Вересковая пустошь

Глава 2

Тем же вечером, лежа в самой шикарной постели, в какой ей когда-либо доводилось спать, Домине в подробностях вспоминала все события прошедшего дня. Денек выдался тяжелый, и все же она не чувствовала себя несчастной. Ее переполняло странное; незнакомое ей волнение, которое не давало погрузиться в привычный сон без сновидений.

Она вспоминала девушек из монастыря — интересно, вспоминают ли они ее. Сьюзен наверняка вспоминает. Она, судя по всему, очень заинтересовалась новым положением подруги — и особенно ее опекуном.

Домине перевернулась на живот, думая о Джеймсе Мэннеринге. За свою недолгую жизнь она встречала не так много мужчин, и ни один из них ни капельки не был похож на него. Он был суров и даже, как она подозревала, жесток, когда дело доходило до получения того, что ему было нужно, и в то же время он казался ей добрым. В его манере обращения с ней была нотка мягкости, и она это оценила.

За обедом он без конца задавал ей вопросы, выясняя каждую подробность ее жизни в монастыре, хотел все знать о каникулах с Генри Фэрридеем. Она улыбнулась при мысли о том, что, несмотря на все его уверения в обратном, он был очень похож на отца своей целеустремленностью и настойчивостью. Дедушка Генри тоже задавал много вопросов. Он всегда интересовался ее воспитанием, и отчасти именно благодаря его моральной поддержке она так хорошо училась в школе.

После обеда Мэннеринг извинился и ушел, оставив ее на попечение Грэхема. У него была назначена деловая встреча, по крайней мере он так сказал, а ей не хотелось расспрашивать лакея о передвижениях его работодателя. Тем не менее она расстроилась, когда опекун не вернулся к десяти часам и Грэхем заявил, что ей пора спать. Она еще не успела освоиться с расположением комнат, поэтому Грэхем устроил ей небольшую экскурсию, и на нее произвели впечатление большие комнаты с прекрасной обстановкой. Квартира была огромной, с четырьмя спальнями и ванными, холлом, столовой, кухней и небольшим кабинетом, где Мэннеринг работал за пишущей машинкой. Грэхем занимал отдельную комнату, сообщавшуюся с кухней и имевшую отдельный вход из наружного коридора.

Комната Домине была оформлена в пастельных зеленых и голубых тонах, с золотистыми занавесками и покрывалом на кровати; краны в ванной были начищены до блеска. Девушка приняла душ и легла в кровать. Ее хлопчатобумажная пижама казалась совсем дешевой по сравнению с белоснежными шелковыми простынями, и Домине вдруг почувствовала себя неуютно.

Здесь, высоко над Лондоном, не было шума машин, не ощущалось присутствия внешнего мира, и она сонно подумала, что комната напоминает кабину самолета.

Должно быть, уже очень поздно, вдруг подумалось ей, когда за дверью ее комнаты послышался шум и она поняла, что кто-то вошел в квартиру. Протянув руку, Домине включила лампу у кровати и посмотрела на часы, прежде чем поспешно выключить свет снова. Был уже третий час! Она откинулась на подушку, глядя в потолок. Слишком поздно для какого бы то ни было делового свидания, неохотно подумала она. Очевидно, оно было просто поводом на время избавиться от ее присутствия. Может, у него была подруга, какая-нибудь особенная женщина, на которой он собирался жениться. Она нахмурилась. Почему-то после встречи с ним, после того как Мэннеринг нашел время приехать и забрать ее из монастыря, она начала относиться к нему почти как к дедушке Генри. Словно она была важна для него, так же как он был важен для нее. Как глупо было думать, что такой человек, как Джеймс Мэннеринг, — богатый, известный, привлекательный, будет считать ее чем-то большим, нежели ребенком, за которого он в ответе, обузой на своей шее. В самом деле, разве вечером он не сказал, что она для него именно обуза?

Состроив гримасу, Домине взбила мягкую подушку и плюхнулась на нее, недоумевая, почему недавнее волнение вдруг куда-то исчезло.

Когда она проснулась, слабый свет пытался просочиться в комнату сквозь щели в жалюзи. Лучики были тоненькие и бледные, и по мерному постукиванию в стекло она поняла, что все еще идет дождь.

Вздохнув, девушка выскользнула из кровати, подошла к окну, раздвинула планки жалюзи и выглянула наружу. Утро было мрачным, закрытое тучами небо висело низко над головой; подходил к концу октябрь, и она подумала, что, если так будет продолжаться и дальше, зима будет долгой. Она вздрогнула, но не от холода — в квартире было тепло и уютно, — просто вернулись вчерашние опасения, и она размышляла, претерпит ли ее мнение о Мэннеринге сегодня какие-нибудь изменения.

Она бросила взгляд на часы и ахнула. Не может быть, чтобы она проспала до одиннадцати с лишним! Она в ужасе уставилась на маленькие стрелки. Боже правый, что подумает о ней Мэннеринг — спать до такого позднего часа? В монастыре она уже четыре часа была бы на ногах!

Она поспешно направилась в ванную, сполоснула лицо и руки, почистила зубы и дрожащими пальцами расплела волосы. Яростно расчесав их, она снова заплела косу, а затем надела школьную форму, в которой приехала накануне. Когда она вышла из комнаты, холл был пуст, и она с сомнением огляделась, думая, что надо сделать, чтобы привлечь к себе внимание.

От этой проблемы ее избавило появление Грэхема. Он нес пылесос и, казалось, смутился, увидев Домине.

— Доброе утро, мисс Грейнджер, — с улыбкой сказал он. — Извините — это пылесос вас разбудил?

Домине робко улыбнулась в ответ:

— Нет, не думаю, мистер Грэхем. Но даже если и так, я рада! Уже ужасно поздно! Что обо мне подумает мистер Мэннеринг?

— Во-первых, меня зовут Грэхем, просто Грэхем, не надо никаких формальностей, — мягко произнес он. — Что касается остального, мистер Мэннеринг велел мне, чтобы я не будил вас. Он сказал, что вы, скорее всего, очень устали, переутомились от нервного возбуждения.

— Но… но я думала, что мистер Мэннеринг собирался сегодня ехать в Йоркшир.

— И собирается, — подтвердил Грэхем, нахмурившись. — Времени еще предостаточно. Мистеру Мэннерингу не требуется целый день, чтобы доехать до Холлингфорда. — Он направился в кухню. — Я только уберу это, — он кивнул на пылесос и щетки, — а потом приготовлю вам завтрак.

— О нет! — Домине вытянула руку, протестуя. — Я не голодна, спасибо.

Грэхем окинул взглядом ее худенькую фигурку. Девушка была выше среднего рост очень стройная, и лично он думал, что ей не мешало бы есть побольше. Он покачал головой:

— Вам надо что-нибудь съесть. Ленч будет только через пару часов, не раньше. Как насчет прекрасного воздушного омлета? А может, тосты или оладьи?

Домине решительно покачала головой.

— Нет-нет, правда. Ну… разве что печенье и чашечку кофе.

Грэхем вздохнул:

— Хорошо. Садитесь, чувствуйте себя как дома. Я принесу вам поднос.

— Сюда? — Домине выразительно обвела взглядом элегантную обстановку.

— Конечно, — усмехнулся Грэхем. — Не придавайте особого значения тому, что вас окружает! Мистер Джеймс часто перекусывает прямо здесь, когда работает над какой-нибудь рукописью или читает.

Домине кивнула, и Грэхем отправился готовить кофе. Девушка подошла к низкому столику, на котором в беспорядке были разбросаны свежие газеты. Она выбрала одну наугад и расположилась в коротконогом кресле у широкого окна. Вид из него открывался потрясающий, несмотря на то что дождь окутал город легким туманом и видимость была ограничена из-за плохого освещения. Девушка сосредоточилась на газете, без особого интереса проглядывая страницы. Она размышляла, где может быть Мэннеринг сегодня утром. Он явно был очень занятым человеком, и она не могла себе представить, как он сможет выкроить время, чтобы отвезти ее в Холлингфорд.

Дойдя до театральной странички, она равнодушно просмотрела список спектаклей, идущих в Вест-Энде. Вдруг ее внимание привлекло его имя. В театре «Ройал Датчес» шла его пьеса под названием «Инвентарь». Она развернула страницу и с жадностью прочла анонс, оказавшийся, к ее сожалению, кратким изложением мнений нескольких газет о пьесе, без какой-либо критической оценки.

Домине вздохнула и неохотно перевернула страницу, гадая, действительно ли пьеса пользовалась успехом. Если верить статье, отклики были положительными, но, насколько ей было известно, это могло иметь огромное значение, а могло и не иметь никакого. Она попыталась вспомнить название пьесы, которую они с дедушкой Генри смотрели в Брайтоне, но память изменила ей. В конце концов, это было уже почти год назад, во время рождественских каникул. В одном она не сомневалась — это был не «Инвентарь».

Грэхем вернулся с подносом, на котором были кофейник, кувшинчик с горячим молоком, пшеничные лепешки с маслом и аппетитное печенье. Поблагодарив Грэхема, девушка поставила поднос на низкий стол и, садясь, как можно более небрежно осведомилась, где сейчас мистер Мэннеринг, надеясь, что Грэхем не почувствует ее волнения.

Грэхем торжественно посмотрел на нее:

— Он в телецентре. Через несколько недель собираются показывать одну из его пьес, и ему надо сделать кое-какие последние поправки. Понимаете, условия очень разные. То, что приемлемо на сцене, не всегда подходит для телевидения, и наоборот.

Домине слушала его с интересом и спросила:

— Это для него важно? Я имею в виду — это хорошо, когда пьесу показывают по телевидению?

— Ну, это зависит от обстоятельств, — ответил Грэхем. — Видите ли, пьеса, идущая по телевидению по всей стране, собирает огромное количество зрителей; следовательно, это может погубить ее, так сказать, театрально.

— Понятно, — кивнула Домине, жуя еще теплую, сочащуюся маслом лепешку. — И как насчет пьесы мистера Мэннеринга? Эта постановка закроет ей дорогу в театр?

— Нет, в данном случае все иначе. Собственно, в последнее время хозяин часто писал сценарии для телевизионных сериалов и знает все премудрости. Этой пьесе уже несколько лет, и в театре ее не ставили. Кажется, продюсер считает, что она будет иметь больший успех, если удастся приспособить ее для телеэкрана.

Домине налила себе вторую чашку кофе и снова кивнула. Было очевидно, что Грэхем ценил талант своего работодателя и гордился собственным знанием его работы. Она подумала, что, возможно, ее тоже очарует его творчество.

— Вы… вы поедете с нами в Йоркшир? — спросила она.

Грэхем отрицательно покачал головой:

— Нет, мисс Грейнджер. Здесь мои владения. В «Грей-Уитчиз» и без меня хватает прислуги.

Домине нахмурилась.

— Я думала, что, поскольку вы… Как вас назвал мистер Мэннеринг — джентльмен джентльмена? — Она улыбнулась. — В общем, я думала, вы всегда сопровождаете его.

Казалось, эти слова позабавили Грэхема.

— Мистер Джеймс не из тех, кто любит избыточное внимание к своей персоне, — ответил он. — Мой предыдущий хозяин, лорд Бестингхот, требовал от меня исполнения обязанностей камердинера, но, боюсь, мистер Джеймс не потерпит подобного рода услуг.

Домине допила кофе и удовлетворенно вздохнула.

— Все было очень вкусно, Грэхем, — с благодарностью произнесла она. — Я и не думала, что так голодна.

Грэхем с довольным видом взял поднос.

— Что ж, уже почти двенадцать, — сказал он. — Мистер Джеймс скоро будет. Если вы не против, я пойду готовить ленч.

— Разумеется, — согласилась Домине. — Я пойду застелю кровать…

— Даже не думайте об этом! — в ужасе вскричал Грэхем. — Это моя обязанность. Отнеситесь к этому как к должному. Вон там есть видеомагнитофон и много кассет. Посмотрите их или найдите себе какую-нибудь книгу. На полках их полно.

Домине поджала губы и подчинилась. Ей не хотелось признаваться, что она не умеет обращаться с видеоаппаратурой, и она стала рассматривать книги на полках, ища что-нибудь интересное.

Среди томов в переплетах преобладали справочники, но в обложках нашлись триллеры, детективные романы и кое-какие бестселлеры, на которые она посмотрела довольно неуверенно, вспоминая, что другие девушки говорили о романах, становящихся бестселлерами, и их содержании.

И вдруг зазвонил телефон, модный аппарат цвета слоновой кости. Она не взяла трубку, потому что прежде никогда не отвечала на звонок, если ее не просили. Но через несколько секунд, когда она поняла, что Грэхем либо не слышит звонка, либо ожидает, что она ответит, Домине подняла трубку и, нервничая, поднесла ее к уху.

— Алло, — мягко произнесла она. — Кто говорит?

— Это Бэлгрейв 04-041? — осведомился властный женский голос.

Домине поспешно сверилась с номером в центре телефонного диска.

— Д-да, — с запинкой произнесла она, — все верно.

— Тогда с кем я говорю? — резко спросила женщина.

Домине заколебалась.

— Э… меня зовут Домине Грейнджер. Я подопечная мистера Мэннеринга, — ответила она. — Если вам нужен он, к сожалению, его нет дома.

Женщина на другом конце провода помолчала, а потом сказала:

— Понятно. Вы знаете, когда он вернется?

Домине огляделась и с облегчением увидела, что в комнату вошел Грэхем. Прикрыв трубку ладонью, она сказала:

— Звонит женщина. Ей нужен мистер Мэннеринг.

Грэхем нахмурился.

— Вы знаете, кто она?

Домине вздохнула, поморщившись:

— Господи, конечно нет.

— Так спросите ее.

Домине закусила губу и убрала ладонь.

— А кто… кто его спрашивает? — неловко спросила она.

Из трубки донеслось приглушенное восклицание, и женщина сердито ответила:

— Можете сказать ему, что это Ивонн. Он там? Он будет говорить со мной?

— Нет! — Домине испугалась и снова прикрыла ладонью трубку. — Она… она считает, что мистер Мэннеринг дома и я не даю ей поговорить с ним! — воскликнула она.

Грэхем усмехнулся.

— Скорее всего, это Ивонн Парк, — заявил он голосом осведомленного человека, и Домине воззрилась на него в изумлении.

— Да, она сказала, что ее зовут Ивонн, — прошептала она.

— Тогда дайте мне трубку, — протянул руку Грэхем, и Домине с облегчением отдала ему трубку, отошла к окну и постаралась не прислушиваться к дальнейшему разговору. Это оказалось нелегко — услышав часть беседы, она хотела знать, что будет дальше.

Грэхем, надо признать, прекрасно справился с ситуацией, хотя из его ответов было ясно, что эта женщина не верила, будто Мэннеринга нет дома. Но Грэхему все же удалось наконец убедить ее в этом, и он пообещал, что скажет мистеру Мэннерингу о ее звонке, как только тот вернется. Положив трубку, он с сочувствием взглянул на Домине и сказал:

— Да, неудачно получилось. Как бы то ни было, если ей взбредет в голову прийти сюда искать мистера Джеймса, его все равно сегодня не будет.

— А… а кто она? — спросила Домине, краснея. Грэхем тяжело вздохнул:

— Вы ведь наверняка слышали о «Парк текстайлз»?

— «Парк-текстайлз»? Вы имеете в виду промышленную корпорацию?

— Да. Ивонн — дочь Александра Парка, главы этой корпорации.

— Понятно. — В голосе Домине слышался испуг. — Она… она подруга мистера Мэннеринга?

Грэхем выдавил кривую улыбку.

— Можно сказать и так. По крайней мере, ей хотелось бы быть ею.

— Вы хотите сказать, что мистеру Мэннерингу она неинтересна?

Грэхем тихонько рассмеялся.

— Его интерес развеялся около шести недель назад, — ответил он, направляясь в кухню, и оглянулся, глядя на нее почти с состраданием. — Вам еще многому предстоит научиться, Домине.

Девушка не возражала, что он назвал ее по имени. Она вздохнула и опустилась в глубокое кресло, опершись подбородком на руки.

— Думаю, у мистера Мэннеринга много… подруг, — задумчиво пробормотала она.

— Мужчины и женщины — не друзья, а соперники! — заметил за ее спиной ленивый голос.

Обернувшись, она обнаружила, что Мэннеринг неслышно вошел в квартиру и стоял, прислонившись к дверному косяку и насмешливо разглядывая ее.

Грэхем улыбнулся и ушел, оставив Домине в весьма неуютном положении. Она смущенно поднялась навстречу Мэннерингу и торопливо произнесла:

— Вам… вам звонила женщина по имени Ивонн Парк.

— Да неужели? — Мэннеринг плюхнулся в мягкое кресло и вытащил портсигар. — Ты хорошо спала?

— Вы слышали, что я сказала? — нахмурившись, спросила Домине.

— Да, слышал, — спокойно ответил он. — Спасибо за информацию.

— Иногда, — сердито сказала она, — вы заставляете меня чувствовать себя ребенком! Не надо вести себя так, будто я вообще ничего не знаю о жизни. Грэхем рассказал мне, что вы с этой женщиной были… э… друзьями!

— Он так и сказал? — Мэннеринг поднялся. — Вы с Грэхемом нашли общий язык? — Он налил себе виски из бутылки в баре и продолжил: — Только не считай меня законченным алкоголиком, хорошо? — Он кивнул на стакан, который держал в руке. — Просто у меня было тяжелое утро, и в данный момент я не очень расположен к светской беседе.

Домине сжала губы и отвернулась, нетерпеливо вздохнув. Казалось, он твердо решил обращаться с ней как с грудным младенцем.

К ее большому удивлению, он вдруг произнес:

— Думаю, нам придется заняться тобой, Домине.

— Что вы имеете в виду? — спросила она, словно защищаясь. — Если мне не следует обсуждать вашу жизнь с Грэхемом, так и скажите. Не надо делать из этого проблему.

Он улыбнулся:

— Какая ты, однако, агрессивная малютка, а? Хотя, возможно, «малютка» — неверное слово. — Он смотрел на нее с насмешкой. — Как бы то ни было, я говорил не о своей жизни, а о твоей внешности.

— О моей внешности? — повторила она, и ее щеки порозовели. — А что не так с моей внешностью?

— Собственно, не то чтобы что-то не так, — ответил он задумчиво, — но синее платье-сарафан в морском стиле и белую блузку я особо вдохновляющими не считаю. В наше время полно красивой приличной одежды, в которой есть цвет и стиль и которая может сделать многое для девушки вроде тебя.

Домине робко теребила косу.

— Ваш отец, то есть дедушка Генри, не одобрял ультрамодную одежду.

— И я не одобряю! — нетерпеливо воскликнул Мэннеринг. — Я не предлагаю тебе разукраситься, как какой-нибудь хиппи; и все же тебе нужно что-нибудь посимпатичней школьной формы.

— У меня есть и другая одежда, — резко сказала она.

— Неужто? Тогда советую тебе переодеться. — Ему, видимо, надоела эта тема: налив себе второй стакан, он сел у окна с кипой газет в руках.

Домине поджала губы, несколько мгновений пристально изучала его затылок, а потом развернулась и Ушла в спальню, с удивлением обнаружив, что Грэхем Уже застелил кровать и прибрал в комнате.

Девушка открыла свой большой чемодан и без особого энтузиазма окинула взглядом содержимое, не зная, что надеть, — все вещи были строгими, темных тонов и не слишком элегантными. В конце концов она выбрала темно-зеленое вельветовое платье с облегающим верхом, юбкой в складку и длинными рукавами с манжетами на пуговицах. Цвет не подходил к ее оливковой коже, и без косметики она выглядела бледной и неинтересной. Она с усилием провела гребнем по челке и мрачно уставилась на свое отражение. Бесполезно. Она не была красавицей, и никакие уловки не могли этого изменить.

Выйдя в холл, девушка увидела там Грэхема, который разговаривал с Мэннерингом и сказал, что ленч готов, как раз когда она закрывала за собой дверь. Мэннеринг долго смотрел на нее пронзительными голубыми глазами, потом, едва заметно пожав плечами, посторонился, пропуская ее в столовую.

За едой он не проронил ни слова, и Домине могла лишь предполагать, что он погружен в раздумья о своей пьесе. Она считала, что ей стоит обсудить с ним его утренний визит на телевидение, но он молчал, и вскоре она обнаружила, что тишина за столом стала почти осязаемой, и не осмелилась нарушить ее. Она потыкала вилкой жареного цыпленка и золотистый рис и едва притронулась к лимонному суфле.

Кофе они пили в гостиной. Разливать напиток предоставили Домине, что она и сделала с нервной напряженностью, пролив свой кофе в блюдце и с постыдным грохотом уронив щипцы для сахара. Было уже около половины второго, и она подумала, что опекун решил отложить намеченную поездку в «Грей-Уитчиз». В конце концов, было очевидно, что он занятой человек, и даже если он найдет время отвезти ее в Йоркшир, не стоит ожидать, что он останется с ней там надолго. Но что она будет делать? Он оставит ее на попечение своей матери? Эта мысль слегка напугала ее. Если о Джеймсе Мэннеринге она знала мало, то о его матери — еще меньше, к тому же она не была уверена, что миссис Мэннеринг одобрит новое «приобретение» своего сына. Она внутренне содрогнулась, чувствуя, как ее вновь охватывает ощущение собственной неполноценности. Все вокруг: квартира, обстановка, атмосфера, сам Джеймс Мэннеринг — было, мягко говоря, чрезмерно роскошным для девушки, проведшей последние девять лет в уединенной тиши монастыря. Наверное, и в самом деле было бы лучше, если бы она согласилась принять постриг и стать послушницей. По крайней мере, эта жизнь была бы ей знакома.

Мэннеринг оторвал взгляд от газет, которые просматривал, и уставился на нее, как ей показалось, с раздражением.

— Ну и что за мысли блуждают в твоей голове? — сухо спросил он.

Домине попыталась принять беззаботный вид.

— Ничего особенного, — ответила она, но в голосе звучала фальшь.

Он отложил газеты.

— Перестань врать мне, Домине. По твоему лицу можно читать, как по открытой книге.

Домине пожала плечами.

— Ну, я просто думала, может, вы решили не ехать сегодня в Йоркшир, — отрывисто произнесла она.

Он поднял брови:

— Нет, я не передумал, а что? Ты передумала?

— Вы прекрасно знаете, что мои желания ничего не меняют.

Казалось, Мэннеринг был ошеломлен.

— И что это должно значить?

Разгорающееся чувство разочарования придало ей сил.

— Вам ведь и в голову не приходило, что меня может пугать перспектива отъезда в Йоркшир и встречи с вашей матерью!

— Почему? — нахмурился Мэннеринг.

Домине опустила голову, сжимая руки на коленях.

— Я не особенно привычна к светскому обществу, мистер Мэннеринг. Моя жизнь в монастыре была весьма уединенной, и недели, которые я провела с дедушкой Генри, строились по той же схеме.

— И тебе нравилась эта схема? — осведомился он.

— Не… не совсем. — Домине пожала плечами. — Как бы то ни было, не можете же вы ожидать, что человек способен перескочить из одной среды в другую и легко там освоиться.

— Ты не хочешь ехать в Йоркшир? — мрачно спросил он.

— Не в этом дело, — робко возразила она.

— Тогда в чем же, черт возьми?

Она вздохнула, пряча глаза за длинными ресницами.

— Я… ну, я только-только привыкаю к вам, а вы уже собираетесь поместить меня в абсолютно новое окружение, и мне придется привыкать ко множеству незнакомых людей.

Мэннеринг устало вздохнул.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? Здесь ты оставаться не можешь!

Он говорил категоричным тоном, не терпящим возражений, но Домине осмелилась сделать вид, что не замечает этого.

— Почему? — спросила она, подняв глаза. — Ну хотя бы пару дней. Пока я осмотрюсь и приспособлюсь. Я хотела бы пройтись по магазинам. Дедушка Генри оставил мне немного денег. Я могла бы использовать часть из них на новую одежду, ведь вы считаете, что я выгляжу старомодно…

— Я этого не говорил, — нетерпеливо прервал ее он.

— Вам и не надо было говорить, — ответила она жалобно. — Мне все и так ясно.

Мэннеринг поднялся и начал мерить комнату огромными шагами. Он провел рукой по густым волосам, бросил на нее раздраженный взгляд, потом остановился и повернулся к ней.

— Послушай, — сказал он, — чем тебя так пугает поездка в Йоркшир? Моя мать не людоедка! Кроме того, я тоже там буду.

— Будете? Ой, правда будете? — Она поднялась, изо всех сил сжимая ладони. — Я думала, вы только отвезете меня и оставите там! Я знаю, вы занятой человек, и даже представить себе не могла, что вы задержитесь в Йоркшире, тем более что скоро выходит экранизация вашей пьесы, и вы сказали перед ленчем что у вас было ужасное утро, и потом есть еще эта мисс Парк, которая хочет увидеться с вами, и еще остальные ваши друзья, и я конечно же думала, что у вас не будет времени возиться со мной…

Она прикусила губу, осознав, что болтает без умолку. Он, наверное, уже утомился от ее энтузиазма.

Мэннеринг посмотрел на ее оживленное лицо и покачал головой.

— Так вот в чем суть твоих возражений, — пробормотал он. — Так-так, похоже, на меня большой спрос. — Девушка покраснела, и он иронично улыбнулся. — Ладно, значит, ты согласна ехать в Йоркшир сейчас?

— Да, — медленно кивнула Домине, не зная, как следует понимать его сарказм.

— Замечательно. В таком случае я предлагаю перейти к делу. Твои чемоданы еще не распакованы?

Она снова кивнула.

Мэннеринг прошел к кухонной двери, позвал Грэхема и дал ему короткие указания о том, какие объяснения тот должен давать, если кто-нибудь позвонит. Судя по всему, он рассказал своим коллегам, что происходит, и проблема состояла в том, чтобы объяснить ситуацию тем знакомым, кто был не в курсе. Имя Ивонн Парк даже не упоминалось, и Домине это озадачило. Затем они отнесли свой багаж в лифт и спустились в подземный гараж, где стояли машины жильцов. Здесь Грэхем оставил их, пожелав счастливого пути, и поднялся на лифте обратно.

Накануне Домине слишком переволновалась и даже не обратила внимания на машину своего опекуна. Сегодня же она с интересом отметила, что это был роскошный спортивный автомобиль, и на спидометре были обозначены пугающие скорости. Девушка послушно забралась внутрь и расправила на коленях полы пальто. Теперь ей не давала покоя мысль о скромности ее гардероба, и она заметила, что пальто Мэннеринга было отделано настоящим мехом, а не нейлоновой имитацией.

По наклонной плоскости они выехали из гаража на одну из главных улиц и покатили на север по Эджвер-роуд в сторону Хэтфилда. Дождь все еще лил, и по ветровому стеклу сновали «дворники», а шины шипели на мокрой дороге. Мэннеринг молчал, сконцентрировавшись на дороге и контроле за мощным двигателем, урчавшим под капотом машины. Они останавливались на светофорах, иногда он чертыхался, если другая машина внезапно пересекала ему дорогу; но вскоре они добрались до автотрассы, он немного расслабился и дал машине волю.

Мэннеринг взглянул на Домине и произнес:

— Не лучший выдался денек для знакомства с новым домом, а?

Она покачала головой и с любопытством спросила:

— А это правда будет мой новый дом? Я хочу сказать — у вас есть какие-нибудь планы относительно моего будущего?

Рулевое колесо скользило под его смуглыми пальцами, пока он обгонял медленно едущий фургон с мебелью. Он пожал плечами:

— Не то чтобы планы… Прежде всего, судя по твоему бледному личику, тебе не помешает хороший отдых, я имею в виду настоящий отдых, а не те церемонные визиты в отель «Кромптонс».

— Так вы знали о них?

— Разумеется. В то время как ты о нас слыхом не слыхивала, нам было все известно про тебя. Ты была долгом, искуплением моего отца. До недавних пор именно ты была той силой, что должна была изменить жизнь старого эгоиста.

Домине нахмурилась.

— Расскажите мне о своей матери, — попросила она.

— Что именно? — Его тон менялся, становился более агрессивным, когда речь заходила о матери, будто он ожидал порицания ее действий.

— Почему она не вышла замуж за дедушку Генри после того, как умерли их супруги?

Мэннеринг отрывисто, невесело рассмеялся.

— Моя мать ни за что не вышла бы за Генри Фэрридея! — презрительно воскликнул он. — Только не после всего того, что произошло.

— Что вы имеете в виду?

Он вздохнул.

— Все равно ты скоро все узнаешь, так почему бы мне не рассказать самому. Моя мать была не замужем, когда забеременела. Она тогда работала в «Грей-Уитчиз» помощницей экономки. Как я тебе уже говорил, жена Генри была еще жива. Всем домом управляла она, и моя мать любила ее. К несчастью, она поддалась обаянию Генри. О да, он мог быть очаровательным, когда считал это нужным, и в конце концов случилось неизбежное. Результатом этого, стал я! — Он бросил на нее быстрый взгляд. — Тебя это шокирует, да? Нечего сказать, горькая пилюля — стать подопечной дедушкиного…

Домине заткнула уши.

— Не говорите так! — сердито крикнула она. — Это не ваша вина!

Он пожал плечами:

— Ну, как бы то ни было, когда мать узнала, что беременна, она пошла за помощью к старому Генри. К кому еще она могла обратиться? Кто еще был в ответе за это? И знаешь, что он сделал? Он уволил ее! Вот так запросто! И она осталась совсем одна!

— О нет! — Домине прижала руки к груди.

— О да. Если бы не мой отец, Льюис Мэннеринг, она, возможно, покончила бы с собой. Но Льюис женился на ней, зная все обстоятельства. Моя мать — чрезвычайно честная женщина. Думаю, в этом отношении я пошел в нее. У меня никогда нет времени на увертки и отговорки. — Он вытащил сигареты и уронил их ей на колени. — Будешь курить?

Домине кивнула. Ее руки подрагивали, когда она подносила к сигарете зажигалку. Он продолжил:

— Только через несколько лет моя мать стала экономкой в доме Генри, к тому времени его жена, конечно, уже умерла.

— Но зачем она пошла туда? — Домине была озадачена. — Не понимаю, зачем ей было возвращаться к нему после того, как он с ней так дурно обошелся.

— Не понимаешь? Что ж, вполне возможно. Но со временем ты узнаешь, что существует такая вещь, как месть, и именно из-за нее моя мать вернулась туда. Разумеется, старый Генри ничего не подозревал, когда нанимал ее. Только потом, увидев меня, он понял, почему она сделала это.

Домине все еще была в недоумении.

— Но где же был ваш отец?

Мэннеринг вздохнул:

— У моего отца была маленькая, но приносящая хороший доход ферма, и когда мать вышла за него замуж, она уехала из Холлингфорда к нему, в Беверли. Видишь ли, я вообще сильно сомневаюсь, понимал ли Генри Фэрридей, что у него есть ребенок. К несчастью, мой отец умер от рака горла, когда мне было четырнадцать. Тогда мы и вернулись в «Грей-Уитчиз».

— О, понятно! — Домине действительно начинала понимать. — И дедушка Генри узнал вас.

— Именно так. Как ни жаль, но, хотя характер мне достался от матери, внешне я копия Фэрридея. Можешь себе представить, какой переполох поднялся в деревне — мы живем в «Грей-Уитчиз», а старый Генри ничего не может с этим поделать.

— Почему? Разве он не мог уволить вашу мать?

— Боюсь, моя мать угрожала подать в суд, если Генри откажется содержать нас, — нахмурившись, ответил Мэннеринг. — Не могу сказать, что одобрял ее действия, но мотивы понимал. Позднее, когда к нам привыкли и шум улегся, я уехал из Холлингфорда в Лондон. Все остальное ты знаешь.

— Понятно. А ваш отец хотел признать вас — позже?

— О да. Он несколько раз делал предложение моей матери. Она всегда ему отказывала.

— Так вот почему он оставил вам поместье.

— Да. Думаю, можно сказать, что после смерти он добился того, чего не мог добиться при жизни.

Домине кивнула и вздохнула, ее охватила тревога. Она сочувствовала той молодой женщине, которой когда-то была его мать; она гадала, какая сейчас миссис Мэннеринг, насколько ожесточило ее горе. Ситуация была странной и неприятной для девушки, привыкшей к бесхитростному течению жизни в монастыре. Ей не верилось, что человек, о котором говорил Мэннеринг, — тот самый добрый пожилой джентльмен, который взял на себя ответственность за маленькую девочку после смерти ее родителей. И вот теперь ей предстояло поселиться в одном доме с женщиной, которая посвятила свою жизнь мести и, должно быть, безумно любит сына, для которого она сделала все, что было в ее силах.