Венера

Глава 10

Томас Киллигрэ получил послание от лорда Кинкейда во время завтрака. Это письмо отличалось от многих других, адресованных управляющему королевской труппой. В нем сообщалось, что сей дворянин покровительствует девушке, желающей стать актрисой. А далее шли такого рода слова: не будет ли господин Киллигрэ настолько любезен, что уделит им несколько минут своего драгоценного времени? В случае согласия почтенного мэтра ему предлагалось самому выбрать одно из двух возможных мест встречи: или квартиру юной особы, или театр, куда лорд Кинкейд доставит госпожу Уайт.

Киллигрэ отпил глоток эля. Он был на дружеской ноге с лордом Кинкейдом, славившимся остроумием. И знал к тому же, что король проявлял к этому вельможе должное уважение, хотя тот и не входил в число его фаворитов. Кинкейд, что тоже немаловажно, любил театр, был другом Джона Драйдена и отлично понимал, какими качествами должна обладать актриса.

«Отнюдь не всем хорошеньким молодым женщинам присущи сии достоинства», — с ироническим смешком подумал Киллигрэ, имея в виду те редкие свойства избранниц актрис, что открывают вход в спальни знатных людей, подводят их к алтарю и, наконец, даруют им, если повезет, и титул графини.

Киллигрэ решил, что лучше всего будет познакомиться с девушкой в привычной для нее обстановке, поскольку, оказавшись впервые в театре, она может попросту растеряться. Он послал письмо, в котором сообщал, что почтет за честь встретиться с лордом Кинкейдом и его протеже ровно в три по указанному адресу.

Получив ответ, Николас решил ничего не говорить Полли — незачем заранее волновать ее. Он хотел, чтобы она предстала перед Томасом Киллигрэ в самом лучшем и выгодном свете.

Накануне вечером было доставлено новое платье, и Николасу не пришлось долго уговаривать Полли примерить его.

— Жаль, что никто не оценит меня, — с грустью сказала она.

— А я, выходит, уже не в счет? — шутливо возмутился Николас.

— О, не говорите, пожалуйста, глупостей! — ответила Полли и, глядя в зеркало, попросила: — Посмотрите, хорошо ли лежит воротник? Не так-то просто самой расправить его!

— Придется нанять для тебя горничную, — заметил Николас, поправляя кружево. — А здесь надо заколоть… Вот так… Теперь все как надо.

Он довольно посмотрел на нее.

— По правде говоря, самая лучшая горничная — это вы, милорд, — произнесла весело Полли.

Она тщательно расправила кружевные оборки на рукавах и разгладила складки на платье.

— Но я не могу каждый раз помогать тебе одеваться, — проговорил Николас. — А у миссис Бенсон и без того много дел… Да, тебе и впрямь нужна горничная.

Полли посмотрела на него с тревогой во взоре.

— Нет-нет, — запротестовала она. — Я совсем не знаю, что и когда говорить ей и вообще как вести себя с ней…

— Ерунда, — прервал ее Николас. — Здесь нет ничего сложного. Считай это еще одной ролью, которую тебе предстоит сыграть.

— Но я намерена играть только те роли, которые мне нравятся, — решительно заявила Полли. — Изображать же госпожу и командовать слугами — это, пожалуй, не по мне. — Потом после короткой паузы она добавила: — Право же, я не хочу выглядеть в ваших глазах неблагодарной. Поймите, мне это просто не совсем подходит.

Николас вынул из кармана миниатюрную коробочку и, открыв ее, взял щепотку табака. По-видимому, сейчас один из тех случаев, когда Полли желает во что бы то ни стало настоять на своем.

— Отчего ты не примерила новые туфли? — как ни в чем не бывало спросил он.

Полли давно заметила, что иногда Николас внезапно менял тему разговора, если тот грозил привести к ссоре. Подобная тактика обезоруживала собеседника: как можно продолжать спор, если другой не высказывает никаких возражений? Не зная, что ответить на вопрос Ника, она молча надела непривычную для нее обувь.

— Ты быстро научишься в них ходить, — заметил Ник, глядя, как Полли осторожно ступает в новых туфлях. — Десяти минут, я думаю, будет достаточно.

Вскоре девушка убедилась, что Николас прав: она и в самом деле почувствовала себя вполне уверенно на высоких каблуках.

Сделав легкий поворот, при котором юбки, шурша, сбились в одну шелковую волну, Полли хотела было что-то сказать, но тут донесся снизу стук в парадную дверь, и вслед за тем послышался приветливый голос миссис Бенсон, приглашавшей посетителя войти в дом.

— У нас гости? — спросила девушка, подходя к окну. Яркий солнечный свет золотыми бликами упал на ее медовые локоны.

Кинкейд улыбнулся. Она была бесподобна в своем нарядном платье. Лицо ее алело нежным румянцем, глаза сияли, губы приоткрылись от волнения, и вся она источала внутреннюю энергию и юное обаяние.

Все это и предстало взору Киллигрэ, минуту спустя вошедшего в гостиную. Перед ним стояла не томная девица с жеманным взглядом, как ожидал он, а прелестная молодая женщина с глубокими выразительными глазами. Все в ней захватывало и завораживало, а необычная красота ее поражала своим совершенством.

Киллигрэ взглянул на лорда Кинкейда, с улыбкой наблюдавшего за реакцией гостя.

— Слишком смело надеяться, чтобы при такой красоте она обладала еще и талантом, — пробормотал Томас. — Господь Бог, как известно, ужасно скуп, а здесь и так проявил расточительность.

Управляющий королевской труппой развел в изумлении руками.

Девушка, выслушав с некоторым удивлением высказывание гостя, вопросительно посмотрела на Ника.

— Полли, — начал он, — позволь представить тебе господина Томаса Киллигрэ… Томас, это госпожа Уайт. — Он улыбнулся и отступил в сторону, решив, что они теперь обойдутся и без него.

Всего секунду Полли находилась в замешательстве, потом изящно поклонилась и сказала, что очень рада встрече с господином Киллигрэ. В ответ на это управляющий королевским театром произнес:

— Вот мы и познакомились. А теперь прошу вас поклониться еще раз — так, словно перед вами любовник, а вон там, — он махнул рукой, — стоит ловко обманутый вами муж.

Полли на минуту задумалась. Совсем не так представляла она себе первую встречу с господином Киллигрэ. Ей казалось, что это произойдет в театре, торжественно и чинно. Однако все случилось иначе, и ей ничего не оставалось, как принять предложенные им правила игры. Представив себе, что Николас ее любовник, подходит к ней в переполненном зале, где она стоит рядом со своим мужем, и почтительно приветствует ее, девушка, потупив взор, поклонилась степенно, а затем открыто и смело взглянула вдруг быстро на лорда Кинкейда и снова опустила глаза, чтобы окружающие не расценили как вызов обществу и откровенное бесстыдство этот озорной, приглашающий взгляд, обращенный к ее избраннику. Лорд Кинкейд и Томас Киллигрэ, наблюдая за игрой, невольно залюбовались обнаженными плечами прелестного создания, волнистыми локонами и грудью в глубоком декольте…

Завершив свое краткое представление, Полли, глядя прямо перед собой, победоносно улыбнулась.

— Превосходно! — выдохнул Киллигрэ. — Вам уже доводилось когда-нибудь выступать на сцене?

— Как сказал поэт, «весь мир есть сцена для нее», — смеясь, заметил Николас. — И надо признаться, что Полли никогда не упускает возможности устроить достойный спектакль.

Девушка покраснела. Ник постоянно твердит об этом ее свойстве, которое, кажется, не очень ему нравится.

— Я вроде бы не давала вам повода к недовольству в последнее время, милорд, — с холодной вежливостью произнесла она. — Как мне представляется, это невеликодушно с вашей стороны — упоминать о том, что я считала давно забытым…

— Ты не поняла меня, детка, — стал оправдываться Ник. — Я просто хотел сделать тебе комплимент!

— Ах так! Тогда прошу прощения, сэр! И заодно благодарю!

Киллигрэ с любопытством и восхищением наблюдал за разыгравшейся перед ним сценой. У девушки был чудесный голос — приятный и мелодичный. И вела она себя естественно и просто, словно в комнате не было никого, кроме нее и лорда Кинкейда. В общем, не страдала чрезмерной застенчивостью, что было бесценным даром для актрисы.

«Где это Кинкейд отыскал ее?» — с удивлением думал Киллигрэ. От нее веяло наивностью и чистотой. Так кто же она? Дочь обедневшего дворянина? Или какого-нибудь негоцианта, желающего повыгоднее продать добродетели и таланты дочери, а взамен получить общественное признание и извлечь материальные выгоды? Все они: и обедневшие дворянки, и дочери торговцев, и даже проститутки — находили путь на сцену, а такая красавица и подавно могла рассчитывать на успех.

— Не хотите ли продолжить нашу встречу в театре, госпожа Уайт? — спросил Киллигрэ. — Я дам вам текст роли, и вы прочтете его мне со сцены.

Полли хотела было сказать, что сделает это с радостью, если только слова будут не слишком длинными, а текст не слишком сложным, но, вовремя взглянув на Ника, не стала этого делать.

— Я полностью к вашим услугам, сэр! — ответила она почтительно. За этой формальной, вежливой фразой скрывались и восторг по поводу долгожданного посещения театрами страх перед предстоящим испытанием. Что, если господин Киллигрэ ей откажет? При мысли об этом она испытала ужас и свое бессилие, что не помешало ей, однако, произнести хладнокровно: — Прошу меня подождать.

С этими словами Полли вышла в другую комнату, чтобы надеть плащ.

— Не возражаете, если я отправлюсь вместе с вами? — обратился к мэтру Николас.

— Конечно, если думаете, что это ее не смутит.

— Напротив, мне кажется, она будет чувствовать себя гораздо свободнее в моем присутствии, — сказал Кинкейд.

Киллигрэ удивился. Такая заботливость о ком бы то ни было не принята при дворе. Открытое проявление нежных чувств или просто симпатии считалось там проявлением слабости, свидетельством непонимания суровых реалий этого мира, где ни на кого нельзя положиться и только последний простак верит россказням окружающих. Обстановка была и впрямь такова, что женщинам, как и мужчинам, приходилось бороться за место под солнцем и обращать при случае неудачу соперницы в свою победу, а чье-то падение — в личный успех. Если лорд Кинкейд собирается и впредь опекать девушку, это вызовет в свете недвусмысленные толки и даже, не исключено, полупрезрительные насмешки.

Николас между тем вошел в спальню. Полли сидела на постели, сжав пальцы, и испуганно смотрела перед собой.

— Кажется, я взялась не за свое дело, — поделилась она с Ником одолевавшими ее сомнениями. — Все эти годы я заблуждалась. Я не смогу играть на сцене. Что же мне делать, Николас?

Ник живо представил себе ту пропасть отчаяния, в которую Полли сейчас заглянула. Эта девушка долгие годы думала о работе в театре как о единственном средстве, способном вывести ее из тупика ужасающей нищеты. Но если она не сможет играть на сцене, ей останется только одно — вернуться назад в тот убогий мир, из которого вышла.

Николас прекрасно понимал, что происходит в ее душе. Ему хотелось сказать, что не даст ей погибнуть, даже если ее и постигнет неудача на театральных подмостках.

— Уж не собираешься ли ты заплакать? — нарочито жестко спросил он. — Сколько дней твердила ты об одном и том же — чтобы я познакомил тебя с Томасом Киллигрэ и предоставил тебе таким образом возможность продемонстрировать перед ним свой талант! И вот теперь оказывается, что все было выдумкой и обманом с твоей стороны?

Услышав это, Полли решительно встала. Лицо ее было бледным, губы сжаты.

— Я докажу вам, что это не обман! — заявила она и прошла в гостиную. — Я готова, господин Киллигрэ! Мы можем идти.

Не дожидаясь ответа, Полли резво сбежала вниз по лестнице.

— О, я вижу, у госпожи Уайт довольно бурный темперамент! — заметил управляющий, надевая перчатки.

— Но проявляется он, лишь когда она очень сердита, — улыбнулся Николас. — А вообще-то у нее довольно жизнерадостный нрав.

Лорд Кинкейд и Киллигрэ последовали за Полли, которая уже поджидала их на ступеньках театра. Морозный воздух взбодрил ее и одновременно успокоил.

— Вы сказали это нарочно, да? — спросила она, когда Ник подошел ближе.

Глаза ее смеялись. Николас кивнул. Полли расхохоталась:

— Ваш прием, милорд, весьма хитроумен!

— И эффективен, — добавил он весело.

— Да, — уже серьезно произнесла Полли. — И я благодарна вам за это…

— Я давно уже вознагражден тобой за все, — молвил нежно Ник, встречаясь с ней взглядом.

Господин Киллигрэ, проходя мимо, обернулся и увидел такие откровенные чувства в выражении их лиц, что, смутившись, вынужден был отвести от них взор.

Когда они наконец оказались в полутемном холле, мэтр произнес:

— Вон там находятся гримерные… — Он кивнул в сторону. — А здесь… Прошу вас…

Дверь отворилась, и Полли вошла в святая святых королевского театра. Стоя на сцене, девушка молча смотрела на огромные софиты, отделявшие ее от зрительного зала, на ложи и галерку. Она старалась представить себе, что все места уже заняты. Какой огромный зал! И как неуютно и одиноко, должно быть, чувствует себя актриса, находясь на этой маленькой сцене!

Полли поежилась, вновь ощущая холодный страх.

Киллигрэ между тем прошелся по сцене, взял пачку исписанных листов и бегло просмотрел их.

— Ага, вот этот эпизод, я думаю, — сказал он.

— А что это за пьеса? — поинтересовался Николас, заглядывая в текст. — О, «Проказы Флоры»! — Он засмеялся. — Ничего лучше и придумать нельзя!

— А почему бы вам не подыграть ей сейчас? — предложил Киллигрэ. — Отличная идея! Нате, возьмите и прочитайте роль Альберто… Надеюсь, что вы, госпожа Уайт, будете чувствовать себя более уверенно рядом с Кинкейдом, не так ли?

— Но ведь я не актер! — попробовал возразить Николас.

— А вам и не нужно быть им. Просто прочтите то, что написано, играть же мы предоставим нашей леди. — Киллигрэ, улыбаясь, подошел к Полли. — Давайте я расскажу вам немного о Флоре. Это веселая молодая леди, не позволяющая ни обстоятельствам, ни кому бы то ни было — особенно мужчинам — одерживать над собой верх. — Он с любопытством посмотрел на девушку. — Ее опекун, человек грубый и невежественный, держит это юное создание и свою собственную дочь взаперти, чтобы соблюсти их нравственность. — Полли понимающе кивнула и улыбнулась. — В этой сцене, которую вам предстоит разыграть, поклонник Флоры Альберто поступает не совсем красиво, рассказав постороннему лицу нечто такое, что могло бы подорвать репутацию его возлюбленной. Флора, подслушав случайно разговор, обрушивается на своего незадачливого воздыхателя с потоком обвинений. — Киллигрэ протянул девушке листы бумаги. — Вот, возьмите, прочитайте сначала про себя.

— А как Альберто реагирует на эту брань? — спросила Полли, заглядывая в текст с тайной надеждой, что она сможет запросто прочесть все, что там написано.

— Он проникается к ней уважением, — ответил за Томаса Ник. — Твоя задача — убедить публику, что Флора затеяла свару не из-за своего несносного характера, а потому, что хочет защитить себя от издевательств и насмешек и, кроме того, высказать все, что у нее на душе. — Лорд Кинкейд взял свою подопечную за руку. — Пойдем прочтем эти пассажи вместе. Никогда не думал, что придется пробовать силы в таком деле. А это значит, что я должен буду настроить сейчас себя на нужный лад.

— Ну и отлично, а я пока спущусь в зрительный зал, — сказал Киллигрэ, направляясь в партер, слабо освещенный блеклыми лучами солнца. — Когда будете готовы, милости прошу начинать.

— Прочитай сначала сама, — вполголоса произнес Николас. — Если попадется какое-нибудь трудное слово, то просто укажи мне на него.

Полли углубилась в чтение. Ее терзало беспокойство, что она запнется где-нибудь посреди текста или вовсе не сможет сыграть эту роль. Однако по мере ознакомления с пьесой она все отчетливее представляла себе, как должны звучать слова, и мысленно видела главную героиню — хорошенькую, остроумную и в какой-то степени строптивую девушку.

— Флора начинает нравиться мне, — прошептала она, взглянув с улыбкой на Ника. Николас кивнул:

— Что ж, если ты готова, давай начинать.

Они вышли на середину сцены. Господин Киллигрэ сидел чинно в партере, одной рукой опираясь на полированный набалдашник трости, а другую положив на рукоятку шпаги. После первых же строк он знал, что перед ним — актриса редкого сценического дара, способная покорить самую искушенную публику.

Каждый жест, каждое обвинение, адресованное беспомощно стоявшему Альберто, каждое вызывающе-дерзкое движение — все это сплеталось в один восхитительный и завораживающий образ, который не мог не взволновать даже самых бесчувственных зрителей, а таких, к сожалению, было немало. Талант в соединении с неописуемой красотой, несомненно, сулил юной леди грандиозный успех.

— Благодарю вас обоих, — проговорил Киллигрэ, когда чтение закончилось. — Боюсь, что Николас никогда не станет актером. — Он шагнул на сцену и подошел к Полли. — А вы, госпожа Уайт… — Он сделал паузу и улыбнулся. — Не желаете ли вы вступить в труппу королевского театра?

— Неужели вы принимаете меня?! — воскликнула Полли, не веря своим ушам.

— Не вижу причин для отказа. Конечно, необходимо еще получить одобрение его величества, но это чуть позже.

— Что вы имеете в виду? — спросил Николас, с облегчением переводя дух и беря щепотку табака.

— Для начала не помешает краткое пребывание в моей школе, — ответил Киллигрэ. — Существуют навыки и мастерство, которые надо изучать специально: ведь даже природный талант нуждается в шлифовке. А вообще скоро я буду ставить «Ревнивых соперниц». Это одна из любимых пьес его величества. Чудесная вещь, дающая актерам неограниченную возможность показать, на что они способны.

Полли выглядела немного смущенной.

— Я не совсем поняла, о какой это школе вы говорите, господин Киллигрэ.

— О той, в которой обучаются молодые актеры, — принялся объяснять он. — Я ставлю с ними пьесы в Мерфилде в расчете на обычную публику. Она невзыскательна, зато начинающие актрисы могут смело пробовать свои силы и приобретать столь бесценный опыт. Вы многому научитесь там, включая и умение завоевывать внимание рассеянного, а порой и просто враждебно настроенного зрителя.

— Но мне хотелось бы сразу играть вот на этой сцене, — молвила Полли, оглядываясь вокруг себя. — Почему нельзя учиться всему, о чем вы сказали, прямо здесь?

— Потому что другие актеры уже окончили эту школу и не захотят играть вместе с неопытным новичком, моя дорогая, каким бы талантливым он ни был. — Мэтр помолчал, глядя на девушку, стоявшую растерянно рядом. — У вас будет всего лишь один-единственный шанс снискать одобрение его величества. Крайне неразумно не использовать все возможное, чтобы подготовиться наилучшим образом к предстоящему испытанию.

— Да, понимаю. Простите меня, господин Киллигрэ, за такую самонадеянность!

Огромные глаза ее с мольбой смотрели на мэтра, губы дрожали в улыбке, и Томас почувствовал вдруг странное раскаяние за свою чрезмерную жестокость.

— Вы слишком впечатлительны, дорогая моя. Не стоит так волноваться, — произнес он, ласково улыбаясь. — Вполне естественно, что вы хотите начать играть как можно скорее. Однако доверьтесь моему опыту.

— О да! — отозвалась с живостью Полли, прижимая руки к груди. — Я сделаю все, что вы скажете! Я так благодарна…

— Ну-ну, Полли, — остановил ее Николас, чувствуя, что Киллигрэ начинает поддаваться гипнотическому воздействию мягкого взгляда девушки и ее страстной мольбе.

— Это вовсе не игра, Ник! — обернулась она с упреком к своему опекуну. — Я действительно раскаиваюсь, что была столь тщеславна и самонадеянна!

Николас улыбнулся:

— Ты просто искусная плутовка, Полли!.. Вы еще не знаете о ее проделках, Киллигрэ. У нее их премного в запасе!

— О, я догадываюсь. Мне, кажется, следует быть начеку. — Томас улыбнулся. — Я уже слишком стар для подобных игр, дорогая госпожа Уайт. Так что подумайте, прежде чем скрестить со мной шпаги.

— О, сэр, разве я смею?

Полли почтительно поклонилась, при этом ее медово-золотистые локоны упали ей на грудь,

открывая нежную шею. Это была абсолютно покорная поза и в то же время — откровенно дерзкая.

Киллигрэ расхохотался:

— Госпожа Уайт, сценические поклоны вы делаете просто превосходно! Это весьма важно для актрисы. Полагаю, вы учились танцам?

— О да, — подтвердила Полли, украдкой глядя на Ника. — Моя гувернантка была ужасно строга, сэр, за что я ей всегда буду благодарна.

Она озорно улыбнулась.

Не зная, как далеко заведут Полли ее фантазии, Николас решил, что пора взять инициативу в свои руки. Любое неосторожно произнесенное слово могло все испортить. Видно было, что она наслаждалась каждым мгновением своей новой роли. Ну а Киллигрэ пытался тем временем определить, к какому общественному слою принадлежит эта леди.

— Уже слишком поздно, Томас, — поспешно сказал Кинкейд. — Мы и так отняли у вас много времени. — Он протянул мэтру руку. — Весьма признателен вам за все.

— Нет-нет, — ответствовал Киллигрэ, — это я должен благодарить вас.

«И никто не считает нужным сказать спасибо мне», — горько подумала Полли. Однако обида ее длилась совсем недолго: слишком уж сильной была ее радость. Если двое этих джентльменов хотят благодарить друг друга за то, что она делает, что ж, пусть будет так, — она сама поздравит себя с успехом!

Когда они вышли из театра, Николас взял девушку за руку.

Полли произнесла:

— Я уверена, что вы — великолепный танцор: ведь все придворные умеют танцевать.

— И я должен учить тебя этому, да? Никогда не думал, что стану учителем танцев, да еще и «ужасно строгой гувернанткой», — усмехнулся Кинкейд. — Однако ничего не поделаешь, придется взять на себя и эту роль.

Взгляд Полли мерцал в темнеющем вечернем воздухе.

— Я стану актрисой! Непременно! — издала она вдруг радостный вопль и закружилась в восторге на месте.

— Кажется, дело идет к тому, — спокойно заметил Ник.

Внезапно им овладело безумное желание, которое неведомым образом передалось в тот же миг и Полли. Она сжала его руку и крепче прижалась к нему.

— Боже мой! — воскликнул он, резко останавливаясь. — Никогда еще не хотел я тебя так сильно! Просто сгораю от нетерпения!

— Ник! — прошептала Полли, прижимаясь к нему в темноте улицы и не обращая внимания на ветер и стук проезжавшей мимо кареты.

— Идем! — отрывисто скомандовал лорд Кинкейд. — До дома всего несколько ярдов.

Он крепко взял ее за руку и ускорил шаг. Парадная дверь оказалась запертой, и Николас громко постучал. Миссис Бенсон поспешила открыть и, увидев взволнованное лицо лорда, спросила:

— Что-нибудь случилось, сэр?

— Нет-нет, все в порядке, — ответил он. — Просто на улице ужасно холодно. Мы замерзли.

Все еще крепко держа Полли за руку, он быстро поднялся по лестнице.

— Боже милостивый! — произнес Николас, резким движением захлопывая дверь гостиной и заключая свою возлюбленную в объятия.

Она, отчаянно желая близости с ним, расстегнула плащ и бросила его на пол. Николас стал целовать ее грудь, плечи, волосы. Потом, сняв с нее легкое изящное платье, принялся ласкать ее с такой смелой страстью, что Полли, дрожа от наслаждения и отдаваясь сладостному рабству и поклонению, буквально растворилась в волнах восторга и счастья.

Ник нетерпеливо сорвал с себя одежду, и Полли, встав на колени, возвратила ему томную ласку. И вот, когда желание слиться с ней стало уже непреодолимым, Ник положил ее на ковер и овладел ею. Она, его пассия, испытала блаженство столь безмерное, что душа ее, казалось, рассталась с телом, исчезли и представление о месте и времени, и ощущение своего «я».

Ник смотрел на Полли, лежавшую в его объятиях. Золотистые ресницы ее дрожали, бросая тени на атласные щеки, розовые от поцелуев. И, любуясь ею, лорд Кинкейд думал о том, что был готов ко всему в затеянной им новой и опасной игре, но любовь застала его врасплох, и ему теперь остается только одно — желать поражения самому себе.