно относились к верованиям коренного населения страны, так что ее исследования в этой области поощряли и не ограничивали. Впрочем, аспирантку интересовала не столько магия индейцев, сколько европейская колдовская традиция, в особенности ее черная часть. Конечно, как истинный колдун, Жеро отрицал, что его семья служит Темному ремеслу, однако Кари подозревала, что они проводят больше времени во тьме, чем в неверном свете викканства, хотя и делала вид, что верит его словам. Жеро утверждал, что практикует какую-то из версий викки.

— Смотри, я нарядилась Девой Ячменя, — сказала она, встав в соблазнительную позу перед камином.

Жеро досадливо поморщился. Кари неохотно призналась себе, что он, похоже, раздражен.

«Ты же когда-то любил меня, — тревожно подумала она, — был в восторге от того, что тобой, простым первокурсником, заинтересовалась привлекательная аспирантка, "женщина постарше". Где я ошиблась? Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне, чтобы река страсти не просто лизнула наши ноги, а разлилась словно наводнение, потоп, половодье… Раньше мы создавали такие волны, тонули в таком наслаждении…»

— Я читала, что если мы займемся любовью в сегодняшнюю ночь, то наши колдовские силы увеличатся. — Кари многозначительно улыбнулась.

— Это правда, — ответил он, но не стал распространяться. Его улыбка была ласковой, грустной и очень мудрой. — Ты меня околдовала, Кари. Ты прекрасна.

Она позволила себе поверить в его искренность. Жеро поднялся из кресла, подхватил ее на руки и унес в спальню.

2 ВИННАЯ ЛУНА

Мудрость прячется в вине,

Кровь врагов пьянит сильней.

Боже, дай нам победить!

Крови вражеской испить.

О Богиня, власть даруй,

Врага в стены замуруй.

Чаша мудрости полна

Вражьей крови, не вина.

Сиэтл, штат Вашингтон,

1 августа (праздник Ламмас)

Столетние балки старого викторианского дома в богатом районе Сиэтла, где жила семья Андерсон, гнулись и потрескивали под неистовым напором грозы. Холодный дождь требовательно стучал в окна тощими пальцами. Смерть жаждала войти в дом, а Майкл Деверо, сильнейший колдун Северо-Западной территории, делал все возможное, чтобы проложить ей путь.

«Точнее сказать, сжечь дом дотла, — подумал он. — Клянусь Рогатым Богом, я испепелю это логово. Я бросал руны, читал предсказания, и все говорит об одном: именно этой ночью я, Майкл Робер Деверо, вызову Черный огонь и с его помощью раз и навсегда уничтожу род Каор».

Дрожа в предвкушении, он закрыл глаза и сжал у груди кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони. Сердце быстро и тяжело громыхало, как боевой барабан, горячая кровь огненной рекой неслась по венам. Все предсказания сулили одно: Деверо пора взять власть в свои руки. Спустя многие столетия притворного смирения и покорности настало время сыграть свою игру.

«Пойдем до конца. Мы с сыновьями одержим победу над ненавистными Каорами».

В три часа ночи — в колдовской Темный час — Майкл Деверо открыл Книгу теней на странице с описанием ритуалов ночи Ламмас, чтобы подготовиться.

Ламмас — священная ночь, канун праздника Урожая. В давние дни язычества этот праздник посвящали Богине, благословляя пшеницу и виноград, но в таинственном Зеленом лесу, в доме Рогатого Бога и мире, которому поклонялся Майкл, в ночь Ламмас собирали урожай силы, вместе с ней — жизни и души врагов.

Сыновья должны были прийти домой к одиннадцати, чтобы принять участие в ритуале. Часы пробили девять, осталось два часа. Майкл запретил сыновьям помогать с подготовкой, он не хотел, чтобы они раньше времени поняли, что в это году им предстоит не простой Ламмас, и совершенно не желая, чтобы они видели, чем будет заниматься их отец.

Илай не возражал — он и так охотно позволил отцу и брату нести на себе основную часть колдовского бремени, пока у него была возможность пожинать плоды — деньги, женщин, машины, но с Жеро случился прямо-таки припадок. О яростно спорил, швырял вещи, метал взглядом молнии, сквернословил и даже весьма глупо угрожал. Майкл приказал ему взять свои слова обратно или испытать на себе ужасающие последствия отцовского гнева, после чего властно выставил Жеро из дома. Разумеется, сын только еще больше разъярился.

«Я недооценил Жеро, он о чем-то догадывается. Нужно лучше скрывать свои намерения у меня слишком много секретов. Ничего, когда все закончится, он поймет, что мне нельзя было отвлекаться. Жаль, он не такой, как жадный и ограниченный Илай. Неудивительно, что Саша хотела забрать с собой любимого сына, когда бросила меня».

Майкл открыл глаза, мрачно усмехнувшись при виде выступивших на ладонях капелек крови.

«Зачем делиться силой с амбициозными сыновьями? Илай убьет меня без колебаний, если будет уверен, что ему это сойдет с рук. Но ничего, ваш старик проживет еще много лет или даже веков. Берегитесь, детки! Шаг в мою сторону — и я вас уничтожу».

— Вы смотрите, герцог Лоран? — спросил он вслух. — Сегодня вы наконец получите то, что хотели, так давайте забудем о прошлом. Я сожгу ведьму. Сегодня ночь Черного огня, мне понадобится ваша помощь.

Ответа не последовало. Дух-призрак Лорана де Деверо, благородного воителя, умершего без малого семь столетий назад, уже почти шесть лун никак не общался с Майклом. Герцог разгневался из-за того, что Майкл привязал к себе «духом и сердцем» ведьму — попросту говоря, завел интрижку с Мари Клер Катерс-Андерсон. Он связал Мари Клер узами во время Имболка, древнего праздника плодородия, сделал ее госпожой своему господину, соединился с ней, как в давние времена сочетались между собой ведьмы и колдуны, надеясь таким образом обуздать силу, которая, по слухам, возникала при объединении семейств Каор и Деверо.

Хорошая задумка превратилась в приятное времяпрепровождение, хоть прилив магических сил и не случился. Наверное, Лоран прав, и это просто древняя легенда.

Майкл пожал плечами, думая, наблюдает ли за ним герцог. Колдун имел возможность лично убедиться, что его призрачный родственничек пользовался собственными способами наблюдения. Жаль, что женщину придется убить, но, по крайней мере, Лоран обрадуется: с тех пор как началась эта интрижка, он просто в бешенстве.

Футах в десяти от Майкла на красном бархатном диване лежала без сознания Мари Клер. Она раскинулась на спине, забросив одну руку за голову, красный бархат оттенял ее профиль. Черный шелковый пеньюар, серьги с кроваво-красными рубинами, ногти на ногах выкрашены лаком в тон к серьгам, но рот алый не от помады, а от поцелуев. В свои сорок два Мари Клер сохранила невероятную привлекательность, густые ресницы и полные губы. Какая жалость, что очень скоро эта прекрасная кожа пойдет волдырями и растрескается, губы исчезнут, глаза выкипят!

Увлечь Мари Клер было несложно, Майклу хотелось думать, что магия ему не особенно понадобилась: он знал, что хорош собой. У него, как и у сыновей, была экзотическая внешность: резкие, истинно французские черты лица, волевой подбородок с ямочкой и глубоко посаженные пронзительные глаза, в которые так любили смотреть женщины. Узковатый нос добавлял загадочности. Одна из пассий Майкла утверждала, что он выглядит «восхитительно жестоким», и ему это льстило. Жестокость притягивала многих женщин, которые ошибочно полагали ее признаком силы.

Его пышные черные кудри, аккуратная бородка и подтянутое тело, доведенное до совершенства многими часами тренировок, искушали Мари Клер с первой встречи в детском саду, куда ходили их дети. Хотя ее ведьмовские силы тогда еще дремали, колдун почувствовал зов крови к крови. Майкл сразу понял, что в этой женщине было нечто большее, чем красивое лицо, французское имя и некая самовлюбленность — совершенно очаровательная, с его точки зрения.

После первой встречи Майкл поспешил домой и спустился в Зал заклинаний — укрепленную шестиугольную комнату, которую колдун соорудил в самом сердце своего двухэтажного дома в стиле модерн. Деверо облачился в колдовские красно-зеленые одеяния и с помощью дыма и крови призвал своего покровителя. Сначала комнату заполнил запах серы, от которого у Майкла каждый раз слезились глаза, потом — затхлый могильный смрад. Все вокруг пронизал враждебный холод, неизменный спутник Харона, знак перехода через грань. Дыхание Майкла смешалось с появившимся из ниоткуда туманом, расползавшимся по холодной комнате. Казалось, само сердце колдуна бьется в такт с шумом весел.

Из темноты возник призрак: смутные очертания черепа и скелета, на которых постепенно появились свисающие клочья разлагающейся плоти, праха и иссохших мышц, и в конце концов его предок сошел с невидимой лодки на берег. Если верить потускневшему портрету, при жизни он был красивее Майкла. Герцог утверждал — на старофранцузском, который Майклу пришлось освоить, — что, когда их род расцветет опять, он «вновь обретет человеческое тело». Сыновья о Лоране не знали и, соответственно, язык не учили.

Лоран, герцог де Деверо, заявил, что Мари Клер Катерс-Андерсон интересует его не меньше, чем Майкла, и они вместе вопрошали демонов и оракулов, чтобы узнать о ней больше. Пришлось даже прибегнуть к помощи Жеро, чтобы найти в Сети информацию о генеалогии, геральдике и французской аристократии. Майкл был уверен, что у семьи Катерс благородные корни — на это указывали манера держаться, голос и даже, казалось, самый запах Мари Клер.

Он подошел к недвижно лежащей женщине и, склонившись, провел ногтем по шее, очерчивая медленно пульсирующую под кожей вену. Майкл улыбался.

Он больше года собирал информацию о Мари Клер. Ее внешность поражала воображение так же, как и его собственная: иссиня-черные волосы, темные, почти черные глаза, идеальный овал лица, жемчужная матовость и гладкость кожи. Мари Клер была высокой и грациозной, такой же как и мужчины семьи Деверо. Какое-то время он даже подозревал, что она принадлежит к их роду, а имя когда-то было утрачено при вступлении в брак.

Целый год — все тринадцать месяцев колдовского календаря — Майкл шпионил за Мари Клер, следил за ней, за ее дочерьми и мужем. Он посылал соколов кружить над крышей дома Андерсонов, а сам, с помощью магического кристалла, наблюдал то, что видели птичьи глаза.

Приходя к Андерсонам в гости, колдун прятал в комнатах сосуды с проклятой водой, чтобы подслушивать разговоры. Он близко познакомился со всей семьей Андерсон, но Мари Клер хотел знать еще ближе… Если Майкл Деверо решал получить женщину, та обычно не могла устоять.

Потом правда открылась. Через год Лоран рассказал Майклу историю Каоров и Деверо и сообщил потомку, еще до того, как Майкл с ней познакомился, что девичья фамилия Мари Клер — это искаженная древняя французская фамилия Каор. Прошло много времени, история рода была забыта, и семья Катере понятия не имела о Каорах, одном из древнейших ведьмовских родов средневековой Франции и злейших врагах клана Деверо.

Поиски и шпионаж требовались лишь для того, чтобы узнать, сможет ли Майкл сам выяснить правду. Майкл был смущен своей неудачей, но в то же время обрадован открытием, что Мари Клер — настоящая ведьма. Она совершенно очевидно не догадывалась о своей силе, которая тем не менее постоянно проявлялась. Она часто «знала», кто ей звонит, сплошь и рядом оказывалась в нужное время в нужном месте, находила потерянные вещи и буквально притягивала деньги и удачу. Даже годы не умаляли ее потрясающую красоту и грацию.

По слухам, союз ведьмы и колдуна порождал невероятно мощную магию. Лоран запретил Майклу и близко подходить к Мари Клер, но упрямый потомок дал себе слово, что со временем он ее получит. Тогда он еще не знал, что герцог может за ним следить, и думал сохранить связь в тайне. Майкл выжидал тринадцать долгих лет. За это время он попробовал и другую стратегию, поощряя сыновей к связи с дочерьми Мари Клер, двойняшками, которых звали Аманда и Николь. В Николь, как и в ее матери, дремала искра магии, а вот Аманда, казалось, не унаследовала ничего — тихая покорная мышка, копия отца, Ричарда Андерсона.

Илай решил поближе познакомиться с Николь, и та в свои четырнадцать не смогла устоять перед чарами восемнадцатилетнего парня. Мари Клер потребовала прекратить эти встречи, и Николь начала скрывать запретную связь — то ли чувствуя силу, которая бурлила в Элиасе Алене Деверо, то ли потому, что подростков всегда влечет запретный плод. Илай вел себя вызывающе, его отовсюду выгоняли, а пару раз он даже угодил за решетку. Впрочем, в былые времена его проступки отнесли бы на счет горячего темперамента и кипящей в жилах крови, но в прилизанном скучном настоящем он заслужил репутацию сорвиголовы, почти преступника. В семнадцать Николь все еще встречалась с Илаем при любой возможности.

Майкл знал, что сомнительная репутация сына только добавляет привлекательности отцу: бедняга Майкл Деверо, красавец, богач, одинокий отец, жена его бросила, а на сохранение дома для сыновей и такую успешную карьеру архитектора требуется столько сил!.. Любая женщина мечтала стать для него ангелом милосердия, взять на себя воспитание его детей и получить доступ к его деньгам… Ему оставалось только по очереди перебирать всех замужних женщин Сиэтла, мечтая о Мари Клер.

Тем временем выяснилось, что серая мышка Аманда влюбилась в Жеро. Майкл знал об этом, поскольку не переставал шпионить, но Жеро не догадывался о ее страданиях. Он нашел любовь на стороне, связался с не в меру любопытной Кари Хардвик из университета. Майкл ее терпеть не мог: она хотела знаний о магии и стремилась к власти. Маленькая шлюха. Однако Жеро Люк не повиновался никому, даже если послушание было в его же интересах. Он не прекратил связи с аспиранткой, а Илай продолжал роман с Николь, как Майкл и хотел. Илай, более сумасбродный, чем младший брат, по крайней мере, понимал: временами разумнее слушать указания отца, чтобы получить желаемое. Майклу оставалось только следить, чтобы у Илая всегда было то, что он хочет, и проблем с контролем не возникало.

А вот с Жеро… Ну, ничего, как только он поймет, что секрет Черного огня раскрыт, непослушанию придет конец. Род Деверо ничто и никто не остановит. Ведьма из рода Катерс умрет сегодня, а ее дочери — вскоре после нее. Эксперименты по объединению родов закончились, семья Катерс лучше сгодится на роль жертвоприношения Темным силам.

Время пришло.

Колдун облачился в темно-зеленое одеяние, украшенное изображениями лунных фаз и кроваво-красными соколиными когтями. Атлас и бархат хранили особую силу, и, опуская капюшон, Майкл почувствовал пощипывание, будто по телу разбегались электрические импульсы, от макушки до самых кончиков пальцев на ногах. Он щелкнул пальцами, и в воздухе сверкнули яркие зеленые искры, раздался низкий, еле слышный гул, сопровождающий шум ливня снаружи. Колдун повернулся к Мари Клер.

Любовники почти месяц планировали эту ночь. Ее муж, зануда и слабак, куда-то уехал, а дочери ночевали у подруг. Такое удачное стечение обстоятельств только укрепляло веру Майкла в то, что этот Ламмас будет особенно запоминающимся. Мари Клер, разумеется, ничего не знала о Ламмасе — Майкл никогда не рассказывал ей о магии, пытаясь черпать силу во время совокупления. Как ни странно, получалось не очень хорошо.

Говорили, что в каждом поколении ведьм и колдунов появлялся могущественный чародей, однако ни связь Майкла с Мари Клер, ни отношения Илая и Николь, ни Жеро со своей девицей не дали сколько-нибудь стоящих результатов. Колдун даже думал, что семья Катерс-Каор слишком давно забыла свое наследие, а дремлющая в них магическая сила иссякла.

Впрочем, эта ночь предвещала успех. Черный огонь запылает, если Майкл принесет Богу подходящую жертву. Даже очень слабая ведьма — желанная добыча, ее душу высоко оценят в преисподней…

Майкл наложил на свой «порш» защитные заклинания, чтобы его не заметили на пути к дому Мари Клер. По дороге колдун слушал «Graful Dead», отстукивая ритм по приборной панели, обдумывая фразу из песни — «вслед за мной идет мертвец» — и ощущая бесплотное присутствие Лорана.

Войдя в дом, он направился прямо в спальню — Мари Клер не испытывала угрызений совести по поводу измены на супружеском ложе. Майкла переполняли неожиданно нежные чувства все-таки последняя встреча, хоть его любовница об этом и не знает. Через несколько часов она умрет, и Майклу хотелось подарить ей воспоминание, которое останется с ней, когда ее душа с воплем полетит в ад, пристанище нераскаявшихся прелюбодеев.

К тому времени как Майкл предложил перейти в гостиную, Мари Клер была готова идти за ним куда угодно, даже на улицу под проливной дождь. Колдун старался. Его пассия любила каберне, и Деверо тайком подсыпал в бокал старого вина дурман, чтобы не тратить драгоценную магическую силу на заклинание: если все пойдет по плану, ему понадобится вся магия до последней капли.

Он так и не решил, позволить ли Мари Клер умереть, не приходя в сознание, или разбудить ее, чтобы она почувствовала жар огня. Лоран, конечно, хотел бы, чтобы она страдала, — может, стоит таким образом заработать благоволение старика? Таких злопамятных, как старый герцог, еще поискать.

Снаружи бушевала непогода, а небесные ангелы рыдали над падением Мари Клер. Майкл, тронутый ее красотой, помедлил, а затем решительно открыл свой портфель и почтительно и осторожно достал оттуда ритуальный кинжал-атам. Лезвие было иззубренным и неровным, но очень острым. Огромное количество жертв оставило на нем пятна крови. Если бы стены Зала заклинаний могли кричать, они заглушили бы гром на улице.

Как и все хорошие — если можно так выразиться — адепты Темного ремесла, Майкл сам выковал свой атам и вскормил его собственной кровью. В свое время Мари Клер не сдержала потрясенных возгласов, когда увидела шрамы на его груди и бедрах. Конечно, она не догадывалась о том, что эти шрамы — не результат падения через окно в семнадцать лет, как объяснил ей любовник, а следы того, как колдун приучал магический кинжал к ритуалам пытки и смерти.

— Открываю ритуал кровью Деверо, — пробормотал он на старофранцузском, провел лезвием по левой ладони и зашипел от боли. Майкл до сих пор не привык к тому, какие страдания причиняет атам при правильном использовании.

Линию жизни пересек алый зигзаг.

Комнату осветила яркая молния, за которой сразу же последовал раскат грома, сотрясший дом до самого фундамента. На мгновение стал отчетливо виден каждый угол большой комнаты и все изящные античные безделушки, которые так любила покупать Мари Клер. Свет золотистыми блесками лег на скулы женщине, неподвижно лежащей на диване, и сквозь кожу, как на рентгеновском снимке, проступили очертания каждой косточки черепа, пальцы превратились в костяные палочки, в изгибе грациозной шеи стал отчетливо виден столбец позвонков.

«Это знамение, — подумал Майкл, — она умрет. Рогатый Бог принял мою жертву!»

— Лоран, ты видишь? — пробормотал он. — Сегодня на нашей стороне тяжелая артиллерия.

Правой рукой он вытащил из портфеля богато украшенную деревянную шкатулку. На каждой панели виднелось изображение пентаграммы, внутри которой кривлялась морда демона высунутым языком. Крышку украшало изображение сокола Деверо с ветками плюща в клюв Плющ — символ Зеленого человека и всех колдунов, которые славят его проявления. Пусть ведьмам остается их Госпожа, Богиня. Самой природой определено, что мужчина всегда сильнее побеждает в любом сражении.

Майкл перенес шкатулку к пустому камину — колдун с трудом уговорил Мари Клер не разжигать огонь в эту зябкую ночь, — опустился на колени, склонил голову и закрыл глаза, тихо сосредотачивая силу для грядущих действий. Внутри камина, под кирпичами и раствором, зашевелилось и зашуршало тело сокола, которого Майкл за три месяца до того замуровал там заживо.

Архитектор Майкл Деверо, знаменитый своими неустанными трудами по сохранению старых зданий Сиэтла, во время реставрации уделял огромное внимание мельчайшим деталям эпохи. Он оказался неоценимым помощником семье Андерсон, когда те решили сломать уродливый камин сороковых годов, который безобразно выглядел в викторианском доме, и восстановить былое величие гостиной.

При помощи нескольких удачных намеков о том, как можно улучшить их и без того прекрасное жилище, Майкл получил возможность взять работу по переделке на себя. Ричард Андерсон взамен пообещал последнюю версию компьютерной программы, которую выпускала его фирма. Майкл сделал вид, что обмен его устраивает, хотя сжатие данных — или чем там занималась компания Ричарда? — его ни капли не интересовало. В результате этой сделки колдун поместил в камин невероятное количество жертв и амулетов.

Его хитрость произвела на Лорана впечатление.

С тех самых пор, как старый герцог рассказал историю кланов Деверо и Каор, Майкл пытался овладеть тайной Черного огня. Говорили, что она погибла вместе с Жаном, сыном Лорана, и что если Деверо когда-нибудь вновь откроют ее, то их род, по своему проклятому праву сможет править всеми ковенами. Лоран и Майкл одинаково сильно хотели воспользоваться этим секретным оружием, но не могли прийти к согласию насчет тог как это лучше сделать. Майкл считал, что суме речные заклинания можно раскрыть, если соединить род Деверо с семьей Мари Клер. Лоран же яростно противился этому, пылая ненавистью к жалким остаткам рода Каор в лице Мари Клер и ее дочерей. Более того, герцог полагал, что само существование этих трех женщин препятствует их успеху.

«Что ж, скоро мы узнаем, кто из нас прав», — подумал Майкл.

— Призываю предков своих и их силы, — нараспев затянул он на старофранцузском, прикрывая рот кровоточащей левой рукой, — призываю Тьму, призываю гончих на помощь в охоте. Avan-tes, mes chiens![3]

По комнате эхом разнесся отдаленный вой бури. Горка пепла в камине едва заметно сдвинулась. Майкл ощутил на губах вкус крови. Визг стал громче, пронесся холодный порыв ветра, и колдун исступленно улыбнулся: гончие сорвались с цепей!

— Мои псы, мои братья в дьяволе, — громко воззвал он, — помогите мне!

Тихое поскуливание перешло в яростный лай огромных животных, дьявольски хитрых оборотней, чувствовавших тьму, умевших выслеживать в ней свет и человеческие души, чтобы затем поглотить их и разрушить до основания любые заклятия и талисманы, призванные помешать Майклу достичь цели.

Мари Клер вздохнула и зашевелилась на диване, будто устраиваясь поудобнее.

Колдун ошеломленно взглянул на нее: после такого количества зелья она должна была лежать без движения.

— Мари Клер? — осторожно позвал он.

Ответа не последовало. Она лежала бледная как смерть. Майкл почти решил, что ему показалось.

— Лоран? Это ты?

Мари Клер снова шевельнулась.

— Помогите мне, — прошептал колдун.

Сверхъестественное завывание превратилось в торжествующий бешеный лай: псы учуяли какую-то помеху, которая противодействовала хозяину, сбивала настрой. Они с демонической радостью неслись через тайные леса, где Майкл был главной силой. Конечно, препятствия встречались и раньше, во время других заклятий. У любого колдуна есть враги, а у такого амбициозного, как Майкл, их особенно много.

Может, сэр Уильям узнал о плане переворота? Или кто-то из союзников в Верховном ковене решил переметнуться в другой лагерь?

Пусть нарушителями и посторонними занимаются гончие. Майкл разберется с теми, кого поймают псы. Сейчас нужно обогнать людей или сущности, которые намерены ему помешать. Наступил момент совпадения всех сил, их нельзя изменить. Колдун сосредоточенно нахмурился, вытянул раненую руку над пеплом и нараспев затянул заклинание на древнем языке предков. Сердце забилось в такт со словами, из пореза ритмично закапала густая алая кровь. Майкл мысленно переводил колдовские слова: «Вызываю Черный огонь Деверо, творю Пылающую ночь. Наш час настал. Наша воля исполнится. Определяю свою судьбу».

По навощенным полам дома семьи Катерс, постепенно обретая видимую форму, цокали когтями собаки. Смутные тени бежали по доскам паркета, сквозь мебель, скребли по обоям. Затейливая хрустальная люстра над диваном раскачивалась, как буек на заливе Элиот. Собаки за кем-то гнались, и неизвестная дичь с минуты на минуту должна была появиться в комнате.

Майкл широко распахнул глаза и дотронулся до обеих радужек окровавленным указательным пальцем, открывая зрение. Картинку мгновенно затянуло вязкой розовой пеленой, и сквозь усиливающийся шум колдун услышал, как в каминной трубе Андерсонов беспокойно шелестит перьями замурованный сокол, желая броситься в схватку.

Проявились едва различимые очертания человеческой фигуры. Майкл вглядывался в кровавую пелену, гончие бежали мимо, визжа, как банши, из руки на деревянный пол капала кровь.

— Прочь с глаз моих, — провозгласил колдун. — Изыди! Именем Повелителя охоты изгоняю тебя прочь!

Неизвестный воздел руку, и по комнате прошел холодный ветер.

Майкл инстинктивно попытался прикрыть, ладонями горку пепла в камине.

В то же мгновение рядом материализовался Лоран, герцог де Деверо. Весь облик призрака во всей красе многовекового разложения — от взгляда пустых глазниц до раскрытого рта — выражал ярость. Он поднял иссохшую руку и ударил Майкла по щеке, рассекая кожу острыми костистыми пальцами.

Младший Деверо от неожиданности повалился на пол и бессильно наблюдал, как герцог собирает в горсть пепел из камина и подносит к груди, где под ребрами, как спущенный надувной мяч, болтался серый кожистый комочек сердца. Грозя Майклу кулаком, Лоран крикнул, разевая лишенные плоти челюсти:

— Ты — ничтожество!

В бессильной ярости Майкл наблюдал, как пропадают гончие, ветер стихает, а герцог вместе с неясным силуэтом растворяются в воздухе.

Все кончено. В этот день заклинания уже не сработают.

Он рассерженно скинул с плеч церемониальное одеяние.

«Все равно я ее убью, — яростно подумал Майкл, — поведу себя как послушный потомок, искуплю свое неповиновение и буду делать то, что покажет мне Лоран. Я раскрою секрет Черного огня, даже если на это потребуется вся моя жизнь. Задушу Мари Клер во сне. Когда-то женщин, сознавшихся в ведовстве, душили перед сожжением. Она не знает о своей силе, значит, в каком-то смысле невинна, и определенный баланс будет соблюден. У нее такая тонкая шея, что все получится без труда».

В наступившей тишине, как крик хищной птицы, зазвонил телефон. Откуда он взялся на диване? Мари Клер мгновенно очнулась и схватила трубку неловкими со сна пальцами.

— Слушаю, — пробормотала она и беззвучно добавила, обращаясь к Майклу: — Я что, заснула?

Он кивнул, пряча за спиной сжатую в кулак раненую руку. Мари Клер ничего не заметила; переключив внимание на говорящего, она нахмурилась и высоким пронзительным голосом переспросила:

— Что? Что?!

Еще несколько секунд она шевелила губа а потом разрыдалась, трясущейся рукой прижав к груди телефон.

— Мой брат погиб, — пролепетала она, — и его жена тоже. Боже мой, Майкл…

— Какое несчастье, — ответил он, протягивая ей здоровую руку.

Мари Клер от волнения не заметила, что Майкл притворяется, поднялась с дивана и прильнул к любовнику.

— Холли? Да, конечно, — говорила она в трубку, сдерживая рыдания. — Безусловно. Я прилечу. — По ее щекам бежали слезы. — Да-да, обязательно. — Мари Клер провела рукой по волосам. — Я вам перезвоню. Да. Спасибо. Да.

Повесив трубку, Мари Клер сильнее прижала к нему, ища утешения.

Майкл, всегда пользовавшийся расположением женщин и животных, успокаивал ее, поглаживал по спине, по холодным мокрым щекам, целовал нахмуренный лоб. Мари Клер всхлипывала целую вечность, и колдун начал терять терпение, хоть и не показывал этого. Ночь пошла совсем не так, как он планировал… Сыновья наверняка уже ждали отца дома.

«Убить или не убить?» — думал Майкл, созерцая буйную массу локонов на склоненной голове любовницы.

— Мне нужно поехать за племянницей, — сказала Мари Клер. — Она осиротела. Мы — ее единственная родня.

— У тебя есть племянница?

— Да, ее зовут Холли.

Ошарашенный колдун не подал вида, не повысил голоса и удержал на лице выражение сочувственной отстраненности.

— Я и не знал, что в вашей семье есть еще женщины.

— Скорее подросток, — всхлипнула Мари Клер. — Она одного возраста с двойняшками.

Итак, в семействе Катерс — то есть Каор — есть еще одна женщина. Может, магическая сила досталась ей? Если удастся связать ее с родом Деверо, Черный огонь может загореться вновь…

— Она, наверное, будет жить с вами… — медленно проговорил Майкл.

Мари Клер ответила ему глубоко несчастным взглядом.

— Меня попросили за ней приехать. У нее больше никого нет.

— Разумеется. Она — часть семьи.

— Похороны через два дня… Я полечу утром. — Мари Клер устало вздохнула, прижалась к Майклу, подняла заплаканное лицо и влажными губами прошептала: — Я так рада, что ты сегодня со мной. Сама я бы не справилась.

— Ma chere[4], — ответил Майкл, отводя с ее лба мокрые пряди, — не волнуйся, я о тебе позабочусь.

Все-таки хорошо, что он ее не убил.

3 КРОВАВАЯ ЛУНА

Плоть святых и королей

Медом сладким ты запей.

Пусть рекою льется кровь,

Бойтесь клана Деверо!

Под священною луной

Вновь охотимся с тобой.

Мы поймаем на лугах

Сына нашего врага.

Больница Каньон-Рок, Аризона

Холли, закрыв глаза, качалась на легких волнах теплого моря где-то на полпути между сном и явью. Ласковые лучи солнца нежно скользили по лицу… Вот-вот прозвучит мамино напоминание, что пора наносить крем от загара, и Холли послушно потянется к тюбику. Она любила загорать и никогда не пользовалась кремом во время работы в конюшне, успокаивая себя тем, что ковбойской шляпы достаточно, что, конечно, было неправдой.

Восхитительный солнечный свет заслонила какая-то тень. Холли чуть наморщила лоб, но тут же расслабилась — ее руку слегка сжала большая, знакомая ладонь. Холли собиралась сказать: «Привет, пап», однако в полусне-полубреду слова требовали слишком много усилий. Вместо этого она вновь радостно улыбнулась и ответно сжала папину руку, вспоминая долгие годы уважения и любви. Мама всегда говорила, что Холли — папина девочка, но считала, что это хорошо. Детство самой Элизы Катерс больше напоминало кошмар, и она постоянно твердила дочери: здоровая, крепкая любовь и уважение к отцу — едва ли не самый ценный дар в жизни.

— Для девочки ужасно не любить отца, не хотеть быть с ним рядом, так что я рада за тебя, — говорила Элиза, а потом чуть грустно улыбалась и прибавляла: — Это как у того писателя, дети — наша возможность сделать все как надо.

Забавно, мама часто повторяла эти слова, но так и не вспомнила ни имя писателя, ни где она их прочитала. Впрочем, Холли понимала, что мама имеет в виду, и ужасно ею гордилась: несчастливое детство не помешало Элизе стать прекрасным врачом и замечательной мамой. Вот только женой она оказалась не самой лучшей.

Или в ссорах виноват отец?

Об этом можно подумать и в другой раз, а сейчас они вместе смаковали спокойствие и тишину, наслаждаясь драгоценным мгновением. Многие родители не догадываются, что самое главное — быть вместе с детьми, а не впихивать в сутки бесконечное число занятий. Дорогими подарками невозможно откупиться за пропущенные спортивные соревнования и школьные спектакли. Вот и у Тины мама замечательная, все понимает…

Отец отпустил ее руку, и Холли услышала в голове его голос: «Просыпайся, детка».

Вспомнился сон, за воспоминанием пришла паника. В одурманенном мозгу билось слово «живая». Холли понимала, что тянет время, что когда она проснется, ей расскажут о смерти. Кто-то умер…

«Нет, я же не знаю, может, мы все выжили. Конечно, так оно и есть. Со мной не может такое случиться…»

Отцовский голос зашептал настойчивее, и, слыша его «просыпайся», Холли поняла, что звук идет снаружи. Значит, папа жив, он рядом и пытается ее разбудить!

Сердце забилось чуть быстрее, и, несмотря на ужасную усталость, Холли попыталась разлепить глаза. Как будто в падении закружилась голова, затем дернулась левая нога, как иногда бывает на пути между сном и пробуждением. Тепло на лице заставило повернуть голову, чтобы слепящее солнце не било в глаза.

— Холли, просыпайся.

Она подчинилась родному голосу — и зашла криком, который рвался откуда-то из живота и распространялся до самой макушки. Над Холли склонилось лицо отца — месиво отекшей почерневшей плоти: глаза закрыты опухшими веками, нос размозжен лобовым столкновением, на скулах проглядывают хрящи и кости, а подбородок треснул, и половинки нижней челюсти болтаются сами по себе. Изуродованный рот что-то произносил, но Холли ничего не слышала из-за собственных криков. С воплем ужаса она отпрянула и забилась в истерике. Жуткая личина приблизилась, Холли почувствовала болезненный укол в руку, и обезображенное лицо начало медленно оплывать: туго натянутая лиловая кожа сползала со лба и щек, ручейками стекая по скулам и образуя водопады на подбородке; кости отвратительно изгибались, будто восковые. Мгновение Холли смотрела в сплошной черный овал, а затем темная маска внезапно исчезла.

Вместо нее возникло красивое и ухоженное женское лицо с такими же, как у отца, темными сверкающими глазами и большим ртом, окруженное копной таких лее темных непослушных волос. Холли моргнула, не в силах произнести ни слова от подступившей дурноты. Женщина протянула к ней руку, а ее ярко-красные губы сложились в слова:

— Я — твоя тетя.

Холли вновь заснула.


Вместе с отцом она качалась в прекрасном ласковом море, и…


В жизнь Холли Катерс ворвалась смерть.

Из всех участников сплава выжила только она. Мама, папа, Тина и даже их инструктор Райан — все погибли. Холли привезли в больницу неподалеку от Большого каньона, чтобы она могла восстановить силы после переохлаждения и нервного шока, вкололи успокоительное.

«Но я же видела папу… искалеченного…»

Холли унаследовала крепкие нервы от матери, врача «скорой помощи», но жуткое видение глубоко потрясло девушку. Она зажмурилась и, раскачиваясь, заскулила, как умирающий зверь. Во рту стало кисло, желудок сжался, и Холли стошнило. Она вцепилась в тонкое больничное одеяло и зарыдала, отчаянно всхлипывая.

— Ничего, поплачь… Горе нужно выпустить, — наставительно произнес кто-то совсем рядом и потом добавил: — Вколите ей что-нибудь успокоительное.

Проваливаясь в тяжелый наркотический сон, она внезапно услышала хлопанье огромных крыльев. Птица закладывала виражи и спускалась в темный туннель, унося с собой Холли…

…а потом Холли поняла, что это ее сердце бьется часто-часто, как у колибри, постепенно замедляясь, замедляясь…

…откуда-то появился кулак в рыцарской перчатке, и птица приземлилась прямо на него.


Холли проснулась разбитая, измученная и онемевшая. Женщина, назвавшаяся ее тетей, рыдала, размазывая макияж по щекам.

— В завещании Дэниел назначил меня твоим опекуном, — высморкавшись, сказала она.

Отец никогда не упоминал о существовании сестры, и Холли силилась вспомнить имя неожиданной посетительницы.

— Школа тебе понравится… — Увешанная драгоценностями незнакомка с трудом сглотнула и нервно оглянулась. Длинные серьги в ушах закачались, отбрасывая радужные блики на стены больничной палаты. — Мои девочки ей довольны.

Холли сощурила заплаканные глаза, пытаясь понять, что ей говорят.

— Школа?

— Ты же идешь в выпускной класс… — сказала женщина.

Несколько лет назад, когда у одиннадцатилетней Джанны Перри умер братишка, в школе все ходили вокруг нее на цыпочках, обращались с ней как с фарфоровой и сочувствовали бедняжке, которая осталась одна. До того Джанна была никем — и вдруг стала святой. Даже вела себя как святая: хорошо, по-доброму. А еще она все время была очень-очень грустной. Грустные дети всегда получают, что хотят. Одноклассники, которые раньше дразнили Джанну, изо всех сил старались ее развлечь. Те, кого прежде обижала она сама, приглашали ее в гости. Учителя перестали спрашивать с нее домашние задания, и Джанна, которая пропустила несколько месяцев занятий впервые в жизни оказалась в списке лучших учеников.

Холли тогда было только девять, и она немного завидовала Джанне: жуткие переживания, особое обращение, сама Джанна, которая с несчастным видом ходила по школе и в любой момент получала разрешение уйти с уроков… Она превратилась в интересную личность и всякий раз, когда ей не хватало внимания, напоминала о трагедии, случившейся в ее жизни.

— Давай соберем твои вещи и… — Тетя запнулась. — А где ты живешь?

— Что?

В дверь постучали, и в палату вошла Барбар Дэвис-Чин, хиппи со стажем, ненакрашенная, вельветовом комбинезоне и удобных сандалях. Она на мгновение задержалась в дверях, а потом бросилась к Холли и заключила ее в крепкие объятия, прижавшись щекой к щеке. От Тининой мамы пахло потом и духами. Холли вновь заплакала.

— Ох, детка… — пробормотала Барбара.

Рыдающая Холли судорожно прижалась к ней, испытывая глубокую благодарность за то, что Барбара рядом, и одновременно надеясь, что произошла ужасная ошибка, а сейчас все выяснится — и опять станет как прежде.

«Пусть даже родители ссорятся всю оставшуюся жизнь…»

— Это же неправда? — выпалила Холли. — Это не они?

— Я сама их опознавала, солнышко, — твердо ответила Барбара, гладя Холли по щеке.

Новая волна горя и отчаяния оказалась удивительно сильной. Холли и не подозревала, что такая боль существует. Она опять вспомнила о Джанне, и ей стало стыдно за себя тогдашнюю.

«Может, Бог наказывает меня за стервозность?»

— Меня зовут Барбара Дэвис-Чин, — объяснила Барбара незнакомке. — Я мать лучшей подруги Холли.

— Я — ее тетя, Мари Клер, — с печальной слабой улыбкой ответила та. — Наверное, Дэнни обо мне не рассказывал. Видите ли, меня известили как ближайшую родственницу…

Барбара вновь переключилась на Холли.

— Детка, твоя мама просила меня присмотреть за тобой, если с ней что-нибудь случится.

Холли не удивилась, но все равно спросила:

— Правда?

— Ты выросла на моих глазах, — тихо продолжила Барбара, гладя тугие локоны Холли.

— Папа хотел, чтобы я переехала к тете…

— Милая, если ты не хочешь жить с нами, я не против, — с улыбкой вмешалась в разговор Мари Клер и поглядела на Барбару. — Ни к чему тащить девочку в Сиэтл против ее воли.

Судя по всему, тетушка не горела желанием приютить племянницу, и Холли это несколько покоробило. Впрочем, через мгновение включился голос разума с резонным объяснением: третья выпускница в доме ни к чему, у семьи Мари Клер есть своя жизнь, а Холли для них чужая. И вообще, лучше остаться в Сан-Франциско.

— Но если ты решишь переехать в Сиэтл, мы будем очень рады поближе познакомиться с дочерью Дэнни… — Глаза Мари Клер затуманились, она ласково погладила Холли по руке. — Я все эти годы скучала по нему.

— Давайте это попозже обсудим, — предложила Барбара. — Пусть девочка все обдумает…

— Барбара, можно, я останусь с тобой? — горячо воскликнула Холли и покраснела, услышав панику в собственном голосе.

— Родная, я только за! Без Тины дом такой пустой… — грустно заметила Барбара и заключила Холли в объятия.

— Вот и славно! — сказала Мари Клер и обратилась к Барбаре: — Я бы хотела поехать с вами обеими… домой, чтобы помочь с… приготовлениями.

«К похоронам, — сообразила Холли, вновь почувствовав дурноту. — Боже мой, родители умерли, я сирота, ни братьев, ни сестер…»

— Холли? — окликнула ее Мари Клер.

Холли помотала головой.

— Я устала… — Она прикоснулась ко лбу и вздохнула.

Откуда ни возьмись появилась медсестра.

— На сегодня посещений достаточно, пациентке нужен отдых.

— Может, пойдем выпьем кофе? — спросила Барбара у Мари Клер.

Они одновременно улыбнулись Холли, подхватили сумочки и вышли.

«Странная пара: хиппи из Сан-Франциско и светская львица из Сиэтла», — подумала Холли.

— Ты вся на нервах, милочка! — встревоженно сказала медсестра. — Я попрошу доктора выписать тебе снотворное.

— Не надо, — прошептала Холли, вспоминая свой кошмар, и вновь уплыла к реке, к отцу, к той жизни, которой уже никогда не будет.


Вашингтонский университет, Сиэтл

Среди истекающих потом полуголых посетителей индейской парной сидел Жеро, пытаясь обрести спокойствие, которого так и не достиг накануне. Отец не явился на ритуалы ночи Ламмас, едва ли не самую важную церемонию колдовского года, и пришлось все делать вдвоем с Илаем — а значит, впустую. Во-первых, они друг друга не выносят. Во-вторых, обязанность младшего брата — подстраховывать старшего во время ритуала, и Жеро пришлось в бессильной ярости наблюдать, как Илай превращает все в комедию, а в заключение еще и добавляет притворно суровым голосом: «Иди с миром. Черная месса завершена. Ха-ха!»

— Устал после вчерашнего? — спросила Кари.

Жеро не ответил: в парной разговаривать не принято, и Кари это прекрасно знала. Накануне она рассердилась за то, что он ушел, не взяв ее с собой, а теперь, очевидно, рассчитывала, что Жеро чувствует себя виноватым и расскажет какие-нибудь подробности. Вот только он не чувствовал ни капли вины.

— Расскажи мне, дорогой. Я как раз пишу статью о фольклоре, связанном со сбором урожая, — не сдавалась Кари.

Она выгнула спину, повела шеей, помахала руками, сгоняя жаркие клубы пара к груди: считалось, что пар очищает и снаружи, и изнутри. Жеро ненавидел попытки Кари привлечь внимание к своему телу и злился оттого, что они были не вполне безуспешны. Девушки вроде Кари хорошо знают, что мужчины — рабы своих желаний.

— Эй, потише, — запротестовал Кьялиш.

Кари, похоже, забыла о том, что она здесь — гостья, а хозяева в парной — Кьялиш, Эдди и Жеро… Впрочем, само помещение принадлежал Вашингтонскому университету.

— Извини! — Кари утомленно прикоснулась ко лбу. — Что-то мне сегодня слишком жарко, не могу сосредоточиться.

— Ты мешаешь, — настаивал Кьялиш.

— Ну ладно, тогда я пойду.

Она взглянула на Жеро, надеясь, что тот уйдет вместе с ней. Он покачал головой и пожал плечами, как бы говоря, что сейчас он не в настроении, но, может быть, потом… Кари успокоилась.

«Вечно у меня проблемы с отношениями», — размышлял Жеро.

Отец говорил, что ушедшая из семьи мать была женщиной слабой, пассивной и очень неуверенной в себе. Жеро, однако, сознавал, что для такого решительного поступка требуется сильная воля, и часто раздумывал о матери, не доверяя отцовской версии случившегося.

«Когда-нибудь я накоплю достаточно магической силы и сотворю заклинание, найду маму, узнаю, как у нее дела, спрошу, не жалеет ли он что оставила меня…»

Кари встала, пригнувшись под низким округлым потолком парной, прикоснулась к колену Жеро, шепотом попрощалась и вылезла наружу, тщательно застегнув за собой «липучки» клапана, закрывавшего вход.

Жеро вновь сосредоточился на горящих поленьях. Из-под полузакрытых век он смотрел в огонь, убаюкивая эмоции, расслабляя тело, замедляя дыхание. Он представлял, как жар и дым проникают в плоть и согревают ее, как запахи трав смешиваются с его сущностью, и часть его заново рождается здесь и сейчас. Жеро впитывал этот образ, как глотки воды, и избавлялся от мыслей о пропущенном ритуале, об отце и брате, о коллеже, о Кари, о том, как сложится его жизнь… Он отбросил все заботы, ставшие далекими и ненужными, и освободил разум от помех.

Камни на жаровне превратились в валуны, очаг стал огромным костром, поленья — поваленными деревьями. Дым закручивался, принимал чуждые ему формы, больше похожие на тотемы Эдди и Кьялиша: лосось, косатки, медведи со странами когтями. Повсюду сновали вороны, затем появились другие птицы, кружа в небе, заявленном языками пламени и клубами дыма. Два сокола стремительно взмыли к луне, навстречу друг другу, крича, лязгая клювами и хлопая крыльями с такой силой, что, казалось, само задымленное небо сотрясалось им в такт.

Сердце Жеро ухало в такт с биением крыльев, а потом звук изменился, стал похож на удары огромного барабана…

…Жеро оказался где-то в другом месте, не в парной, и сам он был кем-то другим, но похожим себя… его звали Жан, Жан Деверо…


Великая охота неслась по лесу под звуки барабанов. Гулкие удары напоминали Жану неумолимую барабанную дробь, сопровождающую казни.

«Смерть придет за каждым, но сейчас мы ее армия», — удовлетворенно подумал он.

Жан скакал на любимом боевом коне, Задире, возглавляя колонну охотников. На плече, как не терпеливый младший брат, сидел талисман их Круга, сокол Фантазм, крича в предвкушении обеда.

Барабанщики шли цепью впереди. Через Зеленый лес, обитель Бога в его воплощении царя природы и охоты, двигалась кавалькада Деверо: мелькали красно-зеленые ливреи, развевались горностаевые мантии, сверкали, переливались и вспыхивали на солнце алые драгоценности и златотканые плащи из Святой земли.

Жан надменно подал знак загонщикам, которые без устали колотили по кустам палками и стучали трещотками, поднимая из укрытий всевозможную дичь. Охотники пришпорили скакунов, размахивая окровавленными мечами и топорами. Охота шла уже много часов — и весьма успешно. Позади кавалькады слуги сгружали добычу на телеги; своры гончих, не меньше охотников одурманенные запахом крови, бесновались у повозок, натягивая поводки.

Герцог Лоран де Деверо, отец Жана, поравнялся с ним и, широко улыбнувшись, приветственно кивнул Фантазму, покачивая золотыми кистями на красном бархатном берете. Сокол закричал в ответ. Глава клана, в охотничьем костюме и горностаевой мантии, выглядел повзрослевшей копией сына: сверкающие темные глаза, густые брови, пышные темные волосы и борода, прямой нос, твердо очерченный рот. Жесткие, суровые лица мужчин рода Деверо не обещали ни снисхождения, ни нежности, ни тепла. Лица воинов и вождей… Личины демонов.

— Праздник будет великолепен, — удовлетворенно произнес герцог, взмахивая рукой в сторону добычи. — Мы покажем этим наглецам Каорам, как настоящие мужчины устраивают свадебный пир.

— И каковы они в супружеской постели, — с гордой улыбкой ответил Жан.

Герцог хлопнул сына по плечу.

— Между прочим, право первой ночи рань принадлежало главе ковена.

— А главенство в Круге получали, только пройдя смертный бой, — лукаво напомнил Жан, бросая на отца вызывающий взгляд.

— Верно подмечено! — Лоран от души расхохотался, не придавая значения брошенному вызову: пройдут долгие годы, прежде чем Жан унаследует все отцовские титулы — и рода, и ковена. — Сегодня великий день, сын мой. Приданое Каоров сделает нас самой богатой семьей Франции, а ваш с Изабо наследник с моей помощью станет королем.

— Ваше слово — закон, отец, — учтиво ответил Жан. От мысли о ночи с Изабо кровь вскипала в его жилах. — Я постараюсь.

— Мы наложили столько заклинаний, что к Белтайну у вас будет сын.

— Несомненно, Зеленый человек вознаградит нашу щедрость, — согласно кивнул Жан. — Мы возложим на его алтарь сегодняшнюю добычу.

Они улыбнулись друг другу, Лоран начертил рукой магический знак и подмигнул сыну. Почти в то же мгновение из-за купы каштанов появился загонщик, одетый в ало-зеленую ливрею Деверо, и объявил:

— Главная добыча!

— Внимание, внимание! Главная добыча! — прокричал главный ловчий, граф Ален дю Брюк. — Монсеньоры, дичь предназначена жениху!

Охотники одобрительно взревели. Барабаны грохотали, гончие лаяли. Жан отпустил поводья и поднял руки над головой, принимая всеобщее одобрение как должное. Задира фыркал и танцевал под седлом; в небе с кровожадными криками вился Фантазм. Жан вонзил шпоры в горячие бока жеребца, и тот величественно встал на дыбы.

Фантазм спланировал на голову коня.

— Спустить псов! — скомандовал Жан.

Заиграли трубы, где-то позади охотников спустили свору озверевших от голода собак, которые с визгом и лаем, уворачиваясь от конских ко бросились в лес. Жан последовал за ними, и сколько псов едва не угодили под мощные копыта Задиры.

Затем на прогалине появилась дичь — крестьянин лет шестнадцати. Жан удовлетворенно усмехнулся: молодой парень, в самом начале жизненного пути — хороший подарок Зеленому человеку; Бог леса наверняка вознаградит своего с наследником. Первый ребенок Каоров и Деверо должен быть мальчиком. Кто знает, сколько держится союз двух семей и удастся ли произвести на свет второго малыша…

Жан приблизился к жертве раньше собак. Завидев преследователя, парень испуганно метнулся в сторону. Фантазм с криком сорвался вслед за ним.

«Глупец! — со злобной радостью подумал Жан. — В Иерусалиме мой Задира загнал тысячное войско неверных, а этот истощенный раб надеется уйти от погони…»

Под одобрительные крики Жан пришпорил Задиру, поравнялся с парнем, обнажил меч, отпустил поводья и взмахнул оружием. Молодой крестьянин боязливо обернулся — и Жан одним взмахом клинка снес парню голову с плеч. Упираясь левой ногой в стремя, Жан Деверо, словно арабский кочевник, свесился с коня, на скаку подхватил с земли отрубленную голову и выпрямился в седле, воздев свой жуткий трофей. Собаки строили бешеную свалку над подергивающимся обезглавленным телом, привлеченные запахом крови, что хлестала из обрубка шеи. Жан взглянул в перепуганные глаза жертвы, где, казалось, еще теплилась жизнь, рассмеялся покойнику в лицо и выкрикнул:

— Твоя смерть принесет мне наследника, или я прокляну твою душу и оставлю ее дьяволу!

Глаза жертвы закатились, и Фантазм предъявил права на свою долю. Зрители восторженно аплодировали и наследнику, и талисману Круга.

— Отличная работа, сын мой! — провозгласил Лоран.

Жан перебросил окровавленный трофей отцу, помахал остальным и ускакал готовиться к бракосочетанию, оставив прочих крестьян на расправу другим охотникам.


Лунный свет и отблески костров заливали двор замка Деверо. Огромные каменные горгульи, которые в свое время навевали маленькому Жану кошмары, извергали из пастей языки пламени. Огни факелов накачивали светом теплый вечерний воздух. Гигантские костры горели и у входов в подземелья, где, по слухам, творились ужасающие, бесчеловечно жестокие преступления. Горе тому, кто перейдет дорогу роду Деверо! Каоры не зря решили связать с ним свою судьбу, узнав, что Деверо удалось вызвать Черный огонь: ни-кто не захочет испытать его действие на себе.

Изабо и Жан встретились у закрытых дверей церкви: по древнему обычаю обряд венчания совершали снаружи, и епископ не усматривал в это оскорбления. Они соединялись в ночь Кровавой Луны, стоя лицом друг к другу среди лилий и плюща — старинных символов рода Каор и клана Деверо. На богато украшенных насестах гордо восседали Фантазм и Пандиона, готовые в любой момент разорвать друг друга в клочья.

При свете полной луны Изабо в приличествующем знатной даме черном одеянии, затканном серебром, казалась фантастическим существом, но дрожала как скромная девственница; лицо под черно-серебристой вуалью покрывала мертвенная бледность.

«Сколько нам быть вместе? — подумал Жан. — Сколько времени пройдет, прежде чем наши семьи возобновят войну и мне придется отравить тебя, или обезглавить, или сжечь на костре?»

В то же мгновение Изабо уверенно и твердо взглянула на жениха, не отводя сияющих голубых глаз. Воздух между ними зазвенел от напряжения. Жан пришел в восторг: девица, оказывается, с крепким характером! Придется быть настороже, не то она избавится от него первая!

Два рода нараспев повторяли заклинания на латыни и других, еще более древних языках. У алтаря, будто каменный истукан, скрытый складками алой мантии, недвижно стоял старый герцог Деверо, воздев атам, который вот-вот рассечет новобрачным запястья.

Мать Изабо, Катрина, одетая в цвета Каоров — черный с серебром, — не сводила напряженного взгляда с невесты.

Ритуал начался.

Душа сливалась с душой до конца времен, все сильнее разгоралась страсть и скапливалась сила. Новобрачные смешали друг с другом кровь соединив порезы на правых запястьях, а Лоран и Катрина связали левые руки жениха и невесты лентами, вымоченными в настоях колдовских трав для приумножения рода. Оба клана отличались плодовитостью и крепким здоровьем, но магические семьи прежде всего заботились об увеличении числа чародеев.

Изабо задрожала и отвела взгляд, однако Жан не поверил в показное смирение. Его невеста — искусная ведьма, ее заклинания не слабее его чар, в ее жилах течет густая, жестокая кровь рода Каор… Семья Изабо полагала сегодняшний союз результатом своей магии, призванной усмирить горячую кровь Деверо.

Оба рода стремились к полному контролю над землей Франции и мечтали получить корону из рук христианского епископа в Реймсе, однако добивались этого по-разному. Деверо действовали активно, жестоко и напрямую. Их враги погибали от мечей и проклятий, помехи устранялись кинжалом, огнем или ядами. Каоры в борьбе за власть предпочитали интриговать и использовать сложные дипломатические уловки, настраивали брата против брата, распускали слухи и лжесвидетельства. Там, где Деверо просто убили бы неугодного кардинала в постели, Каоры склоняли его на свою сторону улещиваниями, дорогими подарками и соблазнительными женщинами, а то и прямым шантажом. Каоры утверждали, что они благоразумны и миролюбивы, и обвиняли Деверо в открытом использовании магии, чар и тайных знаний, доступных только «нехристианским душам». Из-за бесцеремонного поведения Деверо и Каоров простолюдины начали поговаривать о ведьмовстве и о том, что следует обратиться к Папе Римскому за позволением предать костру оба рода, да и многие благородные семьи Франции не желали поддерживать отношения ни с одним из кланов. Дело принимало серьезный оборот: гнев рабов значения не имел, а вот с гневом рабовладельцев приходилось считаться.

Поэтому Каоры, в отсутствие потомков мужского пола, решили связать наследницу своего рода с наследником клана Деверо. Долгие годы Каоры проводили магические ритуалы в надежде пробудить в Жане страсть к Изабо, не догадываясь, что в течение многих лет мастера ковена Деверо приносили в жертву девственниц и ублажали все воплощения Хозяина Зеленого леса, чтобы тот надоумил Каоров искать этого союза.

Лоран хотел, чтобы Изабо Каор жила в родовом поместье Деверо, неважно — любовницей главы рода или женой его сына. Как только Изабо окажется в замке Деверо, она станет заложницей клана. Каоры прекрасно понимали, что у Изабо есть шанс дожить до преклонного возраста, только если она станет собственностью мужчины из рода Деверо и произведет на свет наследников.

Едва кровь Изабо смешалась с кровью Жана, его охватила такая горячая любовь к девушке, что он покачнулся от внезапного прилива обожания. Конечно, он давно желал ее — какой мужчина отказался бы разделить ложе с такой красавицей? — но теперь от любви к ней у Жана подгибались колени.

«Я не просто желаю, я люблю ее, — подумал он. — Вот слабак! Я не мужчина! Что со мной?!»

В то же мгновение Изабо в изумлении посмотрела на него.

«Она чувствует то же самое! Нас обоих околдовали?»

Жан бросил взгляд на отца, который заклинал Бога защитить их союз, затем на Катрину, которая ответила ему легчайшим намеком на улыбку.

«Это она! Как она смеет?! Я задушу ее во сне еще до исхода ночи! — разгневался Жан и внезапно ощутил нечто новое, странное. — Изабо будет сильно горевать. Я не могу тронуть Катрину, я отравлен… Мной манипулируют…»

— Этот брак… — воскликнул Жан.

Воцарилась тишина. Старый герцог прервал заклинания и с угрозой посмотрел на сына, словно предупреждая: «Ваш союз планировали долгие годы, не вмешивайся! Если ты меня разочаруешь, твой младший брат с легкостью займет твое место».

Жан вздохнул и с едва заметным кивком продолжил:

— Этот брак соединяет два великих рода. Я бесконечно счастлив нашему союзу.

Его слова встретили с одобрением, несмотря на то что Каоры втайне презирали Деверо, а многие из рода Жана возражали против этой свадьбы.

Изабо промолчала, но лицо ее смягчилось, глаза наполнились слезами, и одна из них скатилась по нежной щеке. Жан протянул руку под вуаль, поймал драгоценную каплю пальцем и поднес к губам неожиданно нежным жестом.

Среди гостей послышались удивленные одобрительные возгласы: обычно обращение наследника Деверо с женщинами оставляло желать лучшего.

Наконец церемония завершилась, и Жан повел невесту на пир в главном зале замка Деверо в сопровождении герольдов и факельщиков.

По дороге Изабо услышала чей-то жалобный крик и вопросительно взглянула на жениха.

— Жертвоприношения, — пояснил он. — Мы придем к ритуальному алтарю чуть позже.

Она молча кивнула.

— Тебя лишили голоса, чтобы ты не смог сказать «нет» у алтаря? — резко спросил Жан.

Изабо ответила ему взглядом, полным страсти и обожания.

— Я ни в чем не скажу тебе «нет», Жан де Деверо.

Он почувствовал, как его заполняет огонь, они улыбнулись друг другу и прошли в пиршественную залу.

А потом новобрачные спустились в подземелье, где ради своего союза и наследия вместе принесли ужасные жертвы, обрекая людей на нечеловеческие муки до последнего вздоха…


Жеро, тяжело дыша, открыл глаза. Эдди тряс его за плечо; рядом на корточках сидел Кьялиш. Жеро мутило от воспоминаний об ужасных пытках.

Он отстранил Эдди и, поспешно выйдя из парной, через несколько шагов упал на четвереньки. В желудке бурлила желчь, горло обожгло кислотой, к глазам подступили слезы.

Жеро стошнило, но жуткие видения все еще стояли перед глазами. Он встал и, пошатываясь, побрел к машине.

Эдди и Кьялиш догнали его.

— Что случилось, Жеро? — спросил Эдди.

— Я еду домой.

— Что ты видел? — поинтересовался Кьялиш.

Жеро покачал головой.

— Не хочу об этом говорить.

Друзья переглянулись.

— Давай съездим к отцу, — предложит Кьялиш, сын шамана. — Тебе сейчас не повредит.

— Спасибо. — Жеро, не сбавляя шага, признательно улыбнулся Кьялишу. — Мне, похоже, не повредит новая семья.

Об отце и брате Жеро неоднократно рассказывал друзьям, а о многом Эдди и Кьялиш догадывались сами — не обо всем, конечно. Впрочем, этого оказалось достаточно, чтобы они ему сочувствовали.

Кари знала о нем меньше, потому что Жеро ей не доверял. Она жаждала власти и, говоря начистоту, начала надоедать: чересчур любопытна и настойчивая, подруга не давала ему расслабиться.

Жеро дрожащими руками натянул джинсы поверх набедренной повязки, а из-под груды книг на заднем сиденье достал серую футболку с эмблемой университета. Он прислонился к машине, выудил из кармана ключи, распахнул дверь и сел за руль.

— Машину вести сможешь? — озабоченно спросил Кьялиш. — Ты в шоке.

— Все нормально.

Жеро ткнул ключи в зажигание и рванул с места.

«Что происходит? — сердито думал он. — Отец пропустил Ламмас, а мне приходят адские видения…»

Вопросы требовали ответов. Отцу придется их дать.


Майкла обуревала ярость. Во время разговора с любовницей по телефону он с трудом сдерживался, хотя с удовольствием задушил бы ее и оставил на полу бездыханное тело.

— Да-да, Холли будет лучше в Сан-Франциско, — небрежным тоном заверял он, в гневе разламывая на мелкие кусочки палочки из упаковки китайской еды, которую принес домой кто-то из сыновей.

— Представляешь, она не знала о нашем существовании! — говорила Мари Клер на другом конце провода. — Дэнни ей не рассказывал.

Возможно, Дэниел Катерс знал, что Холли унаследовала магическую силу рода, а теперь эта тварь хочет остаться в Калифорнии, с подругой семьи. Что ж, тем хуже для подруги.

Жеро влетел в дом именно в этот момент. Майкл вопросительно посмотрел на него и предостерегающе поднял указательный палец. Скрестив руки на груди, сын сердито уставился на отца

— Я останусь на похороны и заупокойную службу, — рассеянно продолжала Мари Клер. — Здесь это такое событие, даже в газетах написали!

— Ты остановилась у Барбары Дэвис? — спросил Майкл, глядя, как сын нетерпеливо переминается с ноги на ногу.

— Дэвис-Чин, — поправила его Мари Клер, — Барбара Дэвис-Чин. У нее чудесный дом. Холли заняла гостевую комнату, а я буду спать в гостиной, потому что в спальне Тины… Ну, ты понимаешь.

— Дай мне адрес, — приказал он, затем спохватился и мягко добавил: — Хочу послать цветы.

— Майкл, как мило с твоей стороны! — восхитилась Мари Клер. — Ах, если бы ты был рядом!

— Да-да, конечно. Прости, дорогая, мне пора.

— Кто-то пришел? Может, перезвонишь попозже? — добавила она, понижая голос.

— Да. Adieu[5].

Мари Клер обожала, когда Майкл говорил с ней по-французски.

— Adieu.

Судя по всему, она с удовольствием играла свою роль в семейной драме, ведь у богатой домохозяйки в Сиэтле не очень-то интересная жизнь.

Майкл повесил трубку и обернулся к сыну.

— Что случилось?

— Ты утверждал, что мало что знаешь об истории нашего рода. По-моему, ты меня обманул! — воскликнул Жеро.

— Странно. Раньше тебя генеалогия не интересовала. Нашел что-то интересное в Интернете?

— Мы пытали людей, — ответил Жеро, нервно сжимая и разжимая кулаки, — убивали их сотнями.

«Тысячами», — мысленно поправил его Майкл, но вслух сказал только:

— Очень сомневаюсь. Кто тебя просветил? Твоя полоумная девица из университета?

Он не упускал случая поддеть Кари и с удовольствием уничтожил бы назойливую аспирантку при первой же удобной возможности.

— Это правда? — Жеро прищурился. — Что еще ты от меня скрыл?

Майкл отвернулся, внезапно приняв решение: Холли Катерс переедет в Сиэтл, у Жеро, возможно, появится шанс вызвать Черный огонь. Значит, надо связать их узами, сделать ее госпожой его господину, а о том, кто будет господином Жеро, Майкл позаботится сам.

— Я на пару дней улетаю в Сан-Франциско, — сообщил он сыну.

— Не увиливай! — прокричал ему в спину Жеро. — Признайся, кто мы?!

Майкл усмехнулся.

— Ты знаешь, кто мы, и всегда знал. Мы — колдуны, водимся с темными силами. Мы — пособники зла.

— Врешь! — проревел в ответ Жеро.

Зеленая молния с треском пролетела мимо Майкла и врезалась в стену, оставив обгорелое пятно на обоях. Подумать только, Жеро обуздал впечатляющую силу! Впрочем, прицельная точность оставляла желать лучшего.

Майкл неторопливо развернулся и холодно посмотрел на младшего сына, тем временем наполняя лицо, кости, даже волосы магической силой, чтобы увеличить собственную мощь и впечатление власти.

— Не забывай, — негромко сказал он, — что я — твой отец.

Жеро, поджав губы, вышел из кухни, взбежал по лестнице и пронесся по коридору к себе в спальню. Он с такой силой хлопнул дверью, что в кухонных рамах задрожали стекла.

Майкл спокойно подошел к кладовой с грубыми дубовыми полками. На третьей полке справа, в тайнике кирпичной кладки лежала резная нефритовая шкатулка, в которой покоился зачарованный глаз турка-османа — сувенир, привезенный кем-то из предков из Крестового похода. В поисках славы и богатства много младших сыновей рода Деверо уезжали в походы. Колдун забормотал на древнеарабском, поднял глаз и всмотрелся в сморщенную радужку.

Жеро расхаживал по своей спальне, что-то бормоча, затем бросился на кровать, стукнул кулаком в подушку и вздохнул.

Майкл решил повлиять на Жеро и использовать младшего сына для того, чтобы получить полную власть над Верховным ковеном.

«Как я раньше не понял? Почему я думал, что получится именно у меня или у моего первенца Илaя?»

Он с радостным вздохом положил глаз в шкатулку, вернул ее в тайник и подошел к телефону. Билеты ему всегда бронировала бывшая любовница, с которой он расстался «ради нее самой» чтобы «не портить жизнь», — эта отговорка действовала на его многочисленных подруг лучше любого заклинания.

— Пат? Привет, дорогая, это я. Срочно нужен билет до Сан-Франциско. С открытой датой возвращения, ладно?


У себя в спальне Жеро схватился за голову. Виски сдавила внезапная острая боль. Глубоко дыша, он нараспев произнес исцеляющее заклинание, но стало только хуже.

«Придется пить таблетки, — устало подумал он. — И пора бы запомнить, что разговаривать с отцом бессмысленно».

Жеро приподнялся на локтях и оцепенел.

В изножье кровати повисло марево зеленой магической энергии. От темного силуэта, размером и формой напоминающего человека, расходились темно-зеленые побеги плюща. Вокруг, как в калейдоскопе, беспорядочно кружились светящиеся тени. Марево росло и ширилось… Внезапно трепещущее облако начало сжиматься, человек внутри вздрогнул. Черты обращенного к Жеро лица оставались смутными, но взгляд пронзил юношу буквально насквозь. Жеро как зачарованный на четвереньках подполз ближе, вытянул левую руку и заговорил на языке, которого никогда не слышал.

Алые и зеленые разряды энергии затрещали и соединились с пальцами Жеро. Его резко отбросило назад. Голова заболела немилосердно, словно разбитая молотком, от боли мутило, и Жеро не мог даже шевельнуться.

С неимоверным усилием он встал на ноги, и лучи энергии снова потянулись к нему. Магия прижала его к полу, накрыла, как пульсирующее одеяло, которое мерцало и потрескивало, посылая по всему телу болезненные тревожные импульсы. Жеро зажмурился, готовясь к очередному приступу… Но боль исчезла.

Казалось, некая сущность искала путь внутрь Жеро, ощупывая кожу в поисках бреши. Он произнес мощное заклинание, призванное убить или хотя бы нейтрализовать эту чуждую сущность. Давление чуть ослабло. Жеро попробовал другое заклинание — безрезультатно!

«К черту все», — подумал он и открыл глаза.

Фигуру внутри зеленого облака охватило пламя. Корчась в агонии, человек упал на колени, попытался сбить огонь, дергался и выгибал позвоночник, заходясь неслышным сквозь марево криком.

Облачный овал уменьшился, энергия покинула Жеро и перетекла в дрожащую зеленую мглу, сжавшуюся до точки. Юноша потянулся к ней, но через мгновение все бесследно пропало.

Откуда-то издалека, сквозь треск бушующего пламени, прозвучал переполненный ненавистью голос: «Помни, это ее рук дело. Не верь ведьме. Не щади ее, не то с тобой случится то же самое!»

Затем голову Жеро заполнило жуткое завывание, от которого боль стала невыносимой. Он вскрикнул и свернулся калачиком, охватив руками пульсирующий от боли череп.

В сознание Жеро пришел на следующее утро. Головная боль отступила, а отец улетел в Сан-Франциско.

Загрузка...