КНИГА ВТОРАЯ

Глава 12

28 июля 1877 года

«Дорогая Сьюзен!

Не могу сказать тебе, в какой восторг привело нас всех известие о твоей помолвке с майором Томасом Шеффером. Уэнди и я уже начали опасаться, что последняя из девочек Каллаханов закончит свою жизнь старой девой. Майор Шеффер всегда был одним из любимых офицеров папочки. И как хорошо, что майора Шеффера перевели из Седьмого кавалерийского полка до того, как полк направили на Запад, в Дакоту. Нет почти никакого сомнения, что он оказался бы с папочкой и генералом Кастером и принял участие в этой трагической бойне на реке Литтл-Бигхорн, когда всех отважных солдат уничтожили. Мое сердце кровоточит, когда я думаю о милой Би. Они с отцом были мужем и женой всего четыре года. Я рада, что она и Элизабет Кастер помогают друг другу и их дружба служит для них источником утешения.

А годы летят все быстрее, и подрастают наши дети. Пэт – просто живая копия своего отца, и они боготворят друг друга. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что он изберет, как и отец, карьеру военного. Кстати, о карьере. Брэд очень на месте здесь, в Пекине, в качестве главы военного представительства при американской миссии, и недавно его повысили в чине: он стал полковником. Уэнди в своем последнем письме сообщила мне, что Карл сказал ей, будто президент Грант весьма впечатлен способностями Брэда играть ведущую роль и быть хорошим администратором и считает, что он мог бы стать политиком высокого класса, если бы пожелал, и ему была бы обеспечена безусловная поддержка Республиканской партии. Я подозреваю, что эта оценка точная и правильная. Брэд обладает необходимыми для политического лидера качествами, а именно: макиавеллиевской аморальностью.

Жизнь иностранной колонии в Пекине протекает спокойно и безмятежно, пожалуй, даже слишком спокойно, до монотонности. Иногда у меня возникает ощущение, что все мы – американцы, французы, немцы, русские, итальянцы, англичане и японцы – экзотическое сообщество сибаритов. Если не считать нескольких часов, которые они ежедневно проводят за своей официальной работой, все остальное время мы посвящаем своему досугу и прихотям, насколько хватает нашей фантазии, и ни в чем себе не отказываем. Ирония заключается в том, что это элитарное сообщество эгоистов – всего лишь маленький островок посреди гигантской нищей страны. Деградирующая монархия безразлична к печальному и даже отчаянному положению голодающего, доведенного до нищеты народа, который в то же время, несмотря на банкротство страны, тем не менее продолжает плодиться с такой же скоростью, с какой размножаются кролики.

Императорская семья, образно говоря, живет в «башне из слоновой кости», так называемом Запретном городе, обнесенном стенами центре Пекина. Императору всего четыре года, и подлинная власть находится в руках его тиранической тетки, вдовствующей императрицы. Пока она остается у власти, в Китае не следует ожидать никаких перемен. Там будет царить затишье по контрасту с быстро и неравномерно меняющимся остальным миром.

Императрица фанатична в вопросах, касающихся иностранного влияния, – она его категорически отвергает, она неизменно привержена старинным обычаям, религии и морали и полна решимости держать этого спящего гиганта – Китай – прикованным к его примитивному аграрному прошлому.

Однако, несмотря на атмосферу спокойствия, преобладавшую в Китае после Тайпинского восстания 1864 года, интуиция подсказывает мне, что мы переживаем затишье перед бурей. Ненависть к иноземцам, эксплуатирующим китайцев со времен Опиумной войны 1842 года, все разгорается и распространяется во всех провинциях. Отдельные акты насилия по отношению к людям с Запада все учащаются по всему Китаю. К тому же существует еще угроза со стороны неуловимой тайной организации, называемой «Кулаком гармонии права», насчитывающей, по слухам, тысячи крестьян, солдат и рабочих, давших священную клятву, скрепленную кровью, очистить свою родину от иноземных дьяволов. Нас с Брэдом удивляет, до чего напоминают страусов наши американские эмигранты в колонии. Обычно они сбрасывают со счетов отчеты о разрастании организации протестующих как «чистую и не стоящую внимания чепуху». Так отозвался об этой информации британский министр.

Пора заканчивать это письмо и собираться на большой прием, который устраивает сегодня вечером американская миссия, не припомню, по какому поводу. Дело в том, что повода для непристойно веселой пирушки здесь, в Пекине, и не требуется.

Примите наши наилучшие пожелания от Брэда и меня, а также от маленьких Патрика и Дезирэ. Как я жалею, что мы не можем быть на вашей свадьбе. Мы бы очень порадовались, если бы вы прислали нам свадебную фотографию. До свидания и желаю всего наилучшего.

Ваша любящая сестра Майра приняла ванну и надела нижнюю сорочку из тончайшего шелка и корсет из атласа…»

Оба этих предмета туалета были ручной работы и изготовлены ее горничной Лотос, классической красавицей с кожей оттенка слабо заваренного бирманского чая. Волосы девушки были прямыми и черными, уложенными в аккуратный узел на затылке, придерживаемый причудливо украшенными восточными гребнями из слоновой кости. Фигура у нее была стройная и хрупкая, и она очень напоминала цветок, имя которого носила, и в то же время каждый дюйм ее тела свидетельствовал о том, что она женщина. Лотос была яркой, живой, чувствительной и очень умной. Хотя она и не получила формального образования, так как ее родители работали на рисовой плантации недалеко от Пекина, она сама научилась читать и писать по-английски, и ее английский язык был блестящим. Если бы она родилась в стране с другой культурой, Лотос имела бы неограниченные возможности добиться успеха на любом поприще, которое пожелала бы избрать, но в Китае самое большее, чего она могла достигнуть, было место горничной и белошвейки при жене западного государственного служащего.

Послышался стук в дверь спальни, и появилась Лотос со свежеотглаженным бальным платьем Майры. Это была точная копия парижской последней модели, имевшей успех в Тюильри, но изготовленная в Гонконге. Туалет принцессы, скопированный гонконгским портным, представлял собой платье из разноцветных бутонов, в котором силуэт женской фигуры напоминал очертаниями треугольник – спереди она казалась плоской, а сзади очень пышной. Майра надела его, и платье скользнуло поверх кринолина и нижней юбки, потом оглядела себя в зеркале.

– Вы выглядите прекрасно, мадам, – польстила ей Лотос.

– Неплохо, – сухо ответила Майра. – Откровенно говоря… я предпочла бы остаться дома и понежиться в кимоно.

Она присела за туалетный столик, намереваясь причесаться.

– Разрешите мне, мадам.

Китаянка взяла у нее из рук щетку и принялась расчесывать ее черные волосы до ослепительного блеска. Каждое ее движение было уверенным и сильным.

– Как мне причесаться, Лотос? К этому платью подойдет прическа а-ля Помпадур.

– Если соизволите выслушать мое мнение, мадам, я попыталась бы причесать вас по-иному, так, чтобы вы были не похожи на других женщин на этом вечере.

– Действуй, моя девочка.

Майра про себя удивлялась ловкости стройных рук, полету ее пальцев, на которые девушка быстро наматывала вьющиеся темные пряди – на большой и указательный пальцы – и укладывала их концентрическими кругами, кольцами, один ряд на другой, а затем проворно укрепляла это сооружение гребнями, украшенными драгоценными камнями, пока прическа не приобрела вид совершенной формы пчелиного улья.

– Потрясающе, Лотос. Никогда не перестану изумляться многообразию твоих талантов, – сказала Майра.

Девушка была польщена, но комплименты смущали и сковывали ее.

– Ничего особенного, мадам. Я просто стараюсь угодить вам.

– Но ведь это не входит в твои обязанности.

Полчаса спустя Майра спускалась вниз по лестнице к Брэду, ожидавшему ее в холле. Взгляд его выразил восхищение.

– Ты обворожительна. Остальные дамы возненавидят тебя за то, что ты приковываешь к себе внимание мужчин.

– Ты и сам недурен, – ответила она.

На нем был мундир кавалерийского офицера, украшенный широким красным поясом и лентой, наискось перехватывающей грудь. Он предложил ей руку:

– Отправляемся?

Бал должен был состояться в помещении британской посольской резиденции, равной своими размерами и архитектурой элегантному особняку где-нибудь в пригороде Лондона. Комнаты были богато меблированы, а стены украшены прекрасными картинами и шелковыми гобеленами. Мраморная лестница вела в бальную залу. В дальнем конце просторной прямоугольной комнаты на помосте под балдахином из мягко мерцающего шелка размещался небольшой оркестр. На площадке для танцев уже толпились многочисленные пары, туалеты которых переливались и сверкали всеми цветами радуги: платья из тюля и вуали, бархата и парчи, шелка, атласа и шотландской шерсти ярких цветов, красного и желтого, персикового и оранжевого, яблочно-зеленого и цвета спелой дыни, ярко-розового и золотого. Они уже кружились по комнате в стремительном вальсе. Юбки женщин развевались, как надувные шары, и с балкона все это походило на море пестрых цветов. Мелькали прекрасные ножки и, когда в танце юбки приподнимались, сверкали шелковые чулки.

Штатские были одеты в обычные вечерние костюмы, длинные фраки с разлетающимися полами, хлопавшими за их спиной, как птичьи крылья. Военные были в мундирах британской, американской, итальянской, русской, японской и французской армий, и их цвета и оттенки могли поспорить с пышными туалетами дам.

За все те годы, что Майра провела в Китае, столько раз виденные одни и те же лица превратились для нее в безликую массу. Поэтому в редких случаях, когда появлялось новое лицо мужского или женского пола, ее внимание невольно переключалось на него, и незнакомец или незнакомка казались оригинальными и яркими.

И когда она спускалась по мраморной лестнице в бальную залу, опираясь на руку Брэда, Майра обратила внимание на мужчину в мундире, который показался ей на голову выше всех остальных военных высокого ранга. Он был, безусловно, высоким – по крайней мере шести футов четырех дюймов ростом, весьма импозантен и одет в мундир офицера легкой кавалерии британских войск, серый с пышным пластроном и золотой пряжкой на поясе из скрещенных сабель. У него были острые и резкие черты лица и светлые вьющиеся волосы, и, когда он улыбался, его синие глаза и рот выдавали недюжинный сардонический ум и уверенность в себе, переходящую в наглость. Майра сразу поняла, что обратила на себя его внимание. Он неотрывно смотрел на нее поверх напудренных обнаженных плеч своей партнерши.

– Кто этот привлекательный мужчина? – спросила она Брэда.

– О ком ты спрашиваешь? О каком мужчине? О! Должно быть, ты имеешь в виду майора Шона Флинна. Он временно остановился в Пекине по пути к постоянному месту назначения в качестве военного атташе при британском вице-короле в Индии, в Калькутте.

– И его жена здесь?

– Нет, он не женат. Хорошая добыча для любой незамужней дамы здесь. Ну, например, для дочери немецкого консула Брунгильды, или как там ее зовут.

Майра рассмеялась:

– Не думаю, что она во вкусе майора.

Майор Флинн присоединился к ним за столом с напитками. Подойдя, он хлопнул Брэда по плечу:

– Послушайте, старина, не представите меня своей дочери?

Брэд и Майра рассмеялись, и она погрозила ему пальцем.

– Как свидетельствует ваше имя, Флинн, вы ирландец, а ирландцы известные краснобаи и шутники. И ясно, что вы просто подшучиваете над нами, – сказала она.

– Лесть вымостит вам дорогу всюду, Шон, – заметил Брэд. – Ничего себе дочь!

– Не окажете ли честь подарить мне следующий танец, миссис Тэйлор? – спросил Флинн.

Она посмотрела на Брэда, и он кивнул, выражая согласие.

– Потанцуй с Шоном, Майра, – сказал он. – Мне надо обсудить кое-какие дела с бароном фон Кесслером. Увидимся позже.

Майор Флинн стремительно обнял ее и повлек на площадку для танцев.

– Я всегда считала себя высокой для женщины. Но рядом с вами я, вероятно, выгляжу худосочной и маленькой.

Его белые зубы сверкнули в лукавой улыбке.

– Это вы-то худосочная? У вас, девочка, самая прекрасная фигура, какую мне доводилось когда-либо видеть. Она совершенна во всех отношениях.

Майра картинно подняла глаза к потолку.

– И опять-то вы потешаетесь надо мной. А что господин Флинн делает на британской службе?

– Я должен с чувством вины признаться, что моя семья принадлежит к числу членов «Асенданси».

– «Асенданси»?

– Да, это Ассоциация английских землевладельцев, которым от английской короны были пожалованы огромные земельные наделы. Они осели в Ирландии и превратили в рабов подлинных хозяев страны. И так поколение за поколением, пока они не прижились в Ирландии и не стали себя чувствовать ее уроженцами, хотя истинно ирландский характер и душа им не достались в наследство. Мой дед с материнской стороны был из Лимерика, а отец, школьный учитель по профессии, влюбился в дочь своего патрона и женился на ней. Но, когда в Ирландии был неурожай картофеля и голод, не было особой нужды в школьных учителях. Дети, не умершие от голода, провели все свое детство и юность на полях, работая по двенадцать часов в сутки. У моих родителей были средства, позволившие им эмигрировать в Англию, где мой отец нашел работу преподавателя физики в Королевской военной академии в Сандхерсте. Собственно говоря, эта академия и есть моя альма-матер.

Его синие глаза приобрели отрешенное выражение, и она подумала, что такие глаза бывают только у ирландцев.

Он вздохнул:

– Я служу английской королеве, это верно, но глубоко в душе я чувствую себя сыном Эрина.[13] – Он невесело усмехнулся: – Ну, хватит обо мне, должно быть, я наскучил вам своим рассказом до тошноты.

– Напротив. Я заслушалась. А что вы будете делать в Индии?

– Я должен сформировать особый полк, который будет заниматься борьбой с душителями.[14] Не думаю, правда, что это принесет большую пользу. Это все равно что уничтожать тараканов. На место каждого убитого претендуют двое новых.

– Я вспоминаю, что читала что-то о душителях. Это ведь профессиональные убийцы, верно?

– Да, и они душат свои жертвы.

– Они убивают ради наживы?

– Разумеется, из-за денег, а впрочем, и из мести – это два главных мотива убийств на любом уровне, будь то частные лица или борьба одной нации против другой. Естественно, что душители, как и все остальные убийцы, подводят теоретическую базу под свою деятельность. Они объясняют ее религиозными убеждениями, стараясь таким образом возвысить свое гнусное ремесло. Впрочем, все так делали – достаточно вспомнить крестоносцев.

– И как же вы собираетесь бороться с душителями? – спросила Майра.

– О, полк должен расположиться и сконцентрировать свои усилия в опасных регионах вдоль реки Ганг и у подножия Гималаев. Мы уничтожим значительное число душителей, а кое-кого захватим в плен с тем, чтобы превратить их в своих информаторов, или, как их называют, «одобренных». Они дадут нам сведения о личностях представителей культа, занимающих высокое положение, в том числе многих правительственных чиновниках, полицейских и военных. Вся эта чертова система там коррумпирована и хаотична. Нам следовало вырвать эту сорную траву из почвы Индии давным-давно и хорошенько взяться за тех, кто ею правит, заставить их самоликвидироваться. Во всяком случае, те официальные лица, чьи имена откроют нам наши информаторы, будут повешены или брошены в военные тюрьмы. И тогда мы будем там сидеть и ждать новых всходов, новой поросли душителей. Они на редкость плодовиты…

Он с отчаянием покачал головой:

– Не желаете глотнуть свежего воздуха? Здесь становится душно.

– С удовольствием.

Флинн, ловко лавируя, провел ее через всю бальную залу, стараясь пробиться сквозь толпу танцующих к широким французским окнам, выходящим на балкон. Для человека таких габаритов он двигался на диво легко. Выйдя на балкон, они остановились у мраморной балюстрады, обращенной к восхитительному саду, затопленному лунным светом. Майра глубоко вдохнула прохладный и свежий ночной воздух и даже обхватила себя руками за плечи, потому что после душной залы ей стало зябко.

– Какая великолепная ночь! – сказала она. – Посмотрите только на эту падающую звезду!

Не успела она это произнести, как, к ее изумлению, западный участок неба озарился таким великолепием, какого она еще не видела.

– Это метеоритный ливень, – сообщил ее спутник. – В определенный сезон обычное явление в этой части света.

Она продекламировала детский стишок:


Яркий, яркий звездный свет,

Шлю тебе я свой привет,

Ты, падучая звезда,

Дай мне счастье навсегда!

Флинн рассмеялся, потом закурил сигару.

– По крайней мере вы умеете договориться с этими летающими огоньками. А что бы вы хотели загадать, какое желание?

Майра улыбнулась:

– Нельзя раскрывать секрет, а то желание не исполнится!

Она стояла, опираясь о балюстраду, поэтому, когда он неожиданно подвинулся ближе к ней, ей было некуда отступить. В его глазах отражался лунный свет, они сверкали каким-то сверхъестественным блеском, фосфоресцировали, как глаза животного.

Он сказал, понизив голос:

– А я не боюсь открыть вам свое желание, миссис Тэйлор.

Его взгляд был направлен на ее шею и декольте, обнажавшее приподнятые корсетом высокие груди.

– Одним словом, моя дорогая, я желаю вас. И хочу вас в самом греховном смысле слова, как говорят в графстве Корк.[15]

Майра была изумлена дерзостью этого человека, с которым познакомилась менее часа назад. Она окаменела, когда он прижался к ней своим жестким, мускулистым телом, настоятельную потребность которого она почувствовала. Она ощущала его участившееся дыхание, овевавшее жаром ее грудь, ощущала бедрами его сильные, мускулистые, поджарые бедра. Жар его плоти приобрел материальную силу, которой трудно было сопротивляться. Наконец она собралась с силами и уперлась руками в его грудь, пытаясь оттолкнуть его.

– Оставьте меня, вы, бесстыдный негодяй!

Он выбросил сигару и заключил Майру в объятия. Его рука поднялась, охватила ее затылок и заставила ее приподнять голову так, что ее лицо оказалось поднятым до уровня его собственного. Его широкий чувственный рот прижался к ее рту. Майра перестала сопротивляться и безвольно повисла у него на руках. К ее возмущению и ужасу, эта внезапная атака вызвала в ней бурю чувств, с которыми она не могла справиться. Как бы помимо воли ее руки обвились вокруг его шеи, и одной из них она принялась поглаживать его вьющиеся волосы на затылке. Она выгнулась всем телом, в то время как его язык проник в ее рот и принялся резвиться там, как бы пробуя ее рот на вкус, и ее собственный язык затеял бешеную пляску в ответ на эти интимные ласки. Через минуту она почувствовала, что переступила черту дозволенного и что возврата к прежнему быть не может: она готова была лечь с ним здесь, на этом каменном балконе, совершенно забыв о публике, находившейся поблизости, за французским окном. Она чувствовала, что ее переполняет желание. Ей было совершенно наплевать, видят ее окружающие или нет.

Однако здравый смысл вовремя вернулся к ней. Отпрянув, она попыталась отвернуться и прошипела:

– Не-ет! Прекратите это, вы, мерзкий негодяй! – и изо всех сил ударила его коленом в пах.

– Что за черт! – вскрикнул Флинн, мгновенно очнувшись от боли. Он отшатнулся и присел, готовясь к ее новому нападению. – Иисусе, пресвятая Мария и Иосиф!

Он задыхался и ловил ртом воздух. От боли на глазах выступили слезы.

Майра попыталась пригладить волосы и расправила платье. Потом оперлась о балюстраду балкона, вцепившись в нее так, будто от этого зависело спасение ее жизни. Она боялась, что ноги ее подогнутся и она упадет, если отпустит перила. Эта встреча со столь чувственным англичанином стала для нее самым настоящим испытанием. Ничего подобного с ней никогда не случалось! И самым худшим во всем этом было то, что она настолько поддалась собственной похоти, что чуть было не совершила адюльтера на глазах у публики!

Наконец Флинн оправился настолько, что смог заговорить, хотя все еще не мог разогнуться и держался за свой пострадавший орган.

– Какого черта, вы, обезумевшая дикая кошка? Вы склонны к садизму в самые интимные мгновения своей жизни?

– Это было сделано, чтобы показать эгоистичному и наглому ирландскому жеребцу, что он не смеет обращаться с леди как с армейской шлюхой. Требуется много больше, чем огромный и готовый к бою орган и полнолуние, чтобы заставить меня кувыркаться в сене со случайным знакомым тотчас же после того, как его мне представили!

Он выпрямился и наконец впервые глубоко вздохнул после нападения Майры. По его лицу расползлась улыбка.

– Что вас так насмешило, вы, бабуин?

– Я просто потешаюсь над собой. Вы совершенно правы. Мне не следовало торопить события. Я это заслужил и не держу на вас зла. Нет, нет! – Он попятился и опасливо поднял руки. – Клянусь, я не собирался шутить!

Теперь уже вполне оправившаяся, Майра прошла мимо него, высокомерно вздернув подбородок:

– Я возвращаюсь в дом.

У двери он окликнул ее:

– Миссис Тэйлор! Вы что-то говорили о полной луне и сеновале и о том, что не расположены кувыркаться в сене так скоро после знакомства. Да, ключевым словом было «так скоро»! Значит, по прошествии некоторого времени у меня появится надежда?

Майра почувствовала, что краска залила ее лицо до корней волос.

Глава 13

Брэд Тэйлор и Шон Флинн стояли на веранде здания американской миссии, пили скотч с содовой и смотрели на дождь, изливавшийся сплошным потоком с небес.

– Никогда не видел такого потопа, – заметил Флинн. – Это все равно что встать под водопад и выглядывать сквозь толщу воды наружу. Ничего не видно более чем на десять футов.

– Наводит на мысль о том, что недурно было бы построить ковчег, как Ной, – шутливо заметил Брэд. – Погоду в Китае можно охарактеризовать полностью, сказав, что зимой здесь сухо, а летом идут дожди… В Индии вы найдете то же самое. Ежегодные муссоны и тайфуны.

– Ну, я не могу сказать, что с радостью ожидаю встречи с ними, – ответил Флинн. Он принялся беспокойно шагать по веранде взад и вперед. – У меня такое чувство, будто я стал пленником, пленником стихий.

– Думаю, через несколько дней погода изменится. И тогда мы больше не будем пленниками стихий, мы почувствуем себя свободными и сорвемся с цепи. Эта влага, эта парилка исчезнут.

– И как же вы ведете себя, когда срываетесь с цепи?

– У нас здесь есть офицерский клуб, где бывают представители разных миссий, и все они хорошие наездники. Мы уезжаем за город и устраиваем привал на лоне природы, где-нибудь в поле. И добро пожаловать, Шон! Можете к нам присоединиться.

– Я бы сделал это с радостью. Мне надоело сидеть на месте, хотелось бы порастрясти жирок.

Майра вышла из дома и присоединилась к ним на веранде. На ней была клетчатая свободная блузка с юбкой, собранной в складки таким образом, что был виден краешек малиновой нижней юбки. Волосы ее были на затылке перехвачены лентой в цвет нижней юбки и ниспадали почти до талии.

Флинн восхищенно смотрел на нее, подняв бровь:

– Вы сегодня просто шикарны, Майра!

– Благодарю вас.

Флинн положил руку на плечо своего хозяина:

– Вероятно, вы предмет зависти всех мужчин в колонии, старина, раз вы обладатель такой прелестной жены. – Он вздохнул: – Если бы я встретил похожую, я бы с радостью пожертвовал для нее своей свободой и распростился с восхитительной холостяцкой жизнью.

– Если бы она была похожа на меня, майор Флинн, – последовал язвительный ответ, – она бы не приняла вас. И запомните, никто не может похвастаться, что владеет мной. Обладатель!

– Послушай, Майра, Шон всего-навсего пошутил, – возразил Брэд смущенно.

Флинн рассмеялся:

– Не утруждайте себя, старина, выражая сочувствие. Я толстокожий. – Его синие глаза сверкнули. – Во всяком случае, у нас с вашей женой есть чисто ирландские таланты, и мы оба любим подтрунивать над людьми.

– Разрешите мне налить вам еще стаканчик, Шон.

– Никогда не отказываюсь от выпивки.

Брэд взял его стакан и скрылся с ним в доме.

– Чему мы обязаны честью видеть вас здесь так рано поутру? – спросила гостя Майра.

– Пришел показать Брэду новую форму, которую мы будем носить в Индии. Это последний фасон полевой формы.

– Ну, в ней нет блеска вашей прежней уланской формы, – равнодушно возразила Майра.

Брюки и китель казались свободными и даже мешковатыми; на груди просторные карманы; коричневый кожаный ремень, перехватывавший торс по диагонали до плеча, был пристегнут к широкому поясу типа «Сэм Браун».[16]

– Эта форма называется хаки, – пояснил он. – Такой цвет дает краска маджари, получаемая из карликовой пальмы. Шлем и краги окрашены табачным соком. Помогает солдатам слиться с окружающей грязно-коричневой почвой Индии и стать незаметными. Маскировка.

Она сложила руки под грудью и покачала головой:

– И вы не могли повременить, чтобы продемонстрировать эту чудовищную форму?

– Нет, эта форма – только предлог, чтобы увидеть вас. То, что я вижу вас, наполняет смыслом весь мой день.

– Не много же вам надо, чтобы наполнить день смыслом, майор.

Он улыбнулся:

– А теперь признайтесь, что вам хоть чуть-чуть льстит мое неизменное внимание, Майра. В конце концов, я красивый и напористый малый и динамичная личность. Я хочу сказать, что женщину нельзя считать нормальной, если она не отвечает положительно на мою преданность.

– Нет! Каково самомнение! – возмутилась Майра, стараясь продемонстрировать негодование, которого вовсе не испытывала.

– Вы могли бы пригласить меня на ленч, – предложил он.

– Могла бы, но не стану этого делать. А теперь если вы извините меня, майор, то я вас покину: у меня полно дел более важных, чем словесные игры с вами.

– Словесные игры, говорите… – Он задумчиво вглядывался в ее лицо. – Это верно, мы и правда играем с вами в игры… хотя есть и более приятные игры, в которые мы могли бы сыграть.

Майра повернулась и удалилась с террасы.

Вечером того же дня, готовясь ко сну, Брэд непринужденно и вскользь упомянул, что пригласил Флинна присоединиться к их пикнику на лоне природы, когда окончится сезон дождей. Майра была единственной женщиной в колонии, сопровождавшей мужчин в их ставших привычными путешествиях по пригородам Пекина. Она не утратила любви к развлечениям на свежем воздухе. К удивлению ее мужа, Майра бросила щетку, которой расчесывала волосы, на туалетный столик и резко повернулась к нему. Ее бездонные и сейчас позеленевшие глаза выражали явное недовольство.

– Нет! Как ты мог пригласить этого несносного англичанина, этого негодяя принять участие в нашей вылазке на природу?

– Ты должна помнить, моя дорогая, – возразил Брэд с чувством, – что это наша, а не твоя вылазка. За то короткое время, что он в Пекине, Флинн сумел заслужить симпатию и приобрести друзей среди членов всех иностранных миссий. А ты, несомненно, единственная женщина, которую он не очаровал и не влюбил в себя до потери сознания. – Он самодовольно хмыкнул: – Думаю, будет не большим преувеличением предположить, что он соблазнил немало женщин. Я даже готов побиться об заклад, что так оно и есть.

– Ты отвратителен, – сказала Майра холодно и снова принялась расчесывать волосы щеткой. Он лежал в постели, подперев голову руками, и смотрел, как она скользящим движением надевает красную шелковую пижаму.

Он перевернулся на спину и теперь лежал, глядя в потолок и хмурясь. Майра села на край кровати и задула масляную лампу на ночном столике.


На следующей неделе дожди кончились. А еще через два дня плотная завеса облаков исчезла, открыв взорам красное ослепительно сверкающее солнце. В воскресенье международный клуб любителей верховой езды, как члены этого объединения именовали себя, собрался на площади колонии, чтобы отправиться на лоно природы. Несмотря на то что майор Флинн должен был их сопровождать, Майра в это утро проснулась в отличном настроении, полная радости и даже ликования. Жизнь в глуши, в провинции, представляла приятное разнообразие по сравнению с уединенной и замкнутой жизнью колонии в Пекине. Она надела белую батистовую блузку, бриджи из тонкого черного сукна, плотно обтягивающие ноги, и сапоги для верховой езды и, напевая гимн Седьмой кавалерийской армии, спустилась по лестнице:


Пьем мы эль вместо воды,

Не пугают нас труды,

Платим мы свои долги,

Пусть боятся нас враги…

В нижнем холле ее встретил мальчик-слуга по имени Ким. Он сложил руки перед собой ладонями вместе и низко поклонился ей.

– Доброе утро, мадам Тэйлор.

– Доброе утро, Ким. И какое чудесное утро! Полковник уже спустился к завтраку?

– Он уже давно поел и теперь работает в кабинете. Он просил вас зайти к нему, как только вы встанете.

Майра прошла через холл в заднюю часть дома, испытывая недоброе предчувствие, все возраставшее по мере приближения к кабинету. Брэд, сгорбившись, сидел за письменным столом, на котором громоздилась гора документов. Он быстро просматривал их, перелистывая страницы. Она была неприятно удивлена, заметив, что он одет в белый полотняный костюм, рубашку и галстук. Увидев ее, он улыбнулся:

– Доброе утро, дорогая.

– Брэд, что ты, черт возьми, делаешь в этом костюме? Через полчаса нам надо выезжать.

Он поднялся с места, обошел письменный стол и обнял ее.

– Боюсь, что не смогу с тобой поехать. Консул требует, чтобы я немедленно составил секретное донесение для министерства иностранных дел. Оно должно быть отправлено с сегодняшним кораблем.

Майра пришла в ярость:

– Черт возьми, Брэд! Это нечестно и несправедливо! Он ведь знает, как мы рассчитывали на эту поездку.

– Мне очень жаль, любовь моя, но ты получишь удовольствие от этой поездки. Ты поедешь без меня.

– Об этом не может быть и речи. – Она взяла со стула хлыст для верховой езды и в бессильной ярости принялась отчаянно хлестать письменный стол. – Черт! Черт! Черт возьми!

– Прекрати скандалить, Майра. Отправляйся на площадь, где соберутся остальные. Послушай, что я тебе скажу: как только я закончу эту бумагу, а это произойдет уже сегодня, я выеду следом за вами. Это будет, вероятно, завтра утром.

Такая возможность несколько примирила ее с обстоятельствами и успокоила.

– Ты обещаешь?

– Даю тебе торжественную клятву… О, кстати, майор Флинн заменит меня в качестве главы нашей экспедиции. Он старший офицер в группе.

Она уставилась на него, забыв закрыть рот.

– Майор Флинн! О нет!

– Надо соблюдать требования протокола, дорогая. Я знаю, что он тебе не нравится, но, пожалуйста, не позволяй твоим эмоциям взять верх над собой и не порть себе удовольствие.

– Уж я ему покажу! – Она ударила себя хлыстом по бедру. – Ладно, тогда мне пора отправляться. Не забудь о своем обещании.

Он приложил руку к сердцу:

– Поверь мне, завтра мы непременно увидимся.

Брэд поцеловал ее и вернулся к своей работе.

Надев пробковый шлем и лихо надвинув его на одну бровь, Майра вышла из дома. Ким ждал у подножия лестницы, держа наготове ее лошадь, крупного ширококостного чалого по имени Большой Рыжик. Она осмотрела свои седельные сумки и винтовку «спенсер» в специальном футляре и вскочила в седло.

– Прощай, Ким. Присматривай за домом, пока меня не будет.

Он отвесил поклон:

– Прощайте, мадам, и пусть Боги удачи пребудут с вами.

Майра приехала последней на место сбора компании на площади. Там были лейтенант Сантини из итальянской миссии, майор Шульц из немецкого контингента, капитан Фуше из французского представительства, поручик Спасский от русской колонии и устрашающий майор Флинн от Великобритании. Япония в этом сборище представлена не была.

– Вы опаздываете, – бодро приветствовал ее Флинн, – очень по-женски.

Она посмотрела на него с яростью:

– Я слышала, что вы возглавляете нашу компанию, майор Флинн, но давайте с самого начала договоримся об одной вещи: не пытайтесь командовать мной!

Он дотронулся до козырька своего кепи, отдавая честь.

– Слушаюсь. Итак, трубите выступление.

Их сопровождали китайские слуги на мулах, груженных всякой утварью, снаряжением и провизией. Все утро компания веселилась, шутила и устраивала розыгрыши. Большая часть путешествия была однообразной, как и пейзаж: пыльные равнины, рисовые и маковые поля окружали их насколько мог видеть глаз.

Флинн был изумлен.

– Меня обманывает зрение или это мак? – спросил он.

– Мак. С тех пор как вы, англичане, выиграли Опиумную войну, крестьяне Китая и других стран Дальнего Востока открыто выращивают мак.

Они проехали небольшую деревню с хижинами, сложенными из глины, полными тощих нагих ребятишек со вздутыми животами.

– Боже милостивый! – пробормотал Флинн. – Никогда не видел подобной грязи и нищеты! Это отвратительно!

– Подождите, пока окажетесь в Индии, – возразила Майра. – Я слышала, что по сравнению с Индией Китай можно считать страной изобилия.

Когда они достигли подножия огромной горной гряды, пейзаж стал более разнообразным и привлекательным. Они ехали по тропинке вдоль извилистой реки. На реке было огромное скопление тяжелых, приземистых и потому уродливых китайских джонок, приводимых в движение ветром, раздувавшим их примитивные перепончатые паруса, скрепленные бамбуковыми перекладинами. На корме попарно сидели гребцы. Окрестности были живописными: скалистые горы вдали, монотонный бурый цвет которых кое-где был разбавлен зелеными пятнами лесов. Оба пологих берега реки спускались к воде террасами, где босоногие мужчины, женщины и дети в штанах, закатанных до колен, работали на рисовых полях.

– В Китае, где столько миллионов ртов, не пропадает ни фута пахотных земель, – сообщила Майра Флинну.

В конце дня они обогнули излучину реки и увидели буддийский храм, воздвигнутый на клочке земли, несколько возвышавшемся над террасой, и обращенный к рисовым полям. Храм представлял собой пагоду восьмиугольной формы, состоявшую из трех ярусов: основания, стройной поднимавшейся ввысь башни и венчавшего ее острого шпиля.

– Там, на горе, выше пагоды, думаю, мы разобьем лагерь, – сказал Флинн. – В рощице, среди деревьев, есть вода.

Они направили своих лошадей вверх по холму и разбили лагерь посреди тутовой рощицы у небольшого пруда, окруженного пышными папоротниками. Пока слуги воздвигали палатки и разводили костры, Майра принялась собирать мелкие красные ягоды в миску военного образца, используемую в солдатских столовых, потом протянула их Флинну.

– Попробуйте их. Они восхитительны на вкус.

Он принял миску и попробовал ягоды.

– Гм-м. Они мне напоминают малину.

– Это тутовые деревья. Их листьями кормят шелковичных червей, – объяснила Майра.

Пирамидальная палатка Майры была больше и лучше приспособлена, чем палатки, предназначенные для мужчин. В ней имелись армейская складная кровать с одеялом и простынями, небольшой столик, стул и умывальник. Оглядев все это, майор Флинн заметил:

– А знаете, здесь очень уютно. Никакого сравнения с солдатской скаткой или матрасом. Роскошные хоромы для такой маленькой девочки, как вы! Если вам будет одиноко одной, я буду счастлив составить вам компанию.

– Нет, благодарю вас, майор. Я предпочитаю одиночество.

В его улыбке таился какой-то нескромный намек.

– Здесь, в горах, ночи становятся все холоднее. Говорят, тут частенько змеи и крысы заползают в спальные мешки, чтобы погреться о теплое человеческое тело. – Он подмигнул: – Впрочем, от такого развлечения и я бы не отказался.

– Ну вы и тип, майор! По правде говоря, я думаю, что вам место не в кавалерии, а в кабаре. Вам бы очень подошла карьера клоуна. А теперь простите меня. Думаю, мне пора принять ванну.

– Вы серьезно? Ванну в тазу?

– Нет, здесь в дальнем конце пруда есть естественное углубление, напоминающее ванну, там, где пруд изливается в скальную породу.

– Значит, вы хотите сказать, что будете резвиться в воде на свежем воздухе, а все эти вояки будут на вас глазеть?

– Будучи офицерами и джентльменами, они не станут глазеть на меня.

Майор Флинн, майор Шульц, лейтенант Сантини и капитан Фуше расположились на бивуаке, повернувшись спиной к выемке в скалистом ложе, где плескалась Майра.

Проведя много часов в седле, Майра была рада прохладе кристально чистой воды. Благодаря высокому содержанию минеральных солей вода казалась мягкой, даже маслянистой. Она ласкала кожу, как жидкий шелк. Если бы Брэд был здесь, она вернулась бы в свою палатку, и они бы занялись любовью. Она была полна страсти.

Майра вышла из воды и принялась вытираться мягким, как руно, пушистым полотенцем. Прикосновение его к обнаженной коже усиливало чувственное возбуждение. Сквозь ветви деревьев она видела широкую спину майора Флинна, обтянутую новым мундиром цвета хаки. Он стоял, заложив руки за спину. Она предполагала, что почти наверняка он тайком бросил взгляд на нее, пока она купалась. Такой человек, как Флинн, безусловно, поддался бы искушению взглянуть. Как ни смешно, но мысль об этом не была ей неприятна, а скорее напротив.

«Спокойно, Майра, моя девочка, – пыталась она обуздать себя. – Сегодня ночью ты будешь спать одна, и на этом покончим!»

Закончив вытираться, Майра набросила пеньюар фасона «бабочка» с рукавами, похожими на крылья, и длинными и широкими полами, создававшими впечатление, будто она парит над землей, и вернулась в свою палатку.

– Все ясно, – бросила она Флинну, проходя мимо и заметив на его лице неприкрытое вожделение. Ей приятно было чувствовать себя женщиной.

Оказавшись в своей палатке, она обернула голову сухим полотенцем наподобие тюрбана. Выглянув из палатки, она обратилась к майору Флинну:

– Когда мы будем есть? Я умираю от голода.

– Обед будет готов к тому времени, когда вы оденетесь.

– Не думаю, что я в силах одеться. Я озябла и устала и собираюсь лечь спать сразу после ужина.

– Прекрасно. В таком случае я прикажу одному из мальчиков принести вам столовый прибор и чайник с чаем.

Майра вернулась в свою палатку и зажгла масляный фонарь, висевший под потолком палатки, на центральном столбе, подпиравшем ее. К тому времени как один из слуг принес ее ужин, она уже закончила сушить волосы. Походный поднос был нагружен дымящимся мясом, овощами и коричневым рисом, сдобренными острым перечным соусом и приправой керри.

Она не спеша пила вторую чашку чаю, когда снаружи ее окликнул Флинн:

– Все в порядке?

– Еда была изысканная.

– Да, и, пожалуй, вкус у нее даже лучше, чем дома, в колонии. Свежий воздух и физические упражнения вызывают аппетит.

– Я оставлю приборы возле палатки, чтобы мальчик-слуга забрал их, а сама лягу спать.

– Спите крепко. Утром увидимся.

Он удалился от палатки, остановился, потом, подчиняясь внезапному импульсу, круто обернулся. Майра стояла возле своей походной постели между фонарем и стенкой палатки, и ее темный выразительный силуэт четко вырисовывался на фоне полотна. Он почувствовал, что у него захватило дух, когда она сбросила свой пеньюар. Он не мог отвести глаз от силуэта молодой женщины, стоявшей к нему в профиль. Когда она наклонилась, чтобы снять туфли, ее грушевидные крепкие груди затрепетали, как спелые гроздья на виноградной лозе.

– Боже милостивый! – вымолвил он, потрясенный ее красотой, испытывая от ее вида физическое страдание.

Она подошла к фонарю и задула его. Палатка стала темной, но пленительный, вызывающий вожделение образ живо запечатлелся в его памяти и стоял перед глазами. Пожалуй, он казался даже более живым и привлекательным, чем силуэт на фоне полотняной стены палатки. Теперь он представлял не тень, а живую женщину: обнаженные, дерзко приподнятые груди – их соски казались алыми и отвердевшими; впадинку пупка, обольстительный живот, который от пупка полого нисходил к лону. Он представлял покрытый густым руном лонный бугорок между стройными бедрами…

Флинн заставил себя повернуться к другим офицерам, пившим бренди и пиво вокруг костра на берегу пруда, весело гудящего и потрескивающего.

В конце концов люди устали и разбрелись по своим палаткам. Остался только Флинн: он жевал кончик своей погасшей сигары и беспокойно мерил шагами полянку вокруг костра, пока костер не превратился в кучку красных углей. Тишина окутала гору, как саван: только щебетание ночных птиц и жалобы обезьян, соперничавших и ссорившихся из-за лучших мест на тутовых деревьях, нарушали покой ночи. Флинн бродил между стреноженными и привязанными к деревьям лошадьми, отвечая похлопыванием по крупу или поглаживанием по холке на их тихое ржание.

Снова и снова он бросал взгляд через прогалину на палатку Майры, поставленную в отдалении от остальных. Будто в трансе он медленно двинулся к ней, постоял возле входа, пристально глядя на ее клапан. Он был бессилен погасить пламя в крови. Он не спеша отбросил погасшую сигару, протянул руку, чтобы откинуть клапан палатки, и вошел. Безмолвно, затаив дыхание, постоял в полной темноте, подобной мраку, царящему в Аиде,[17] пока его глаза не привыкли к темноте. Полная луна, бросавшая свой свет на палатку, просвечивала сквозь полупрозрачные полотняные стены. На цыпочках он подошел к походной кровати и остановился, глядя на спящую женщину. Он мог различить, как приподнимается и опускается ее грудь под тонким одеялом от спокойного дыхания.

Сжигаемый желанием, он расстегнул брюки и снял пояс. Флинн перешел свой Рубикон – теперь он не мог отступить. Он должен овладеть Майрой Тэйлор, насладиться ее прекрасным молодым телом. Он приготовился к сражению. Свою восставшую плоть он нес, как копье наперевес. Майра лежала на спине, разметав руки и ноги. Он глубоко вздохнул, склонился над ней и потянул к себе одеяло. Под ним она оказалась обнаженной. В лунном свете ее тело светилось, как алебастровая статуя какой-нибудь греческой богини. Обезумев от яростного желания, он смотрел на ее бедра, не в силах отвести взгляда.

Он быстро шагнул вперед и встал на колени возле ее постели, его колено оказалось между ее бедер и раздвинуло их еще шире, а ладонью он зажал ее рот.

Майра, долго вертевшаяся и метавшаяся в постели, наконец уснула и вскоре была разбужена, ощутив щекотание между бедрами. Если бы только здесь был Брэд и мог ее успокоить и избавить от мучившего ее напряжения! Она представляла, как это могло бы быть. Вот он склоняется над ней, его отвердевший, как сталь, и в то же время нежный, как бархат, орган оказывается между ее бедрами. И она пылко приветствует это вторжение. Она в упоении ищет его губы, блуждающие по ее мучительно жаждущим ласк грудям.

Нет, это не было сном! – вдруг осознала потрясенная женщина. Это было реальностью! И это случилось с ней. Первой ее мыслью было, что, вероятно, Брэд решил догнать их отряд и присоединиться к ним после наступления темноты. Какой романтический способ удивить ее выбрал муж!

– О дорогой, мои молитвы не остались втуне, – прошептала Майра, обвивая его шею руками, и ее бедра приподнялись и задвигались с пылом, не меньшим, чем его собственный.

«Должно быть, я сплю и вижу сон!»

Она была влажной и вполне готовой принять его, будто с нетерпением ожидала его прихода. Даже в своих самых невероятных фантазиях Флинн не мог представить такого счастья и гармонии. В ней было все, о чем только может мечтать мужчина. И много больше. Она терлась о него своим нежным животом и бормотала непристойности на почти не воспринимаемом живым существом языке любви, по мере того как темп их ритмических движений ускорялся и вел их от яростного накала страсти к почти непереносимому экстазу.

– О мой сладостный обожаемый муж! – выкрикнула она в момент наивысшей точки наслаждения.

Испытав не передаваемое словами блаженство, Флинн теперь лежал рядом с ней, ослабевший и обмякший. Потом, слушая то, что она все еще продолжала бормотать, он почувствовал, как все его тело оцепенело, и сел, выпрямившись, на постели.

– Муж!

Пожалуй, это был самый мучительный момент разочарования, испытанный им в жизни!

– Брэд!

От ужаса Флинн потерял дар речи. Теперь, когда его страсть была утолена, он ощутил в полной мере тяжесть содеянного. Он чувствовал себя Атлантом, на спину которого вдруг навалилась вся тяжесть земли.

– Брэд?

Она протянула руку и коснулась его груди.

Флинн с трудом сглотнул, решив встретить свою судьбу, как мужчина и солдат.

– Нет, моя прелесть. Я Шон.

Майра была изумлена и шокирована. Она все еще не могла поверить.

– Шон? Шон Флинн! Ах ты, мерзавец!

– Иисусе! Неужели вы собираетесь объявить об этом всему лагерю?

– Ты грязный растленный сукин сын! – прошипела она.

Она выпрямилась и принялась молотить его по груди кулаками.

– Подожди, вот Брэд узнает, что ты сделал со мной, проклятый насильник! Британский представитель в Пекине велит высечь тебя розгами, а я бы тебя повесила, будь на то моя воля!

Она была сильной, здоровой женщиной и наотмашь с силой ударила его кулаком в челюсть.

Флинн скатился на пол, и прежде чем он успел прийти в себя, она спрыгнула с постели и лягнула его в пах.

– А-ах!

Он попытался заглушить крик боли, уткнувшись ртом в глиняный грязный пол. Боль была столь же острой, как недавнее наслаждение. Поистине это было похоже на оргазм боли! Постепенно он приходил в себя. Глаза его перестали слезиться.

Он поднял руки вверх, моля о пощаде, когда она уже изготовилась ударить его снова.

– Пожалуйста, прекратите! И позвольте вам сказать, что для женщины, которая кричит, что ее изнасиловали, вы вели себя странно. По-моему, вы наслаждались нашей близостью не меньше меня. Вы были во всех отношениях готовы принять меня.

Майра не ударила его. Теперь она смотрела на него сверху вниз, смущенная, сбитая с толку, изумленная внезапным открытием. А ведь Флинн был прав. Нельзя отрицать, что она получила наслаждение от их близости. Ей был отчаянно нужен секс сегодня вечером. Да нет же, еще раньше, с того момента, как она искупалась в пруду!

К изумлению Флинна, Майра принялась хохотать. Она снова легла на кровать, уткнулась лицом в подушку… Он смотрел, как ее обнаженное тело сотрясается от смеха. Решив, что она в истерике, он встал на колени возле ее кровати.

– Успокойтесь! Истерика не решит наших проблем!

Она, задыхаясь от смеха, повернула к нему голову.

– У меня нет истерики, Шон. Во всяком случае, в вашем понимании. Я жалею, что ударила вас. Я не имела на это права.

Он был изумлен до глубины души.

– Не понимаю. Что это с вами?

Она протянула руку и погладила его светлые волосы.

– Ладно, не сидите и не смотрите на меня, как дурень. Идемте в постель. Ночь ведь только началась.

Глава 14

На следующий день они не стали двигаться дальше, а дождались, пока к ним присоединится Брэд. Майор Флинн удалился, когда Брэд здоровался с Майрой, обнимал и целовал ее.

– Скучала по мне, моя радость?

– Ужасно.

Через плечо она взглянула на Флинна, стоявшего на берегу пруда. Он нагнулся, поднял плоский камешек и бросил его так, что тот скользнул по гладкой поверхности воды. Прежде чем пойти ко дну, камешек подпрыгнул четырежды. Плечи Флинна опустились, на сердце его было так тяжело, будто оно пошло ко дну, как этот камень.

Майра только изображала радость. У нее на сердце тоже было тяжело. Она безмолвно корила себя за то, что не чувствует угрызений совести из-за своей измены с Флинном. Но ведь она всегда была реалисткой. Что нельзя вылечить, следует пережить и забыть. Кроме того, она ведь не приглашала этого красивого англичанина в свою палатку, не назначала ему свидания. Возможно, она спровоцировала его тем, что раздевалась при свете фонаря, но ведь она не соблазняла его бесстыдно и открыто.

– Как продвинулась твоя работа? – непринужденно спросила она Брэда.

– Прекрасно. Министерство иностранных дел будет очень довольно.

С того самого момента, как Брэд был приглашен на коронацию трехлетнего императора Гуансюя в 1875 году, полковник Брэдфорд Тэйлор был одним из немногих иностранцев, кого всегда считали желанным гостем в императорском дворце в Запретном городе в центре Пекина. Императорский дворец был обнесен внешней стеной, за которой была еще одна, внутренняя, и наконец сам Запретный город был окружен еще одной стеной.

Реальная власть в Китае была в руках вдовствующей императрицы, и это должно было продолжаться до тех пор, пока императору Гуансюю не исполнится пятнадцать лет. Вдовствующая императрица была властной, деспотичной и не знающей сострадания женщиной, на совести которой была отсталость Китая и его невозможность вписаться в современный мир. Но из числа молодых мандаринов, служивших советниками при дворе и осуществлявших связь между дворцом и иностранцами при иностранных миссиях в колонии, вырастало новое поколение, подобное младотуркам. Брэд был ближе связан с молодыми мандаринами, чем любой другой иностранец на службе в Пекине. Мандарины ратовали за строительство новых дорог и железнодорожных путей, прокладку телеграфных линий через всю страну с тем, чтобы улучшить связь между городами и провинциями Китая. Они были также полны решимости модернизировать китайскую армию и флот, чтобы они могли противостоять угрожавшей Китаю Японии, стране, некогда воспринимавшейся китайцами как варварская, но теперь обскакавшей своего «старшего брата» и продолжавшей двигаться вперед семимильными шагами во всех областях жизни.

Брэд считал одного из придворных, напрямую связанных с любимой племянницей императрицы Сунь Ин, своим сильным союзником. Сунь Ин была истинной принцессой. Округлая фигурка этой маленькой женщины двадцати четырех лет казалась бескостной, настолько ладно были соединены в ее теле кожа, плоть и кости. Безупречная кожа ее лица походила на фарфор оттенка светлого сандалового дерева. Ее раскосые глаза под выщипанными в ниточку бровями напоминали цвет темного нефрита. Слухи о том, что принцесса доверяет полковнику Тэйлору, были очень ему на руку и снискали ему славу самого компетентного эксперта по делам Китая среди всех остальных служащих иностранных миссий в колонии.

Сворачивая свой лагерь, путешественники заметили большое скопление народа вокруг священной пагоды на склоне холма.

– Интересно знать, что там происходит? – спросил Флинн.

– Собираюсь разузнать, – ответил полковник Тэйлор, принявший теперь на себя обязанности главы этой группы иностранцев.

Они верхом спустились вниз по склону холма на уступ, на котором был воздвигнут храм, и остановились там. Коленопреклоненные крестьяне молча молились, когда неожиданно странный, какой-то нечеловеческий, громоподобный голос, будто исходящий от бесплотного существа, послышался из храма, голос, от которого сотряслись, содрогнулись опаленные солнцем склоны холмов:

– Я Юй Ди, бог невидимого мира. Если вы покоритесь святотатству, которое пытаются навязать вам иноземные дьяволы, если вы согласитесь навлечь несчастье на свою священную землю, я не позволю дождю пролиться, и ваш урожай высохнет на корню и погибнет. Вы должны противостоять их попыткам осквернить вашу землю строительством железных дорог и телеграфных линий. Вы должны воспротивиться попыткам превратить вас в отступников от вашей религии и обратить в свою веру. Вы должны уничтожить иноземных дьяволов, вы должны обезглавить их. Тогда на вас снизойдет благодать Юй Ди, а земля ваша будет плодоносить и процветать, как прежде.

– Вот то, что я называю славным представлением, хорошим фокусом, – сказал Брэд с искренним восхищением. – Кажется, кому-то удалось внушить этим несчастным невежественным людям, этим беднягам, страх перед Божьим гневом, который может обрушиться на них.

Теперь толпа поднялась с колен, люди хлопали в ладоши и скандировали:

– Юй Ди всемогущ!.. Юй Ди вечен!.. Юй Ди непобедим!.. Прогоним иноземных дьяволов! Убьем их! Убьем! Убьем!

– Не очень-то умиротворяющее обещание! – проговорила Майра.

– Schweihundes![18] – Майор Шульц сплюнул на землю. – Если они попытаются изгнать нас, немцев, из Китая, им это дорого обойдется!

– Oui, это грязное merde![19] – подтвердил капитан Фуше. – Ах, эти бараны никогда не посмеют восстать против нас, западных людей!

– Не обольщайтесь на этот счет, джентльмены! – мрачно возразил Брэд. – Поедем, надо убираться отсюда подальше!

Они провели еще два дня, разъезжая верхом по горам, потом направились к Пекину. По дороге подстрелили двух кабанов и дюжину диких уток.

– Когда мы вернемся в миссию, устроим царский пир, – сказала Майра.

– Я приглашен? – спросил Флинн, сопровождая вопрос своей обычной ухмылкой.

– Разумеется, старина, – ответил Брэд, пока Майра искала подходящие слова, чтобы извиниться и не приглашать его.

После близости с Флинном она чувствовала в его присутствии еще большую неловкость, чем когда их отношения были прохладными и носили официальный характер. Со свойственной ей проницательностью в ту ночь, полную страсти, она осознала, почему старалась держать его на расстоянии с момента его приезда в Пекин. Инстинкты предупреждали о том, что если этот человек подойдет к ней слишком близко, она не сможет владеть собой. Но теперь Майра дала себе клятву все сделать для того, чтобы больше не повторилась та безумная ночь.

Она не знала, была ли связь между ее смятением, чувством вины и ухудшением отношений с Бредом: постепенно их любовные объятия становились реже, а накал страсти убывал.

В начале сентября Брэд сообщил ей:

– Я собираюсь на несколько дней в Тяньцзинь. Посланник направляет меня туда с особой миссией. Я попросил майора Флинна взять на себя заботу о тебе на это время.

Она смотрела на него, не веря своим ушам, но не без трепета. Неужели он догадался о том, что случилось в ту ночь? Или заподозрил неладное? Может быть, это хитрый ход, чтобы вызвать ее ответную реакцию и понаблюдать за ней? Нет, такое невозможно, если только Флинн не выдал ее. Майра внимательно изучала лицо мужа, стараясь увидеть в его выражении признаки коварной игры. Однако ни в его глазах, ни в искренней улыбке она не заметила ни малейших признаков хитрости. Она облегченно вздохнула и сказала со свойственной ей дерзостью:

– Не странно ли то, что ты говоришь другу: «Позаботьтесь о моей жене, пока меня здесь не будет»? Право же, я прекрасно обойдусь без помощи майора Флинна.

Брэд рассмеялся:

– Ты все еще злишься на этого беднягу? Что он тебе сделал?

Майра только пожала плечами и молча отвернулась.

В то же утро Брэд отбыл в Тяньцзинь, а майор Флинн появился в их апартаментах вскоре после полудня. Майра сидела на небольшой передней веранде, напоминавшей ей их бунгало в форте Хемпстед. Веранда была затенена трельяжем из зелени, она вся была обвита каким-то неизвестным растением с мелкими желтыми цветами, пахнувшими, как жимолость.

– Подумал, что следует вас навестить и узнать, не могу ли я оказать вам какую-нибудь услугу.

Он снял свой шлем и нерешительно остановился у нижней ступеньки крыльца.

Майра положила шитье и теперь смотрела на него глазами, потемневшими от гнева.

– Вы специально выбрали столь двусмысленную фразу? Вы имеете в виду ту «услугу», которую жеребец оказывает кобыле?

– О, Майра! – Его лицо побагровело. – Поверьте, у меня вовсе не было такого намерения.

Он вытер рукавом внезапно покрывшийся испариной лоб.

– Меня это тоже угнетает. Я чувствую себя таким негодяем. Я хочу сказать, после того теплого приема, который оказал мне Брэд.

Он упрямо вздернул подбородок.

– Могу вам сказать одно: я способен жить с этим чувством вины и презрения к самому себе потому, что я не жалею о случившемся. Это воспоминание я буду лелеять всю свою жизнь.

Майру тронула нотка искренности, которую она расслышала в его тоне.

– Ладно, садитесь. Я скажу мальчику-слуге, чтобы он приготовил нам чай. Сейчас вернусь.

Майра встала и прошла в кухню, где Ким протирал и полировал плиту. Когда она вернулась, Флинн сидел на ратановом стуле с отрешенным и потерянным видом.

– Приободритесь, Шон. Бессмысленно горевать о том, что произошло.

Он поднял голову и мрачно посмотрел на нее.

– Нет, вы не понимаете. Я бы не отказался от того, что было между нами, за все золото мира, за весь чай Китая. – Он потянулся к ней и взял ее руку. – Не отрицайте, любовь моя, вы ведь испытали такое же наслаждение, как я.

– Я и не собираюсь это отрицать, – ответила она твердо. – Но больше это никогда не повторится.

Он крепче сжал ее руку.

– Почему же не повторится, Майра? Вы чувственная, живая женщина, и я совершенно уверен, что Брэд не удовлетворяет вас в постели.

– Брэд – искусный любовник, а иначе я не вышла бы за него.

– Возможно, так и было когда-то, но теперь у него не хватает времени, чтобы как следует выполнять свои супружеские обязанности. Да и как бы он мог это делать? Он постоянно занят делами, постоянно пропадает в Запретном городе, а теперь на пути в Тяньцзинь, и, возможно, вы не увидите его неделю, а то и больше.

Майра не могла возражать. Это было правдой. Брэд был слишком занят делами и поглощен своими честолюбивыми замыслами. Она не могла приписать свою растущую неудовлетворенность браком тому, что произошло между нею и Флинном. Семена этой неудовлетворенности были посеяны еще год назад. Флинн поднялся с места и, прежде чем она успела его остановить, заключил ее в объятия. Она попыталась высвободиться.

– Вы с ума сошли? Ким сейчас принесет нам чай.

– Это не займет больше минуты.

Он страстно поцеловал ее, его язык проник в ее рот. Поцелуй не затянулся. Он тотчас же выпустил ее из объятий.

Потрясенная, Майра прикоснулась к своим губам, все еще горячим и влажным после его поцелуя, все еще чувствовавшим его. Она ощутила, как чресла ее отозвались на этот поцелуй медленно нарастающим желанием, которое она была бессильна подавить.

– Ну? – спросил он тихо. – Ведь вы чувствуете то же, что и я. Майра, дорогая, я никогда не питал таких чувств ни к одной женщине! Первый раз в жизни я полюбил.

– Это абсурд, Шон. Это всего лишь физическое влечение, и только. – Она твердо встретила его взгляд. – Нет, я не стану отрицать, что испытываю к вам физическое притяжение, желание, но ведь это не имеет ничего общего с любовью.

– Вы любите Брэда?

– Конечно, люблю. Он мой муж.

– Это ничего не значит. Любовь и муж не одно и то же. Вы всегда его любили?

Она задумалась, стараясь ответить честно и подбирая подходящие слова.

– Пожалуй, в начале нашего знакомства… нет… Я находила его самодовольным, наглым юнцом, слишком любящим себя и слишком упоенным своей способностью нравиться женщинам.

Флинн улыбнулся.

– Ведь ваше первое впечатление обо мне было точно таким же? Верно?

Майра была застигнута врасплох.

– Никогда не задумывалась об этом, но, пожалуй, вы правы. Вы очень похожи с ним.

– Нет, мы как день и ночь. Внутренне мы с Брэдом совсем не похожи. Это только фасад. Я не испытываю ничего, кроме презрения, к его маниакальному честолюбию. Я не стремлюсь стать лидером, стать средоточием власти. Единственное, к чему я стремлюсь, это отслужить положенный срок, уйти со службы, поселиться на каком-нибудь уединенном ирландском озере с женщиной вроде вас и там провести остаток моей жизни, стараясь сделать счастливой любимую.

Он говорил так пылко и трогательно, что в горле у нее встал комок.

– Прекрасное чувство, – сказала она задумчиво, – но вы забыли кое о чем. Одной из черт Брэда, подкупившей меня, было как раз его честолюбие. Видите ли, я сама честолюбива, а жизнь на уединенном ирландском озере не для меня.

– В таком случае и я стану честолюбивым, – возразил он непринужденно, и его руки взметнулись вверх, – но мое честолюбие никогда не станет таким, чтобы я пренебрег вами.

Она уставилась на него:

– Мною? О чем вы, черт возьми, толкуете?

– То, что я говорил о девушке вроде вас, неправда! Я хочу жить с вами, Майра! Я хочу, чтобы мы были вдвоем – вы и я, только мы!

– Шон, пора прекратить этот глупый разговор. Все это звучит по-детски. Я замужняя женщина.

– Возможно, по закону вы принадлежите Брэду, но в глазах Всемогущего Господа вы моя. Сердцем и душой мы принадлежим друг другу. Есть ведь древнегреческий миф о том, что когда-то, в начале времен, существовал только один пол и живые существа воспроизводили себе подобных. Потом Господь разделил их на мужских и женских особей и, перемешав, рассеял по свету. Он решил, что они должны странствовать, блуждать по земле, пока не найдут свою утраченную половину, мужчину или женщину, которые окажутся подходящими им во всех отношениях. – Он улыбнулся и взял обе ее руки в свои. – Вы и я наконец-то нашлись.

При звуке шагов Кима в холле они отпрянули друг от друга. Ким подал им чай и поклонился Майре:

– Мадам… у нас с Лотос к вам большая просьба… В Тонлонгском храме на холме сегодня праздничное богослужение в честь дня рождения Будды. Если вы разрешите нам уйти на закате и посетить храм, мы будем вам очень признательны.

– Разумеется, Ким. Откровенно говоря, вы можете уйти и раньше, до заката. Вы мне не понадобитесь до завтрашнего утра.

– Мы так вам благодарны, мадам.

Он снова поклонился и ушел в дом.

Майра разливала чай, чувствуя жадный взгляд Флинна, не спускавшего глаз с ее груди, пока она наклонялась над столом. На ней был восточный костюм – нечто вроде кафтана ослепительно ярких цветов, коричневого, золотистого и малинового с мягко струящейся волнистыми складками ниспадающей юбкой и глубоким V-образным декольте. Она села и тщательно расправила одежду на груди.

– Отчего вы покраснели? – спросил он.

Она почувствовала, что лицо ее запылало еще сильнее.

– Я не краснею, – огрызнулась она, – и перестаньте пожирать меня своими голодными глазами.

– Ничего постыдного в моем взгляде нет. Он выражает только любовь, хотя та, кого любят, должна понимать, что любовь и желание нераздельны.

– Может быть, поговорим о чем-нибудь другом?

– Ваши слуги уйдут на ночь, и вы останетесь одна.

– Не может быть, чтобы вы говорили серьезно. Это совершенно исключено.

– Если вас это успокоит, я могу вломиться в вашу спальню под покровом ночи, как и в прошлый раз.

– Думаю, вам сейчас лучше уйти, Шон. У меня страшно болит голова.

– Как скажете.

Он поднялся и надел шлем. Спускаясь по ступенькам, он обернулся и сказал:

– Если передумаете, оставьте дверь открытой, когда пойдете спать.

Нервы Майры были напряжены до предела, а тело так щипало, будто ее отстегали крапивой. Холодная ванна ей не помогла. Прикосновение к коже пушистого халата только подстегивало ее возбуждение, вызывая дрожь, пронизывавшую ее грудь и ягодицы и отдававшуюся внизу живота.

Ей приходилось читать о женщинах-нимфоманках, помешанных на сексе. Неужели и она такая же, как они? Нет, возражала она себе, она нормальная, здоровая, страстная женщина, в последнее время заброшенная слишком занятым мужем. Ее общее состояние, ощущение потерянности и подавленности были вполне объяснимы.

Майра поужинала остатками пирога с говядиной и почками, потом устроилась на веранде и принялась смотреть, как ночная темнота наползает на поселок. Это была сухая и чистая темнота, вызывавшая у многих жителей колонии желание неспешно прогуляться. Кое-кто из них останавливался у крыльца поболтать и посплетничать с Майрой. Неподалеку оказались американский посланник с женой.

– Чувствуете себя одиноко, когда полковник в Тяньцзине, да? – спросил посланник.

– Немножко. Но несколько дней смогу потерпеть. Как вы думаете, долго Брэд там пробудет? – спросила она.

Посланник, казалось, удивился ее вопросу:

– Но я знаю об этом не больше вас.

– Прошу прощения?

– Дело в том, что он уехал туда не по официальному поручению. Он попросил отпуск на несколько дней, чтобы уладить кое-какие личные дела.

Внезапно ее собеседник закашлялся, затем сказал:

– Приятно было побеседовать с вами, миссис Тэйлор. Право же, нам пора. И привет, как говорят наши британские друзья.

Он и его жена торопливо удалились.

– Мой дорогой, как ты мог? – зашипела на посланника жена, когда они оказались достаточно далеко от дома, чтобы Майра не могла их услышать. – По личным делам! Ляпнул – нечего сказать! Наверняка «личные дела» имеют отношение к этой маленькой китайской шлюшке. Голову даю на отсечение!

– Придержи язык! Если какой-нибудь китайский шпион услышит, что ты называешь царственную особу шлюшкой, нам с тобой придется отбыть на следующем корабле. – В его голосе прозвучала нотка подлинного беспокойства: – Я ведь предупреждал полковника Тэйлора, что его связь с принцессой, племянницей вдовствующей императрицы, не вызовет восторга у многих придворных. Конечно, у него множество могущественных друзей, включая и саму императрицу. Но нрав императрицы известен всем: она непредсказуема и переменчива. Если ей донесут, что дружба между ее племянницей и полковником Тэйлором переросла в нечто большее, что их отношения не носят платонического характера, наш славный полковник может навлечь на себя большие-пребольшие неприятности. Я хочу сказать, что связь принцессы с обычным незнатным человеком, тем более человеком с Запада, может быть сочтена нетерпимой и даже преступной.

Майра была совершенно выбита из колеи этим разговором. Должно быть, посланник ошибся. Какие личные дела могли быть у Брэда в Тяньцзине? Могло ли быть так, что он решил еще более упрочить свое положение и способствовать своей карьере, завязав отношения с влиятельными китайскими чиновниками? Нет, такого быть не могло! Зачем ему было налаживать связи с провинциальными мандаринами в Тяньцзине, когда у него и так были прочные связи с влиятельными при дворе людьми здесь, в Пекине, в Запретном городе, включая… включая… И вдруг все элементы загадки встали на место, как буквы в разгаданной анаграмме! Дружба Брэда с племянницей императрицы! И действительно, как-то Брэд упомянул, что у Сунь Ин был дворец в Тяньцзине. Она с пугающей ясностью вспомнила о его флирте с Шарлоттой Коллинз в Вашингтоне, когда он стремился снискать расположение влиятельных чиновников из министерства иностранных дел. Вне всякого сомнения, его отношения с Сунь Ин были повторением его связи с Шарлоттой.

– Ах ты, аморальный, лицемерный, бесчувственный негодяй! – сказала она вслух.

Ее гнев быстро прошел. Брэд был Брэдом. Он никогда не изменится, не больше, чем леопард, который захотел бы избавиться от пятен. Она должна стоять на твердой почве, быть реалисткой. С этими мыслями она поднялась со ступенек крыльца и вернулась в дом. Поднимаясь по лестнице, Майра приостановилась, с минуту постояла, все еще погруженная в раздумье. Потом медленно вернулась вниз. Улыбаясь и прекрасно отдавая себе отчет в том, что делает, она сняла болт с входной двери.

Глава 15

Она зажгла свечу на столике возле кровати, легла в постель обнаженной и лежала в полной тишине, уставившись на блики, отбрасываемые горящей свечой на потолок. Она хотела надеяться, что Флинн не придет, но в душе изнывала от желания и страсти к нему. Теперь вопрос ее неверности отпал сам собой. Ее сердцебиение участилось, когда она услышала скрип шагов на лестнице, потом ночной гость пересек коридор, остановился у двери, оставшейся слегка приоткрытой. Он толкнул дверь и вошел. С постели она видела темную фигуру: тусклый свет свечи оставлял большую часть комнаты в полумраке.

– Шон, – позвала Майра дрогнувшим голосом.

– Я уже был готов повернуть назад и уйти, когда добрался до двери, – сказал он.

– Почему?

– Испугался, что она окажется запертой, а это означало бы, что вы решили раз и навсегда отвергнуть меня.

Она протянула руки навстречу ему.

– Я все решила. Это верно. Больше я не заблуждаюсь в отношении святости своего брака. Скажите мне правду, Шон, вы знали о Брэде и этой китаянке, племяннице императрицы?

Он тяжело опустился на край кровати, пытаясь избежать ее вопрошающего взгляда, отводя глаза и задумчиво потирая подбородок – губы его были сжаты.

– В чем дело? – спросила она. – Проглотили язык?

Рука его переместилась с подбородка на затылок.

– Мне трудно вам ответить, Майра. Есть кодекс офицерской чести. У нас не принято сплетничать о своем брате.

– Что за ребячество? Что за чепуха? Вы уже переспали с его женой, а теперь валяете дурака и не хотите дать ответа на простой вопрос. Послушайте, мой мальчик, вы должны быть преданны мне, а не Брэду. Кроме того, я уже знаю правду. Все, что мне требуется, – это подтверждение.

Он взглянул ей в глаза и со вздохом ответил:

– Да… это так. Я это знал с самого своего приезда, с той первой ночи. Брэд не отличается скромностью, когда выпьет. Он хотел произвести на меня впечатление, рассказав о своих влиятельных друзьях в святая святых империи. Сунь Ин – весьма красивая женщина, не говоря уже о ее титуле и положении. Да, у Брэда пламенный роман с ней. И сейчас он в ее летней резиденции, в Тяньцзине.

– Я так и думала… Но теперь это не важно. Давайте-ка перейдем к нашим делам. Сегодня я в особенно игривом настроении. Снимите одежду.

Дыхание Майры участилось, когда Шон снял китель и рубашку. Трепетное пламя свечи отбрасывало блики на его мускулистую грудь и бицепсы. Она облизнула губы, когда он сбросил на пол остальную одежду. При виде его отвердевшего направленного на нее органа, подобного обелиску, воздвигнутому в честь страсти, у нее перехватило дыхание. Она протянула к нему руки и нежно привлекла его к себе.

– Сегодня, дорогой, я очень хочу доставить вам радость. Лягте на спину и расслабьтесь.

Она встала на колени возле него, а он, будто загипнотизированный ее красотой, смотрел на нее. Ее губы раскрылись и захватили его мужское естество.

– Господи! – застонал он, охваченный восторгом, когда ее веером рассыпавшиеся по плечам волосы окутали его бедра и живот. Она была похожа на верховную жрицу, приносящую дары богу Эросу. Тело его сотрясалось от спазм такой силы, каких он не испытывал никогда в жизни, и потом он остался лежать, обессиленный и почти опустошенный, как никогда прежде.

Майра подняла голову:

– Я угодила тебе, мой дорогой?

Все еще не оправившись от пережитого почти священного восторга, он закатил глаза так, что зрачков почти не стало видно. Да, их любовь была священна. Она любила его так же, как он ее. Он в этом уже не сомневался.

– А теперь я доставлю удовольствие тебе.

Он сел на постели и обнял ее за плечи, потом заставил лечь рядом. Он осыпал поцелуями ее лицо, шею, грудь, живот, бедра. Но когда его рот отыскал сладостную сердцевину ее женственности, она его остановила:

– Нет, мой дорогой, не сейчас.

Флинн был изумлен.

– Почему? – спросил он.

Она улыбнулась и провела рукой по его щеке.

– Иногда мужчина или женщина должны свободно и без задних мыслей отдаться друг другу только для того, чтобы доставить наслаждение, ради высокой радости давать радость, не требуя ничего взамен. Это чистый, лишенный себялюбия акт. Не могу описать удовлетворение, которое испытываю оттого, что доставила тебе радость. Понимаешь?

Он снова лег и обнял ее.

– Да, моя сладкая.

Они молча ласкали друг друга. Наконец он спросил ее:

– Когда должны вернуться слуги?

– Они отпущены до утра. Они останутся ночевать у друзей, живущих недалеко от храма, чтобы можно было посетить службу еще и на рассвете.

– А как насчет детей?

– Они проводят выходные в христианской миссии.

– Майра…

Его волнение передалось ей.

– Через две недели я отправляюсь в Индию. Сегодня я получу особое задание.

Она приникла к нему со всей страстью, на какую была способна.

– О мой дорогой, жизнь здесь без тебя станет невыносимой.

– Я не смогу жить без тебя, Майра, особенно после сегодняшней ночи. Ты должна оставить Брэда и уехать со мной в Индию.

Слезы затуманили ее глаза.

– Шон, о, Шон, если бы жизнь была такой простой! Если бы мы были жаворонками, парящими свободно, поднимаемые потоками воздуха! Но мы прикованы, привязаны к земле. Мы пускаем в нее корни. Теперь я понимаю, что моя любовь к тебе глубже, чем то чувство, которое я питала к Брэду. И все же он мой муж. Он отец моих детей. Клянусь, что так же, как я люблю тебя, я люблю тех, кто произошел от моей плоти и крови, и я готова пожертвовать всем, даже тобой, ради них. Они выросли из моего тела, из моего лона. Я вскормила их грудью. Нет, Шон, наша любовь кратка. Она как падающая звезда, как метеор, ослепительной вспышкой мелькнувший на темном небе и исчезнувший так же быстро, как появился.

– Да, думаю, ты все это высказала достаточно ясно и точно.

Он вздохнул, потом приподнялся на локте и пристально посмотрел ей в глаза.

– Только одно, дорогая: у меня почему-то такое чувство, что наступит день, когда мы с тобой будем вместе и останемся вместе навсегда. Я чувствую это нутром, каким-то инстинктом. Не могу сказать, как, где или когда, но нам суждено соединиться. Это неизбежно.

Она улыбнулась и обвила руками его шею.

– А до того, как наступит этот день, сделаем все возможное, чтобы использовать наилучшим образом то короткое время, которое нам еще осталось до того, как ты отправишься в Индию. Люби меня, мой дорогой, покажи, что обожаешь каждый дюйм моего тела, покажи это, как умеешь – руками, губами, глазами и вот этим.

Она обхватила рукой его обмякший орган и ласковым поглаживанием пробудила к жизни.

До рассвета их соитие повторялось четыре раза, каждый раз сменяясь передышками, когда они погружались в блаженный сон, не размыкая объятий. После того, как это произошло в последний раз, Майра предостерегла его:

– Пожалуй, тебе лучше уйти, пока темно, любовь моя, и тебя никто не увидит.

Флинн оделся и снова обнял ее – в последний раз.

– Ты знаешь, этот греческий миф говорит правду. Расставаясь с тобой, я оставляю частицу себя.

Ее ответная улыбка была невеселой.

– Должно быть, это было придумано лучшей из двух половин.

– Ты и есть лучшая половина нашего единства.

Она покачала головой:

– Нет, не согласна. Для меня лучшая половина ты… и я все еще не могу поверить в случившееся. Всего за несколько недель моя неприязнь к тебе претерпела немыслимую метаморфозу. Теперь я люблю тебя всем сердцем… Доброй ночи, мой возлюбленный.

Она спустилась вниз вместе с ним и выпустила его через парадную дверь. Остановилась в двери, глядя ему вслед, пока он не исчез в ночи. На востоке уже прорисовывалась тонкая волнистая серебристая линия – очертания горных цепей. Это было предвестием рассвета.

Майра крепко спала, когда Лотос вошла в ее спальню. Девушка приблизилась к кровати и мягко встряхнула ее.

– Мадам, там пришел гость. Вас хотят видеть. Это американский посланник.

Майра села на постели и руками пригладила волосы. Все еще не стряхнувшая с себя остатки сна, не вполне проснувшаяся, она протирала глаза и тряхнула головой, пытаясь избавиться от паутины, окутавшей ее мозг.

– Американский посланник, – сказала она сонным голосом. – Чего он, ради всего святого, хочет?

Внезапно разум и ясность мысли вернулись к ней, будто ей плеснули в лицо ледяной воды, а сердце сжалось.

– Подай мне пеньюар, Лотос.

Она торопливо провела щеткой по волосам, стараясь привести себя в порядок перед встречей с гостем. Он ходил по комнате взад и вперед, как лев по клетке, и, увидев его лицо, она поняла, что худшие ее опасения подтвердились. Никогда не видела она этого постоянно веселого и жизнерадостного человека таким серьезным.

– Миссис Тэйлор… – сказал он, подойдя к ней, – нет ли здесь места, где мы могли бы поговорить без помех и конфиденциально?

– Конечно. В кабинете Брэда.

Сердце ее отчаянно билось, и ей казалось, что оно ударяется о ребра… Она повела его через коридор в маленькую каморку, где Брэд держал книги и официальные документы. Майра села за письменный стол и сделала посланнику знак сесть на единственное обитое кожей кресло возле стола.

Он сел на краешек кресла, обхватив руками свои рыхлые колени. Он открыл рот, закрыл его, облизал пересохшие губы, снова открыл рот, кашлянул и наконец сказал:

– Миссис Тэйлор, я принес вам очень скверную новость. Соберитесь с силами, мадам, чтобы приготовиться к ужасному потрясению.

Майра была ошарашена. Конечно, ее бы не удивило, если бы ей попеняли тем, что она провела ночь с Флинном. Но она жестоко ошиблась, неверно оценив причину визита посланника.

– Миссис Тэйлор, ваш муж… полковник Тэйлор… арестован китайской полицией в Тяньцзине.

Она покачнулась, как от удара.

– Брэд арестован? Но это, должно быть, ошибка. С какой стати китайской полиции арестовывать моего мужа?

Он не мог посмотреть ей в глаза прямо. Печально покачав головой, посланник объяснил:

– Полковник Тэйлор был арестован по прямому приказу ее величества вдовствующей императрицы.

Она не могла в это поверить. Старая императрица благоволила к Брэду больше, чем к любому другому иностранцу в Пекине.

– А по какой причине?

Посланник, казалось, съежился и стал меньше ростом, не в силах совладать со своим смущением.

– Мне нелегко это сообщить вам, мадам, но дело в том, что уже в течение некоторого времени у полковника Тэйлора была тайная связь с племянницей вдовствующей императрицы Сунь Ин. Прошлой ночью тайная китайская военная полиция застала их вместе в спальне летнего дворца Сунь Ин в Тяньцзине.

Майра не знала, что ответить. Посланник наклонился к ней и протянул руку, стараясь успокоить ее.

– Я понимаю, миссис Тэйлор, что для вас это ужасный удар. Я выражаю вам свое искреннее сочувствие…

– Что будет с Брэдом? – перебила она его.

Он вскинул руки беспомощным жестом.

– Откровенно говоря, я понятия не имею. Его преступление, то есть то, что у него была связь с принцессой правящей династии… считается очень серьезным. – Он, казалось, на глазах побледнел и осунулся. Голос его теперь звучал глухо. – Его могут даже казнить.

– О нет! Они не посмеют! Он американский гражданин и офицер армии Соединенных Штатов!

Но посланник смотрел на дело довольно мрачно.

– Миссис Тэйлор, стоит ли мне напоминать вам, что китайское правительство не очень любит нас, американцев? Оно не склонно проявлять милосердие к любому иностранцу, будь то американец или кто-либо другой, если он посягнул на нерушимые законы нравственности, позволив себе вступить в связь с принцессой крови? Есть кое-что еще: у нас пока нет прочного положения в Китае. У нашей армии нет здесь официального статуса.

– А у других миссий? Конечно, они приложат объединенные усилия, чтобы обеспечить безопасность своего западного собрата?

Посланник вытер лоб белым носовым платком.

– Думаю, нет. Я уже говорил с британским посланником, и он уверенно ответил мне, что Англия не будет рисковать своими интересами на Дальнем Востоке, своим положением, достигнутым с таким трудом, чтобы спасти шкуру столь «безнравственного, беспринципного» человека, как он выразился.

– Но ведь мы можем что-то сделать.

– Как только я расстанусь с вами, отправлюсь в Тяньцзинь, но хочу предостеречь вас от излишнего оптимизма. Я телеграфировал в министерство иностранных дел и попросил совета.

– Я поеду в Тяньцзинь с вами.

– Не думаю, что это желательно. Откровенно говоря, как жена Брэда, вы будете там в большой опасности. Некоторые военные питают фанатическую ненависть к людям с Запада, находящимся в Китае, и могут распространить свои карательные меры на вас.

Майре припомнилась церемония, свидетелями которой они были в пагоде у подножия гор, и та ненависть, которую она читала на лицах, обращенных к ним.

Посланник посмотрел на свои часы.

– Мне пора отправляться. Поезд в Тяньцзинь уходит через час.

Она проводила его до двери.

– Благодарю вас, господин посланник, за все, что вы сделали и попытаетесь сделать в будущем, чтобы добиться освобождения Брэда.

– Печально, что я мало что мог сделать, миссис Тэйлор. У меня связаны руки, но, как принято говорить, пока есть жизнь, есть и надежда. Прощайте.

Майра поднялась по лестнице. Лотос ожидала ее у дверей спальни.

– Мадам, ванна готова. А теперь я хочу застелить постель и прибрать.

– Благодарю, Лотос, – сказала Майра вяло. Она не стала рассказывать девушке о неприятной ситуации, в которой оказался Брэд. Если повезет, роман Брэда может остаться в тайне.

Но эта слабая надежда была разбита вдребезги, когда позже в тот же день явился Шон Флинн засвидетельствовать свое сочувствие в тяжелую для нее минуту.

– Я надеялась, что эта неприятность не станет общим достоянием.

– На это нет никакой надежды. Мандарины из Запретного города изо всех сил трубят об инциденте, чтобы подстегнуть ненависть китайцев к нам.

– О, Шон, что мне делать?

Она подошла к нему, позволила обнять себя и стояла, прижавшись щекой к его груди.

– О, я знаю, что Брэд беспринципный негодяй, но он не может изменить себя, когда в дело вступают политические интриги и когда он получает возможность играть в политику.

– Да, уж на сей раз он сунул голову в петлю.

– О, не говори этого даже в шутку, – возразила она.

– Дорогая, я не думаю, что дело зайдет настолько далеко, что его казнят. Это было бы слишком рискованно. Такое могло бы привести к еще одному серьезному конфликту вроде Опиумной войны. Его могут отправить в тюрьму. Но, как я предполагаю, его просто депортируют назад, в Штаты.

– О Господи! Хотелось бы надеяться, что дело закончится этим.

Весь день и часть следующего она жила этой надеждой. Позже посланник вернулся из Тяньцзиня. Еще до того как он заговорил, по его лицу она поняла, что он привез скверные новости.

– Что случилось с Брэдом? – Майра вся дрожала от волнения.

– Самое худшее, миссис Тэйлор. Вчера ночью у меня еще была слабая надежда на то, что мои переговоры с китайской военной полицией и другими официальными лицами в Тяньцзине принесут плоды. Когда у нас началось совещание, я думал, что они проявят к нему снисходительность. Но то, что случилось ночью, вышло из-под контроля местных властей. Огромные толпы мятежников ворвались в тюрьму, смели стражей и потащили полковника Тэйлора в холмы. – Он тяжело вздохнул и покачал головой: – Боюсь, что это суд Линча.

Майра упала на диван и закрыла лицо руками. Тело ее сотрясалось от рыданий. Посланник положил руку на ее вздрагивающее плечо.

– Мне очень жаль, миссис Тэйлор. Это поистине настоящая трагедия. Полковник Тэйлор был блестящим человеком с благородным характером, отважным и с недюжинными способностями. А если говорить о его адюльтере, то тяжело думать, что одна человеческая слабость могла повлечь за собой такие ужасные последствия. Да, это трагедия.

Она подняла голову и посмотрела на него сквозь слезы.

– Неужели совсем не осталось надежды? Может быть, они удерживают его, потому что надеются на выкуп?

– Некоторое время и я так полагал, но китайские официальные лица заверили меня, что надежда эта необоснованна. Эти бунтовщики не заинтересованы в деньгах. Они жаждут крови. Послушайте, я должен вернуться в миссию и телеграфировать в Вашингтон. Если есть что-либо, что я или моя жена можем сделать для вас, пожалуйста, дайте знать. Когда ваши дети возвращаются с каникул?

– Послезавтра.

– Вы, наверное, хотели бы вернуться пароходом в Штаты как можно скорее?

– Я не уверена. Я ни в чем не уверена. Внезапно весь мой мир перевернулся с ног на голову. Скорее я предпочла бы остаться в Пекине до тех пор, пока не получу бесспорных доказательств гибели Брэда, если это возможно, сэр.

– Моя дорогая, оставайтесь здесь сколько пожелаете, но я думаю, что детям будет много легче оставить Пекин и поскорее забыть о случившемся. Да и вам тоже, миссис Тэйлор.

– Конечно, вы правы. Мне нужно совсем немного времени. Если ничего не станет известно о Брэде в течение следующей недели, мы уедем как только будет можно.

Он нежно похлопал ее по руке и, ссутулившись, прошел через холл и вышел из дома.

Глава 16

В оставшуюся до отъезда неделю жизнь для Майры стала настоящим кошмаром. Она пыталась рассказать детям о захвате отца мятежниками так тактично и нежно, как только могла.

– Ваш отец – отважный человек, служивший своей стране честно, преданно и бескорыстно, как и мой отец. Быть солдатом нелегко.

Дезирэ была безутешна, и Майра ничем не могла успокоить ее.

– Мой папа умер! – причитала она, заливаясь слезами. – Мы никогда не увидим его снова, Пэт.

Патрик был несгибаемым маленьким солдатом и старался достойно перенести испытание. Иногда глаза его увлажнялись, а в горле стоял ком, но он не позволял себе заплакать.

– Никто не может быть уверен, что он погиб, Дези, – успокаивал он сестру. – Возможно, его просто держат в плену.

Майра поддерживала в них эту надежду, хотя сама уже почти примирилась с жестоким фактом: она втайне считала, что потеряла Брэда навсегда. Несколькими днями позже эта крохотная искорка надежды угасла окончательно, когда к ним пришел Шон Флинн. Он серьезно кивнул Майре, взъерошил непокорные волосы на голове Патрика и подбросил маленькую Дезирэ высоко в воздух.

– Точно так, как это делал папочка! – фыркнула она.

Патрик неодобрительно и хмуро взглянул на нее.

– Никто ничего не делает точно так, как папа.

– Никаких сомнений в том, что ваш папа был замечательным человеком, – согласился Шон. – И вы вырастете похожими на него. Ты – живой его портрет, – сказал он Патрику и опустил Дезирэ на пол. – А вы, юная леди, станете пленительной особой, когда вырастете. От кого вы унаследовали свои медно-рыжие волосы и зеленые глаза?

– От моей матери, – ответила за дочку Майра.

Флинн повернулся к ней:

– Могу я поговорить с вами наедине?

– Дети, идите поиграйте в саду. Майор Флинн и я должны обсудить кое-какие дела.

Они неохотно подчинились, и Майра смотрела теперь на него затаив дыхание.

– Ну что? Дурные новости?

– К несчастью, это так. – Он закрыл глаза и с видом глубокого отвращения потер переносицу. – Власти нашли тело Брэда в холмах. Я не хочу вдаваться в мрачные детали. Его военная форма, его документы… Боюсь, что ошибки тут нет. Это Брэд… Это очень тяжелое испытание. И в конце концов он был опознан самой Сунь Ин.

Майру охватили глубокая ненависть и ярость.

– Черт бы побрал эту суку! Самая большая несправедливость и гнусность заключается в том, что он опознан женщиной, из-за которой погиб.

– Я понимаю твои чувства. Все это дело – гнусность.

Он попытался обнять и утешить ее, но она отступила.

– А его останки?

– Они отправляют его тело обратно, в Пекин, поездом, где он будет погребен как военный и герой. Гроб останется закрытым. Его тело страшно изуродовано.

Майра закрыла рукой рот.

– Чем скорее это произойдет, тем лучше, чтобы дети и я могли вернуться в Соединенные Штаты, – проговорила она наконец.

– Это как раз то, о чем я собираюсь поговорить с тобой. Я не хочу, чтобы ты возвращалась в Соединенные Штаты.

Она была сбита с толку:

– А что, черт возьми, я буду делать в Китае?

– Не в Китае. – Он обнял ее. – Майра… Я хочу, чтобы ты и дети поехали со мной в Индию. Я хочу жениться на тебе и усыновить и удочерить Пэта и Дезирэ. Обещаю, что от меня они получат такую же любовь и заботу, как если бы были моей плотью и кровью.

Она закрыла глаза и приложила руку ко лбу. Покачнулась.

– За короткое время случилось столько всего! Я не знаю, что сказать.

– Позволь мне помочь тебе, дорогая. Тебе нужно прислониться к крепкому сильному плечу.

– Не могу этого отрицать.

Она изо всех сил, яростно прижалась к нему, будто от этого зависело спасение ее жизни. Именно так она и чувствовала себя, будто, стоя на краю бездонной пропасти, цеплялась за жизнь из последних сил слабеющими руками.

– Ты выйдешь за меня, Майра?

– Не знаю, что ответить.

– Скажи «да». Это так просто. Не отрицай, что любишь меня. Ты ведь говорила мне…

– Говорила, но…

– Никаких «но». Мы любим друг друга и хотим быть вместе до конца жизни.

Слезы вдруг брызнули у нее из глаз.

– Когда мы с Брэдом поженились, мы говорили то же самое.

– Но ведь это было так давно. Жизнь не стоит на месте. Что случилось, то случилось, и твой брак с Брэдом – уже прошлое. Не надо оглядываться назад, любовь моя. Думай о будущем. О нашем будущем.

– Все это так странно. Это неправильно. Я хочу сказать, он ведь еще не похоронен, а мы уже говорим о браке. Мне нужно время, Шон.

Он понимал ее и был полон уважения к ее чувствам.

– Я даю тебе столько времени, сколько понадобится. Мы не поженимся здесь. Мы поедем в Индию, и, когда ты сочтешь время подходящим, мы сочетаемся узами брака в соответствии с законом и обычаями. – Он улыбнулся не без лукавства: – Если захочешь, мы даже спать будем в разных комнатах.

– Поговорим об этом после похорон Брэда. А пока я хочу побыть с детьми и потихоньку узнать, каково их мнение на этот счет. И должна предупредить тебя, Шон, ты никогда не займешь места Брэда в жизни и чувствах Патрика. Он боготворил отца.

– Да, так и должно было быть. У меня нет намерения занять место Брэда, но я думаю, что смогу добиться, чтобы мальчик любил меня как родного дядю.

– Звучит разумно. Я поговорю с ними сегодня вечером перед сном.

– Отлично. Мне пора возвращаться в свою миссию. Мне нужна официальная санкция, чтобы взять тебя с собой в Индию.

Позже, после ужина, Майра заговорила об этом с Патриком и Дезирэ.

– Что вы скажете насчет того, чтобы в нашей семье появился новый отец? – Заметив смятение на лице сына, она поправилась: – Нет, не отец, а добрый дядя.

Пэт смотрел на нее с подозрением:

– Ты говоришь о майоре Флинне?

– Да, майор – хороший человек, и ваш отец был о нем очень высокого мнения. Теперь, когда вашего отца нет больше с нами, он хочет взять на себя заботы обо всех нас.

– Мы сами можем о себе позаботиться, – угрюмо возразил мальчик.

– А мне нравится майор Флинн, – возразила Дезирэ.

– Мало ли что! – огрызнулся он.

– Мы поедем с ним в Индию и будем жить в Калькутте. Вы ведь знаете кое-что об Индии. Это экзотическая страна, полная тайн. Там и тигры, и слоны, и королевские кобры. Ведь это будет интересно, разве не так?

Она обрадовалась, заметив искорку любопытства, сверкнувшую в глазах сына.

– Индия… тигры… слоны… кобры… Я смогу ездить на слоне?

– Уверена, что это можно будет устроить.

– Ты действительно хочешь выйти замуж за майора Флинна или делаешь это только для того, чтобы кто-нибудь заботился о нас? – поинтересовался мальчик.

Майра не знала, как ответить.

– Это сложный вопрос. Нам будет недостаточно пенсии вашего отца. Но кроме того, я восхищаюсь майором Флинном и уважаю его.

Ей не хотелось заводить разговора о любви. Едва ли дети смогли бы понять ее сейчас.

Патрик улыбнулся, и на мгновение она увидела в нем воплощение его отца, и сердце у нее сжалось.

– Думаю, жить в Индии будет интересно. И по правде говоря, мне нравится майор Флинн.

– Конечно, нравится. Я знаю, что он будет хорошим… хорошим дядей для вас обоих.

Брэда похоронили со всеми воинскими почестями в воскресенье утром на маленьком кладбище колонии за пределами северной стены. Когда гроб опустили в могилу, трубач протрубил отбой над местом погребения. Майор Флинн в последний момент снял с гроба американский флаг, и он и майор Шульц сложили его традиционным военным треугольником. Потом Флинн передал его Майре.

В первый раз с того момента, как он узнал о смерти отца, маленький Патрик не выдержал и зарыдал вместе с сестрой. Майра встала на колени рядом с ними и попыталась их утешить как могла. Поддавшись внезапному порыву, она передала флаг сыну.

– Папочка хотел бы, чтобы он был у тебя. Ведь в конце концов, ты его наследник и солдат.

Флинн отвернулся и смахнул слезу.

Когда они приблизились к помещению американской миссии, Майра сказала:

– Одна страница нашей жизни перевернута, мы начинаем новую.

– Хорошо, что ты так смотришь на вещи, – согласился Флинн. – Мы начинаем первую страницу в новой главе нашей жизни. – Он взял ее руку и прижался к ней губами. – Я люблю тебя, моя дорогая.

– А я люблю тебя.

Когда они добрались до дома и дети отправились на кухню и принялись дразнить Лотос, пока та готовила чай и сдобные лепешки, Флинн обнял ее на затененной веранде.

– Не могу дождаться момента, когда мы станем единым целым, мужем и женой.


Они прибыли в Индию в середине сезона муссонов. В первый месяц они были гостями вице-короля лорда Гарри Честертона и его жены в правительственной резиденции, просторном особняке, таком, какой можно увидеть в престижном пригороде Лондона. Майру и ее двоих детей поселили в апартаментах с деревянными перекрытиями на потолках, шелковыми гобеленами и пейзажами, представлявшими английскую сельскую природу.

Большая кровать под балдахином на четырех столбах была центром со вкусом убранной хозяйской спальни.

– Как бы мне хотелось быть здесь с тобой, любовь моя, – прошептал Флинн при виде такого великолепия. – Но пока мы остаемся в правительственной резиденции, руки у меня связаны, а штаны застегнуты на все пуговицы.

Майра игриво хлопнула его по щеке:

– Лишения – это наковальня, на которой выковывается характер.

– К черту лишения и характер тоже! И все же скоро мы станем мужем и женой.

Майра решила, что сначала следует соблюсти двухмесячный траур.

Через неделю после их прибытия лорд Честертон дал бал в честь прибытия майора Шона Флинна и назначения его вице-командором близлежащего форта Уильям, находившегося в ведении генерала Арчибальда Сиднея, кряжистого педантичного человека с глазами навыкате и моржовыми усами.

Бальная зала правительственной резиденции была большой и претенциозной. Со сводчатого потолка свешивался хрустальный канделябр как раз над центром площадки, отведенной для танцев. Потребовалось пять слуг-туземцев, чтобы вставить и зажечь свечи в сверкающем канделябре. Стены залы были украшены большими гобеленами, на которых были сценки из истории колонизации Индии: раджа в тюрбане, усеянном драгоценными камнями, принимающий английскую делегацию военных в тронном зале, столкновение колониальных и индийских войск на перевале Кибер, два генерала на спине слона, винтовки, нацеленные на тигра и готовые выстрелить в него, устрашающего вида королевская кобра, сражающаяся с хитрым мангустом. На стенах висели также другие произведения искусства, от которых захватывало дух, вытканные ремесленниками и художниками Индии.

На приподнятом помосте в конце залы под гигантским английским флагом «Юнион Джек» квартет струнных инструментов наигрывал «Русский квартет» Гайдна. Четыре музыканта были одеты в бархатные обтягивающие штаны и камзолы принятого при дворе покроя и напудренные парики.

Майра была поражена отменным вкусом женских туалетов, которые она не ожидала увидеть в этой части света: они были из атласа, бархата, тюля, вуали, пестрого шифона всех мыслимых и немыслимых цветов и оттенков. Многие из них были очень смелого покроя с очень низко вырезанным декольте, а некоторые платья были без бретелек. На Майре было длинное белое струящееся складками платье, похожее на греческий хитон, с изумрудного цвета накидкой, отделанной золотой каймой, как и подол платья. Обратив внимание на туалеты других женщин в Калькутте, Майра выбрала в качестве головного убора тюрбан с четырьмя страусовыми перьями такого же ярко-зеленого цвета, как накидка, и такого же оттенка бальные туфли. В ее туалете была экзотическая смесь западной и восточной культур.

На майоре Флинне была форма Восемнадцатого Бенгальского уланского полка: ярко-красный двубортный мундир с двумя рядами золотых пуговиц и отворотами также золотого цвета, как и нашивки спереди, напоминавшие крылья бабочки. Его перепоясывал широкий малиновый пояс. Брюки были синими с золотыми галунами.

Майра приняла предложенную им руку, и они спустились по мраморной лестнице в бальную залу. Прибытие Флинна и Майры было воспринято музыкантами и танцорами как знак сделать паузу. Вице-король приветствовал их у подножия лестницы и торжественно представил собранию:

– Леди и джентльмены, я с особым удовольствием хочу представить вам нашего вице-командора форта Уильям майора Шона Флинна и прелестную даму, которая скоро станет его женой, миссис Бредфорд Тэйлор, вдову покойного полковника, военного атташе американской миссии в Пекине, в Китае. Могу я иметь честь претендовать на первый танец с миссис Тэйлор? – спросил вице-король, обратившись к Майре.

– Я в восторге, – сказала она, подавая ему руку, и, как только они ступили на площадку для танцев, музыка возобновилась. Теперь музыканты заиграли живой и темпераментный английский рил.

Потом последовали танцы с генералом Сиднеем и другими офицерами и гражданскими служащими. Майра была уже в полном изнеможении, когда наконец ее выручил Шон.

– У меня в горле пересохло, – сказала она. – Не можем мы раздобыть чего-нибудь выпить?

Он повел ее к длинному столу у стены, уставленному напитками, закусками и сластями. Глаза Майры заблестели при виде огромной хрустальной чаши для пунша с напитком янтарного цвета и огромной глыбой льда, плававшей в нем.

– Лед! – восхитилась Майра. – Не могу в это поверить!

– Ради нас, по случаю нашего прибытия в Калькутту! – сообщил он ей.

Он наполнил для нее бокал, и она опорожнила его одним глотком.

– Нектар богов! – воскликнула Майра. – Пожалуйста, налей мне еще!

– Хорошо, но не пей так быстро. Вкус этих экзотических пуншей как у фруктовых соков, но они могут тебя сразить мгновенно, как удар мула копытом.

Он снова наполнил бокалы и взял ее за руку.

– Здесь есть человек, который очень хотел бы с тобой познакомиться.

– Кто бы это мог быть? Но как бы то ни было, надеюсь, он не пригласит меня танцевать.

– Это султан Дели. Он здесь по делу. Я думаю, это связано с возрождением культа душителей в провинции.

Она тотчас же выделила его из группы офицеров, с которыми беседовал султан. Это был высокий смуглый человек неопределенного возраста с величественной осанкой, кожа которого казалась почти бронзовой. На нем был красный военного образца мундир, надетый поверх черного жилета. Его черный тюрбан был украшен спереди золотым медальоном и стальным кольцом, прикрепленным сбоку, похожим на огромную круглую серьгу.

Шон и Майра скромно стояли недалеко от группы остальных, дожидаясь, пока султан закончит свою беседу с офицерами.

– Да, падение Индии произошло из-за того, что у нас было слишком много политиков и слишком много разных религий – мусульмане, буддисты, джайнисты и множество-множество мелких сект. И последнее, что имело значение, последнее, но достаточно важное – это то, что у нас почитают черную богиню Кали, перед которой трепещут гораздо больше людей, чем те, что чтут своих других богов. И это главная причина, почему так трудно искоренить душителей. Их покровительница Кали объединяет их. Она некий символ…

Его взгляд остановился на лице Майры, и он запнулся. Потом направился прямо к ней – его улыбка под густыми топорщившимися усами напоминала кривой ятаган и показалась ей зловещей.

– А-а-а! Наконец-то, мадам, я имею несравненное удовольствие познакомиться с вами. Мадам Тэйлор, ваше желание – для меня закон. Я ваш вечный раб. Потому что та, кто обладает такой неземной красотой, – богиня, сошедшая на землю с небес.

Он взял ее руку, низко склонился над ней и прижался губами к ее изящным пальчикам.

Шон и остальные офицеры рассмеялись, а Майра покраснела.

– Я глубоко тронута, ваша светлость, но боюсь, вы то, что в Ирландии называют краснобаем и льстецом. Вам понятно, что это такое?

Султан казался удивленным:

– Пожалуйста, поясните.

Один из офицеров прошептал на ухо султану:

– Это ирландский эвфемизм английского понятия «обманщик», ваша светлость.

Султан разразился хохотом и хлопнул себя по ноге.

– Моя дорогая мадам Тэйлор, было столько случаев, когда я заслуживал такой оценки, но то, что я только что сказал вам, сказано совершенно искренне, и у вас нет причины подозревать меня во лжи или в приукрашивании истины.

– Вы очень галантны, ваша светлость, и я прошу вас продолжать то, что вы говорили о Кали и культе душителей. Я нахожу ваш рассказ увлекательным.

– Я собирался сказать, что в конечном итоге воинские подразделения бессильны против партизанской войны. А что действительно требуется – это улучшить жизнь многочисленного обнищавшего необразованного населения, попытаться избавить его от фаталистического взгляда на Индию и ее народ как на страну и людей без будущего. Надо возродить в них любовь к своей родине и верность ей. Следует способствовать проведению земельных реформ, перераспределению богатства. Следует заклеймить вопиющую коррупцию, эту раковую опухоль на теле индийского общества, искоренить эту заразу во всех слоях населения, во всех кастах, начиная от высшей, от богатейших радж и принцев и до сборщиков налогов.

Его улыбка была полна сарказма.

– И, джентльмены, я не исключаю британской армии и судей и купцов. Что требуется Индии – это поменьше поваров, которые могли бы испортить нашу похлебку, и побольше экспертов по сельскому хозяйству и экономике.

– Метко сказано, ваша светлость! – отозвалась Майра.

– Не поймите меня превратно. Я вовсе не пытаюсь переложить ответственность за движение душителей на англичан. Душители как институт существуют в Индии в течение многих поколений. Это тайное общество убийц, которые приносят клятву на крови грабить и убивать неосторожных путешественников, чтобы почтить богиню Кали.

– А откуда взялись эти таинственные душители? Что вы о них знаете? – поинтересовалась Майра.

– Душители рыщут по сельской местности, сбиваясь в банды по два, три и более людей, одетых как путешественники или купцы. Когда они встречаются со своими потенциальными жертвами, они пытаются завязать тесные дружеские узы с ничего не подозревающими людьми. Обычно они притворно жалуются на то, что опасаются разбойников, и предлагают путешествовать вместе, чтобы противостоять душителям. В течение одного-двух дней они играют свою роль, а как только им удается усыпить бдительность жертв, сделав их совершенно беззащитными, эти головорезы выхватывают румалы и убивают этих несчастных, не давая им шанса защитить себя.

– Что такое румал? – спросила Майра.

Султан потрогал свой тюрбан:

– Тюрбан имеет длину, равную двум футам, и на обоих его концах узлы. К одному его концу привязана священная серебряная рупия, как предписывалось богиней Кали, когда мир был еще молодым и она спустилась на землю с небес, чтобы насаждать секты душителей. Это и есть удавка – румал.

– Теперь каждый раз, глядя на тюрбан, я буду думать об этом. Орудие убийства – кто мог бы догадаться об этом?

– Это импровизированное изобретение, придуманное душителями. Откровенно говоря, истинное назначение тюрбана совсем иное – он практичен. Согласно религии сикхов, для мужчины считается святотатством сбривать волосы на любой части тела в течение всей его жизни. Поэтому тюрбан удовлетворяет всех, обеспечивая возможность прикрыть волосы на голове. В моем случае тюрбан никоим образом не отражает моей веры и служит только украшением.

Он хлопнул в ладоши.

– Но хватит об этом, я думаю, моя болтовня вам наскучила. Мадам Тэйлор, могу ли я пригласить вас на следующий танец? Играют мой любимый вальс Штрауса.

– Я в восторге, ваша светлость.

Она подала ему руку, и они закружились по зале.

Глава 17

В течение тех четырех дней, что султан Дели провел в совещаниях с вице-королем в официальной британской резиденции, он близко подружился с Майрой и майором Флинном. В вечер накануне его отбытия в Дели они втроем сидели на веранде и пили бренди с содовой, наблюдая, как потоки дождя низвергаются с широких карнизов.

– Здесь дожди хуже, чем в Китае, – сказал Шон. – Не видно и на три фута от веранды. Как же вы поедете в такой потоп, ваша светлость?

– К рассвету дождь кончится, – заверил он их.

– Как вы можете быть так уверены? – спросила Майра.

Его улыбка показалась им загадочной.

– Это одна из тайн Дальнего Востока. Мы, индусы, обладаем особым восприятием. Поверьте, к утру дождь кончится… Но мне хотелось поговорить о другом. Я считаю честью и привилегией быть вашим близким другом. Друзья пренебрегают формальностями. Поэтому, пожалуйста, не называйте меня ваша светлость. Мое имя Радж.

Майра улыбнулась:

– А я бы сочла за честь, если бы вы называли меня Майрой, а майора Флинна Шоном.

Султан улыбнулся:

– Теперь мы близкие друзья. Мне хотелось бы пригласить вас обоих к себе. Когда вы поженитесь, я был бы рад вас принять у себя в Дели. Вы бы провели у меня… как это называется? Медовый месяц. Это путешествие даст вам возможность познакомиться с нашей страной, а когда вы прибудете в Дели, там вам окажут прием, как радже и принцессе.

Майра встретила это предложение с энтузиазмом:

– По-моему, это замечательно. А ты как думаешь, Шон?

– Согласен, – ответил он задумчиво. – Это означает убить двух зайцев. Вице-король сегодня днем встречался со мной и Сиднеем. Мы обсуждали предварительные планы отправки полка улан под моим командованием в глубь страны и поисков банд душителей, устроивших настоящий ад в Раджпутане.

– Великолепно, – ответил султан. – Дели близко от Раджпутаны. Время от времени я и сам отправляю свою кавалерию, состоящую из ладхианских сикхов-сипаев в помощь раджпутанской армии, подавляющей местных мятежников… Значит, я смогу рассчитывать на удовольствие принимать вас у себя во дворце?

– Мы прибудем к вам торжественно, с музыкой, – пообещала Майра.

Через два месяца и один день после похорон Брэда Шон и Майра сочетались браком. Церемония была тихой и скромной. Их обвенчал капеллан полка в гостиной официальной резиденции. На свадьбе присутствовали генерал Сидней и вице-король с женами, четыре капитана и, конечно, Патрик и Дезирэ. После завтрака с шампанским Шон, Майра и дети вернулись в свой новый дом в форте Уильям.

Аккуратный ряд офицерских коттеджей в форте Уильям создавал ощущение, что эту провинциальную английскую улицу в небольшой деревеньке графства Суррей перенесли сюда, на эту чужую землю. Это были скромные георгианского стиля домики с двускатными крышами и мансардами, окруженные белыми оградами из штакетника, заросшими сиренью и розами, затененными дубами, вязами и липами. Домик, отведенный молодоженам, вместо штакетника был окружен живой изгородью из боярышника.

Шон сказал:

– Куда бы англичан ни занесло в их странствованиях по свету, они везде приносят с собой частицу Англии. Они везде пьют шотландское виски с содовой и переодеваются к обеду точно так же, как делают это в Лондоне. Как ни странно, это помогает сохранить империю.

Они рано поужинали, уложили детей в постель и рано отправились в спальню. Шон заключил ее в объятия.

– Ты здесь, моя стыдливо краснеющая молодая жена?

– Я чувствую себя почти как девственная невеста, – сказала она. – Ведь прошло больше двух месяцев с тех пор, как мы занимались любовью.

– Сегодня мы наверстаем упущенное.

Майра сняла свое свадебное платье – белое, но не подвенечное, с белыми же косыми полосами и перламутровыми пуговицами спереди. Она остановилась, чтобы он мог полюбоваться ею в облегающей розовой шелковой нижней сорочке, столь прозрачной, что Шон заметил:

– Она больше обнажает, чем скрывает.

Он подошел к ней и спустил бретельки с ее плеч, обнажив их, а также руки и грудь. Он наклонился и прижался губами к одной из этих нежных округлостей, потом поцеловал другую, лаская и дразня языком ее соски, и делал это до тех пор, пока Майра не застонала и не прижалась к нему. Ее желание быстро нарастало. Встав на колени, Шон потянул ее прозрачную сорочку и спустил, так что та оказалась у нее на щиколотках. Потом обхватил руками ее трепещущие бедра и принялся ласкать и гладить ее ягодицы, осыпая поцелуями ее нежный, как атлас, живот.

– О мой дорогой, я не могу больше ждать! Поторопись!

Он быстро разделся. Глаза Майры засверкали при виде его напряженного отвердевшего фаллоса, рвавшегося на свободу. Он отнес ее на постель. Ее разверстые бедра и простертые руки взывали к нему.

– Шон, дорогой, теперь ты мой муж и первый раз приблизился ко мне.

– Моя девственная невеста, – прошептал Шон. Его мужское естество нашло врата ее женственности, эти врата, ведущие в рай.

Он был нежным любовником, и наслаждение волна за волной омывало их тела. Это походило на круги, расходящиеся по чистой глади пруда, как бывает, когда бросишь камень в воду.

Она испытала пик блаженства, и через несколько мгновений это повторилось, ее чуткое тело, ее разгоряченная плоть отозвались на судорогу страсти, испытанной Шоном. Казалось, прошла вечность, прежде чем они смогли насытиться друг другом.

В ту ночь Майра спала беспокойно, урывками. Мучившие ее кошмары были, как никогда, живыми – ей снилось, что она умерла и попала в ад. Она шла во сне обнаженная, спотыкаясь на неровной почве, на фоне какого-то нереального пейзажа, где из красных расселин и трещин в почве вырывались языки огня и лопались пузыри расплавленной серы и смолы. Вдали она видела какую-то фигуру, стоящую на гигантском черепе, из глазниц которого тоже вырывался огонь, а лишенный плоти рот улыбался чудовищной улыбкой. Это был Сатана собственной персоной, с рогами, с раздвоенным на конце хвостом, вооруженный трезубцем.

Она сделала попытку убежать, но это оказалось невозможным – исхода не было. От Сатаны исходило мощнейшее притяжение, привлекавшее ее к нему, подобно тому как стальные опилки притягиваются магнитом, и с каждым сделанным к нему шагом ужас ее возрастал. Она не могла разглядеть черт его лица, видимых сквозь завесу дыма и пляшущих бликов, отбрасываемых огнем, и потому искаженных, до тех пор пока не подошла к нему совсем близко. И тогда испытала чудовищное потрясение: у него были черты лица Раджа, султана Дели! Сверкающие демонические глаза, брови, похожие на кривые сабли, и нагловатая улыбка – это было лицо воплощенного зла.

Майра с криком села на постели.

Шон тотчас же бросился к ней:

– Что случилось, Майра?

Она перестала кричать и упала в его объятия, дрожа от ужаса.

– Это было так страшно, дорогой! Мой сон! Я видела во сне, что умерла и попала в ад!

Он хмыкнул:

– Вероятно, ты это заслужила за свою извращенность, которую продемонстрировала мне накануне. Чудо, что мы оба не превратились в соляные столбы.

– В этом нет ничего смешного, Шон. Самым худшим была моя встреча с дьяволом. Ты никогда этому не поверишь, но это султан Дели.

– Радж? – Теперь он уже не мог сдержать искреннего смеха. – Ну, это прямо сюжет для книги. Когда мы будем в Дели, ты должна рассказать ему.

– Я этого не сделаю, да и ты, думаю, не осмелишься. Он сочтет меня идиоткой.

– Ну ладно, с этим покончено. Поэтому давай-ка используем то, что осталось от этой ночи. Нам предстоит долгий день.

Но она не могла сомкнуть глаз до рассвета, когда впала в беспокойную дремоту. Часом позже Шон разбудил ее:

– Пора вставать, соня! Пэт и Дезирэ уже одеты и готовы отправиться в резиденцию вице-короля.

Вице-король и его жена великодушно выразили готовность позаботиться о детях на время медового месяца Майры и Шона.

Майра приняла ванну и оделась, потом она и Шон отправили Пэта и Дезирэ в личной коляске лорда Честертона.

Она поцеловала обоих детей. Шон поцеловал Дезирэ и попрощался за руку с Пэтом:

– Будь настоящим солдатом и позаботься о сестре.

– И слушайся старших, – напутствовала его Майра, когда экипаж тронулся.

Они вернулись в дом, обнимая друг друга за талию.

– Ну, миссис Флинн, вы готовы отправиться в путь? Наш эскорт уже на плацу.

– Как только соберу свои седельные сумки и возьму винтовку.

– Я уже отослал наше снаряжение с двумя ординарцами. Итак, мы можем отправляться.

Майор Флинн командовал двумя подразделениями Восемнадцатого Бенгальского уланского полка. Военные были одеты в униформы цвета хаки. Прежде чем сесть на лошадь, Флинн проинспектировал ряды своих подчиненных, потом осмотрел лошадей. У всех в притороченных к седлам чехлах находились винтовки «ли-милфорд». К тому же у них были британские револьверы в кобурах и патронташи на поясе.

Начало долгого путешествия напомнило Майре поездки по скучным пустынным равнинам китайских провинций. Пыльные равнины простирались до подножий отдаленных холмов, где начиналась страна гор. Здесь простирались бесконечные поля ячменя и мака. Они видели лачуги, построенные из глины и навоза, видели истощенных ребятишек со вздутыми животами и ручками, похожими на руки скелетов, которые они с мольбой тянули к проезжающим.

Майра содрогнулась:

– Это чудовищно! Как могут британские колониальные власти допускать, чтобы человеческие существа жили в такой грязи и так страдали от голода?

– В этом-то и дело, – мрачно отозвался Шон, – британцы не считают этих несчастных существами человеческой породы.

Майра извлекла из своей седельной сумки коробку с бисквитами и бросила группе детей, бежавших вслед за кавалькадой.

– Тебе не следовало этого делать, – сказал ей Шон.

– Почему же?

Но она и сама тотчас же поняла почему. Между детьми завязалась драка – они сражались за несчастные бисквиты, как стая обезумевших от голода собак.

– Один или двое маленьких попрошаек могут быть убиты в этой схватке из-за твоей неоправданной щедрости.

– Боже мой!

Слезы брызнули у нее из глаз, и она поспешно вытерла их.

Когда они добрались до подножия холмов, предгорий Гималаев, ландшафт изменился, стал более красочным. Вдоль пыльной дороги симметрично размещались плодородные оазисы, «белиз», как их называли местные жители. В конце дня они добрались до оазиса с особенно пышной и роскошной растительностью – в воздухе здесь витал пряный аромат диких лимонных деревьев и сладко пахло лепестками лотоса.

– Эти несчастные называют их бутонами Кали, – сообщил им солдат-ветеран.

Майра погладила рукой один из ярко-красных цветков.

– Как удачно найдено название. Это, должно быть, следы кровавой оргии богини Кали.

Флинн рассматривал белый бутон.

– Согласно греческой мифологии, белый лотос – источник лекарства, дающего сладостное забвение, от которого чуть не погибли Улисс и его моряки.

Выяснилось, что в этом оазисе было два ручья на расстоянии примерно сотни ярдов друг от друга. Их разделяла опаленная солнцем земля равнины, окаймленная высокими деревьями и роскошной растительностью джунглей.

Поставили палатки и напоили лошадей. Майра решила, что единственное, что она может сделать, – это обтереться влажной губкой, потому что оазис кишел мусульманами из другой группы путешественников и у нее не было надежды искупаться в уединении. Пока Майра совершала омовение в своей палатке, Шон присоединился к людям, разбившим лагерь рядом с ними, чтобы спросить путешественников, не было ли у них неприятностей в пути из-за встречи с душителями. Когда он вернулся, лицо его сияло.

– Можешь ли поверить? Глава этих путников – шейх Радж Сингх, дальний родственник Раджа, султана Дели. Нас пригласили разделить трапезу с шейхом и его женой.

– Восхитительно. Он так же красив, как его кузен?

– Есть фамильное сходство, но Радж старше.

Майра выбрала восточный костюм, тот самый кафтан, который был на ней в памятную ночь, когда во время поездки по провинции Китая она приняла Шона за Брэда. Шон улыбнулся ей:

– Этот туалет что-то мне напоминает, кажется слегка знакомым. Ах да, это тот самый, что ты надела, собираясь соблазнить меня.

Майра притворилась, что гневается.

– Это я-то соблазнила тебя? Ну уж, право, звучит смешно. Ты вломился в мою палатку и взял меня силой, как одержимый сексуальный маньяк. Я вовсе не получила удовольствия. Скорее это было для меня пыткой.

– Черта с два!

Он обнял и поцеловал ее и погладил обе ее нежные и округлые ягодицы.

– А ну-ка придержи коней, мой мальчик. Не стоит заставлять шейха ждать.

Она спрятала волосы под черный бархатный тюрбан, расшитый мелким жемчугом, а на левое запястье надела золотой браслет.

– Ты выглядишь потрясающе, – оценил ее туалет Шон.

– Спасибо. Надеюсь, ты сменишь эту пропитанную потом форму хаки. Позже я постираю ее в пруду.

– Для этого у меня есть денщик, и, разумеется, я откопаю свою парадную форму.

Когда он переоделся, они вышли из своей палатки и направились мимо деревьев по серебристой, увенчанной пушистыми плюмажами траве к другому пруду. С нескрываемым интересом они заметили, что по разные стороны пруда расположились две, очевидно, не связанные друг с другом группы людей.

Просторная прямоугольная палатка шейха была из разноцветного шелка. С ее четырех угловых столбов свисали вымпелы с эмблемами.

Шейх Радж Сингх был высоким, похожим на аиста мужчиной с красивым мрачным лицом и волосами, острым мыском падавшими на лоб. У него были длинные нафабренные усы, завивавшиеся на концах. Майра вспомнила свой страшный сон о сатане и содрогнулась. Его жена Жасмин была маленькой темноволосой женщиной с глазами, похожими на сверкающие черные камни. Ее сари было угольно-черным, украшенным золотыми листьями. Шейх тоже был одет в просторные черные одежды, а сверху на них был наброшен золотистый бурнус.

Пол внутри палатки был устлан толстым и мягким восточным войлоком, а вокруг низкого стола с мозаичным верхом были рассыпаны по полу шелковые подушки. Они уселись вокруг, скрестив ноги, и Сингх хлопнул в ладоши. Немедленно появились трое слуг.

– Угощение для наших почетных гостей.

Шейх был в восторге от сообщения, услышав, что они направляются в Дели к его кузену.

– Радж и я не можем видеться так часто, как хотели бы. Понимаете ли, обязанности, этому всегда мешают наши обязанности. Мы держим путь в Джодхпур, чтобы приготовиться к свадьбе нашей дочери, выходящей замуж за богатого купца. Конечно, мы пригласим Раджа, но не думаю, что он примет наше приглашение.

Внесли угощение и расставили на низеньком столике: печенье, кофе, чай, всевозможные сладкие напитки и прохладный фруктовый сок.

Проникавший в палатку с противоположного берега пруда дым был едким и остро пахнущим. Майра была очарована музыкой, исходившей оттуда же, – звуками ситара и пением, похожим на торжественную литургию. В этой музыке было нечто завораживающее и притягивающее.

– Веселые ребята, эти купцы из Багдада, – сказал им шейх. – Мы ехали с ними со вчерашнего дня, разрешили им присоединиться к нашей кавалькаде по их просьбе. Они чужие в нашей стране и напуганы рассказами о смертельно опасных душителях. Откровенно говоря, я был рад их обществу. Чем больше людей, тем безопаснее. Хорошо, что и вы оказались здесь со своими солдатами, майор Флинн. Можете не сомневаться, что молва уже донесла до слуха душителей, что вы здесь, и они будут держаться подальше от этих мест.

В течение следующего часа они вели непринужденную, ни к чему не обязывающую беседу, потом Майра сказала:

– Думаю, мы отняли у вас слишком много времени.

– Ничего подобного. Как раз напротив. В обществе таких очаровательных людей время летит незаметно и приятно и слишком быстро.

– Мы хотим пораньше лечь спать, – ответила Майра, поднимаясь с подушек.

Майра и Жасмин вышли из палатки первыми. На другом берегу пруда горели костры, а музыка и пение были громче прежнего.

– Как темно, – заметила Майра. – Надеюсь, мы не заблудимся на обратном пути.

– И нас не похитят затаившиеся в засаде душители, – пошутил Флинн.

Не успел он вымолвить это, как его опасение оправдалось. Из темноты внезапно материализовалась банда людей, одетых только в набедренные повязки и появившихся неслышно, как призраки. Майра, шедшая впереди, остановилась, парализованная страхом, когда двое мужчин упали на колени за спинами шейха и его жены и обхватили их за ноги, чтобы лишить возможности двигаться. В тот же момент двое других бандитов прыгнули им на спины по-кошачьи. Теперь уже привыкшая к темноте Майра увидела, как ужасные желтые шелковые веревки-удавки, утяжеленные висящими на одном их конце рупиями, оказались на шеях жертв и обвили их, прежде чем те успели вскрикнуть. Сингха и Жасмин бросили на землю лицом вниз и мгновенно задушили. Флинн попытался было им помочь, но его схватили двое бандитов, в то время как третий ударил его ребром руки в затылок. Флинн упал на землю, потеряв сознание. Все происходило с такой ошеломляющей скоростью, что, прежде чем Майра обрела голос, во рту у нее оказался кляп, а руки были связаны за спиной.

Она была вынуждена с ужасом взирать на тела на земле, которые разбойники укладывали одно за другим, – там уже лежали тела шейха и его жены и шестерых их слуг, задушенных, пока они с шейхом беседовали в его палатке. Затем, согласно мрачной фансигарской традиции, член секты высокого ранга, которому было присвоено право осуществлять отправления культа богини Кали, вырыл остроконечной мотыгой, специально освященной для этого действа, восемь неглубоких ям в песке рядом с палаткой. В то же самое время остальные душители расчленили тела и извлекли из них внутренние органы, делая это столь же бесстрастно, как мясники, разрубающие коровью тушу. Они собирались как можно быстрее закопать трупы.

В довершение всего разбойники воздвигли на каждой могиле небольшую горку мокрого песка. Через несколько часов после восхода солнца эта смесь должна была затвердеть, как глина.

Во время этой бойни душители продолжали громко петь и смеяться. И даже если бы Майре удалось закричать, было очень сомнительно, чтобы бенгальские уланы, располагавшиеся у другого пруда, ее услышали. Сквозь разделявшие их деревья доносилось громкое пение баллад на темы воинской жизни.

Связанная Майра была переброшена через спину лошади; убийцы обогнули пруд и присоединились к своим соратникам. В костры набросали как можно больше дров, и несколько палаток было оставлено, чтобы сохранить иллюзию того, что лагерь не покинут, на случай если бы кто-нибудь из солдат забрел сюда из соседнего бивуака. Конечно, рано или поздно уланы поинтересовались бы судьбой майора Флинна и Майры, но к этому часу душители уже растаяли бы в ночной тьме.

Несмотря на неудобство положения, Майра напрягала все свои силы, чтобы преодолеть ужас от приключившегося ночью кошмара, который все еще продолжался. В конце концов, убаюканная тряской, она погрузилась в сон, похожий на транс.

Она не имела понятия, как долго спала, но было еще темно, когда ее разбудил звук грубых и сердитых голосов. К ней медленно возвращалось сознание, и она почувствовала, что лошади остановились, а всадники спешились. Они спорили с другой группой людей, которые, как она сочла, тоже были душителями. Быстро схватывавшая языки, Майра уловила с изумлением множество знакомых слов, произносимых на языке хинди, и смогла понять обрывки гневной речи:

– Право же, ты провалил все дело, Али… глупая свинья, сукин сын! Ты недостоин не то что вершить наши обряды, ты недостоин даже завязать ноги жертвы!

Душитель, к которому была обращена эта тирада, пытался оправдаться, она слышала в темноте его испуганный дрожащий голос:

– Но было так темно, а она была закутана в сари. Ты ведь сказал, что тебе нужны новые женщины для услаждения.

– Сын шакала!

Послышался сухой щелчок бича, и совершивший ошибку душитель вскрикнул от боли.

– Молчи! Прими наказание как мужчина!

Майра считала новые удары бича и насчитала еще девять, после чего экзекуция прекратилась. Она слышала приглушенный плач наказанного. Потом грубые руки сорвали ее с седла и понесли по густому лесу и наконец внесли в расселину в скалах у подножия горы, настолько узкую, что сквозь нее можно было пройти только гуськом. По мере продвижения вперед расселина становилась шире, и там похитители опустили ее на ложе, покрытое мягкими подушками.

На совершенном английском, достойном выпускника Оксфорда, сердитый душитель, только что наказавший своего подчиненного, приказал:

– Немедленно снимите повязку и веревки с мэм-саиб!

Майра села на ложе, озираясь по сторонам. Она оказалась в высокой пещере, потолок которой уходил вверх, как в соборе. С потолка свисали сталактиты причудливых форм и разного размера; в них отражался свет факелов, укрепленных в трещинах и расселинах каменных стен, отбрасывая радужные блики. Майра медленно приходила в себя, потирая затекшие запястья и оглядывая душителей, стоявших вокруг нее. За исключением троих мужчин, очевидно, предводителей банды, разбойники были одеты в бедную одежду и тюрбаны, обычные для крестьян, а цвет их одежды свидетельствовал о том, что они принадлежат к низшей индуистской касте.

Вождь душителей обратился к Майре, предварительно почтительно поклонившись ей. Он был высоким, стройным человеком, чрезвычайно похожим на шейха Раджа Сингха, с пронзительными черными глазами и длинной бородой и усами. На нем были черный жилет, надетый поверх белой шелковой рубашки, широкие мешковатые белые штаны и черные сверкающие сапоги. Его желтый шелковый тюрбан был щегольским и ловко обхватывал голову. Складки его убора были скреплены золотым кольцом, что свидетельствовало о том, что этот человек принадлежал к высшей индуистской касте, возможно даже, что в его жилах текла королевская кровь.

Двое его подданных были одеты похожим образом, только жилеты их были желтыми, того же оттенка, что и веревки, которыми задушили шейха Раджа Сингха и его слуг.

– Мадам, приношу тысячу извинений за то, что эти дхокуры причинили вам…

– Мне не требуются ваши извинения, – ответила она холодно. – При всей вашей обходительности и манерах, достойных светской гостиной, вы не более чем кровожадный убийца, как и все остальные!

Он вздохнул и молитвенно сложил руки.

– Я вполне понимаю ваше негодование, но все мы убийцы в этом полном насилия мире. Британцы убили тысячи индусов во время покорения этой многострадальной страны. Во всем мире убивают каждую секунду. Англия, Франция, Китай, Америка не составляют исключений. Если есть причины для объединения, такие, как власть, богатство, свобода, жажда мести, – появятся миллионы, жаждущие убийства, и не важно, будут ли они убивать с помощью огнестрельного оружия или сабли. – Он улыбнулся, но улыбка его была презрительной и насмешливой. – Или вбивая гвозди в крест и распиная!

Майра была ошарашена этой фарисейской речью. Ей почудилось в ней нечто знакомое, но она не могла вспомнить, где и когда могла это слышать.

– Сей кровожадный дурак несет ответственность за то, что обращался с вами как с какой-нибудь деревенской шлюхой, и это непростительно. Вы английская леди, занимающая высокое положение в обществе.

– Я не англичанка, а американка, но мой муж майор Шон Флинн командует отрядом бенгальских улан, расквартированных в форте Уильям, и, когда весть о ваших «подвигах» достигнет Калькутты, по вашим следам будут пущены все бенгальские уланы и все другие солдаты и набросятся на вас, как стая волков.

Его лицо исказила гримаса ярости. Он круто повернулся и дал пощечину своему незадачливому приспешнику, тюрбан которого украшало всего лишь стальное кольцо. Он ударил его по лицу с такой силой, что душитель упал на землю.

– Мунджвар! Ты, кровожадный идиот! Кроме всего прочего, оказывается, что эта дама – жена майора Шона Флинна, вице-командора форта Уильям!

Он разразился гневной тирадой на языке хинди и говорил настолько быстро, что она не могла понять смысла его речи.

Потом перевел взгляд на Майру.

– Его поведению нет оправдания, но я могу кое-что сказать в его защиту. Мои люди не убивали вашего мужа. Они просто оглушили его, и он потерял сознание. Поверьте мне, никто не хочет конфликтовать с англичанами до такой степени, чтобы навлечь серьезные репрессии на нашу организацию.

– Организацию? Ну, уж такого эвфемизма я никогда не слышала. Организация профессиональных убийц – вот кто вы!

Он пожал плечами:

– Не стану этого отрицать. Убийство – наша профессия. А теперь, если вы соблаговолите, поприсутствуйте на нашем тьюпони, милости просим. Это форма религиозной церемонии культа душителей. Вам это может показаться интересным.

Душители, принимавшие участие в бойне, уселись на круглом ковре с узором, представлявшим собой ужасающее лицо богини Кали, как его видел художник, с клыками, с которых капала кровь. Они сидели, скрестив ноги. По сигналу, поданному старшим, глава этой группы и человек помоложе встали друг против друга. Они продвинулись к центру церемониального ковра, и младший опустился на него, опираясь на ладони и колени.

– Сегодня молодой человек станет бхуртоти, членом элиты нашего культа, доступной немногим душителям и дающей право отправлять священный обряд румал. Он демонстрирует уважение и почтение гуру, своему учителю.

Поцеловав ноги гуру, новоиспеченный бхуртоти поднялся и снял с себя шелковую удавку, ту самую, которая была им сегодня впервые использована, когда он совершил убийство у пруда в оазисе. Он развязал узел, заключавший священную рупию, и передал ее старому гуру. Гуру отдал ему маленький сверток, который ученик развернул и положил на ковер. Майре показалось, что это куски грубого, желтого, плохо очищенного сахара, которым разносчики торгуют на рынках. Потом гуру положил поверх него серебряную рупию и священный топор.

– Рупия и кузи, топор, будут доставлены верховным жрецам богини Кали к следующей службе, – пояснил шейх.

Теперь остальные душители перегруппировались таким образом, что семеро из них оказались сидящими спиной к ковру и лицом к западу. Гуру подал группе пример, затянув речитатив религиозного характера, показавшийся Майре загадочным, хотя она понимала достаточно слов, чтобы уловить символический характер этой церемонии.

– …и ничего иного нет в наших сердцах, мать Кали… Пепел умерших рассеян… Убивать! Убивать! Убивать! Исполни желания наших сердец, мать Кали!

Теперь фансигары сделали поворот кругом, и каждый из них взял по кусочку освященного сахара и запил его освященной водой.

Остальной сахар был роздан душителям, стоявшим вокруг ковра.

– По окончании церемонии сахар, который не был освящен, будет роздан членам нашей группы, тем, кто не сподобился чести душить голыми руками, так как им помешали страх, слабость, молодость или другие недостатки. Моя дорогая миссис Флинн, вы окажете мне честь разделить со мной бутылку вина, прежде чем удалитесь в свои покои отдыхать?

Она предпочла бы распить бутылку вина с самим дьяволом, а не с этим монстром, но любопытство ее было сильнее отвращения.

– Мне очень хочется пить, и капелька вина, возможно, успокоит мои расстроенные нервы.

Он повел ее к столу, накрытому в маленьком помещении, отделенном от основной просторной пещеры. Им прислуживал член секты низшего ранга. Он налил густой сладкий напиток, похожий на нектар, в тяжелые золотые кубки.

– Эти кубки великолепны, – сказала она, потягивая вино, показавшееся ей восхитительным.

– Военная добыча, – сказал он, высокомерно улыбаясь. Он оглядывал и изучал ее взглядом знатока. – Вы еще красивее, чем утверждал наш бурка, наш бару. Он…

Хмурясь, он осекся, будто проговорился, и теперь гневался на себя самого.

– Не важно, давайте пить. – Он поднял свой кубок: – За красоту.

И снова в его взгляде, выражении лица, внешности промелькнуло нечто знакомое, но что именно показалось ей знакомым, она не смогла уловить, будто в мозгу ее на мгновение мелькнул светлячок и тотчас же исчез. Она пыталась что-то вспомнить…

Бурка… внезапно воспоминание пришло к ней – это душитель высокого ранга, прославившийся своими подвигами, а также гордящийся подвигами своих славных предков.

Бару – вождь. Если сложить вместе, это означает «наш прославленный и почитаемый вождь».

– Скажите мне, шейх, ваше имя. Я не знаю его.

– Фатти Сингх. Шейх Фатти Сингх.

Она почувствовала, как волосы у нее на затылке встали дыбом.

– Сингх. Значит, вы носите такое же имя, как убитый шейх Радж Сингх.

Ей показалось, что он смутился.

– Это имя часто встречается в Индии. Как Смит или Джонс в вашей стране.

– Но вы очень похожи на Раджа Сингха.

Он улыбнулся, но она ощутила его беспокойство.

– Как и китайцы, мы все кажемся на одно лицо людям с Запада.

Она не могла уже остановиться и наступала:

– Как случилось, что вы выбрали в качестве жертв шейха Раджа Сингха и его людей?

Он пожал плечами:

– Это получилось случайно.

– Почему-то я этому не верю. Думаю, вы сделали это не случайно, а намеренно и что грабеж – это всего лишь прикрытие ваших подлинных целей. Вы знали, что Радж Сингх – кузен султана Дели?

– Я ничего не знаю ни о Радже Сингхе, ни о султане Дели, если не считать его славной репутации.

Он допил вино и поднялся с места.

– Думаю, теперь вам лучше отправиться отдохнуть, мадам Флинн.

– Султан Дели, и шейх Радж Сингх, и вы, шейх Фатти Сингх, все трое очень похожи друг на друга. Что за удивительное совпадение!

– Да, удивительное совпадение. Идемте, пора спать.

Майра поднялась на ноги, но ей тотчас же пришлось ухватиться за стол. Внезапно она ощутила, что тело ее отяжелело, будто налилось свинцом. Ей показалось, что вокруг факелов на стенах сияет зеленое и синее гало. Отяжелел и ее язык, а голова закружилась. Страх поднялся к ней и сжал горло. Она чувствовала во рту вкус желчи.

Майра пыталась остановить и сосредоточить взгляд на лице Сингха. Она видела мрачную сатанинскую маску, ту самую, что пригрезилась ей в ночном кошмаре.

– Вы… вы… – Она подалась к нему и качнулась. – Вы… отравили меня!

В глазах ее потемнело – она теряла сознание. Мозг окутала тьма, будто черный занавес, и она провалилась в бездонную пропасть.

Глава 18

Жаркое утреннее солнце косыми лучами просачивалось сквозь ветви деревьев и согревало лицо Майры. Теплый ветер донес до нее аромат лепестков лотоса и терпкий запах диких лимонов. Ее мысли медленно пробуждались, пришли воспоминания об ужасных испытаниях прошлой ночи. Внезапно она вспомнила все с беспощадной ясностью и, рванувшись, села на постели – из горла ее рвался отчаянный крик.

Майра с ужасом огляделась. Она уже не находилась в логове душителей! Где же был шейх Фатти Сингх со своими головорезами?

А как она оказалась здесь? Вопросы так и оставались без ответа, и их было множество. В недоумении она поднялась на ноги и пошла, пробираясь по высокой траве между деревьями, пока не оказалась на прогалине. Майра моргала, не веря собственным глазам, растерянно глядя на спокойную гладь пруда и армейские палатки. Этого не могло быть! По-видимому, ее истерзанное воображение и нервы породили мираж. Но нет, она видела все это при дневном свете, и все было подлинным, настоящим. Казалось, этот оазис был покинут и безлюден. Куда девались бенгальские уланы Восемнадцатого полка? Где был Шон? В страхе она устремилась к палаткам. Когда Майра приблизилась к ним и вгляделась в другой берег пруда, туда, где начиналась дорога, она заметила группу солдат, о чем-то разговаривавших с солдатами-индусами. Среди них она узнала Джока Мэхони и окликнула его:

– Сержант Мэхони! О Господи! Сержант! Что здесь происходит?

Мэхони и остальные уланы круто обернулись на звук ее голоса и смотрели на нее. По изумлению, отразившемуся на их лицах, она поняла, что они не поверили своим глазам и приняли ее за привидение. Она подбежала к ним и положила руку на плечо сержанта. Однако тот не проронил ни слова.

– Сержант Мэхони, да скажите же что-нибудь! Это действительно я! Знаю, что выгляжу ужасно, но клянусь Богом, я Майра Флинн!

– Мэм, не могу этому поверить, – изумился он. – Я не чаял увидеть вас снова, во всяком случае, живой. Где вы были?

– Я и сама не знаю. Это долгая история. А где майор Флинн?

– Взял отряд солдат и отправился на поиски. Мы немного поотстали, чтобы свернуть и забрать палатки и навьючить снаряжение на мулов. Позвольте представить вам капитана Берама из Двенадцатого Ладхианского полка сипаев. Его ребята присоединятся к нашим солдатам и устроят хорошую головомойку этим чертовым душителям. Как же, черт возьми, вам удалось удрать от убийц?

– Это-то самое странное и есть. Я ниоткуда не удирала. Последнее, что мне запомнилось из прошлой ночи, я пила вино с их предводителем шейхом Фатти Сингхом. Должно быть, он подмешал в вино какое-то снотворное зелье. А потом по неизвестной мне причине они привезли меня обратно и оставили здесь, под деревьями.

– Мэм-саиб – очень везучая женщина, – сказал капитан Берам, мужчина живого нрава, одетый в ярко-красный мундир с тугим стоячим белым воротничком, белыми манжетами и белыми ремнями, крест-накрест перехватывавшими грудь. На голове его возвышался пурпурный тюрбан, украшенный с одной стороны кольцом из нефрита. – Фатти Сингх – один из самых отпетых головорезов, фанатик и убийца. Похоже, вы очаровали его, как факир околдовывает своей игрой на флейте королевскую кобру.

Майра рассмеялась:

– Интересная метафора, капитан. Знаю, что вы хотели сказать мне комплимент. Сержант Мэхони, пока вы сворачиваете лагерь, я хочу помыться и переодеться в своей палатке.

Она оглядела свой туалет и чуть на расплакалась. Прежде роскошный костюм теперь представлял жалкое зрелище – на нем образовались бесчисленные прорехи, и во многих местах он был покрыт пятнами жира и грязи.

– Ладно, старый друг, – сказала она. – По-видимому, это был твой последний праздничный выход.

– Мэм? – с недоумением осведомился Мэхони.

– Ничего, сержант, я просто говорила сама с собой. После всего, что я пережила, я немного не в себе.

– Меня это не удивляет, мэм. Ну, ребята, продолжайте.

В палатке Майра вымылась холодной водой. Она сняла наряд и уложила в седельную сумку, решив сохранить его на память. Потом надела костюм для верховой езды и расчесала щеткой свои длинные волосы, скрепив на затылке красной лентой. В голове все еще чувствовалась тупая боль, вызванная скорее всего тем наркотическим средством, которое подсыпали в ее вино.

Палатка Майры была последней в ряду остальных, которые солдаты готовились сложить и погрузить на одного из мулов. Майра и солдаты взобрались на лошадей, готовясь выступить в путь.

– Капитан Берам и его люди отправились вперед, чтобы найти майора Флинна и остальных наших парней.

Примерно через час после того как они выехали из-под деревьев оазиса, они разглядели огромное облако пыли далеко впереди на проселочной дороге.

– Всадники, – сказал сержант, – и, если я не ошибаюсь, это Восемнадцатый уланский полк.

Он оказался прав. Уланы мчались им навстречу галопом, и первым скакал майор Флинн. Чуть ли не на скаку он спрыгнул с седла и побежал навстречу кавалькаде. Майра тоже спешилась и ринулась к нему.

Забыв о свидетелях, наблюдавших за ними с широкими улыбками, они бросились в объятия друг друга, обнялись и поцеловались, как могли бы поцеловаться любовники, разлученные на долгое время и теперь встретившиеся. На самом деле они пробыли в разлуке менее суток, но им это время показалось вечностью.

– Никогда в жизни я не испытывал такого счастья и облегчения, узнав от капитана Берама хорошую новость. Нет, не хорошую, а совершенно потрясающую новость! Моя дорогая, я до сих пор не верил в чудеса, но теперь поверил!

Он приложил руку к сердцу.

Майра казалась задумчивой.

– Нет, это вовсе не было чудом. Нападение душителей было вопиющей ошибкой. По-видимому, у них не было намерения вредить нам.

Он потер затылок и содрогнулся.

– Нет? Но ведь они чуть не сломали мне шею.

– Они ошибочно приняли меня за местную женщину из-за моего кафтана и хотели забрать в гарем одного из шейхов. Когда их вождь узнал, кто я, он пришел в ярость и избил человека, совершившего промах.

Флинн обратился к Мэхони:

– Давайте-ка задержимся минут на десять. Я хочу услышать все о том, что случилось с миссис Флинн.

Когда Майра закончила свой рассказ о том, что случилось после того как душители покончили с Раджем Сингхом, его женой и слугами, Шон попытался рассеять ее подозрения о том, что между погибшим шейхом и Фатти Сингхом, распорядившимся убить его, а также султаном Дели, чья роль во всей этой сложной и непонятной истории и трагических событиях была не совсем ясна, существуют некие родственные отношения.

– Дорогая, не думаешь ли ты, что ты воспринимаешь все несколько мелодраматично? – попытался он урезонить ее. – Может быть, этот предводитель головорезов и не лгал. Сингх – действительно часто встречающееся в Индии имя. Что же касается сходства между этими шейхами и султаном, то попытайся быть объективной. Они все люди с очень смуглой кожей. У всех троих густые черные бороды и усы. И все они носят тюрбаны. Разумеется, в чем-то они похожи друг на друга, но держу пари, что если я отращу бороду и надену тюрбан, а также выкрашу свою кожу соком табака, ты примешь меня за султана Дели.

– Думаю, ты прав, – неуверенно признала Майра. – Имя султана Радж Ом Прадеш. И все же то, что Фатти Сингх сказал о своем бурка или бару и о том, что тот назвал меня красивой, беспокоит меня.

Шон рассмеялся и хлопнул ее по бедру.

– Разве ты не знаешь, что твоя небесная красота стала притчей во языцех во всей Индии?

Она в ответ шлепнула его по руке.

– Право же, ты невозможен! Ну как вождь душителей мог узнать обо мне или о том, как я выгляжу? Мы с тобой ведь не принадлежим к числу знаменитостей!

– О! Об этом я ничего не знаю, – ответил он непринужденно. – Однако мы будем почетными гостями султана Дели в его дворце. И кстати, думаю, нам пора в путь. Сержант Мэхони, стройте солдат.

Они неспешно двинулись к Дели, стараясь держаться окольного пути и попытаться найти ускользающих, неуловимых душителей, которые, как им было известно от разведывательных служб, наводнили этот регион. Действуя совместно с Двенадцатым полком сипаев, они сумели захватить двоих душителей, представившихся в одной из деревень сборщиками налогов.

Капитан Берам тотчас же постановил:

– Как судья и присяжные в одном лице, я признаю этих свиней виновными. В этом случае я беру на себя еще и обязанности палача и, выполняя свой долг, привожу в исполнение смертный приговор.

Он извлек пистолет из кобуры и взвел курок.

Оба узника упали на колени и так и оставались лежать, упираясь в землю ладонями и коленями, рыдая и прося пощады.

– Если учесть, что они безжалостные убийцы, я вижу, что они не слишком-то мужественны, когда дело доходит до расплаты, – заметил Шон.

– Они не бхуртоти, – высказала догадку Майра. – Только избранные имеют право использовать румал, то есть удавку, и душить свои жертвы. Эти двое, несомненно, всего лишь слуги.

Как выяснилось позже, она оказалась права.

Под страхом смерти пленники согласились стать предателями и дать сведения о своих сообщниках.

Капитан Берам повернулся к Майре и Шону:

– Тандар здешнего округа, глава полиции, – кузен шейха Фатти Сингха, джамадара душителей, убивших Раджа Сингха, а также его кузен. В течение долгих лет кузенов разделяла кровная вражда. Я имею в виду Раджа Сингха и Фатти Сингха. И вплоть до кровавого события, свидетельницей которого стали вы, тандар Санджей Инаэнт успешно гасил их взаимную ненависть. Интересно знать, что же произошло и почему в этом случае он не сумел их примирить.

Он задумчиво погладил бороду:

– Странно, что Фатти Сингх прибег к таким решительным мерам, чтобы разрешить этот семейный конфликт. Душители строго придерживаются кодекса чести, и состоит он в том, что они не допускают никакого насилия в отношении кровных родственников, если не возникнут исключительные обстоятельства. Ладно, я призову к ответу этого Инаэнта, приглашу его в свою ставку и допрошу.

– Вам требуется мое общество, капитан, в качестве поддержки?

– Думаю, что нет, майор. Вы уже и так опаздываете в Дели. Хочу вас поблагодарить за помощь.

– А я хочу вас поблагодарить за то, что вы принесли мне самую счастливую весть, какую я только получал в жизни.

– Я был счастлив это сделать, майор.

Мужчины обменялись рукопожатием, и Берам учтиво поклонился Майре:

– Мадам Флинн, я надеюсь, что ваше дальнейшее путешествие в Дели и ваше пребывание там будут более счастливыми и гармоничными, чем до сих пор.

– Благодарю вас, капитан Берам. Я уверена, что наши неприятности закончились.

Остальную часть расстояния до Дели они покрыли за полтора дня. С вершины поросшего травой холма они впервые увидели дворец. Он ослепил их, как внезапно пробившийся сквозь тучи луч солнца. Это было роскошное беломраморное строение, сверкавшее мозаикой из драгоценных камней, украшавших его фасад, с двумя минаретами по бокам, слепивших их глаза блеском золота под лучами полуденного солнца. Между минаретами возвышался массивный и заостренный кверху купол, увенчанный золотым полумесяцем. По обе стороны большого купола можно было разглядеть два купола поменьше.

У подножия широкой белой лестницы дворца они увидели прямоугольный бассейн длиной по крайней мере в двести ярдов. Со всех сторон бассейн был обрамлен бордюром из травы. Вечнозеленая изгородь из аккуратно подстриженных кустарников и деревьев окружала бассейн по периметру. Дворец отражался в спокойной глади воды, как в зеркале.

– Что за великолепное здание! – воскликнул Шон, выражая всеобщее восхищение.

Когда Майра выразила свой восторг Раджу, он попытался умерить ее пыл:

– Ничего особенного. Это сочетание разных стилей в архитектуре – смесь мусульманского и индуистского. Он, конечно, может ослепить роскошью, подобной стилю рококо в западной архитектуре. Правда, он не так претенциозен, как Тадж-Махал. Да, это прекрасное место для дворца, и пейзаж обрамляет его чрезвычайно удачно, но мне не так уж нравится жить здесь.

Майра рассмеялась:

– Похоже, что годы, проведенные вами среди людей западной культуры, изменили ваши вкусы, Радж.

– Посмотрим, сохраните ли вы свое восторженное отношение к нему, прожив несколько недель среди его пустынных залов.

Вместе с Раджем их приветствовало человек двадцать слуг, выстроившихся в ряд с правильностью и точностью военных людей в огромном зале. Как солдаты, вымуштрованные до такой степени, какая приличествовала случаю, они приветствовали на мусульманский манер гостей по мановению руки султана. Он представил им своего премьер-министра Карума:

– Он не только моя правая рука, но и личный друг.

Карум был низкорослым и тучным мужчиной, лысым, как бильярдный шар, с тяжелым подбородком и глазами, похожими на шарики из черного мрамора. По его облику и одежде Майра угадала, что он не индус. На нем были широкие белые шелковые шаровары, синий мундир и на голове красная с золотой кисточкой феска вместо тюрбана.

Султан подтвердил ее догадку:

– Да, он ливанец по происхождению и был вынужден бежать из Ливана в результате переворота. То, что составляет потерю Ливана, есть выигрыш Индии.

В день прибытия гостей Радж отдал предпочтение сшитому в Лондоне белому полотняному европейскому костюму, рубашке и галстуку, оставив только традиционный тюрбан.

– Карум, позаботься о том, чтобы люди майора Флинна были размещены в королевских казармах, которые мы для них приготовили.

Министр поклонился:

– Сейчас же займусь этим, государь. Для меня огромное удовольствие познакомиться с вами, майор и мадам Флинн. Надеюсь быть вам полезным во время вашего пребывания здесь.

Он снова поклонился им и ушел.

– Прежде чем я поведу вас по дворцу, вы, вероятно, захотите принять ванну и переодеться.

Радж отпустил всех слуг, кроме двух женщин, одетых в синие сари, окутывавшие их тела от шеи до щиколоток и эффектно драпировавшие даже их головы.

– Виджайя и Делия, вы будете прислуживать мэм-саиб все время, пока она будет гостить здесь. А теперь покажите майору и его супруге их апартаменты. Шон и Майра, когда будете готовы, присоединитесь ко мне в кабинете, где для вас будет угощение.

Во всех дверных проемах и возле всех арок дворца стояли слуги, неподвижные, как часовые на посту. Они смотрели в пространство стеклянными глазами.

– От одного их вида меня пробирает дрожь, – шепнула Майра на ухо Шону, поднимаясь вместе с ним по резной мраморной лестнице в свои апартаменты на втором этаже.

На всех служанках были белые сари в отличие от двух девушек, определенных султаном в услужение Майре. На мужчинах были белые униформы и белые тюрбаны. Когда Майра поинтересовалась у Виджайи и Делии, почему они так одеты, Делия объяснила:

– В этом дворце есть три категории слуг – одетые в белое принадлежат к низшей касте, лимонный цвет одежды означает более высокое положение. – Приостановившись на мгновение, она с гордостью добавила: – Синий цвет означает принадлежность к самой привилегированной касте дворцовых слуг. Это униформа лиц, прислуживающих персонам королевской крови.

Апартаменты, предоставленные Флиннам, оказались неправдоподобно роскошными, как и все внутри и за стенами королевского дворца. В большой спальне были высокие куполообразные потолки с люком, застекленным полупрозрачными витражами.

Проходившие сквозь это стекло солнечные лучи отбрасывали радужные блики на огромное и широкое круглое ложе в центре комнаты. Апартаменты включали и вторую комнату такого же размера и столь же роскошную и величественную.

– Это главная спальня, – с низким поклоном сообщила Виджайя Шону.

– Вы хотите сказать, что мы будем спать здесь вдвоем? – спросил Шон, и при этом выражение его лица было столь недоумевающим, что Майра едва не расхохоталась.

– Разве в этом есть что-то необычное? – поинтересовалась девушка. – Разве это не тот случай, когда человек желает, чтобы жена находилась в постели с ним? – Девушка застенчиво потупила глаза и покраснела.

– В нашем обществе есть мужчины, желающие, чтобы их жены только в исключительных случаях находились с ними в спальне, но мой муж очень демократичен. Он готов терпеть меня рядом с собой всегда.

– Очень смешно, – отозвался Шон, надувшись.

Майра подтолкнула его к двери между смежными комнатами.

– А теперь, возможно, ты оставишь нас, троих девушек, в покое, чтобы мы занялись моим туалетом. А ты пока можешь воспользоваться ванной, горный козел.

Он неохотно ушел на свою половину, ворча про себя:

– Надеюсь, что эти служанки не будут ходить за Майрой по пятам все время, пока мы будем здесь. Меня бы не удивило, если бы они решили и спать в нашей комнате. Черт! Будто они хотят чему-то поучиться у нас, будто мы могли бы показать им кое-какие позиции, которые они не сумели найти в «Камасутре».

– Мы наполним для вас ванну, пока вы будете раздеваться, мэм-саиб, – сказала Майре Делия. – Виджайя, ты будешь наполнять ванну, а я останусь с вами, чтобы помочь вам раздеться.

Майру это позабавило.

– Никогда не думала, что купание может быть столь сложным делом и в нем должны участвовать столько людей.

Она разделась, а Делия сложила ее одежду в плетенную из прутьев корзину.

Девушка с откровенным восхищением разглядывала обнаженное тело Майры.

– Вы прекрасны, мэм-саиб Флинн. Вы должны доставлять много радости вашему мужу.

– Ваша откровенность, Делия, действует на меня ободряюще, хотя женские тела созданы не только для того, чтобы доставлять радость мужчинам. Мужчины и женщины должны дополнять друг друга и доставлять друг другу радость.

Делия была смущена и сбита с толку.

– Вы говорите так и с саибом Флинном?

– Разумеется.

– И он ни разу не побил вас за это? Ведь вы бросаете ему вызов.

– Нет, и я бы не советовала ему пытаться.

Отношение к жизни этих женщин было полярно противоположным ее взглядам. Майра это понимала и, чтобы успокоить девушку, потрепала ее по плечу:

– Не важно, Делия. Отведите меня в ванную.

Ванная была шедевром искусства. Пол и стены ее были украшены мозаикой, изображающей мужчин и женщин в разнообразных эротических позах. Как и в спальне, в куполообразном потолке ванной комнаты был застекленный люк.

Солнечный свет проникал сквозь цветное стекло и бросал розовые блики на стены и пол комнаты, и вся она светилась розоватым светом, создавая ощущение чувственности, и это ощущение усиливалось благодаря благоухающей воде, наполнявшей огромную ванну, утопленную в полу. Голова у Майры закружилась. Она шагнула через бортик ванны и, пребывая в эйфории, опустилась в ароматную воду. Температура воды была как раз такой, что позволяла нежиться в ванне. Она лежала в воде, закрыв глаза и наслаждаясь ощущением невесомости – ей казалось, что ее тело парит, что вода его поддерживает на поверхности.

Она вздрогнула и открыла глаза, почувствовав прикосновение к своей груди. К ее изумлению, две служанки сняли свои сари и стояли на коленях в ванне рядом с ней.

– Теперь мы вас помоем, мэм-саиб, – сказала Делия.

Они принялись растирать и массировать ее тело мягкими губками, пропитанными густым ароматным маслом. Майра погрузилась в состояние, напоминающее транс, и с каждым нежным прикосновением губки к ее телу ощущала, как воля ее ослабевает и силы покидают ее. На поверхности воды расплывались радужные круги ароматического масла. Они образовывали подвижные причудливые узоры. Она дала волю фантазии и видела фантастические образы, почти полностью совпадавшие с изображениями сплетенных в страстных объятиях мужских и женских тел на мозаике. Это были гротескные образы, будто перенесенные с потолка и стен комнаты. Девушки мыли ее тело, лаская кончиками пальцев ее груди, живот, ягодицы, забираясь между бедер. Майра была бессильна сопротивляться вызванному этими прикосновениями бурному желанию. Она была загипнотизирована видом крепких юных женских тел, умащенных маслами и блестящих в свете ламп.

Делия принялась умащать груди Майры зеленоватым маслом из флакона, выбранного среди многих других, стоявших на нефритовой плите, обрамлявшей со всех сторон ванну.

– Мэм-саиб приятно?

Внезапное осознание того, насколько новое и приятное ощущение она испытала, вернуло Майру к действительности. Она была достаточно сведущей и знала, что существуют мужчины и женщины, предпочитающие заниматься сексом с лицами своего пола. Но никогда бы не подумала, что ее собственное тело способно откликнуться на эротические прикосновения женских рук и пальцев.

Она села в ванне и мягко отстранила девушек:

– Думаю, мэм-саиб достаточно сегодня понежилась в ванне. Искренне благодарю вас. Это было совершенно новое для меня ощущение.

Она встала и вышла из ванны, а Делия и Виджайя следовали за ней по пятам.

Они принялись вытирать ее мокрое тело огромными мягкими пушистыми полотенцами. Майра отказалась от их услуг, стараясь не обидеть их и сделать это как можно мягче:

– Право, не стоит. Я привыкла обходиться без помощи. И тем не менее благодарю вас.

Они оставили Майру в покое и принялись вытираться сами. Когда Майра вернулась в спальню, она с изумлением уставилась на черное сари, разложенное на кровати. Оно было потрясающе красивым, из шелка, вытканного вручную и расшитого мелким жемчугом и золотыми листьями.

– Свадебный подарок от его светлости, – сообщила ей Делия.

– Великолепное! – сказала Майра. – Я надену его сегодня вечером.

Девушки помогли ей одеться, показывая при этом, как завернуться в сари и равномерно расположить ткань вокруг лодыжек и бедер, туго стянуть ею талию и обернуть тело под грудью, заставив ее таким образом приподняться. Еще один слой ткани, и вот она уже пришпилена на плече брошью с рубином и красиво драпирует голову. При этом одно плечо осталось обнаженным.

Делия причесала Майру, как это принято в Индии: она сделала ей гладкую прическу, стянув все волосы на затылке в тугой узел, и укрепила их гребнями из золота и слоновой кости.

Потом девушка отступила, чтобы полюбоваться своей работой.

– Вы похожи на богиню, мэм-саиб, – сказала Делия.

Майра оглядела себя в зеркале, висящем над туалетным столиком. Комплимент девушки вдруг вызвал у нее догадку: она похожа в этом сари на черную богиню Кали! Эта догадка полыхнула в ее мозгу, как вспышка пламени.

И снова эта мысль посетила ее, когда, все еще стоя перед зеркалом, она красила губы. Ярко-красная полоса на лице была похожа на кровь.

Она вспомнила клыки Кали, с которых стекали капли крови.

Майра отчаянным движением стерла губную помаду носовым платком, увлажненным кремом для лица.

Заинтригованные служанки переглянулись.

Глава 19

Закончив одеваться, Майра отослала Делию и Виджайю и прошла в комнату Шона. Он лежал на кровати в белом нижнем белье и курил длинную сигару с золотой каемкой.

– Откуда, черт возьми, ты взял это? – спросила она.

– Это мне досталось вместе с комнатой. И, кстати, очень ароматная – прекрасный табак, турецкий. Сигары в белой шкатулке из слоновой кости на туалетном столике. Говорю на случай, если ты захочешь закурить.

– Не сейчас.

Он сел на постели и оглядел ее с головы до ног.

– Положительно ты великолепна.

– Свадебный подарок от Раджа. Не правда ли, мило?

Она села на кровать рядом с ним и положила руку ему на бедро. Глаза его загорелись, и она тотчас же заметила выпуклость у него под штанами.

– Интересно, что это тебе вздумалось в столь неурочный час?

– Это все сладострастные мозаики в ванной. А в твоей тоже есть?

– Да, и, должна признаться, что они меня возбудили.

Она предпочла скромно умолчать о тех необычных ощущениях, что испытала, принимая ванну.

– Думаю, тебе пора одеться. Радж ждет нас внизу.

Он вынул из чемодана свой парадный мундир и разложил его на кровати.

– Немного помялся, но это легко можно исправить.

Дожидаясь Шона, Майра попробовала одну из турецких сигар.

– О! Для меня они слишком крепкие.

– К ним надо привыкнуть. Ладно, я готов. Пойдем.

Когда они присоединились к Раджу в его кабинете, султан стоял у широкого окна, выходившего в сад, и пил скотч с содовой. На звук шагов он обернулся и просиял, увидев Майру:

– Вы выглядите божественно, моя дорогая.

– Все дело в красоте сари. Искренне благодарю вас, Радж.

Он подошел к ней и взял за руку.

– Шон, вы счастливчик. Если бы только я встретил ее до вас, я сделал бы ее своей повелительницей. Чего бы вы хотели выпить? Для столь знаменательной встречи у меня есть охлажденное шампанское.

– Я бы выпила бокал шампанского, – согласилась Майра.

Не успела она произнести это, как в кабинет вошел слуга, толкая перед собой серебряный чайный столик на колесиках. На нем стояли три бокала и огромная бутылка шампанского в ведерке со льдом. Майра была поражена сходством этих бокалов с теми золотыми кубками, из которых она пила вино у шейха Фатти Сингха. Слуга мастерски открыл бутылку и разлил сверкающее вино. Майре, Шону и султану он поднес его на золотом подносе.

– Вы не принимали в своем дворце никаких душителей в недавнем прошлом, а, Радж? – спросила она.

– Прошу прощения?

С интересом она отметила напряженность и легкое раздражение в его тоне.

– Разумеется, я шучу. Недавно я видела кубки из чистого золота, чрезвычайно похожие на эти. Я уверена, что они были добыты разбоем.

– Разбоем? Признаюсь, Майра, что вы меня озадачили.

Шон рассмеялся:

– Это уж точно. Вы и понятия не имеете о том, какие приключения пережила Майра на пути в Дели.

– Так не заставляйте меня гадать. Расскажите, что случилось.

Майра пересказала все, что с ней произошло, начав со своего визита в палатку шейха Раджа Сингха в оазисе у пруда, а затем подробно коснулась своего похищения головорезами-душителями, краткого пленения и пребывания в их логове и, наконец, освобождения.

Радж Ом Прадеш был явно потрясен ее рассказом.

– Так Раджа Сингха убили! Не могу этому поверить! В последние годы мы нечасто встречались, но он был моим дорогим кузеном. Ах, бедная Майра! Должно быть, вы напугались до беспамятства, оказавшись пленницей этих омерзительных дикарей. Нет, майор Флинн, это уж чересчур! Все мои войска в вашем распоряжении. Надо раз и навсегда покончить с этой чумой, растоптать гадину.

Впервые за время их короткого знакомства Майра видела султана в такой ярости. В первый раз, когда они обсуждали движение душителей на балу у вице-короля, Радж обнаружил свою прагматичность и философское отношение к фансигарам. Он признавал, что они неизбежное зло в обнищавшей, раздираемой противоречиями Индии.

– Я прикажу Каруму мобилизовать все наши военные резервы в провинции и сделаю это не позже чем завтра утром, – бушевал Радж, меряя кабинет шагами и потрясая кулаком. – Черт! Черт! Черт возьми! Я водружу голову этого мерзавца на пику, и она будет красоваться на городской площади. Клянусь, что сделаю это. Как, вы сказали, его имя?

– Шейх Фатти Сингх. Я подумала, что он, возможно, родственник вашего кузена шейха Раджа Сингха.

– Не думаю, Сингх… обычное в Индии имя.

– Все так говорят. Ну ладно. Довольно об этих мрачных вещах. Ведь сегодня для нас праздник.

– Конечно, – ответил Радж, и ей показалось, что он вздохнул с облегчением. – А сейчас я, как и обещал, покажу вам дворец.

Во дворце султана оказалось сто две комнаты, и каждая из них была роскошнее предыдущей.

– Думаю, без гида здесь в два счета можно заблудиться. Это настоящий лабиринт.

– Как я вам уже говорил, это не дом, а настоящий мавзолей, – лукаво заметил Радж.

Когда они посмотрели последнюю из комнат дворца, он привел их на террасу, а оттуда они совершили прогулку по его садам. Среди густых и тенистых деревьев, кустарников и диковинных цветов, каких Майра никогда еще не видела и даже не могла себе представить, извивались и змеились гравиевые дорожки. Здесь были кедры, фиговые и финиковые пальмы, камфарные и тутовые деревья, баньян, дуб, оливы, джут, шиповник и столь яркие и роскошные тропические цветы, что глазам было больно от этой радуги красок.

– Это настоящий Эдем! – в восторге воскликнула Майра.

Они прошли по мосту в виде восточной арки, перекинутому через тихий искусственный водоем, в воде которого отражалась роскошная зелень сада. По другую сторону пруда на поросшей травой прогалине возвышалась небольшая пагода. Майра разглядела остроконечный обелиск из камня и мрамора, окаймленный фризом, экзотические скульптуры и сверкающую мозаику, выложенную из изразцов и сверкающую золотом.

– Как необычно она выглядит, – сказала Майра, неприятно пораженная странным сооружением. Это святилище распространяло атмосферу беспокойства и тревоги и вызывало у Майры тягостное предчувствие.

– Храм построен свыше двух тысяч лет назад, – сообщил им султан.

– Это индуистский или мусульманский храм? – поинтересовалась Майра.

– По правде говоря, ни то ни другое, – непринужденно ответил Радж. – Этот храм предназначен для поклонения богине Кали. По крайней мере так было до того, как мои войска вступили сюда из Аллахабада и разогнали идолопоклонников. Мне кажется, он декоративен и красиво смотрится в обрамлении сада. Вы согласны?

– А нельзя ли войти внутрь? – спросил Флинн.

– Разумеется, – с лукавой улыбкой ответил хозяин. – Обратите внимание на надпись над входом на арабском языке. Она гласит: «Кто осмелится вступить под эти своды, на всю оставшуюся жизнь станет рабом и служителем Кали, величайшей из богинь». Вы осмелитесь?

Флинн рассмеялся и обнял жену за талию.

– Испытаем судьбу, солнышко?

Она с трудом нашла в себе силы улыбнуться.

– Думаю, мы не уступим этой леди.

– Тогда пойдемте. – Радж толкнул плечом массивную створку бронзовой двери. – Помогите, Шон. Ее столько лет не открывали.

Мужчины изо всех сил надавили на дверь, и она медленно, неохотно, с неприятным скрежетом подалась, и от этого звука по рукам и ногам Майры поползли мурашки. Следуя за Раджем и Шоном, она переступила порог храма и оказалась в затхлом воздухе святилища. В снопах света, пробивавшегося сквозь цветные стекла высоко, под потолком, расположенных окон, танцевали пылинки. Было тихо как в могиле. Они прошли во внутренний дворик со стройными минаретами по четырем углам, обрамляющими два портика под арками. В центре дворика был расположен небольшой фонтан, в котором не было воды, за долгие годы запустения он высох и казался неухоженным и обветшавшим.

– В былые дни, когда этот храм процветал, это прелестное произведение архитектурного искусства было приспособлено для того, чтобы из него била кровь для утоления жажды яростной богини Кали.

– Какой ужас! – сказала Майра слабым голосом, подавленная атмосферой опасности и угрозы, будто повисшей в воздухе, как пыль.

– Вон там у нас молитвенный зал, или максура, – объяснил Радж и провел их под аркой в небольшое помещение с каменными нишами, выдолбленными в стенах и предназначавшимися для молящихся. – Похоже на скамьи в христианской церкви, да? Они называются михрабами.

Здесь помещалось каменное возвышение на мраморном помосте.

– Это дикка и нимбар, – продолжал объяснять Радж, – нечто вроде алтаря.

В задней части возвышения находилось утопающее в тени круглое углубление в стене, а в нем статуя.

– А теперь вам предстоит познакомиться с богиней Кали.

Он вспрыгнул на каменную платформу и подошел к задней стене, задрапированной тканью, ниспадавшей широкими складками.

Султан потянул за бархатный шнур, и занавески медленно раздвинулись, открыв взорам внушительных размеров окно с цветными стеклами в форме полумесяца. Майра зажмурилась – столь ярким и неожиданным оказался нестерпимый блеск солнечного света, пробивавшегося сквозь красные, синие, зеленые и фиолетовые стекла. Потом взгляд ее натолкнулся на статую, расположенную ниже окна в углублении в стене. Вид ее, огромной и безобразной, вызвал у Майры нечто вроде шока. Она смотрела на нее и была поражена тем, что та показалась ей похожей на скульптуры древней Мидии и Греции, плод фантазии художников, на гидру, горгону, минотавра или еще какое-нибудь чудовище древности. Но, пожалуй, ни одно из них не выглядело столь отталкивающе, как богиня Кали.

Статуя женщины с гротескными уродливыми формами была высечена из сверкающего обсидиана. В глазницы чудовищного идола были вставлены рубины, которые, как показалось Майре, пронзали ее своим немигающим взглядом, будто настоящие глаза.

Искривленные губы обнажали сверкающие клыки, подобные зубам акулы, и разбухший язык, с которых стекала кровь. Торс был деформирован. У монстра было три руки, каждая из которых держала традиционные элементы оружия душителей – дубинку, меч и удавку.

– Это орудия убийства душителей, – пояснил Радж.

Он пристально посмотрел на Майру:

– Что с вами, моя дорогая? Вы выглядите подавленной.

– Этот храм и все, что здесь есть, создает иллюзию того, что сверхъестественные силы существуют. Знаете, я только что готова была поклясться, что этот монстр подмигнул мне. Что он меня поманил.

Радж улыбнулся:

– Кому и говорить-то, как не вам, Майра? Возможно, вы принадлежите к числу избранных богиней Кали. Должно быть, вы заслужили ее благоволение.

Она недоверчиво покачала головой:

– Что за варварская религия!

Радж неодобрительно поднял бровь.

– Все религии в основе таят варварство. По правде говоря, Кали и ее культ душителей трогают не больше, чем христианский миф об Адаме, Еве и запретном яблоке, а также о непорочном зачатии и воскресении. Все это чушь. Разница между восточными и западными религиями измеряется только успехами или неудачами в экономике – это разница между тем, что столетиями существовало на Востоке, а именно: тирания, голод, постоянные боль и горе, – и относительно благополучной и даже роскошной жизнью Запада. Восточный склад ума позволяет людям избавиться от излишней чувствительности и спасает от безумия, служит как бы буфером.

Чтобы заслужить поклонение верующих, восточные культы приобретают характер некоторого радикализма, потому на Востоке они и пользуются предпочтением. Потому там популярны индуизм и мусульманство, и потому же там не приемлют западного склада ума и западных верований. Скажите только неприкасаемому, что бог милосерден, добр, сострадателен, всепрощающ, полон любви и жалости к своим детям, и он сочтет вас безумцем.

Этот проклятый отлично знает, убедился на своем горьком опыте, что представляют собой божества, управляющие человеческими судьбами, и как они ими управляют. Боги жестоки, немилосердны, мстительны и полны ненависти и даже склонны к садизму по отношению к тем, кто им поклоняется и трепещет перед ними. Они постоянно жаждут крови верующих. На Востоке бог – это страх, а не любовь.

И снова где-то на периферии сознания Майры возникла уже беспокоившая ее тень воспоминания. Радж Ом Прадеш – почитаемый лидер своего народа, разумный, мудрый, образованный, рафинированный, человек, публично провозгласивший свою ненависть к кровавым преступлениям душителей, совсем недавно поклявшийся искоренить это зло, культ душителей, раз и навсегда, теперь, как и прежде, говоря об этом культе в узком кругу друзей, он в завуалированной форме, косвенным образом будто выражал свое одобрение методам душителей, будто находил оправдание их жестокости.

Султан задернул занавес, и фигура Кали растаяла среди теней.

– Ну, довольно говорить об этом кровавом культе, довольно говорить об этих кровавых мифах, – сказал он непринужденно. – Боюсь, что у меня не хватает выдержки, когда я начинаю рассуждать о религиозных фанатиках любого толка.

– Но вы понимаете и одобряете мотивы их действий? – спросила Майра резко.

Он отрывисто рассмеялся:

– Думаю, вы правы. Все мы стремимся стать вездесущими наблюдателями жизни и человечества… Разве вы не согласны, моя дорогая? Вернемся во дворец? Я бы выпил еще шампанского. А как вы оба?

– Звучит заманчиво, – согласился Флинн.

Майра молчала, пока они не вышли из храма и Шон и Радж не закрыли скрипучие тяжелые двери. Снаружи в теплом солнечном свете, под пушистыми, похожими на клочья ваты облаками, медленно плывущими по небесному своду, выглядевшему сапфирово-синим и таким мирным, Майра немного успокоилась.

Ее сомнения и страхи рассеялись. Она шла по дорожке из гравия между Шоном и Раджем, держа обоих за руки. Они казались тремя закадычными друзьями.

Прошло уже три дня с тех пор, как Флинн и Майра приехали в Дели. В то утро майор Флинн собрал своих солдат на плацу бок о бок с солдатами султана, полком ладхианских сикхов-сипаев под началом капитана Берама. Их целью было выследить шайку головорезов-душителей, убивших двух сборщиков налогов на пути из Калькутты в Дели. Майра позавтракала с Раджем, потом отправилась на верховую прогулку на черном жеребце, выделенном ей из конюшен султана. Вернувшись во дворец, она приняла ванну и провела день в приятной праздности, загорая обнаженной на уединенном и укрытом от нескромных взглядов балконе, на который выходили двери ее спальни. За те несколько дней, что Делия прислуживала Майре, девушка нежно привязалась к ней. В четыре часа дня она вышла на балкон с флаконом густого пурпурного масла.

– Хочет ли мэм-саиб, чтобы я умастила ее нежную кожу этим эликсиром из тутовых ягод, чтобы защитить ее от вредоносного действия солнечных лучей? – спросила девушка.

Майра улыбнулась:

– Благодарю, Делия, нет. Возможно, моя кожа и выглядит нежной, но на самом деле она достаточно вынослива. Если поживешь под палящими лучами техасского солнца, то выдержишь и солнце Индии. Кроме того, в это время года воздух влажный.

Майра подумала, что было бы недальновидным побуждать девушку прикасаться к ней. Она не хотела повторения эпизода, пережитого в ванной комнате в день ее приезда. Делия уселась рядом с Майрой, скрестив ноги, и казалось, погрузилась в собственные мысли.

– Ты сегодня очень тиха и задумчива, Делия, – заметила Майра.

Девушка потупилась.

– Мне ужасно не нравится эта жирная жаба Карум.

Майра с изумлением воззрилась на нее, широко раскрыв глаза:

– Почему это ты вдруг вспомнила о Каруме? Кажется, он вполне достойная личность.

– Он двуличен, мэм-саиб. Как бы это сказать по-английски? Он бегает с лисами и охотится на них с гончими.

Майра выпрямилась и села, заинтересованная размышлениями Делии о премьер-министре Раджа. Внезапно, поддавшись импульсу, она спросила:

– Он говорил обо мне что-то плохое?

Делия старалась избежать ее взгляда, но Майра схватила ее за руки.

– Посмотри-ка на меня, Делия! – сказала она. – Я права? Верно? Карум дурно отзывался обо мне?

– Карум ненавидит и презирает всех людей Запада.

– Но меня особенно?

– Вас особенно. Он также боится вас и вашего мужа.

– Но ведь это абсурд! С чего бы ему бояться майора Флинна и меня?

– Он сердится на султана за то, что тот пригласил вас погостить во дворце. Он говорит, что вы несете в себе опасность.

– Какую опасность?

– Этого я не могу сказать – не знаю.

– Или просто не хочешь?

– Когда меня взяли в услужение к султану, я принесла клятву на крови перед великим богом Вишну быть верной и преданной султану.

– Но ведь я не прошу тебя нарушить твою клятву, Делия. Можешь этого не опасаться. Во всяком случае, благодарю тебя за то, что предупредила меня о Каруме.

– Будьте осторожны, мне кажется, он злоумышляет против вас.

– Едва ли это возможно, Делия. Радж Ом Прадеш, ваш султан, – мой друг. – Она поднялась. – Пора обедать. Я жду майора Флинна с минуты на минуту. Ты свободна. Мне не понадобятся твои услуги до того, как мы поедим.

Девушка поклонилась и ушла.

Солнце уже клонилось к закату. Воздух стал намного прохладнее. Майра закрыла дверь на балкон и принялась одеваться. Но мысль о том, что ей рассказала Делия о Каруме, не покидала ее. Она могла понять его недоверие к людям с Запада, но почему боялся Шона и ее? Она все еще хмурилась и размышляла об этом, когда вернулся Шон. Лицо его было мрачным как туча, а поцелуй всего лишь знаком внимания, обычным приветствием.

– По твоему лицу, дорогой, я вижу, что день у тебя прошел неудачно.

– В высшей степени неудачно. Когда мы добрались до города Мирата, капитан Берам и я построили своих солдат. Его люди окружили город с запада, а я расставил своих улан на востоке. После этого мы стали продвигаться на север, чтобы соединиться, и тут я заметил, что сипаи разговаривают с какими-то подозрительного вида людьми у источника, где те разбили лагерь. И я готов поклясться, что Берам обращался к одному из них, по-видимому, предводителю, и называл его по имени – Фатти Сингхом!

Майра резко повернулась на вращающемся стуле, на котором сидела перед зеркалом. Глаза ее округлились:

– Фатти Сингх! Но ведь это имя джамадара душителей, убивших Раджа Сингха и похитивших меня!

– Да, должно быть, это он. Как ты и говорила, он похож на Раджа Сингха и на султана. И более того, когда они отъезжали, я заметил желтую удавку, свисавшую из заднего кармана Фатти Сингха.

– Так им дали уехать! – Майра не верила своим ушам. – Ты хочешь сказать, что им дали свободно скрыться?

– Таково было решение Берама. Он заявил, что его солдаты обыскали их и осмотрели их снаряжение до того, как мы подъехали, и не нашли ничего подозрительного. Все это произошло так быстро, что я не успел собраться с мыслями. Я принял на веру слова Берама, но теперь понимаю, что он бесстыдно солгал мне. Я сейчас же отправлюсь наверх и поговорю с Раджем. Думаю, что он пригрел предателя на своей груди.

– Или… – начала было говорить Майра, но запнулась, не докончив фразы.

– Или что?..

– Не важно. Идем и поговорим с Раджем.

Султан беседовал в библиотеке дворца с капитаном Берамом и Карумом. Двое сипаев на часах попытались преградить путь Флинну, но он грубо отшвырнул их и громко и отрывисто постучал в дубовую дверь. Дверь открыл Карум. Он не пытался скрыть недовольства тем, что их совещание с султаном оказалось прерванным.

– Я хочу поговорить с султаном. Дело очень важное и безотлагательное.

– У нас секретный разговор, и его светлость не желает, чтобы ему мешали.

Шон поверх головы министра увидел Раджа за письменным столом и Берама, стоящего в почтительной позе перед ним.

– Радж, – крикнул Шон, – прошу прощения за доставляемое беспокойство, но у меня дело чрезвычайной важности и срочности, и оно касается капитана Берама!

Султану это явно не понравилось.

– Оно не может подождать, пока я не закончу разговор с капитаном Берамом о сегодняшней вылазке?

– Я как раз поэтому и пришел к вам. Я хочу присутствовать при вашем разговоре и послушать, что он вам скажет. Возможно, я смогу кое-что добавить к тому, что он вам доложит, кое-какие соображения и дополнения на случай, если капитан Берам что-нибудь забудет упомянуть.

Радж вытащил турецкую сигару из золотой шкатулки, стоявшей на краю письменного стола, и чиркнул серной спичкой, чтобы раскурить ее. Он откинулся на спинку стула.

– Хорошо, майор Флинн, что вы хотите мне сказать? Вольно, капитан Берам.

– После того, что вы услышите о предательстве капитана Берама, я полагаю, вам придется отстранить его от должности и арестовать.

Радж и капитан Берам обменялись наглыми улыбками. Султан насмешливо смотрел на Флинна:

– Сомневаюсь в том, что вы говорите серьезно, майор Флинн. Но продолжайте, я вас слушаю.

Флинн набрал в грудь воздуха и заговорил:

– На окраине Мираты капитан Берам и его солдаты допрашивали группу людей, которые, как я имел все основания думать, были как раз теми самыми душителями, тем самым войском смерти, которое стало причиной гибели шейха Раджа Сингха и его слуг и которое похитило мою жену.

Похоже было, что на султана его слова не произвели никакого впечатления.

– А собственно говоря, какие у вас основания считать так, майор?

– Все очень просто. Имя джамадара было Фатти Сингх, и он полностью соответствовал описанию, данному Майрой. Интересно и то, что он отличается разительным сходством с вашим убитым кузеном Раджем Сингхом и с вами.

Капитан Берам выглядел теперь взволнованным.

– Ваша светлость, я должен возразить…

– Достаточно, капитан, – перебил его Радж. – Не вижу причины хитрить дальше. Да, майор Флинн, это был тот самый шейх Фатти Сингх, который убил шейха Раджа Сингха и похитил вашу жену. Капитан Берам сделал серьезное предупреждение Фатти Сингху и его фансигарам и потребовал от них, чтобы они убрались из Бенгалии не позже чем через двадцать четыре часа. В противном случае он обещал их уничтожить. Он решил подвергнуть их испытанию, дать возможность пройти нечто вроде испытательного срока.

– Испытательного срока? Капитан Берам отпустил эту банду разнузданных убийц, предоставив им возможность заслужить прощение примерным поведением? Боже! Но ведь это чистое безумие!

– Вы не понимаете, майор Флинн! – вмешался Берам. – Те душители, которых мы встретили в оазисе у водоема, были только незначительной частью более мощной группировки головорезов, объединившихся и съехавшихся со всей Индии. Две-три сотни из них скрываются в лесах и следят за каждым нашим шагом. Если бы я арестовал Фатти Сингха, они бы подстерегали нас на пути в Дели.

– Вы действовали вполне разумно, капитан, – сказал Радж. – Посмотрите на дело с другой стороны, Флинн: мы нагнали страху на Фатти Сингха и его людей. Теперь с их помощью распространится молва по всем провинциям, и на время душители перестанут действовать. Это даст нам необходимое и столь драгоценное время на то, чтобы мобилизовать наши силы полностью.

– Вы лжете! – сказала Майра с презрением. – Не пристало султану изъясняться на языке дьявола! Вы знали о нападении людей Фатти Сингха на наш бивуак и Раджа Сингха. И, откровенно говоря, я думаю, что это было сделано с вашего одобрения.

– Да вы не в своем уме, мадам Флинн, – возразил он без особой убежденности.

– Ах, вот как, Радж? Значит, я не в своем уме? Вы все прекрасно знали заранее. Но вы никак не ожидали, что Фатти Сингх похитит меня. Это в ваши планы не входило. Потому-то вы приказали Сингху освободить меня.

– Моя дорогая Майра, никогда в жизни я не встречал женщины со столь необузданным воображением. Вам бы следовало стать романисткой. – Он обратился к Флинну, ища у него поддержки: – Право, майор, вы, разумеется, не разделяете причудливой гипотезы вашей жены?

– Верю каждому ее слову.

Майра вплотную приблизилась к письменному столу, за которым сидел султан, и погрозила ему кулачком:

– Фатти Сингх был смущен, когда узнал, кто я. Он жестоко наказал человека, ответственного за мое похищение, – его выпороли. Но дело в том, что он знал, кто я, а также то, что мы направлялись в Дели. Он сказал, что уважаемый им и достойнейший человек, вождь, говорил ему, что я замечательная красавица, или тому подобную чушь.

Радж загасил свою сигару и поднялся со стула.

– Право же, Майра, я нахожу ваши слова интригующими. Вам, случайно, не намекнули, кто этот таинственный вождь? Вне всякого сомнения, это один из свергнутых принцев Мираты.

– Я так не считаю, Радж. Больше я ни в чем не сомневаюсь. Знаменитый вождь не кто иной, как султан Дели, то есть вы!

Султан закрыл глаза и пальцами обеих рук нажал на веки. Некоторое время, довольно долго, он не произносил ни слова. Наконец он отвел от лица и поднял руки и посмотрел на нее. В глазах его отразилась печаль, и голос его звучал искренне, когда он заговорил:

– Почему, Майра? Почему? Почему вы проявили это кошачье любопытство? Эти сведения, которые вы получили… Вы оба должны сознавать, что я не могу разрешить вам вернуться в Калькутту и открыть правительству мою тайну. Я думаю не о себе. Моя судьба, судьба отдельной личности, значения не имеет. Но дело превыше всего.

– Дело?

– Будущее Индии. Независимость от колониальных деспотов. Я сказал это вам, когда мы впервые встретились в Калькутте, я сказал вам, что движение душителей – самое близкое к революционному в долгой, горестной и путаной истории этого увечного гиганта – Индии. В течение полувека вскармливали этот хрупкий росточек, эту тонкую лозу, едва-едва выпустившую свои нежные побеги и только начавшую обвиваться вокруг столба, на котором укреплен «Юнион Джек». Дело освобождения Индии должно быть спасено любой ценой. Итак… у меня нет выбора, моя дорогая, я должен покончить с вами и майором Флинном.

– Ах, вот как! – воскликнул Флинн. – У меня полк бенгальских улан, расквартированных на территории дворца. И вы полагаете, что они поверят той стряпне, которую вы приготовите на скорую руку, чтобы объяснить нашу внезапную кончину?

Султан погладил бороду.

– Я бы не удивился, если бы мне удалось убедить шейха снова совершить похищение. Пока я еще не обдумал все детали, но мы с Карумом разработаем план.

– Раз уж вы выпустили джинна из бутылки, то, может быть, скажете нам, за что убили шейха Раджа Сингха?

– По той же причине, что заставляет меня избавиться от вас, моя дорогая: Радж жаждал власти. Ему было мало оставаться шейхом. Честолюбие подстегивало его аппетиты. Он хотел стать султаном, и его привлекал Дели. Он раскрыл мою роль в движении душителей, узнал о ней от одного высокопоставленного информатора. Этот информатор за солидное вознаграждение согласился вернуться с Раджем Сингхом в Калькутту и выдать меня вице-королю.

Султан воздел руки к потолку:

– Не важно, что все мы игрушки в руках богов. С помощью богини Кали мы победим. Капитан Берам, позаботьтесь о том, чтобы майор и миссис Флинн были препровождены в свои покои, и поставьте у их дверей стражу.

Капитан Берам вытащил пистолет, но, к изумлению Майры и Шона, направил его на султана.

– Ваш рассказ показался мне чрезвычайно интересным и поучительным, так же как и майору и его супруге. Теперь сошлись концы с концами. И дело завершено.

Радж Ом Прадеш недоверчиво смотрел на него широко раскрытыми глазами.

– Концы с концами? И какое дело завершено? Вы сошли с ума, Берам?

– Нет, ваша светлость, я в своем уме. Пожалуй, безумны вы. Султан Дели связан с бесчестными пресловутыми фансигарами и при этом говорит о благородном деле, о борьбе за независимость Индии, столь же бесстрастно, как и о душителях, и всей этой истории. Это пахнет величайшим предательством. Возможно, Индия – действительно увечный гигант, как вы говорите, но существование душителей – раковая опухоль на теле этого инвалида.

Радж Ом Прадеш полиловел от ярости.

– Берам, ты свинья и предатель и поплатишься за предательство головой!

– Нет, ваша светлость, теперь мы поменялись ролями. Это вам предстоит лишиться головы из-за вашего предательства. Вам, и Фатти Сингху, и легиону ваших безумных дхокуров. Вы знаете меня под именем капитана Берама, но на самом деле я майор Пиндареш из британской военной разведки. Мы уже два года тайно наблюдаем за вами, ваша светлость, но до сегодняшнего дня вам удавалось ускользнуть. Ом Прадеш, султан Дели, я арестую вас!

Радж смотрел на него с презрением.

– Тебе никогда это не пройдет даром, не важно, Берам ты или Пиндареш. Мои сипаи останутся верны своему султану, своему бару, своему бурке!

– Бесполезно, Ом Прадеш. К ночи до Дели доберутся полк улан и полк пехоты. Они окружат дворец и возьмут его. А до этого момента вы останетесь под арестом. Вы, майор Флинн, и вы, мэм-саиб, можете возвратиться в свои апартаменты. Когда вернетесь в Калькутту, вам придется засвидетельствовать перед военным трибуналом все то, что вы слышали и видели здесь сегодня.

– С величайшим удовольствием! – ответила Майра. Потом, повернувшись к султану, она сказала: – Мне искренне жаль вас, Радж. Какое расточительство ума, патриотизма и ваших талантов государственного деятеля. Ведь вы могли бы послужить своей родине, своей любимой стране, вместо того чтобы заниматься насилием, грабежами и убийствами и насаждать тиранию.

Внезапно манеры султана изменились: он снова стал мягким и голос его зазвучал кротко и просительно:

– Майра, Шон, я был бы вам признателен, если бы вы позволили мне поговорить с майором Пиндарешем без свидетелей.

– Разумеется, – ответил Шон.

Он взял Майру за локоть, и оба они вышли из комнаты. По обе стороны двери неподвижные, как статуи, стояли часовые.

– Давай подождем здесь, пока Пиндареш не сообщит нам что-нибудь, – предложил Шон.

Им не пришлось ждать долго. Дверь отворилась, и Пиндареш появился из библиотеки.

– Ну что, майор Пиндареш? – спросил его Шон. – Рассказал он вам что-нибудь важное?

Пиндареш стоял лицом к ним, заложив руки за спину и широко расставив ноги.

– Человек, занимающий столь высокое положение, как Ом Прадеш, обязан перенести свое горькое поражение с достоинством и с достоинством покинуть эту юдоль печали и слез.

Взгляд Майры обратился к кобуре у его пояса: она была пуста!

Затем они услышали выстрел в библиотеке.

Пиндареш вздохнул.

– Ну вот, – сказал он. – Дело сделано. Думаю, для него лучше такой конец, чем унизительный процесс и позорная казнь. Майор, мэм-саиб, до того как к нам прибудет подкрепление, нам еще надо принять кое-какие меры. Я уверен, что вы хотите вернуться в Калькутту вместе со своими уланами.

Он чопорно поклонился Майре и вернулся в библиотеку.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – сказал Шон, поднимаясь вместе с ней по мраморной лестнице.

– В жизни ничто не кончается, кроме самой жизни, – возразила Майра.

Глава 20

1 января 1890 года

«Милая Уэнди!

Итак, мы вступаем в новое десятилетие. Это удивительно и даже несколько пугает. Подумай, как ускоряет свой бег время по мере того, как идут годы. Шон говорит мне, что я не выгляжу ни на один день старше, чем когда он встретил меня. Я понимаю, что тут проявляется его ирландский характер и манера угождать дамам, и все же слышать это приятно. В конце концов, и я ведь убеждаю его в том, что его стан ничуть не менее стройный, чем когда я вышла за него замуж. Откровенно говоря, я совсем не чувствую, что старею. В тридцать девять я вешу столько же, сколько весила в девятнадцать. У меня нет ни единого седого волоска. И единственная веха, указывающая нам наш возраст, – наши дети. Я получила письмо от Патрика из Военной академии Соединенных Штатов, что в Уэст-Пойнте. Как тебе известно, он пытается осуществить свою детскую мечту и стать кавалерийским офицером, как и его отец. Он поразительно похож на Брэда, просто его копия, что ты, вероятно, заметила прошлым летом, когда он навестил тебя в Мэриленде.

С другой стороны, Дезирэ, насколько я замечаю, очень мало похожа на меня, хотя люди говорят, что чертами лица и статью мы похожи и это видно невооруженным глазом. Она унаследовала медно-рыжие волосы и зеленые кошачьи глаза нашей бабушки Каллахан. А какой темперамент! Дезирэ – злючка. Она вспыльчивая и волевая, как и положено «дочери полка». И я теперь снова вспоминаю, что много лет назад то же самое можно было сказать и обо мне.

В прошлом году Шону присвоили чин бригадного генерала. Как странно складывается жизнь. Ведь он не собирался делать военную карьеру, но, как и в других сферах жизни, есть какие-то более мощные, чем наша воля, сложные силы, влияющие на нашу жизнь да и просто формирующие ее. Я опасаюсь, что мы с Шоном погрязли в рутине. Последние десять лет были для нас спокойными, благополучными и безоблачными в отличие от первого кошмарного года в Индии. Мы стали типичными колониальными жителями: переодеваемся к обеду, играем в вист в клубе и ездим верхом в сопровождении собак каждое воскресное утро.

В конце этого года мы отпраздновали юбилей Шона: он прослужил в армии, в уланском полку, ровно двадцать пять лет и теперь подал прошение об отставке. Мы собираемся осесть в Англии, а возможно, в Ирландии, купить небольшую ферму и красиво и благородно встретить старость.

Сегодня вечером едем на маскарад в правительственную резиденцию по случаю прибытия нового вице-короля сэра Сиднея Фарнсуорта. Я буду в костюме Марии Антуанетты, а Дезирэ выбрала костюм Саломеи,[20] которая, как ты, вероятно, помнишь, потребовала, чтобы ей поднесли на серебряном блюде голову Иоанна Крестителя. Шон говорит, что усматривает некую мрачную символику в выборе наших костюмов, потому что оба они – и Иоанн Креститель, и Мария Антуанетта – потеряли свои головы. Иногда мне кажется, Дезирэ ведет себя так, будто не отказалась бы принять мою отрубленную голову, поднесенную ей на блюде. Я люблю Дезирэ, а она, я знаю, любит меня, но по большей части мы с ней бываем несовместимы, как вода и постное масло. Шон избаловал ее больше, чем это мог бы сделать родной отец, и она его обожает. Она называет его папочкой, что мне не нравится. Пэт никогда не мог себя заставить звать его отцом. Он слишком боготворил Брэда. Он всегда называл Шона дядей, и они прекрасно ладили.

Я так жду нашей семейной встречи и воссоединения в следующем году, когда Шон выйдет в отставку и мы остановимся на некоторое время в Штатах по пути в Англию.

Пожалуйста, передай привет Карлу и вашим детям и скажи, что я неизменно люблю их. Не сомневаюсь в том, что они растут так же быстро, как и наши. Конечно, передай привет Сьюзен и ее потомству, как и уверения в моей любви. Пожалуйста, поскорее напиши мне.

Твоя любящая сестра Майра».

Майра запечатала письмо и прошла через широкий коридор в спальню Дезирэ. Она постучала в дверь.

– Входи, мама.

Майра остановилась в дверях, будто зачарованная глядя, как ее дочь вертится перед зеркалом и делает пируэты, примеряя свой бальный туалет и охорашиваясь.

– Что ты думаешь, мама?

Майра поморгала, потом сказала:

– Это очень красивый костюм, вполне подходящий для одалиски, содержащейся в гареме какого-нибудь шейха, но он вовсе не годится для бала в правительственной резиденции. Право же, это так, моя дорогая. Бедного вице-короля хватит удар, когда он увидит тебя в таком костюме.

– Этот старый греховодник сэр Сидней придет от меня в восторг.

– Ты невыносима.

– Ну, пожалуй, это верно. Когда на прошлой неделе я отвозила эти бумаги в правительственную резиденцию, он ущипнул меня за щеку. – Ее глаза недобро блеснули, и она добавила: – Я имела в виду совсем не эти щеки! – Она дотронулась до лица.

Майра не могла удержаться от смеха.

– Ты гадкая, гадкая девчонка, Дезирэ, и тебя следует отшлепать.

Дезирэ хихикнула:

– Держу пари, что сэр Сидней ни за что не упустит второй такой возможности.

Майра покачала головой и вошла в комнату, чтобы рассмотреть костюм дочери получше.

На девушке была туника из красного шелка, доходившая до колен, а под ней пара полупрозрачных восточных шаровар из тонкого белого шелка, и в самом деле похожих на те, что носят женщины гарема, открывавших больше женских ног, чем вице-король видел за долгие-долгие годы, решила Майра. Шаровары дополняли медные накладки на грудь и короткий жакет черного бархата. Между каймой, украшавшей жакет, и местом, где начинались шаровары, было дерзко выставлено напоказ голое тело.

– Я не одобряю, и боюсь, твой отец тоже не одобрит. Я только хотела бы, чтобы он был здесь и привел тебя в чувство, юная леди. Знаю, что меня ты не послушаешься.

– Не будь такой ханжой, мама. Я все слышала о твоих эскападах в юности.

Она взглянула на себя в зеркало, потом провела пальцами по своим бронзовым кудрям, свободно спускавшимся на округлые плечи.

– Думаю, сегодня вечером я могу оставаться с распущенными волосами. Это придаст мне более бесшабашный вид. Ведь Саломея, вероятно, выглядела именно так.

Майра просветила дочь, когда Дезирэ достигла половой зрелости, но не на конкретных примерах, а скорее теоретически. Они никогда не были настолько близки, чтобы обсуждать слишком интимные вещи. Она не посвящала Дезирэ в свои отношения с любовниками точно так же, как никогда не спрашивала девушку о ее опыте на этой стезе, если, конечно, у нее был такой опыт. Но инстинктивно Майра чувствовала, что Дезирэ рассталась со своей невинностью давным-давно – подростком. В четырнадцать, как и Майра, она достигла половой зрелости, и теперь Майра улыбнулась своему воспоминанию о первом чувственном опыте с юным Бобом Томасом. Конечно, в форте Уильям и его окрестностях для молодой незамужней девушки было много возможностей завести тайную интрижку, если бы только она пожелала. Там были десятки молодых и привлекательных холостяков среди отчаянных, лихих улан, а также некоторых молодых штатских.

И разумеется, на светских раутах вокруг Дезирэ толпились молодые люди, и она со всеми флиртовала напропалую. По примеру некоторых гордых, хорошеньких и пользующихся успехом молодых особ Дезирэ благоволила к тем, кто меньше остальных обращал на нее внимание. И особый интерес она проявляла к некоему лейтенанту Фарли Джонсону.

Майра была вынуждена признать, что он обладал и красивой внешностью, и шармом, что было способно заставить затрепетать почти любое женское сердечко независимо от того, была ли женщина молодой или не очень. Однажды жена адъютанта Шона, знойная брюнетка, разоткровенничалась с Майрой.

– Господи! – сказала она. – Готова утверждать хоть под пыткой, что этот малый кое-чего стоит! Я позволю ему поставить свои сапоги под моей кроватью, как только он пожелает.

Хотя он был на десять лет моложе ее, Майра молча признавалась себе, что от этого юноши веет мужественностью, что могло взбудоражить любую женщину и воспламенить ее кровь.

И она как могла избегала встречи с лейтенантом Джонсоном. Однако с того самого дня, как лейтенант прибыл в форт Уильям, было очевидно, что он предпочитал общество жены своего командира обществу всех остальных молодых женщин. И это несчастное обстоятельство послужило причиной того, что возникало постоянное напряжение в отношениях между Дезирэ и ее матерью.

– Теперь, дорогая, мне пора одеться самой. Поможешь мне надеть костюм Марии Антуанетты? Он ужасен.

– Буду рада помочь.

Она последовала по коридору за Майрой в ее спальню и присела на кровать, пока Майра надевала белье.

Сначала она надела белые панталончики до колен, вышитые, украшенные кружевами и цветными лентами. Поверх них надела плотную шерстяную нижнюю юбку, подбитую конским волосом, с кринолином. Поверх этой надевалась вторая нижняя юбка с подкладной подушечкой, спускавшаяся до колен. От колен и до талии эта нижняя юбка была укреплена вшитым в нее китовым усом. На эту надевалась третья нижняя юбка, белая с накрахмаленными цветами, и, наконец, сверху полагалась последняя юбка, из муслина. К тому времени как был совершен этот подвиг во имя красоты – облачение Майры в ее пышное объемистое платье, на которое пошли ярды и ярды присборенного белого атласа, поддерживаемого сзади турнюром и посаженного на обруч, так что все это сооружение походило на воздушный шар, – обе женщины, и мать и дочь, были страшно утомлены.

– Этот монстр сидит на тебе прекрасно, – пробормотала Дезирэ. – Неужели придворные дамы времен Людовика XVI всегда так одевались?

– Не думаю. Возможно, только для особых случаев, для самых пышных балов.

– Тогда я рада за них, потому что, если было не так, то это должно было вредить их сексуальной жизни. Не могу себе представить, чтобы нашелся мужчина, у которого хватило бы терпения и сил распутывать все эти узлы и снимать слой за слоем ткань, чтобы добраться до лилейного тела какой-нибудь девицы.

Майра рассмеялась:

– Дезирэ, ты скороспелка, отличаешься дерзостью и выражаешься как торговка рыбой.

– Ну, я рада, что на тебе этот туалет. Уж по крайней мере Фарли Джонсон не сможет к тебе приблизиться – это сооружение будет держать тебя на расстоянии. Когда на тебе эти обручи, ни один мужчина не сможет подойти к тебе на расстояние в три фута.

Тон ее был нейтральным, обыденным, но на губах играла злорадная улыбка.

Майра нахмурилась и ответила резко:

– И что бы это должно было значить, юная леди?

Девушка пожала плечами и поправила свои медные пластинки на груди.

– Да ничего, кроме того, что они всегда увиваются за тобой. – Ее улыбка теперь стала еще язвительнее. – И знаешь что? Я думаю, что тебе льстит их внимание. А, мама?

– Не говори глупостей! Что касается Фарли, то ему впору быть моим сыном.

Дезирэ недоверчиво подняла брови:

– Ну, едва ли!

– Я нахожу твой юмор безвкусным и отвратительным!

– Даже папа говорит, что он влюблен в тебя.

– Не хочу больше слушать эту чушь. Веди себя сообразно своему возрасту.

– А ты, мамочка, почему не ведешь себя сообразно возрасту?

Майра стиснула зубы. Она молча подошла к дочери и дала ей пощечину.

– Скажешь еще хоть одну дерзость, и я запрещу тебе появляться на этом балу!

В глазах Дезирэ блеснули слезы, но ярче слез полыхнул зеленый огонь ярости. Стараясь сдержаться, девушка круто повернулась и вышла из комнаты. Майра подняла глаза к потолку в бессильной досаде.

– Шон, почему тебя нет рядом, когда ты мне так нужен?

Генерал Флинн в этот вечер должен был присутствовать на торжественном и почетном ужине в честь посещения принцем Уэльским британского линкора, только что бросившего якорь в гавани Калькутты.


Сэр Сидней Фарнсуорт и его жена Хелен приветствовали Майру и Дезирэ у лестницы, которая вела вверх, в бальную залу правительственной резиденции. Вице-король был облачен в костюм китайского мандарина, дополнявшийся шапочкой, обтягивавшей череп, и фальшивой косичкой, свисавшей на спину. Его жена была одета в яркое кимоно, а волосы ее были уложены в затейливую восточного стиля прическу и взбиты высоко надо лбом.

Дезирэ пошла на компромисс и, дабы продемонстрировать, что и она не чужда скромности, окутала свои обнаженные плечи шалью. И несмотря на это, и вице-король, и его супруга были смущены ее излишне откровенным костюмом.

– Вы выглядите прелестно, миссис Флинн, – сказал вице-король не своим, а каким-то слишком тонким голосом. Потом, выдержав паузу и откашлявшись, добавил, обращаясь к Дезирэ и стараясь не смотреть на нее: – И вы тоже очаровательны, моя дорогая… да, очаровательны.

Лицо Хелен Фарнсуорт могло бы заморозить геенну огненную.

Майра и Дезирэ смешались с толпой гостей, стоявших на площадке для танцев, и где бы ни появлялась девушка, ее костюм вызывал оживление. Майра каждый раз вздрагивала, слыша замечания в их адрес:

– Такой туалет был бы вульгарен даже для спальни.

– Для спальни? О, мой муж никогда не видел меня в столь бесстыдном костюме. Это отвратительно.

Дезирэ наслаждалась вызванным ею переполохом, и чем-то напомнила Майре ее самое в таком же возрасте, когда и она любила эпатировать старших. Лицо Дезирэ оживилось при виде лейтенанта Фарли Джонсона, высокого и стройного и столь непохожего на жирных клерков и молодых офицеров, среди которых он стоял. Он был красив грубоватой и мужественной красотой. Прямые светлые волосы свисали ему на лоб. Кожа его была чистой, с несколькими веснушками. Со своими веселыми синими глазами и открытой улыбкой он так и светился обаянием. Плечи у него были широкие, и Дезирэ в мечтах часто представляла их обнаженными, с играющими под кожей мускулами. Она представляла также, как его мощное и мужественное тело нависает над ее собственным, как он обнимает и обволакивает ее. Майра не ошиблась, предположив, что Дезирэ не была больше девственницей. Молодой капрал, приставленный к лошадям и помогавший на конюшне, приобщил ее к «радостям жизни», или, как он грубо и непристойно выражался на своем кокни,[21] взял ее, когда ей было пятнадцать. После этого у нее было еще два любовника. Но ни один из них не пробудил в ней такой страсти, как Джонсон, и она безумно ревновала его к матери, видя, что он оказывает ей знаки внимания.

Лейтенант Джонсон, как и остальные присутствующие на балу, замолчал и чувствовал себя крайне неуютно, видя, что Дезирэ в ее странном костюме направляется к нему, соблазнительно и призывно покачивая бедрами.

– Господи! – прошептал старший из клерков. – Да ведь это девочка Флиннов!

Лейтенант вставил в глаз монокль, чтобы лучше видеть, и уронил его, как только ему удалось разглядеть девушку.

Джонсон был в костюме пирата – полосатой морской тельняшке, штанах до колен и красном платке, особым образом повязанном на голове. Левый глаз у него был закрыт черной повязкой. Он стоял, скрестив руки на груди, и с любопытством разглядывал Дезирэ.

– Черт меня возьми, если это не мисс Флинн!

Она на мгновение приподняла черную маску.

– Как вы меня узнали? – спросила она вызывающе. – Прежде вы никогда не видели меня без одежды.

Лейтенант подавился своим виски с содовой и чуть не задохнулся, и в мгновение ока все, кто стоял рядом с ними, рассеялись по залу, покинув лейтенанта на поле боя. Дезирэ окутывала аура бесстыдства и сексуальности, приводившая в робость мужчин постарше.

– Ну да, я не видел вас столь скудно одетой. – Он бесстрашно оглядел ее с головы до ног. – Должен признать, что вы самая соблазнительная звезда гарема, какую мне доводилось видеть. Очень хорошо, что вашего отца сегодня нет на этом балу. Если бы он увидел вас в таком костюме, он бы разнес здесь все.

– О, я умею ладить с моим добрым старым папочкой. И кстати, я вовсе не звезда гарема. Я пресловутая Саломея.

– Очень похоже на то. У вас такая же репутация, как у нее. Вы мастерица кружить головы.

– А кто вы сегодня?

– Пират Черная Борода.

– В таком случае где же ваша борода?

Ухмыляясь, он сунул руку в карман и извлек фальшивую бороду.

– Она вызывает зуд. Боюсь, что в ней завелись вши.

– Странно, но это вызывает ассоциации с потерей головы.

– Что вы хотите сказать?

– Моя мать сегодня в костюме Марии Антуанетты, которая, как вам известно, лишилась головы. Я Саломея, потребовавшая голову Иоанна Крестителя. А теперь вот вы, пират Черная Борода. Если память мне не изменяет, то его тоже обезглавили. Что скажете?

– А я думал, что его повесили, но это не важно. Некоторые теряют голову или, точнее, жизнь и таким образом – их вешают.

Она властно взяла его за руку.

– Как принцесса иудейская, на сегодняшний вечер я предъявляю на вас права, сэр. Потанцуем?

– Как прикажете, госпожа Саломея.

Он поклонился ей с подчеркнутой любезностью и, обняв ее, двинулся к площадке для танцев, где уже кружились пары. Играли веселый и оживленный гавот, и казалось, он продолжается бесконечно. Когда он закончился, Джонсон и Дезирэ запыхались.

– Не знаю, как эти милые старички выдерживают такой темп, – задыхаясь, промолвила Дезирэ. – Давайте-ка пропустим следующий танец и выпьем чего-нибудь.

Они с трудом проталкивались сквозь толпу гостей к столам, на которых стояли блюда с закусками и напитки и где они увидели Майру. Дезирэ обиженно надулась, глядя, как лейтенант склонился к руке ее матери и поцеловал ее.

– Вы неотразимы, ваше величество. Я готов биться на смерть и пожертвовать жизнью, чтобы ваша прелестная головка осталась при вас.

– А я была бы польщена, лейтенант, если бы вы вступили за меня в бой и сражались бы, повязав на руку шарф моих цветов.

Майра присела в реверансе.

– Пожалуйста, раздобудьте мне пунша, Фарли, – резко перебила их Дезирэ.

– Ваше слово – закон для меня. А как насчет ее величества королевы? Что скажете вы, мадам? Принести вам чего-нибудь выпить?

– Нет, благодарю вас. Я только что выпила.

Почувствовав раздражение дочери, Майра поспешила удалиться.

– Извините меня, но этот танец я обещала майору Хокинсу, – сказала она. – Увидимся позже.

Джонсон заказал пунш с ромом для Дезирэ и виски с содовой для себя у слуги в тюрбане, приставленного к бару.

– Давайте выйдем подышать на веранду, – предложила Дезирэ.

– Если хотите.

Они вышли на веранду и остановились у балюстрады, глядя на ухоженные кустарники и газон. Как во многих колониальных домах, главным украшением фасада правительственной резиденции был фонтан. Три струи воды высоко взмывали в воздух над краем овального резервуара, выгибаясь арками одна над другой. В лунном свете капли воды, подхваченные легким ветерком, сверкали, как драгоценные камни.

– Люблю сидеть на скамье у фонтана и дышать воздухом, напоенным влагой. Идемте.

Она взяла его за руку, и они спустились по ступенькам к фонтану на лужайке.

– Вы не находите, что я неотразима в этом костюме? – спросила она его.

– И вы, и ваша мать – необычайно красивые женщины.

– Почему все всегда говорят и обо мне, и о моей матери, будто мы неразделимы? Мы же не пара клоунов из водевиля – Майра и Дезирэ! Я самостоятельная личность, как и моя мать.

– Ну, это было вполне рядовое замечание. А мне кажется, вы ревниво следите за успехами вашей матери.

Дезирэ почувствовала, что ее лицо запылало. Она была рада темноте и тому, что он не может видеть ее румянца.

– Ну, это просто смешно и нелепо! У меня нет причины ревновать к ней или завидовать ей!

Они остановились у фонтана, и Джонсон повернул ее к себе лицом и положил руки ей на плечи.

Дезирэ затрепетала, ощутив силу и тепло его пальцев на своей обнаженной коже. Движением плеч она сбросила шаль, и та упала на траву.

– Вы правы. У вас нет ни малейшей причины ревновать к матери.

Ее глаза блестели в лунном свете.

– Тогда почему же вы уделяете больше внимания ей, чем мне?

Он откинул голову и расхохотался:

– Так, значит, я не ошибся! Ах вы, маленькая упрямица! Да, я нахожу ее весьма и весьма желанной женщиной, но не желаю ее. Я хочу сделать карьеру, и не думаете ли вы, что верный путь к ней – быть приятным и угодным жене моего генерала? Возможно, это и дерзко с моей стороны!

Она внимательно смотрела на него, склонив голову и прищурив по-кошачьи глаза.

– Думаю, это правда! Вы пытаетесь подольститься к Майре, чтобы добиться расположения моего отца, но далеко вы не продвинетесь.

– Признаю себя виновным.

Она вздрогнула, как от озноба, когда его руки спустились с ее плеч ниже.

– Но мое угодничество распространяется и на дочь. Однако, что касается вас, Дезирэ, то тут я никогда не позволю себе забыться… Дезирэ… Как вам подходит ваше имя. Желание!.. Вы созданы, чтобы возбуждать желание!

– А вы желаете меня?

Он яростно покачал головой:

– Ведь я уже сказал вам, мой принцип – руки прочь от дам, так или иначе связанных с генералом.

– Я не смотрю на себя таким образом. Я здоровая самка и делаю что хочу. Я больше не маленькая папенькина дочка и предпочла бы сидеть у вас на коленях, а не у него.

Она просунула руки под свои нагрудные пластины, приподняла их, и ее груди выпрыгнули на свободу – два алебастровых полушария, бледно светившихся в лунном свете. Потом она взяла его за руки и положила их к себе на груди. Оказалось, что они как раз подошли к его ладоням. Руки его задрожали, когда он почувствовал, что ее соски отвердели под его пальцами, и теперь они жгли его, как маленькие твердые слитки раскаленного металла.

– Должно быть, я рехнулся! – Он с опаской оглянулся на дом. – Что, если нас кто-нибудь увидит?

– Не думаю, но нам лучше выбрать более укромное местечко.

Взяв за руку, Дезирэ повела его в рощицу тутовых деревьев, где царила густая тень. Она обвила руками его шею и страстно поцеловала, при этом ее язык проник в его рот, и она прижалась к нему всем телом, и бедра ее задвигались в бешеном ритме, пока она не почувствовала давления мужской плоти на свой трепещущий живот. Руки Джонсона скользнули ей за спину, он погладил ее вдоль спины под шароварами и короткой туникой и принялся гладить и ласкать ягодицы, возбуждая и дразня. Дезирэ мгновенно воспламенилась.

– Немедленно раздевайтесь! – скомандовала она. – Я не могу больше ждать.

Она отпрянула от него и сбросила медные пластины, украшавшие ее грудь. Потом спустила тунику и шелковые панталоны. Джонсон уже был наполовину обнажен и собирался снять рубашку, когда она обеими руками охватила его возбужденный орган.

– Не медли, Фарли! Оставь рубашку в покое. Я не могу ждать больше ни секунды!

Она легла навзничь на траву и, не выпуская его, заставила лечь поверх нее. Волнообразные движения ее бедер начались до того, как он проник в нее.

– Боже, девочка! Помедленнее, – задыхаясь, прошептал он. – Я не могу найти тебя!

Она попыталась сдержаться, пока не почувствовала его разбухшую плоть внутри своего лона.

– О, как хорошо! Как прекрасно! Продолжай, дорогой! Не останавливайся!

Это был безумный, дикий танец желания, пляска страсти, и ничего подобного лейтенант не испытывал никогда в жизни. Она извивалась и брыкалась, как необъезженная кобыла, которую оседлали впервые. Ее ноготки вцепились в его спину и оставили на ней царапины. Такие же царапины она оставила на его плечах четырежды – по числу пиков испытанного ею наслаждения.

«Право же! – думал он. – Это первый раз в жизни!» А знает ли генерал Флинн о том, какой ад бушует между бедер его ангелоподобной дочери? Впрочем, возможно, он и подозревал это. В конце концов, ведь он был мужем ее матери и, если только суждение Джонсона было правильным, Майра Флинн была в постели таким же сгустком огня.

«Господи! Как мне хотелось бы получить возможность сравнить этих двух женщин!»

Нет! Этого не могло случиться! Он уже позволил себе преступить негласный закон, вступив в связь с дочерью генерала. Если бы он пренебрег и вторым запретом, он заслужил бы вечное проклятие. После того как пароксизм страсти прошел, они впали в летаргическое состояние и лежали бок о бок в траве, ощущая, как желание медленно покидает их. Мелкие капельки влаги от фонтана увлажняли их разгоряченные вспотевшие тела.

Внезапно Дезирэ приподнялась и села.

– В чем дело? – спросил он, приподнявшись и опираясь на локоть.

Она явно прислушивалась к какому-то звуку, исходившему от дома вице-короля.

– Отчего такой шум? Что там случилось?

До лужайки донесся хор возбужденных громких голосов.

Джонсон пробормотал:

– Возможно, наше отсутствие заметили и нас ищут!

– Не говори вздора! Что-то случилось. Наверное, вице-король испустил дух от возбуждения, потому что слишком долго пялился на грудь моей матери.

Опираясь на ладони и колени, девушка подползла ближе к дому и выбрала более удобную позицию для наблюдения.

Когда она заговорила, в голосе ее зазвучала неподдельная тревога:

– Знаешь, там полно конников! Нам лучше одеться и вернуться.

Она принялась натягивать свои шаровары, тунику и нагрудные пластины, потом целомудренно закутала обнаженные плечи и грудь в шелковую шаль. Джонсон торопливо поправлял свою пиратскую рубашку и шарил по земле в поисках черной повязки на глаз, которую потерял во время их страстных содроганий в траве.

– Да забудь ты об этом, – нетерпеливо одернула она его. – Пойдем!

Они поспешили к дому через широкую лужайку, и их волнение возрастало по мере приближения к ступенькам крыльца. Подъездная дорожка, веранда и ступеньки были запружены людьми – гостями вице-короля и только что прибывшими кавалеристами.

– Это военная полиция, – сказал Джонсон. – Господи, может быть, индусы взбунтовались и напали на гарнизон.

Опередив девушку, он подошел к капитану в мундире.

– Что происходит, сэр?

Офицер желчно покосился на потешный маскарадный костюм Джонсона:

– Это вас не касается.

Джонсон провел руками по одежде, приглаживая ее.

– Не обращайте внимания на маскарадный костюм. Я лейтенант Фарли Джонсон из Восемнадцатого уланского полка.

– Прошу прощения, лейтенант, но мне дано строжайшее распоряжение не обсуждать это дело ни с кем.

Дезирэ взбежала вверх по ступенькам и пробилась сквозь толпу в дом. Жена вице-короля подошла к ней. Лицо ее было смертельно бледным.

– О, вы здесь. Мы везде искали вас, Дезирэ. Ваша мать ожидает вас в кабинете сэра Сиднея.

Дезирэ почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.

– Что-то случилось с моей матерью?

– Нет, дитя, с ней все в порядке. – Она тотчас же отвернулась, добавив: – Сейчас же ступайте к ней.

Дезирэ бросилась бежать по длинному коридору. Сердце ее отчаянно билось. Дверь кабинета была распахнута, и она стремительно вбежала в комнату. Одного взгляда на Майру было достаточно, чтобы понять, что стряслось что-то очень страшное. Меньше чем за час ее мать постарела лет на десять. Она сидела на диване, окруженная вице-королем и тремя офицерами, которых Дезирэ никогда не видела прежде. Их лица были непривычно серьезными, и в комнате царила похоронная атмосфера – в ней чувствовался запах смерти.

Рука сэра Сиднея лежала на плече ее матери.

– Мама, что случилось?

Дезирэ подошла и встала рядом с ней на колени, взяла ее руки в свои. Они были холодны, как руки трупа. Она смотрела куда-то мимо Дезирэ остекленевшим взглядом, и казалось, не видела и не слышала ее.

– Мама… – Девушка умоляюще посмотрела на вице-короля: – Сэр Сидней, пожалуйста, скажите, что с моей матерью!

Сэр Сидней кашлянул, собираясь с силами и стараясь не смотреть ей в глаза.

– Мое дорогое дитя, – начал он, – Дезирэ, произошел несчастный случай. Сегодня вечером в гавани Калькутты паром перевозил гостей на берег с корабля «Горацио Нельсон». – Вице-король умолк на мгновение и неуверенно покачал головой. – Этот паром… взорвался в гавани. Власти считают, что это была диверсия. Никого из тех, кто был на нем, не осталось в живых.

Дезирэ качнулась назад, пытаясь удержаться на коленях. Ее охватил животный ужас, какого ей еще не доводилось испытывать в жизни. Он поднимался и рос в ней и душил ее так, что она не могла произнести ни слова и только смотрела на вице-короля, как доведенное до панического страха животное, беспомощно ожидающее пули из направленного на него ружья.

– Дезирэ, генерал Флинн, ваш отец… он… он был на этом пароме, как мне ни грустно говорить об этом.

Дезирэ спрятала лицо в колени Майры, ее тело содрогалось от рыданий – печаль разрывала ей сердце, и горе ее было настолько безутешным, что даже видавшие виды военные, стоявшие вокруг, были потрясены.

Она даже не помнила, как ее увели наверх, и не заметила, что увел ее лейтенант Джонсон. Потом она лежала на кровати в одной из спален, смутно видя полукругом стоящих над ней людей и не различая их лиц. Постепенно чувства вернулись к ней, и она начала узнавать знакомые лица. Там были вице-король, его жена, Фарли и ее мать, сидевшая на краю кровати. Мать гладила ее руки. Слезы навернулись ей на глаза, и она опять перестала отчетливо видеть лица стоявших вокруг людей. Она закрыла глаза и отвернулась, спрятав лицо в подушку.

– О мама, как это ужасно для тебя! Как это ужасно для нас обеих. Но для тебя ужаснее. Двое мужей погибают в расцвете лет насильственной смертью!

– Такова воля судьбы, – сказала Майра горько.

Она вздохнула.

– Думаю, что только их товарищи по оружию могут понять, почему так случилось. Твой брат – он поймет. И мой отец понял бы.

Она рассмеялась горьким смехом.

– Да, и ирония судьбы заключается в том, что и Брэд, и Шон, избирая свою профессию, понимали, что это может случиться с ними в любой момент.

Она крепко обняла дочь за плечи.

– Что же касается женщин, то им приходится только принимать удары судьбы. Да, дитя мое, нам надо взять себя в руки, примириться с этой трагедией и продолжать жить. Время залечивает все раны.

Майра сама не верила в то, что говорила. Она произносила эти слова, только чтобы утешить дочь.

Глава 21

Дезирэ лежала в объятиях Фарли Джонсона на поросшем травой холме над небольшим водопадом. Это было излюбленным местом свиданий молодых людей с тех пор, как они впервые занимались любовью месяц назад.

– Почему ты должна вернуться на следующей неделе в Соединенные Штаты со своей матерью? – спросил он. – Черт возьми, Дезирэ, не уверен, что смогу выдержать без тебя. Я люблю тебя. Оставайся и выходи за меня замуж.

Он прикрыл ртом сосок одной из ее обнаженных грудей.

Дезирэ вздрогнула и обхватила руками его голову.

– Дорогой, нечестно играть на моих чувствах, как ты это делаешь. Прекрати этот разговор немедленно. – Она мягко отстранила его и села. – Нет, Фарли, я не выйду за тебя замуж. Я никогда не выйду замуж за солдата, даже если это будет значить, что я вообще не выйду замуж. Я видела, сколько перестрадала моя несчастная мать из-за того, что дважды рискнула выйти за военного.

– Я откажусь от воинской службы, разорву контракт.

– Не говори вздора. Я знаю, как много значит для тебя служба в кавалерии. Это у тебя в крови так же, как у моего брата. Но верно и то, что в моей крови нет страсти к кавалерии. – Она поднялась. – Я хочу освежиться.

Девушка направилась вниз по склону холма к воде.

Джонсон задумчиво наблюдал за ней, снова и снова поражаясь безупречной красоте ее фигуры, какой ему не доводилось видеть до сих пор. Вид ее упругих ягодиц вновь воспламенил его, хотя они только что закончили заниматься любовью. Он вскочил и бросился вслед за ней и оказался в воде по пояс, а вокруг них вода пенилась, образуя небольшие водовороты и вихри. Он обхватил ее руками, прикрыв ладонями ее груди, и вошел в нее сзади.

Дезирэ вскрикнула, выражая притворное негодование:

– Как вы смеете, сэр? Получается, что девушка уже не может повернуться к мужчине спиной! Положительно вы ненасытны.

– Да, я не могу насытиться тобой.

Она повернулась в его объятиях и прижалась к нему. Потом обхватила его руками за шею и ногами за талию так, что ее ступни уперлись в его спину. Они раскачивались в такой позе взад и вперед, и, когда Дезирэ испытала пик наслаждения, она вскрикнула, не в силах сдерживаться. В этот момент Джонсон потерял точку опоры, и они оба опрокинулись в воду. Дезирэ вынырнула на поверхность и, хохоча над ним, выпустила целый фонтан воды изо рта.

Рука об руку они вышли из воды и направились вверх по склону. Пока они одевались, Дезирэ снова повторяла ему свои доводы, почему должна сопровождать мать в Америку:

– Если не принимать в расчет моего твердого решения не выходить замуж за военного, есть еще одна веская причина, почему я должна ехать. Моя мать нуждается во мне, Фарли. И я в ней тоже нуждаюсь. Мы будем поддерживать друг друга, пока острота нашей скорби не пройдет.

– Я понимаю, но помни: я не хочу потерять тебя навсегда. Наступит день, когда я появлюсь на твоем крыльце и скажу: «Моя дорогая Дезирэ, я приехал, чтобы жениться на тебе».

Дезирэ улыбнулась.

– Это ужасно мило, Фарли, но можешь себе представить, что будет, если дверь тебе отворит мой супруг?

Он застыл с раскрытым ртом. Потом воскликнул:

– Господи! Но ведь ты этого не сделаешь! Неужели ты способна выйти за другого и забыть меня? О таком отвратительном поступке тошно подумать!

– Ладно, если ты будешь счастливее от этого, то я обещаю ждать тебя. – Она дотронулась до его щеки, и глаза ее засияли, как два изумруда. – Но есть одна вещь, которую я не смогу тебе пообещать. Я не смогу хранить тебе верность. Воздержание не по моей части. И тебе следует знать об этом.

Ее откровенность опечалила его, но он принял к сведению то, что она сказала.

– Нет, я и не потребую, чтобы ты вела себя как монахиня.

– Я тоже не потребую, чтобы ты жил как монах… Ну что? Не пора ли возвращаться? Лошади проявляют признаки беспокойства.

Они стали спускаться с холма, на одном из склонов которого паслись их лошади.

В следующую субботу Майра и Дезирэ стояли у сходен изящного стройного судна, клипера «Золотое облако», и прощались с вице-королем и его супругой, с лейтенантом Джонсоном и несколькими близкими друзьями, собравшимися на набережной калькуттской гавани, чтобы пожелать им доброго пути.

– Вы направитесь прямо в Сан-Франциско? – спросил сэр Сидней.

– Нет, – ответила Майра, – мы посетим Осаку, а также Манилу и Гавайи. И я рада этому. Мы сможем сойти с корабля и размять ноги на суше. Это внесет разнообразие в наше долгое монотонное путешествие.

Сверху второй помощник капитана окликнул их:

– Миссис Флинн, мы готовимся к отплытию! Не будете ли так любезны подняться на борт?

Наступила минута прощания, объятий, поцелуев и слез, и, улучив момент, Джонсон прошептал на ухо Дезирэ:

– Не забывай о своем обещании. Жди меня!

Она поцеловала его в щеку и отвернулась, стараясь больше не смотреть на него. Прямая, с высоко поднятой головой, она проследовала за матерью по сходням на борт корабля.

Им была отведена просторная светлая каюта с двумя иллюминаторами, что давало им возможность наслаждаться солнцем утром и вечером, на закате. По большей части они проводили время полуодетыми или в блузах и штанах для верховой езды или в удобной экзотической одежде, к которой Майра привыкла за долгие годы жизни на Дальнем Востоке: это были японские кимоно, брюки и куртки, которые носят китаянки, и индийские кафтаны. Исключение составляли часы обеда, когда они присоединялись к капитану и его офицерам за капитанским столиком в кают-компании. В этом случае они одевались тщательно и сообразно обстоятельствам.

На третий день плавания Дезирэ сказала матери:

– Это ужасно, я уже нестерпимо скучаю, а нам еще плыть несколько недель. В сутках столько часов, что их не убить, играя в солитер, вист или любуясь летучими рыбами.

– Я уверена, что на борту есть библиотека. Почему бы тебе не спросить об этом первого помощника капитана? Очевидно, что он без ума от тебя.

Дезирэ высунула язык:

– Зато ты можешь крутить и вертеть капитаном как захочешь.

– Право, не знаю, что с тобой делать. Устроить тебя в какую-нибудь школу, где шлифуют манеры молодых девиц? Может быть, им удастся научить тебя держать себя, как положено молодой леди, хотя я в этом сомневаюсь.

– Уж это меня бы прикончило как пить дать! – Дезирэ встала. – Пойду поищу мистера Филлипса и спрошу его насчет книг.

Она нашла Энсона Филлипса в кают-компании, где он пил кофе с боцманом. Первый помощник капитана был англичанином с бледно-голубыми глазами и столь светлой кожей, что его можно было бы счесть альбиносом. К ее просьбе он отнесся более чем благосклонно.

– У меня в каюте есть кое-какие книги, и я уверен, у шкипера тоже кое-что найдется. Идемте посмотрим, что можно выбрать для вас.

Когда они собрались выйти из кают-компании, боцман предложил Дезирэ:

– Если хотите почитать старые газеты, мисс Флинн, то у меня их много.

Филлипс улыбнулся:

– Наш Спарки запаслив, как крыса. Хранит всякий хлам.

– Очень любезно с вашей стороны, мистер Бэйли, – сказала Дезирэ боцману.

У Дезирэ ушла неделя на то, чтобы прочесть все книги, предоставленные в ее распоряжение помощником капитана и капитаном. Когда книги были прочитаны, она разыскала боцмана и попросила у него старые газеты.

– Я принесу их в вашу каюту, мисс, – предложил боцман.

Не позже чем через пятнадцать минут раздался стук в дверь каюты, и, когда Дезирэ открыла, ее глазам предстало странное зрелище: боцман Бэйли держал кипу газет, так что они скрывали его лицо. Он шатаясь вошел в каюту и сложил газеты в углу. Отерев влажный лоб грязным носовым платком, боцман, еще не отдышавшийся после своего путешествия с газетами, отрапортовал:

– У меня есть еще много, мисс. Вам стоит только дать мне знать, и они будут у вас.

– Искренне благодарю вас, мистер Бэйли. Вот вам за труды.

Она протянула ему фунтовую бумажку, но тот с негодованием отверг вознаграждение:

– Весьма признателен, мисс, но я не беру вознаграждения с таких прелестных дам, как вы и ваша матушка.

При этих словах боцман покраснел как рак и торопливо выскользнул из каюты.

Майра с любопытством взирала на гору старых газет.

– Ну и ну! И о чем же там говорится?

– Я прочла все книги на корабле. Поэтому и попросила боцмана принести старые газеты, которые он насобирал.

Обе женщины принялись просматривать газеты, и постепенно их интерес к ним возрастал. Среди множества малоинтересных изданий они обнаружили подшивки нью-йоркской «Геральд» и сан-францисской «Кроникл». В числе газет оказались гавайские, филиппинские, японские, китайские, индийские, и все они были на английском языке.

– Ты подумай! – сказала Дезирэ. – Вот тебе неоспоримое свидетельство того, что этика белых англосаксонских протестантов заполонила весь мир. Ведь ни британцы, ни американцы не соблаговолят выучить местные языки своих колоний. Они требуют, чтобы покоренные ими иноземцы писали и читали на их языке.

– Такова политика всех колониальных стран, дорогая, – сказала Майра. – Сила всегда вправе делать что хочет. Так всегда говорил твой отец. Он был просто одержим идеей силы и власти. Бедный старина Брэд.

В тот же день Дезирэ улеглась в шезлонге загорать, прихватив охапку старых газет, тщательно подобранных ею. Чуть позже к ней присоединилась и Майра. На дамах были свободные, все в оборках и кружевах домашние туалеты, а их распущенные волосы трепал свежий ветер, забиравшийся под тент.

– Эти старые газеты заставляют понять, как мы, жители колоний, изолированы от остального мира. То, что несколько месяцев назад происходило в Соединенных Штатах, кажется нам новостью, будто это было вчера. Если не считать важных политических и военных событий, о которых мы узнаем из таких местных газет, как, например, «Стар», издаваемая в Калькутте, мы остаемся в полном неведении относительно менее значительных событий, происходящих в мире каждый день. Допустим, я читаю увлекательнейшую статью о том, что президент Гровер Кливленд заболел раком языка и был вынужден пожертвовать своей верхней челюстью, которую ему ампутировали. Все это держалось в тайне, потому что Соединенные Штаты в этот момент переживали сильный экономический кризис, а Кливленд был чем-то вроде скалы Гибралтара и удерживал всю страну от паники и полного уныния. Теперь же, после операции, хирурги сделали ему искусственную челюсть из вулканизированной резины, он произнес речь в конгрессе, и никто не сказал ничего умнее, чем он.

– Как странно, – сказала Майра. – Искусственная челюсть! Интересно, какие еще чудеса есть у медицины в запасе. Кто знает, возможно, наступит день и врачи научатся изымать больные органы и заменять их здоровыми!

Дезирэ рассмеялась:

– Ну уж, мама, любая фантазия имеет предел.

Майра наугад вытащила из пачки газету с броским заголовком: «Соединенные Штаты раздирает забастовочное движение». Она прочла подзаголовок: «Анархически настроенные зачинщики рабочих и шахтеров против промышленников, говорит секретарь Рабочей партии от имени сорока девяти штатов».

«Федеральные войска были направлены в штат Индиана вчера вечером, чтобы подавить движение взбунтовавшихся рабочих сталепрокатных заводов и фабрик. Части кавалерии под командованием генерал-майора Брэдфорда Тэйлора разметали повстанцев, использовав для этого резиновые дубинки и сабли…»

Майра прочла отрывок статьи, вначале не очень вникая в смысл. И вдруг ее словно громом поразило. Не веря собственным глазам, она перечитала фразу.

– Генерал-майор Брэдфорд Тэйлор! – воскликнула она. – Что за удивительное совпадение!

– Что, мама? – спросила Дезирэ, заглядывая через ее плечо.

– Я читаю о волнениях рабочих в Соединенных Штатах. Правительству пришлось призвать для их подавления федеральные войска. Кавалерийского офицера, командовавшего ими, зовут Брэдфорд Тэйлор… Просто поразительно!

Девушка вскочила с шезлонга и принялась внимательно читать статью. Статья не представляла особого интереса, если не считать последнего параграфа.

«Генералу Брэдфорду Тэйлору была поручена министерством обороны эта деликатная миссия благодаря большому опыту в военном деле. Многократно награжденный орденами герой Гражданской войны и участник многих кровавых столкновений с индейцами после войны во время службы на границах, генерал Тэйлор приобрел репутацию компетентного аналитика политических событий и дипломата, хорошо знающего Дальний Восток и прослужившего почти десять лет в качестве военного атташе при американской миссии в Пекине, Китай. Его карьера считалась конченной, когда он был обвинен китайским правительством в предательстве и шпионаже в пользу Америки. Он был приговорен к смертной казни. Однако при невыясненных и загадочных обстоятельствах, на которые сам генерал Тэйлор отказывается пролить свет ввиду соображений безопасности, он был спасен от смертной казни лицами, оставшимися неизвестными, и тайно переправлен в Россию. После длительного путешествия через всю Россию и Европу он прибыл в Лондон, а оттуда отправился в Соединенные Штаты. Затем он был вновь назначен министерством обороны на весьма важный и деликатный пост на Гавайских островах. Недавно он вернулся в Соединенные Штаты, и ему был присвоен чин генерал-майора. Кроме того, он был назначен главным военным советником при Белом доме».

Майра отшвырнула газету.

– Это невероятно! Этого не может быть! Брэд жив!

Дезирэ снова упала на шезлонг рядом с матерью. Лицо ее было пепельно-серым.

– Хотела бы, чтобы это было не так… но, похоже, что все это правда. Мой отец… Подумать только! Совершить такое предательство по отношению к тебе, мама! Да и по отношению ко всем нам! К Пэту и ко мне! Он монстр! Бессердечное животное!

Она закрыла лицо руками и зарыдала.

Майра обняла ее за плечи и прижала к груди. В этот момент она чувствовала себя более нужной дочери, чем когда бы то ни было, и ближе, чем в течение многих лет. Невероятные обстоятельства связали их узами, которыми невозможно было пренебречь.

– Понимаю, дитя, что ты должна чувствовать. А знаешь, для меня узнать, что Брэд жив, стало большим потрясением, чем когда наш военный представитель сказал мне в тот ужасный день в Пекине, что он погиб. Все это так сбивает с толку. Вероятно, Сьюзен или Уэнди должны были знать, что он жив. А как насчет Патрика? Слушатель Военной академии в Уэст-Пойнте и его отец-генерал! Как же это могло пройти незамеченным?

– Вероятно, потому что отец так захотел! – сказала Дезирэ с такой ненавистью в голосе, что Майра вздрогнула. Девушка яростно ударила себя по колену. – Если бы я оказалась сейчас лицом к лицу с этим мерзавцем, я бы с радостью убила его!

Майра погладила ее по волосам.

– Успокойся, любовь моя! Гнев и ненависть ничего не изменят!

– Но почему, мама? Почему? Почему он не дал нам знать, что жив?

– Не знаю, Дезирэ, не знаю… – Потом со свойственной ей решимостью сказала: – Но одно я знаю наверное. Как только мы окажемся в Мэриленде, Брэду Тэйлору придется пожалеть, что он не погиб от рук китайцев!

Глава 22

Тетя Тилли и ее сестра Мод давно умерли, и старый дом в штате Мэриленд был продан дочерьми Мод, жившими теперь в Чикаго. По прибытии в Вашингтон Майра и Дезирэ были приглашены пожить у Коллинзов, в их элегантном городском доме в Камерон-Мьюз в Александрии.[22] На вокзале Уэнди встретила их одна. Сестры обнялись, в глазах их стояли слезы, пока Дезирэ, смущенно стоявшая в стороне, наблюдала за этой эмоциональной встречей.

– Сьюзен тоже хотела вас встретить, но не смогла из-за нездоровья, – пояснила Уэнди. – Ничего серьезного. Через неделю она уже будет на ногах. А Карл в Индиане. Он главный держатель акций какого-то металлургического завода, где происходят волнения.

Потом Уэнди обратилась к своему кучеру:

– Отнесите багаж в коляску, Рэнди.

Только тут Уэнди обратила внимание на Дезирэ. Ее глаза округлились.

– Поверить не могу! Ты, должно быть, Дезирэ!

Она бросилась к девушке и расцеловала ее.

– Я-то представляла тебя крошкой с фотографии, присланной мне твоей матерью из Китая. А ты уже взрослая женщина! Господи!

Дезирэ улыбнулась своей тетке холодной улыбкой.

– Как чудесно познакомиться с вами, тетя Уэнди! Мама так много рассказывала о вас и тете Сьюзен. Но ведь вы видели Пэта, конечно. Он писал нам о том, как добры и гостеприимны были к нему вы и тетя Сьюзен с тех самых пор, как он поступил в Военную академию.

– Ладно, Рэнди уже позаботился о вашем багаже. Пора возвращаться в Александрию.

Майра не заводила разговора на неприятную для нее тему до тех пор, пока они не тронулись в путь. Она предвкушала этот момент истины и боялась его с того самого дня, когда они узнали о том, что Брэд жив. Был только один способ начать этот тяжелый разговор, и она приступила к нему со своей обычной отвагой и прямотой:

– Ты говоришь, что Карл в Индиане, Уэнди. А Брэд все еще командует федеральными войсками там?

Уэнди отвернулась и долго смотрела в окно экипажа, не произнося ни слова.

– Ну же, Уэнди! – тихо сказала Майра. – Как давно ты знаешь, что Брэд жив?

– Карл знает об этом с того дня, когда Брэд прибыл в Штаты. Но я узнала всего несколько лет назад. По правде говоря, мне сказал об этом Патрик.

– Патрик? – в один голос воскликнули Майра и Дезирэ.

– Да, дело в том, что Брэд навестил его в Уэст-Пойнте в первый же год, как мальчик поступил в академию. Пэт не пожелал с ним разговаривать. Он даже набросился на отца с кулаками, и его пришлось усмирять. Его хотели исключить из академии за нападение на старшего по званию, но Брэд все уладил. Он не пытался снова увидеться с Пэтом, хотя и пишет ему письма, на которые Пэт еще ни разу не ответил.

– Почему же Карл ничего не сказал тебе?

– Потому что Брэд попросил его не говорить. Пэт, кстати, тоже оказал ему эту единственную услугу. Он не сообщил тебе о том, что Брэд жив. Последний раз, когда мы виделись с Пэтом, он сказал нам, что для него отец все равно что умер и что для тебя и Дезирэ лучше тоже не знать о том, что он жив. Если бы генерал Флинн не погиб, ты бы, вероятно, никогда и не узнала ни о чем.

– Это-то ясно, но остается один вопрос: почему Брэд не хотел, чтобы мы узнали о том, что он жив?

Уэнди наконец повернулась к ней и посмотрела ей в лицо:

– Может быть, тебе будет трудно в это поверить, но, если отвлечься от многих недостатков Брэда, свойственных также и Карлу, – алчности, безжалостности, ненасытного честолюбия, – в Брэдфорде Тэйлоре есть некая доля благородства и самоотречения.

– Чепуха! Он бесчувственный и беспринципный негодяй!

– Мама! – Дезирэ схватила Майру за руку. – Помнишь, как ты читала нам с Пэтом перед сном книгу, когда мы были маленькими? «Инок Арден».[23] О моряке, который несколько лет прожил на необитаемом острове, прежде чем его спасли. И когда он вернулся домой, то оказалось, что его жена снова вышла замуж и счастлива и процветает. Поэтому он не сообщил ей, что жив, а удалился и умер, так как сердце его было разбито.

– Но Брэд не Инок Арден, Майра, – сказала Уэнди. – Поэтому он не собирается умирать оттого, что сердце его разбито. И все же есть кое-что от правды в том, что сказала Дезирэ. Он узнал о том, что ты замужем за генералом Флинном и что ты и дети счастливы и процветаете, что у вас настоящая дружная семья.

– Но в этом нет никакого смысла! Я хочу сказать, откуда ему было знать о моих чувствах и чувствах детей, если мы находились на другом конце света?

Уэнди с трудом перевела дух – вздох ее был печален.

– Он узнал об этом от генерала Флинна. Тот написал ему о вашем браке и идиллической жизни. Флинн умолял его не открывать правды, потому что тогда ты была бы опозорена как развратная женщина-двоемужница, а карьера Флинна пострадала бы. Ведь британская армия нетерпимо относится к скандалам такого рода. Верь этому или не верь, но Брэд поступил благородно, принес эту жертву ради вас. Возможно, это был единственный великодушный поступок в его жизни. Он отказался от тебя и детей, проявив бескорыстие.

Майра не ожидала нового потрясения и была в ужасе – они следовали одно за другим, и каждое следующее было ужаснее предыдущего.

– Шон знал о том, что Брэд жив? Не могу в это поверить!

– И все-таки это правда! Как только Брэд оказался снова в Америке, он тотчас же телеграфировал тебе в Калькутту о своем возвращении. По-видимому, генерал Флинн перехватил его послание. Они долго переписывались, и в конце концов Брэд принял важное решение. Он сказал: «Лучше не будить спящую собаку».

Майра прижала пальцы к вискам, в которых пульсировала боль.

– Все это просто невероятно! Я жалею, что мы вернулись.

– Нет, мама, нет! – закричала Дезирэ. – Папа жив, и только это и имеет значение. О, где он, тетя Уэнди?

– В Уэст-Пойнте. Три дня назад там начались выпускные экзамены. Даже если Патрик не хочет его знать, Брэд желает на них присутствовать и видеть успехи сына.

Дезирэ вцепилась в руку матери.

– Мы должны сейчас же туда отправиться! Я уверена, что, как только Пэт увидит нас всех вместе, когда он осознает, что мы семья, он простит папе его обман.

– Не знаю. Я должна все это обдумать. Наше появление может осложнить положение и усугубить отношения Пэта и его отца.

– Нет, мама, никогда я ни в чем не была так убеждена, как в том, что нам следует там быть. Папа и Пэт помирятся и забудут о своих взаимных обидах, если мы окажемся все вместе. Ну, ведь и Пэта тоже нельзя считать непорочно белой лилией. Он знал, что папа жив, и не сообщил нам об этом. Что касается папиного обмана, то он и сам принимал в нем участие, и с готовностью это делал.

– На этот счет ты права. Все мужчины из семьи Тэйлоров живут по непонятным мне правилам. Патрик готов был целовать землю, по которой ступал Брэд, и во всем хотел быть похожим на отца. И кажется, мальчику это вполне удалось, – добавила она с иронией. – Яблоко от яблони недалеко падает.

– В таком случае все решено. Мы отправляемся в Уэст-Пойнт, и сделаем это немедленно, – решила Дезирэ. Глаза ее блестели от возбуждения.

Майра потрепала ее по колену.

– Ты права, дорогая. Думаю, у нас нет выбора.

Майра и Дезирэ въехали в отель Уэст-Пойнта в пять часов следующего дня. Майра спросила клерка, сидевшего у регистрационного стола:

– Генерал Брэдфорд Тэйлор остановился здесь?

Клерк надел очки и справился в регистрационном журнале.

– Дайте-ка взглянуть… Гм-м-м… Да, здесь. Генерал Тэйлор прибыл вчера утром. Хотите с ним связаться, мадам?

– Нет, не сейчас. Мы с дочерью столько проехали на поездах. Из Сан-Франциско в Чикаго, а из Чикаго в Нью-Йорк. Потом в Вашингтон. А теперь вот из Вашингтона в Уэст-Пойнт. Сейчас больше всего нам нужны ванна и сон. С генералом мы поговорим позже.

– Как пожелаете.

Он позвонил, чтобы вызвать носильщика.

– Отнеси-ка багаж в номер триста пятнадцать, паренек.

После того как Майра и Дезирэ приняли ванну и улеглись на двухспальных кроватях в своем огромном номере люкс, они тотчас же уснули. Девушка проснулась, когда уже стемнело. Она зажгла лампу на ночном столике и спустила ноги на пол. Потом наклонилась к матери и потрясла ее за плечо:

– Мама, мы проспали. Уже больше восьми вечера.

– Спасибо, но мне кажется, что я только что закрыла глаза. Я так утомлена, что не могу ужинать. А как ты?

– Я думала не об ужине, а о папе. Ты не хочешь дать ему знать, что мы здесь?

Майра размышляла некоторое время, прежде чем ответить, потом погладила себя по шее, чтобы прогнать неприятное ощущение, – ей казалось, что в горле у нее першит. Наконец она сказала:

– По правде говоря, дорогая, не думаю, что я способна пройти через это испытание сегодня. Такие встречи лучше оставлять на следующий день, когда будешь чувствовать себя свежей и бодрой.

– Как странно ты выражаешься – «испытание»! В твоих словах я ощущаю недоброжелательство, возможно, даже злобу.

– Это не злоба, а скорее настороженность. Ведь не каждый день женщина встречается с мужем, которого считала погибшим более десяти лет.

Она закуталась с головой в одеяло и снова погрузилась в сон.

Майра проснулась на рассвете следующего дня. После ванны она разбудила Дезирэ:

– Проснись и ослепи всех свой красотой, моя дорогая. Мы на пороге знаменательного дня. Что ты собираешься надеть завтра на церемонию присвоения Патрику свидетельства об окончании академии?

– Я не думала об этом. Погода очень теплая для этого времени года.

– Я думаю надеть фланелевое платье, то, что с бабочками, – сказала Майра. – А почему бы тебе не надеть свое платье с глубоким вырезом? То, что похоже на сарафан? Оно очень идет тебе, и твои плечи в нем выглядят бесподобно.

– Мысль хорошая, но сейчас я хочу принять ванну.

Дезирэ выпрыгнула из постели и зашлепала босыми ногами в ванную комнату. Майра с гордостью смотрела на ее гибкое, грациозное тело. Она двигалась плавно, в ней чувствовалась живая грация, мускулы будто переливались под атласной кожей, и Майра ощутила укол… зависти? Нет, скорее грусти при виде этого пропорционально сложенного, совершенного тела – некое подобие дежа-вю.[24] Неужели и ей когда-то был двадцать один год? В Дезирэ, полной жизни и юной чувственности, трепетной и вполне зрелой женщине, она видела себя.

Когда они закончили одеваться, Майра сказала:

– Пора встретиться с твоим отцом. Черт возьми! Почему я все время употребляю только это слово?

– Все правильно, мама! Я так трясусь, что не могу сдержать дрожь в руках, а сердце мое вот-вот разорвется от волнения.

Майра спустилась вниз и подошла к портье.

– Я миссис Флинн, – сказала она ему, – я хочу найти генерала Тэйлора, и как можно скорее.

– Да, миссис Флинн, генерал Тэйлор только что вошел в ресторан. Хотите оставить ему записку или передать что-то на словах?

– Не стоит его тревожить, пока он не позавтракает. А когда он закончит завтрак, скажите, что его просят зайти в номер триста пятнадцать. Благодарю вас.

При стуке в дверь обе женщины поднялись со стульев. Майра оправила юбку, глубоко вздохнула, потом решительно направилась к двери и распахнула ее. Ей показалось, что она смотрит на Лазаря, восставшего со смертного ложа.[25] В зрелом возрасте Брэд Тэйлор стал даже красивее, чем в те времена, когда был жилистым и дерзким юнцом. Его темные волосы поседели на висках, и он чуть похудел. Но у него остались его прежние нагловатые зеленые глаза, хотя теперь жажда плотских радостей в них светилась меньше, чем прежде.

Оба они будто превратились в две статуи, молча уставившиеся друг на друга. Дезирэ оказалась единственной, кто был способен прервать это тягостное молчание. Она отодвинула Майру в сторону и бросилась к нему на грудь со слезами на глазах, обняла его и прижалась к нему, а слезы ее продолжали течь на его прекрасно сшитый серый костюм в тонкую полоску.

– Папочка, папочка, папочка, наша мечта сбылась! Это чудо!

– Я… я… не знаю, что сказать, – пробормотал он, – право же, я не знаю, что сказать.

Теперь уже и по его лицу потекли слезы.

Майра подошла к нему, и все трое переплелись в тесном объятии. Брэд обнимал их, пряча лицо в их надушенные ароматные волосы.

Когда наконец он овладел собой, то боль в его голосе пронзила сердце Майры, как ножом.

– То, что у меня не хватает слов, это чепуха. На самом деле мне надо сказать очень много, но я не знаю, с чего начать.

Он покачал головой и шагнул в комнату.

Брэд выпустил из объятий Дезирэ и Майру и отступил, любуясь ими.

– Не было ни одной ночи, чтобы я не мечтал о нашей встрече. И эта мечта казалась неосуществимой. Моя любимая жена и дорогая дочь. Я все еще не верю собственным глазам.

Он прикрыл глаза рукой.

– Вы должны простить мне мою слабость. Должно быть, я не слишком-то образцовый солдат.

Майра подошла к нему, и обняла его за шею, и смотрела на него, подняв к нему лицо.

– А у меня как раз такое впечатление, что сейчас ты больше похож на мужчину, чем когда бы то ни было. Ты стал более красивым мужчиной и лучшим солдатом, чем когда-либо в своей жизни. Дело в том, что мужчины и женщины с возрастом становятся более зрелыми, как хорошо выдержанное вино.

Они поцеловались, сначала нежно, а потом со все возрастающей страстью, и Дезирэ скромно потупилась.

– Думаю, вам стоит побыть наедине, – сказала она, – чтобы привыкнуть друг к другу. Если вы меня извините, я пойду в ресторан и позавтракаю.

Оба они, Брэд и Майра, потянулись к ней.

– Это очень важный и деликатный момент, – сказал Брэд тихо, – а ты часть нас, милая Дезирэ. В конце концов, ты ведь существо, появившееся в результате самых интимных отношений, которые мы разделяли с твоей матерью.

– А теперь пора нам рассказать, Брэд, что заставило тебя играть в эту шараду, в этого «Инока Ардена».

Они теперь сидели – Майра и Дезирэ на диване, а Брэд опустился в кожаное кресло напротив, отделенный от них кофейным столиком.

Он закурил сигару и уставился на все еще тлеющие в камине угли. Она видела, что руки его дрожат. Потом он заговорил – медленно, тщательно подбирая слова:

– Должно быть, это самое трудное в моей жизни, с чем мне пришлось столкнуться. Обнажить свою душу, рассказать обо всех своих грехах, да еще в присутствии своей дочери, и это самое тяжелое. Ты и Патрик детьми идеализировали меня, и потому ваше разочарование должно быть болезненнее, чем у вашей матери. Ведь она меня знала лучше, чем кто бы то ни было другой. Она знала все мои недостатки. В те дни моя жажда славы и власти превалировала надо всем остальным.

Перегнувшись через столик, он взял Дезирэ за руку.

– Это правда, моя милая. В те времена эта жажда пересиливала даже мою любовь к семье. Я совершил много поступков, которых стыжусь. Ваша мать все знает о них. И я не жду, что она простит меня, – может быть, поймет. Что же касается вас с Патриком, я не жду от вас ни прощения, ни понимания. Все, на что я надеюсь, это объективность в оценке моих поступков. Если они вызовут у вас отвращение ко мне, как это случилось с Патриком, я покорюсь. Но по крайней мере выслушай все и тогда уже суди меня.

Он посмотрел на Майру:

– Что девочка знает о том, почему я был арестован в Китае?

– Только то, что было сообщено официально, то есть что ты занимался там шпионажем в пользу Соединенных Штатов. Дезирэ и Патрик боготворили тебя еще и за то, что ты погиб смертью героя на службе отечеству. Вот почему Пэт так непреклонен и не хочет тебя простить.

Брэд улыбнулся своей прежней плутоватой улыбкой, которая покорила ее много лет назад, когда они встретились в приграничном форте.

– У его колосса оказались глиняные ноги, и он не смог этого перенести.

– Может быть, после того как мы с Дезирэ поговорим с ним и объясним ему все, он изменит свое отношение к тебе, потому что в глубине души он все еще любит тебя. Шрамы, вызванные разочарованием, зарубцуются, раны заживут.

– Нет, мы с Патриком сами должны разрешить этот конфликт. Но позвольте мне продолжить. Официальное объяснение моего ареста в Пекине было верным, я действительно занимался шпионажем в пользу Соединенных Штатов и других западных стран. Вдовая императрица сохраняла власть династии Цинь тем, что уничтожала всех своих политических противников. Все, кто высказывался за земельные или политические реформы, считались предателями и были обречены на казнь. В течение долгих лет сопротивление ее тирании подспудно бродило и зрело среди класса мандаринов в Запретном городе. Одним из оппозиционеров высокого ранга была племянница императрицы Сунь Ин.

В то время моей целью было встретиться в Тяньцзине с теми пекинскими мандаринами, кто стремился свергнуть императрицу или обуздать ее неограниченную власть. Но в ночь перед этой встречей наши планы были нарушены, когда пекинская военная полиция арестовала меня в спальне Сунь Ин.

Зеленые глаза Дезирэ впились в лицо отца:

– А что ты делал в спальне Сунь Ин, папа?

– Неужели это имеет значение по прошествии стольких лет?

– Не спрашивай больше об этом, Дезирэ, – перебила ее Майра. – Нет, Брэд, по прошествии стольких лет это значения не имеет. Эта глава нашей жизни закрыта. Давайте будем честными друг с другом, моя девочка, мы с тобой тоже не безупречны. Как сказал Иисус: «Кто без греха, пусть бросит первый камень…» И мы с Шоном Флинном много лет прожили в грехе.

– Хорошо, Майра, закроем эту главу, – поддержал ее Брэд. – А теперь откроем новую… Дорогая, не могли бы мы вновь соединить свои жизни и судьбы? Ты знаешь, я никогда не переставал любить тебя.

Майра прижала руки к вискам и закрыла глаза.

– Не знаю, Брэд. Сейчас я не способна принимать серьезные решения. Все, с чем я могу справиться сегодня, это подготовиться к завтрашней торжественной церемонии.

Он встал и обошел вокруг стола, положил руки ей на плечи и поцеловал ее в волосы.

– Подумай только – увидеть, как наш сын получает свидетельство в Военной академии! – сказал он тихо. Потом свободной рукой обнял Дезирэ за плечи и поцеловал ее в голову. – Вы двое – самые красивые женщины на свете, и обе мои.

Глава 23

Чем старше становился Патрик Тэйлор, тем больше он походил на отца.

– Уму непостижимо! – сказала Майра. – Ты просто повторение своего отца, точно такой, каким он был, когда я увидела его впервые.

– Я предпочел бы не говорить об отце. Не хочу испортить аппетит за ужином.

Они сидели в ресторане отеля накануне церемонии вручения свидетельства об окончании Академии.

Майра и Дезирэ убеждали и даже умоляли Патрика быть снисходительнее, но все было бесполезно.

– Разве ты не понимаешь, дорогой, что его появление могло бы повлечь за собой печальные для нас последствия? Это разрушило бы всю нашу жизнь в Индии. Из чувства благодарности к Шону Флинну и уважения к нему он принес эту жертву.

– И ты поверила в эту чепуху, мама? Ты поддалась на такую дешевку? – сказал Пэт ледяным тоном. – Но меня не проведешь. Неужели ты не понимаешь, что на все эти годы он лишил меня и Дезирэ того, на что мы имели право по рождению? Право иметь отца, любить отца и быть любимыми им! И вырасти с ощущением защищенности и принадлежности кому-то, с чувством, которое дает только отец!

– Все это вам дал майор Флинн, – напомнила Майра.

– Ради всего святого, мама, это совсем не то, и ты прекрасно это знаешь! Дядя Шон был выше всяких похвал, но он не был отцом, которого я боготворил и о котором горевал больше, чем ты могла себе представить. – Его горечь теперь прорвалась с полной силой и была даже более жгучей, чем прежде. – И все то время, что я горевал по нему, этот мерзавец странствовал по свету и радовался жизни!

– Едва ли это так.

– Мама, он всегда был ловеласом, даже когда вы жили вместе.

– Откуда тебе знать такие вещи, Пэт?

Его лицо побагровело от ярости.

– Он сам мне рассказывал. Думаю, он считал исповедь полезной для душевного здоровья. Он ожидал от меня отпущения грехов. И я чуть не дал ему в зубы. И жалею, что не сделал этого.

– Тебя бы выгнали из академии, если бы не его вмешательство.

– И очень жаль, что это случилось. Мне не нужны от него никакие блага.

– Ты так не думаешь, я уверена! Ведь ты накануне исполнения своих желаний, мечты всей твоей жизни. Завтра ты станешь лейтенантом Патриком Тэйлором!

– Мы так тобой гордимся, Пэт, – вмешалась Дезирэ. Она сжала его руку. – Только представь себе – прощание со своими однокашниками!

– Мы все тобой гордимся, сынок, – сказала Майра, и глаза ее повлажнели, – и твой отец больше, чем кто-либо. Неужели в твоем сердце нет ни капли снисхождения к нему?

– Нет.

– В таком случае по крайней мере обещай быть с ним вежливым во время церемонии. Пожалуйста, я прошу об этом ради себя и твоей сестры.

Патрик положил салфетку и вилку.

– Ладно, сделаю это ради вас. Я буду вежливым. А теперь вы должны простить меня. Я должен еще отшлифовать свою завтрашнюю речь.

Он наклонился и поцеловал каждую из женщин в щеку.

– Вы обе – отрада для моих усталых глаз. Подумать только – четыре года вдали от семьи и дома. Боже мой, как я скучал по вас!

– Как и мы по тебе. И твой отец тоже скучал по тебе все эти годы. Мы тосковали по тебе все трое.

Он смотрел на нее, и взгляд его выражал снисходительность и нетерпение.

– Ты, конечно, никогда не перестанешь об этом говорить, мама?

– Не перестану. Я еще не потеряла надежды, молодой человек.

Он рассмеялся:

– Сегодня прекрасный вечер. Почему бы вам не прогуляться со мной до моих казарм? Я покажу вам, где живу.

– Нет, дорогой, благодарю тебя. У меня был утомительный день. Думаю, я сейчас заберусь в постель и напишу письмо Би. Но ты, Дезирэ, отправляйся.

– Я так и сделаю.

Они расстались в коридоре, и Пэт и Дезирэ отправились гулять по территории Уэст-Пойнта, убранного и вылизанного самими слушателями.

– Вот этот живописный уголок называется Аллеей флирта, – сказал Пэт.

В конце аллеи находился овальный камень со старинной статуей индейца на нем, весьма впечатляющей, позеленевшей и покрытой мхом.

– Это старый индейский вождь Текумсе, покровитель молодых любовников. В тени памятника этому славному малому было сорвано немало поцелуев. Видишь, как неодобрительно он на нас смотрит?

– Я не сомневаюсь, что и тебе, братец, перепало здесь немало поцелуев. Уж свою-то долю ты получил наверняка, – сказала Дезирэ.

– Верно, – кивнул Пэт.

– И Каллаханы, и Тэйлоры отличаются горячей кровью. И я готова пари держать, что немало девиц здесь распрощалось со своим самым драгоценным достоянием.

Патрик рассмеялся:

– Это ты сказала, а не я.

– А каковы твои сердечные дела в настоящий момент?

– Ну, я встречаюсь иногда с сестрой моего товарища по комнате мисс Кэндиси Мэнникс.

Дезирэ наморщила носик.

– Кэндиси? Звучит как-то по-снобистски.

– Напротив, она очень похожа на тебя. Знаю, что ты ее одобришь и вы поладите.

– Похоже, у тебя серьезные намерения в отношении мисс Кэндиси.

– Должно быть, так, но я не уверен. Как раз сейчас я должен привести свою жизнь в порядок. Я не сказал тебе и маме, что меня направляют служить на Аляску?

– На Аляску? Господи, а я-то думала, что на Аляске живут только эскимосы и полярные медведи.

– Прошел слух, что там открыли большие залежи золота и что к концу века Аляска станет северной Калифорнией. Кстати, сестренка, а как твои любовные дела?

– Не так хороши, как хотелось бы, – честно ответила она.

– Ты говоришь как подлинная дочь семьи Каллаханов. – Он помолчал, потом добавил: – И Тэйлоров, конечно. Одному Богу известно, каким распутником был наш папаша всю свою жизнь.

– Не стоит идеализировать и маму. Знаешь, что ее роман с Шоном начался еще до исчезновения отца?

– Ты не можешь говорить это серьезно. Я не верю!

– И все же это правда. Я подслушала однажды их разговор: они смеялись и шутили по этому поводу.

– Ну, с тех пор много воды утекло, – сказал он смущенно.

– Верно, – согласилась она и лукаво улыбнулась: – Это-то мы с мамой и пытаемся вколотить в твою дубовую голову. Прошлое остается прошлым, и нет смысла без конца пережевывать то, что было когда-то, словно собака, гложущая сухую и голую кость.

Он ответил не сразу. Потом взял ее за локоть и сказал:

– Пожалуй, я провожу тебя до отеля.


День выдался на славу. Лазурное небо было безоблачным, нежный ветерок, гнавший барашки по реке Гудзон, чуть умерял полуденную жару. Майра, Брэд и Дезирэ сидели в первом ряду зрителей, которые должны были стать свидетелями присвоения Патрику офицерского звания. Его прощальная речь была проникнута патриотизмом, чувством долга и верности родине, чувством чести и достоинства, но военной темы он коснулся вскользь, а главным в его речи был анализ человеческих отношений в течение жизни. И произнося свою заключительную фразу, Патрик посмотрел прямо на отца.

– …потому что, унижая и пороча наших ближних, мы в первую очередь унижаем и порочим себя. Наш девиз содержит нечто большее, чем воинский кодекс поведения: «Мы обязуемся никогда не лгать, никогда не обманывать и не красть, мы клянемся в верности, мы клянемся избегать обмана, предательства и неверности, как и в том, что не потерпим бесчестия не только в себе, но и в других…» От моего собственного имени и от имени своих однокашников я хочу поблагодарить вас всех, леди и джентльмены, за то, что вы почтили нас своим присутствием в этот день и разделили с нами радость этой минуты. Да благословит вас всех Господь, и да благословит Всевышний Соединенные Штаты Америки.

Его речь была встречена оглушительными аплодисментами. Брэд поморщился и прошептал на ухо Майре:

– Он ведь метил в меня и попал не в бровь, а прямо в глаз, верно?

Ни Майра, ни Дезирэ не ответили.

По окончании торжественной церемонии новоиспеченные офицеры огласили воздух троекратным ура, а их головные уборы взмыли высоко в воздух, и на мгновение небо потемнело от их обилия. Потом выпускники смешались с толпой гостей, присоединившись к своим родственникам и друзьям.

Смущение и неловкость при встрече всех членов семьи Тэйлоров были несколько умерены тем фактом, что Патрик привел своего товарища по комнате Джеральда Мэнникса и его сестру с родителями. Энсон Мэнникс и его жена Дороти были выдающейся парой: он некогда был послом Америки в Испании, и Майре показалось, что при известии об этом Брэд навострил уши.

Как и всегда, аромат власти опьянял его. Он в известной степени достиг зрелости и умеренности, но надежда на то, что леопард когда-либо изменит свою внешность и избавится от пятен, была тщетной. Он тотчас же завладел Мэнниксом и принялся расспрашивать его о текущих международных делах, стараясь в то же время очаровать дипломата и тонко польстить ему.

Внимание Дезирэ было сосредоточено только на молодых Мэнниксах. Она тотчас же оценила и одобрила Кэндиси Мэнникс, и, чем больше девушки разговаривали друг с другом, тем больше крепла их взаимная симпатия. Кэндиси была высокой, ширококостной девушкой и в то же время она отличалась удивительной женственностью и пленительностью. Дезирэ обратила внимание на то, как она поглаживала руку ее брата указательным пальцем и как они все время держались за руки. У Кэндиси были довольно широкое лицо с выступающими высокими скулами и широко расставленные серые глаза, а рот ее был чувственным и губы полными. В ее темно-каштановых волосах солнце высвечивало отдельные светлые пряди, а ветер трепал их.

Товарищ Патрика по комнате привлек ее внимание совсем по-иному. Джерри был среднего роста, не выше сестры, но он излучал мужественность. Он был широкоплечим и широкогрудым, с узкой талией и поджарыми бедрами, что подчеркивалось покроем его военной формы, ловко облегавшей тело. Он не был красив в том смысле, в каком она находила красивыми своего отца и Пэта, но мужественные и грубоватые черты его лица – массивная челюсть и шишечка на кончике носа, а также его заразительная улыбка и плутоватое выражение голубых глаз немедленно вызвали в ней влечение к нему. И даже цвет его коротко подстриженных волнистых волос был под стать ее собственным – они были рыжими.

Его рукопожатие было крепким и искренним.

– Ну, когда старина Пэт хвастался красотой своей сестры, я заподозрил, что он пытается всучить ее какому-нибудь недоумку, как и я пытался навязать ему Кэндиси. Теперь же, когда я увидел вас, я понял, что не верил ему зря. Я влюблен.

Его сестра хмыкнула:

– Держите с ним ухо востро, Дезирэ. Он бесстыдная шельма. Следующее, что он сделает, это пригласит вас прогуляться по Аллее флирта сегодня вечером. И, как я догадываюсь, когда стемнеет.

Дезирэ рассмеялась:

– Не беспокойтесь обо мне, Кэнди. Мне и прежде приходилось справляться с такими обстоятельствами.

Джерри взял ее под руку.

– По правде говоря, мне не хочется ждать вечера. Идемте, моя прелесть, растолкаем эту толпу, и я кое-что покажу вам.

– Кстати, о сегодняшнем вечере, – вмешался Патрик, – Джерри и я наприглашали приятелей и молодых девушек в город на вечеринку, чтобы отпраздновать наше окончание академии. Не возражаешь, Дезирэ, чтобы твоим кавалером был Джерри? Он сам не может выбрать себе девушку, вот я и стараюсь ради него.

– Я буду счастлива. – Она посмотрела на Джерри, и в глазах ее заплясали бесенята. – Я готова держать пари, что ему не составило бы труда найти себе пару.

Джерри театрально возвел глаза к небу.

– Дело в том, что я берег себя все эти годы для вас.

Подумав, Патрик обратился к своим родителям и Мэнниксам:

– Конечно, я и вас приглашаю на нашу вечеринку.

– Нет уж, Пэт, – весело отозвался Брэд. – Я в своей жизни побывал на многих таких солдатских сборищах. Они для молодых и несокрушимых… Кроме того, Энсон и Дороти собираются пообедать с твоей матерью и со мной в отеле.

Майра загадочно улыбнулась, заметив, что Брэд с видом собственника положил руку на плечо Энсона Мэнникса.

Глава 24

После ужина Мэнниксы удалились в свой номер, а Брэд и Майра в свой. Она предложила ему заглянуть к ним с Дезирэ выпить перед сном.

– Если не имеешь ничего против портвейна, – сказала она. – Я считаю, что пропустить пару стаканчиков перед сном отнюдь не вредно после такого дня.

– Когда мы были вместе, тебе такого средства не требовалось, – возразил он.

Майра не отозвалась на это замечание и пошла за вином и двумя стаканами. Она стояла к нему спиной, дожидаясь, когда румянец возбуждения сойдет с ее щек.

«Ты же не школьница!» – упрекнула она мысленно себя.

Брэд сел на диван рядом с ней и разлил вино.

– Что ты думаешь о Мэнниксах? – спросил он.

– Прекрасные люди. И ты, разумеется, хорошо поладил с Энсоном.

– Интересный малый и хорошо осведомлен в делах политики. Ты знаешь, что он занимал высокий пост при Сейнт-Джеймсском дворе. Патрик мог сделать гораздо худший выбор, а эти родственники нам вполне подходят. Не говоря уже о том, что Кэндиси кажется мне прелестной и умной девушкой.

– Мне она очень понравилась и Дезирэ тоже. Да, судя по тому, как они с Пэтом смотрят друг на друга, мне кажется, что они по-настоящему влюблены.

Он поставил свой стакан с вином, и его рука как бы ненароком легла на спинку дивана.

– Они напоминают мне нас с тобой в этом возрасте.

Его рука непринужденно переместилась на ее плечи.

– Я никогда не переставал любить тебя, дорогая.

– Брэд, пожалуйста…

– Нет, Майра, ты выслушаешь меня. То, что я сказал тебе вчера, чистая правда. В Китае я получил по заслугам. Жизнь – это азартная игра, где ставки высоки, а я, как ты знаешь, азартный игрок.

– Ну, пожалуй, это эвфемизм. Следовало бы сказать «авантюрист».

– Ладно, пусть авантюрист. И все же это не имеет отношения к тому, о чем я хотел сказать. Майра, а что, если бы я предложил тебе склеить нашу разбившуюся на кусочки жизнь?

– Да ты, верно, не в своем уме.

Она попыталась встать, но он удержал ее:

– Нет, это было бы вполне разумным и логичным шагом. Послушай, все эти годы я держался в стороне от тебя только потому, что это был единственный честный и достойный способ справиться с обстоятельствами. Вы с Флинном были счастливы, и я не имел права вмешиваться и разрушать вашу жизнь. Видит Бог, я и так натворил глупостей. Есть и еще кое-что…

Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе, не спуская с нее пристального взгляда.

– Та женщина, что была в Вашингтоне, я даже не помню ее имени, так мало она значила для меня. Да, я был тебе неверен, но не потому, что был не удовлетворен тобой или недоволен нашим браком. Майра, нет другой женщины на свете, которая волновала бы меня больше, чем ты. И никогда не будет. Сунь Ин тоже была всего лишь средством к достижению цели.

– А по-твоему, цель всегда оправдывает средства. Пусти меня, Брэд, и, пожалуйста, уходи немедленно.

– Не раньше, чем ты выслушаешь меня. Я почувствовал себя ужасно, когда узнал о смерти Флинна, поверь мне! Он был хорошим мужем тебе и отцом Пэту и Дезирэ. Да упокоит Господь его душу. И все, я думаю, наступило время тебе забыть о своей святости. Я, конечно, не ангел, но и ты тоже. Разве тебе не известно, что я знал о твоем романе с Шоном и знал, что он начался до того, как меня поймали со спущенными штанами в будуаре Сунь Ин?

Майра растерялась:

– Кто тебе сказал такую нелепость?

– Конечно же, Флинн. А кто еще?

Теперь он отвернулся, чтобы не видеть ее лица.

– Видишь ли, когда он просил меня не разрушать его жизнь, он прибег к самым отчаянным мерам, чтобы сохранить тебя. И рассказал мне о вашем романе. Не могу сказать, что осуждаю тебя. Я был негодяй. Я пренебрегал тобой. А Флинн всегда нравился женщинам, и он боготворил землю, по которой ты ступала. И было вполне естественным, что ты обратилась к нему в поисках утешения, покоя и страсти одновременно. Прошлое осталось в прошлом. Давай похороним его. Давай начнем сначала.

– Откроем новую главу? – размышляла она вслух.

– А что в этом такого? Я люблю тебя не меньше, чем всегда, так же глубоко и крепко, а мои инстинкты говорят, что и ты ко мне не совсем равнодушна.

– Право, не знаю.

Неожиданно он обнял ее и поцеловал в губы.

Она сопротивлялась, но он был намного сильнее. Вскоре силы ей изменили, воля оставила ее, и она покорно покоилась в его объятиях. Все ее тело пронизало расслабляющее тепло. Оно проникло в ее плоть и зажгло огонь в ее чреслах. Все ее нервные окончания ожили и завибрировали, и внезапно она ощутила такой приступ желания, какого не испытывала давно. Майра слабо застонала, обхватила его за шею и привлекла к себе. Его язык проник в ее рот и коснулся ее языка. И теперь она сознавала, что их плотская близость неотвратима. Его рука скользнула под ее юбку и принялась ласкать ее, поднимаясь все выше и выше по внутренней стороне бедер, пока пальцы его не достигли своей цели.

– Раз уж это случится, – сказала Майра, – пусть все будет по-человечески. Пойдем в спальню.

Пока они раздевались, Майру поразила мысль о том, что все, что с ними происходило, она воспринимала как нечто естественное, будто и не было их многолетней разлуки. Их движения были столь же слаженными, как много лет назад, и они вместе испытали пик наслаждения. В этот момент в ее голове промелькнуло воспоминание об известном ей древнегреческом мифе, о мужчине и женщине, двух половинках единого существа, искавших друг друга и нашедших.

Магия страсти и любви оказалась столь же действенной и могучей, как и прежде, и испытанный ими экстаз был невообразимым и неописуемым. Ее тело содрогалось от этих волшебных судорог, страсть просто разрывала ее на части. И наконец наступило блаженство покоя – мир, ясность и полное удовлетворение. Это было божественным, райским наслаждением.

Обретя способность говорить, Брэд сказал Майре:

– Мы получили все причитающееся нам, все, что мы потеряли за эти годы, все, чего были лишены.

Она уже была готова напомнить ему, что все эти годы они оба не вели целомудренную жизнь, но сдержалась. Слишком прекрасна была эта минута, чтобы портить ее язвительными замечаниями.

– Полагаю, нам лучше одеться и вернуться в гостиную, – заметила Майра. – Вероятно, скоро вернется Дезирэ.

– Черт возьми! – выругался он. – Я не хочу больше никогда расставаться с тобой.

Она сказала ему на ухо:

– Будь доволен тем, что мы испытали сегодня. Мы не должны спешить, особенно учитывая чувства Патрика.

Брэд вскипел:

– Черт с ним, с Патриком! Я уже наслушался от него достаточно оскорблений, пока он учился в Уэст-Пойнте! Есть и еще одна тонкость – в глазах закона мы с тобой муж и жена, и я имею право спать с собственной женой.

– Тише… – Она зажала ему рот рукой. – Пожалуйста, дорогой, предоставь действовать мне.

Он вздохнул:

– Как скажешь, любовь моя.

Они оделись, и, как оказалось, вовремя. Они сидели на диване и пили по второму стакану вина, когда появилась Дезирэ в сопровождении молодого Мэнникса.

– Ну, как прошел ваш вечер? – поинтересовалась Майра.

– Замечательно, – сказала Дезирэ. – Праздник был не только по поводу окончания академии. Мы еще отпраздновали помолвку Пэта и Кэндиси. Они объявили о ней официально.

– Это замечательно, – с энтузиазмом обратился Брэд к Джеральду. – Ваша сестра – прелестная девушка, и я уверен, что она будет чудесной женой для нашего Патрика.

– Благодарю вас, сэр, – ответил юноша. – И мои родители, и я не можем быть счастливее. Пэт и я были все эти несколько лет как родные братья. А теперь мне пора, не хочу мешать вашему отдыху.

Они пожелали друг другу спокойной ночи, и Дезирэ проводила Джеральда до двери. В холле он обернулся и подмигнул ей:

– Не желаешь сделать этот праздник двойным?

Ее брови высоко поднялись.

– Это серьезное предложение?

– Вполне серьезное. Я говорил тебе, что влюбился, как только увидел тебя.

– Лесть всегда и везде сделает свое дело.

Она не могла остаться равнодушной, ощущая его восхищенный взгляд, спустившийся с ее лица ниже, на грудь, потом на бедра.

– Да, всегда и везде, – эхом откликнулся он. – На этот счет у меня обширные планы. Доброй ночи, моя прелесть.

Он поцеловал ее, и она ответила ему поцелуем.

Дезирэ закрыла дверь и села на диван рядом с матерью и отцом.

– Ну, как вы провели вечер?

– О, это было восхитительно! – сказала Майра. – Мэнниксы – очаровательные люди. И похоже, что вы с Джеральдом тоже славно поладили.

– Да. И если говорить честно, то он уже сделал мне предложение.

Майра и Брэд удивленно переглянулись.

– А мне казалось, что в его возрасте я был быстр и решителен, – заметил Брэд.

– Ты таким и был, – ответила Майра, вспоминая тот день в Техасе, когда он помешал ее купанию в источнике. Она зевнула. – Не хочу быть грубой, Брэд, но, право же, мне надо поспать.

– Конечно, – откликнулся он.

Брэд встал и поцеловал ее в щеку, потом поцеловал Дезирэ.

– Доброй ночи, мои дорогие. Утром надеюсь увидеть вас обеих.

Его пристальный взгляд остановился на Майре.

– А ты серьезно подумай о том, что мы с тобой обсуждали.

– Можешь не сомневаться. Доброй ночи.

Когда он ушел, Дезирэ спросила:

– Что папа имел в виду, когда просил тебя серьезно подумать о чем-то?

Майра не стала лукавить:

– Твой отец хочет, чтобы мы снова жили вместе.

Глаза девушки засияли.

– Мама! Это просто чудесно! О, я так счастлива, я так рада за тебя! Это похоже на сказку.

Она порывисто бросилась к Майре и обняла ее.

– Не торопись, юная леди. Я пока не приняла решения.

– Не скрытничай, мама! Я знаю, что ты все еще без ума от него. Я вижу это в твоих глазах, когда ты смотришь на него. Это невозможно утаить. Конечно, ты согласишься. В конце концов, ведь по закону вы еще муж и жена.

– Брэд как раз и приводил этот довод, но ведь дело не только в том, что гласит закон. Я буду честна с тобой, Дезирэ. Да, твой отец все так же привлекает меня. Я поняла это с первой минуты, как увидела его. Ты права, он мне нравится. Но ведь в настоящем брачном союзе должно быть нечто большее.

Дезирэ рассмеялась:

– Это не столь уж важно, мама.

Ее интуиция была просто сверхъестественной – она с шаловливым и лукавым видом смотрела на мать.

– По правде говоря, меня бы не удивило, если бы оказалось, что сегодня вы «по-особенному» провели вечер после того, как расстались с Мэнниксами.

Два красных пятна, расцветших на щеках Майры, выдали ее.

– Не дерзи, юная леди.

– Да брось ты, мама! Я женщина, и мне ясно, что твоя страстность передалась мне. Ты никогда меня не спрашивала, но могу тебе признаться, что я уже давно не девственница. И именно поэтому я могу принять предложение Джеральда. Для незамужней женщины представляет некоторую проблему удовлетворение ее сексуальных запросов, даже для такой свободомыслящей, как я. У меня есть потребность установить длительные и прочные отношения с желанным для меня мужчиной. И мне кажется, Джеральд вполне отвечает моим требованиям.

Майра рассмеялась и покачала головой:

– Ты неисправима и распутна!

– Да, я такая, но и ты тоже такая. Не отрицай этого. Авраам Линкольн сказал: «Хорошая жена должна быть кухаркой на кухне, леди в гостиной и шлюхой в спальне».

– Должна признать, что в этом есть смысл. – По ее лицу пробежала тень. – Лишь одно вызывает во мне беспокойство – горечь и озлобление, которые Патрик питает к твоему отцу. Он не захочет нашего воссоединения.

– Это пройдет, мама. По правде говоря, я считаю, что Патрик вел себя с папой вполне учтиво на церемонии.

– Да, но учтивость еще не все. Он сделал это из уважения к нам с тобой. Не думаю, что Патрик простит меня, если я вернусь к твоему отцу.

– Но это же абсурд! Кроме того, мы ведь говорим о твоей жизни, а не о его. Пэт отправляется на Аляску с Кэндиси. И только Господу Богу известно, какую часть своей жизни ему суждено еще провести с нами. Ты сама говорила много раз: солдат не может пустить корни.

– Думаю, ты права.

– В таком случае все улажено. Значит, вы с папой помиритесь?

Смех Майры прозвучал донельзя сухо и жестко.

– Ничто никогда не улаживается так, как хочешь, моя дорогая. И ты скоро это узнаешь. Мы с Шоном постоянно говорили об этом.

Глава 25

1 марта 1901 года

«Милая Уэнди!

Весть о смерти Карла была для меня ужасным шоком. Как тебе известно, Брэд был очень привязан к нему и благодарен за все, что Карл для него сделал. Прошло уже почти два с половиной года с тех пор, как испанские войска в Маниле капитулировали и испано-американская война закончилась. Мы и не представляли себе, когда прибыли сюда с оккупационной армией, что война только начинается. После того как адмирал Дьюи одержал победу над испанским флотом в бухте Манилы, американских солдат филиппинцы встречали с почетом, как героев войны. Но когда Эмилио Агвинальдо, блестящий предводитель повстанцев, понял, что Соединенные Штаты вовсе не собираются даровать Филиппинам полную независимость, все изменилось. Несчастье было не только в том, что этот трагический конфликт стоил жизни пяти тысячам американцев и двадцати тысячам филиппинцев, не только в том, что он стоил нашим налогоплательщикам миллионов долларов, но и в том, что наш народ во время этой войны оказался разделенным на два враждебных лагеря, чего не случалось со времен Гражданской войны. Сторонники колониализма убеждены в том, что раз Соединенные Штаты освободили острова от испанцев, то они и должны взять на себя ответственность за судьбы обнищавших, необразованных и униженных местных жителей, объявив протекторат Соединенных Штатов. Это белыми нитками шитый предлог и слишком уж прозрачное прикрытие истинных мотивов, как и заявил сенатор Альберт Беверидж недавно в своей речи в сенате: «Держава, правящая на всем Тихом океане в двадцатом веке, – это держава, которой суждено править миром… А что касается Филиппин, то эта страна теперь станет американской республикой навсегда…» Как я ни ненавижу колониализм, вынуждена признать, что в том, что он сказал, есть доля правды. Добрая часть Филиппин приветствовала аннексию островов Соединенными Штатами, потому что, как справедливо заметил Брэд, традиционно алчные колониальные державы, такие, как Британия, Франция, Германия и даже сама Испания, все еще сторожат эту землю, и их флоты постоянно курсируют вдоль ее берегов в ожидании удобного случая наброситься на беззащитные Филиппины, как голодные волки, если Соединенные Штаты отзовут свои войска и флот.

Но есть и сторонники свободы, принципиальным представителем которых стал историк Генри Адамс, заявляющий, что лишить свободы любую страну противоречит идеалам и морали, на которых основана сама государственность Америки. В своей последней газетной статье Адамс задает болезненный вопрос: «Следует ли нам уничтожить миллион-другой филиппинцев, чтобы дать им сомнительное благо носить фланелевые нижние юбки и пользоваться электричеством и железными дорогами?»

С подобной дилеммой мы сталкивались и на Гавайских островах. «Мы будем прокляты, если сделаем это, и прокляты, если не сделаем», – как выразился Брэд.

Что же касается Гавайев, то Патрик с семьей обосновались на острове Мауи. И Брэд, и я – мы оба очень гордимся им. Он вместе с генералом Чаффи штурмовал и брал Пекин и подавлял восстание боксеров. Он был дважды ранен, и его наградили Серебряной звездой за мужество, и теперь ему присвоили чин майора. Дочери Патрика и Кэндиси Марше уже пять лет, и после Нового года они ожидают рождения второго ребенка.

Дезирэ и ее муж капитан Джеральд Мэнникс находятся на Кубе с американской оккупационной армией. Джеральд служил вместе с полковником Теодором Рузвельтом там во время войны и принимал участие в битве у холма Сан-Хуан. Их дети Дэниэл и Энсон, названные так в честь ее отца, по возрасту почти такие же, как Марша Патрика и Кэндиси.

Сегодня вечером генерал Артур Макартур с сестрой принимают старших офицеров. Его жена Мэри, любящая мать, находится сейчас в Уэст-Пойнте, где их сын Дуглас учится в Военной академии Соединенных Штатов. По некоторым туманным намекам Брэда я поняла, что этот вечер особенный, что это не просто светский раут. Возможно, он имеет какое-то отношение к вождю повстанцев Агвинальдо. Он монолит, вокруг которого сосредоточены все силы революционного движения…»


Генерал Артур Макартур заперся в своем кабинете с двумя своими помощниками генералом Брэдфордом Тэйлором и генералом Фредериком (Воинственным Фредом) Фанстоном.

Макартур, как любил говорить о нем Брэд, «родился со штыком в заднице и медалью за боевые заслуги на груди». Он был истинным воплощением образцового солдата. Красивый мужчина с царственными манерами, вьющимися темными волосами и пронзительными карими глазами, способными превратить в желе любого подчиненного, имел еще вдобавок внушительные бакенбарды и потрясающие усы. Среди его офицеров ходили слухи, что генерал досадовал на своего сына Дугласа за его большую близость к матери, чем к отцу. Однажды за стаканчиком бренди он разоткровенничался с Брэдом:

– Мой Дагги-бой – сноб, ханжа и чертов маменькин сынок. Тебе известно, что, когда он был в младшем классе академии, однокашники избивали его? Они его просто затерроризировали. И этот высокомерный негодяй получил по заслугам!

Его лицо приняло озадаченное выражение и он продолжал:

– Но парень категорически отказался выдать их даже под угрозой исключения из академии. Он не пожелал сотрудничать со специальной комиссией президента Маккинли, расследовавшей злоупотребления в отношениях между воспитанниками Военной академии в Уэст-Пойнте. Несмотря на его мамочку и ее потворство, в нем все-таки есть задатки хорошего солдата.

Макартур в этот вечер казался мягким, податливым и полным энтузиазма.

– Брэд, – обратился он к генералу Тэйлору, – наш военный гений, Воинственный Фред, придумал такой план захватить Агвинальдо, что при всей своей чудовищности, дерзости и наглости он кажется мне беспроигрышным. Он должен сработать. Но прежде чем я дам ему свое благословение, хочу узнать ваше мнение о нем. Говорите, Фред.

В отличие от Макартура и Тэйлора Фанстон не происходил из семьи кадровых военных и выглядел скорее как грубоватый седеющий сержант, чем как генерал. Он поставил на стол свой стакан с бренди и отодвинул стакан своего командира.

– Если позволите, сэр, я наполню стаканы снова, чтобы промочить глотку.

Его просьба была удовлетворена, он встал с места и принялся ходить по комнате.

– Вы припоминаете, Брэд, что в феврале мы захватили горсточку повстанцев, в руках которых оказались закодированные депеши?

– Конечно, это были бумаги полковника Магдальдо. Нам удалось разгадать код, и это оказалось закодированное имя Агвинальдо, а бумаги предназначались для отправки командиру повстанцев на остров Лусон, и в них упоминались имена новых офицеров и намерение направить их на тайную штаб-квартиру Агвинальдо.

– Верно… Но ведь в депешах не было указано местонахождение этой штаб-квартиры, однако говорилось, что курьер, который должен был передать бумагу, мог бы привести людей туда.

– Да, и это малый по имени Сегизмондо. Но эти люди фанатически преданы Агвинальдо. Сегизмондо с радостью примет смерть, чтобы только не предавать своего вождя. А если бы мы поставили его перед взводом солдат, которые якобы должны его расстрелять, он и тогда бы не заговорил.

Фанстон улыбнулся и показался Брэду ужасно довольным собой.

– И все же он изменил свою точку зрения. Он в конце концов открыл нашей разведке местонахождение Агвинальдо. Она находится в маленькой деревушке Паланан на самой северной оконечности берега острова Лусон. У него примерно пятьдесят или чуть больше телохранителей, потому что он не хочет привлекать к себе внимание.

Брэд изумился:

– Боже мой, да, похоже, мы скоро поймаем крупную рыбу.

– Все не так просто, – возразил Макартур.

Он наполнил три стакана бренди и закурил трубку.

– Мы не можем просто подвергнуть его кавалерийской атаке, как сделал Тедди[26] в Сан-Хуане. Агвинальдо и его люди будут сражаться до последнего. И мы не должны дать ему возможность умереть и снискать славу мученика. В этом случае наша победа была бы отодвинута на месяцы, а то и годы. Вы же все знаете, как эти фанатики готовы сражаться за «правое дело». Нет, нам надо взять его в плен живьем и обращаться с ним так вежливо и уважительно, как с любым другим вражеским командиром, и убедить его пойти на переговоры с Соединенными Штатами.

– Это довольно-таки трудная задача, – отозвался Брэд без всякого энтузиазма.

– Так и есть, но теперь выслушайте удивительный план Фреда и то, как он думает его осуществить.

Фанстон изложил свой план:

– Вы знаете, что члены племени маккабиби враждуют с группировкой Агвинальдо и эта вражда длится уже долгие годы. Маленькие «маки» полностью на нашей стороне. А теперь представьте, что вместо того чтобы посылать в джунгли наших людей, которые были бы замечены за несколько миль на побережье, и давать Агвинальдо еще одну возможность улизнуть, я хочу нанять «маков» и одеть их в мундиры повстанцев. Это и есть ключевой момент моего плана. «Маков» будет сопровождать горсточка американских офицеров, небритых, неухоженных, в грязных мундирах, которые будут делать вид, что они пленники повстанцев, то есть переодетых туземцев. Отряд поведет Сегизмондо, тот самый курьер, который должен был привести подкрепление в тайное убежище Агвинальдо в джунглях.

– Это блестяще, Фред, – похвалил Брэд план. – Не возражаете, если я сделаю свой вклад в него?

– Мы готовы принять любые предложения и помощь, – ответил генерал Макартур.

– Помните, как нам удалось на прошлой неделе совершить налет на базу мятежников? Они оставили все свое снаряжение, включая и бланки с шапкой и кодовым именем второго в движении человека после Агвинальдо – «Бригада Лакуна». Что, если нам послать Агвинальдо фальшивое сообщение, закодированное точно так же, как и перехваченные документы, с сообщением о том, что запрошенное им подкрепление уже находится в пути и что его людям удалось захватить в плен нескольких американцев?

Фанстон хлопнул себя по колену.

– Блестяще, Брэд! Это будет все равно что глазурь на торте – последний штрих!

– Кое-что еще, Фред. Предположим, что все пойдет, как задумано, и мы захватим Агвинальдо. Как нам удастся доставить его сюда, пробираясь сквозь отряды повстанцев? Как только распространится слух о том, что он в руках американцев, мятежники поднимут всех по тревоге, и мы окажемся мишенью самой грандиозной охоты на человека, если считать с того дня, как Бут застрелил Линкольна.

– Это интересный вопрос, – сказал Макартур, – но, полагаю, мы предусмотрели этот случай. Паланан недалеко от морского побережья, и это всем известно. Поэтому мы приготовим канонерку, которая будет стоять, ожидая того момента, когда наши ребята смогут на ней вывезти Агвинальдо и других пленников.

– В таком случае предусмотрено все, – сказал Брэд. – Есть еще одна мысль. Вместо того чтобы одеть так называемых американских пленных в офицерские мундиры, мы нарядим их рядовыми. Мне кажется, это должно выглядеть более убедительно.

– Согласен, – сказал Фанстон, – а как насчет добровольцев? Кроме меня, потребуются еще четверо.

– Трое, – возразил Брэд, – неужели вы думаете, я пропущу такую акцию?

Макартур и Фанстон рассмеялись.

– Ну, уж ваше-то имя было в списке еще до того, как мы ознакомили вас с планом, – ответил Фанстон. – Кроме того, с нами будет восемьдесят «маленьких маков», которых поведут Лазаро Сеховия и Хиларио Плачидо. Они будут изображать повстанческих офицеров.

– Блестящий выбор, – согласился Брэд. – Они на сто процентов лояльны и отличные бойцы герильи.[27]

– Есть еще предложения? – спросил Макартур.

– Не разрешите ли сказать мне, генерал Макартур? – послышался голос из проема открытой двери.

Офицеры вздрогнули и повернули головы на голос, принадлежавший Майре Каллахан Тэйлор, ослепительно прекрасной в платье с юбкой колоколом и лифом и рукавами, отделанными оборками и кружевами. Ее талия была такой же тонкой, как в шестнадцать лет.

– Майра, что ты здесь делаешь? – упрекнул ее Брэд. – Мы обсуждаем секретную воинскую операцию.

– В таком случае вам следовало бы закрыть дверь, – ответила она и улыбнулась генералу Макартуру той пленительной улыбкой, перед которой не мог устоять никто – ни генерал, ни любой из его подчиненных, начиная с офицеров и кончая рядовыми. – Могу я войти?

Фанстон и Брэд посмотрели на генерала Макартура. А тот направился к двери и взял обе ее руки в свои:

– Разумеется, моя дорогая. Не хотите ли бренди?

– Буду весьма признательна, Артур. – Она могла себе позволить вольность, немыслимую ни для кого из его офицеров, – назвать старика по имени.

Он галантно проводил ее до легкого плетеного стула и подал ей бокал бренди.

– Благодарю вас, Артур. Простите меня, джентльмены, за то, что я вас подслушала, но теперь, когда это произошло, я хотела бы сказать, что принимаю ваше предложение, генерал Макартур.

– Предложение? – На его лице отразилось изумление.

– Да, вы спросили, кто еще хочет высказаться относительно плана захвата Агвинальдо. У меня есть предложение, которое, как я полагаю, придаст большее правдоподобие вашему обману. Думаю, к захваченным повстанцами американским пленникам можно добавить и американскую сестру милосердия.

– Чушь! – воскликнул Брэд.

– Слишком опасно! – проворчал Фанстон.

Генерал Макартур поглаживал усы, склонив голову набок и глядя на нее с нескрываемым восхищением. Наконец он принял окончательное решение:

– Великолепная идея! Это придаст безусловную убедительность нашему плану. Примите мою благодарность, дорогая. Я искренне вами восхищаюсь. И кого вы предлагаете на эту роль?

Ее улыбка была очаровательной и полной кокетства.

– Вы ведь прекрасно знаете кого, Артур. Ни разу за все эти годы я не была в таком приятном волнении.

Брэд не скрывал своего ужаса:

– Себя? Должно быть, ты рехнулась! Я и слышать об этом не желаю!

Она встала, подошла к мужу и потрепала его по щеке.

– Когда мы с тобой встретились в первый раз, я ведь сказала, дорогой, что никто не будет мною командовать. Даже генерал.

Генерал Макартур разразился громоподобным смехом.

– Клянусь небесами, Тэйлор, ну и женщина вам досталась! Жалею, что я не холостяк и слишком стар. Но будь я помоложе лет на десять!..

Веки Майры затрепетали.

– О, Артур, вы ненамного старше меня. Будь я вашей женой, я бы ни за что на свете не оставила такого человека одного.

Улыбка на его лице потускнела, и внезапно он заговорил отрывисто, официальным тоном:

– Итак, думаю, нам пора отложить дела и повеселиться.

Позже, после того как Майра и Брэд разомкнули объятия, он сказал жене:

– Право же, ты наступила старику на любимую мозоль, сказав ему о жене, оставившей его одного здесь, в Маниле. Ты ведь знаешь, что то, как его жена носится с их сыном Дугласом, для него постоянный источник раздражения. Бросить его и уехать в Соединенные Штаты! Одна из причин его скверного настроения, кстати, то, что он лишен радости общения с женщиной.

– Ты имеешь в виду секс? – Она тихо рассмеялась. – Вероятно, ты прав, хотя… не понимаю, почему он обиделся. Ведь я сказала правду. Он чрезвычайно привлекательный и мужественный человек. Настоящий мужчина. Многие женщины прыгнули бы к Артуру в постель, если бы он только поманил их.

Брэд внимательно посмотрел на нее.

– И ты одна из них? – спросил он.

Она поиграла его усталым органом.

– Если ты и впредь будешь оставаться таким, я об этом подумаю.

Он шлепнул ее по обнаженному заду.

– Не думаю, дорогая, что он бы удовлетворил тебя, но что касается его отношения к тебе, то это не вызывает сомнения. Мак от тебя в восторге. – Он бросил на нее лукавый взгляд и продолжал как ни в чем не бывало: – Ты знаешь, что должность начальника штаба в Вашингтоне вакантна. И рекомендация генерала Макартура означала бы, что это место достанется предложенному им кандидату.

Возмущенная его цинизмом, она села:

– Ах ты, негодяй! За все эти годы ты ничуть не изменился. Думаю, ты пытаешься свести меня с Артуром, чтобы заполучить его поддержку и эту должность!

Брэд положил голову на подушку, давясь смехом.

– Я так и знал, что ты клюнешь на эту невинную шутку! Я так и знал, что ты поднимешься на дыбы! Кстати, о том, чтобы подняться…

Он потянулся к ней и привлек ее к себе.

Глава 26

6 марта 1901 года генералы Фанстон и Тэйлор в компании трех младших офицеров, переодетых в форму рядовых, Майры Тэйлор и восьмидесяти одного «маленького мака» погрузились на канонерку, которая должна была доставить их на северное побережье Лусона и высадить в месте, где предстояло совершить переход через джунгли в Паланан. На Майре была униформа сестры милосердия, и она серьезно потрудилась над своим гримом: волосы ее были спутанными и свисали неопрятными прядями, лицо и руки вымазаны в грязи. К тому же она надела очки в роговой оправе, увеличивавшие ее глаза до такой степени, что, по словам Брэда, она стала «похожа на вареную сову».

Генерал Макартур простился с ними на набережной и пожелал им удачи. Он обнял сначала Майру, потом своих офицеров одного за другим, и сцена эта была очень трогательной.

– Вне всякого сомнения, вы самые мужественные люди, которыми мне когда-либо доводилось командовать, а вы, Майра, безоглядно отважны. Если будет на то Божья воля, мы свидимся еще до конца месяца. Если же вы не вернетесь в целости и сохранности, я никогда этого не прощу себе.

Ночь выдалась самой подходящей для такого дела: луну скрывали облака, шел дождь, а над морем навис туман. Из предосторожности канонерка дожидалась их далеко от берега, в море, и потому была за горизонтом, вне пределов обозрения для часовых повстанцев, которые могли бы наблюдать за нею с берега. В течение четырех дней канонерка двигалась на север и встала на якорь в открытом море, а те, кто в ней сидел, дожидались наступления ночи. Им снова повезло – эта ночь была безлунной, и канонерка могла незаметно причалить к берегу. Их план поначалу состоял в том, чтобы пересесть на каноэ в полумиле от земли и на них добираться до суши, но море было столь неспокойным, что их начало болтать, как только отряд попытался погрузиться в лодки.

– Черт возьми! Так дело не пойдет! – мрачно сказал генерал Фанстон. – Придется высадиться на берег с канонерки даже с риском быть замеченными часовыми. – Он обратился к капитану канонерки: – Подведите ее к самому берегу, и будем молиться Богу.

И похоже было, что Бог внял их молитвам. Все восемьдесят семь пассажиров были благополучно высажены на обдуваемый ветром берег. Фанстон пожал руку капитану и проинструктировал его насчет дальнейших действий:

– Следует проявлять чрезвычайную осторожность и предприимчивость, Хэнк. Двадцать пятого марта вы бросите якорь у берега в десяти милях к северу отсюда и будете дожидаться нашего сигнала. Если он не последует до рассвета, вы вернетесь в Манилу. Ладно, ребята, мы отправляемся.

Под покровом темноты они двинулись по отмели к прибрежной деревушке Касигуран. На рассвете отряд углубился в джунгли. Все оказалось гораздо хуже, чем ожидал Фанстон. На протяжении многих миль им пришлось идти по пояс в воде и с помощью мачете прорубать себе дорогу в мангровых зарослях.

– Тебе лучше идти позади нашей колонны, дорогая, – задыхаясь сказал Брэд Майре. – Так будет легче – тропинка уже будет для тебя подготовлена.

Майра отерла рукавом пот со лба, затекавший в глаза.

– Никто не обязан прорубать путь для этой особы. Продолжайте махать своими мачете.

Фанстон, восхищенный, покачал головой:

– У вас удивительная жена, Брэд. Она великолепна!

Два дня у них ушло на то, чтобы добраться до Касигурана, и они прибыли туда с опозданием на двенадцать часов.

– Дальше нам надо двигаться проворнее, – сказал Фанстон, а иначе мы никогда не сможем вовремя добраться до берега. Ведь лодка будет нас ждать двадцать пятого.

Еще до того как они приблизились к деревеньке, началась их рискованная игра. Они связали своих мнимых пленников в то время, как столь же мнимые мятежники из числа «маленьких маков» принялись бросать на них хмурые взгляды, держа наготове винтовки, и погнали их по дороге к деревне.

Сельчане, фанатично преданные Агвинальдо, приняли эту процессию радушно. Те, кто был постарше, пожимали руки Сеховии и Плачидо, представившимся капитанами из числа мятежников. Жители деревни поздравили их с поимкой «американских свиней». Кое-кто плевал в них и осыпал оскорблениями.

Староста деревни объявил этот день праздником и закатил в честь «героев» грандиозный пир. Там был даже оркестр, состоявший из ударных инструментов. Тем временем «пленников» заперли в хижине, а снаружи к дверям лачуги были приставлены часовые. Чуть позже Плачидо извинился и ушел с пира якобы для того, чтобы убедиться, что «узники» на месте.

Он поговорил шепотом с Фанстоном и остальными.

– Ради Бога, Плачидо, попытайся прервать это торжество, чтобы мы могли двигаться дальше.

– Я делаю все возможное. С гонцом я послал Агвинальдо фальшивое письмо, в котором сообщаю ему, что подкрепление уже на пути к нему и что мы захватили в плен нескольких американцев. Я должен к ним вернуться поскорее, чтобы не вызвать в них подозрений.

Наконец четырьмя часами позже под музыку и крики ободрения они смогли двинуться дальше. День уже клонился к вечеру, скоро должно было стемнеть. Поэтому они разбили на ночь лагерь. По периметру лагеря были выставлены часовые. Загорелись походные костры, и вскоре был приготовлен сносный ужин. Подогрели консервированные бобы, мясо и сухари, а также приготовили кофе, чтобы смягчить действие грубого жира на желудок. Сгрудившись у костра, американцы обсуждали план действий.

– Следующие восемь миль пути будут сущим адом, – сказал им Фанстон. – Это самый тяжелый участок на побережье Лусона. Агвинальдо хитро выбрал место для своей штаб-квартиры. Оно недоступно для большого числа атакующих. Поэтому давайте-ка спать – надо как следует отдохнуть, потому что завтра нам потребуются все наши силы и вся энергия.

В ту ночь Брэд и Майра лежали в своих спальных мешках бок о бок, а над их головами тропическое небо раскинуло свой живописный ковер с яркими звездами на угольно-черном фоне.

– Я с радостью бы улизнула с тобой отсюда, – сказала Майра шепотом.

– Я тоже, но не думаю, что Фред Фанстон одобрил бы такую эскападу. Я жалею, что позволил тебе увязаться за нами. Все оказалось гораздо опаснее, чем мы предполагали.

– Дорогой, как я и говорила тебе много раз в прошлом, никто не властен надо мной, даже генерал Макартур. А теперь спокойной ночи и сладких снов.

На рассвете их разбудил стук дождя. Не было никакой надежды разжечь костер, поэтому им пришлось съесть свои припасы холодными. Когда Майра уже заканчивала еду, она подняла глаза и так и осталась с открытым ртом. Дождевая вода была холодной и сладкой и вполне достаточной, чтобы утолить жажду. К семи часам утра они уже готовы были выступить в путь.

Всю неделю им приходилось перебираться через реки, полные опасных мест – стремнин и омутов. Они обвязывались веревками и шли группами по семь человек в каждой. Однако трясины и джунгли были еще хуже бурных рек. В некоторых местах заросли были настолько густыми, что прорубить путь сквозь них с помощью мачете оказалось невозможным. Им приходилось огибать эти джунгли и идти по скалистым утесам с глубокими ущельями и пропастями. К их счастью, один из младших офицеров был опытным скалолазом: он умел подниматься по вертикальной стене ущелья, что и делал, вбивая крючья в скалы, потом привязывал канат к дереву на вершине скалы, чтобы остальные могли последовать за ним.

На четвертый день они шли по тропе, а ветви деревьев смыкались над их головами, как зеленые своды собора, и вдруг Майра углядела впереди среди ветвей примерно в двадцати футах от них нечто встревожившее ее. Она крикнула, пытаясь предупредить своих об опасности, но было слишком поздно. Чудовищная змея ринулась вниз и сомкнула челюсти на плече одного из «маленьких маков». Человек в ужасе закричал, в то время как удав (а это был он), скользнув вниз с ветвей, где подстерегал добычу, обвивал его тело кольцами. Брэд, Фанстон и несколько их людей бросились на помощь.

– Держите гадину за голову! – крикнул Фанстон.

Брэд и один из офицеров вцепились в шею пресмыкающегося, самое тонкое место его тела, и с трудом оторвали его от плеча человека. Змея обладала огромной силой, и все, что могли сделать Брэд и его товарищ, – это удерживать шею рептилии, которая в страшной ярости молотила хвостом и металась, пытаясь освободиться. Челюсти змеи уже готовы были сомкнуться на руке одного из спасителей, когда Фанстон размахнулся своим мачете и мгновенным ударом отделил голову змеи от туловища. Обезглавленный змей все еще дергал хвостом, с трудом ослабляя хватку и неохотно выпуская тело жертвы. Потребовались усилия десяти мужчин, чтобы освободить из его объятий все тело «мака», потерявшего сознание и окровавленного, потому что на месте, где сомкнулись челюсти змеи, образовалась рана. Когда наконец удалось освободить несчастного из объятий удава, на плечо бедняги наложили холодную влажную повязку, чтобы остановить кровь, и это удалось. Внимательный осмотр убедил их, что кровотечение было не столь сильным, как показалось вначале, и все почувствовали облегчение, потому что представлялось почти невозможным нести серьезно раненного человека на носилках по этим первобытным лесам. Отряд двинулся дальше.

На седьмой день люди с трудом передвигались: с трудом поднимали ногу, вытягивая ее из болотистой почвы, потом с такими же усилиями ставили вторую. И тут они встретили отряд повстанцев. Все они были вооружены до зубов, и грудь каждого крест-накрест опоясывали ленты с патронами. Их ружья тотчас же были нацелены на колонну.

Сеховия поднял руку и выкрикнул пароль:

– Колон Магдало!

Ружья опустились, и на лицах повстанцев появились широкие улыбки. Проводники вступили в оживленные переговоры с мятежниками на языке филиппинцев, энергично размахивая руками. Мнимые офицеры мятежников Сеховия и Плачидо, мастерски играя свои роли, горделиво показывали мятежникам свою колонну, особо демонстрируя якобы пленных американцев, связанных веревкой. Фанстон и его товарищи-пленники старались также сыграть свои роли правдоподобно, впрочем, обстоятельства были на их стороне: они были грязными, небритыми, их мундиры были изодраны в клочья, головы безвольно опущены, и они имели вид побежденных и отчаявшихся людей. Как и в деревне Касигуран, они подверглись оскорблениям и насмешкам.

Повстанцы проявили особый интерес к Майре. Несмотря на все ее попытки обезобразить себя с помощью уродливой и старомодной одежды, было трудно скрыть ее прекрасное тело под мешковатым платьем. Она достаточно понимала язык, чтобы уловить смысл их замечаний.

– Недурная бабенка, лакомый кусочек…

– Если ее умыть и причесать, она будет прекрасным дополнением к нашим шлюхам.

Мятежники повели отряд по дороге к реке Паланан. Американцы с трудом подавляли свое возбуждение. На дальнем от них берегу реки находилось тайное убежище Агвинальдо.

– Это великий исторический момент в моей жизни, – сказал Плачидо выразительно. – Наконец-то я встречу нашего благородного и высокочтимого предводителя.

– Агвинальдо с нетерпением ждет вашего прибытия.

Мятежный лейтенант выстрелил в воздух. И тотчас же из глиняных хижин выбежали люди и собрались на берегу реки.

– У нас только одна лодка, – сообщил им лейтенант, – так безопаснее, потому что благодаря этой предосторожности большой отряд не сможет застать нас врасплох.

Лодка вмещала не более семи пассажиров. Поэтому потребовалось более часа, чтобы перевезти всех на другой берег реки. Сам Агвинальдо приветствовал их, когда лодка с первыми семью пассажирами причалила к берегу. Он пожал руки Сеховии и Плачидо.

– Отличная работа, мои капитаны. Это событие заслуживает того, чтобы отпраздновать его особо. Закатим пир, но сначала зайдем в мою канцелярию и разопьем бутылку французского коньяка со мной и моими адъютантами.

Агвинальдо шел впереди, показывая дорогу. Его штаб-квартира оказалась самым большим строением в Паланане и, похоже, самым прочным. Меблировка была скудной, но вполне подходила для него. Там были письменный стол, два картотечных ящика с гнездами, доска, предназначенная для вывешивания всевозможных приказов, несколько стульев… На одной из стен, закрывая ее полностью, висела огромная карта военных действий на Филиппинах, утыканная разноцветными флажками, представлявшими картину военных действий и расположение и размеры американской и филиппинской армий. Агвинальдо сел за письменный стол и сделал знак сесть Сеховии, Плачидо и двоим из своих адъютантов.

Молодой лейтенант разлил коньяк в изящные хрустальные рюмки.

Предводитель повстанцев поднял свой бокал:

– Поздравляю вас с грандиозной победой над американцами. Я хочу все услышать об этом в деталях, каждую мелочь о битве, которую вам пришлось выдержать, и о том, как вам удалось взять в плен американцев.

Двое «офицеров» принялись наперебой рассказывать ему о своей мнимой победе, проявляя живое воображение и уснащая свое повествование захватывающими подробностями. Их рассказ был столь прочувствованным и живописным, что Агвинальдо и его адъютанты с трудом могли усидеть на стульях. Когда они рассказали примерно половину истории, послышалась стрельба снаружи.

Агвинальдо бросился к окну, Плачидо последовал за ним. Сеховия как бы между прочим занял положение за спиной одного из адъютантов, внимание которых было полностью поглощено тем, что происходило снаружи. Когда Плачидо увидел, что Сеховия приготовился к бою и обе его руки лежат на заряженных пистолетах, он сделал решительное движение. Охваченный азартом, он выхватил пистолет, резким движением повернул лицом к себе изумленного Агвинальдо и схватил его одной рукой за горло, а другой приставил пистолет к его боку.

– Один неверный шаг, – закричал он, – и ты мертвец!

Адъютанты вскочили и рванулись к оружию, но Сеховия уложил их из пистолета. Двое оставшихся бежали.

Тем временем «маленькие маки» по сигналу Фанстона яростно набросились на ничего не подозревавших мятежников и принялись косить их шквальным огнем. Те, кого не сразила пуля, обратились в беспорядочное бегство и скрылись в джунглях. Когда эта короткая схватка, где перевес был на стороне американцев и их союзников, закончилась, Фанстон, Брэд и Майра вошли в помещение, где Сеховия и Плачидо сторожили Агвинальдо, с потерянным видом сидевшего за своим письменным столом.

– Генерал Агвинальдо, я генерал армии Соединенных Штатов Фредерик Фанстон, а это мой коллега генерал Тэйлор и его жена миссис Тэйлор. Вы наш пленник и отправитесь с нами в Манилу.

Мятежный вождь, на удивление молодой, был красивым юношей с коротко подстриженными черными волосами и лицом, полным величия и чувства собственного достоинства. Он улыбнулся тусклой улыбкой и ответил:

– У меня ведь нет выбора, верно? Я только что чествовал ваших так называемых победителей за их «славную» победу над врагом и за то, что они взяли вас в плен. – Он недоуменно покачал головой: – Их лживый рассказ показался мне убедительным. Но по сравнению с тем, что вы проделали здесь, в Паланане, их сомнительные деяния кажутся весьма бледными. Как это говорите вы, американцы? Что порой правда кажется диковиннее вымысла. Я должен это признать в полной мере и не питать никаких сомнений.

Путешествие до назначенного места встречи в бухте Паланана потребовало всего лишь полдня в отличие от их рискованного и опасного путешествия в Паланан. Радостный клич вырвался и у «маленьких маков», и у американцев, когда они наконец вынырнули из джунглей и оказались на берегу. Недалеко от берега на якоре стояла их канонерка, члены команды которой выкрикивали приветствия и махали руками. В течение часа все они благополучно поднялись на борт, и канонерка снялась с якоря и вышла в открытое море, держа курс на Манилу.

Брэд и Майра стояли у перил, обняв друг друга за талию, и смотрели, как земля тает в туманной дымке. Позже к ним присоединился Фанстон и ворчливо пробормотал:

– Вы двое ведете себя, как влюбленные голубки, сразу после всего, что мы пережили!

– Это одна из немногих вещей, делающая переносимой тяжелую жизнь и удары судьбы, – любить и быть любимым, – возразил Брэд и без стеснения поцеловал жену, в то время как Фанстон в подзорную трубу разглядывал горизонт, притворяясь, что очень занят своим делом.


Как и предсказывал генерал Макартур, пленение Агвинальдо помогло раздробить силы филиппинского восстания. Конец сопротивлению повстанцев наступил, когда 19 апреля 1901 года Агвинальдо принес клятву верности Соединенным Штатам и призвал своих соратников сложить оружие. В ответ на это Соединенные Штаты объявили всеобщую и полную амнистию всем мятежникам, включая самого Агвинальдо.

Следующим летом президент Маккинли был убит выстрелом неизвестного убийцы, а вице-президент Теодор Рузвельт занял его место в Белом доме.

Как раз перед Рождеством генерал Макартур вызвал Брэда Тэйлора в свою канцелярию. Они тепло пожали руки друг другу.

– У меня приятные новости, мой мальчик. В числе документов, прибывших нынче утром с дипломатической почтой, есть кое-что и для вас. Мне сообщили, что военный департамент предлагает вам новое назначение, и оно весьма престижное. С первого июня будущего года вы назначаетесь на пост военного атташе в американское посольство в Англии, где вы будете трудиться рука об руку со своим старым другом Энсоном Мэнниксом.

Брэд был потрясен этим сообщением.

– Не могу поверить. В своем последнем письме Энсон намекал мне, что с появлением нового президента, Теодора Рузвельта, он, возможно, окажется в худшем положении и на низшей должности.

В глазах генерала заплясали смешинки, и он нежно погладил свою трубку.

– Нет, Брэд, это не так, и, чтобы окончательно позолотить вам пилюлю, скажу, что Энсон прочит вас на пост посла, когда сам уйдет в отставку. Учитывая ваш безупречный послужной список, вашу безукоризненную службу в армии, а также ваш политический опыт, приобретенный за время службы в Пекине, вы окажетесь в фаворе при любом правительстве, будь оно демократическим или республиканским.

– Должно быть, я грежу, – пробормотал Брэд, сжимая голову обеими руками, потому что охватившая его эйфория была столь сильна, что он испугался, что уплывет невесть куда на крыльях мечты.

– В политической карьере Лондон – это вершина, назначение, о котором можно только мечтать. О, кстати, Брэд, по настоянию Мэнникса они еще назначили и помощника атташе, который будет служить в Англии под вашим началом.

– О! Это кто-нибудь известный мне?

– Думаю, да. Дайте-ка мне справиться в бумагах. – Он принялся перебирать документы в своем бюваре. – О… вот оно! Его зовут полковник Патрик Тэйлор.

Брэд застыл, молча глядя на генерала Макартура, похожий на живую статую или картину.

– Мой сын… – пробормотал он, и его голос был едва слышен.

– Ваш сын. – Мак Артур встал и подошел к шкафчику у стены. – Думаю, вам надо выпить, старина. Что предпочитаете: бурбон или скотч?

– Что угодно. Я в таком состоянии, что не почувствую вкуса.

Выпив три порции предложенного напитка, он извинился, покинул кабинет генерала и бросился к жене, спеша поделиться своими замечательными новостями. Теперь наступила ее очередь попросить выпить, и сначала он налил ей виски на высоту одного пальца, потом двух и, наконец, на высоту трех пальцев.

– Это трудно себе представить, и все же это реальность. Подумать только: мы все вместе – мы с тобой, Патрик и Кэндиси в Лондоне! Мы все вместе!

Она высоко подняла свой стакан:

– Я хочу предложить тост за тебя, Брэд! Наконец-то твое честолюбие и упорство принесли тебе желанный успех! За тебя!

– И за тебя тоже, дорогая! Ведь и ты немало потрудилась: твоя любовь, терпение и терпимость, понимание и всепрощение – только это и сделало возможным мой успех.

Майра рассмеялась:

– Как получается, что я привлекаю мужчин, обладающих даром заговаривать зубы?

– Должно быть, из-за твоего ирландского обаяния. Как мы это отпразднуем?

В ее аквамариновых глазах, потемневших от страсти, появился знакомый ему блеск.

Наверху в спальне он смотрел, как она раздевается, с таким же упоением и восторгом, с таким же нетерпеливым желанием, какие испытал впервые, когда она дала ему возможность полюбоваться своим обнаженным телом.

– Ах ты, грязный старик, – поддразнила она его, – неужели тебе не надоело глазеть на меня после всех этих лет?

– Напротив. Моя страсть все крепнет, как букет выдержанного вина.

В ту ночь Майра и Брэд отдались своим фантазиям и испробовали десятки поз, описанных в «Камасутре». Потом они уснули, но посреди ночи Майра была разбужена легким ласковым прикосновением его языка к ее пупку. Она застонала и обхватила руками его голову.

– Дорогой, то, чего достаточно, и вправду достаточно. Я страшно измождена и уверена, что и ты тоже.

Он поднял голову и тихо, с каким-то благоговением сказал:

– Это не то, что ты думаешь, моя радость. Я полностью удовлетворил свои желания. Просто хочу показать тебе свое полное обожание. Не как к объекту секса, а как к равному партнеру. Ты моя вторая и лучшая половина.

Он склонился над ней и нежно и целомудренно поцеловал ее в щеку.

Они долго лежали рядом, держась за руки и думая каждый о своем, погруженные в свои мечты.

– Почему ты кажешься мне таким напряженным? – спросила она.

Он долго молчал, прежде чем ответить ей.

– Видишь ли, меня смущает это неожиданное везение. Лондон, Патрик и его жена будут с нами… это настолько хорошо, что даже пугает меня. Ты представляешь, сколько лет прошло с тех пор, как у меня с сыном были нормальные отношения? – Он сел на постели, свесил ноги на пол и потянулся за сигарой. – Черт возьми! Он ведь ненавидит меня!

Она перекатилась на живот и положила руку ему на плечо.

– Это неправда. Нельзя сказать, что Патрик ненавидит тебя. Он чувствует то же, что и ты, – раздражение, досаду, недоумение, потому что никогда по-настоящему не был участником жизни своего отца. Он жалеет обо всех этих годах, потерянных для вас обоих.

Ее голос дрогнул.

– Я ощущаю то же самое. Это вовсе не значит, что я не питала глубоких чувств к Шону. Но он был не первым в моей жизни. И я тоже досадую на то, что мы с тобой потеряли столько лет. Брэд, будь терпеливым с сыном. Я знаю, что ты любишь его, и он любит тебя тоже.

Брэд закрыл лицо руками и разрыдался. Прежде она никогда не видела его плачущим.

– Я люблю Патрика больше жизни. Я не требую, чтобы и он любил меня так же. Я хотел бы только, чтобы он забыл о бесплодной и бессмысленной вендетте, которую объявил мне много лет назад.

Она гладила его спину, пытаясь его успокоить.

– Брэд, я уверена, что это твое новое назначение и то, что Патрик будет разделять твои обязанности с тобой, когда мы приедем в Лондон, поможет вам найти нечто общее, что станет основой вашего общения. И те узы, те чувства, что связывали вас раньше, когда он был ребенком и боготворил землю, по которой ты ступал, постепенно восстановятся. Я вовсе не склонна верить мифу о женской интуиции, но я жена и мать. И в такой же степени, как мы с тобой части единого целого, Патрик и Дезирэ тоже его части. Мы дружная семья, и не важно, если у нас бывали какие-то трения и раздоры. Это все было поверхностно. Мы любим друг друга и всегда будем любить.

Обнявшись, они уснули глубоким, безмятежным сном.

Глава 27

Двадцатый век

«Дорогая Уэнди!

Тебя, вероятно, удивит, что я так озаглавила свое письмо – «Двадцатый век». Но это символичное название, учитывая то, что в этом веке Англию сотрясают драматические изменения. А впрочем, и весь мир им подвержен. Знакомый астролог утверждает, что 1900 год отмечен мистической нумерологией, имеющей тайный смысл для всей солнечной системы. Однако он, я имею в виду двадцатый век, отмечен знаком обновления, жадного и, надеюсь, не бесплодного ожидания, ощущения, что мы вступаем во времена, чреватые новыми событиями, времена, таящие в себе загадочные призывы и обещания наравне с подспудными опасениями и предвидением неведомых опасностей.

Королева Англии Виктория, в течение сорока четырех лет была матерью нации и человеком своего времени, и теперь ее сын Эдуард – подходящий для нового времени человек, времени, в которое вступаем мы все. Слово «викторианский» имело значение «помпезный», «консервативный». Это слово означало общество, в котором женщины и дети считались существами безгласными: на них охотно смотрели, но слышать их не желали. Слово «эдвардианский», как и сама личность короля, означает нечто новое, наводит на мысль о либерализме, доселе неизвестном в Англии. Фривольность и безответственная жизнь – обычное дело в этом не совместимом ни с какими обязательствами веке.

Будучи принцем Уэльским, король Эдуард имел репутацию, немыслимую во время правления королевы Виктории. Его сексуальные подвиги были притчей во языцех во всем мире. Только Господу Богу известно, отцом скольких бастардов он стал. Ходят слухи, что он отец незаконнорожденного ребенка Лилли Лэнгтри.[28] Всем известно, что он страдает от венерической болезни. Но это не важно, тот факт, что он восходит на трон, означает, что начинается новая эра и чувствуется веяние свежего, прохладного и бодрящего воздуха.

Помнится, я писала тебе в своем предыдущем письме, что после того как Брэд отказался от поста посла, он и его предшественник Энсон Мэнникс оказались связанными с Сесилом Родсом и теперь владеют хорошей долей акций в баснословно богатых алмазных копях в Кимберли. Кроме того, Брэд связан с фондовой биржей и с алмазной биржей в Амстердаме. Его юношеские мечты реализовались в такой степени, о какой он не мог и мечтать. Но по иронии судьбы в жизни, которую мы здесь ведем, за все приходится платить, и по мере того, как успехи его становятся все значительнее, он все больше и больше отдаляется от меня и своей семьи. Пожалуй, в Англии он едва ли проводит две-три недели в год. По правде говоря, он хотел бы, чтобы я сопровождала его в постоянных странствиях по свету в поисках материальных благ и власти, но я достаточно скиталась за свою жизнь, и потому предпочитаю оставаться в Лондоне со своим сыном и невесткой и моими любимыми внуками. Мы все уже англизированы, и я считаю наше поместье в Кенте своим постоянным местом жительства. Я хочу умереть и быть похороненной здесь, в Англии, ставшей моей второй родиной. Патрик, получивший теперь чин полковника, служит в разведывательной службе Соединенных Штатов, в отделе, базирующемся на Британских островах, а также исполняет обязанности советника по военным делам в консульском отделе американского посольства.

На прошлой неделе я получила письмо от Дезирэ. Джеральд – теперь бригадный генерал, помощник коменданта Военной академии в Уэст-Пойнте.

Если вернуться к тому, что я сказала с осуждением об ушедшей викторианской эпохе, именно об отношении к женщинам и детям, то есть что их согласны были видеть, но не согласны слышать, то тут мне следует добавить, что с отступлением викторианской эры женщины выходят из своих коконов и начинают порхать, как бабочки, и их охотно слушают, а не только смотрят на них. Провозглашенная и претворяемая в жизнь свобода проявляется и в новых фасонах женских туалетов. В добрые старые времена даже роскошные куртизанки не гнушались носить простые фланелевые панталоны. Женское белье времен Эдуарда, называемое заимствованным из французского языка словом «ланжери», представляет собой огромное разнообразие фривольных нижних женских сорочек, украшенных кружевами, лентами, атласом, коротеньких рубашечек из шуршащих тканей, прозрачных блуз с низко вырезанным декольте, ночных рубашек и кофточек из тканей, похожих на паутинку, и все это увенчивается новой деталью туалета, так называемым бюстгальтером, заменившим громоздкий корсет и предназначенным для той же цели – поддерживать грудь, задача которого при минимуме прозрачной ткани достигнуть наибольшего эффекта, в то же время не стесняя движений женщины. И все эти детали дамского туалета предназначены только для одного – зажечь страсть в существе противоположного пола. И должна добавить, с максимальным успехом.

Теперь англичанок можно встретить и на теннисных кортах, и на площадках для гольфа, на склонах швейцарских Альп, где они наравне с мужчинами катаются на лыжах. В прошлом году английская спортсменка победила в лыжных соревнованиях всех мужчин. Каждое воскресенье утром я выезжаю кататься верхом в сопровождении гончих собак. Я сама вожу автомобиль, как некоторые другие мои знакомые леди. Премьер-министр Асквит сетует на то, что теперь, когда он видит человека, ведущего машину, не может понять, к какому полу принадлежит это существо, потому что все мы носим облегающие кожаные пальто, очки-консервы, а у женщин шляпки прикрыты плотно завязанными шарфами.

Я с головой погружена в деятельность Общественно-политического союза женщин, организации, посвятившей себя делу освобождения женщин и установления их равноправия с мужчинами во всех областях жизни. Эта организация была основана миссис Эммелиной Пенкхёрст и двумя ее дочерьми, Сильвией и Кристабель. Деятельность этой организации встречает яростное противодействие, иногда с применением физической силы, порой принимающее форму насилия. Причем это противодействие заметно во всех слоях общества – от самых низкооплачиваемых рабочих и до самых выдающихся членов парламента. И все же мы гнем свою линию, пусть медленно, но неуклонно, и наши либеральные законодатели начинают выступать за дело освобождения женщин, не говоря уже о членах престижного Фабианского[29] общества, литературного кружка, в число членов которого входят такие блестящие личности, как Джордж Бернард Шоу, Герберт Уэллс и Сидней Уэбб.

Есть молодой член парламента, яростный противник нашего общества. Я имела сомнительное удовольствие встретить его недавно на собрании во Фри-трейд-холле во время прохождения билля, посвященного правам женщин…»

Большинство членов Общественно-политического союза женщин были одеты в непрезентабельные коричневые платья с юбками, зауженными книзу, высокие башмаки на пуговицах и круглые шляпки без полей, сидевшие на головах женщин чопорно. Когда Майру упрекали более аскетичные члены союза за ее кокетливый наряд, она давала им отпор вежливо, но твердо:

– Я решительно отказываюсь носить униформу, ведь наше дело ставит целью избавление от конформизма любого толка, навязываемого женщинам мужчинами. Для женщин пагубно стремиться выглядеть тем, чем они не являются, а именно мужчинами. Я горжусь своей принадлежностью к женщинам, своей женственностью, и моя женственность выигрывает, а не теряет от равенства полов.

С лукавым видом она толкнула под локоть Сильвию Пенкхёрст.

– Знаете, что говорят французы о женщинах и мужчинах: Vive la difference![30]

На собрание во Фри-трейд-холле Майра надела платье из крепа с широкой юбкой и ярким широким поясом. Юбка ярусами нисходила к ногам и при ходьбе издавала шуршание. Волосы ее были перевязаны сзади зеленой лентой.

Когда женщины вышли из своих экипажей, они были встречены шипением и свистом буйной толпы мужчин, бесновавшихся позади полицейского заслона. Многие из членов союза были потрясены обрушившейся на них яростью. Но Майра шла с высоко поднятой головой и смотрела с презрением и отвращением на разбушевавшихся представителей мужского пола и с гордым видом дошла до главного входа. Несшиеся вслед ей и остальным женщинам оскорбления звучали грубо и грязно:

– Анархистки!

– Шлюхи!

– Лесбиянки!

Оказавшись внутри, в холле, Эммелина попыталась успокоить дрогнувшие ряды своих товарок по оружию:

– Не поддавайтесь им, леди! Они скорее достойны жалости, чем презрения. Разве вы не видите, что происходит? Появление на общественной арене женщин в качестве равноправных партнеров страшит мужскую часть человечества. Эта толпа, собравшаяся снаружи, состоит из слабаков и трусов. Но они в меньшинстве. Большинство мужчин, несмотря на некоторое беспокойство и неодобрение идеи женского равноправия, достаточно разумны и обладают ясностью мышления. Они примирятся с нашим равноправием и со временем, возможно, даже одобрят его. Подумайте только о том, от какого груза ответственности избавятся мужчины, когда борющийся за жизнь и заработки отец семейства найдет в лице своей жены личность, способную помочь ему зарабатывать деньги и вносить свой вклад в семейный бюджет. Не волнуйтесь! Мы добьемся своего!

Члены центрального комитета Общественно-политического союза женщин расположились на стульях, поставленных полукругом на сцене главного холла. Кроме сэра Эдварда Грея и двух других членов палаты лордов, на собрании присутствовал еще член палаты общин, привлекательный рано располневший молодой мужчина с суровым и задумчивым лицом, внимательно разглядывавший «восставших женщин», как он назвал воинствующих дам. Его имя было Уинстон Черчилль.

Когда первый оратор миссис Пенкхёрст обратилась к собранию, с галереи послышалось громкое улюлюканье:

– Вы чертовы революционерки – вот вы кто!

– Бесстыжие смутьянки, штурмующие парламент!

– Мы заимствовали кое-что от вас и создали организацию по вашему образцу! – закричала она перебивавшим ее мужчинам. – Вы забыли, как парламент и пресса шельмовали объединения марксистов?

Плотного сложения неряшливый мужчина в переднем ряду встал и погрозил кулаком женщинам:

– Вы называете себя суфражистками! А на самом деле вы принадлежите к касте неприкасаемых! Вы хотите лишить мужчин возможности честно зарабатывать на хлеб и молоко для своих детей.

Майра Тэйлор поднялась с места и направилась к краю сцены. Она уставилась на говорившего и смотрела на него ледяным взглядом до тех пор, пока он не опустил глаза. Потом спросила:

– Чем вы занимаетесь, добрый человек?

Мужчина начал переминаться с ноги на ногу, принялся почесывать свои усики и наконец ответил совсем тихо, и голос его звучал мрачно и подавленно:

– Я мусорщик!

– Значит, вы убираете грязь и мусор!

Она обвела взглядом собравшихся на галерее мужчин и улыбнулась этому злобному сброду.

– Позвольте вас уверить – не знаю, как вас величать, вас и остальных достойных джентльменов, – что они могут быть совершенно спокойны за свою работу. Здесь не найдется ни одной женщины, которая бы помыслила соревноваться с вами и попыталась бы отнять у вас вашу работу.

Ее присутствие духа и остроумие разрядили грозовую атмосферу, и толпа мужчин разразилась смехом. По мере того как собрание продолжалось, Майра почувствовала, что настроение людей, собравшихся на галерее, изменилось. Они стали вести себя спокойнее и терпимее. Миссис Пенкхёрст предупредила своих ораторов перед началом собрания:

– Главное, что вы должны помнить, – вам не следует позволить выбить себя из колеи. Вы не должны поддаваться своим чувствам и разрешить себе какую-нибудь выходку, которую наши противники могли бы приписать женской истерии. Вы все знаете, какие у них примитивные представления о нашем поле, – они воображают, что, как только мы получим право голоса, тотчас же перестанем рожать детей.

В этот день дамы – члены организации являли собой образец сдержанности. Они с полным присутствием духа отвечали на все оскорбления, проявляя при этом недюжинное чувство юмора и интеллект.

Когда наступил черед Майры взять слово, она вступила в оживленные дебаты с членом парламента от Манчестера. По мере того как их разговор становился все более бурным, он начинал походить на словесную дуэль двух сильных личностей, в процессе которой оба противника утратили объективность.

Раскрасневшийся член парламента закончил свою речь тем, что, потрясая сигарой, прокричал:

– Вы ведьма, мадам! Вы отбросите Англию на века назад, и ею будут управлять фанатичные амазонки!

– Нет, это как раз вы хотите повернуть время вспять, – возразила Майра. – Вы хотите превратить женщин в некое подобие скота, в домашних животных, в полную собственность мужчин, вы хотите сделать их такими же бесправными, какими они были в средние века. Вы хотите, чтобы они опять стали имуществом мужчин!

– Вы кощунствуете, мадам! Вы посылаете вызов Господу Богу!

Она насмешливо возразила:

– Мистер Черчилль, вы считаете Бога мужчиной или женщиной?

Из уст большинства присутствующих послышался испуганный вздох, будто у них перехватило дыхание. Лицо Черчилля раскраснелось еще больше.

– Вы святотатствуете, мадам! Из Евангелия известно, что наш Создатель мужского пола, но это не значит, что он мужчина в буквальном смысле слова. Но Святая книга утверждает, что Господь создал мужчину по своему подобию.

Майра пожала плечами:

– Ну вот видите! – Она оглядела женщин, сидевших полукругом. – Неудивительно, что большинство женщин несчастны со дня сотворения мира!

В битком набитом зале началось нечто невообразимое. Вены на висках Черчилля вздулись. Глаза его, казалось, вылезут из орбит, настолько он был возмущен. Он был полон ярости и почти не верил, что Майра посмела это произнести.

Наконец он заговорил, но голос его дрожал от обуревавших его чувств:

– Вы замужем, мадам?

– Да, замужем, если это имеет для вас какое-нибудь значение.

– В таком случае вашему мужу нужно как следует отдубасить вас палкой.

– Вы самовлюбленный, надутый осел!

С глазами, потемневшими, как штормовое море, Майра бросилась к своему месту в поисках зонтика. Схватив его, она, размахивая зонтиком, как мечом, набросилась на ошарашенного Черчилля. Он встал и поставил стул в качестве преграды между собой и обезумевшей от ярости женщиной.

– Вы понимаете, черт возьми, что делаете? – возопил он в страхе, в то время как Майра продолжала теснить отступающего врага, гоняя его по авансцене. Ее отвага, находчивость и нежелание уступать никому – ни неотесанному мужлану из толпы, ни уважаемому члену парламента – вызвали к ней симпатию и уважение у большинства присутствующих. Они принялись хлопать в ладоши, свистеть, топать ногами и подбадривать ее.

Кто-то кричал:

– Давай, девочка, действуй! Покажи этому щекастому ублюдку, что почем!

– Не позволяй толстяку запугать себя!

Женщины, члены союза, почувствовали некоторое замешательство. Даже Эммелина Пенкхёрст и ее дочери несколько смутились. Миссис Пенкхёрст торопливо поднялась с места и попыталась встать между Майрой и запуганным ею членом парламента. Но Майра мягко отстранила ее и продолжала преследование.

– Мадам, прошу вас! Возьмите себя в руки! – взывал он к ней.

Но безжалостно, как тигрица, преследующая добычу, она оттеснила его на самый край авансцены. Потом с глазами, горящими упоением битвы, она подняла зонтик обеими руками и обрушила его на голову врага, как боевой топор.

– А-ах! – Завопив, как оглушенный ударом бык, он опрокинулся со сцены в первый ряд зрителей. В этот момент трое английских бобби[31] ринулись на сцену из задних рядов зала. Завязалась отчаянная борьба, когда полицейские пытались утихомирить Майру. Это оказалось нелегкой задачей. Она была крупной и сильной женщиной, и силы ее подстегивались яростью и адреналином, выброшенным в кровь.

Наэлектризованные видом страданий их сестры по движению, дамы отбросили всякие сомнения, ринулись на помощь Майре и ввязались в драку.

– Браво! – закричала Эммелина Пенкхёрст. – Дадим им урок хороших манер! – Она подпрыгнула и, к удивлению присутствующих, извлекла из сумочки небольшой хлыст и принялась хлестать им бобби.

Через несколько минут Фри-трейд-холл превратился в арену беспорядочного побоища, в котором приняли участие все присутствующие, в том числе и зрители, вставшие на одну или другую сторону. Мрачные типы, критиковавшие женское движение, ждали только повода начать драку. Они обрадовались такой чертовски славной потасовке, как назвал происходящее один из ее участников, и это продолжалось, пока не прибыл наряд полиции для того, чтобы усмирить этих бешеных кошек из женского движения, усадить в полицейские фургоны и отправить в тюрьму.

Эммелина и Майра стояли в задней части фургона и бодро махали платками своим союзницам из толпы.

– Чертов сброд, – сказал один мужчина другому. – Так им и надо.

– Разумеется, приятель. Но знаешь что? Пожалуй, в том, что говорила эта Пенкхёрст о сходстве их движения с нашим, когда мы делали только первые шаги в борьбе за свои права, есть доля правды.

– Чтоб мне провалиться, но, думаю, ты не ошибся, Джек. У меня вызывают восхищение все, кто умеет постоять за себя, и не важно, кто это – женщина или мужчина.

Глава 28

Суфражисток поместили в общую камеру вместе по крайней мере с еще десятком арестанток, большинство из которых были проститутками. Многих арестанток содержали в общей камере уже не менее недели, не давая им возможности помыться, сменить одежду или причесаться. Камера кишела вшами, тараканами и прочей нечистью, и от немытых тел исходил ужасный запах, а параши, стоявшие в ряд у стены, были переполнены.

– Но это чудовищно! Бесчеловечно! – задыхалась от негодования Майра. – Интересно, мистер Черчилль или его соратники когда-нибудь заглядывали сюда? Видели они эту чертову дыру?

– Я сомневаюсь, – ответила Эммелина. – И я, по правде говоря, рада, что мы сюда попали.

– Да вы в уме, миссис Пенкхёрст? – возмутилась ее товарка, чья сила воли, а возможно, желудок были слабее, чем у миссис Пенкхёрст. – Я до конца жизни не забуду этого кошмарного унижения.

Она заплакала.

– Джеймс предупреждал, что со мной это случится, если я ввяжусь в ваше движение. О-о! Почему я не послушалась его?

Миссис Пенкхёрст посмотрела на нее с презрением:

– Перестаньте скулить, Элла. Ваше поведение – как раз такое, какого от вас ожидают мужчины. В тяжелую минуту вы плачете и падаете в обморок. Я рада потому, что мы имеем возможность воочию увидеть ту сточную канаву, которая существует параллельно с нашей благополучной жизнью, и ту несправедливость, которая царит в нашем обществе. Наше общество обязано устранить все это – несправедливость, нищету, предрассудки, тиранию и ужасное положение обездоленных людей, таких, как те, что мы видим. Должны существовать равные права и справедливость для всех, а не только для привилегированного слоя людей, весьма немногочисленного. И это как раз то, за что борется наша организация, – за справедливость для всех!

К ним подошла одна из сокамерниц. Это была хорошенькая девочка лет пятнадцати, почти ребенок. Она была нарумянена и напудрена, и на лице ее, как на контурной карте, тяжелая жизнь прочертила свои линии – по ним можно было читать эту печальную судьбу, как по книге: пьяница-отец, потаскушка-мать, голод и побои в детстве, и все это выгнало ее на улицу, чтобы выжить, а выжить она могла, только продавая единственное, что принадлежало ей, – собственное тело.

– Черт возьми, вы, девочки, наверное, шлюхи высшего разряда, – сказала она с уважением. – Как пить дать берете по фунту, не меньше.

Майра и миссис Пенкхёрст переглянулись, и Эммелина сказала ей с улыбкой:

– Нет, молодая леди, нас сюда заключили скорее за так называемые грехи ума, а не плоти.

Девушка воззрилась на нее с величайшим удивлением – рот ее был широко открыт.

– Господи, да что же это значит?

– Попытаюсь вам объяснить. Возможно, когда вы выйдете отсюда, захотите присоединиться к нашему движению. Для вас это было бы огромным благом…

Майра улыбнулась и прошептала на ухо какой-то женщине:

– Милая старушка Эммелина! Даже за решеткой пытается вербовать сторонниц.

Она обернулась к двери, услышав скрежет ключа в замочной скважине. Толстая надзирательница распахнула тяжелую дверь.

– А ну-ка, вы, шлюхи из женского движения! Кто-то заплатил за то, чтобы вас выпустили на поруки.

– Должно быть, это мой муж! – сказала миссис Пенкхёрст. Она положила руку на плечо юной проститутки, с которой только что разговаривала. – А вы не забудьте, моя дорогая. Как только вас выпустят, приходите в нашу штаб-квартиру повидаться со мной. А если захотите, убедите кое-кого из ваших товарок прийти вместе с вами.

– Благодарю вас, мэм. Я постараюсь что-нибудь сделать.

Члены женского движения гуськом направились к двери из камеры и последовали за надзирательницей по тускло освещенному грязному коридору в помещение, предназначенное для внесения залога. Сержант в форме сидел за высоким бюро и беседовал не с кем иным, как с Уинстоном Черчиллем.

– Не верю своим глазам! – воскликнула Майра.

Сержант за бюро испуганно покосился на нее.

– Господин Черчилль говорит, что не собирается возбуждать против вас дело, леди! – Последнее слово он выговорил с нескрываемым отвращением. – Только Господу известно, почему он к вам столь снисходителен. Против вас еще выдвинуты обвинения в нарушении порядка, но он был так любезен, что заплатил выкуп, чтобы вас выпустили на поруки.

Черчилль откашлялся и потер кончик своего вздернутого носа, покрасневшего, как свекла.

– Дело в том, леди, что в какой-то степени и я чувствую себя ответственным за возникший публичный скандал. И теперь, оглядываясь назад, понимаю, что некоторые мои реплики могли показаться нетерпимыми и грубыми.

– Вы совершенно правы, – холодно ответила Майра, – они такими и были.

Черчилль внес залог, и вся компания покинула тюрьму.

– Я нанял два экипажа, чтобы доставить вас, леди, куда вы пожелаете. Кебменам уже заплачено.

– Это очень благородно с вашей стороны, мистер Черчилль, – сказала миссис Пенкхёрст. – Мы принимаем ваши извинения. Думаю, и нам следует извиниться перед вами. Вы не согласны, Майра?

– Вы правы, – сказала Майра неохотно. – Мое поведение тоже было из ряда вон выходящим, мистер Черчилль.

С улыбкой она протянула ему руку.

Сияя, он взял ее руки обеими своими.

– Я очень вам признателен, миссис… – Он умолк, потом сказал: – Простите, я не припоминаю вашего имени.

– Миссис Майра Тэйлор.

– Тэйлор?

Его брови поднялись, а лицо приняло задумчивое выражение.

– Вы, случайно, не приходитесь супругой Брэдфорду Тэйлору, бывшему американскому послу?

– Совершенно верно, я его жена.

Остальные дамы уже рассаживались по экипажам, и миссис Пенкхёрст крикнула Майре:

– Нам не терпится попасть домой, дорогая!

– Да, я сейчас к вам присоединюсь. – Потом она обратилась к Черчиллю: – Благодарю вас еще раз, мистер Черчилль, мне пора ехать.

Он положил руку ей на плечо:

– Нет, не спешите, миссис Тэйлор. Не окажете ли вы мне честь и не позволите отвезти вас домой? Моя машина прямо за углом. Мне бы хотелось еще поговорить с вами. У меня сложилось впечатление, что вы считаете меня фанатичным ослом, но это не так. Несмотря на различия во взглядах, я глубоко и искренне восхищаюсь и вами, и миссис Пенкхёрст, и общими принципами вашей организации. Я не одобряю только методы. Всегда ли цель оправдывает средства? Воинственность так противоречит женственности, а я высоко ценю женственность.

– Так что вы цените – женственность или покорность? Это ведь не одно и то же!

Черчилль разразился хохотом.

– Мы опять начинаем спорить. Ладно, я не стану возражать, если вы захотите дать мне урок, но вы ведь приняли мое предложение отвезти вас домой?

Поколебавшись, Майра посмотрела на миссис Пенкхёрст:

– Поезжайте без меня, Эммелина. Думаю, я могу принять приглашение мистера Черчилля.

– Искренне вам признателен, миссис Тэйлор.

Он отсалютовал миссис Пенкхёрст и остальным дамам, приложив два пальца к полям своей шляпы, и дал знак кебменам трогаться, затем предложил руку Майре, согнув ее в локте, и она послушно приняла ее. Они завернули за угол.

– Не правда ли, она красавица?

– Вне всякого сомнения, красавица.

Майра увидела спортивный автомобиль, способный вместить четверых пассажиров сзади и двоих на переднем сиденье, с кожаной крышей, блестевшей лаком. Хромированные части колес были отполированы до зеркального блеска, крылья тоже ослепительно блестели. Он открыл боковую дверцу и помог Майре войти, затем передал ей очки-консервы и полотняный пыльник, потом обошел машину и сел на водительское место. Когда они отъехали, Майра принялась изучать профиль спутника за рулем. Она пришла к выводу, что он был очень привлекательным человеком, грузноватым, но в отличие от других мужчин подобной комплекции он умел носить одежду и выглядеть элегантным. В своем сером в полоску костюме, клетчатом жилете и узких брюках он выглядел просто потрясающе. Его начищенные ботинки сверкали под стать машине.

– Я знаком с вашим мужем генералом Тэйлором. Мы посещаем один клуб. Давно его не видел. Он здоров?

– Брэд здоров как лошадь. А что касается того, что вы его давно не видели, то и мы, его семья, видим его нечасто. Большую часть времени он проводит за границей.

– Да, он очень энергичный человек.

– И честолюбивый.

– Очень честолюбивый.

Он бросил на нее взгляд искоса, подметив нотку раздражения в ее тоне. Потом внезапно спросил:

– Миссис Тэйлор, не пообедаете ли сегодня со мной? Я искренне заинтересован женским движением и, по правде говоря, в конечном итоге буду выступать за предоставление прав женщинам.

– Вот как? Мне не понравилось ваше выражение «в конечном итоге». Конечность сродни бесконечности.

– Нет, я хотел сказать нечто совсем другое. Даже Рим строился не в один день. Социальная революция не происходит за один день или ночь. К ней следует идти медленно, шаг за шагом. А вы своими воинственными и категоричными манерами только отпугиваете закоренелых консерваторов, тех самых твердолобых, которые все еще имеют власть в правительстве. Даете им карты в руки, и они будут душить ваше движение, ну, как те члены профсоюза, что столь яростно выступали против вас сегодня. Что они знают о женском движении? Да положа руку на сердце им и дела нет до прав женщин. Те статьи, которых они начитались в газетах, подействовали на них определенным образом, как промывание мозгов, как и речи политиков. И единственный путь к вашему успеху – это избрать иную, более хитрую тактику и действовать не так прямолинейно. Если прибегнуть к военной терминологии, я мог бы это выразить, сказав, что вам следует обойти противника с флангов. Если вы согласны проявить большую умеренность, я даю вам слово, что буду поддерживать предоставление прав женщинам в благоприятный момент. Пока еще время для этого не настало.

– Что ж, я подумаю.

– Поговорим об этом подробнее сегодня за обедом.

– Я еще не знаю, принять ли ваше приглашение, мистер Черчилль, – ответила она с достоинством.

– Я умоляю вас… и пожалуйста, зовите меня Уинстоном.

Она решила подзадорить и поддразнить его:

– Ладно, кажется, вы вполне безобидны. Вы не производите впечатления распутника.

Он ответил ей загадочной улыбкой и сказал:

– Никаких комментариев на этот счет. Я заеду за вами в восемь.


Нежась в ванне, Майра пыталась понять, какие чувства испытывает к Уинстону Черчиллю. Он был подтянутым, педантичным, правильным. Он казался раздражающим. И все же в нем было нечто, что невозможно определить словами и что ей нравилось.

«Он на добрых двадцать лет моложе тебя. Неужели ответ в этом? Ты польщена тем, что мужественный молодой человек обратил на тебя внимание?

– Да, а почему бы и нет?

– Так давно ты ни с кем не занималась любовью. Ты просто изголодалась по чувственным наслаждениям. И значит, ты не исключаешь возможности, что ты и молодой Черчилль в конце концов окажетесь в постели».

Прошло уже много лет с тех пор, как Майра и Брэд пришли к молчаливому соглашению относительно своей сексуальной жизни. Ни один не ожидал и не требовал от другого целомудрия и верности во время долгих разлук. Два месяца назад был положен конец роману Майры с герцогом Кентским по требованию короля Эдуарда, угрожавшего лишить герцога его титула, если Майра не пообещает никогда больше не видеть его. В течение многих лет король пытался соблазнить Майру. Это в известном смысле было привлекательно. Многие ли женщины могли похвастаться тем, что спали с королем? Но одно обстоятельство останавливало Майру: король Эдуард был болен сифилисом.

Она дважды примерила каждый туалет из своего гардероба, прежде чем выбрала скромное платье из набивной ткани – нефритово-зеленое с белым передником и пышной юбкой, под которую она надела нижнюю юбку. Это платье подходило для молодой женщины, и в нем Майра выглядела лет на пять моложе.

Чтобы казаться еще моложе, она распустила свои черные как вороново крыло волосы, в которых не было ни одной серебряной пряди, вдоль спины и только перевязала их на затылке простой черной бархатной лентой.

Закончив одеваться, она придирчиво оглядела себя в зеркале. Ее аквамариновые глаза сверкали ярко и были ясными, как в шестнадцать лет. Ее аристократический орлиный нос был таким же изящным, как и прежде, оливковая кожа оставалась по-прежнему безупречной. Она похлопала себя под подбородком тыльной стороной ладони. В этом возрасте у многих женщин на этом месте появлялся безобразный мешок. Вполне довольная собой, она надела плащ и спустилась вниз ожидать своего кавалера.

«Как его назвать? – размышляла она. – Поклонником? Да я его едва знаю!» За одну минуту до восьми позвонили в парадную дверь. Горничная впустила Черчилля и провела его в гостиную, где Майра мелкими глотками цедила шерри, просматривая последний номер «Таймс». Она положила газету и приветствовала гостя.

– Мистер Черчилль, да еще в вечернем костюме! Вам следовало предупредить меня о том, что это будет официальное мероприятие. Мой костюм для него не подходит.

Он сжал ее руку, потом склонился над ней и поцеловал пальцы.

– Не подходит? Моя дорогая Майра, вы бы прошли триумфальным шествием в самом высшем свете, даже будучи одетой в платье из мешковины. И с головой, посыпанной пеплом. Вы выглядите обворожительно. – В его лукавых синих глазах блеснули смешинки. – И я бы хотел выглядеть не хуже!

– Мистер Черчилль! – Майра сделала вид, что негодует. – Вы гадкий молодой человек! Льстец! Я так и знала, что с моей стороны было ошибкой принять ваше приглашение.

– Пожалуйста, называйте меня Уинстоном, моя дорогая! И не называйте меня молодым человеком.

– Но ведь это правда. Я гожусь вам в матери.

– Чепуха! И перестаньте напрашиваться на комплименты. Вы отлично знаете, что выглядите ни на день старше тридцати пяти. Кроме того, какое значение имеет возраст? Подлинная мера возраста вот здесь. – Он приложил палец к виску. – Нам столько лет, на сколько мы себя чувствуем. Сегодня вечером я чувствую, что вам восемнадцать.

– Лесть ничего вам не даст, сэр.

– Вы что, хотите спорить со мной?

– Нет, по правде говоря, я чувствую себя сегодня юной, почти девушкой, и у меня кружится голова. Такова сила убеждения. Где мы обедаем?

– В одной старой гостинице за городом. В «Таверне Джона Пила». – Он нахмурился, заметив, что ее лицо приняло странное выражение. – В чем дело? Что-нибудь не так?

– Нет-нет. Все дело в курьезном совпадении. Давным-давно, когда мы жили в штате Мэриленд, там была таверна с точно таким же названием, которую мой муж часто посещал с… – Она осеклась.

Шарлотта Коллинз. Одна из первых ступенек Брэда, которую он использовал на своем пути к успеху.

– Так мы отправляемся?

Она взяла свой плащ.

– Позвольте мне помочь вам. – Он набросил плащ ей на плечи.

Поездка в его спортивной машине продлилась около часа.

«Таверна Джона Пила» пряталась среди старых кленов и сосен. Это было типично английское старое строение, старинная гостиница или постоялый двор, сложенный из массивных бревен, выбеленных солнцем и пестревших пятнами, которыми их украсили годы и стихии. Деревянная вывеска над парадной дверью раскачивалась под порывами ветра. На ней были выгравированы рожок и надпись «Вы знаете Джона Пила?». Когда они вошли в холл здания, странное и даже мистическое совпадение продолжало действовать – атмосфера этой таверны полностью совпадала с той, что Майра помнила по Мэриленду. Темные деревянные панели, на которых время оставило свой отпечаток, тяжелые драпировки на окнах… Все это создавало странную, но интимную атмосферу, что еще подчеркивалось уединенными кабинками. Потолки были выбелены и контрастировали с массивными дубовыми балками. Величественная стойка бара была под стать стенам из мореного дуба и украшена декоративной резьбой.

Их приветствовала стройная молодая женщина, скромно одетая в юбку, зауженную книзу, и белую крахмальную полотняную блузку, благородно оттененную у горла узким черным бархатным галстуком. Она обратилась к Черчиллю по-английски, но в речи ее отчетливо звучал ирландский акцент:

– Мистер Черчилль, как приятно снова видеть вас. Вас так давно не было. Мы боялись, что наскучили вам.

– Ничего подобного, Мэрион. Дело в том, что я погряз в парламентских делах. Я хочу вас познакомить с миссис Майрой Тэйлор, супругой бывшего американского посла генерала Брэдфорда Тэйлора.

Мэрион всплеснула руками:

– Господи! Вы та самая дама, что связана с миссис Пенкхёрст и женским движением?

– Да, верно, и я горжусь этим. – Майра протянула ей руку. – Рада познакомиться.

Женщины обменялись рукопожатием, что в те времена было редкостью.

– Для меня большая честь познакомиться с вами, и я так горда этим, миссис Тэйлор. Я совершенно потрясена деятельностью вашей организации и ее благородными целями. Представьте себе, женщины получат право голоса и равные права с мужчинами.

– Но ведь это ваше право от рождения, Мэрион. Вы с этим не согласны?

– Согласна? На сто процентов! Меня поражает только ваша отвага. Ведь вы, вероятно, знаете, что ирландцы – и мужчины, и женщины – терпят от англичан такое же угнетение, как и все представительницы нашего пола?

– Я именно это говорила сегодня днем в тюрьме, куда нас засадили. Цели нашей организации не ограничиваются защитой прав женщин. Мы боремся за права всех угнетенных народов мира. Почему бы вам, Мэрион, не посетить на следующей неделе наше заседание? Я готова поклясться, что это пойдет вам на пользу: даст уверенность и стимул, вдохновение и отвагу и необходимый опыт.

– Я могла бы прийти.

Черчилль поднял руки вверх.

– Довольно об этом! Миссис Тэйлор, я не для того привез вас сюда, чтобы вы принялись за агитацию в одном из моих любимых ресторанов. Особенно когда ваша первая слушательница, а возможно, и последовательница – одна из самых преуспевающих хозяек гостиницы во всей Англии. К тому же она весьма обаятельная женщина. – Он посмотрел на Майру, высокомерно приподняв одну бровь. – Можно нам столик в углу, милая Мэрион?

– Разумеется, ведь это ваше всегдашнее место, сэр, ваша любимая кабинка.

Она проводила их к месту через весь обеденный зал, где уже сидели пары за роскошно накрытыми столами. Мэрион усадила их за столик в углу, далеко отстоявший от остальных. Мужчины и женщины были одеты в роскошные вечерние туалеты. Почти на каждом столике красовалось по серебряному ведерку для шампанского.

– Я пришлю свою помощницу Кэрол принять ваш заказ, мистер Черчилль, – сказала она.

Когда она повернулась, чтобы уйти, Черчилль добродушно хлопнул ее по аппетитному заду.

– Я забуду об этом, сэр, – сказала она кокетливо, – и как можно скорее.

– Думаю, у меня создалось о вас неправильное впечатление, Уинстон, когда я подумала, что вы не похожи на повесу. Вы ведете себя с беспримерной фамильярностью с представительницами противоположного пола. Как бы вы отреагировали, если бы к вам подошла какая-нибудь леди и ущипнула вас за зад? – спросила Майра.

Он хмыкнул:

– Моя дорогая, я счел бы это одним из самых приятных и запоминающихся моментов в своей жизни. Пожалуйста, не стесняйтесь и сделайте это, если хотите.

Он подмигнул ей, перегнувшись через столик, и вынул сигару из внутреннего кармана пиджака.

– Не будете возражать, если я закурю?

Майра извлекла из сумочки золотой портсигар.

– Ни в коем случае, если вы не будете возражать, когда закурю я.

Он восторженно смотрел на нее:

– Черт возьми! Какая вы восхитительная, упрямая, отважная женщина! Неверно говорят, что красота – только фасад, что она не глубже верхнего слоя кожи. Ваша красота, милая Майра, доходит до костей.

– Благодарю вас, сэр.

Они смотрели друг на друга, когда к их столику приблизилась молодая женщина.

– Добрый вечер, мистер Черчилль, – сказала она, одарив его ослепительной улыбкой и показав прелестные ямочки на щеках. Одета она была точно так же, как Мэрион.

Черчилль оглядел ее стройную фигурку с головы до ног.

– Ну, раз сегодня придется отказаться от моего любимого лакомства, то подайте нам бутылку шампанского.

Девушка очаровательно покраснела и, сделав книксен, удалилась.

– Уинстон, вы и впрямь отпетый ловелас. Я просто поражена.

– Вовсе нет, Майра, – ответил он непринужденно, глядя на соблазнительную фигуру удалявшейся молодой женщины. – Должен сказать, что у Кэрол прелестный… – она настоящая Калипига.[32]

– Что, черт возьми, это значит?

Он улыбнулся и раскурил сигару.

– Я хочу сказать, что у Кэрол очаровательный зад.

– Вы ведете себя просто разнузданно, сэр, и я полагаю, мне следует вызвать кеб и отправиться домой.

– Чепуха! Сегодня мы с вами заставим этот город покраснеть, как привыкла говорить моя американка-мать.

– Может быть, остановимся на розовых тонах? Кстати, кто владелец этого заведения?

– Они обе – Мэрион и Кэрол.

– Должно быть, они весьма предприимчивые молодые женщины, если владеют таким модным и фешенебельным местом, как это.

Черчилль усмехнулся и стряхнул пепел с сигары в хрустальную пепельницу.

– Да, предприимчивые и честолюбивые, это верно. Но начинали они с предпринимательства другого рода. – Он снова добродушно усмехнулся. – Дело в том, что и Мэрион, и Кэрол прежде были на содержании, до того как стали владелицами «Таверны Джона Пила».

– Должно быть, их хорошо содержали, – заметила удивленная Майра.

– Можно сказать и так. Они обе были содержанками принца Уэльского до того, как он стал королем Эдуардом.

– Это непристойно.

– Видите ли, после того как Эдуард взошел на престол, ему пришлось избавиться от многих связей, но так как он благородный, щедрый и обязательный малый, он не мог просто бросить своих любовниц. Он купил им эту «Таверну Джона Пила».

– И дешево отделался, – сказала Майра. – Учитывая, что мог наградить этих леди своей известной всему свету болезнью.

Обед оказался изумительным: на первое подали консоме а-ля принцесса, а к нему шерри, затем красного морского окуня а-ля дофин, груши дюшес, салат из огурцов, сыр рокфор и всевозможные фрукты, и ко всем этим блюдам подавалось шампанское «Моит».

– Хотите бренди к кофе? – спросил Черчилль.

– Нет, благодарю вас, Уинстон. Если я выпью еще хоть каплю чего-нибудь, у меня лопнет корсаж.

– Я не отказался бы посмотреть на это… Пари держу, что вы носите французское белье. И готов даже поклясться, что сейчас на вас белье с черными кружевами.

– Вы злой человек. Мое белье не имеет к вам никакого отношения.

– Я хочу исправить эту несправедливость как можно скорее.

Майра рассмеялась и хлопнула его по руке, лежавшей на столе.

– Уинстон, вы гадкий мальчик, находящий удовольствие в том, чтобы смутить свою мамочку. Но в этом случае ваша шутка не удалась. Меня смутить невозможно. Откровенно говоря, я и сама могла бы рассказать вам несколько анекдотов, которые могли бы вас вогнать в краску.

Его глаза блеснули.

– Что же! Попытайтесь!

По мере того как их обед и беседа продолжались, Майра и ее спутник впадали в приятное состояние благодушия, между ними возникала атмосфера товарищества, близости такого рода, которая возможна между старыми друзьями.

– Проклятие, перестаньте смотреть на меня как на сына.

– Черт возьми! Маленький гадкий мальчишка!

– Уверяю вас, моя дорогая, если вы дадите мне возможность, я вызову в вас чувства, весьма далекие от материнских. Ваш брак, должно быть, не удовлетворяет вас.

– Ваши предположения заходят слишком далеко, сэр.

– Майра, перестаньте притворяться. Вы сами сказали, что нечасто видите Брэдфорда. Такая темпераментная, такая живая женщина, как вы! Конечно, его краткие визиты не могут удовлетворить ваших сексуальных аппетитов.

Майра закрыла лицо руками – она не могла сдержать смеха и хохотала, пока на глазах у нее не выступили слезы.

– Как вы можете об этом судить, Уинстон? Что вы знаете о моих так называемых сексуальных аппетитах?

– Я и хочу о них узнать. Никогда в жизни меня так не привлекала женщина, как вы. Дайте-ка мне вашу руку, протяните ее под столом – и узнаете.

– Нет, вы заходите слишком далеко. Я совсем не принадлежу к тому типу женщин, которые ласкают мужчин под скатертью.

– Сколько любовников у вас было в прошлом году?

– Это не ваше дело. Я серьезно подумываю о том, чтобы уйти в монастырь и дать обет целомудрия.

– Боже сохрани!

Мэрион подошла к их столику:

– Вы довольны обедом?

– Он был восхитительным, – сказала Майра. – Все было божественно до последнего кусочка и до последней капли кофе.

– Желаете еще чего-нибудь, мистер Черчилль?

– Пожалуй, нет, Мэрион. – Он смотрел на Майру через столик, и глаза его полыхали страстью. – По крайней мере ничего из вашего меню.

Глава 29

Когда они вышли на улицу, он помог ей сесть в машину. Подножка оказалась высокой, и Майре пришлось высоко поднять юбку, обнажив колени. Кавалер без стеснения уставился на ее ноги.

– Прелестные. Вне всякого сомнения, прелестные, – сказал он.

– Ах вы, распутник!

– Признаю это. Никогда не мог устоять перед парой прелестных ножек.

– А мне показалось, что вы поклонник прелестных задов.

– И это верно. Но они так гармонично и эстетично сочетаются.

Он завел мотор, и они поехали по гравиевой подъездной аллее по направлению к шоссе.

– Вы спешите домой?

Она задумалась. Ночь была прекрасной. Светила полная луна, а выпитое вино ударило ей в голову, и она чувствовала необычайную легкость. К тому же она ощущала беспокойство, всегда посещавшее ее с приходом весны. В ее полном жизни теле пульсировала кровь, будто сок, поднимавшийся по ветвям кленов, стоявших по обе стороны дороги и уже распускавших почки.

– А что вы предлагаете? – спросила она его.

– Недалеко отсюда есть небольшое живописное озеро. Серебряное озеро.

– Да, я слышала о нем. Кажется, оно популярно у молодежи. Они там собираются и веселятся, верно?

– Сегодня я чувствую себя совсем молодым. А как вы? У вас нет настроения порезвиться? На берегу озера есть павильон, где по пятницам и субботам играют самые известные джаз-банды.

– Мне бы это пришлось по вкусу, Уинстон. Я хочу сегодня потанцевать.

– А вам известно, – спросил он, – что с наступлением эры передвижения на автомобилях количество адюльтеров в Соединенном Королевстве увеличилось чуть ли не в десять раз?

– Господи, а почему это так?

– Да все объясняется очень просто. В те времена, когда ездили в экипажах и на лошадях, и мужчины, и женщины ограничивались своими деревнями и городишками. Очень редко кто-нибудь решался удалиться от своего местожительства на десять миль. С появлением автомобилей возникла возможность передвигаться быстро и на большие расстояния. Например, сегодня вечером мы с вами удалились от дома миль на тридцать. И очень маловероятно, чтобы ваши лондонские друзья повстречались нам в «Таверне Джона Пила» во время нашего тайного рандеву.

– Тайного рандеву? – Майру позабавили его слова. – Но ведь в нашей встрече не было ничего тайного. Все мои домашние были в курсе того, что я обедаю с вами. Право же, Уинстон, у вас фантазия новеллиста романтического толка.

– Мне советовали, чтобы я свои романтические устремления облекал в материальную форму.

Их разговор принял более серьезную направленность, и она спросила:

– А вы замечали, как со смерти королевы Виктории новые веяния стали проникать в жизнь Британии? Вы заметили, как сама ткань жизни в Англии изменилась? Я имею в виду жизнь всей страны.

Он повернулся, чтобы видеть ее лицо, – из одного угла его рта лихо свисала недокуренная сигара.

– Вы чрезвычайно восприимчивы, моя дорогая. Да, изменения коснулись всех сторон нашей жизни: движение вашей миссис Пенкхёрст… – это типичное проявление изменений, произошедших в Британии за последние несколько лет. Резкое возрастание роли профсоюзов и рост профсоюзного движения, движение женщин за раскрепощение и равные права, недовольство и мятежи в Ирландии и Индии… нарастание напряжения в Европе, России и на Ближнем Востоке… Мы все сидим на гигантской пороховой бочке. И фитиль уже подожжен и тлеет. Единственное, в чем состоит наша дилемма, – это то, что мы не знаем длины этого фитиля и того, сколько времени он будет гореть… Но время идет, и взрыв неизбежен. Нам остается только попытаться определить, когда, где и как произойдет этот взрыв в первую очередь. Хочу еще раз процитировать свою мать-американку, которая говорит, что все мы сидим и ждем затаив дыхание несчастье, которое должно непременно случиться.

Майра поежилась и даже обхватила себя руками.

– От этих ваших гипотез, Уинстон, мороз по коже.

– Это только потому, что я глубоко убежден, что Армагеддон не за горами.

* * *

Павильон на Серебряном озере был в этот вечер полон. Танцевальная площадка помещалась на пирсе, уходившем далеко в глубь озера. В центре площадки находился круглый помост. На нем четверо музыкантов играли на фортепьяно, контрабасе, барабане и саксофоне. Все они были чернокожими.

– Боже мой! – воскликнула Майра. – Никогда прежде не слышала такой музыки. – Она принялась хлопать в ладоши и ритмично двигать бедрами. – Она так заразительна. Я просто не могу устоять на месте.

– Это называют джазом Нового Орлеана, – сообщил ей Черчилль. – Бадди Болден со своими ребятами. Они только что прибыли с континента. К сожалению, танцплощадка так тесна, и там яблоку негде упасть. Есть старый анекдот о том, что в такой давке девушка ухитрилась забеременеть и даже не почувствовала, как это ее затанцевали.

– Затанцевали?

– Ну да, это такое вульгарное разговорное выражение, означает забеременеть.

– Как странно! Мне это нравится.

– Вы имеете в виду секс?

– А вот это уже не ваше дело.

– Я надеюсь, что это скоро станет моим делом. Раз уж нам не удастся потанцевать, то не согласитесь ли вы прогуляться вокруг озера? Говорят, что природа здесь восхитительная.

– С радостью прогуляюсь.

Они медленно двинулись по песчаной отмели, удаляясь от павильона.

– Ясно, отчего озеро назвали Серебряным, – заметила Майра. – Песок в лунном свете сверкает, как серебро.

Черчилль указал куда-то на другой берег озера.

– Взгляните. Вода тоже сверкает. Это эффект лунного света, пробивающегося сквозь ветви плакучих ив и белых берез, свисающие до самого берега.

Черчилль раскурил сигару и вдохнул дым. Ее огонек рдел, как ярко-красная вишня.

Майра спросила:

– Вам правда нравится быть среди этой публики?

– Это мое второе любимое развлечение, – ответил он, и Майра отлично поняла намек.

Они стали непринужденно болтать обо всем, в основном сплетничать об общих друзьях и знакомых.

– Я очень благодарен вам за то, что вы огрели меня зонтиком, – сказал Черчилль. – Я в течение многих лет слышал о вас, но почему-то наши пути до сих пор не пересекались.

– А вот я никогда о вас не слышала, – вызывающе возразила Майра.

Он уставился на нее немигающим совиным взглядом:

– Ну, вы еще обо мне услышите, милочка. Вы, несомненно, услышите об Уинстоне Черчилле. Со временем мое имя станет известно в каждом доме, и не в одной только Англии.

Она вздохнула:

– Вы говорите почти так же, как мой муж, Уинстон, вас так же, как его, пожирает честолюбие.

– В обществе есть два типа людей: те, кто рождается, чтобы вести за собой, и те, кто рождается, чтобы следовать за ними. Случилось так, что я лидер по своей природе. – Внезапно он загасил свою до половины выкуренную сигару. – А теперь пойдемте и ведите себя так тихо, будто ступаете по яичной скорлупе.

– И зачем это?

– Хочу, чтобы вы собственными глазами увидели то явление, о котором я недавно рассказал вам. Связь между автомобилями и адюльтером.

Он взял ее за руку и повел вверх по склону поросшего травой холма, приложив к губам палец и показывая ей таким образом, что она должна соблюдать тишину.

– Когда мы доберемся до его вершины, говорите только шепотом и старайтесь держаться в тени, чтобы вас не увидели.

– Да что вы, черт возьми, затеяли? Думаю, вы слишком много выпили.

– Не важно. Сейчас увидите сами.

Вершина холма поросла густыми кустами. К тому же на ней возвышались сосны. Они осторожно пробирались сквозь рощицу и остановились в густой траве. Майра была изумлена при виде по крайней мере десятка автомобилей, припаркованных у подножия холма на разном расстоянии друг от друга и под разными углами.

– Не понимаю, – шепотом сказала Майра.

Черчилль тихонько хмыкнул:

– Вот оно, доказательство, о котором я говорил.

В темноте Майра могла различить силуэты мужчин и женщин в автомобилях, расположившихся кто на передних, кто на задних сиденьях.

– Что, черт возьми, они здесь делают, в этой глуши?

– Для светской женщины, какой вас все считают, вы на удивление наивны. Посмотрите внимательнее вон на ту машину, прямо перед нами.

Майра попыталась рассмотреть, что происходит в ближайшей к ним машине, утопавшей в лунном свете. Верх машины был опущен, и на заднем сиденье устроились мужчина и женщина – их одежда была в беспорядке.

Щеки Майры вспыхнули от смущения.

– Это возмутительно, Уинстон! Мы не лучше, чем Том, подглядывавший за леди Годивой.[33] Не помню случая, когда я чувствовала себя такой униженной.

– Разумеется, я разделяю ваши чувства. – Его рука прогулялась по ее спине и остановилась на ягодицах. – Но вы не находите это зрелище чрезвычайно волнующим? Разве я не прав?

– Вы отвратительны!

– Да не лгите же, Майра! Неужели вас не интересуют сексуальные привычки подобных вам двуногих? Я хочу сказать, что, когда мы занимаемся сексом, это очень личный и субъективный опыт. Мы ведь не видим себя в такие моменты со стороны. И потому лишены возможности долго и спокойно наблюдать за этим процессом. А теперь мы имеем возможность наблюдать эту волнующую картину во всей ее красе и просвещаться на здоровье. Смотрите туда – вы сейчас увидите coup de grace.[34]

Из уст женщины вырвался долгий трепетный вздох, когда мужчина овладел ею, и теперь Майра и Уинстон могли наблюдать, как согласно и ритмично задвигались их тела.

Майра стояла в оцепенении, похожем на сомнамбулическое состояние. Она почти не почувствовала, как его рука подняла сзади ее юбку и скользнула между ее обнаженными бедрами.

– Прекратите это немедленно, – задыхаясь пробормотала она. – Вы не имеете права!

– Перестаньте играть в свои игры, дорогая. Созерцание этой пары возбудило вас так же, как и меня. Ага! А вот и неопровержимое доказательство! – Его пальцы скользнули дальше, за край ее подвязки.

– Вы мерзкий проныра, – сказала она, но не стала сопротивляться, когда он заставил ее опуститься на густую сладко пахнущую траву и принялся целовать ее шею и виски.

– Это чистое безумие, – слабо протестовала она, но слова ее звучали не слишком убедительно.

– Не желаете ли снять ваше платье, а иначе оно помнется и на нем будут пятна от травы?

– Возможно, это было бы правильно.

Не прошло и мгновения, как они оба избавились от своей одежды. Майра легла на спину на мягкую травку, ноги ее были раздвинуты. Она была уже вполне готова, когда он овладел ею, и даже несколько смущена тем порывом страсти, который охватил ее при виде мужчины и женщины, занимающихся любовью. Медленное, дюйм за дюймом проникновение в ее тело принесло ей столь острое наслаждение, что первый пик она испытала еще до того, как он полностью вошел в нее. Не утратив желания, она испытала четыре оргазма подряд.

– Вы самая потрясающая женщина, с которой мне довелось сблизиться, – прошептал он, ощутив ее страсть и ее завершение.

– А вы один из самых лучших жеребцов, с которым довелось познакомиться мне, – ответила она сердито. – Кстати, не впадайте в заблуждение, Уинстон. Вы, как и большинство мужчин, убеждены, что это они укладывают женщину в постель с собой. Они считают, что в сексуальных отношениях их роль ведущая. Но это заблуждение… В действительности это я вас уложила с собой!

Он перекатился на спину и разразился смехом.

– Умерьте свое веселье, – предостерегла она. – Нас могут услышать там, внизу.

– Пусть придут и посмотрят на нас, если хотят. Мне наплевать. В конце концов, мы первыми начали за ними подглядывать, как вы изящно выразились. Хотите еще разок попытать счастья, прежде чем мы уедем?

– Пожалуй, нет, Уинстон. До Лондона ехать далеко. И уж если быть вполне откровенной, то я совершенно без сил. – Она рассмеялась и легонько ущипнула его. – Я чувствую себя, как кошка, готовая свернуться клубочком после того, как она вылакала блюдечко теплых сливок.

– Когда я снова увижу вас?

– Давайте не будем строить планов надолго. В будущем месяце должен вернуться Брэдфорд.

Он склонился над ней и поцеловал ее в щеку. Тон его был необычно серьезным:

– Я хочу, чтобы вы знали, что для меня это не эскапада на одну ночь. Это я снова цитирую свою старушку. Конечно, скверно, что мы оба состоим в браке. Мы смогли бы сохранить связь надолго, и наши отношения были бы идеальными.

– Уинстон… – Она потрепала его по щеке. – А как насчет ваших честолюбивых устремлений? Если ваши политические противники разведают о наших отношениях, они вас просто уничтожат, как вы уничтожили Чарлза Парнелла[35] из-за его делишек.

– Черт возьми! – Он сел и ударил кулаком по земле. – Испокон веку известно, что самая страшная тирания – это власть слабых над сильными. Общественное мнение несгибаемо и своевольно. Мы, политики, служащие толпе, – большие рабы своей власти, чем они, плебеи, наши рабы.

– Так всегда было, Уинстон. Возьмите хотя бы Брэда. Личные отношения он принес в жертву власти и богатству, и жертвы эти были несоизмеримы с его достижениями. Если выразить это буквально, то можно сказать, что он потерял семью из-за своего честолюбия.

– Как жаль, но ведь у каждого человека своя цена, и трагедия заключается в том, что эта цена слишком низка. Я желаю вас, и так будет всегда.

– Нет такого понятия, как «всегда». Все имеет начало и конец.

Идиллические отношения между Уинстоном Черчиллем и Майрой Тэйлор продолжались до самого начала Первой мировой войны.

Глава 30

28 ИЮНЯ 1914 ГОДА. СЕГОДНЯ ЭРЦГЕРЦОГ ФРАНЦ ФЕРДИНАНД, НАСЛЕДНИК АВСТРО-ВЕНГЕРСКОГО ПРЕСТОЛА, И ЕГО СУПРУГА БЫЛИ УБИТЫ В САРАЕВО, В БОСНИИ.

Уинстон Черчилль отшвырнул номер лондонской «Таймс» с такой силой, что тот угодил в стену.

– Самовлюбленный высокомерный осел! Дразнить льва в его логове и то безопаснее! Эрцгерцог Австро-Венгерской империи принялся выставлять себя напоказ на этом проклятом Богом кусочке земли, Балканском полуострове! В течение многих веков это место было сценой величайших битв и началом всех величайших войн в истории Европы, конгломерат маленьких, но настроенных воинственно и пропитанных яростным национализмом стран, границы которых сдвигались в ту или иную сторону после каждой новой войны. И нет ничего удивительного в том, что они все поражены этнической паранойей.

Он остановился у окна, жуя свою сигару и глядя куда-то вдаль, на другую сторону обширных садов Мэнорхейвена, поместья Тэйлоров в графстве Кент. Майра поднялась с дивана и подошла к нему сзади, положила руки на его широкие плечи.

– Уинстон, я очень слабо разбираюсь в политике и международных отношениях и интригах, но никак не могу понять, почему одно политическое убийство в месте, где готовят политических убийц, как в цивилизованном мире врачей, юристов и учителей, должно вызвать столь безумную ярость у первого лорда адмиралтейства Британии.

Он обернулся и обнял ее.

– Моя дорогая Майра, с того самого момента, как шесть лет назад Австро-Венгрия аннексировала Боснию, я предсказывал, что Балканы стали бомбой с часовым механизмом, которая когда-нибудь взорвется и сотрясет всю Европу. С тех пор не было ни одного месяца, когда бы не возникало хоть одного серьезного конфликта между Австро-Венгрией, с одной стороны, и Сербией и Боснией – с другой.

– Но какое до этого дело Великобритании?

Он швырнул погасшую сигару в камин.

– Это как китайская головоломка – все запутано и перемешано: разорванные договоры, пакты о взаимопомощи – столько всего, такая мешанина, что в голове не помещается. Если немецкий посол помочится в мужском туалете на итальянского министра, фигурально выражаясь, то не пройдет и недели, как Англия окажется втянутой в войну против Германии.

– Ну, дорогой, ваши метафоры – это уж слишком! – Майра со смехом обняла его.

– Это прискорбные факты жизни. Позвольте изложить вам гипотезу, касающуюся возможного развития событий в следующие месяц или два. Прежде всего Австро-Венгрия предъявит Сербии ультиматум столь жесткий, что он окажется невыполнимым. Например, чтобы в Сербии и Боснии военными силами подавлялись все направленные против Австрии радикальные демонстрации. На этом этапе в процесс ввяжется Россия. У нее пакт с Сербией о взаимопомощи. Ну не идиотизм ли это? Пакт о взаимопомощи, заключенный между медведем и мышью! У Франции с Россией тоже пакт о взаимопомощи. Ну, это, пожалуй, более разумное соглашение. У Италии тайный договор с Францией, заключающийся в том, что ни одна сторона не будет вмешиваться в конфликт, в который окажется замешана другая. А Германия, безусловно, поддержит Австро-Венгрию, в случае если разразится война. Во время нашей первой встречи я говорил о том, что близится Армагеддон. Я ужасно боюсь, что этот момент настал, моя дорогая.

Она подошла к нему, и они обнялись нежно и без страсти.


Пророчество Уинстона Черчилля оказалось точным. 28 июля, после того как Сербия и Босния отвергли невыполнимые требования Австро-Венгерской империи, последняя объявила войну Сербии. И все равновесие сил на континенте мгновенно нарушилось, как падает карточный домик.

Россия объявила войну Австро-Венгрии. Германия объявила войну России. 3 августа Франция вступила в войну против Германии. Когда 4 августа Германия вторглась в Бельгию, нарушив ее нейтралитет, Великобритания объявила войну Германии. В том же году Италия присоединилась к союзническим силам. Турция поддержала крупные державы.

1 сентября 1914 года Патрик Тэйлор отказался от своих обязанностей и расторг свой договор с армией Соединенных Штатов и добровольцем вступил в ряды Британских вооруженных сил. Когда за обедом он сообщил об этом своей матери, Майра посмотрела на его жену Кэндиси.

– Что ты думаешь об этом? – спросила она.

– Я страшно за него боюсь, но согласна с его решением и считаю его высоконравственным.

– Я ценю твое понимание и терпимость, Кэндиси, моя дорогая. Я со дня рождения была дочерью полка и позже женой военного. Мой отец был убит при Литтл-Бигхорне. Долгие годы я считала, что отец Пэта убит в Китае. Шона Флинна убили в Индии. А теперь мой сын идет сражаться в Европе. У меня-то толстая шкура, но мне больно за тебя, дорогая.

Пэт, сидевший во главе стола, протянул руки жене и матери, сидевшим друг против друга, и крепко сжал их.

– Вы две женщины, которых я люблю и уважаю и которыми восхищаюсь беспредельно. Я благодарен вам за вашу поддержку в том, что, должен признать, было очень важным решением. Эдмунд Бёрк[36] выразил эту мысль более красноречиво: «Все, что требуется для победы над злом, – это чтобы хорошие люди молчали и не вмешивались». Его кредо помогло нам добиться свободы и демократии. В это страшное время тирания и угроза расправы нависли над нашими головами, как дамоклов меч. И не только над Англией, но и над всем миром. Кайзер Вильгельм и не скрывает своих намерений. Он хочет подмять под себя весь мир. И только вопрос времени – присоединение Соединенных Штатов к союзу европейских государств, которые будут сражаться против Германии и Австро-Венгрии. В американском менталитете, как и в американской морали, нет места терпимости по отношению к демагогии и угрозе, к потрясанию железным кулаком, во всяком случае, их не больше, чем у Георга Третьего. Я считаю, что чем скорее это случится, тем будет лучше. Сам я намереваюсь оказаться в передних рядах защитников свободы.

– Хорошо сказано, мой милый сын.

Глаза Майры увлажнились слезами.

– И мой милый муж. Никогда я не гордилась тобой больше, чем теперь.

Они сидели в гостиной за кофе с бренди, когда появилась горничная.

– Миссис Тэйлор, мистер Уинстон Черчилль хочет знать, согласны ли вы принять его.

– Конечно, Сара. Проводите его прямо сюда.

Она и Патрик поднялись, когда Черчилль вошел в комнату. Он пожал руку Патрику, наклонился, чтобы поцеловать руку Кэндиси, и поцеловал Майру в щеку.

– Сожалею, что ворвался к вам и нарушил семейную идиллию, – извинился он. – Я сознаю, что эта ночь очень важна для всех нас. Время, чреватое бурными последствиями. – Он кивнул Патрику: – Вы уже стали знаменитостью, Пэт. Весть о том, что вы добровольцем записались в полк драгун его величества, уже разнеслась повсюду.

– Да, сэр, и я думаю, каждый, кто хочет поддать кайзеру в зад ногой, должен гордиться тем, что получает такую возможность.

Черчилль рассмеялся, и смех его раскатился по комнате, низкий, глубокий и звучный, но немного скрипучий.

– Так держать, парень! – Он хлопнул Патрика по плечу. – Во всяком случае, примите мои поздравления, полковник Тэйлор. Я не сомневаюсь в том, что ваш прославленный отец будет так же гордиться вами, как эти леди, когда узнает о вашем решении.

Патрик ответил Черчиллю ледяным молчанием и старался не смотреть ему в глаза.

Почувствовав напряжение, внезапно возникшее в атмосфере комнаты, первый лорд адмиралтейства откашлялся и закурил сигару.

– Откровенно говоря, дорогая Майра, мое присутствие здесь имеет отношение к Брэдфорду.

Патрик посмотрел на свои карманные часы и сказал:

– Кэндиси, право, я думаю, нам пора. Утром меня ждет уйма работы, и выполнить ее будет равноценно подвигам Геракла.

– Я провожу вас, – сказала Майра. – Простите меня, Уинстон. Я удалюсь всего на минутку.

– Разумеется. – Он пожал руку Патрику и торжественно и серьезно сказал: – Надеюсь еще увидеться с вами до того, как вас отправят во Францию. Но если нет, то желаю вам удачи, и да благословит вас Господь. Моя интуиция подсказывает, что эта война будет долгой и жестокой.

Патрик улыбнулся:

– Мы будем стараться на суше, а уж вы позаботьтесь об успехах Британского флота.

Черчилль усмехнулся:

– Можете на меня положиться. Даю слово. Доброй ночи, милая Кэндиси, и, пожалуйста, передайте мой привет вашим очаровательным детям.

– Благодарю вас, непременно передам, дядя Уинстон.

Майра вышла с Патриком и Кэндиси в холл.

– Доброй ночи, мои дорогие, – сказала она. – Я понимаю, как вы будете заняты в следующие несколько недель, особенно ты, Пэт. Понимаю, что тебе предстоит закончить столько дел. И все же, если у вас будет передышка, не забывайте навещать вашу старую мать.

И Патрик, и Кэндиси рассмеялись.

– Это ты-то старая, мама? – удивился Пэт. – Ты все еще самое лучшее украшение лондонского общества, как и всегда. Такая же красавица. – Он поцеловал ее в щеку и с лукавым видом сказал ей на ухо шепотом: – И вы оба не воображайте, что можете кого-нибудь обмануть. Совершенно ясно, что он твой пылкий поклонник.

Майра игриво шлепнула его по щеке.

– Не будьте столь дерзки со мной, молодой человек. Вам должно быть стыдно.

– Ладно, не буду. Но ведь в конце-то концов я произведение Каллаханов и Тэйлоров. А теперь тебе лучше вернуться к Уинстону.

Она закрыла за ними дверь и вернулась в кабинет, где Черчилль ходил взад и вперед, меряя шагами комнату, и жевал незажженную сигару. Его высокий лоб был изборожден морщинами – он размышлял.

– О, вот и вы. У вас чудесный сын, Майра. И Кэндиси тоже славная.

– Они прекрасная пара, – согласилась она. – Так о чем вы собрались поговорить со мной, что имеет отношение к Брэду?

– Генерал Тэйлор возвращается в Англию.

Она была изумлена:

– Откуда вам это известно?

– Сегодня из Южной Африки в палату общин прибыла дипломатическая почта. Существует расхожее мнение, что обычно сын следует по стопам отца. Но в данном случае все наоборот. Это отец идет по стопам сына. Он собирается последовать примеру Патрика – сражаться за Англию и союзные страны. Удивлены?

– Я удивилась только на мгновение. Брэда всегда радовала возможность принять участие в хорошей и честной битве за достойное дело. Интересно знать…

– Что вам интересно знать?

– Интересно знать, не сблизит ли их наконец это общее достойное дело.

Черчилль недоуменно поднял плечи:

– Такая возможность существует. Но я не уверен в результате. Видите ли, в области политики я шел по стопам отца, но продолжаю считать его сукиным сыном!

Наступила долгая напряженная пауза. Потом Майра заговорила о том, что тревожило их обоих:

– Теперь, когда возвращается Брэд, начинается война и на ваши плечи ложится гигантская ответственность, а на мои заботы о муже и сыне, я думаю, нам не стоит видеться, хотя бы временно.

– Хотя бы… – Его лицо приняло страдальческое выражение. – Майра! И сейчас и всегда вы есть и останетесь самой дорогой мне и самой незабываемой женщиной. Но мы оба слишком умны и слишком реалисты, чтобы питать иллюзии насчет того, что, когда война закончится, мы с вами начнем наши отношения с новой страницы, как будто ничто их и не прерывало. Всему есть время – время жить и время умирать. Мы с вами, мы оба, пережили вместе чудесную пору, но теперь сказке конец.

Он налил себе полный бокал бренди и осушил его одним глотком. Потом сел и, подавшись вперед, потер глаза.

– К тому же моя жена Клементина снова беременна. А Рэндольфу только три года. Черт возьми, Майра! Вы ведь превыше всего цените дружбу и целостность семьи. Вы понимаете, какие чувства я питаю к вам?

Она прикрыла его рот ладонью:

– Нет, Уинстон, вам не надо этого говорить. Я и так знаю. Я то же самое чувствую к вам. Но я также ценю и уважаю неразделимое единство уз плоти и крови… Брэд… ваша Клементина… ну, с этим-то мы могли бы справиться. Но ведь есть еще дети – Патрик… Дезирэ… и мои внуки. Нет, мы оба связаны узами семьи навсегда, до конца жизни… и вы так же, как я, – у вас есть Клементина и Рэндольф, возможно, у вас будут другие дети, и уже теперь вы привязаны к ним невидимыми узами.

Он поднял глаза на Майру и взял ее за руки:

– Майра, у нас есть обязательство друг перед другом.

– Какое?

– И вы спрашиваете? Последнее свидание.

– Уинстон, об этом не может быть и речи. В доме слуги…

– Нет-нет, я не это имел в виду. Не у вас в доме. Завтра вечером я хотел бы поужинать с вами в «Таверне Джона Пила». В таверне, где было наше первое свидание. А потом…

Она закончила его фразу:

– А потом мы отправимся на тот самый поросший травой холм, где мы впервые любили друг друга.

– Верно. Так вы согласны?

– Ни за что на свете не отказалась бы от такой возможности. И когда вы за мной заедете?

– Ну, скажем, в восемь часов вечера. Конечно, в тот самый час, как я заехал за вами тогда, в первый раз. И я хотел бы, чтобы вы надели то же самое зеленое платье с передником, как в тот раз. Память мне не изменяет?

Она с удивлением смотрела на него:

– Верно, не изменяет. Уинстон, вы замечательный человек. Несмотря на весь груз ответственности за страну, вы все еще помните, что на мне было надето в тот вечер, столько лет назад. Я глубоко тронута.

– Я никогда не забуду ничего из того, что случилось, что я видел или чувствовал в ту ночь, ни одной мелочи. И никакие ужасы войны не могут вытеснить эти дорогие воспоминания из моей памяти.

Они вместе подошли к широкому окну, выходившему в сад, обнимая друг друга за талию. Лужайки и серебристые клены, выстроившиеся вдоль аллеи в лунном свете, были окружены радужным сиянием.

– Видите, – сказал он тихо, – даже лунный свет напоминает о той ночи. Луна светит для нас ярче.

На мгновение глаза Майры увлажнились, и все расплылось перед ее взором.

– Я думаю, сейчас вам лучше уйти, а то я могу решиться на безумный поступок и оставить вас ночевать.

– Понимаю.

Он нежно обнял ее. Она проводила его и стояла в дверном проеме, глядя, как он спускается по ступенькам к ожидавшей его двуколке. Когда кеб скрылся за деревьями, Майра прошла на веранду и остановилась, глядя на звезды. И вдруг начала тихонько читать стихи:


Яркий, яркий звездный свет,

Нынче шлешь мне свой привет.

Пусть же первая звезда

Даст мне счастье навсегда.

«А чего я хочу? Какого счастья? – спросила она себя. – Неужели я хотела бы вернуться назад, в то время, когда лежала с Бобом Томасом в сладко пахнущей летней траве? Или в то время, когда мы в первый раз занимались любовью с Брэдом Тэйлором в теплой воде пруда в Техасе? Или с Шоном в палатке на склоне холма в Китае над пагодой?»

А как же быть с милым чувствительным Уинстоном?

Они, эти четверо, были мужчинами ее жизни. Они относились к ней по-настоящему, серьезно, думали о ней.

Но никакое желание не могло помочь ей удержать столь быстротечные радости жизни, те радости, что уже миновали и остались в прошлом.

Или покончить с этой проклятой и страшной войной.

Глава 31

Только что комиссованный генерал Брэдфорд Тэйлор прибыл в Англию в начале декабря. Волосы его серебрились сединой, и он как будто похудел. Но морщины только придавали значимости его красивому лицу. Он обнял Майру с пылом, которого давно уже не было в их отношениях.

– Господи, прелесть моя, на тебе отдыхает усталый глаз, – сказал он ей. – И ты великолепна, как всегда. Ты как волшебница, которую не может затронуть возраст или смерть.

Майра рассмеялась:

– Я была бы рада, если бы это было правдой. Но я-то хорошо чувствую бремя прожитых лет. Впрочем, ты и сам недурно выглядишь, Брэд. Ну, как твое путешествие?

– Оно показалось мне нескончаемым. Думал, что взбешусь от скуки. Большую часть времени я проводил в радиорубке корабля, слушая сводки военных действий. Боже! Там все казалось беспросветным и мрачным. Следует отдать должное кайзеру – он блестящий тактик. Когда немцы победным маршем проследовали через Бельгию и Люксембург, отрезав Мец, не вызывало сомнения, что они оккупируют порты на Ла-Манше и отрежут Великобританию от союзников. Почему они отступили, нанеся французам столь страшное поражение на Марне, для меня остается тайной. Возможно, такова Божья воля. Во всяком случае, это дало и британцам, и французам передышку, в которой они так нуждались, чтобы снова собраться с силами. Мы остановили врага у Льежа, потом у Монса и в конце концов смогли удержать их при Вердене, Реймсе, Суассоне и Ипре. – Лицо его посерьезнело: – Что слышно о Патрике?

– Он был ранен, и его наградили орденом за мужество в битве при Ипре. Но ты, конечно, не мог об этом знать.

Лицо его стало пепельно-серым, и она заметила, как сигарета дрожала в его руке, когда он раскуривал ее.

– Господи! И сильно ранен?

– Не волнуйся. Его последнее письмо из госпиталя было намного бодрее: он надеялся через неделю-другую снова надеть военную форму. Хочешь выпить, Брэд?

– Да, и чего-нибудь покрепче.

– Идем в кабинет.

Она приказала дворецкому отнести наверх его вещи, и они прошли в кабинет. Брэд подошел к бару и налил себе скотча на три пальца, потом плеснул в стакан содовой воды из кувшина.

– А ты что будешь пить, дорогая?

– Немного шерри было бы чудесно.

Она села на диван и оправила юбку.

Он вернулся с напитками и сел рядом с ней.

– Нам надо многое успеть, а времени на это остается совсем мало.

– Ты уже получил приказ?

– Да, в Лондоне я был в министерстве обороны до того, как отправиться сюда, в Мэнорхейвен. Я отбываю во Францию в канун Нового года.

– Да, времени остается немного, но ты хоть побудешь дома на Рождество. Естественно, мы проведем его с Кэндиси и детьми.

– Я так мечтал об этом. Как жаль, что Дезирэ и ее семьи нет с нами. Возможно, это последний случай, когда мы могли бы провести праздники вместе.

В его тоне звучала непривычная задумчивость, и это ее растрогало. Она взяла его за руку.

– Это так на тебя не похоже, Брэд. Ты ведь неисправимый оптимист.

Он печально улыбнулся:

– Годы все вышибают из нас, Майра. Когда мы были молоды, будущее казалось бесконечным, но, по мере того как годы шли, все яснее становилось, что у любой дороги есть конец… Но к черту его, этот конец пути. У нас есть сегодня, и это значит очень много. Мы должны прожить этот день.

Он обнял ее за плечи и привлек к себе. Голос его теперь зазвучал октавой ниже:

– Кстати, куда это дворецкий отнес мои дорожные сумки? Надеюсь, что сегодня мы с тобой будем спать в одной комнате.

Майра подняла голову, посмотрела в его зеленые глаза и была поражена тем, что увидела: в них снова сверкала страсть. Она улыбнулась и погладила его по щеке.

– Если хочешь.

Теперь его улыбка была подобна лучам восходящего солнца. Она осветила все его лицо.

– Я опасался, что ты, возможно, устала ждать меня.

Она рассмеялась низким грудным смехом:

– А почему ты вообразил, что я только сидела и ждала тебя? Я находила разнообразные занятия, которые меня развлекали во время твоих долгих отлучек.

– Я так и предполагал.

Он поцеловал ее в макушку.

– Сегодня я виделся с Уинстоном. Мы выпили в клубе. И он рассказал мне о странных обстоятельствах, при которых произошла ваша первая встреча.

– Славный, милый Уинни! – Воспоминание об этом дне вызвало у нее искренний смех. – Он рассказал тебе, как я ударила его зонтиком по голове на собрании женского движения? И о том, что весь комитет миссис Пенкхёрст, и я в том числе, кончили тем, что оказались в каталажке?

Брэд рассмеялся:

– Должно быть, это было забавно. Но ведь в конце концов он заплатил залог за всех вас, и вас выпустили.

– Да, и с тех пор мы стали самыми близкими друзьями. Не хочешь ли сейчас принять ванну? А я отдам распоряжения кухарке насчет обеда. Хочешь чего-нибудь особенного? Пока что наш чулан полон всякой еды. До сих пор немецкая блокада не оказала особенного влияния на нашу экономику.

– Но петля на шее Британии все затягивается. Сегодня Черчилль сказал мне, что через год такой блокады наш маленький остров окажется не в лучшем положении. А что касается сегодняшнего вечера, можешь сделать мне сюрприз. – Он встал и подошел к бару. – Думаю, я возьму бокал с собой наверх.

Они рано ушли в спальню. Майра приняла ванну и надушилась, напудрилась и умастила свое тело кремом. Единственным признаком возраста на ее безупречной коже стало появление участков огрубевшей ткани на локтях, коленях и плечах. Прежде чем скользнуть в ночную рубашку, она оглядела себя в зеркало на двери ванной комнаты, ущипнула за бедра и ягодицы, приподняла груди тыльной стороной рук.

– У старушки еще кое-что осталось, – заметила она игриво.

Ее ночная рубашка была просторным одеянием из нежного белого батиста, с очень низким вырезом, украшенным бледно-розовыми бантами над пышной пеной оборок у ворота, с едва заметным серебристым кружевом. Чувствуя головокружение и нервозность, как юная невеста, она пошла к Брэду, уже лежавшему на большой постели с пологом. Он был обнаженным, и только простыня целомудренно прикрывала его тело чуть выше бедер.

– Боже! Ты восхитительна! Я постоянно представляю тебя такой, какой увидел в тот день, когда нарушил твое уединение во время купания в пруду в Техасе.

Она рассмеялась, но была польщена.

– В таком случае время положительно сказалось на твоем зрении. – Она встала на постели на колени и откинула простыню, прикрывавшую его тело. Глаза ее округлились. – И в то же время никак не сказалось на столь важных рефлексах.

Больше не раздумывая, она склонилась над ним, нежно охватила пальцами его разбухший орган, и ее губы обволокли его.

После того как он достиг пика наслаждения, он овладел ею, и она тоже испытала наслаждение в полной мере.

В эту ночь они еще трижды занимались любовью.

И в течение тех трех недель, что Брэд пробыл до своего отплытия во Францию, страсть их не убывала.

– У меня такое чувство, будто мы вернулись назад, во времена нашего медового месяца, – сказал Брэд.

– Да, я чувствую то же самое.

Но они оба лгали и знали, что лгут. То, что они испытывали теперь, было реакцией на ужас и отчаяние, на безумие смерти. Их страсть объяснялась иллюзией того, что если они попытаются, то смогут обрести бессмертие.

Правда заключалась в том, что и Брэд, и Майра были убеждены, что, как только он покинет Англию и отправится на войну, они больше не увидятся.

Рождество было для них радостным событием, но его омрачало сознание того, что Патрик где-то в траншеях во Франции и на следующей неделе Брэд должен последовать за ним.

– Вы думаете, вам удастся повидаться с Пэтом? – спросила его Кэндиси перед сном, уже стоя на пороге своей комнаты.

– Надеюсь, – ответил Брэд. – Я на некоторое время приписан к штабу генерал-инспектора, и первый пункт, который мы собираемся инспектировать, несомненно, будет сектор Ипра.

В канун Нового года Майра, Кэндиси и ее семья отправились в доки Плимута попрощаться с Брэдом. Все улыбались и смеялись и притворялись веселыми, как жаворонки. Когда Брэд в последний раз поцеловал Майру, перед тем как подняться по сходням на корабль, все остальные отвели глаза.

Он поцеловал ее и прошептал ей на ухо:

– Когда я вернусь домой, все будет по-другому. Я устал скитаться по свету. Хочу обосноваться в Мэнорхейвене и стать джентльменом и фермером.

– Не могу этого дождаться.

Он торопливо взбежал по трапу, а Майра круто повернулась и пошла с гордо поднятой головой и прямой спиной.

В последний день мая 1915 года, когда горничная вошла в гостиную, Майра с Кэндиси пили чай.

– Мэм, мистер Уинстон Черчилль просит его принять.

– Пригласите его и поставьте еще один прибор.

Как только Майра увидела мрачное посеревшее лицо Черчилля, она тотчас же поняла, что привело его в Мэнорхейвен.

Голос ее дрожал, когда она пригласила его сесть:

– Входите, Уинстон, и присаживайтесь. Чаю?

– Пожалуйста, чистого виски.

Он вытащил письмо из кармана пиджака и показал его ей.

– Патрик попросил, чтобы я доставил его вам лично. Оно пришло сегодня утром из Парижа со специальной оказией с театра военных действий в Ипре.

– С Пэтом все в порядке, дядя Уинстон? – спросила Кэндиси.

– С Пэтом все будет хорошо, моя дорогая. Он был ранен, но не серьезно.

– Но Брэд погиб, – сказала Майра бесцветным голосом.

Подбородок Черчилля опустился почти на грудь, и он молча положил письмо перед Майрой. Она вскрыла его ножом и развернула страницы дешевой линованной бумаги, вырванные из записной книжки. Потом принялась громко и бесстрастно читать его:


«Милая мама!

Не стану прибегать к уверткам и эвфемизмам. Они только продлят твое страдание, когда ты будешь читать это письмо. Отец погиб. Он проявил беспримерный героизм. Он умер мужественно. Отец был в нашем подразделении накануне второй битвы при Ипре. Немцы были начеку с того самого момента, как мы потрепали их в ноябре прошлого года. Они были в отчаянном положении из-за своей неспособности выдержать новую атаку наших хорошо вооруженных войск. Они прибегли к новому страшному оружию, использованию смертоносного горчичного газа. Те британские солдаты, у которых не было противогазов, погибали сотнями и умирали страшной смертью. Я видел солдат с оторванными ногами или обезглавленных в результате взрывов снарядов, но долгая и мучительная смерть от удушья, вызываемого этим газом, кажется гораздо ужаснее, а гибель от снарядов или пуль милосердной.

В полночь вступили в бой крупнокалиберные пушки, и залп их был столь оглушителен, будто земля содрогнулась от землетрясения. Несколькими минутами позже немецкие траншеи и фортификационные сооружения предстали перед нами стеной огня, видной отовсюду. Этот пожар не утихал всю ночь.

Наши ребята пошли в атаку как раз перед рассветом, пробираясь мимо огромных воронок, оставленных снарядами, сквозь обожженный подлесок, обгоревшие пни и порванную колючую проволоку, преодолевая сопротивление немцев. К тому времени когда солнце поднялось над горизонтом, наша бригада заняла уже всю равнину, захватила командные посты противника, обрушив на пулеметчиков удары штыков с тыла и забрасывая гранатами огневые точки. Справа и слева наши томми[37] проникли сквозь пробитые в линии обороны противника бреши, вбивая клинья в самое сердце кайзеровской «несокрушимой» армии.

Отец, его адъютант майор Сомерс и я оказались в авангарде с группой А. Когда мы достигли деревенской площади, перед нами разверзлись врата ада. Мы попали в засаду. С четырех сторон площади на нас двинулись немецкие пулеметчики, ожидавшие за парапетами и зданиями, окружающими площадь.

В британских солдат стреляли отовсюду, и они падали как подкошенные. Я отдал команду отступить под прикрытие, и мы все укрылись в ближайшей воронке от снаряда. К счастью, весь этот участок был испещрен воронками от разрывов, и земля казалась покрытой огромными рытвинами, где могли укрыться солдаты нашей бригады от огня немецких пулеметчиков. Но если бы мы не выбрались оттуда вовремя, вражеские снайперы могли бы взобраться на крыши домов и оттуда стрелять в нас.

– В этом и заключается самая большая опасность, – сказал отец, указывая на здание, на крыше которого собралось много немецких солдат. Он отыскал глазами низкую каменную стену, окружавшую это здание. – Вы двое начинайте стрелять и попытайтесь отвлечь их внимание, пока я попробую перебраться через стену.

Он выполз из нашего укрытия, скользя на животе по-пластунски, и пересек ползком площадь, ныряя из одной воронки в другую, в то время как пули свистели вокруг, попадали в его походный ранец и поднимали пыль. Мы же в это время не переставая стреляли по нашей цели. Это было почти что чудом, но он достиг своей цели и, пока мы с майором с изумлением наблюдали за его действиями, принялся расстреливать немецких снайперов одного за другим с такой меткостью, что мы только диву давались.

Потом он нырнул в открытую дверь этого дома, поднялся по лестнице на последний этаж и ворвался в комнату, где оставались немецкие солдаты. Из семи снайперов к тому моменту в живых было только двое. Когда отец оказался перед ними, они направили на него жерла своих пулеметов. Выстрелив с бедра, он угодил одному из них прямо между глаз, и тут его ружье дало осечку. Он прыгнул через комнату, держа свое бесполезное ружье как дубинку, и вышиб мозги последнему из оставшихся солдат.

Теперь немецкие пулеметы оказались у него в руках, и он принялся расстреливать немецких солдат, обосновавшихся в другом здании, но этажом ниже. Очень скоро немцы, поняв всю безвыходность своего положения, вывесили белый флаг, и в тот день мы одержали победу благодаря невероятному мужеству отца. Или так нам тогда показалось, что одержали.

Пока мы собирали пленных на площади и выстраивали их, один немецкий солдат, чудом уцелевший, подполз к окну подвала в одном из уже изрешеченных пулями и снарядами зданий. Отчаянным усилием воли этот снайпер прицелился и сделал свой последний выстрел. Он попал в отца.

Я подошел к отцу и попросил у него прощения за свое гнусное поведение в течение столь многих лет. Я сказал ему примерно следующее:

– Отец, ты должен верить, что я никогда не переставал любить тебя. Но мне было больно и горько, потому что я считал, что ты бросил мать, Дезирэ и меня и перестал о нас думать. Это было естественной реакцией ребенка, остро переживавшего свое горе и потерю, но непростительной для взрослого мужчины. Я должен теперь жить до конца своих дней с чувством вины. Если когда-нибудь мне удастся стать хоть вполовину таким, как ты, отец, я буду молить Бога, чтобы мой собственный сын питал ко мне хотя бы малую толику той огромной любви и уважения, какие я сейчас чувствую к тебе.

Он через силу улыбнулся мне – в глазах его уже угасал свет, а голос звучал еле слышно, когда он сказал:

– Я очень люблю тебя, сынок. И всегда любил и тебя, и твою сестру, и особенно вашу мать… Скажи ей, что мы встретимся снова. Она поймет, что я имею в виду.

Потом он поднес к губам мою руку, поцеловал ее и отошел в вечность».


Она замолчала и подняла глаза сначала на Кэндиси, потом на Черчилля.

– То, о чем мы так часто говорили, произошло: старые времена отошли в прошлое вместе с королевой. Я всегда буду тосковать по этому прекрасному веку, который дал мне столько счастья, впрочем, и печали тоже. Мир никогда не будет прежним. Жизнь никогда не будет такой, как раньше. И возможно, в каком-то смысле это и хорошо. Нельзя остановить время. Нельзя заставить землю перестать вращаться. Вселенная вечна, но смертный человек с его идеями и нравами и общество, в котором он живет какое-то время, – все это преходяще. Наша жизнь не более чем миг вечности. А теперь прошу прощения, я должна пойти в свою комнату и написать Дезирэ, что ее дорогой отец покинул этот мир.

Черчилль подошел к ней и обнял ее за талию.

– Моя дорогая Майра, ваши слезы высохнут, и в этих стенах снова зазвучит ваш смех и воцарится счастье. И не только в этих стенах – во всем мире.

Загрузка...